— Да кому ты вообще нужна?

Голос матери звенит, отдается в ушах, словно пощечина.

Яна, наспех набросив куртку, хватает лыжи, выбегает на улицу. Вслед доносится ругань.

Переулок в сумерках тает. Фонари горят через один. Городок небогат, на окраинах привычное запустение. Редкие прохожие кутаются в шарфы, спеша поскорее добраться до дому. Воздух пронизан морозом, будто электричеством. Щеки у Яны горят, и дышит она часто-часто, как летом в жару.

Яна не плачет. Просто ветер щиплет ресницы. Отерев лицо варежкой, Яна сворачивает к пустырю. За пустырем лес. Яна прокладывает лыжню.

В лесу ей всегда спокойнее. Обиды уходят и дышится легче. Деревья расступаются в стороны, заснеженные мохнатые ветви изгибаются в полупоклоне. Яна – принцесса лесного царства. Лес ей родной, не то что город. В городе все чужое. Чужой дом, чужие отец и мать, чужая школа.

Яна чуть убавляет темп. Спешить некуда. В сумерках лес становится сказочным. Деревья согреты снежными шапками. Еловые шишки сверкают инеем. Яна прочла много сказок. Сказки меняют местами зверей и людей. Лес – приглашение в сказку. Добрую или злую? Яна не знает.

Говорят, где-то здесь бродят волки. Яне представляется серый волк – улыбчивый, темноглазый, с пушистым хвостом. Это добрый волк, и Яна его не боится.

Говорят, здесь волки свирепы. Были разные случаи. Прошлым летом пропали люди. Сгинули без следа. А еще, по весне, нашли женщину. Городок невелик, и слухи долетели до школы. Сам директор делал внушение младшеклассникам в актовом зале. Но Яне не страшно. Она по-прежнему ходит в лес. Ведь она здесь принцесса. Волки ее не тронут. Только горечь царапает душу: настоящие родители не отпустили бы ее в лес одну. А этим – им все равно.

Яна старается дышать мерно. «Шире шаг», – вспоминается ей. Так учил ее дедушка, когда она была совсем крохой. Они вместе, подолгу, ходили на лыжах.

Дедушка был смелый, строгий, всегда подтянутый. Яна знала, что он никому на свете не позволит обидеть ее. Он был настоящий. Помнились добрые руки, и голос – не по годам молодой. А вот лицо заслонилось туманом. Как-то раз, приболев, Яна полночи ворочалась, не могла заснуть – силилась вспомнить дедушкино лицо. Не смогла. И дала себе слово: отыскать фотографии. С тем и уснула.

Иногда Яне снится, что она снова с дедушкой. Но это не счастливые сны. Они пронизаны тревогой, предчувствием надвигающейся беды. Яна видит во сне себя прежнюю: малая девчушка-крепыш со светлыми кудряшками сосредоточенно рисует что-то в блокноте. Нынешняя Яна другая. Нескладный подросток двенадцати лет, шестиклассница Салазкина Яна. Прямой нос, короткая стрижка, взгляд всегда настороженный. Откуда ударит гром? Во сне Яна не знает ответа. Просто не помнит. Наяву предпочла бы забыть.

...Ветер подул сильнее, взметнул снежинки с еловых лап. Впереди в кустарнике что-то мелькнуло. Быстрый шорох, едва уловимый росчерк прыжка – и на тропинку выскочил заяц-беляк. Замер, мгновение посидел, прислушиваясь, – Яна заметила, как дрожат его уши, – а потом исчез, юркнул в чащу, словно и не бывало.

«Вот бы я, как Алиса – за белым кроликом! – подумала Яна. – Ускользнуть, умчаться, найти то, чего здесь не встретишь. Хоть в нору, хоть куда, только б дальше от стылого дома».

Дом... Пора возвращаться. Тьма сгущается, можно сбиться с пути. Яна нехотя поворачивает. Деревья качают ветками – салютуют принцессе леса.

«...Черный принц, что нас ждет? Почему трубит горн?

— Это наш генерал-воевода собирает дружину в поход. Вы не бойтесь, родная сестричка. Война далеко, за горами. Нас она не коснется. Сраженья пройдут стороной. Надо только набраться терпения. Надо ждать.

— Долго ли, Черный принц?

— Одну жизнь и еще четвертушку. Это самая малость! Ожиданье разделим на всех. И чтоб стрелки часов шли скорее, разрешите, родная сестра, пригласить вас на медленный танец. Ну же, ваше высочество! Руку! А вы, музыканты, синьоры, сыграйте-ка нам менуэт! Капельмейстеры, тамбурмажоры, менестрели – тутти адажио! Адажио и легато...»

* * *

У Яны нет подруг. И друзей тоже нет. Кому охота дружить с девочкой в затертом свитере, у которой нет даже мобильного телефона? За партой Яна сидит одна.

Будь Яна отличницей, все изменилось бы. Сколько верных и искренних дружб начиналось с бесхитростной просьбы: «Дай списать?» Но Яна, увы, не отличница. На уроках, под звуки неспешной учительской речи так легко оживают далекие, манящие душу образы, проходят перед глазами хороводы стройных фигур в прекрасных одеждах. Черный принц, и его сестра – синеокая принцесса Камилла, и синьор капельмейстер Фортиссимо, и грозный аншеф-генерал Бомбардо...

Яна мечтательница. Таких не любят учителя и сторонятся ученики.

Учится Яна на тройки. Мать, бывает, отчитывает ее, повышая голос. Яна хмурится, наклоняет лоб упрямым барашком. Ругань давит, гнетет. Самый воздух сгущается, становится тяжелее: будто ярость и гнев измеряются ртутным столбом. Но все-таки, под защитной броней, сердце Яны теплеет. Ругань значит, что ты существуешь. Это отклик на то, что ты есть. Куда чаще бывает иначе: молчание, тишина.

— Мам, я выйду на улицу?

Нет ответа.

— Мама, можно мне..?

Глухо.

— Мама, ты меня слышишь?!

Пустота.

— Мама! Мне поставили кол! Мне сегодня на информатике влепили е-ди-ни-цу. Понимаешь?!

Вздох, зевок:

— Да какое мне дело? Что орешь? Сиди тихо. Уйди. Почему ты не в своей комнате?

Вечером то же с отцом:

— Папа, мне сегодня Геннадий Олегович единицу поставил.

Отец чуть заметно поводит плечом, словно хочет стряхнуть насекомое:

— И что? Дура дурой, была и осталась, что тут нового?

— Неправда. По информатике у меня четверки сплошь шли, а сегодня...

— Ты еще будешь спорить? – свирепеет отец. – Ремня захотела?

Пустые угрозы. За все время отец с матерью пальцем Яну не тронули. Зачем им? Есть средства проще: есть слова, есть отсутствие слов. Это ранит сильнее.

Когда Яна разбила салатницу, наступила неделя молчания.

Яна выучила оттенки тишины. Составила мысленно карту. Тишина – это глобус: на нем два полюса. Южный полюс – тишина-наказание, северный – тишина-безразличие. Шорохи, вздохи, сопение, кашель – прочерчивают маршруты, наносят на глобус контуры материков, отмечают берега океанов. Вот Пустыня Жгучего раздражения, тут Грозовой океан, а там – Море Холодного равнодушия. Есть и Мыс Добрых надежд: маяком на нем служит неловкое покашливание, предваряющее разговор. Еще есть линия перемены дат: она гнев меняет на милость.

Яна знает: родители вовсе не злые. Просто так уж сложилось. Не все люди подходят друг другу.

Яне известно, зачем она здесь. Ей предначертано было стать мостиком. Соединить две галактики, разлетающиеся прочь во Вселенной после Большого взрыва. Но не вышло. Предначертание не сбылось. Инерция взрыва оказалась сильнее.

Яна лишняя. Мост из ниоткуда в никуда, зависший над пропастью, прежде чем рухнуть вниз.

Но Яна все еще здесь. Что-то держит ее на весу, не дает упасть в бездну.

Ее мечты, фантазии, сказки. Стороннему человеку они бы показались пустыми. Но пуст ли воздушный шар, вздымающий человека к синему небу?

Яна верит в незримое. Не в богов и не в ангелов, а в упрямую непокорную силу, у которой нет даже названия. Сила эта подобна пружине. Когда мир вокруг индевеет от холода, пружина сжимается, и душа Яны щетинится, словно еж. Когда мир переходит в атаку, пружина дает отпор, выстреливает слепой неожиданной яростью.

Вчера, на большой перемене, одноклассники заметили у Яны игрушку: лошадку-поделку. Туловище – сосновая шишка, голова – желудь в шапочке, ножки – спички, хвост – обрезок шнурка.

— Покажи! – велел Вовка Брагин. И не дожидаясь ответа, потянулся к игрушке.

— Руки убери, – ответила Яна, поспешно пряча поделку в рюкзак. Лошадка была дедушкиным подарком. Одной из последних ниточек памяти. Угораздило Яну принести ее в школу!

— А ну дай сюда! – возмутился Вовка. А вечно любопытный Женька Лыков завопил, созывая ребят:

— Эй, эй, народ, Салазкина что-то прячет!

Вмиг Яну окружила толпа. Мальчишки, девчонки, здесь же двое задир из параллельного класса. Слово за слово. Яна зажата в угол. Кто-то хватает ее за свитер.

— Покажешь? Выкладывай! Ну?!

— Отстаньте! – Яна локтем заслоняет лицо. Рюкзак спрятан за спину.

Толпа на мгновение замирает. Равновесие шаткое:

— Салазкина! Последний твой шанс! – все глаза устремлены на нее. В этом возрасте дети жестоки. До игрушки им дела нет, куда больше дразнит их непокорность. Своеволие – непростительный грех.

— Да идите вы все! – бросает им Яна отчаянно.

Затишье взрывается. Чей-то ботинок бьет Яну в бок. Кулак, твердый как гиря, ударяет в ухо. Кто-то сбоку пинает Янин рюкзак адидасовской бутсой.

И в эту секунду пружина, сжатая до предела, рывком распрямляется. Яну захлестывает холодная ярость. Забыв обо всем, Яна бросается на обидчиков. Лупит их, не целясь, колотит руками, ногами, со всей своей силы. Выхватив у кого-то линейку, машет ею, как палицей.

— Бешеная! – доносится, словно издалека, испуганный вопль. Нападавшие отскакивают, бегут прочь. Слышен взволнованный окрик учительницы... Спиной и ладонями Яна прижимается к стенке, ладони скользят: только бы удержаться, устоять на ногах...

«...Черный принц, как там наши войска?

— Отразили атаку врага. Неприятель разбит у границ. Не печальтесь, родная сестра. Ведь столице ничто не грозит.

— Есть ли жертвы? Велик ли урон?

— Бой был жаркий, принцесса Камилла. Пали лошади наших бойцов. Кавалерия стала пехотой. Но зато люди живы. Реет знамя на вольном ветру. Неприятель с большими потерями отползает зализывать раны.

— Ну а мы? Что сулит нам судьба? И надежна ли наша победа?

— Пограничные стычки возможны и впредь. Но столица стоит неприступно. И незыблемы стены дворца... Погодите, родная сестра, у вас шрам на щеке? Но откуда? Ах, нет, показалось...»

* * *

Из всех школьных предметов Яне дается только физкультура. Физкультуру у девочек ведет Мила Витальевна, практикантка двадцати с хвостиком лет. И она же – учительница географии. Но по географии Яна «плавает».

Экваториальные воздушные массы, субтропический климат, ареал обитания бенгальского тигра... Яне трудно сосредоточиться: в мыслях сразу всплывает картинка. Тигр...

Белый тигр, полосатый, как клавиши фортепьяно, затаился в засаде среди пальм и лиан. Он выслеживает добычу – быстроногую лань. Мама-лань с малышом-олененком поедают зеленые стебли на залитой солнцем поляне. Олененок беспечен и весел, но мать, оторвавшись от лакомства, озирается в беспокойстве: вероятно, почуяла тигра. Она легонько толкает детеныша в сторону, тот обиженно фыркает. Тигр в засаде шевелит усами. А поодаль, невидимый тигру, заряжает ружье охотник...

— Салазкина Яна, к доске!

Опомнившись, Яна поднимается, растерянным взглядом обводит класс. Какой был вопрос? Разве кто подскажет?

Как ни странно, доносится шепот. Ира Сомина, круглощекая тихоня, еле слышно бормочет:

— Реки Индии! Ганг, Инд, Годавари...

Яна сразу успокаивается: повезло! Параграф о реках она читала (редкий случай). Указкой, как охотник ружьем, Яна целится в карту, прочерчивает изгиб реки Ганг.

— Молодец! – улыбается Мила Витальевна. Щеки Яны делаются пунцовыми. Слово Милы Витальевны для нее дороже похвал от всех прочих учителей, вместе взятых. Мила Витальевна, изящная, стройная, словно сошедшая с киноэкрана, заворожила Яну с первого дня.

То был первый урок для Милы Витальевны. И кто-то из шутников-хулиганов (класс у Яны неблагополучный) решил позабавиться над новой учительницей. В выдвижном ящике учительского стола спрятали живую крысу.

— Вот визгу будет! – шелестело над партами. Двоечники на галерке заранее посмеивались в кулак, предвкушая потеху.

Ожидания их обманулись. Едва зайдя в класс, Мила Витальевна шагнула прямо к столу. То ли она услышала, как крыса скребется в ящике, то ли угадала подвох по каверзным лицам ребят, – так и осталось неясным. Не говоря ни слова, Мила Витальевна открыла ящик, подхватила в ладони испуганную крысу и, погладив по шерстке, посадила себе на плечо. А затем, как ни в чем не бывало, улыбнулась детям и начала урок.

Странно, но крыса, совершенно присмирев, просидела на плече у учительницы до самого конца урока. Присмирели и хулиганы. А для Яны Мила Витальевна сделалась неразрешимой загадкой.

«Почему она не стала доискиваться, кто виноват? – думала Яна. – Почему не пожаловалась директору? Даже голос не повысила...»

Мила Витальевна всегда излучает спокойствие. И уверенность. И ничем непоколебимую доброжелательность. Яне нравится на ее уроках. Это единственное, что Яне нравится в школе.

Так было до вчерашнего дня. Теперь же добавилось нечто новое. Ира Сомина. У Яны появилась подруга.

— Спасиб за подсказку, – покраснев, говорит ей Яна после урока. Яна не привыкла благодарить.

— Я боялась, вдруг тихо шепчу? А ты расслышала, – отвечает Ира. И добавляет без всякой связи: – Классно ты дралась вчера! Свирепо! Прямо женщина-кошка. Я бы так не смогла.

Яна проводит пальцем по ссадине на щеке. Улыбается:

— Я думала, женщины-кошки мяучат только.

— Не, это фильм такой. Не смотрела? Там суперагентша, вся в черном. А знаешь? Пойдем ко мне после уроков! Я тебе еще мульт покажу...

Голос Иры журчит ручейком. Яна борется со смущением. Одноклассницы в этой школе никогда еще не звали ее в гости. Надо будет вести себя правильно? Яна с трепетом вспоминает романы для девочек. Может быть, отказаться? Нет, ну как же... Разве можно упустить «Женщину-кошку»? Впрочем, это не главное. Разве можно пренебречь дружбой?

— А ты далеко живешь? – спрашивает Яна, стараясь чтобы голос не дрогнул. Сердце ее расцветает подснежниками...

«...Черный принц, вы готовы ко встрече? Высоко ли подняты флаги? Разучил ли гимны оркестр?

— Да, родная сестра, все готово. Наши рыцари – в сверкающих латах, наша гвардия – в эполетах, музыканты несут литавры. Мы достойно встретим высокую гостью.

Черный принц поднимается с трона. Герольдмейстер звонит в колокольчик. Растворяются пышные двери.

— Добро пожаловать, ваше высочество! Рады видеть вас, царевна Ирена! Вы к нам прибыли в самое время, с доброй вестью из заморской державы. Познакомьтесь, вот принцесса Камилла!

— Очень рада, – отвечает царевна. – Станем сестрами с вами, принцесса. И верны будем дружбе вовеки!»

* * *

Жизнь налаживается?

Яна с Ирой теперь неразлучны. Дома тоже внезапный сюрприз. Мать подарила Яне мобильник. Модный, совсем недешевый айфон нежно-розового цвета.

Яна не любит розовый, но подарку безумно рада. Только как выразить эту радость? Между Яной и матерью давно уже выросла стена отчуждения.

Яна, уставившись в пол, неловко бормочет:

— Спасибо...

— Ты меня не обнимешь? – удивляется мать.

Яна, мучительно терзаясь, подходит к ней ближе. Как же люди обнимают друг друга? Это как иностранный язык. Один говорит на нем без запинки, а другой спотыкается в каждом слове.

Мать, подавшись навстречу, сама заключает Яну в объятия. Неумело ерошит ей волосы.

— Ну, иди, поиграй. У меня еще много работы.

В своей комнате Яна рассматривает айфон, но мысли ее все о матери. Что нашло на нее?

...Через день удивил и отец.

— Ну, драчунья, – подзывает он Яну, – покажи, что там сталось с твоим скакуном?

Яна в недоумении. О чем речь?

Отец, без привычного раздражения, поясняет, и Яна недоверчиво, настороженно, извлекает из шкафчика сломанную лошадку-поделку.

Яна с отцом садятся за стол. Отец расстилает газету – не запачкать скатерку. Перед ним тюбик с клеем, пинцет, россыпь спичек.

— Шестиногую лошадь не хочешь? – щурится отец. – Да шучу я. Поправим, не бойся. Лучше прежнего станет.

— Что случилось? – Яна спрашивает напрямик. Она привыкла к молчанию, к холоду. И теперь ей не по себе: что же дальше? Из тепла вновь попасть на мороз будет тяжко вдвойне. Пружина в груди сжимается. Защититься, одеться в броню, не поддаться изменчивой оттепели!

Отец, не отвечая, касается плеча Яны широкой ладонью.

Яне вспоминается дедушка. Чувство родного дома. Тепло и уют той далекой поры.

«Не верю! – кричит Яна безмолвно. – Оставьте меня все в покое!»

Усилием воли Яна удерживает себя на месте. Не вскочить из-за стола, не броситься вон из комнаты, не зарыться лицом в подушку. Иногда и бездействие – подвиг.

Отец что-то спрашивает. И Яна слышит, будто со стороны, свой собственный, ровный, почти механический голос:

— Все в порядке, папа. Сегодня без троек.

...День проходит. И еще один день. Яна на физкультуре. Забег на лыжах – круг за кругом по школьному стадиону: мимо серого здания школы, вдоль аллеи берез, за которой виднеется заброшенная голубятня, мимо старого вяза, и снова, и снова... Мила Витальевна в красном лыжном костюме, с тренерским свистком на веревочке, подбадривает девчат.

Яна с Ирой едут бок о бок. Ира устала, запыхалась. Лыжница она слабая. Яна давно могла бы уйти вперед, показать результат получше, но не хочет оставить подругу. Разве может быть в дружбе соперничество?

Споткнувшись, Ира теряет лыжу. Яна отставляет в сторону палки, наклоняется, помогает Ире подняться. Сняв перчатки, чтоб не мешали, девочки общими усилиями цепляют лыжу на место. Их тем временем обходят три раскрасневшихся одноклассницы.

Приближается Мила Витальевна.

— Так держать! – говорит она звонко. – Рыцарство – предтеча современного спорта.

Яна склоняет голову. Она в долгу перед Милой Витальевной и не может найти подходящих слов. После той приснопамятной драки лишь заступничество Милы Витальевны спасло Яну от разбирательств с директором, от вызова в школу родителей, неприятностей дома. Вовке Брагину и прочим зачинщикам пришлось куда хуже.

Ходят слухи, что Брагин готовит месть. Яну это совсем не пугает, Брагин ей безразличен. А вот Ира встревожена.

Вечером Яна с Ирой гуляют – мимо школы до магазина, затем обратно. Ира жарко доказывает:

— Ты не знаешь, чего от них ждать! Брагин – тот еще зверь. И вся их компания...

— Пусть попробуют сунуться, – пожимает плечами Яна. На лице ее упрямое выражение. Волосы, выбившись из-под шапки, серебрятся снежинками.

— Эх ты, женщина-кошка, – вздыхает Ира. В ее голосе страх пополам с восхищением. Ире боязно за подругу.

И хоть Яна совсем не похожа на кошку, слова Иры ей втайне приятны. Яна чувствует себя взрослой и сильной. Понадобится – она постоит за себя, защитит Иру, не позволит обидеть тех, кто ей дорог. Если Брагину это пока невдомек, тем хуже для него.

Подруги останавливаются у старой голубятни. Деревянная башенка в полтора этажа, покрытая темно-зеленой облупившейся краской, в вечерних сумерках похожа на сказочный терем.

— А давай, – предлагает внезапно Яна, – это будет наш зáмок? Секретное наше убежище? Только для нас двоих! Хочешь?

Ира секунду колеблется, затем подхватывает игру. Девочки взбираются на голубятню по расшатанной лесенке. Постройка ветхая, стылая, никаких голубей здесь давно уже нет, но в тесноте деревянной каморки брезжит какой-то первозданный уют.

Кое-как примостившись на деревянной приступочке, под защитой двускатной прохудившейся крыши, подруги делятся сокровенным. Ира рассказывает, как ей нравился мальчик из параллельного класса, Сашка Донников, но она так и не решилась с ним познакомиться, а потом он перевелся в другую школу.

Яна слушает, не перебивая, хотя рассказ ей кажется глупым. Как может нравиться какой-то Сашка? Это ж так безыскусно, словно в день рождения вместо торта жевать пресные сухари или пожухлый капустный лист.

Но обижать подругу Яна не хочет. Зачем ссориться по пустякам? Вместо этого Яна рассказывает о Черном принце, о синеокой Камилле, о лесном королевстве...

— В лесу опасно, – напоминает Ира. – Зря тебя туда носит. У маминой начальницы знакомая есть, так ее сестру волки осенью растерзали. Или медведь. Так и не выяснилось. Весной, говорят, егеря облаву готовят. Лучше ты по чащобам не шастай.

— Зачем волку меня терзать? – улыбается Яна. Она не верит в опасных зверей. Звери не люди. Первыми не нападут. Так говорит себе Яна, хотя, в глубине души, знает, что неправа. Но она всей душой полагается на свою внутреннюю пружину-защитницу. Ту, что сумеет в трудную минуту дать отпор любому врагу. Яна верит в принцессу Камиллу и потому себя чувствует неуязвимой.

— Ну а мало ли, – гнет свое Ира. – Почем знать, что там на уме у дикого волка?

— А я его айфоном ослеплю, если что, – то ли в шутку, то ли всерьез отвечает Яна. – Мне родители на айфон расщедрились. Не пойму, что на них нашло? – она достает из кармана дареный гаджет. – Только я еще не освоила... Поможешь?

— Розовый, – со знанием дела Ира осматривает телефон. – А вдруг у волка аллергия на розовый? Ладно, смотри: вот тут кнопка...

...Так идут дни за днями. Посиделки на голубятне стали традицией. Долго не засидишься, зима как-никак, но обменяться новостями, поговорить о важном девочки всегда успевают.

Дома у Яны обстановка по-прежнему непонятная. Внезапная забота родителей то сменяется холодностью, то возвращается вновь, безо всяких видимых поводов. Яна не знает, что думать.

Вот и сегодня – новая несуразица. С утра мать накричала на Яну, когда та отказалась есть пшенную кашу.

— Я готовлю, встаю ни свет ни заря, а ты нос воротишь?! Привередничать вздумала?

— Мам, но я ненавижу пшенку! Я сто раз говорила!

— Ах, ненавидишь? Ну и катись тогда в школу без завтрака. Живо!

Яна так и ушла. Не стала ни спорить, ни хлопать дверью. А днем, после уроков, небывалое дело: мать перед ней извинилась.

— Прости, Янка, я с утра была сама не своя. Не держи зла. Идем в кухню, я тебе напекла ватрушек, таких, как ты любишь, с черничным вареньем.

Яна не помнит за собой пристрастия к черничному варенью, и оттого недоумевает сильнее, но удивление предпочитает держать при себе:

— Да, мама. Спасибо, мама.

Обо всем этом Яна думает вечером, поджидая Иру у голубятни. Иры все нет. А раньше она не опаздывала. Но Яне и так есть о чем поразмыслить. Отец вчера с бухты-барахты взялся расспрашивать Яну о мультиках: нравится ей Дисней или наши, и что за жанр такой «аниме»?

Яне было так же неловко, как если б случайный прохожий стал допытываться, какие сны снятся ей по ночам. Неловкость явно чувствовал и отец, но расспросов не прекращал. И Яна вскорости поняла: мультики ему безразличны, а вот сам разговор – важен. И это ощущение важности разговора передалось самой Яне.

...Мысли Яны прерывает нарастающий шум шагов. Ира? Нет, это подходит Мила Витальевна. Должно быть, возвращается домой со второй смены.

Яна здоровается.

— Нос отморозишь, – улыбается Мила Витальевна.

— Я Иру Сомину жду, – словно извиняясь, говорит Яна. – Мы на шесть договаривались. Что-то ее все нет...

— Так позвони ей, – предлагает Мила Витальевна.

В самом деле! Как Яна не догадалась? Не привыкла еще к айфону. Но в этот момент айфон тренькает сам: пришла эсэмэска.

«Сорри, не жди. Созвонимся потом».

Яна прячет айфон в карман, досадливо закусывает губу.

— Что-то случилось? – беспокоится Мила Витальевна.

— Нет, все в порядке.

Яна хочет уйти, и в то же время ей хочется, чтобы Мила Витальевна удержала ее, расспросила подробнее, или, может быть даже, рассказала о чем-то своем.

— Это ты из-за Иры тревожишься в последнее время? – участливо спрашивает Мила Витальевна. – Я же вижу: тебя что-то гложет.

— Да... Нет... Понимаете... – сбивается Яна. И вдруг, неожиданно для себя, начинает взахлеб рассказывать о домашних делах, о проблемах с родителями, о «болтанке» внимания с безразличием...

Мила Витальевна слушает, не перебивая. Лишь легонько кивает в такт словам Яны. И когда рассказ Яны смолкает, говорит ей очень серьезно:

— Помнишь, тебе однажды пригрезились джунгли? Тигр присматривается к оленихе с детенышем, помнишь? Малыш-олененок не понимает, почему мать толкает его. Ему кажется, что она на него сердита. За что? Почему? Он обижен несправедливостью. Но у матери-оленихи свой резон: она чувствует то, что ускользнуло от глаз олененка. Она чует поблизости тигра. Угрозу. И пытается, пусть неуклюже, защитить родное дитя. Предостеречь, может быть, оттолкнуть в безопасное место...

— Меня-то им от чего защищать? – вспыхнув, бросает Яна.

— Может, дело и в чем-то другом, – легко соглашается Мила Витальевна. – Просто, со слов твоих, у меня впечатление: ты не видишь полной картины. А родители видят. Есть какое-то обстоятельство... Тебе оно неизвестно, а вот их побуждает вести себя так непоследовательно. Что-то, на что они реагируют. Впрочем, может быть, я ошибаюсь...

— Но ведь и лань не видит полной картины! – ершится Яна. – Кроме тигра есть еще охотник. Которого не видит никто!

— Его видишь ты, – парирует Мила Витальевна.

— Меня там нет, – удивляется Яна. – Вернее, вы забыли: я – олененок. Ведь так?

— Кто знает, – разводит руками Мила Витальевна. В глазах ее блещут искорки. – Иногда мне кажется, что ты тигр. Как вспомню твою драку с ребятами...

— Вы меня совершенно запутали, – устало хмурится Яна. – То всерьез говорите, то шутите...

— Ну, если серьезно, я думаю вот что, – Мила Витальевна меняет тон. – Мне кажется, ты и твои родители – словно в разных концах огромного лабиринта. И сейчас, осознав это, вы пытаетесь нащупать дорогу друг к другу. Это трудно. И будет много ошибок, много неверных шагов. Нужно только не отступаться. Несмотря ни на что, искать путь...

...Возвращаясь домой, Яна раздумывает над словами Милы Витальевны. Лабиринт, путь друг к другу... Мысли теснятся, не ложатся в привычное русло, и от этого Яне тревожно. Ей известен суровый закон: кто поддался надеждам, горше плачет потом. А плакать Яна отвыкла. Так зачем же опять воскресает надежда?

И еще эти глупости: мама-лань, олененок... Внезапно Яну, как током, пронизывает изумление: а откуда Мила Витальевна знает про сценку с оленями? Это был полусон, мимолетная греза. Разве Яна кому-то об этом рассказывала? Может, Ире? Но нет... Разговора такого не помнится.

Ира... Мысли Яны принимают другой оборот. Почему Ира не явилась на встречу?

Дома Яна до самого ужина ждет звонка. Поминутно взглядывает на айфон. Наконец, не выдерживает. Запершись в комнате, Яна набирает номер подруги. Навязываться – не в правилах Яны, потому она столько медлила, но сейчас тревога сильнее принципов.

Ира отвечает не сразу. Голос ее безмятежно далек:

— Да? Ах, да... Извини. Нет, все норм, ничего не случилось. Я потом тебе объясню. Слушай, Ян, я сейчас не могу говорить. Лучше завтра увидимся, ок?

И не дожидаясь ответа, Ира дает отбой. Яна лишь успевает расслышать невнятный шорох на заднем плане.

Странно. И непохоже на Иру. Она раньше такой не была.

На душе у Яны скребут кошки, но усилием воли она убеждает себя: все в порядке. Завтра все прояснится.

Но и завтрашний день не приносит отрады. На уроках Ира рассеянна, думает о чем-то своем.

Звонок, возвещающий перемену, отдается в ушах Яны набатом. Внутренне сжавшись, Яна подступает к подруге с расспросами.

Но Ира непритворно удивлена. Разве что-то не так?

— Отчего ты вчера не пришла?

— Не успела. Потом расскажу.

— Все потом да потом, – ворчит Яна, немного смягчаясь. – Почему не сейчас?

— Потому что пока это тайна, – Ира многозначительно щурится.

Пожав плечами, Яна отходит в сторону. Подумаешь! Нужны ей чужие тайны...

— В шесть, как обычно, на нашем месте. Хорошо? – бросает ей вслед Ира.

Не оборачиваясь, Яна кивает.

...Дома пусто: отец на работе, мать, наверно, ушла в магазин. Пользуясь случаем, пока никто не видит, Яна открывает комод. Там, в выдвижных ящиках, вперемешку со всяким хламом, хранятся старые фотографии. Толстые альбомы в красных бархатных переплетах Яна, не глядя, откладывает – в них искать нечего. А вот мятые папки и перевязанные тесемкой свертки просматривает внимательно.

Вот оно! Пожелтевшее фото. Старая карточка с надорванным краешком и синим штампиком в нижнем углу. Дедушка. Молодой, но вполне узнаваемый. Лицо открытое, смелое. Взор, устремленный вдаль. Строгие черты словно смягчены тенью улыбки.

Яна осторожно гладит фотографию кончиками пальцев. Шепчет:

— Помню.

Над комодом тикают часы...

Ровно в пять приходят родители. Вместе – и это странно. Яна привыкла, что они всегда возвращаются порознь. Еще удивительнее, что оба веселые, держатся за руки. Отец помогает матери снять пальто.

Яна смотрит во все глаза. Мать вручает ей большой оранжевый апельсин, еще холодный с мороза.

— Яна, – начинает отец, – есть прекрасная новость...

Новость. Яна каменеет. Она знает, что последует дальше.

— У нас с мамой будет ребенок, – продолжает отец.

У Яны кровь приливает к лицу, гулко стучит в ушах. Мир на мгновение меркнет. Яна швыряет подаренный апельсин в угол.

— У вас есть ребенок! – слышит Яна свой крик. – Я... Это я – ваш ребенок!!

Расталкивая родителей, она бросается к двери. Как раньше, в минуты отчаяния, машинально хватает лыжи и куртку.

Прочь, прочь отсюда! В дальний лес, на край света!

Морозный воздух опаляет Яне лицо. От ветра колет в глазах. Нет, так нельзя. Надо успокоиться. Вечерняя мгла обволакивает город дымчатой пеленой.

Яна с усилием дышит.

«Так нельзя, – повторяет она про себя. – Дедушка так бы не поступил». Но обида сильнее всех доводов разума. Не обида – рана в груди, как бывает, когда тебя предали.

Яна мчится вперед. Куда? В лес? Сквозь сумбур раздирающих чувств пробивается воспоминание: «...в шесть часов, как обычно, на нашем месте...» Ира! Вот кто нужен сейчас!

Позабыв, что еще нет шести, Яна сворачивает в направлении школы. Быстро! Шаг, еще шаг и еще... Яна движется мерно, бесшумно, как отлаженный механизм. Только снег скрипит под ударами палок.

Вот и старая голубятня. Яна сбавляет ход. Но что это?! Сверху слышатся голоса...

— ...хоть и дурочка, но не совсем же дебилка, – доносится щебетание.

Ира. Ее голосок. Замерев, Яна вслушивается.

— А я говорю, она чокнутая, – настаивает второй голос, хрипловатый, противный.

— Ну, может, слегка, – соглашается Ира. – Воображает о себе всякое. Типа, лесная принцесса, все такое, прикинь? А эта голубятня тупая – будто наш с ней дворец.

— Во-во!

— Не, ты зря. Просто мелкая она еще. И книжек всяких перечиталась. Возомнила себя защитницей слабых, дамой-рыцарем, – Ира хихикает.

— Ну а ты чего с ней тусишь? – хриплый голос бросает упрек.

Ира медлит с ответом. А Яна прижимается лбом к мерзлым доскам голубятни. Сердце отсчитывает удары: тук-тук, тук-тук, тук...

— Жаль ее, – наконец отзывается Ира. – У всех друзья, подруги, одна Салазкина нафиг никому не нужна. Ну, я и присматриваю за ней понемногу. Кто ж еще вытерпит ее норов?

Яна поднимает лыжную палку и со всей силы бьет по стене голубятни. Сдерживаться больше невмочь. Слова душат ее. Хочется найти самое гадкое, самое страшное слово. Высказать все, растерзать, уничтожить!

Сверху показываются две напуганные головы. Ира и Вовка Брагин.

— Ой! – Ира прикрывает ладошкой рот. – Янка, стой!

— Ха! – изумляется Брагин. – Дама-рыцарь пожаловала.

Яна, как вытащенная из воды рыба, раскрывает и закрывает рот, но не может молвить ни звука.

— Янка! – восклицает Ира. – Ты не думай... Я...

— Ты никто, – говорит ей вдруг Яна очень спокойно. – Тебя нет. Вот и все.

Брагин выразительно крутит пальцем у виска.

Яна отталкивается обеими палками. Больше здесь нечего делать. Лыжня манит ее вперед. Прошлое умерло? Что ж. Оставим его за спиной. Надо двигаться в будущее. Только в этом спасение.

— Погоди! – доносится вслед. – Ты куда? В лес не езди! Ты не слышала новости?

Яна не оборачивается. Все новости мира ей безразличны. Она не знает и знать не хочет, о чем там кричит ей Ира. Насмешки Брагина ее не трогают. Даже оклик Милы Витальевны, внезапно, словно ниоткуда появившейся позади голубятни, не может ничего изменить.

Начинает трезвонить айфон. Яна с досадой нащупывает нужную кнопку. Звук умирает.

Скорее, скорее... Яна уходит в лес. Позади затихает город, и вот уже пройден пустырь. Деревья, как верные слову гвардейцы, приветствуют Яну. Лыжня идет вдаль, и путь нескончаем. Вечер безлунный, и вокруг та же тьма, что у Яны сейчас на душе.

Яна несколько раз спотыкается, падает, зацепившись о корень. Но упрямо встает и опять едет дальше.

Мысли скачут: от Иры – к родителям, от родителей – к Брагину, от Брагина – снова к Ире и затем к малышу, которого ждут мама с папой.

«Интересно, – вдруг думает Яна. – Братик или сестричка? А, не все ли равно. Ненавижу их всех. Всюду подлость и жалкий обман. Даже Мила Витальевна мне солгала».

О Миле Витальевне Яна думает с горечью. «Все не так! Не ко мне мама с папой ищут дорогу. Олененок – не я. Олененок – малыш! Тот, кого еще нет в этом мире. А я? Кто я? Тигр, грозящий загрызть малыша. Вот кто я. И меня им надо беречься. Получается, так?»

Эта мысль неотступно преследует Яну. Хочется убежать от нее, и Яна мчится вперед, выбиваясь из сил. Так далеко она никогда еще не заезжала. Давно потерян счет времени. Сколько длится уже эта гонка? Час, два, три? Может, сутки? Все смешалось в сознании Яны.

Внезапно, будто рывком, возвращается ощущение холода. Яна только теперь замечает, что давно уже промерзла до самых костей. И кто знает, как долго идет безо всякой лыжни, наугад.

Остановиться? Сдаться? Повернуть к дому? Но где искать дом? Направление сотню раз как утеряно. Да и что ей тот дом? Что там искать?

На память приходит фотокарточка дедушки.

«Тепло, – слышит Яна дедушкин голос. – Дома всегда тепло».

Дедушка говорит с ней, как раньше, и Яна склоняет голову. Лыжи вычерчивают петлю на снегу.

Яна едет домой.

Дедушка рассказывает ей о доме, и о теплых далеких странах, и о маленьком братике, что еще не родился. Прошлое с будущим вновь сплелись воедино.

«Может, будет сестричка», – спорит Яна из привычного ей упрямства.

«Может быть», – соглашается дедушка.

Вслед за дедушкой в разговор вступают деревья. Черный принц, музыканты, солдаты – все беседуют с Яной. Каждый знает, где дом. Каждый прав. Дом и слева, и справа, и сзади, и спереди. Там тепло, и светло, и не надо больше идти. Одна только Яна не знает, где дом. И от этого ей неспокойно – самую малость.

А затем Яна вдруг понимает: если замедлить бег, если остановиться, дом придет отовсюду, придет сам, обнимет, согреет, и станет тепло.

Только это будет чужой дом.

В нем встретит Яну чужой дедушка, и чужая сестричка, и чужой Черный принц заговорит с ней на чужом языке. Вот уж этого Яне не надо.

Усмехнувшись, она трясет головой, словно пес, искупавшийся в озере. Голоса утихают. Яна чувствует, как внутри нагнетается стальной мощью пружина. Яна снова идет вперед. Временами приостанавливается и смотрит на звезды: когда-то дедушка учил ее по звездам находить направление.

Яна сосредоточена. Голоса приближаются и удаляются, а Яна идет и идет. Она знает: голосам не взять над ней верх. Никогда!

Голоса полагают иначе. Они сгущаются, словно тьма. Они опутывают Яну незримыми нитями, заставляют идти все медленнее. И тогда на помощь Яне приходит крик.

Чей-то резкий, отчаянный крик разрубает тьму голосов. Кричит женщина.

И в то же мгновение, впереди, освещенная скудным мерцанием звезд, проступает из мрака фигура. Рядом вторая, крупнее. И третья. Фигуры сливаются в бесформенный ком. Слышен глухой удар.

Крик повторяется. Яна, сбросив оцепенение, что есть духу мчится навстречу.

И когда до трепещущей цели остается лишь несколько метров, Яна, будто при вспышке сверхновой, озарением, ярким и острым, как рыцарский меч, понимает, что здесь происходит.

Мила Витальевна – и два незнакомца. Один выкручивает ей руки, другой обхватил мертвой хваткой. Мила Витальевна отбивается. На щеке ее глубокий порез.

Как попала сюда Мила Витальевна? В лес, за многие километры от дома? Яна знает ответ. Она знает: Мила Витальевна шла за ней. Шла за Яной, чтоб ее отыскать, уберечь. И не важно, что Яна не слышала новостей. Она и раньше не верила, что в лесу орудует волк. Это люди, людские дела. Вот они – эти люди, прямо здесь, перед ней. Душат Милу Витальевну.

— Мила Витальевна! – кричит Яна. Фигурка дергается.

Яна ловит взгляд синих глаз. Глаза сверкают, а следом сверкает нож.

— Яна! – звенит отчаянный крик. – Беги! Беги прочь!

Яна троечница, и по поведению тоже. Такой у нее характер: Яна не внемлет добрым советам. И не слушает учителей.

Взведенная до отказа пружина выстреливает. Яна хватает лыжную палку, сжимает ее, как копье. И молнией мчится вперед, в гущу схватки.

«...Неустанно шагают бойцы, маршируют ряды за рядами. Королевство охвачено пламенем. Враг нарушил границу, опрокинул заставы. Вихрем смел отдаленные гарнизоны, захватил бастионы на подходах к столице, штурмом взял крепостные валы. От всего королевства остался дворец, да еще дворцовая площадь.

— Черный принц, где же наши гвардейцы?

— Защищают последний рубеж.

— А где музыканты?

— Врукопашную бьются, родная сестра. Держат бой у последней черты.

— Ну а где кавалеры и дамы?

— Кто-то пал, кто-то ранен, кто-то все еще рвется в атаку. Весь дворец наш усеян телами.

— Ну а мы? Где же мы с тобой, брат?

— Мы повсюду. А значит – нигде. Мы ведем этот бой столько лет, что давно обвенчались со смертью. Нас ведь нет, дорогая сестра. Мы лишь имя, стук сердца и ветер...»

* * *

Яна стоит в толпе. Рядом с нею родители. Мать сжимает ей руку, отец придерживает за другую, в гипсовом лубке. Кругом школьники всех возрастов, многие тоже с родителями. Директор ведет собрание.

Рядом с трибуной на возвышении установлен портрет Милы Витальевны с черной лентой в углу. Мила Витальевна улыбается. Словно хочет сказать: не верьте!

Но Яна верит. Верит в то, что ей ненавистно. Верит, что смерть оказалась сильней.

Яна помнит, как застыла навеки улыбка в синих глазах. Яна знает, что из-за черты нет возврата, потому что сама побывала там. Яна знает: никто не вернется, потому что за порогом никого нет. Никого и ничего. Ни туннеля, ни света, ни прекрасных садов. Лишь одна пустота. Некому возвращаться.

Одно неизвестно Яне. До сих пор она ищет ответ: как сумела вернуться сама? Почему не растаяла в пустоте?

Яна знает: те двое бежали. Бросились наутек сразу после. Это установлено достоверно. Их взяли потом, выследили по кровавому следу. Лыжной палкой Яна ранила одного, а он рану счел пустяковой и оставил следы. Выдал себя и сообщника.

Айфона они не касались. На нем вообще не нашлось чужих отпечатков. Как был он отключен после ссоры у голубятни, так нетронутым и остался.

Других следов поблизости тоже не было. И все же кто-то включил айфон. И отправил с него сообщение. И указал координаты с точностью почти безупречной. Яна бы так не смогла, даже если б осталась тогда в сознании. Она и не знала координат.

«Кто спас меня? – думает Яна. – Кто отнял добычу у смерти?»

Гложет Яну и чувство вины, гирей давит на сердце. Если б не ринулась она в лес, Мила Витальевна не пошла бы на поиски. Правда, отец говорит, что тогда бы те двое нашли себе новую жертву, и скорее всего, не одну. Но кому от этого легче?

На миг воскресает привычное прежде желание: поговорить, обсудить все с Ирой, с лучшей подругой. Яна отбрасывает эту мысль прочь, сшибает незримым пинком, словно пакостный гриб-мухомор. Ира, должно быть, тоже в толпе. Отыскать ее? Подойти? Нет. Ни за что. Да и толку? Ира все растрезвонит своему Брагину. Ну ее... Или, может, когда-нибудь после... Не сейчас, и очень нескоро...

Кое в чем зато Яна оказалась права. Переспорила дедушку. Мать с отцом ей открыли секрет: будет сестричка, не братик. Яна даже придумала имя. Но не скажет его никому. Ведь это – плохая примета. Да и родители, наверно, не согласятся. Что ж, пусть все будет, как будет. А у Яны останутся грезы. Сны, фантазии, сказки...

«...Кто же вы, дорогое дитя? Мы не виделись раньше? Ответьте! Этот взор, и улыбка, и трепет ресниц?

— Вы узнали меня, Черный принц...»