Вторая часть пьесы Евгения Эдуардовича Месснера (Действие 2) полностью посвящена одной из самых трагических страниц в истории Белой эмиграции – эпопее Русского Корпуса на Балканах в 1941–1945 гг. И в этой связи здесь следует более подробно остановиться на обстоятельствах создания и судьбе этого воинского формирования.

Нужно сказать, что во время Второй мировой войны 1939–1945 гг. русская эмиграция, как и весь русский народ, оказалась в исключительно сложном политическом положении, ибо ни одна из вступивших в эту войну коалиций и стран не преследовали тех целей, которыми на протяжении двадцати лет жили Белые эмигранты – освобождения России от тоталитарной диктатуры и возвращение страны на её исторический путь. Не будем забывать, что с самого начала войны, с сентября 1939 года, большевики фактически являлись военными и политическими союзниками гитлеровской Германии, а тогдашние западные демократии – Великобритания, США и попавшая под управление «Народного фронта» Франция – не были заинтересованы в падении большевицкой диктатуры и возрождении свободного и сильного геополитического конкурента – Российской Империи.

Кода в апреле 1941 года Гитлер и его сателлиты напали на Королевство Югославию, русская Белая эмиграция единодушно встала на защиту этой братской страны, столь тесно связанной с Россией своей историей, верой и культурой и давшей в 1920-е – 1930-е годы приют десяткам тысяч русских изгнанников. Немало белоэмигрантов и их сыновей героически погибло, было ранено или попало в немецкий плен, сражаясь в рядах Югославской армии. Но Югославия была разгромлена всего за несколько дней, и русские Белые в этой стране разделили с братьями-сербами все тяготы и лишения нацистской оккупации.

Положение Белой эмиграции ещё более осложнилось, когда 22 июня 1941 года Германия напала на своего вчерашнего союзника – Советский Союз. Перед каждым патриотом в Русском Зарубежье в этот трагический день возникла практически неразрешимая дилемма. Поддержать в такой ситуации Советский Союз означало для Белых – встать на сторону тоталитарного большевицкого режима, внутреннего врага, и тем самым способствовать удержанию власти в руках сталинской тирании. Поддержать Германию – означало встать на сторону другого врага, внешнего, и способствовать его завоевательным планам. Но страшнее всего для многих казалось – остаться в стороне, отсидеться в трудную для Родины годину, не попытаться хоть как-то помочь своему народу выжить между молотом и наковальней двух тоталитарных режимов. В своей пьесе «Из поколения в поколение» Е.Э. Месснер очень подробно останавливается на этом вопросе, устами её героев озвучивая те надежды и сомнения, которыми жила Белая эмиграция летом и осенью 1941-го.

Русских эмигрантов в те летние дни захватило только одно желание – ехать в Россию, как можно быстрее вернуться на родную землю, чтобы там послужить Русскому Делу. Но именно этого и стремились не допустить нацисты. Гитлер весьма враждебно относился к русским белогвардейцам: стремление Белых к возрождению Единой, Великой, Неделимой России кардинально расходилось с планами германского фюрера. Нацисты опасались, что, вернувшись на Родину, русские белогвардейцы начнут оказывать влияние в патриотическом имперском духе на своих соотечественников, поэтому принимали все меры для того, чтобы помешать возвращению белоэмигрантов в Россию, тем более организованному. А уж о воссоздании каких-либо русских Белых вооружённых формирований, могущих в будущем превратиться в основу Русской Армии, идейный и организационный костяк российской государственности – о чём на протяжении двух десятилетий мечтала Белая эмиграция – Гитлер не желал и слышать.

В августе 1941 русские люди в Сербии, защищая свои жизни и жизни своих семей, были вынуждены начать формировать отряды самообороны явочным порядком. В это время на Балканах развернулась партизанская война под руководством лидера югославских коммунистов Тито. Жертвами титовцев становились не только немцы, но и те сербы, которые не разделяли коммунистических идей, в особенности сербские монархисты, священники, зажиточные крестьяне, интеллигенция, а также все русские эмигранты. «Кто не убьёт белого русского – тот не серб», гласили прокламации красных партизан. По данным Бюро по защите русской эмиграции, в Сербии титовцами было убито около двухсот пятидесяти русских людей. Так, в городе Шабаце титовцы напали на мирно проживавших там русских казаков, зверски вырезав пять семейств. Тогда казаки под командой сотника Иконникова, раздобыв от сербов и немцев кое-какое оружие, стихийно сформировали две сотни самообороны и стали самостоятельно защищаться от партизанских набегов.

В таких условиях один из лидеров русских монархистов-легитимистов в Югославии, генерал-майор М.Ф. Скородумов, обратился к германскому командованию с просьбой о защите эмиграции от коммунистического террора путем формирования Русского Корпуса. Обеспокоенные возрастающим размахом партизанского движения, местные немецкие власти, в обход указаний национал-социалистического руководства, разрешили этот вопрос положительно. Здесь важно отметить, что между германскими партийными и военными кругами существовала давняя вражда, и среди командования Вермахта всегда было немало людей, не разделявших взглядов гитлеровцев как по военным, так и по политическим вопросам. Только благодаря поддержке со стороны таких людей и стало возможным возникновение вооружённого русского эмигрантского формирования на Балканах. 12 сентября 1941 года, в День Св. Благоверного Великого Князя Александра Невского, генерал Скородумов объявил о мобилизации в Сербии всех способных к службе русских эмигрантов в возрасте от 18-ти до 55-ти лет. Приказ Скородумова заканчивался словами: «Призываю гг. офицеров, унтер-офицеров, урядников, солдат и казаков к выполнению своего долга, ибо ныне открывается новая страница русской истории. От нас зависит, что будет записано на этой странице. Если возродится Русская Армия, то возродится и Россия. С Божией помощью, при общем единодушии, и выполнив наш долг в отношении приютившей нас страны, я приведу вас в Россию».

Не удивительно, что после столь откровенной «декларации о намерениях», с прямо высказанной надеждой на возрождение Русской Армии и указанием на её дальнейшую роль, национал-социалистические руководители переполошились, и гестаповцы арестовали генерала Скородумова. Но формирование Русского Корпуса уже началось, в командование автоматически вступил другой русский генерал-легитимист – Б.А. Штейфон (нацисты в то время более лояльно относились к легитимистам, сторонникам Вел. Князя Владимира Кирилловича, чем к членам запрещённого ими Русского Обще-Воинского Союза (РОВС) – самой крупной и активной эмигрантской организации, имевшей в глазах национал-социалистов репутацию «слишком проимперски и патриотически-настроенной»).

Несмотря на то, что призыв генерала Скородумова вызвал огромный энтузиазм среди русской эмиграции на Балканах, полного единодушия по этому вопросу среди Белых не было: одни с надеждой шли записываться в ряды Корпуса, другие – не разделяли порыва корпусников, не доверяли немцам и отказывались от сотрудничества с ними. Для русских патриотов это была настоящая трагедия: «правильного» выбора при столкновении двух тоталитарных русофобских режимов не существовало в принципе, а национальные интересы России и русского народа, вне зависимости от планов Гитлера и Сталина, в любых условиях отстаивать было нужно…

На протяжении всей войны Русский Корпус оставался на Балканах, неся охранную службу и участвуя в боях против коммунистических отрядов Тито. При этом корпусники избегали столкновений с отрядами сербских патриотов – четниками генерала Дражи Михайловича. Чины Русского Корпуса и сербские четники старались по мере возможности поддерживать друг друга и во многих боях плечом к плечу сражались против красных партизан.

Немцы так и не отправили Корпус на Восточный фронт, но свою первоначальную задачу это воинское формирование выполнило: чины Русского Корпуса защитили эмиграцию от красного террора со стороны титовцев, а в 1944-м году, когда над Сербией нависла угроза советской оккупации – обеспечили своевременную массовую эвакуацию русских семей и учебных заведений. Тем самым многие тысячи русских эмигрантов, включая женщин и детей, были спасены от насильственной выдачи в СССР и верной гибели. Помимо этого, тысячи и тысячи православных сербов нашли защиту у чинов Русского Корпуса от геноцида, проводимого на югославянской земле хорватскими националистами – усташами.

12 мая 1945 году корпус под командой полковника А.И. Рогожина перешел границу Австрии и сдал оружие англичанам. Всего за годы войны через Русский Корпус прошло 17 090 человек. Это при том, что нацисты сознательно ограничивали приток добровольцев в это воинское формирование: немцы разрешали пополнять Корпус только добровольцами из стран Юга Европы, но запрещали принимать в это формирование русских эмигрантов из самой Германии.

В своей пьесе «Из поколения в поколение» Е.А. Месснер пытается объяснить те мотивы, которые побудили значительную часть русской эмиграции на Балканах вступить в ряды Русского Корпуса. Сам автор со всей очевидностью выступает в пьесе на стороне тех русских эмигрантов, кто взялся за оружие для продолжения вооружённой борьбы против большевизма. Эту позицию Евгений Эдуардович отстаивал не только на страницах своей пьесы. Хотя о жизни полковника Месснера в период Второй мировой войны мы знаем очень немного, но известно, что в 1941–1944 гг. одновременно с преподавательской деятельностью на Высших Военно-Научные Курсах в Белграде он, печатал свои военные обзоры в издаваемой при Русском Корпусе газете «Русское Дело» и около года был ее редактором.

И.Б. Иванов

ДЕЙСТВИЕ 2. 

КАРТИНА 1.

Белград. 1941 год. По-беженски обставленная комната. В задней стене дверь в переднюю; в боковых – окно и дверь в иные комнаты. В углу висит икона (та же, что и в 1-м действии). Все лица одеты легко – теплый октябрь.

ЛИЦА:

Ратников Игорь Андреевич (61 г.), полковник, югославский чиновник.

Ратникова Людмила Павловна (59 л.), его жена.

Ратников Олег Игоревич (39 л.), подпоручик, теперь инженер, их сын.

Ратникова Светлана Арсеньевна (38 л.), жена Олега, доктор медицины.

Ратников Мстислав (18 л.), студент, сын Олега и Светланы.

Москвин Арсений Никитич (66 л.), инженер, друг Игоря.

Горелов Аполлон Маркович (40 л.), журналист.

Слиняков Терентий Иванович (40 л.), делец.

ЯВЛЕНИЕ 1. (Людмила и Москвин).

Москвин: Не суждено было бедной Анне Петровне дожить до нынешних дней, когда на просторах Восточного театра войны решается судьба России; когда германские войска подходят к Москве; когда здесь наши белые воины вновь берутся за оружие.

Людмила: Я радуюсь немецким победам над армией Сталина. Но чует мое женское сердце, что Гитлер не идет освобождать русский народ от коммунизма. Наш чернозем его манит.

Москвин: И пусть идет на эту приманку. Приманка-то на крючок насажена.

Людмила: Какой крючок?

Москвин: Дух русский. Дух, который давал силу изгонять печенегов, половцев, татар, литву, поляков, немцев и шведов, даже двунадесять язык. От Гитлера быстро освободимся. А от Сталина без этого или какого-либо другого Гитлера не освободиться. Вот и надо примкнуть к Гитлеру, чтобы уничтожить Сталина, который как клещ впился в тело народное.

Людмила: Значит, вы приветствуете формирование в Сербии Русского Корпуса?

Москвин: Безусловно. Я не из тех соотечественников, у которых, как говорит граф Алексей Толстой, есть потребность «лежать то пред тем, то пред этим на брюхе». Сейчас наши эмигранты на Гитлера молятся: ах, антисемит! ах, антикоммунист! ах, националист! Поклоны бьют и не замечают, что обличие у него социалистическое, для нас неприемлемое. Без всякой влюбленности в фюрера из маляров я рассуждаю так: клин клином вышибают, так вот Гитлером надо Сталина вышибить. Потом уже не штука нашим руссачкам Гитлера вышибить.

ЯВЛЕНИЕ 2. (Входит Горелов).

Горелов: Добар дан! Приятно войти в тихий дом, где не шумят народные витии, дебатируя вопрос о регистрации русских людей на предмет превращения их в немецкое пушечное мясо.

Людмила: Да мы как раз дебатируем этот вопрос.

Горелов: И вы! O, tempora, o, mores! Всеобщее умопомрачение! И до чего вы додебатировались, если смею спросить?

Москвин: Вы давно стоите на оборонческой позиции: народ, мол, русский сам себя освободит, а мы должны способствовать обороне Советского Союза от какой бы то ни было интервенции. Я же стою на пораженческой позиции: только поражение Сталина в войне внешней избавит наш народ от коммунизма. Я стар, чтобы менять свои взгляды. Вы их часто меняете. Но сейчас ваше, как вы называете, свободоумие не позволяет вам от слушания лондонского радио перейти к слушанию германского. Мы друг друга не переспорим. Ни к чему и спорить.

Горелов: Но ведь эта регистрация преступна! Это – чистейшая провокация! Всунуть русскую душу в немецкий мундир и заставить ее под пение «Deutschland, Deutschland uber alles!» идти в бой против России.

Людмила: Не вам бы, Аполлон Маркович, волноваться за русскую душу. Войдя в эту комнату, вы сказали нам «Добар дан!», потому что вы осербились. Вы стали сербом или европейцем, или космополитом, Бог вас знает, кем вы стали. Но русскости в вас ни капельки не осталось. Вы не чувствуете, как все мы рвемся к борьбе.

Горелов: Раз уж пошло на разоблачение наших душ, на экскурсии в область интимнейших движений сердца, то позвольте и мне, многоуважаемая Людмила Павловна, заглянуть в вашу душу. Сколько в ней русского, я не знаю, но офицерского честолюбия в ней – горы. Великую офицерскую истину изрек полковник Скалозуб: «О том, как истинный философ я сужу: мне только бы досталось в генералы». Вот, застрявшие в полковниках и полковницах офицеры и их благоверные двадцать лет мечтают: «мне только бы досталось в генералы». На это и рассчитывает генерал Скородумов, производя регистрацию: на желание воевать, чтобы чины добывать, кресты получать.

Людмила: Могильных крестов на войне больше, чем орденских. Низко и отвратительно воинский патриотический порыв считать себялюбием.

Горелов: Прошу простить великодушно, Людмила Павловна, что в горячности спора перешел границы дозволенного воспитанному человеку. Постараюсь впредь оставаться в этих границах. Но согласитесь, что трудно мне не волноваться – хотя я и космополит, по вашему мнению, - когда идет оптовая торговля русскими людьми.

Людмила: Какая же это торговля? Хочешь – зарегистрируйся, хочешь – нет. Вольному воля, спасенному рай.

Горелов: Мышей не насильно в мышеловку запихивают: хочешь – соблазнись салом или сыром, не хочешь – не лезь. Скородумов не плетью гонит, а салом и сыром соблазняет: вместо очертелого труда в югославских канцеляриях – молодецкая работа на боевом поле, вместо положения едва терпимого «нансениста» - участие в «крестовом походе» против коммунизма. С ума сойти!

Людмила: Да ведь двадцать лет только тем и живы, что мечта о возобновлении борьбы крепила нас.

Горелов: Придет время для борьбы. Для русской борьбы. Зачем же лезть в борьбу немецкую? Генерал Скородумов, профессор Краинский – мясоторговцы. Повторяю: мясоторговцы. Продают Гитлеру наше великолепное офицерство.

Людмила: С каких пор офицерство наше стало в ваших глазах великолепным? Вы его всегда поругивали.

Горелов: Ругал, а не поругивал. Ругал за отсутствие реализма. Русский Обще-Воинский Союз. Пиджачная армия. «Слушаюсь, ваше превосходительство!». «Так точно, господин полковник!» Игра в солдатики. Вредные мечтания о возобновлении российской драки. Только из уважения к соотечественникам называю офицерство великолепным. Это – бедные люди, помешавшиеся на воинских понятиях. Но если усатый генерал скоро думает, то общественность наша здраво думает. Не допустит она…

Людмила (вне себя, хочет возразить): Богаче вас духом эти бед…

Москвин: успокойтесь, Людмила. Взгляды Аполлона Марковича всегда вас раздражают. А если вы, мнящий себя выразителем общественного мнения, думаете, что общественность не допустит формирования Корпуса, то имейте в виду, что в Сербии 80 % общественности принадлежит к военным семьям и что…

ЯВЛЕНИЕ 3. (Вбегает Светлана).

Светлана: Генерал Скородумов издал прокламацию. Зовёт всех в Русский Корпус. «Я поведу вас в Москву!», сказано в прокламации. Какие слова! «В  МОСКВУ!»

Людмила: Ты сама читала?

Светлана: Да, да! Говорит: «Пробил час… Священный долг русского воина… В Москву…» Да где же наши мужчины? Они толковее меня рассказали всё.

Москвин: В самом деле. Хотя бы один пришёл!

Горелов: Какая волнующая весть! Пойду-ка к посольству – там во дворе, вероятно, всё кипит, бурлит, через край переливается. Интересно. Прощайте! (Уходит).

ЯВЛЕНИЕ 4. (Те же без Горелова).

Светлана: Он прав: двор посольства стал сейчас местом общего ликования. Люди штурмуют Русский дом, чтобы узнать новости. В доме ведь, в помещении гимназии нашей находится штаб генерала Скородумова.

Людмила: Мне не терпится сбегать туда. Но боюсь разминуться с кем-нибудь из наших мужчин. Ну и наговорю же я им кислых слов, когда придут домой. Два офицера в доме, да еще внук, высшее образование получающий, а ни у кого нет даже ефрейторской расторопности, чтобы догадаться нам новости сообщить.

Светлана: Главнейшее я сообщила, а подробности… Их можно и подождать.

Людмила: В каждом деле самое интересное – это подробности.

Москвин: А меня в этом деле о скородумовском воззвании занимает не подробность того или иного вида, а самое основное, самая сердцевина.

Светлана: Какая там сердцевина?

Москвин: А вот сейчас я вам ее изображу. Немцы уже несколько месяцев воюют против советов. Сотни русских и здесь, и в других странах хотели идти добровольцами в Вермахт. Не принимали. Не принимали даже русских немцев, наших московских, одесских, рижских Миллеров, Шварцев, Бекеров. Значит, не желали проникновения русского духа в немецкие ряды. И вдруг: Скородумов в Москву со своим будущим войском. Удивительно. Радостно, но удивительно.

Людмила: Кто-то крутит: или немцы, или Скородумов.

Москвин: Эх, хотя ноги и гудят от утреннего стояния за чертежным столом, пойду я, старик, на разведку. Может быть, скорее, чем ваши вояки, вам донесение представлю.

Людмила: Сходите, голубчик. Если кого-либо из наших увидите, гоните, разбойников, домой: скажите – умираю от волнения и любопытства!

Москвин: Скажу, скажу, не волнуйтесь. (Уходит)

ЯВЛЕНИЕ 5. (Те же без Москвина).

Людмила: Начинается новый период нашей жизни. После двадцати лет нищенского прозябания снова вступаем в борьбу.

Светлана: Помните, как Анна Петровна, бабушка, раненая во время воздушного налета в Вербное Воскресение, умирая, сказала нам: «Не дожила. Вы доживете». До возобновления борьбы мы дожили. Доживем ли до возвращения в Россию, один Бог знает.

Людмила: Не хочу пророчествовать, но чувствую, что тяжелый путь перед нами. И знаю, что мы его с достоинством пройдем. И твой, и мой муж крепкие офицеры. И у Мстислава та же кровь.

Светлана: И опять наступает для нас доля офицерской жены: благословлять идущего в бой и молиться – на все Твоя Святая воля. В ту войну вы ходили за ранеными, в эту войну я ходить буду.

Людмила: Да, в мои годы этого труда не осилить. Но в чем-нибудь полезна буду. Не выдержала бы безделья.

ЯВЛЕНИЕ 6. (Входит Игорь).

Людмила: Наконец-то! Говори скорей, что происходит?

Светлана: Откуда вы?

Игорь: Из Русского Дома. Там растерянность. Генерал Скородумов арестован.

Людмила: Что?! Что ты говоришь? О, Боже!

Светлана: За что? Отчего?

Игорь: За свою прокламацию. По секрету узнал, по секрету вам и доверяю: начальник Штаба германской армии задумал формирование Русского Корпуса без ведома фюрера и условился со Скородумовым не трезвонить, а тот сразу ударил в большой колокол: «Поведу вас в Москву»! Национал-социалистическая партия заволновалась, и политическая полиция арестовала генерала.

Людмила: Что же дальше будет?

Игорь: Начальник штаба Корпуса генерал Штейфон стал на место генерала Скородумова.

Светлана: Значит, формирование не отменено?

Игорь: По-видимому, нет. Но предвижу, что партия будет генеральному штабу совать палки в колеса.

ЯВЛЕНИЕ 7. (Входит Слиняков).

Слиняков: Сколько новостей! Ах, простите, даже забыл поздороваться. От избытка впечатлений. Добрый день всем! Об аресте слыхали? Вижу, что слыхали. А знаете ли, что с генералом и два его сотрудника арестованы?

Светлана: Кто такие?

Слиняков: Говорят, журналисты. Время от времени антисемитскую газетку выпускают.

Игорь: За антисемитизм немцы не арестовывают.

Слиняков: Даже вознаграждают. А вот этих двух журналистов – в кутузку. Толкуют, что они эту самую прокламацию написали да генералу на подпись дали.

Игорь: Так он за нее и ответствен.

Слиняков: Это вы – верно. Но они – слух идет – военного цензора уверили, что текст одобрен штабом армии. Доверчивый немец и разрешил печатание. Не знает нашего брата. Теперь ему вздрючка, а нашим паренькам отсидка. А что немцам в прокламации не понравилось, не знаю. Хорошая прокламация. Чувствительная.

Людмила (вполголоса мужу): Зачем немцы арестовывают? Смятение, смущение вызывают.

Игорь: Партия, видимо, всполошилась. Русского духа не терпит. Теперь генеральному штабу придется изворачиваться перед Гитлером.

Слиняков: Большая беда, что генерала Скородумова убрали. Хороший генерал. И до чего решительный! Генерал Штейфон не такой. Да и ростом не взял. А главное… самозванец!

Людмила: Как так – самозванец?!

Слиняков: А вот изволите ли видеть: на войне полковником был, а в эмиграции, гляди, генералом объявился. Никакой он не генерал. Это, извините, факт.

Игорь: Никакого такого факта нет. А есть противоположный факт: Штейфон произведен генералом Врангелем в генерал-майоры весной 20-го года. Стыдно вам порочить георгиевского кавалера, героя взятия Эрзерума, доблестного командира Белозерского полка в Гражданскую войну, блестящего начальника штаба Бредовской армии. Бросьте, Терентий Иванович, мутить. И без того сейчас мути много. А тут еще ваша сплетня – самозванец.

Слиняков: Как вы разъяснили, так я и сам вижу, что – сплетня. И почему же это я так на сплетни липну? Думаю – новость. А оно оказывается сплетня.

ЯВЛЕНИЕ 8. (Входят Москвин и Горелов, и уже в передней были слышны их спорящие голоса).

Горелов: …и с этого момента не может быть и речи о формировании…

Москвин: Формирование необходимо, сколько бы вы там моментов не насчитали.

Людмила: Да о чем вы спорите?

Горелов: Спорим по вопросу чрезвычайного, я бы сказал, рокового, значения. В неожиданном аресте генерала Скородумова я усматриваю больше, чем наказание за какое-то ослушание или за какую-то ошибку – где нам, простым смертным, разобраться в тайнах ваших военных «мадридских дворов». Я усматриваю нежелание немцев рассматривать Корпус российской национальной военной частью…

Москвин: А я утверждаю, что надо создать Корпус: он своей доблестью принудит немцев поклониться ему, как русскому войску.

ЯВЛЕНИЕ 9. (Слиняков незаметно уходит. Уходит и Светлана).

Людмила: Ох, эти вечные русские принципиальные споры!

Игорь: Никто никогда нам не сказал, что Корпус формируется как передовой отряд российского национального войска.

Горелов: А фраза «Я поведу вас в Москву»?

Игорь: Поэтическая вольность. Но при регистрации, а сейчас при записи ясно и определенно говорят о предстоящих действиях против коммунистов в Сербии.

Горелов: В таком случае генерал Штейфон совершает злодеяние: вмешательство во внутреннюю жизнь сербского народа…

Москвин: Коммунизм – интернациональная сила, поэтому и антикоммунизм должен не замыкаться в национальных рамках и рамочках. Где бы мы ни боролись против коммунизма, мы боремся тем самым против коммунизма в России.

Горелов: Русскую силу надо беречь для России. История никогда не простит вам, что вы изменяете родине, растрачивая свои силы на борьбу против каких-то босанцев.

Игорь: Русские князья, погибшие на Калке, не сознавали, что полегли не только за Русскую Землю, но и за Европу, прикрытую от татар этой землей. Осознали это позже Даниил Галицкий и Александр Невский. И мы, дерясь на Кубани, в Донецком бассейне, под Орлом, не сознавали, что боремся не только за себя, но и за весь мир. Теперь мы это осознали. Поэтому русские офицеры дрались и на стороне генерала Франко в Испании, и на стороне Чан-Цзо-Лина в Манчжурии. Ради России надо бить коммунизм, где бы он ни поднял головы.

Горелов: Вы все еще по-гусарски: «Шутя, он друга жизнь загубит, шутя, свою подставит грудь». Вы полезете в горы бить бандитов, а сербы, возмущенные непрошенным вмешательством, подвергнут ваших жен, стариков, детей оскорблениям, утеснениям, может быть даже и убиению. Их пожалейте!

Людмила: Нас под свою защиту не берите. Матерь Божия нам защитой. А надо пострадать или погибнуть – что ж, такая судьба. Мы не помеха мужьям в их воинском служении.

Горелов: Сербская злоба обрушится и на нас, в Корпус не идущих. Я всеми фибрами души протестую!

ЯВЛЕНИЕ 10. (Входит Мстислав).

Мстислав: Уже на улице слышал я ваши, Аполлон Маркович, протесты. Но они напрасны: народный плебисцит выявил настроения, противоположные вашим.

Горелов: Какой такой плебисцит?

Мстислав: Запись в Корпус. Записываются все: офицеры, казаки, старые, молодые. Бабушка, я уже записался!

Горелов: Удивляюсь вам. Вы сыты, зачем же вам записываться в ландскнехты? В Корпус идут конечно лишь безработные: сейчас много русских уволено со службы. Вот с голоду и идут записываться, а основательные люди, я уверен, не вступят.

ЯВЛЕНИЕ 11. (Входит Слиняков).

Слиняков: Никто не вступит. Кончено с Корпусом!

Людмила: Как?!

Горелов: В чем дело?

Мстислав: Что случилось?

Игорь: Не может быть.

Слиняков: Сию минуту узнал потрясающую новость и поспешил к вам, чтобы вам первым ее сообщить, потому что я вас…

Людмила: Да не петляйте вы, ради Бога. Говорите дело!

Слиняков: А дело такого рода: в кабинете директора гимназии заперлись председатели организаций с генералом Штейфоном и ему ультиматум предъявили.

Мстислав: Какой ультиматум?

Слиняков: Или Корпус идет в Россию драться, или никто в Корпус не идет. Председатели, значит, не дозволят.

Горелов: Говорил я, что общественность не допустит преступления!

Игорь: А знают ли эти председатели, что они делают? Они забывают, что первая регистрация желающих взяться за оружие показала, что средний возраст их равен 48-и годам. Такое войсковое соединение не в состоянии участвовать в маневренной войне, какая происходит на Востоке. Оно было бы вмиг уничтожено дивизиями из 30-ти и 20-тилетних красноармейцев.

Мстислав: Неужели генерал Штейфон откажется от формирования Корпуса? Дедушка, он не должен отказываться!

Игорь: Генерал Штейфон – человек крепкий.

ЯВЛЕНИЕ 12. (Входит Светлана, на голове повязка сестры милосердия).

Людмила: Что ты, Светлана?

Светлана: Записалась сестрой милосердия.

Людмила: Но ведь ты же – доктор. Почему сестрой?

Светлана: Женщин докторами в Корпус не возьмут. Если Игорь Андреевичу, полковнику, не зазорно идти рядовым, то и я, доктор, могу стать сестрой в лазарете.

ЯВЛЕНИЕ 13. (Входит Олег).

Людмила: Что нового?

Светлана: Да говори же!

Игорь: Выкладывай новости.

Мстислав: Будет Корпус?

Олег: Конечно, Корпус будет. Попытка некоторых организаций помешать оказалась беспомощной против всеобщего воодушевления. Вы себе не представляете, что делается: люди продают дома и предприятия, чтобы не иметь обременяющего «тыла», когда будут воевать…

Москвин: А вы, Аполлон Маркович, уверяли, что лишь голытьба пойдет в Корпус. (Тот отмахивается молча.)

Мстислав (на ухо Игорю): И имя у него подходящее: Аполлон значит «губитель», а Марк означает «увядающий». Увядающий губитель!

Игорь (вполголоса Мстиславу): Его болтовня значения для нас не может иметь.

Олег: Отец, ты, я и Мстислав в одну роту назначены.

(Образуются три группы: слева – Горелов и Слиняков; в середине – Людмила и Москвин; справа – Игорь, Олег, Мстислав и Светлана. Каждая группа разговаривает особо. Слышны отдельные фразы).

Слиняков: Полковников, капитанов – хоть пруд пруди: непременно переругаются из-за должностей.

Светлана: Такого подъёма не было и в 14 году, в день объявления войны.

Игорь: Из поколения в поколение воевали Ратниковы, но чтобы в одной войне, да ещё в одной роте три поколения служило – ещё не было.

Людмила: Опустеет наш дом, Арсений Никитич.

Горелов: Какие они вояки: в пятьдесят да в шестьдесят лет прыть быстро исчезнет.

Москвин: Момент исторический: военный антикоммунистический интернационал становится реальностью для нас.

Олег: Я чувствую себя помолодевшим. Таким, как был, когда с генералом Бредовым Киев брал.

Мстислав (смеясь): Вот я захвачу неприятельский пулемёт, меня в унтер-офицеры произведут, взводным поставят. И буду я тебе, дедушка, и тебе, папа, командовать: Ратников, твёрже шаг!

Игорь: Вот ты, Олег, какого молодца вырастил. Нас обскакать хочет. Нет, старые добровольцы не ослабели! (Смеётся)

Занавес.

КАРТИНА 2.

Белград. 1944 год. Та же комната. У стены стоят чемоданы.

ЛИЦА:

Ратникова Людмила Павловна,

Ратникова Светлана Арсеньевна,

Ратников Мстислав Олегович,

Москвин Арсений Никитич,

Горелов Аполлон Маркович,

Слиняков Терентий Иванович,

Волгин Влас Потапович (25 л.), лейтенант,

Волгина Ольга Потаповна (17 л.), сестра Власа.

ЯВЛЕНИЕ 1. (Людмила и Горелов).

Горелов: Я не коммунист. Но, как русский человек, не могу не радоваться победам русских войск. Вторая Отечественная война превращается во Вторую Освободительную: победоносный маршал Толбухин несет на штыках своих полков освобождение братским балканским народам.

Людмила: Побойтесь Бога. Разве коммунизм кому-либо несет освобождение?

Горелов: Коммунизм теперь это – только название. По привычке называем то, что уже является началом свободной жизни. Церкви даны все надлежащие права, национализм выражается в почитании полководцев прежних времен, старый быт восстанавливается вплоть до офицерских погон.

ЯВЛЕНИЕ 2. (Входит Ольга).

Людмила: Вы фантазируете. А порасспросите-ка Олечку. Она недавно оттуда. Познакомьтесь. Олечка, это Аполлон Маркович Горелов.

(Ольга прижимается к Людмиле и делает вид, что не видит протянутой руки Горелова).

Людмила: Ее брат, лейтенант Волгин, перешел на нашу сторону и поступил в Русский Корпус. Он очень подружился с Мстиславом, а его сестренку мы в свою семью приняли.

Горелов: Никогда не доверял я показаниям и мнениям перебежчиков. Верю непреложным фактам и даю им толкование своим умом и своим сердцем. И я не ошибаюсь, когда говорю: ТАМ правда, ТАМ свобода, ТАМ жизнь, ТАМ Россия!

Ольга: Бабушка Людмила, не слушайте этого провокатора. Выгоните его из вашего дома!

Людмила: Эта девушка, выросшая там, проклинает все коммунистическое, потому что у нее русское сердце. А вы хвалите тамошнее, потому что сердце ваше полно лжи и страха. И надежды, что спасетесь, если станете перебежчиком. Вы только что пренебрежительно говорили о перебежчиках, но вы сами перебежчик. Идите. И забудьте ход к моему дому.

Горелов: Не долго он будет вашим. Вот уже и чемоданы приготовлены. Бегите, тени прошлого, от приближающегося света! (Уходит).

ЯВЛЕНИЕ 3. (Те же без Горелова).

Ольга: Как он смеет! Так разговаривать с вами!

Людмила: Успокойся, Олечка. Там, в Советском Союзе, одна крайность: никто своего мнения высказать не смеет. У нас – другая крайность: болтают, что на ум взбредет. Мы, Зарубежье, самая свободная нация в мире: никаких ограничительных законов и никакой ответственности перед властью или перед судом.

Ольга: И вот такие трепачи, как этот, свою пропаганду ведут, а им ничего?

Людмила: Мы им отпор даем, мы их презираем, и мы плотнее замыкаемся в нашем кругу, не мудрствующих лукаво, простосердечных, чистосердечных.

Ольга: Вот за это я, за чистосердечие и полюбила вас, бабушка Людмила, и всю семью вашу. И мой Влас тоже вас всех… Ах, батюшки, да никак Влас идет! (Бежит к дверям).

ЯВЛЕНИЕ 4. (Те же и Волгин).

Волгин: Здравствуйте, Людмила Павловна! Как живешь, Оленька?

Людмила: Здравствуйте! Какими судьбами?

Ольга: Вот неожиданность!

Волгин: Прикрывал транспорт раненых. Провел благополучно. Сдал в госпиталь. И на минутку забежал к вам, чтобы, как говорится, контакт держать. И новость есть: генерал Скородумов снова вступил в Корпус. Рядовым. Чтобы быть с нами в опасное время.

Людмила: Молодец генерал! А вы голодны? Мы вас сейчас накормим.

Волгин: Не хлопочите. Я, во-первых, поел. А, во-вторых, должен срочно возвратиться к своему взводу: выступаем, идем к своему полку.

Людмила: Но молока стакан выпьете? Или вина?

Волгин (смеясь): Из двух зол выбираю меньшее: винца стаканчик пожертвуйте воину. (Людмила выходит).

ЯВЛЕНИЕ 5. (Те же без Людмилы).

Волгин: Послушай, сестренка, у меня дурные вести. А я дурак, ржал только что, когда надо бабушку к дурному подготовить.

Ольга: Что случилось?

Волгин: Полковника баталион попал в окружение. Не выберется. Вот записочка от него. Отдай ей, когда уйду. То это лучше сумеешь.

Ольга: Нет, нет! Ни за что. Сам отдай ей! Я не могу ей сделать больно.

ЯВЛЕНИЕ 6. (Входит Людмила со стаканом вина для Волгина).

Волгин: За ваше здоровье, Людмила Павловна. И за здоровье полковника, чтобы ему благополучно выйти… То есть, чтобы боевой успех он имел…

Людмила: Да что с ним? Есть какие-либо вести? Худые?

Волгин: В настоящий отрезок времени хороших вестей с фронта не бывает. (Подает ей записку).

Людмила (читает про себя): «Родная моя Людмилушка, пишу в бою. Сейчас мой баталион будет окружен. Отправляю, пока можно, раненых в тыл. И с ними – эту записку. Если погибну, свидимся на небе. Скажи Олегу и Мстиславу и Власу, внуку богоданному, чтобы продолжали борьбу за Россию. Из поколения в поколение. Целую Светлану и Олю. Спасибо тебе за все, за сорок лет. Храни тебя Христос, Игорь».

Ольга: Бабушка Людмила, вы не убивайтесь. Ведь полковник прорвется. Непременно прорвется. У него хороший баталион.

Волгин: И я думаю, что прорвется. Полковник писал, когда был кризис боя. А потом дело могло поправиться.

Людмила: Спасибо за желание утешить. Вы меня извините: я пойду помолиться. (Уходит).

ЯВЛЕНИЕ 7. (Те же, без Людмилы).

Ольга: И зачем ты ей записку отдал? Может, все там образуется. А ей только мука, бедной.

Волгин: Ничего не образуется. Пропал баталион. С паршивыми италианскими ружьишками разве можно бороться против советских пулеметов, да и против танков? А обо мне вспомнил в свой последний час. Врут те, кто нас делит на старую эмиграцию и на новую.

Ольга: Есть, конечно, такие, которые нас называют подсоветскими и перед нами нос задирают. Но Ратниковы не такие.

Волгин: Да и в Корпусе все к нам, которые отттуда, с любовью относятся. Однако, Олечка, прощай. Если будет эвакуация Белграда, позаботься о бабушке Людмиле.

Ольга: А о Мстиславе ничего не слыхал?

Волгин: Позавчера, как с ним расставались, просил тебе привет передать.

Ольга: И ты молчишь! Вот злодей! (Прощаются. Волгин уходит, в дверях сталкиваясь со Светланой, наспех здороваются).

ЯВЛЕНИЕ 8. (Светлана и Ольга).

Ольга: Бабушка у себя. Богу молится. Получила записочку от полковника. В окружении он. Едва ли выйдет.

Светлана: О, Боже! И я – с вестью о ранении Олега.

ЯВЛЕНИЕ 9. (Входит Людмила).

Светлана: Здравствуйте, мама. Я слыхала, что Игорь Андреевич в опасном положении в бою.

Людмила: Прочти записку от него. (Светлана пробегает записку).

Светлана: Он опытный офицер. Не из таких ситуаций выходил.

Ольга: И я это бабушке Людмиле говорю.

Людмила: Дай Бог, дай Бог. Помолилась я. Легче стало.

Светлана: А я только что Олега видела.

Людмила: Где?

Светлана: В санитарном поезде. Едет в Вену.

Людмила: Значит, ранен. Тяжело?

Светлана: Нет, нет, скоро будет здоров.

Людмила: Слава Тебе, Господи. Куда ранен?

Светлана: В грудь, навылет. Легкое слегка задето, верхушка.

Людмила: Щадишь ты меня, правды не говоришь.

Светлана: Как доктор вам говорю: ранение сериозное, но не опасное. Вам кланяется и тебе, попрыгунье. Он тебя всегда попрыгуньей, шутя, называет.

Ольга: Какой он храбрый офицер. Уже капитаном стал. Дважды орденоносец. Люблю его за храбрость.

Светлана: А Мстислава тоже за храбрость любишь или за что-либо другое? (Ольга, потупясь, смущенно молчит).

Людмила: Рада я, что ты Мстислава любишь.

Светлана: Ну, мама, мне надо в наш русский госпиталь спешить. Раненых масса. В случае эвакуации Белграда, ищите Олега и меня в Вене. И я вас искать буду. Вот связь между нами и восстановится. (Прощается и уходит).

ЯВЛЕНИЕ 9. (Людмила и Ольга).

Ольга: Бабушка Людмила, не пойти ли мне разузнать насчет эвакуации?

Людмила: Сходи, детка, расспроси. Но не задерживайся. Волноваться буду.

Ольга: Да вот, слышу, идет господин Слиняков. Он вас развлечет, и вы не заметите моего отсутствия. (Уходит, входит Слиняков).

ЯВЛЕНИЕ 10. (Людмила и Слиняков).

Слиняков: Мое нижайшее! А вы – в одиночестве? Такое большое семейство и всех судьба разбросала. Имеете хотя бы известия от своих?

Людмила: Да, как раз сегодня получила.

Слиняков: И что же? Все благополучно?

Людмила: Все так, как и следовало ожидать. Сами знаете, какова обстановка. Немецкие войска из Греции пробиваются через партизанские районы, а наш Корпус держит фронт. Через Дунай дивизии Красной Армии переправились. Трудно Корпусу.

Слиняков: А есть такой слух – от вернейшего человека слышал, - что немцы сговорились с Тито: тот их выпустит за реку Саву, а они ему Русский Корпус выдадут.

Людмила: Не может этого быть!

Слиняков: И я говорю, что не может этого быть. А люди говорят: факт.

Людмила: Предать Корпус, который так дрался, так дрался. Не верю, не верю, не верю!

Слиняков: И я не верю. Так только для разговора сказал. Так вы говорите, что все ваши благополучны. И Мстислав тоже?

Людмила: Почему вы спрашиваете о Мстиславе?

Слиняков: Да просто так. Поинтересовался новопроизведенным поручиком.

Людмила: Вы что-то таите.

Слиняков: Нет, нет. Пустяки. Не стоит упоминать. Капитана Дятлова знаете? Так он говорит, что Мстислав на разведке без вести пропал. Только пустое говорит. А человек сериозный.

Людмила: С вами разговаривая, надо хорошие нервы иметь. Получше моих. И суете, и тянете одновременно. И Бог вас знает, когда врете – простите слово, - когда к правде приближаетесь.

Слиняков: Как я себя другом вашего дома считаю, то и хотел нас подготовить к дурному известию. А капитан Дятлов часто болтает, чего не знает. Бросьте думать о Мстиславе. О другом поговорим. Вот у вас, я вижу, чемоданы приготовлены. Эвакуироваться собираетесь. Только эвакуироваться не расчет: в Германии все подохнем с голоду.

Людмила: А в Белград коммунисты придут. Что лучше: голод или расстрел?

Слиняков: Сегодня – завтра английский или американский воздушный десант в Белград опустится. Немцев выгонит и красным входу не даст.

Людмила: Что за сказки?

Слиняков: А многие это за сказку не считают: пол Белграда стоит к небу голову задравши. Десант воздушный английский высматривают. Правда, другая половина Белграда с крыш в бинокли на Дунай смотрит: ждут, что с реки братушки-русские десантом придут.

Людмила: Все помешались.

Слиняков: Совершенно верно. Все помешались. Только господин Крейтор, над нами поставленный фюрер, благоразумно эвакуируется. Уже серебряную казну отправил. И умора же была в Русском Доме. Для казны этой ящиков не хватило, а тут увидели ящики со знаменами Царской Армии, которые стояли в храме нашем и которые генерал Штейфон велел упаковать, чтобы Крейтор их увез. Так знамена повынимали, а вместо них в ящики серебро упаковали. Заметили это два офицера. Протестовали. Умора была!

Людмила: Вы говорите «умора», а я говорю: бесчестие и позор! Знамена, вывезенные Добровольческой Армией, бросить, отдать врагу. Серебро ценнее знамен оказалось.

Слиняков: При эвакуациях всякие ошибочки бывают. Так вы собираетесь эвакуироваться? А я еще не решил. Хочется остаться – надоело странствовать. Но думаю, что в последний момент со страху побегу эвакуироваться. Всего вам счастливого желаю, Людмила Павловна. (Уходит).

ЯВЛЕНИЕ 11. (Людмила одна).

Людмила: Муж окружен, сын ранен, внук – без вести, если верить этому сплетнику. Боже, дай силы, дай веры…

ЯВЛЕНИЕ 12. (Входит Москвин).

Москвин: Мне Светлана рассказала все. Не теряйте, голубушка, надежды.

Людмила: Я и стараюсь не терять. Да тут еще Слиняков говорит, что Мстислав пропал без вести.

Москвин: Отсохни язык у этого пустомели! Все врет. Мстислав через три минуты будет здесь. Я его собственными глазами видел и своими ушами слышал. Оставил его пошептаться с Олечкой.

Людмила: Утешили старуху. Хотя бы один выбрался невредимым из этой каши.

Москвин: А этот Слиняков – народное бедствие. Слышите: Мстислав идет и с ним Ольга. Голоса их слышны. (Входят Мстислав и Ольга).

ЯВЛЕНИЕ 13. (Те же и Мстислав с Ольгой).

Мстислав: Бабушка, милая, мне Оля рассказала, что папа ранен и скоро выздоровеет. А дедушка окружен. Если погибнет, отомщу. До конца жизни буду бороться и мстить. И Оля со мной. Бабушка, мы с Олей сейчас обручились. Мамы здесь нету. Благословите вы нас.

Людмила: Благослови Вас Христос и Царица Небесная. Помни, Оля, станешь офицерской женой, большую на себя тяготу возьмешь: без слез на бой, на ранения, на смерть провожать, мужа бодрить, о победе Бога молить. А о муже молиться – на все Божья воля.

Ольга: Выдержу эту муку. Я крепкая!

Мстислав: Мы – крепкие. В борьбе не ослабеем. От борьбы за Россию не отстанем!

Москвин: Вот бы покойник генерал Ратников радовался, что такого потомка имеет.

Мстислав: А потомок-то семейными делами занимается, когда надо на Баньицу в казарму спешить. Скоро выступаем. (Спешно прощается. Уходит. Его провожает Ольга).

ЯВЛЕНИЕ 14. (Людмила и Москвин).

Москвин: Истек кровью Русский Корпус. Пали такие полковые командиры, как Зборовский, Гескет, убит славный генерал Зенкевич, сражен идеолог Белого Движения, поэт, профессор, поручик Даватц. Перебиты старые офицеры, полегла офицерская молодежь. Перебито дивное пополнение из военнопленных. Половину состава Корпус потерял, но духа не потерял. И свое национальное назначение со славой выполнил: русские приняли героическое участие в войне против коммунизма. Наше офицерство снова, как и встарь, прославилось. Германский Главнокомандующий сказал генералу Штейфону, что Корпус выдержал то, чего не выдержали бы немецкие дивизии.

Людмила: Проиграл сумасброд Гитлер войну, и из-за него мы снова проиграли Россию. Что ж, подлечим душевные раны, покойников в глубине своих душ погребем и – снова в борьбу.

Москвин: Благословенна Россия, что не иссякает русский дух!

ЯВЛЕНИЕ 15. (Вбегает Ольга).

Ольга: Бабушка Людмила, нам подана машина. Надо грузиться. Нет, нет, чемоданов не троньте. Сама вынесу. Я сильная. (Уходит с двумя чемоданами, за нею Москвин с чемоданом. Людмила, перекрестившись, снимает со стены икону и, неся ее, уходит).

Занавес.