Если бы вы попали сейчас в Петербург или Москву, - вас, прежде всего, поразило бы необычайно с каждым днем увеличивающееся количество нищих. Некуда спрятаться от этих  просящих лиц, протянутых рук, голодных тусклых глаз. В их разношерстной массе одетой в лохмотья, - увы, не живописные! – только изредка встречаются знакомые испитые физиономии профессиональных попрошаек и бродяг; все остальные – интеллигенты. Поистине тот, кто был раньше, если не всем, то многим, ныне стал ничем. В лучшем случае, каждый из нас, бывших людей, превратился в разносчика, газетчика, чистильщика сапог, в худшем – в обездоленного бездомного «буржуя», ожидающего от какого-нибудь сердобольного нэпмана великой и богатой милости.

Одеты все - исключая, конечно, властей предержащих и совбуров* - очень плохо. Женщины еще кое-как комбинируют, умудряются из двух-трех старых платьев сделать одно полуновое, прикрывая дыры занавесами, портьерами, крашенными простынями, мужчины же одеты убийственно, хуже нельзя. В особенности мало обуви. Я мог бы вам назвать несколько фамилий известных профессоров, читающих лекции в калошах на босу ногу. В связи с весной довольно теплой, наблюдается большой спрос на лапти. В большом ходу так называемые «шлепанцы».

Невский оживлен как никогда раньше. Какие витрины, рысаки, какое море электричества по вечерам. Магазин Елисеева обставлен со сказочной роскошью; цены в нем тоже, разумеется, сказочные. А на Васильевском острове – пустота, после шести вечера опасно выходить на улицу, через дом - бреши разрушенных зданий. Об окраинах никто не заботится, они стремительно разрушаются. Еще два-три года такой власти, и Петербург превратится в Помпею с реставрированным центром. Очень все это, должен сознаться, весело.

Квартир здесь сколько угодно. В Москве даже подвальный угол стоит бешенных денег. Финляндское, например, посольство до сих пор не может найти себе подходящего помещения и ютится в бывшей покойницкой при английской реформаторской церкви. Квартиры, как и дома, не ремонтируются.

Трамваи по-прежнему переполнены, цена билета 25 тысяч (7 копеек золотом). Фунт черного хлеба – 9 копеек, белого 12-14 копеек золотом; крупные яблоки – 7 копеек штука. Все в изобилии, все дорого. Жить очень трудно, почти невыносимо. Кто получает жалованье по персональным ставкам (от 15 долларов на ваши деньги в месяц и выше) – кое-как сводят концы с концами, но таких счастливцев мало. Остальные берут взятки, и никто не считает этого постыдным: есть ведь надо. В России теперь каждый человек или коммунист, или взяточник, что одно и тоже. Честные поумирали с голоду. Хотя, может быть, мой пессимизм вызван тем, что сегодня я остаюсь без обеда: утром у меня отобрал милицейский ящик с папиросами и всю выручку за «торговлю без особого на то разрешения».

Разврат всюду потрясающий, нравственность пала на самое дно, в особенности среди детей. Не редкость встретить двенадцатилетнюю проститутку, восьмилетнего карманника;  дети курят опиум (не говоря уж о табаке), нюхают кокаин, ругаются так, что становится страшно за этот растленный, вшивый и голодный сброд, представляющий Россию будущего.

В феврале с.г. убили с целью грабежа одинокого купца, имевшего небольшой ларек на Сенном рынке; главную роль в убийстве играл приемыш купца, мальчик лет одиннадцати, который, оглушив спящего старика молотком, разрезал его на куски, сложил в корзину и, с помощью соучастников, бросил в Неву. Знаю я также (был даже свидетелем) случай, когда девочка-подросток облила  спящую сестру керосином и сожгла ее за то, что сестра  якобы отняла у нее «любовника», такого же подростка, неоднократно судившегося за кражи. Никто, конечно, не учится; все эти образцовые школы, дома воспитания и приюты – или рассадник сифилиса или наглый блеф.

В провинции - то же, пожалуй, даже хуже: пресловутая власть на местах помпадурствует вовсю. Получили недавно письмо из Пскова. Гнет и мразь. Всеми чтимый псковский монастырь, ввиду его близости к фабрике и усердной посещаемости «бессознательными» рабочими, всевышней волей губисполкома превращен в коммунистический клуб со всеми вытекающими из этого гадостями: недорезанные монахи переведены в полуразрушенное здание в центре города – бывший дом терпимости. Монахи с истинно христианским  смирением подчинились издевательству, кое-как собственными силами отремонтировали дом и теперь там снова толпы рабочих, вероятно по «бессознательности» своей понявших, что не место красит человека, а человек место, и что Бог есть везде, где есть угнетенные. Псковское кладбище превращено в футбольный плац, могилы срыты, крестами топят губисполком. В пасхальную заутреню крестный ход вокруг одной из церквей был встречен комсомольцами гиканьем и обливанием верующих зловонной жидкостью.

Настроение у всех, и в столицах, и в провинции, подавленное. Мы почти ни во что не верим, мы устали ждать. А у вас там – рознь.  Как нехорошо это, нехорошо. Последний манифест Кирилла Владимировича (от 5 апреля) не достоин государственного человека; недаром ему так обрадовались большевики.** И кого он думает убедить или испугать? Судьбы России не подвластны основным законам, право первородства – призрачное право. Царскую власть в хорошем смысле этого слова надо заслужить, а не получить в наследство. В противном случае – жалкое политиканство, ничего больше. Скажите им там, что теперь нам не нужна ни монархия, ни республика. Главное и первое – свержение большевиков какой угодно ценой. Так больше жить нельзя, нельзя.

Не сегодня-завтра террор достигнет напряжения 1919-20 годов. Мы живем, как на вулкане; ежеминутно ждем ареста; а там – прав ли , виноват ли, это все равно – Архангельская губерния или стенка, снова, как в эпоху военного коммунизма, окружающая нас тесным кольцом. Вот сейчас пишу вам во вполне безопасном месте, письмо отдам в верные руки, а и то вздрагиваю от каждого шороха: не вошли бы господа «политурщики» (агенты политуправления).

До какой виртуозности доведен здесь сыск, можете судить по такому, например,  факту: только вчера один иностранец зашел на Гороховую за своим паспортом (все иностранцы обязаны визировать свои паспорта в ГПУ). С весьма любезной  улыбкой возвращая просмотренные документы, дежурный политурщик сказал ему:

- Очень рад познакомиться. Брат вашей жены командовал артиллерийским дивизионом в армии генерала N , а в настоящее время служит шофером в Париже.

К сказанному следует добавить, что в паспорте иностранца девичья фамилия его жены не была указана.

Оппозиция, внешне разгромленная, в гуще партии растет и ширится, несмотря на драконовские репрессии. Так, в ночь с 5 на 6 мая с.г. в Москве было  арестовано около шести с половиной тысяч человек. Тюрьмы переполнены; ГПУ получило вновь всю полноту власти, вплоть до расстрела без суда. С.Е. был расстрелян только потому, что в письме к матери с неодобрением отозвался о Сталине – нашем полубоге. Репрессии обрушились также на офицеров царского производства и духовенство, которое, впрочем, никогда не оставляли в покое. Иностранные миссии окружены особенно тщательным шпионажем; стоит только зайти – по делу или без дела -  в одно из посольств – в эту же ночь вы будете арестованы.

Вне всякого сомнения, в последней комнеразберихе Троцкий сыграл чисто провокаторскую роль. Все перемены в красной армии были произведены не только с его ведома, но и по его указанию, сделанному из Сухума. «Оппозиционность» красного маршала теперь вызывает злобную усмешку: она была подстроена опытными  провокаторами из ГПУ для более широкого уловления оппозиции без кавычек. Как видите, талант гениального Феликса Дзержинского и здесь оказался на недосягаемой партийному быдлу высоте.

«Руль», №1049,

  * Совбур (разг.) – советский буржуй.

Материал в редакцию «Голоса Эпохи» предоставлен Д.В. Кузнецовым