К очередной годовщине гибели комбрига Алексея Мозгового портал «Русская Стратегия» и журнал «Голос Эпохи» провели конкурс, посвященный его памяти. На конкурс принимались материалы, посвященные борьбе за Новороссию, ранее не публиковавшиеся в каких-либо печатных изданиях. За время его проведения мы получили десятки работ от авторов, проживающих как в России, так и в Новороссии. Из них мы отобрали восемь лучших. Они будут опубликованы в готовящемся сборнике, посвященном 5-летию войны. Победитель конкурса получил вознаграждение в размере 10000 р.

Алексей Мозговой: «Если в Донбассе что-то будет не так, я вернусь через Оклахому»

В тот день, когда Алексей Мозговой, командир бригады ополченцев «Призрак», согласился на интервью, в Луганске хоронили одного из его бойцов — очередную жертву затянувшегося перемирия. Гриша — таким был позывной ополченца — погиб в ночь на 6 апреля при локальных боях возле села Желобок. Подобные стычки в прифронтовой полосе в последнее время происходят все чаще, несмотря на действующий режим перемирия.

После боя у Желобка «призраки» сильно злились. Тело Гриши оказалось у бойцов украинского подразделения «Айдар» — того самого, которое правозащитники из Amnesty International обвинили в военных преступлениях: похищении людей, казнях и пытках задержанных.

Получить тело Гриши удалось лишь через двое суток, на каких условиях, так и осталось тайной. Считается, что на войне все проще, чем в мирной жизни: есть черное, а есть белое. Но когда во время перемирия по всей линии фронта продолжают рваться снаряды и гибнуть люди, а единственным ответом на любой вопрос о контратаке становится заклинание «минские соглашения», эта логика дает сбой.

Лекарством от злости становится только голос командира. Для ополченцев голос Мозгового — грозный рев с матерком. Для меня, девушки-журналистки, приехавшей на войну, он совсем другой — тихий, неторопливый. И чем тяжелее была ночь перед разговором, тем тише будет звучать на следующий день голос комбрига.

Мы едем в машине. За шипением шин я почти не слышу Мозгового. Он отвечает неторопливо, взвешивая каждое слово. Я не вижу его лица, поскольку сижу на заднем сиденье, а Мозговой спереди и отвечает, не поворачивая головы.

— Представители ОБСЕ следят за ситуацией в Кировске?

— Они ни за чем не следят, только за своим жалованьем. Сколько дней подряд там идут перестрелки, за это время там хоть один раз они появились?

— Когда случился инцидент и погиб ополченец, вы обращались к ним?

— А смысл?

— Зафиксировать нарушение перемирия.

— Все нарушения и так фиксируются, на определенных блокпостах работают наши наблюдатели совместно с представителями вооруженных сил Украины (ВСУ). А с ОБСЕ мы постоянно на связи. Со стороны Украины работает одна группа, с нашей — другая. Мимо Кировска они точно бы не прошли.

— Какие структуры могли бы выступить арбитром тогда?

— Никакие.

— То есть вы в состоянии наладить взаимодействие с противоборствующей стороной без участия посредников?

— Взаимодействие наладить не получится, пока противоположную сторону финансируют те, кто зарабатывают на этой войне. Воюют в основном частные армии того же Коломойского, а участие ВСУ минимальное.

— В отношении «Призраков» звучали нарекания, что они не подчиняются никому и действуют по своей инициативе. В конце марта ваша бригада стала официальным территориальным подразделением ЛНР. Что изменилось?

— В нашей политике ничего не изменилось, мы и раньше взаимодействовали со всеми структурами, в военном плане уж точно. Другой вопрос, что мы отстаиваем интересы народа, а не правительства. Потому что правительства меняются, а народ — никогда. С теми же, кто честно выполняет свои обязанности перед народом, мы всегда находили общий язык.

— Но ведь конфликты действительно возникают? Например, в Кировске отношения «Призрака» с местным мэром, как говорят, не задались.

— Да, он недолюбливает нас: мы ему прикрыли незаконные финансовые операции. И к тому же основную работу по городу вел именно наш батальон — по разминированию, по помощи беженцам, по помощи людям. А мэр только отчеты писал. И от нас он тоже каждый день требовал бумажки.

— В одном из интервью вы высказались довольно жестко. Вы сказали, что самые непредсказуемые враги Новороссии — это правительства новообразованных республик.

— В этом плане ничего не меняется, пока народ не станет полностью контролировать чиновников.

— Почему, по-вашему, не удается создать Новороссию?

— Все в деньги упирается. Вот скажите, зачем между ДНР и ЛНР таможня? Хуже, чем удельные княжества. Паспорта зачем-то вводить собираются. Какой вес будет иметь этот документ без признания? А для признания надо работать. И работать сообща.

Мозговой рассказывает: еще в самом начале конфликта после одного из авианалетов на их роту по всем украинским сайтам прошла информация, что «крупнейшая группировка российских войск была уничтожена, и все погибли». За время войны это сообщение повторялось еще раз пять или шесть. Так бригада получила свое название — «Призрак».

— В чем секрет дисциплины в «Призраке»?

— Нет секрета. И дисциплины нет. Вон, сидят, ничего не делают, — Мозговой улыбается. Кажется, впервые.

— А что для «Призрака» главная мотивация?

— Такая же, которая должна быть у всех: хотим жить свободно — в честном, справедливом обществе.

— С какой самой большой несправедливостью на войне вы сталкивались?

— Война и есть самая большая несправедливость. Мы ведь не с теми воюем. Те, кто оплачивает, кто подогревает, кто через СМИ настраивает народ друг против друга — вот с ними надо воевать. Да, у каждого свои идеи, но, по большому счету, и на той, и на другой стороне мы боремся за одно и то же — и при этом убиваем друг друга.

— А что делают украинцы, чтобы война прекратилась? Прислушиваются к таким аргументам?

— А здесь разве прислушиваются? Со стороны посмотреть — так встретились два простых мужика после смены и молотят друг друга почем зря. И кто прав?

— Не тот ли, на кого нападают?

— А в Дебальцеве кто на кого напал?

— Мнение людей тоже важно: местным не очень нравилось быть под украинскими военными.

— В поселке Донецкий жителям тоже не нравилось, когда там подразделение 4-й бригады ополченцев стояло. В этом-то все и дело — как с той, так и с другой стороны. Есть идиоты, а есть военнослужащие. Например, после взятия Дебальцева только один ополченец осмелился написать правду и опубликовать ее в Сети. И про мародерства там многого не сказано. Когда мы зашли в город, только и было забот — дома охранять да мародеров ловить. А ведь мы войной пришли заниматься.

Машина останавливается. В расписании Мозгового — встреча с работниками одной из птицефабрик Алчевска, крупного города, население которого до войны превышало сто тысяч человек (сейчас, по некоторым данным, осталось около восьмидесяти тысяч). Хозяева предприятия уехали в Киев, работа фабрики встала, коллектив остался без работы и не знает, как быть.

В помещениях нет кур, между фабричными строениями гуляет ветер вперемешку с внезапно налетевшим снегом. О том, что здесь была птицефабрика, напоминают частички яичной скорлупы в грязи под ногами. О том, что была война, — несколько разрушенных зданий и снаряд, торчащий из земли прямо посреди дороги. Работники спрашивают, что будет с предприятием дальше, Мозговой говорит, что его будут восстанавливать. Работники интересуются, выплатят ли им зарплату. Комбриг отвечает, что этот вопрос тоже будут решать.

Мозговой возвращается в машину, занимает свое переднее сиденье. Но теперь при разговоре он иногда поворачивает голову ко мне, и его голос звучит громче.

— Местные власти сделали что-нибудь, чтобы помочь фабрике? — интересуюсь я.

— Власть — это народ. Вы имеете в виду чиновников, что ли? На этом предприятии ни один министр за год не появился.

— А какую помощь фабрике сможете оказать вы?

— Мы связались с представителями АПК России, которые выразили готовность поддержать фабрику. При этом национализации не будет — с хозяевами фабрики контакт поддерживается. Караваны гуманитарной помощи не способны исправить ситуацию с продовольствием в Донбассе. Нужно, чтобы работали не только рынки и магазины, но и реальное производство.

— «Призрак» помимо военной службы занимается еще и гуманитарной миссией?

— Гуманитарно-подталкивающей, скажем так. Мы и раньше занимались проблемами снабжения больниц, школ и социальных столовых. Сейчас все стало слишком серьезно, слишком «государственно», с провозом помощи много проблем. Когда на таможне говорят: ваш груз превышает тоннаж, меня это удивляет. Как может добро превышать тоннаж? К тому же сейчас нужно регистрировать все грузы в Ростове-на-Дону при МЧС. Не проще ли посадить контроль сразу на таможне? Против контрабанды такие меры не работают, им, наоборот, в таких условиях раздолье. Ведь гуманитарная помощь — это тоже бизнес.

В кабинете Мозгового на одной из стен висит флаг Новоросии. На другой — красный, с серпом. Называя себя монархистом, Мозговой не видит в этом противоречия. Говорит, что неправильно, когда народ разделяют по идеологии — на красных, белых, «пятые колонны» и так далее. Так и от народа ничего не останется.

— Вы помните, когда впервые вышли на сцену? — спрашиваю комбрига, который когда-то был солистом сватовского мужского ансамбля, и которому в последнее время приходится часто выступать перед людьми.

— Конечно, помню. Еще в школе. Какой-то коммунистический праздник был в клубе сельском, был занавес, бархатный — с Ильичами, с колосьями. Все солидно, и мы такие с галстуками да со стишками. А потом пошло-поехало.

— Боялись сцены?

— Ее все боятся. Это как в бою участвовать. Если говорят, что нет страха — значит, врут.

— Помните, когда впервые за собой людей повели?

— Тоже в школе. Я занимался подпольной деятельностью. Тогда были выборы — еще те, советские. И мне в голову пришло: почему мы выбираем одних и тех же? Я набрал несколько человек, и мы по ночам в кабинете завуча рисовали фломастерами листовки. У меня ключ был, мы в КВН участвовали и там репетировали. Текст я не помню, но общий смысл сводился к тому, что хватит выбирать одних и тех же. В общем, когда я школу закончил, директор перекрестился.

— Что вынудило вас в свое время оставить Лисичанск? (В июне-июле 2014 года «Призрак» держал оборону в районе этого города, а затем отступил к Алчевску).

— Необходимость: надо было сохранить и город, и мирное население, и подразделение. Поэтому я и увел людей. Героические смерти только в кино красиво смотрятся.

Комбриг много курит. На столе у него четыре трубки. Одна из них, говорит Мозговой, электронная: пытался бросить, да не вышло. На другой трубке вырезан портрет Тараса Шевченко. Трофейная.

— Известно, что вы пишете стихи. Кто та женщина с букетом из вашего стихотворения «Напишите мне письмо, мадемуазель»?

— Да мало ли. Образ собирательный.

— Вам пишут?

— Пииииишут. Доверчивый я и добрый. А вы, женщины, коварные.

— Какую критику чаще всего слышите в свой адрес?

— Что я сатрап. И ору на всех.

— Без этого никак?

— Не знаю.

— Когда вы поймете, что ваше дело сделано?

— Интересный вопрос. Вдруг оно уже сделано, а я так и не понял? Если серьезно, сейчас в планах — хоть немного поднять сельское хозяйство, чтобы снизить зависимость от гуманитарной помощи. Мы же и России этим поможем. Получится, что можно будет переадресовать помощь на другие, более необходимые направления. А что будет дальше, время покажет. Неизвестно, когда война закончится.

— Как вас изменила война?

— Был хороший, стал еще лучше, — комбриг смеется. — Да на самом деле злее стал. И жестче.

— На что злитесь?

— На то, что медлительные мы слишком, ничего не успеваем.

— А когда война закончится?

— Она продолжится. Мы не выживем на тех клочках земли, что есть сейчас.

— Тогда зачем соблюдать минские соглашения?

— Рано еще наступать. Да и нечем. Перемирие нам в плюс, если правильно распорядиться временем.

— То есть мечты некоторых о Киеве преждевременны?

— Ну, до Киева идти надо. Другой вопрос, что делать это надо с умом, а не с шашкой наголо. Ну, дойдем мы до берега Днепра, и что дальше?

— А что дальше?

— Дальше Львов.

— А потом?

— Варшава.

— А потом?

— Люксембург, – комбриг улыбается. — Ну, и мелкие хутора — Лондон, Париж.

— А Вашингтон?

— Я рассматриваю предложения.

— А не случится ли так, что вы наладите все на подконтрольной территории, а вам скажут: спасибо, в вас больше не нуждаемся?

— Ну, я же не для себя это все делаю. Даже если и скажут, ничего страшного. Пойду дальше. Здесь ведь должен кто-то остаться. Но если что не так — вернусь. Через Оклахому!

9 апреля 2015 г.

Горбачева Елена Владимировна, родилась и проживает в Москве, в 2014-2015 гг. работала в качестве специального корреспондента в Новороссии, освещала войну в Донбассе.

Закваска Новороссии

Историки указывают, что эта территория завоевана Россией в XVIII в. До октябрьского переворота 1917 г. Новороссия включала в себя Херсонскую, Екатеринославскую, Таврическую (в которую помимо Северной Таврии входил также и Крым), Бессарабскую и Ставропольскую губернии, а также Кубанскую область и Область Войска Донского. Центром всей Новороссии неофициально считалась Одесса, в которой был Новороссийский университет.

Так что слово «Новороссия» возникло «русской весной» 2014-го года и потом в связи с войной на Донбассе — не из небытия; оно было на переломе просто вспомянуто нами, долго пребывавшими в состоянии национального исторического анабиоза.

Если говорить о территориях, а также новых образованиях на исконных южнорусских землях, то весьма внятно, как ни странно, их наименование оформлено «европейским сообществом», которое в своих СМИ выражается показательно: «Novorossia (New Russia)»; так, с пояснительной скобкой, теперь пишут в Европе. То есть: Новая Россия.

Нам пора задуматься о «новизне России». Начинается новый этап русской истории. Снова, как и сто лет назад, оплаченный большой русской кровью.

И нет уже не только «прежней Украины», натужно строившейся сотню или чуть более лет, особенно последние три десятилетия, но нет уже и прежней России. В том смысле, что начинается Русское Преображение. Рождается Новая Россия. И рождается она именно в Новороссии, с Новороссии, из Новороссии.

* * *

Многие из нас полагали, что растительно-жвачный формат существования, предложенный на расчлененной врагами территории России (на тот момент в виде препарированного СССР) вполне возможен и желанен, что это и есть чаемое «тихое и безмолвное житие». Но оказалось, что враг, убедившись в нашей теплохладности и способности с легкостью променять большое, единое Отечество, в муках и крови строившееся нашими пращурами тысячу лет, на уловку о «демократии», «свободе слова» и прочую лицемерную ложь «для бедных», подброшенную нам с Запада, на посулы в увеличении колбасного (читай любого вещного) ассортимента, и не думал останавливаться на достигнутом.

Четверть века назад мы ринулись в предложенную «западной цивилизацией» мышеловку с некоторым даже восторгом самозабвения, впрочем, быстро сменившимся множественным, порой и суицидным, разочарованием. Поскольку, как было точно сказано, целили в коммунизм, а попали в Россию.

Но все проистекало более-менее «на тормозах», хотя с кровью и горечью кавказских войн и других локальных стрессов, с вымиранием миллионов наших соотечественников, оказавшихся на всех территориях постсоветских государственных образований.

До тех пор, пока наших «партнеры» не сорвались с нарезки. То ли это продолжение хронической неистребимой русофобии, ненависти к нашему «византийству», то ли их финансово-ресурсный коллапс вынудил — углубляться в причины снова вспыхнувшей с их стороны непримиримой агрессии нет никакого желания.

Ограничимся констатацией: благодаря Господнему попущению мы оказались в новом историческом и духовном пространстве. Внешнее воздействие вызвало к жизни начало наших внутренних изменений. Зримо, хотя и не для всех явственно, в русской действительности проклюнулись новые (забытые старые) ростки.

Философ И. Ильин в труде «О расчленителях России» заметил: «Не умно ждать от неприятелей — доброжелательства. Им нужна слабая Россия, изнемогающая в смутах, в революциях, в гражданских войнах и в расчленении. Им нужна Россия с убывающим народонаселением, что и осуществляется.

...

Им нужна Россия безвольная, погруженная в несущественные и нескончаемые партийные распри, вечно застревающая в разногласии и многоволении. Не способная ни оздоровить свои финансы, ни провести военный бюджет, ни создать свою армию, ни примирить рабочего с крестьянином, ни построить необходимый флот.

Им нужна Россия расчлененная, по наивному «свободолюбию» согласная на расчленение и воображающая, что ее «благо» — в распадении. Но единая Россия им не нужна».

Мыслитель при этом был убежден, что «Россия не погибнет от расчленения, но заново примется собирать свои члены».

Что ж, время — пришло. И само бросило нам вызов.

* * *

Следует обязательно сказать, что жвачные «донецкие регионалы», на которых закончился относительно мирный период истории «нэзалэжной Украины», проявили себя внеидеологизированно. Им всерьез казалось, что «можно перебить галицко-полтавские мечтания о прыгающих в рот варениках, одетых в вышиванки и спивающих на второй по мылозвучности мове, скажем, строительством городской электрички, очередного моста или проведением чемпионата по футболу». Потому они проиграли «напористому и последовательному сельскому изоляционистскому этнонатиску, круто замешенному на русофобии».

Известен и феномен «интеллигентской» поддержки оранжево-коричневого ада, а то и участия в нем — тем или иным способом. Уже говорилось и о манкуртизации общественного сознания, о четвертьвековом успешном продвижении госдепом США антирусского «проекта Украина», то есть об эффективном формировании из русских (а малороссы и галицийцы — тоже ведь русские люди) неруси. То же следует сказать и о напуганных возможными переменами новоукраинских буржуа, представителях бизнеса, бюрократии, студенчества, зомбированных к тому же русофобской истерией.

Инструменты и механизмы включения в русских душах «антироссии» были задействованы разные — и политические, и «правозащитные», и образовательные, и сектантские.

Следует вести речь, прежде всего, о духовной составляющей: все, что мы наблюдаем сегодня на территории бывшей УССР, стало возможным по причине дехристианизации, а точней, расправославливания значительной части населения. Не случайно Украину уже давно называют «полигоном для сект». Включая, конечно, т.н. «киевский патриархат», в западню самосвятства которым втянута существенная часть православного населения. Помним мы и о секте «посольства Божьего», адептом которой был недавний мэр Киева Черновецкий, ныне проживающий в Израиле, знаем о «пасторстве» пана Турчинова, о привязке Яценюка к американской тоталитарной сайентологической секте, помним о совместных «молебнах» священников-униатов на майданах, с их эпизодически прорывавшимися открытыми призывами убивать «москалей и жидов».

Иначе как выхлоп инферно «в люди», думается, катастрофу Украины и не определить. Следует понимать, что разогретое в последние полтора года украинскими человеконенавистническими, русофобскими СМИ (а они теперь почти все таковы и тоже рано или поздно дождутся скамьи нового трибунала) явление приобрело колоссальные масштабы.

Лечить от духовного помрачения, от параноидального двоения сознания в перспективе придется примерно половину оставшегося населения б.Украины.

* * *

Понукаемые западными кукловодами киевские госпереворотчики развязали войну против части своего народа. Одесские зверства нацистов 2 мая 2014 г. аукнулись и 9 мая в Мариуполе, где нацгвардейцы-правосеки расстреляли мирное население, убив и ранив десятки горожан. Не будет забыт геноцид мирного населения в Славянске, Краматорске, Волновахе, Горловке, других населенных пунктах и вне их.

После зверств, учиненных хунтой, представить себе ДНР и ЛНР в составе «прежней Украины» — в любом формате — невозможно.

Мы писали и говорили, а то и кричали — еще во время «Русской весны» 2014-го: Юго-Восток никогда не примет украинского (а равно никакого иного) нацизма и всегда будет сопротивляться диктату Запада Украины.

Ядром, центром кристаллизации пробуждающейся Новороссии стали крупные города Донбасса — Луганск и Донецк.

Экс-депутат киевлянин Ю. Болдырев точен: «Половина Донбасса — это земли Войска Донского (кто не знает — Кальмиус протекает через центр Донецка, а граница была по Кальмиусу). … Донецк возник как имперский авангард угля и стали, держал на плечах империю и стал слишком велик и неудобен для хуторской страны, потому и восстал. Сегодня он истекает кровью, но не умрет. И не потому что империя слишком много ему должна, а потому, что империя без него умрет».

Помним и о Донецко-Криворожской республике, которая существовала автономно (хотя и недолго, со столицей в Харькове) в революционные времена, а потом, как промышенно развитый пролетарский район, была большевиками «прилеплена» к аграрной Малороссии в качестве локомотива.

Следует помнить, что даже в местных газетах ДКР, читай Новороссии, в 1918 г. не встречалось местного самоопределения как «украинцев» или «малороссов». Харьковцы и луганцы считали себя русскими людьми, великороссами, и это подтверждают и газеты, выходившие до октябрьского переворота. Малороссы (тоже часть русского народа) — жили по соседству — в направлении Киева.

Одессит А. Васильев убежден: «...Нужно четко понимать, что никакой Украины больше не будет. Ни в каком виде — единой/не единой, фашистской/антифашистской. Мы должны не дать ни одного шанса повториться этой истории. Потому что люди, которые сейчас гибнут на Донбассе, которые сидят на Украине в тюрьмах, у которых судьбы сломаны — все они платят своей жизнью именно за то, чтобы этого больше никогда не было. Чтобы при их детях или внуках не случился очередной Майдан, чтобы не пришли к власти ни какие идиоты, которые начали бы учить всех своему языку и переписывать историю, чтобы не начали зомбировать население лживыми сказками. Шанса для возврата в Украину — больше нет. Мы должны исходить из того, что Украина в этом плане неисправима. Она всегда будет пытаться сделать из русских людей — нерусских. Кому это нужно? Нам — это точно не нужно».

Развитие событий идет в сторону все большего обособления Юго-Востока от киевской хунты. И с этим придется считаться всем, — и оставшимся обломкам Украины, и России, и Европе, и «мировому сообществу».

Как это будет оформлено — увидим. Пожалуй, оптимальным форматом государственности территорий, до 1991-го составлявших УССР, было бы вхождение в состав Российской Федерации в виде Юго-Западного федерального округа (может быть, нескольких округов). Или, что менее предпочтительно, но пока более реалистично, состоящим в Таможенном и Евразийском союзах федеративном/конфедеративном «содружестве Южнорусских Земель» (совместно либо частями: Новороссия, Малороссия, Западная Украина, то есть собственно «украина», а также Подкарпатская Русь). В любом другом варианте это будет даже не «не-Россия», а непременно «анти-Россия».

* * *

Читаем:

«Старинным благожелателям России хотелось бы во что бы то ни стало ослабить ее могущество, поразить и втянуть в свои сети южную и юго-западную Русь. И вот снова искусно пускается в ход мысль между нами, малороссиянами, проникнутая по-видимому самым бескорыстным ей желанием добра: к чему единство с Россиею?

Как будто вы не можете употреблять только свой малороссийский язык и образовать самостоятельное государство? Самая коварная злоба в этих змеиных нашептываниях так очевидна, что при малейшей доле проницательности можно бы понять ее, потому что к чему же иному они вели бы, как не к взаимному поражению сил самой же России, а затем, к окончательному ослаблению и поражению и южной Руси, как вполне бессильной без связи с целою русскою землею? И однако же некоторые пустые головы сами не зная того, кем они втянуты в сети, готовы вторить об отдельности южной Руси, издеваться над образованнейшим из всех славянских языков — языком русским, восставать против Церкви и духовенства, т.е. сами же готовы подкапывать под собою те крепкие основы, на которых стоят, и без которых они неминуемо должны рухнуть к неописанному удовольствию своих же гг. благожелателей и сделаться их же жертвою. И так не книги — не книги малороссийские — а эти слепые усилия навязать нам вражду к великорусскому племени, к Церкви, к духовенству, к правительству, т.е., к тем элементам, без которых наш народ не избег бы снова латино-польского ига, заставляет нас же, малороссов, негодовать на некоторых любителей малорусского языка, сознательно или даже и бессознательно превращающихся в сильное орудие давних врагов южной Руси».

Это страницы современной публицистики? Нет, это «Вестник Юго-Западной и Западной России», 1862 год (!), спустя пятилетие по окончании Крымской войны, которую справедливо называют предтечей Первой мировой.

Об опыте первой «ассоциации» Украины с Европой писал и А. Толстой. Ознакомившись с материалами о нынешнем вопиющем, давно подготовленном, оформленном и ныне утверждаемом «дерибане» б. Украины американскими и иными акулами, читаем «Восемнадцатый год» (1918) словно про сегодняшний день: «После заключения мира... Германские войска по всей линии от Риги до Черного моря начали наступление — на Украину и Донбасс (обратим внимание на союз И, отделяющий Украину от Донбасса — С.М.). Немцы должны были получить по мирному договору с Центральной радой 75 миллионов пудов хлеба, 11 миллионов пудов живого скота, 2 миллиона гусей и кур, 2,5 миллиона пудов сахара, 20 миллионов литров спирту, 2,5 тысячи вагонов яиц, 4 тысячи пудов сала, кроме того — масло, кожу, шерсть, лес и прочее... В Киеве на место Центральной рады, продавшей немцам Украину, был посажен светский генерал Скоропадский; одетый в любезную самостийную синюю свитку, подбоченясь, держал гетманскую булаву: «Хай живе щира Украина! Отныне и навеки — мир, порядок и благолепие!»«.

Меж тем внятны и слова современного историка-публициста О. Бузины, за убеждения нынешней весной сложившего голову в своем любимом Киеве, матери городов русских: «Завоевание при Екатерине II гигантских причерноморских степей, получивших в конце XVIII в. название Новороссии (совершенно справедливо восстановлен памятник Царице в Одессе) дало непредсказуемый виток украинскому этногенезу. На пустынные земли хлынули переселенцы как из центральной России, так и из Украины, где в условиях мира и процветания начался демографический бум.

Население Новороссии в буквальном смысле стало результатом украинско-русских симпатий. Смешанные браки тут были правилом. К крови восточных славян добавлялись гены славян южных — сербов и болгар, а также греков, основавших Мариуполь.

Открытие залежей угля и железной руды в Донбассе сформировало основу экономики этого региона, а цепь новых черноморских портов связала его с миром. Но до того момента, пока ленинские большевики волевым порядком не передали всю Новороссию (не только Донбасс, но и Херсон, Николаев, Одессу, а потом и Крым!) в состав УССР, новороссы имели не меньшие шансы остаться субэтносом великороссов. Поэтому историческая мифология в Новороссии — советская. Товарищ Артем тут всегда будет актуальнее Бандеры, одесская проза — Ивана Франко, а молодогвардейцы — вояков УПА».

* * *

Удивительно, но многие спрашивают: а какое отношение эта «тема» имеет к России?

Возьмем в подмогу августовскую реплику блогера Russorum: «Элиты и народ — на склонах пропасти. Война на Донбассе обострила и так достаточно сложные проблемы РФ, в первую очередь стали явнее и без того непростые отношения между народом и «элитами». Даже сама по себе без посторонних факторов проблема непонимания между народом и элитами не раз была фатальной для России. Ярче всего это было видно в 1917 г., когда элиты, будучи на 100% европейскими, грезили о завершающих стадиях русского нац. строительства (крест над Святой Софией) и забыли о народе, стоявшем на иных ступенях просвещения, и который с легкостью поддался на популистские лозунги, вмиг разрушив государство, которое на своих плечах вынесли их отцы и деды. Также противоречия между народом и элитами привели к разрушению страны в 1991 г. … Сейчас происходит примерно то же самое. Русский народ, вкусив «аннексий и контрибуций», реально готов воевать за свое будущее — один единогласный рев «Крым наш» чего стоит (когда в последний раз мы видели подобное единение?). Люди бросают все и уходят добровольцами воевать за Новороссию, а кто не воюет, собирает миллионы на нужды Народного ополчения. Также люди дозрели идеологически: за фразу «Донбасс — это Украина» на улице можно получить по морде (и это в лучшем случае). Элита же ведет себя с точностью наоборот, занимая к хунте примирительную позицию, вопреки воле своего народа. И вместо того чтобы занять в отношении Украины максимально жесткую позицию, они пытаются договориться, отсылают хунте газ, уголь и электроэнергию, разменивая на безопасность олигархических оффшорных счетов наши возможные победы. Резюмируя, — в России снова складывается опаснейшая ситуация, когда народ хочет ликвидации преступного русофобского режима на Украине, а власть всеми силами пытается с этим (на самом деле с Западом, который руководит хунтой) режимом договорится (и это после года гражданской войны). Это противоречие необходимо как можно скорее решить, пока мы не видим нашу страну в руинах».

Одесский аноним делает интересное заключение об общности неруси на всей территории Российской Империи, — что «на Юго-Востоке бывшей У. соотношение «политических украинцев» и остального народа, не утратившего исторической памяти, примерно то же, что и в России. Украинцами считаю российских либерал-нацистов. То, что они есть, что щебечут беспрестанно, не означает же, что вся Россия скурвилась. Юго-западная часть большой России оккупирована с 1990-х, но для многих это стало очевидным с майдана 2004 г. На этой части обитает горсть идейных бандеровцев и какое-то количество белоленточного подвида. Всех этих прорабов перестройки, для кого украинство — антисоветчина, логично перетекшая в русофобию. В свою очередь, из них выделился еще более свирепый подвид — околотворческие украинцы. От демократических СМИ-деятелей, одесской «джентельмении» и прочей шутейной коммерции до устроителей фестов, рекламщиков, массовиков-затейников общепита... Эти шкуркой чувствуют, что в империи быстрее будут разоблачены как пошленькие бездарности, да и придется делить место с такими же российскими. А здесь, на помеченной территории, им уютно — впаривать свое «творчество». Можно долго протяжно урчать, кося бабло. Потому и вцепились всей своей арматурой в новейшую действительность. Это их последняя песня, дальше следует окончательное разоблачение. Кто-то успеет привычно переобуться. Но большинство в жовто-блакитное залипло намертво».

Но это не повод нам отказываться от земли, за которую сражались поколения наших предков.

* * *

Как и двести-триста лет назад кое-кто кивает на Запад, на Европу и «общечеловеческие ценности», глядит с восторгом, аж шапка падает, позабыв, что еще Гоголь просил уточнить — а по какому поводу, собственно, восхищение. Многие так и не поняли, что западная цивилизация, догнивая и уходя в небытие, уже давно утратила те ценности общежития, которые были ею выработаны в ходе истории и предложены человечеству.

В ХХ веке квинтэссенцией расчеловечивания Запада стали его плоть от плоти и, страшно сказать, дух от духа — нацизм, фашизм; проще говоря, с помощью идеологии реализован бандитский принцип «золотого полумиллиарда» — «умри ты сегодня, а я завтра».

Пристальные аналитики указывают, что капитализм стал господствующей идеологией западного мира, практически полностью вытеснив христианское мировоззрение в погоне за материальным успехом и комфортом.

Современная западная экономическая система есть гигантская финансовая пирамида, ориентированная не на реальное производство, а на финансовую спекуляцию и мошеннические комбинации.

Кроме того, как пишет сегодня известный публицист протоиерей Андрей Ткачев, Запад сегодня «вовсе не место торжества свободы. Может, был когда-то. Но сейчас это лаборатория по выведению стерильного человека без метафизических порывов, человека, который грешит, и у которого при этом не болит совесть. Запад — это роскошная квартира доктора Преображенского, в которой происходит обратный эксперимент: человека превращают в собаку, чтоб лизал хозяину руку, нюхал жучек под хвостом и смотрел на всех снизу вверх».

Однако русскому человеку без высших смыслов, без горненебесного присутствия жизнь пуста, немила, не нужна, даже если он нередко сам себя теряет в земном, бытовом, в трудоголическом неделании.

С XIX в. русские мыслители-славянофилы считали капитализм чисто западным явлением, чуждым для России. Уже тогда они разработали свои предложения, которые позволили бы стране избежать крайностей как капитализма, так и нарождающегося социализма.

«Новый русский отбор — на основе религиозного созерцания и уважения к духовной свободе; на основе братского правосознания и патриотического чувства; на основе достоинства власти, ее силы и всеобщего доверия к ней», — писал уже в ХХ в. философ И. Ильин в трактате «Творческая идея нашего будущего».

Русский ответ капитализму, по мнению О. Платонова, таков: «Вместо паразитической экономики капитализма, экономики потребительства, основанной на хищническом использовании природных ресурсов в интересах узкой группы собственников, создание национальной экономики устойчивого достатка, предусматривающей справедливое распределение природной ренты. Вместо сырьевой экономики, основанной на вывозе природных ресурсов за границу, создание автаркической экономики, в условиях которой природное сырье будет перерабатываться внутри страны, а из нее вывозиться готовый высокотехнологичный продукт». Финансово-кредитная и банковская системы должны быть подчинены реальному производству, а не наоборот. Аналитик говорит: «Для решения этих задач русская мысль подталкивает нас к созданию национального корпоративного государства, основанного на отечественных традициях, которое объединит мощность государства и частную инициативу. В перспективе же национальное корпоративное государство должно слиться с Православной Церковью, а церковный приход стать главной ячейкой общества. Главная причина агрессии против России — огромные природные богатства нашей страны (их в России в 10 раз больше, чем в США, и в 30 раз больше, чем в Западной Европе). России не нужна война, ей нужен мир для устройства своих внутренних дел и освоения своих богатств. Еще в 1898 г. русский царь Николай II вышел с предложением о всеобщем и полном разоружении. И в этом состоит естественная внешняя политика России».

* * *

Болотные псевдолибералы, занятые исключительно нарциссизмом и питающиеся ненавистью к собственному Отечеству, могут сколько угодно зевать или реготать, а мы повторим: «Русское мироощущение ориентировано на Абсолют и ищет абсолютное начало во всем, поэтому тяготеет к органичной цельности, избегает дробления на самодовлеющие сферы».

«У русских, с их четко выраженной способностью к цельному созерцанию, всегда было сильно развито чувство, что ничто не следует рассматривать в отдельности» (В. Шубарт).

Надо сказать, что путь к метафизическому единству указан России преподобным Сергием Радонежским еще семь столетий назад, в учении о Святой Троице. «Цельным дуновением» назвал икону «Троица» преп. Андрея Рублева искусствовед Вячеслав Щепкин в 1920 г.

То же следует отнести и к державному «цельному дуновению».

Как правило, равнодушный к внешнему успеху русский человек, по слову того же В. Шубарта, «любит этот мир не ради его самого, а ради выявления в нем Божественного мира. Он ценит этот мир лишь постольку, поскольку видит в нем исходный материал для осуществления своей миссии… Русский не выносит расхождения между истиной и действительностью. Примечательно, что в русском языке для двух этих понятий существует одно и то же слово — правда».

Русский человек в большей мере печется о горнем, духовном, бытийном, экзистенциальном, а не бытовом, потребительском. Хотя новейшие времена социальной абсолютизации голливудизированного «успеха», пропаганды самоценности желудка сильно пошатнули русского человека, вслед за западным.

П. Губарев, один из лидеров «Русской весны» 2014 г., народный губернатор Донецкой области, лидер политического движения «Новороссия», тремя китами Новороссии считает Русский мiр, народовластие и справедливость. «Для начала нужно уничтожить трех основных врагов украинского государства: нацизм, унитаризм и олигархат, — убежден молодой политик. — Как мы сломаем хребет украинскому нацизму — в результате ли политической борьбы, военных ли успехов, а уже потом политической борьбы, полного военного разгрома с последующим аналогом Нюрнбергского трибунала — не важно. Мы будем побеждать вне зависимости от тех условий, в которые нас ставит реальность. Унитаризм для государства со столь сложным этногенезом и не менее сложным культурогенезом противопоказан. Украину можно сравнить с большим лоскутным одеялом, сшитым в связи с рядом исторических случайностей, таких, как присоединение Новороссии Лениным, Галичины и Закарпатья Сталиным, крымским «подарком» Хрущева. События прошедшего года воочию показали, что унитаризм — это то, что убивает Украину как государство. Ну, и, наконец, третий враг — это олигархи. Именно эти люди вывернули наизнанку нормальный политический процесс, часть из них приняли галицийский проект интегрального национализма, чтобы укрепить собственные позиции, привели общество к Майдану и стали организаторами государственного переворота, который, безусловно, в основном был срежиссирован извне, но при их деятельном участии. Только искоренив эти язвы, мы сможем построить нормальную Украину, основываясь на действительно европейских принципах».

Пока что минские мирные договоренности украинской стороной нарушаются, оккупационно-провокативное наступление официального Киева на Юго-Восток распадающейся Украины нарастает.

Резонно полагать, что если хунте будет позволено ДНР и ЛНР «зачистить», то этот сценарий для России будет весьма драматичным, если не трагичным. Конец Новороссии может стать прологом к ликвидации России.

Ради чего, как мы понимаем, «великие шахматные досочники» все и затеяли; они, в отличие от многих из нас, отдают себе отчет, что в Новороссии осуществляется возрождение великой России. И возрождение это творит сам русский народ.

Можно утверждать, что «идея Новороссии», читай Новой России, слишком, извините за тавтологию, «идейна», далека от действительности, обустроенной к началу XXI века транснациональными корпорациями и обслуживающим их интересы олигархатом разных стран и квазистран. Кому-то вольно считать утопией болезненное прорастание Новороссии сквозь измученную плоть Руси. Но то, что начертано на Небесах и уже в живом сознании миллионов людей, что продолжает расти и множиться, уже неотменимо. Мы с вами — современники и участники великих и трудных свершений Новой России.

Святитель Феофилакт Болгарский, рассуждая о притче Христа о закваске (Мф. 13:33), дает приведенным в ней образам следующие значения: «Закваска — апостолы, которые малым числом способны преобразовать весь мир, подобно тому, как от малой закваски вскисает все тесто».

И у нас, и у врага есть основания Новороссию — земную и Небесную — считать закваской всей Новой России.

Минаков Станислав Александрович, писатель. Родился в Харькове. Проживает в Белгороде.

Отдать свое сердце

Бах… Бах… И еще что-то ухнуло – кажется, близко совсем. Настолько что в мутном оконном стекле отблески отразились. В этом районе города остались лишь те, кому некуда было деваться. Остальные бежали. Бежали, бросая все нажитое, а с ним ни в чем неповинных домашних питомцев… Зоя все хлопотала о них. Она обо всех хлопотала… О бродячих кошках и собаках, о всеми брошенных старухах, о нем… И зачем ей это было нужно? И откуда она находила силы?

А сейчас ее почему-то нет. Она ушла еще утром и не вернулась до сих пор. А канонада не смолкает уже три часа… Все, кто мог, попрятались в подвалы. А Николай Арсеньевич стоял, как прикованный, у окна и смотрел на изувеченную рытвинами, обломками веток и осколками битого стекла улицу. Он ни разу не спускался в подвал. Не хотел. Единственное, что осталось у него в этой жизни – эта квартира, книги, фотографии… Память. Убей, разрушь ее – что останется? И зачем? Смерть страшна тому, кому есть, что терять. Но когда ты вплотную подошел к 80-летнему рубежу, и у тебя не осталось никого и ничего в этом мире, чем бы ты дорожил, не считая старых книг и фотографий, то терять уже нечего.

В последние месяцы Николай Арсеньевич особенно часто задумывался, как же так прошла его жизнь, что ничего и никого в ней не осталось? Когда-то все было иначе. Была работа на телевидении и кафедра в институте. Он был известным человеком в этом городе и даже за его пределами. Потом телевидения не стало, ибо не для того нужно оно хозяевам, чтобы какие-то выпавшие из времени чудаки сеяли разумное, доброе и вечное, пытаясь объяснить несчастному, замордованному сменяющими друг друга химерами народу, кто же мы есть, откуда мы и куда идем.

Потом и двери института закрылись перед Николаем Арсеньевичем. Мыслимое ли дело учить будущих мастеров пера нравственному закону? Мыслимое ли дело проповедовать им Великую Россию – в стране великих укров?

Он все же работал, не умея иначе. Вот, только в с ума сходящей стране эта работа становилась понятна все меньшему числу людей. Даже из тех, с кем многие годы дружили, с кем многое совместно созидалось… Теперь они смотрели на Николая Арсеньевича либо с жалостью - как на выжившего из ума на старости лет, либо со злобой – как на врага их новообретенной идентичности и достоинства…

Друзей не осталось. Одни переселились на Иверское кладбище, что рядом аэропортом… И лишь обломки остались теперь и от аэропорта, и от кладбища, и от монастыря Иверского… Другие уехали в Россию… Третьи… Этих третьих много оказалось. Они на хорошем счету теперь. Не погнушаются рассказать и о том, как великие укры море Черное вырыли. В киевских студиях третьи часто мелькают. И сколько же ненависти в них – к России, к русским. И не хватает разума и сердца понять – откуда же рога эти выросли? Да ведь еще недавно в этой самой комнате сиживали и как будто на одном языке говорили? Или уже тогда – на разных? А он не заметил этого?

И дочь не заметил… Наверное, слишком увлеченный своей работой, мало уделял ей времени. И она стала чужой. Она… Ее второй муж, с которым они целую зиму мерзли на майдане и сбрасывали звонки, видя его номер… И даже Лиля… Внучкина фотография улыбалась Николаю Арсеньевичу с письменного стола. Было ли на свете существо, которое любил он больше? И каково же знать, что это ангельски улыбающееся дитя теперь – волонтер АТО?.. Лучше бы уж на разрытом снарядами Иверском кладбище упокоиться… Рядом с Натальей Кирилловной, с дорогой и незабвенной Наташей. Почти всю жизнь вместе одолели, душа в душу прожили, а три года тому сгорела она в считанные месяцы, и никакие врачи и лекарства не смогли помочь. Может, так и лучше для нее было? Лучше – этого земного ада не видеть, а коли видеть, то уж из кущ райских, где ее ангельской душе уже ничто не грозит…

Так шли безнадежно и бестрепетно военные дни. Осенью стало не хватать продовольствия и лекарств. Блокада набирала обороты. И, вот, в один из дней в дверь позвонили. На пороге стояла молодая женщина. Высокая, но довольно хрупкая. Не сказать, чтобы красивая… Вот, только глаза. Огромные, как блюдца, распахнутые и всякого, на кого устремлены, в себе растворяющие. За ними и лица-то сразу не рассмотришь. И голос – тихий, глуховатый, вкрадчивый…

На пятый этаж втащила она тогда несметное количество сумок – все в них было, о чем в поквадратно уничтожаемом районе стали забывать: еда, лекарства, средства гигиены.

- Николай Арсеньевич! Не узнаете? Я Зоя! Не помните? Я у вас училась!

Должен бы помнить… Хотя бы глаза эти… Давно никто не смотрел на него с таким непритворным участием, вниманием… Память ли подводить стала на склоне лет?

Она училась у него лишь один курс. А потом… Потом была глупость. Первый брак. Короткий, но изрядно перекроивший всю жизнь. Вместе с мужем Зоя переехала в Москву. Сколькие о таком повороте судьбы мечтали! А Зое – поди ж ты, само в руки далось. Москва, институт, хорошая работа…

Да нет, все, в сущности, было хорошо, чего Бога гневить. И после скороспешного, как сам брак, развода не пришлось Зое одной быть. Хотя как сказать… Формальная видимость и внутреннее самоощущение совпадают не всегда. Вот и тут – не совпали. Нельзя быть видимо вместе, когда нет душевного родства.

Так и второй брак приказал долго жить. Да и юность бесшабашная, дурноголовая миновала, не оставив на память о себе ни детей, ни другого ценного… Зато карьера шла успешно. Зато друзей было много. Хотя и это неправда. Друзей – ни одного не было. Только приятели да приятельницы. Да и с карьерой… То, что хотела Зоя делать, не вписывалось в уродливые трафареты. А то, что она делала… Вспоминался ей первый ее мастер, его вдумчивый взгляд, его спокойный голос и безукоризненно правильная речь… И то, что он твердил изо дня в день. Про нравственный закон, про высокую ответственность, про… И каждый раз стыдно делалось. Понимала Зоя, что никогда бы не одобрил Николай Арсеньевич ее успехов. А почему-то за столько лет так и не явилось человека, чье одобрение было бы ей так важно, как его.

- А что самое важное в нашей профессии?

- Самое важное в любой профессии и в жизни вообще – вынуть из груди собственное сердце и отдать его людям. Все, что мы делаем, мы делаем – для людей, а через них для Того, Кто выше… Нужно любить людей, любить свое дело. И никогда не лгать в этой любви. И если у вас что-то не получается, какое-то дело не спорится, значит, вам не хватает любви к нему.

Безотцовщина, к своему мастеру Зоя безотчетно привязалась с первого занятия. Дочерне привязалась. И в то же время – храня дистанцию. Он – мастер, на которого только снизу вверх смотреть, слушать, затаив дыхание, и хоть в чем-то, хоть как-то пытаться быть достойной… Может, он и научил бы ее всему тому, что знал, что нес в себе сам. Не знаниям только, а не от века сего благородству, сознанию себя. И это уберегло бы ее от всех совершенных глупостей. Но именно глупость помешала этому.

Но даже того, что успела Зоя впитать как губка, хватило, чтобы этот человек и в столичном раздрае и бессовестности остался для нее мерилом.

Когда грянула война, ее первая мысль была о нем. Через старых знакомых навела справки и, взяв отпуск за свой счет, поехала… домой. Почему-то именно так это и ощущалось – домой. Двадцать лет жизни в Москве не сделали Зою москвичкой. Москва осталась для нее чужим городом. А тот, в котором не была двадцать лет, так и остался – домом. Родиной. И этот дом, эту Родину стирали теперь с лица земли. А из дома… бежали… крысы…

- Что я, дурак, что ли, там оставаться? – Ленечка, одноклассник бывший, презрительную мину скорчил. – Пусть дураки воюют!

Ленечка умный. Спортсмен, каратист. Здоровый бык… Пусть дураки воюют… Как 67-летний дядя Толя, которого снайпер застрелил под Снежным… Как Симочкин сын Юра, подорвавшийся на растяжке и оставшийся калекой… Они дураки, да. А умный Ленечка пишет теперь для ура-пропагандистских порталов РФ разную дрянь, меняя версии вслед руководящему курсу и при этом выступая в качестве «эксперта с Донбасса». Сволочь, сволочь… Эксперты с Донбасса – они в подвалах Первомайска сидят, а не в студиях московских.

Дураки воевали… Дураки ехали воевать… Дураки ехали спасать и помогать… Умные, как всегда, окапывались по тылам и грели руки на крови дураков.

- Ты что, дура?! – такова были реакция многих, когда Зоя собралась на Донбасс. Сама по себе. С закупленным на свои сбережения гуманитарным грузом.

- Дура! – счастливо улыбнулась Зоя. И впервые за долгие годы ясно поняла, что делает все правильно.

В ту ночь был страшный обстрел. В соседнем доме частично обрушился подъезд. Погибшие… Раненые… А у Николая Арсеньевича взрывной волной выбило все окна. Зоя и приведенный ею умелец вставляли новые. Точнее новое вставили лишь одно – в комнате. Остальные заколотили – при таких бомбежках новых стекол не напасешься.

А на другой день слег он с тяжелейшим бронхитом и температурой. И Зоя осталась при нем сиделкой. И за несколько дней болезни сама собой органично вошла в мир этой еще каким-то чудом не разрушенной квартиры. Эта странная женщина помнила все его лекции, которые успела услышать, каждое слово-полслова понимала налету. Да и все у нее было – налету. Словно не ходила она, а летала.

- Жаль, что вы скоро уедете, - как-то проронил он, когда болезнь стала постепенно отступать.

- Я не уеду, - спокойно ответила она.

- Что же? Командировку получили?

- Уволилась!

На мгновение Николай Арсеньевич потерял дар речи.

- Зачем? – непонимающе спросил он.

- Затем, что мое место здесь, - ответила Зоя. – Неужели вы можете подумать, что, проведя здесь целый месяц, я смогу просто взять и уехать в Москву? Оставить вас? Оставить всех, кому я здесь нужна? Вы учили нас иному…

- Оставим то, чему я учил. Вы не должны губить свою жизнь! Вы же все, все потеряете! Да и нельзя же оставаться здесь, где бомбы сыплются на голову! Я старик, сколько мне осталось… А у вас жизнь впереди! Вы не должны приносить себя в жертву!

- Раньше смерти не умрешь… - как-то безразлично ответила Зоя. Она села на пол подле его кресла, провела худощавой рукой по рыжеватым волосам. – Дорогой Николай Арсеньевич… Что мне терять? И что губить? Я сожгла двадцать лет свой жизни без пользы кому бы то ни было и чему бы то ни было. Позади меня – пустота. Давайте рассуждать логически… От того, что меня теперь нет в Москве, ни единому человеку не стало и не станет плохо. От того, что я не выйду на работу, там ничего не остановится. К несчастью… Заменят один винтик другим – и только. Там, - она неопределенно махнула рукой, - у меня ничего нет. Никто меня не ждет. А здесь… Как бы я смогла быть там, продолжать успешно работать, не зная, что с вами, что здесь… Я бы дня не выдержала. Человек должен находиться не там, где его деньги, а там, где его сердце. Я это поняла очень поздно… Мое сердце всегда оставалось в моем городе, и теперь я дома.

За этот месяц она увидела ад… Разрушенные дома, фрагменты того, что еще минуту назад было живым человеком, бездну горя родителей потерявших детей, страшные увечья пациентов военного госпиталя… Дни напролет металась она, ища, чем и как помочь… Интернет еще работал. Это давало возможность - работать. А еще – через оставшихся в Москве знакомых – продавать вещи… За машину заплатили вполне порядочно… А еще – через тех же знакомых – собирать помощь… В адскую эту зиму – от помощи неравнодушных прямо жизни людей зависели. Ибо уцелевшие под обстрелами умирали от голода и отсутствия лекарств. Умирали в центре Европы, в ХХI веке. При полном безразличии мира…

Знакомые сперва разводили руками, крутили пальцем у виска, но иные все же подавались следом. Не на войну, конечно, им было, что терять. Но – помогая, чем могли. Сколько часов в сутках? Сколько минут в часе? Нет ответа. У каждого их столько, насколько его пульса хватит. А частившего пульса Зои хватало на многое.

Страшно ли на войне? Безумно страшно. Но человек привыкает ко всему. И к страху – тоже. И понимается, что страх – не главное в жизни. Страх, боль, лишения – не главное. Лишь бы было – зачем… Лишь бы было – для кого… Если ты нужен людям, если сердце твое не оскудело любовью к ним, то всякий страх и боль перемочь можно. И на все достанет сил. Бог их даст… И хлеба, и крупы – даст, чтобы дающая рука не оскудела.

Растворяясь в других, расплескивая себя без остатка, не знала Зоя ни покоя, ни отдыха.

- Что изменится в Москве, если я не вернусь? Ничего. Что изменится здесь, если я не останусь? Чья-то жизнь может оборваться до срока… Чья-то боль стать еще невыносимее…

Мастер смотрел на нее недоверчиво. Хотя действовала она точно по его заветам, а все же не мог он поверить ей вполне, принять ее. Иногда находили на него мгновения откровенности, и он начинал рассказывать о своей жизни, но потом обрывал на полуслове и снова уходил в себя, в свои книги. Они были главным его обществом… А Зоя? Со времени его болезни она осталась жить под его кровлей, взяв на себя попечение о его быте. Мастер сперва протестовал, настаивая, что район слишком опасный. Но Зоя как всегда отмахнулась:

- Раньше смерти не помрешь. Придется вам потерпеть квартирантку. К тому же вы еще не вполне поправились, и лучше вам не оставаться одному.

Оставаться одному ему не хотелось, но мастер не показывал вида. Он сам всегда жил по принципу «все для всех, ничего для себя», но слишком отвык встречать подобное в других. И свалившаяся как снег на голову квартирантка приводила его в растерянность своей кипучей энергией, своими ломающими все форматы действиями.

Зоя понимала это. И старалась не досаждать мастеру лишними вопросами, лишним присутствием. Лишь ловила жадно моменты, когда бывал он расположен к задушевной беседе… Это иногда случалось во время затиший. Затишья во время войны – время особое! В ледяной ком замерзшая душа чуть подтаивает, и в эти моменты особенно хочется поделиться с кем-то переживаниями, просто душевным словом обменяться. И в обмене этом ощутить – мы еще живы! Надо же, живы! Отчего-то и для самого не боящегося и свыкшегося со смертью человека в этом неизъяснимое блаженство открывается!

Николай Арсеньевич иногда ловил себя на мысли, что странная женщина, поселившаяся в комнате его покойной жены, неуловимо напоминает ему себя самого. В ее годы он был также легок, также готов на любое дело, также стремился, не соизмеряя сил, на всякий зов… Но и ошибок в ту пору, пожалуй, куда больше совершить успел, чем эта девочка… Ей порядочно за 30 уже, но для него все равно – девочка. По летам вполне годится ему в дочери.

Нечаянное сходство характеров и радовало его, и тревожило. Не привык он к такой опеке, предупредительности, заботе. И отчего-то тяготился ими. Тяготился положением должника, тяготился бесконечным к себе вниманием, которое искренне не считал заслуженным. Он не привык быть в долгу, привык давать, а не брать. И уж совсем тяжело было сознавать себя причиной чужого риска. Ведь если бы не он, она, по крайней мере, могла бы поселиться в центре города, подальше от «мертвой зоны». Конечно, он мог бы сказать ей, что сам хочет переехать… Но он не хотел переезжать. Не хотел оставлять свой дом, в котором жила незримая стороннему глазу Память. В молодости легко менять места, старики слишком глубоко врастают в одно-единственное место. И даже ураганом не вырвать их…

Громыхнуло где-то близко так, что содрогнулись стены и жалобно задребезжало окно. И как-то болезненно кольнуло сердце. Память… Но разве не дороже этой Памяти – жизнь хорошего человека? И что такое – Память? Наша Память и Любовь всегда с нами. Им не нужно ни стен, ни книг, ни вещей. А одна только малость – наше сердце, вмещающее все.

Грохнуло снова, да так, что Николай Арсеньевич едва удержался на ногах. В темноте видны были сполохи пламени – это полыхали чьи-то жилища, хорошо, если уже покинутые их хозяевами… Николаю Арсеньевичу вдруг стало страшно. И не просто страшно, а нестерпимо жутко.

А что если?.. Она никогда не уходила так надолго… А если она уже никогда больше не придет? Если..? От этой недоговоренной мысли почернело в глазах. Как же и когда же так очерствело сердце, что все это время оставалось бестрепетным к судьбе этой самим Богом посланной души, души, заменившей ему всех, кого он потерял?

Николай Арсеньевич торопливо надел куртку и вышел из квартиры. Метнулись в разные стороны четыре прикормленных Зоей кота… А ведь они, пожалуй, без ужина сегодня? Надо бы покормить… Но нет, потом, потом… Коты подождут. И птицы тоже… А, впрочем, какие теперь птицы? Они попрятались от канонады, да и ночь на дворе. А они прилетают утром, с первыми лучами. Она нарочно поднималась в этакую рань и кормила их с рук, и говорила с ними.

Почему-то с особой остротой вспомнилось все, связанное с Зоей. И еще болезненнее сжалось сердце. Он спустился на улицу и растерянно посмотрел по сторонам. Куда идти? Где искать ее? У парализованной старухи Анны Яковлевны и ее полуслепой дочери? От них она бы уже вернулась. В госпитале? Так до него ему не дойти пешком… А все-таки надо идти! Хоть бы и наугад! Потому что оставаться дома и ждать, ничего не зная и не предпринимая, невыносимо.

Ее отсутствующих познаний в медицине хватило, чтобы с первого взгляда понять, что ни лежавшей перед ней женщине, ни ее нерожденному ребенку уже ничем не помочь. Так и разворотило, почти разорвало пополам несколько минут назад еще сильное, молодое тело… От жуткого зрелища хотелось немедленно отвернуться, но смотрящие с мольбой стекленеющие глаза не позволили этого сделать. Зоя опустилась на колени, склонилась к лицу умирающей… А ведь она знала ее! Эта женщина подрабатывала санитаркой в госпитале с тех пор, как погиб, выйдя на минуту в магазин за молоком, ее муж…

Кто сказал, что в одну воронку снаряд не попадает?! Тот, кто не видел ни этих снарядов, ни того, что остается после их прилетов…

- Люда… Люда… Спасите мою Люду…

Точно… У нее ведь была дочь. Лет семи-восьми. И она иногда брала ее с собой в госпиталь…

И уже дыханием одним – адрес…

- Ключи… в кармане…

В кармане? Да ведь этот карман в кровавом месиве как найти…

- Я найду, я позабочусь о ней, как о своей…

Успела ли несчастная эти слова услышать? Остановились глаза, и Зоя закрыла их. Тотчас загрохотало опять. Буквально в метре срезало осколком ветку дерева. Зоя искала ключи… Искала и плакала от ужаса. Впервые за все недели ада. От ужаса, от жалости к растерзанной женщине, чья «вина» была лишь в том, что она поспешила домой к дочери, когда начался обстрел. Господи, если ты есть, то как же допускаешь такое варварство? Такое надругательство над людьми?

Сзади кто-то схватил Зою за плечо. Ополченец. Почти мальчик. Хорошее русское лицо…

- Немедленно уходите! Хотите, чтобы и вас накрыло?!

- Не могу… У нее дочь одна осталась, я должна забрать…

- Говорите адрес, я ее привезу, а вы немедленно в укрытие! В госпиталь! Там есть…

Там есть… Зоя это знала. Она в госпитале частенько бывала по гуманитарным вопросам. Кому-то что-то привезти, от других новые заявки принять и кинуть клич в просторы соцсетевые – помогите нашим раненым героям! Помогите изувеченным детям! Больше – некому! Кроме вас… Кроме нас…

Ключи она все-таки нашла и, ослабев от волнения, отдала ополченцу. В конце концов, он быстрее справится… А уж дальше она позаботится… Дала слово – теперь держать надо. Если у девочки родни нет, так к себе взять…

Ополченец перекрестился, взглянув на покойницу, снял куртку прикрыл ею тело.

- Нельзя чтобы так… - вымолвил, сглотнув судорожно, перекрестился. И заспешил по названному адресу…

А Зоя в обратную сторону шатко пошла, к госпиталю. Пройдя несколько шагов, заметила, что вся перепачкалась в крови… Дубленка, сапоги, руки, лицо… Все в крови… От нервного напряжения, а, может, от легкой контузии, стошнило. Будь она проклята, эта война и все войны… И все те, из-за которых они ведутся…

В госпитале она не спустилась в укрытие. Сперва долго и упорно пыталась отмыться от крови. Лицо, руки и сапоги – удалось. А дубленка так и осталась в пугающих бурых пятнах… Отчаявшись избавиться от них, Зоя уселась в коридоре на кушетку и, невидяще глядя перед собой, стала ждать.

А в госпитале все кипело. Доставляли раненых. Их скорее, сбиваясь с ног, везли в операционную. Укрытие! В укрытие не спрячешь тех, кто подключен к различным приборам. И не спрячутся те, от кого зависят их жизни…

Вдруг мелькнуло перед глазами знакомо лицо. Два часа назад оно было живым и румяным, а теперь – точно гипсовая маска… Как током Зою ударило. Кинулась следом за каталкой на которой везли его…

- Что?! Что с ним?!

- Без пяти минут двести… - едва слышно откликнулся врач.

- Постойте… погодите… Мне надо его спросить!

- Девушка, его теперь разве что Бог спрашивать будет.

- Его одного привезли? С ним не было девочки лет семи?

- Никого с ним не было. На улице подобрали. Осколочные…

Дважды в одну воронку не прилетает? Сюда бы вас умников, кто этот «закон» вывел…

В самых стрессовых ситуациях силы у Зои утраивались. Может, от того, что рассудок переставал работать в обычном режиме, отключался, не отвлекая сомнениями и терзаниями. В такие моменты кажется, будто ты уже не ты, будто смотришь на себя со стороны, как в какой-то игре, или фильме, или во сне… И не остается страха, а только цель и инстинкт, к ней ведущий.

В снежном сумраке Зоя бежала по улицам, пригибаясь, слыша знакомый гул. И почему в этом городе нет спасительных указателей, какая сторона улиц безопаснее при обстрелах? Может, потому что нет таких сторон?

Пролетела «скорая». Врачи-камикадзе не могут ждать, когда окончится обстрел, потому что у раненых нет времени ждать…

Ну, вот, и дом… Подъезд… Квартира…

- Людочка, меня за тобой мама послала… Я из госпиталя. Маму… ранило. Она просила, чтобы я о тебе позаботилась, пока она не поправится…

Девочка не плачет. Дети войны уже видели все. Они знают, куда и как прятаться. Они по звукам определяют, какие орудия несут им смерть. Они рисуют войну в своих альбомах, и молятся, чтобы их отцы и матери вернулись домой живыми. У них серьезные, совсем не детские глаза…

К этой девочке уже никто не вернется. Поверила ли она в то, что ее мать только ранена?

- Не бойся, я тебя не оставлю, все будет хорошо…

Подхватив сиротку на руки Зоя устремилась на улицу. Теперь бы только обратный путь преодолеть! Теперь бы только до госпиталя добраться!

Знакомый нарастающий гул… Очень нехороший гул… Но, когда рассудок выключен, инстинкты срабатывают молниеносно.

Зоя толкнула девочку вперед себя, и, падая на землю, накрыла ее собой. В тот же миг раздался оглушительный грохот, и Зоя почувствовала нестерпимую боль в спине.

Надо же… попало… Знать бы, насколько серьезно… Нет-нет, не может быть, не должно быть серьезно… Ей нужно дойти до госпиталя. Позаботиться о Людочке… И до дома добраться. Сегодня же! Ведь Николай Арсеньевич там один… И она нужна ему…

- Тетя Зоя, ты умерла?

- Нет, мой родной, нет… Сейчас я встану, и мы пойдем… Встану и пойдем…

А уже свистело опять что-то, не давая передышки…

Бесцельно и безрезультатно пробродив несколько часов, Николай Арсеньевич возвращался к своему дому. Обстрел прекратился. Видимо, убийцы устали от тяжелой работы и теперь отдыхали, позволив уцелевшим жертвам хоронить своих мертвецов…

Еще издали почувствовалось ему неладное… Пожарные, скорые… И сполохи пламени… Горела расположенная во дворе котельная, но не ей одной досталось… Николай Арсеньевич остановился взглядом на своем доме. Прилетело – этажом выше. Там не только окно, но вся стена разрушена была, и чернели пожарищем внутренности уничтоженного человеческого жилья… А ниже чернело и его собственное… Нет, не окно. От окна не осталось памяти. Чернело то, что было когда-то кухней… Дом пожарные уже потушили и теперь боролись с пламенеющей котельной. Кажется, на нее не доставало им воды, а другого наряда в районе не было…

Николай Арсеньевич бесчувственно взирал на изувеченный дом и вдруг услышал знакомый, всегда словно бы чуть задыхающийся голос.

- Николай Арсеньевич, миленький! Где же вы были? Вы не волнуйтесь только! Вы только, пожалуйста, не волнуйтесь! Пожар до вашей комнаты почти не достиг… Книги, картины – все цело! И даже фортепиано вашей матери…

Он почти не слышал ее, только видел перед собой зеленоватые, ясные глаза, широко распахнутые и точно один-единственный вопрос задававшие: все ли благополучно с ним?

- Книги? – наконец, вымолвил он, чувствуя, как по щекам текут слезы. – Какие книги? Вы живы, большего мне не надо… Я ведь уже не думал, что вас увижу…

Он порывисто обнял ее, а она вдруг охнула, осела вся, но тотчас улыбнулась вымученно:

- Не так сильно… Меня сегодня оцарапало легонько…

Николай Арсеньевич с испугом посмотрел на нее:

- Ранены?

- Легонько… Я в одном средневековом романе читала, что нагрудники из буйволиной кожи предохраняли от ударов шпаги. Оказывается, от осколков кожа тоже помогает…

- Да ведь вы в крови вся…

Зоя вздрогнула:

- Это… не моя…

В этот момент Николай Арсеньевич заметил переминающуюся за ее спиной девочку.

- Познакомьтесь, - представила ее Зоя. – Это Людочка. Ее маму сегодня ранило, и она пока поживет со мной…

По глазам Зои Николай Арсеньевич понял, что мамы девочки уже нет на свете. Закивал готовно:

- Конечно, она будет жить с нами, и мы о ней позаботимся.

Он опустился на одно колено и, опустив ладони на плечи сиротки, сказал ласково:

- Будем знакомы, Людочка. Меня можешь называть просто дедом. Я тебе хорошим дедом буду, обещаю.

И подняв глаза на Зою, добавил решительно:

- Утром мы отсюда уедем. Мой старый приятель, перебравшийся с первыми залпами в Россию, завещал мне пользоваться его квартирой, если в том явится нужда. Раз теперь мы остались без крыши над головой, то можно с чистой совестью считать, что нужда явилась. И вам обеим нечего больше делать на этом переднем крае «перемирия»…

- Есть, - тихо откликнулась Зоя. – Пока здесь остаются живые люди, которым нужна помощь, мне есть, что здесь делать.

Николай Арсеньевич помолчал, словно вспоминая что-то:

- Вы правы. Мы будем возвращаться сюда, пока в нас будет нужда…

- Самое важное в любой профессии и в жизни вообще – вынуть из груди собственное сердце и отдать его людям… - как эхо прозвучал глуховатый голос.

Николай Арсеньевич чуть улыбнулся и закончил фразу, которую так часто повторял, и которую, кажется, лишь эта гостья из другого измерения (хотя почему из другого? – всего лишь из его собственного) запомнила:

- Все, что мы делаем, мы делаем – для людей, а через них для Того, Кто выше… Нужно любить людей, любить свое дело. И никогда не лгать в этой любви. И если у вас что-то не получается, какое-то дело не спорится, значит, вам не хватает любви к нему, - подумав мгновение, он добавил. – И наша новая Россия не устраивается у нас, потому что ненависти слишком много, а любви нам всем не хватает – друг к другу, к России, к Тому, Кто выше… Из посевов ненависти жатвой бывает только смерть. И если все-таки суждено нашей новой России из этой крови и кошмара подняться, то лишь как плоду великой и святой любви.

Странно было говорить о святой любви на фоне разрушенных домов, пожаров, жертв очередного адского дня, но и о чем же еще говорить и грезить в земном аду, как не о любви, любви, которая есть сам Бог?..

Серафима Ананьева,

Москва-Донецк

2016 г.

Последняя охота

Ополченец постучал в дверь штаба, который расположился в полуразрушенном пансионате у моря.

— Войдите! — крикнул командир батальона.

— Иван Ильич, к вам старик просится, говорит, что по важному делу! — доложил военный.

— Пусть войдет!

Боец, приоткрыв дверь, позвал: — Дед, заходи!

 В комнату бодро вошел крепкий старик лет семидесяти. Командир поморщился, подумав: «Наверно транспорт будет просить, чтобы дров из лесопосадки привести. Через день люди ходят, село ведь, рядом», — и, осмотрев посетителя, произнес: — Слушаю, батя!

 Дед не спеша снял очки, протер носовым платком и, водрузив на нос, заговорил:

— Хочу помочь.… Слышал, что в Широкино вас снайперы нацгвардии одолевают.

— Как хочешь помочь?

— Ликвидирую их, да и все… Делов-то.

 Командир усмехнулся: — Ликвидирую, говоришь? А ты знаешь, что на стороне нациков снайперы из-за границы?! Мастера своего дела! А из тебя какой ликвидатор? Вон и у очков твоих, линзы в палец толщиной, а в этом деле зрение хорошее надо.

Старик насупился: — Не кипятись, начальник, и на зрение мое не смотри, для этого оптика есть! Может быть я тот человек, который этих мастеров на тот свет отправит. В Сибири я белку и соболя в глаз бил.

Глаза военного подобрели, и в них появился интерес. Заметив это, дед улыбнулся:

— Значит, правду говорят люди, что снайперы сильно беспокоят.

— Кошмарят гады! Голову поднять не дают. Выходят, как на сафари, на хутор Бердянский и с высотки лупят по Широкино. Каждый день потери, — пожаловался командир и, выдержав паузу, признался: — В батальоне нет снайперов настоящих. У всех бойцов мирные профессии. Да и сам я до войны капитаном милиции был…

Старик перебил:

— Ну, так что, мне идти домой за экипировкой?

— Сомневаюсь я, батя, в твоих возможностях. Заграничный снайпер это не белка, у него опыт есть.

— Не сомневайся, справлюсь. Зверь осторожней человека, потому что находится в своей стихии, а человек себя чем-нибудь, да выдаст.

— Вот и боюсь, что выследят тебя.

— Да ты что, начальник? Я в Сибири родился, меня дед с шести лет на охоту таскал. Потом, всю жизнь охотником-промысловиком в артели работал.

Военный с удивлением поднял брови:

— А здесь чего оказался?

— Пять лет назад приехал со своей женой на море, кости погреть. Понравилось, купили дом. Как началась война, старуха умерла. Сердце не выдержало.

— Понятно, — прошептал командир и, подняв глаза на собеседника, спросил:

— Чего решил на старости лет воевать?

— Отец погиб в сорок восьмом году от рук бандеровцев. Поквитаться надо. Да и не собираюсь я с фашистами в одном государстве жить! Стыдно будет перед отцом на том свете!

Военный одобрил: — Правильная мотивация! — затем, предложил: — Может СВД и камуфляж дать?

— Ничего не надо! Я привык к своему карабину. И маскировка есть. Одна просьба…, — старик замялся: — Пусть кто-нибудь из бойцов смотается на машине в соседнее село за мармеладом. Пару килограмм надо. В нашем магазине его нет.

— Батя, может шоколадных конфет купить?

— Я не чай собрался пить с врагами! — резко ответил дед и пояснил: — Мармелад нужен, чтобы не оправляться. На несколько суток ухожу.

 Под вечер старик появился в штабе. На нем был теплый комбинезон и ватник, с пришитыми заплатками цвета хаки. За плечами находился рюкзак, в который дед незамедлительно уложил мармелад. Достав из кармана кусок резины, он поджег ее и слегка закоптил прицел карабина. То же самое проделал с биноклем.

 Командир, наблюдавший за действиями охотника, удивился:

— А это зачем?

— Были случаи, когда соболь, увидев сверкнувший на солнце прицел, уходил восвояси.

 Закончив свои приготовления к рейду, дед уселся на лавку и произнес: — Присядем на дорожку! — помолчав с минуту, он заговорил: — Начальник, дашь мне человека, я ему тайник покажу. Через каждые два дня пусть кладет туда еду и воду. Не знаю, как долго затянется мой промысел.

 Старик понимал, что после каждого выстрела ему придется менять позицию, чтобы не засекли снайперы, поэтому целый час, пока не стемнело, наблюдал в бинокль, выискивая места для своих будущих лежек.

 Неожиданно дед поймал в прицел голову иностранца, лежавшего среди обломков плит перекрытия, мысленно выругался: «Ишь, ты рожа самодовольная! Уверен в себе гад! Специалист, мать твою!», — и нажал спусковой крючок. Голова противника поникла на прикладе винтовки.

— Вот так-то, — удовлетворенно пробурчал старик и пополз на другую лежку, которую облюбовал в сорока метрах.

 Наступила ночь. Выследив и уничтожив второго снайпера, дед поменял позицию и начал вглядываться через бинокль в темноту, ожидая очередной вспышки. Спустя час наблюдения, не выявив противника, он догадался, что будет обстрел из крупнокалиберных орудий.

 Только старик дополз до ближайшего полуразрушенного двухэтажного дома и спустился в подвал, как сразу же ударили по населенному пункту минометы нацгвардии.

— Уф, еле успел… это не в тайге, здесь нужно двигаться шустрее, — выдохнул он, перекрестившись, и прижался к дрожащей бетонной стене.

 Из-за соседнего села, восточнее Широкино, заработали САУ ополченцев. Со стороны Мариуполя ответили гаубицы нацгвардии.

 Артиллерийская дуэль то затихала, то снова возобновлялась. Так прошла ночь. Когда развиднелось, дед покинул подвал и пробрался в дом. Поднявшись на второй этаж, он расположился среди обломков кирпичей и начал осматривать через бинокль лесопосадку за селом. Заметив в окопе двух корректировщиков, старик, с ненавистью прошептав:

— Вот, кто разрушает наши дома! — два раза выстрелил и удовлетворенно хмыкнул.

 Пока старик, уничтожая врага, ползал по ничейной территории, в штабе о нем забыли. Только разведка каждые два дня исправно приносила в условленное место еду и воду, в очередной раз, убеждаясь, что посылка исчезала. На заседании штаба первым заговорил о старом охотнике радист-перехватчик:

— Иван Ильич, у нациков паника в радиоэфире! Говорят, что у террористов, то есть у нас, появился некий черный снайпер, который работает по ночам, смело ходит по «серой зоне» и валит безбожно их личный состав. Бьет этот молодец бандеровцев аккурат в глаз. Почему только в глаз? Черт его знает… видно почерк у него такой!

 И тут штабные вспомнили про старика. Начальник разведки доложил: — Как ушел он от вас, Иван Ильич, в «серую зону», так мы его и не видели, хотя продукты и воду берет из тайника регулярно.

Командир батальона обрадовался: — Значит батя кошмарит, больше некому! А я в нем сомневался! — и пояснил: — Привык дед зверя в глаз бить, чтобы шкурку не портить, вот и не изменяет своей привычке.

 Вояки киевской хунты раскусили, что у ополченцев появился охотник-промысловик. Пятеро добровольцев из батальона «Азов», которым командир пообещал вознаграждение, ходили по передовой в поисках «лежанок» деда и ставили растяжки, но вместо денег они получили смерть от старого охотника.

 Старик спал днем в подвалах и под крышами полуразрушенных домов, а ночью вел неравный бой с иностранными снайперами.

 Как-то под вечер, меняя позицию, дед заметил, что на одном из домов блеснула оптика. И тут же мощная пуля прошила ватник и слегка зацепила руку, чуть ниже плеча. Ощутив прилив горячей волны сочащейся крови, старик понял, что началась охота и на него. Он решил дождаться темноты и, во что бы то ни стало, уничтожить обидчика. Прикинувшись убитым, охотник начал высматривать лежбище вражеского снайпера. «Нужно менять позицию, он где-то на крыше… Снайперы любят находиться наверху, чтобы все видеть», — подумал дед и, когда стемнело, перебрался на чердак двухэтажного здания школы. За всю ночь, чтобы не выдать себя, иностранец ни разу не выстрелил.

 Под утро, протирая воспаленные глаза, старик с ненавистью пробурчал: — Значит, дуэль решил устроить, вражина!

 К полудню старый охотник все-таки выследил врага. Он лежал на чердаке дома, под полусогнутым листом кровельного железа, укрываясь от осеннего дождя. Старик бы и не заметил его, если бы иностранного снайпера не выдала дурная привычка, он покуривал гашиш. Раз в два часа дед улавливал в оптику легкую синеватую дымку, поднимавшуюся над кровельным листом и сразу уносимую ветром.

— Вот я и нашел тебя, фашист! Без наркоты не можешь?! — с торжеством воскликнул он.

Но убивать, просто так, прострелив кровельный лист, старик не хотел. У охотников на пушнину так не принято. Если бить, то прямо в глаз – это наверняка.

— Куришь ты под железом, а оправляться придется тебе из-под него выползать, — прошептал старик и принялся ждать.

 Только к вечеру снайпер вылез из своего укрытия. Старому охотнику понадобилось три секунды на прицеливание с задержкой дыхания, и пуля пошла в цель. Враг был сражен наповал в правый глаз.

— Ну вот, специалист, я тебя и достал, — устало произнес дед.

 Старик в штабе появился измученным; похудевший, с грязной щетиной на щеках и воспаленными глазами от недосыпания.

— Все, начальник, снайперы беспокоить не будут, — произнес он, тяжело опускаясь на стул.

— Лихо ты с ними расправился, батя, даже не ожидал! У нациков в эфире страшная паника, только и говорят о черном снайпере! — радостно воскликнул командир, а затем спросил: — Как твоя фамилия… имя, отчество?

— Соколов Виктор Степанович. А зачем тебе это?

— Буду ходатайствовать, чтобы тебя орденом наградили.

— Я не за побрякушками на передовую ходил, а фашистов бить. Возможно в этой битве весь смысл моей жизни, — нахмурился дед и направился к двери, бросив на ходу: — Трудно будет, вызывай! Знаешь, где я живу!

— Спасибо, Виктор Степанович! — крикнул в след командир.

— Кушайте на здоровье! — грубо ответил старик, закрывая двери.

«Ну и характер! Да это и понятно, сибиряк, всю жизнь в тайге. Но на таких, как он, русский мир держится», — с теплотой подумал командир и улыбнулся.

 К дому старого охотника подъехал военный «УАЗ». Четыре офицера, подергав закрытую дверь жилья, встали в недоумении. Один из них, заметив в соседнем дворе старушку, обратился:

— Бабушка, как нам увидеть Виктора Степановича?

— А зачем он вам? — спросила женщина, подойдя к забору.

— Приехали орден ему вручить от министерства обороны ДНР.

— Умер Виктор Степанович, две недели прошло, как похоронили, — скорбно произнесла старушка, вытерев ладонью набежавшую слезу.

— Как умер?! — опешил один из военных. Это был командир батальона.

Оправившись от услышанного, Иван Ильич попросил:

— Расскажи мать, как это произошло?

— Простудился он сильно. Сказал, что на охоте был. Холодный дождь через день льет, а ему, как пацану, охота понадобилась, которая оказалась последней. Пришла, а у него температура за сорок. Отвезли в больницу, там и умер. Двухстороннее воспаление легких. Можно сказать сгорел.

Закончив рассказ, старушка полюбопытствовала: — А орден-то за что?

Командир батальона строго посмотрел на женщину и ответил: — Виктор Степанович не на охоте был, а геройски бил врагов в Широкино. За это его наградили орденом!

Борис Гребельников. Родился в г. Омске, проживает в г. Донецк. В апреле 2014 г. участвовал в захвате и удержании зданий ОГА г. Донецка и г. Мариуполя.

Три майора

I

Май 2014 года. В пяти километрах от российско-украинской границы произошли события, которые не вошли в хронику информационных лент мировых или региональных агентств. Но могли привести гибели более сотни людей, часть из которых была дети. На сцену событий было выведено несколько героев, за спинами которых стояли демоны и ангелы. Часть из них улыбалась, на лицах других уже был оскал, в предвкушении жертв и крови.

Украинские телевидение и радио говорили о начале оккупации со стороны страны-соседа и вправе дать вооруженный отпор. Но местные жители не могли понять, почему украинская артиллерия обстреливает их мирные украинские города и села. Авиация, обязанная помогать отражать нападение внешнего врага, бомбила больницы и школы на территории своей страны. Поставив «клеймо» террористов на жителей региона, руководство страны списало со счетов, пенсионеров, инвалидов и детей деньги, которых были направлены на проведение войны. Практически полное перекрытие внешней границы и блокирование территории внутри страны, ограничило поступление на Донбасс продуктов питания, медикаментов и ГСМ. Еще не было гуманитарных конвоев и каждый город, разрозненные подразделения ополчения сами решали проблемы выживания.

Все было очень просто, в одном месте, в одно время собралась люди, которые по внешним признакам ничем не отличались друг от друга. Но на плечах одних, были руки светлых сил, а других в спину подталкивали когти нечисти. И в этом не было ничего странного, если бы не тот факт, что они были разделены на две враждебные группы, только с одной целью — «Невинная кровь детей должна стать толчком к началу большого кровопролития». Каждая, из групп, готова была применить оружие. Невидимый режиссер вывел на сцену трех основных героев. Они и решили судьбу всех присутствующих, выступавших не в роли массовки, а бывших заложниками ситуации.

История не сохранила имен главных героев, но достоверно известно, что каждый из них окончил военное училище и давал присягу защищать Родину и свой народ. Происходящее на территории Донбасса не входило в рамки разумного, но два из них считали всех местных жителей сепаратистами, а третий взял в руки оружие, чтобы защитить свою семью и близких от уничтожения.

Один осознавал, что деньги, потраченные на его обучение и карьеру родителями, уже не будет возможности вернуть. Кроме нищенской пенсии семье, государство ничем не поможет. А Смерть, наточив косу, придет и за его родителями, которые, последнее время, не отличались пышущим здоровьем.

Второй решил, за счет последних событий, продвинуться по служебной лестнице и поправить свое финансовое положение.

Третий начинал служить еще при Союзе и знал, что такое долг и честь. За его плечами было участие в ликвидации массовых беспорядков в Закавказье, Средней Азии. Он, имея боевой опыт, осознавал, что происходящее задумано и финансируется не местными правителями, а заокеанскими «друзьями». Основной задачей этой войны является дискредитация и ослабление соседнего государства, ранее бывшее Великой империей, и которое никогда не удавалось поработить внешнему врагу.

Майор погранвойск Украины

 Он родился в Харькове. В городе, который говорил и думал на русском, помнил свою историю. В городе чтили его основателей, помнили о жертвах оккупации, и уважали соседнее государство. Большая часть города и региона имели в нем родственные и дружеские связи. Но пришло время, когда в городе вместо привычных государственных стягов, сначала изредка, а потом все чаше стали встречаться черно-красные флаги. Вместе с их чернотой, в городе появились нелюди, которые грабили и убивали. Обвинения в том, что президент соседнего государства виноват во всех мыслимых и немыслимых грехах, и просчетах местного руководства, сначала были смешными. Но потом стало понятно, что все сошли с ума — люди, правительство, государство. Было не понимание и пустота. Не понимание происходящего и пустота от того, что ничего нельзя изменить.

После окончания училища и распределения, было предложено преподавать, но за это потребовали определенную сумму. Размер ее шокировал родителей и стал не преодолимой преградой для начала успешной военной карьеры. Не найдя финансов, дача и машина отцом-отставным подполковником, уже были проданы, для оплаты учебы и сдачи сессий, сделан выбор службы на востоке страны.

 Погранотряд был расположен в небольшом шахтерском городке. Местные жители относились к пограничникам радушно, но помощи, на которую рассчитывали стражи границы в борьбе с контрабандой и нелегальной миграцией, не оказывали. Регион был депрессивным, практически все угольные предприятия, делающие ранее район процветающим, были закрыты. Большая часть населения выехала на заработки, а оставшиеся пытались выжить в это сложное время, в том числе занимаясь контрабандой и помощью нелегалам.

Дослужившись до майора, получил должность начальника заставы. В начале службы было трудно. Были времена, когда солдатам срочной службы не хватало еды, и они просили родителей привезти или прислать продукты. Но затем, все изменилось как по мгновению волшебной палочки. Выдали отличную по качеству и практичную форму. Поступили новые внедорожники, специальная техника и радиосредства. Было единственное требование – перекрыть границу и получить максимальную информацию о соседней стране. Информация была необходима для провокаций, которые рекомендовало и требовало проводить вышестоящее командование.

 Наряды доложили, что в непосредственной близости от границы, в пионерском лагере появились вооруженные люди. При попытке ее проверить, пограничный наряд на автомобиле был обстрелян. Был тяжело ранен проверяющий из Киева. Хирурги местной больницы спасли ему жизнь, несмотря на его проклятия, на украинском языке, но он, скорее всего, остался калекой. Маленькая по размеру пуля АК-74, наделала большой беды, повредив несколько внутренних органов. После этих событий отдано распоряжение вести наблюдение на значительном удалении или с помощью дронов. Большой наглостью был факт того, что командир незаконного-вооруженного формирования приехал к начальнику отряда, для проведения переговоров. На требование выдать стрелявших бандитов следственным органам, последний ответил, что конфликт произошел по вине украинских пограничников. Для не повторения ситуации, запрещено приближаться к лагерю, тем более с оружием. При оставлении служебной машины в городе у рынка, местные порезали шины. Украинских пограничников начали воспринимать как оккупантов. Принято решение всех перевести на казарменное положение.

На стажировку приехал взвод курсантов третьего курса. Поразило наблюдение – они ничего не умеют. Как слепые котята бьются лбами и постоянно мешают. Какие будущие офицеры? У них молоко на губах не обсохло. По приезду у местных купили домашнего вина. В казарму, от последствий, несколько дней войти было нельзя.

 В штабе по приказу начальника отряда, на крышу посадили снайперов, в окна выставили пулеметы, якобы для острастки местных. Но это послужило для них красной тряпкой. От здания до бетонного забора три метра, за которым мертвая зона, что позволяло не заметно подойти. В окна бросали камни, все ждали когда бросят гранату или выстрелят из гранатомета. В Луганске уже идут бои в районе погранотряда. Все волнуются за друзей. На телефонные звонки, на мобильные телефоны уже не отвечают.

Сообщили, что в нескольких километрах от заставы напали на радиолокационную станцию. Солдат разоружили, станцию сожгли. Кроме пограничников, вооруженных представителей Украины в регионе нет. Из-за постоянного напряжения курсант пытался покончить собой. Местные контрактники перестали выходить на службу. Перед уходом сообщили, что в городе, для его защиты, создается ополчение. Это происходит во всех близлежащих городах. Люди сошли с ума. Украина не желает им зла, власть поможет и защитит суверенитет.

Граница осталась без присмотра. На пропускных пунктах появились ополченцы, которые пытаются создать подобие погранслужбы. Обидно, но это первые признаки государственности сепаратистов.

Удивительно, если бы отряду перекрыли воду, то он сдался бы через несколько дней, но «сепары», так стали называть местных, этого не сделали. Не отключили они и электричество. Имеется радиосвязь и интернет. Киев ежедневно обещает помочь и требует держаться. По электронной почте прислали обязательства о том, что в случае самовольного оставления части, передачи оружия, всех будут судить по законам военного времени, а в отношении родных будут приняты репрессии. К родителям уже приходили, якобы из военной прокуратуры. Два типа одетые в гражданское, со слов матери быковатого вида, сказали, что если произойдет глупость – спалят дом. Мать, с сердечным приступом, забрала скорая помощь. Отец достал из сейфа охотничье ружье, которое лежало без дела несколько лет, и пообещал, что в случае их следующего прихода, прострелит ноги.

Закончились продукты. Начали покупать их у местных жителей. Цены астрономические, но они отвечают, что цены повысила Украина. Закончилось топливо, на заправках бензина и газа нет. У дороги местные контрабандисты продают втридорога и то не всегда. Если в военной форме, то откажут. Приходится переодеваться в гражданскую, чтобы купить продукты или канистру бензина.

Проводят постоянные совещания. Говорят, что Киев выслал нам сопровождение и договорился о том, что нас выпустят из города. Договорится сейчас – это оплатить услугу. Оплатить можно всем, что необходимо местным. Горючее, камуфляж, оружие, боеприпасы и менее всего востребована гривна. Пошел большой спрос на рубли и доллары.

Дали команду собрать семьи. Через несколько часов колонна начнет движение в сторону Старобельска. Боже спаси нас!

Майор украинской госбезопасности

 Срочно отозвали из отпуска. Трудно было объяснить жене, что это долг, что идет война. Устроила истерику, сказала, чтобы увольнялся. Заместитель начальника управления на коротком совещании довел информацию о необходимости сопроводить колону пограничников с территории, контролируемой сепаратистами на нашу сторону. По легенде, наша группа является журналистами международного агентства. Но ее целью является не безопасность пограничников и их семей, сохранность оружия и боеприпасов, а наоборот – необходимо создать условия, которые бы привели к дискредитации соседней страны, доказали участие в конфликте регулярных войск, к человеческим жертвам.

Начальник управления заверил, что в случае успешно выполненной операции всех ждет повышение по службе, большая денежная премия и отпуск на два месяца. В случае чего, обещали помочь семьям.

Выдали документы прессы, экипировку, средства шифрованной связи. Особенностью было то, что каждому участнику группы выдали взрывные и стреляющие устройства, закамуфлированные под бытовые предметы – мобильные телефоны, фонарики, нетбуки.

Самолетом перебросили в Харьков. Автобусом группа доехала до Белгорода, затем до Изварино.

На оккупированной территории отметили небольшое количество людей в камуфлированной форме одежды. Вооружена только незначительная часть из них. По расцветке камуфляж украинский, оружие, как правило, охотничьи ружья. Не очень то они похожи на регулярные войска РФ.

В магазинах все есть, но очень дорого. К оплате принимают рубли, доллары, гривну берут с неохотой. У кассы висят объявления о том, что людям в военной форме алкоголь не отпускается. На украинской стороне употребление алкоголя, наркотиков военными считает обыденностью. Никого не удивишь сообщениями о том, что пьяный водитель на БМП въехал в группу людей на общественной обстановке, пьяные атошники кого-то убили или устроили стрельбу в центре города. Страна сошла с ума.

Перед отъездом звонила жена и сказала, что принесли повестку из военкомата. Требуют явиться для призыва в АТО. Бред! Хотя в этой стране ничему не надо удивляться.

В погранотряде все взведенные. Поразило большое количество детей, их больше трети. Да и курсанты – практически школьники. Ящик с оружием еле подняли шестеро.

Провели по мобильному телефону переговоры с Луганском. После решения формальностей, дана команда на подготовку к выезду.

Перед посадкой в автомобили, группе дан краткий инструктаж. После окончания активной фазы операции, каждый должен избавиться от документов, специальных средств и самостоятельно выбираться из района. Перейти нелегально границу, добраться до Белгорода. В пригородном мотеле ждать документы и приказа на возвращение. Создается впечатление, что это дорога в одном направлении.

Майор ополчения

 В 1989 году он окончил военное училище, где получил прозвище «Венгр». Успел послужить на офицерских должностях в СССР, РФ и Украине. Развал страны, которую ранее не только боялись, но и уважали, создание государств, которые были ранее единым целым, вызвало не понимание. А появление границ, которые разделили не только страны, но и судьбы, оставило след в его сознании. Но он был офицером и служил, там, где была Родина.

Начало очередного Майдана, критиковал и объяснял окружению, что это делается по заказу внешних врагов, и к хорошему не приведет.

Он не сразу взял в руки оружие. Но когда на телефонный номер, закрепленный к СМС рассылке судебной власти Украины, пришло сообщение о предъявлении обвинения в государственной измене, он понял, что обратного пути нет. С началом протестных событий в Луганске, была утрачена связь с дочерью. Несколько дней поиска и наблюдения за событиями, позволили сделать вывод, что все возникло спонтанно. Единого штаба и управления не было. Вооруженные люди, засевшие в захваченном здании СБУ, используют митинг с мирными жителями возле его стен, в качестве живого щита. В толпе он неоднократно замечал людей, ведущих скрытую фото- и видеосъемку. События позволили спецслужбам Украины выявить всех активных граждан, не согласных с ее политикой. Занимаясь поиском дочери, майор был в наиболее «горячих» местах, что сторонним наблюдателям могло показаться подозрительным. В последующем оказалась, что дочь всего лишь выехала из города в гости к матери.

Вернувшись на малую родину он возглавил отряд ополчения. Пытаясь организовать взаимодействие с другими отрядами, объехав регион, был раздражен и поражен ответами местных «Чапаевых». Доводы, что по одиночке быстрее разобьют, не воспринимались серьезно. Все считали, что войны не будет и необходимо защищать только свое, не уходя из своих городов и станиц.

Время «Ч»

 Они встретились в одно время в одном месте. Каждый должен был выполнить свою миссию.

Майор ополчения, организовав засаду, оставив оружие, вышел к колонне украинских пограничников для переговоров. Увидев детей, отказался от нападения и отдал приказ на отход отряда.

Майор пограничник, держа РГД-5 уже посиневшими пальцами, плохо ориентировался в происходящем. Хотел одного – домой к маме, чтобы все быстрее закончилось.

Майор СБУ, нажав кнопку дистанционного устройства, не понимал, почему не произошло взрыва. Сожалел, что не стал быстро полковником.

В этот раз Бог и судьба решили все за них. Встретятся ли они когда-либо, не знал никто. Но Режиссер уже начал подготовку к очередному акту «кровавого спектакля»...

II

Старобельск. Майор пограничник Украины.

Расстояние чуть более трехсот километров колонна прошла за двое суток. Двое суток, превзошедших, по совокупности, по испытаниям, пройденными за всю жизнь. Угроза нападения, голод, отсутствие сна. И вот они добрались до территории, контролируемой Вооруженными Силами Украины. Он мечтал, что трудности окончатся, с прибытием в конечный пункт. Но оказалось, что они только начались. Майор сразу был арестован военной прокуратурой и помещен в изолятор временного содержания. Ему предъявили обвинение в государственной измене. На заданные вопросы, почему перестал выставлять наряды на участок государственной границы, не вывез документы заставы, где осталось не достающее оружие, вразумительных ответов не дал. Допросы продолжались с утра до вечера. О смене времени суток он мог только догадываться. В камере освещение и окно отсутствовали, а на допрос его водили в наручниках, и в светонепроницаемой повязке.

 Через месяц ему сообщили, что жена подала на развод, а мать скоропостижно скончалась. Затем его перевезли этапом в Харьков. Следователь вынес подписку о невыезде, сообщив, что единственная возможность искупить вину – смыть ее кровью на Восточном фронте.

Практически через весь город он шел пешком. Увидев родительский дом, оцепенел. Дома не было, о его нахождении, напоминала только каминная труба в центре пепелища. Камин был семейной реликвией, очагом, у которого любила собираться вся семья долгими зимними вечерами. На стенке камина была нарисована корявая фашистская свастика. Расспросив соседей, установил, что на родителей было совершено нападение неизвестных, которые спрятали лица под «балаклавами» и были одеты в черную униформу. Отец в целях самообороны сделал несколько выстрелов из охотничьего ружья, мать во дворе потеряла сознание. После этого нападавшие люди, бросив несколько бутылок с зажигательной смесью, наблюдали за происходящим издали. Прибывшие бригады скорой помощи и пожарных к дому допущены не были. Отец, в надежде спастись, выбежал из горящего дома и был застрелен. Бывшая жена, похоронив родителей, уехала из страны. Он не посыпал голову пеплом, не вынашивал планов мести, но черная пустота сжала не только сердце и мозг, но и липкой массой начала поглощать душу. Вечером, заперев запасной и основной выходы пивного бара, где любили отдыхать волонтеры батальона «Харьков», бросил в зарешеченные окна, три бутылки с зажигательной смесью. Желание умереть, не давало ему покоя, но он решил жить, чтобы уничтожать коричневую и черно-красную чуму.

Алчевск. Майоры ополчения и СБУ

Прибыв в город, майор ополчения организовал комендатуру, в обязанности которой было вменено поддержание общественного порядка. Установив, что в здании городского отдела СБУ ежедневно проводятся совещания, оперативная связь используется для доклада информации в Киев, принял решение о его штурме.

Утром бронированные двери здания были сорваны при помощи троса, привязанного к автомобилю «Урал». В кабинетах были найдены документы, подтверждающие проведение разведывательной и подрывной деятельности спецслужб Украины против молодой независимой республики.
Майор СБУ, которому мечта о погонах полковника не давала покоя, доложил о неудаче с пограничниками командованию. После громогласного разноса получил указание возглавить переворот в городе.

Акция была назначена на следующий день. Но опять, что-то пошло не так. Здание городского отдела было захвачено. Контакты членов местной организации «Правого сектора» остались в сейфе начальника. Но не поправимым ударом, стал факт того, что три тайника с оружием, предназначенных для переворота, были найдены и захвачены ополчением.
По городу прошли аресты резидентуры, те, кто избежал ареста, выехали из региона. Осознав, что встретился с сильным противником, но, не желая быть побежденным, майор СБУ потратил ночь для изготовления самодельного взрывного устройства. Автовокзал города был отправным пунктом, который связывал маршруты двух независимых республик. Взрыв на его территории мог бы иметь широкий резонанс, который списал бы предыдущие неудачи.
Заложив СВУ с тыла здания и приведя его в боевое положение, он поспешно покинул территорию.

 Но взрыва опять не произошло. Венгр, прибыв с группой, по сигналу о действиях подозрительного лица, организовал обезвреживание бомбы на автовокзале.
 Демон и ангел, руководили и направляли героев. Очередной раз светлые силы одержали победу. Но чем закончится их следующая встреча, не знал никто.

III

Майор пограничник

Перебравшись через границу, которая со стороны Украины, напоминала твердый сыр, изрытый отверстиями контрабандистов и проходимцев разных мастей, майор начал путь в новую жизнь.

Двигался вдоль пограничной полосы, в надежде быть задержанным российскими пограничниками. Если у сыра, чем больше отверстий, тем он вкуснее, то к пограничной линии, изрезанной «окнами» контрабандистов, это подходило слабо. Ему удалось добраться до пограничного поселка, где поменяв у таксистов гривны на рубли, перекусил пирожками у автостанции, и сел в автобус, направляющийся в Ростов.

Сойдя на трассе, он добрался до Донецка и полями пошел в направлении заставы, которой ранее руководил. И опять ему повезло, зная расположение российских постов, ловко их обошел. Выйдя к заставе, был удивлен, что ничего не изменилось. Здание и инженерные средства не были разрушены и остались в целости. Над заставой развевался трехцветный флаг, похожий на российский. Обратившись к часовому на входе, вызвал начальника заставы, которому поведал свою историю. Начальником заставы оказался один из местных контрактников, который ранее был у него в подчинении. Майору стало неприятно. К своей должности он шел много лет, проходя испытания, а другому все досталось просто так.

Вызванные представители органов безопасности непризнанной республики отвезли его в Луганск и поместили в изолятор временного содержания. В отличие от украинского изолятора, в камере было окно с форточкой, через которую поступал свежий воздух. На окне была решетка, но она не раздражала майора, ведь ему по освещению улицы, удавалось контролировать смену дня и ночи. Трехразовое питание состояло из нескольких блюд. Постоянное наличие воды в умывальнике и возможность принять душ раз в три дня, говорили о соблюдении не только санитарных, но и норм человеческих отношений.

Неделю его опрашивали. Майор, который служил на Донбассе несколько лет, отметил, что говор у сотрудников местный. Никто из них не окал или не говорил слов, которые бы выдали в нем представителя ФСБ РФ. После чего ему предложили дать интервью итальянскому журналисту, который готовит репортаж о событиях на Донбассе. Очередной раз начав свое повествование, с удивлением подумал, что итальянец очень похож на одного из цыган Краснодона, до войны занимавшегося нелегальной переправкой мигрантов в Украину. Относительно хорошее знание русского языка итальянцем и разговорный английский майора. Позволили им проговорить больше трех часов. На вопрос о своем будущем, майор не раздумывая ответил: — «Месть фашистам».

На следующий день его пригласили в кабинет, где присутствовали несколько мужчин, одетых в дорогие костюмы. Наличие часов и телефонов, известных марок, говорили, что это не рядовые сотрудники. Ему предложили возглавить подготовку специалистов для пограничной службы, однако, он отказался, мотивируя свои действия желанием активной борьбы с людьми, которые уничтожили его близких.

Оформление документов и направление в одно из военных подразделений, так называемой Народной милиции, в качестве командира взвода, заняло сутки. Прослужив две недели и убедившись, что местный военный «дурдом» ничем не отличается от украинского «порядка», он принял для себя решение.

Раннее утро. Часовые двух сторон дремали, сломленные ночным дежурством. Взяв с собой несколько гранат, пополз в направлении украинских позиций. Изучение местности, позволило ему, используя складки, подобраться к блиндажу. Из него раздавалась негромкая речь, кого-то, докладывающего обстановку по радиостанции. Была возможность спокойно забросать блиндаж гранатами и уйти, скрываясь в утреннем тумане, но не было желания быть убийцей и хотелось совершить возмездие.

Бросив одну из гранат, в окоп, майор из пистолета застрелил четырех украинских вояк, которые в исподнем, пытались найти спасение с наружи и попадали под пули. Слева раздалась автоматная очередь. Осознав, что осталось мало времени, ворвался в блиндаж, предварительно достав из гранаты чеку. Тут же был сбит с ног. Несколько военнослужащих во главе с офицером принялись его избивать. Последнее, что он увидел – это была яркая вспышка…

Дальше была темнота, из которой по коридору, к нему на встречу шли и улыбались отец и мать.

В этот день он был объявлен в розыск как самовольно оставивший часть. Украинские новостные каналы сообщили, что, в результате неосторожного обращения с оружием, ранен один военнослужащий.

Майор СБУ

 Проиграв очередной раз, понимал, что с возвращением в Украину, его будут ждать только неприятности. Просил провидение облегчить его участь. Зайдя в магазин, купить сигарет, встретился глазами с человеком в военной форме, который выходил из магазина. Военный сел в джип без номеров и уехал. Его колючий взгляд не давал украинскому майору покоя.

Приняв решение, пока не возвращаться, задумал найти себе временное укрытие. Разговорившись с продавщицей, с радостью, узнал, что она разведена и не прочь наладить отношения с состоятельным мужчиной. Начал строить планы на вечер, которым не суждено было сбыться.

В магазин ворвалась группа военнослужащих, которые грубыми окриками и ударами прикладов автоматов, положили всех присутствующих на пол. Связав майора, бросили его в полу-грузовой камуфлированный «Форд». Движение по разбитым дорогам не доставило удовольствия. Судя по приближающейся канонаде, они ехали в сторону линии разграничения.

Его бросили в подвал. Удивление вызвал тот факт, что его не обыскали на предмет наличия оружия. Опознавательных знаков на форме или отличий воинских званий он у нападавших не заметил. «Значит, действуют не профессионалы»: — подумал майор.

На следующее утро, сильно голодного и злого, его привели на допрос. Руководил им мужчина, которого он встретил на входе в магазин. Подчиненные называли его «Бобром». Он рассказал, что, по имеющейся у него информации, у майора есть определенная сумма денег. Однако они его не интересуют: -» Если есть желание оказаться на свободе, то должен предоставить выкуп». В голове майора созрел вероломный план. Сообщив, что является руководителем коммерческой структуры, зарегистрированной в Киеве и имеющий филиал в регионе. Его приезд был связан с желанием вывезти двухмесячную выручку. Однако был задержан подразделением Венгра, бойцы которого ограбили его. В доказательство предоставил визитку, которая ему была вручена в качестве подтверждения одной из легенд при отходе. Была озвучена сумма, позволившая безбедно прожить в купленном коттедже в Европе несколько лет. Осознавая, что проверить эту информацию не возможно, у «Венгра» однозначно будут денежные средства, необходимые для жизнедеятельности подразделения.

«Бобер» задумался. Он не желал ссоры с «Венгром», но желание быстрого обогащения победило в этом споре. Дождавшись, когда тот выехал с небольшой группой в соседнюю республику для переговоров об образовании Новороссии. «Бобер», используя связи в местных военных органах, арестовал его. Выплатив помощникам бонус из захваченных денег, «Бобер» покинул зону военного конфликта и выехал в Крым, где приобрел себе маленькое кафе и дом.

Майор отдал оставшиеся у него деньги заместителю «Бобра» и выйдя на свободу, продумал план возвращения. Судя по близким разрывам снарядов, линия разграничения находилась примерно в десяти километрах. Направившись на звук канонады, думал, что он будет говорить в Киеве, желание получить внеочередное звание, не давало ему покоя.

При попытке пересечь поле, когда до окопа с украинским флагом оставалось не более пятисот метров, он подорвался на фугасе. Заряд был оставлен польским наемником, который ненавидел всех — русских, украинцев, евреев, считая их виноватыми в экономическом кризисе и потери им работы.

В последние секунды жизни майор не увидел ничего. В этот момент его мать, глядя в окно однокомнатной квартиры старого пятиэтажного дома, схватилась за сердце, прошептала: «Сынок» ...

Майор ополчения «Венгр»

 Выйдя на финишную прямую повествования, автор «похоронив» двух основных героев из троих, обязан, по стилю жанра, помочь оставшемуся и сохранить его. Однако это может остановить читателя, который насытившись негативом, пойдет играть в онлайн-игру или смотреть очередную мыльную оперу по ТВ. Не все так просто!

«Венгр», осознавал, что внешние и внутренние враги не простят ему произошедшего в Алчевске. Попав в западню, сожалел, что доставил неприятности подчиненным, которые его сопровождали.

В период нахождения под арестом, ему довелось встретиться с «Бабаем», а после освобождения со «Стрелком». Вернувшись домой, поразившись тому, что произошло за несколько месяцев, от участия в боевых действиях отошел.

Он был счастлив тому, что остался жив, что вновь увидел своих любимых жену и дочку. Радовался солнцу и птицам, чье щебетание ему чудилось в период длинных допросов. Радовался тому, что вновь пригодится своей Родине.

Судьба перелистнула очередную страницу, дав ему возможность помочь людям, уже в другой роли. Но это уже другая история...

Андрей Невский, родился и проживает в г. Перевальск (ЛНР). Участник Ополчения.

Дети войны: трагедия повторений

Донбасс 1941 год.

«Баба, а когда кончится война?» - я задаю вопрос, глядя в глаза свой бабушке. На меня смотрит суровое, морщинистое лицо и ясные, лучистые глаза бабы Тони. Мне всего пять лет, и я не знаю, что в нашей семье нельзя задавать такой вопрос потому, что ответа на него никто не знает. Мне всего пять лет, однако я уже отчетливо знаю, что такое война, смерть, голод и горе. Я знаю, что война – это когда фашисты приходят и убивают всех людей. На войне бывают самолеты, бомбы, танки, мины, пулеметы, гранаты, автоматы и они стреляют. Получается много-премного грома и дыма. Все засыпает землей, а дома ломаются. А еще я знаю, что смерть – это когда ты лежишь на земле и не можешь пошевелиться, не можешь дышать, а в глазах всегда ночь. Это страшно. Мне рассказывал про это старший брат Коля, ему 7 лет, и он много знает. Я пыталась делать как говорил Коля: лежала на земле с закрытыми глазами, не дышала и не шевелилась, но долго у меня не получалось, а мертвые – они всегда так лежат, потому, что их убили. Как тетю Лелю и мою двоюродную сестренку Лизоньку. А еще Коля сказал, что они потом станут землей, на которой вырастет трава и красные-красные цветы, как кровь. Я уже видела кровь, когда разбивала себе коленки. А еще я знаю, что такое голод. Это когда сильно-сильно болит живот и хочется кушать, но еды нет. А потом тебе маленький кусочек хлебушка, ты его съедаешь, а живот просит еще, но нельзя, потому, что больше хлебушка нет. А еще я знаю, что такое горе. Это когда живые люди долго-долго плачут над мертвыми людьми, гладят их по головам, говорят им хорошие слова, но те, мертвые люди, они все равно не встают и не уходят домой с живыми. А потом живые люди закапывают мертвых в землю и делают горку. Это называется могилка. Потом на нее приносят цветы и плачут, плачут, плачут. Мне не нравится война. Я ее боюсь. Я хочу, чтобы она поскорее ушла от нас домой, к своим фашистам. А я хочу на речку. Я хочу, как раньше, чтобы баба Тоня сложила в корзинку свой вкусный черничный пирог, взяла нас с Колей за руки и повела в гости к тете Леле и моей Лизоньке. С ней мы будем играть с куклами, смеяться и бегать за Колькой. А еще есть ароматный бабушкин пирог, перемазавшись черникой. Все эти мысли в моей голове скачут, как резвые жеребята и я, смотря в глаза своей бабушке, снова задаю свой вопрос: «баба, а когда кончится война?». Морщинистые руки обхватывают мое маленькое тельце и прижимают к груди, а губы уверенно шепчут: «Скоро, миленькая, скоро!» Где-то недалеко, разрываясь, грохочет снаряд…

Донбасс 1914 год.

«Баба, а когда кончится война?» – звенит в моей голове детский голосок. Отряхнувшись от захвативших меня воспоминаний, я гляжу в ясные, лучистые глаза своей пятилетней внучки Шурочки. Она смотрит на меня пытливо и снова повторяет вопрос: «Баба, а когда кончится война?» И как семьдесят пять лет назад, теперь уже я глажу по маленькую головку и уверенно повторяю: «Скоро, миленькая, скоро!» под звуки разрывающегося где-то рядом снаряда…

Алена Жилкина, г. Казань

«Арсений. Год без меня»

 Памяти легендарного Моторолы

Год без меня… Ну, как Вы там, ребята?

Мишаню видел… Не уберегли…

Да, тут у нас – созвездие комбатов!

Но только очень хочется земли…

Земли! С ее росой и соловьями,

Рассветом мирным, смехом малыша.

И чтоб его не вздрагивала мама,

Прислушиваясь к взрывам, не дыша.

Земли! Со снегопадами, дождями,

Со зноем, листопадом октября…

Октябрь… Год я уже не с Вами…

А как Вы там, ребята, без меня?

Вы постарайтесь встретить так Победу,

Чтоб слышали везде и даже тут.

Не зря же мы подняли знамя дедов!

Пока!

Я в карауле!

О, зовут!

16.10.2017 г., г. Донецк

«На Иверскую тут тихо»

Памяти протоиерея Геннадия Тимкова - первого духовника нашей семьи и просто замечательного человека, похороненного на Иверском кладбище, близ Донецкого Аэропорта...

На Иверскую тут тихо…

Колокола не звонят…

Лишь ветер гудит лихо,

Запутавшись в куполах.

Тут были Врата града,

Принявшие страшный бой.

Но, чтоб до такого ада…

Какой допустил «герой»?

Слезами дождь омывает

Убитый могильный гранит.

Погост панихиду справляет

И память навек сохранит.

Но не были бы дончане

Дончанами во плоти –

Стекаются прихожане

К тебе Богоматерь, прими!

И пусть их дождь поливает,

И ветер гудит в куполах!

Молебен – материален,

А значит фашизму – крах!

26.10.2017 г., г. Донецк

«Режим тишины»

На Донбассе – режим «тишины»,

По-простому так – отпуск войны.

С одного Рождества до другого

Выставляет она часового.

Ведь устала злодейка поди –

Хочет бабой побыть в бигуди,

До обеда валяться в постели.

Как окопы ей осточертели.

Жаль зимой не поедешь на пляж,

Так хотя бы снимай камуфляж,

В таз нарежь для гостей оливье,

Проведи две недели в семье.

Кучу фото наделай на память.

Обновивши вновь ветхое знамя,

Посвежевшей, вернешься опять...

На Донбассе мятеж подавлять.

Из новостной ленты: «На Донбассе вступил в силу режим прекращения огня на период рождественских и новогодних праздников с 00:00

24.12.16г. в соответствии с договоренностью, достигнутой на встрече контактной группы в Минске».

24.12.16 г., г. Донецк

«Горькое»

Как несбыточной манны

Птицы-мира ждут МИР!

Перспективы туманны,

Как туманен эфир.

Сплетни, новости, сводки –

Все мотаем на ус!

Ищем правды щепотку –

Этот вспомнить бы вкус…

Но натянуты туго

Стропы розы ветров.

И затихла округа –

Ловит эхо фронтов!

Мы еще не забыли

Запах «Русской весны»,

Но куда-то уплыли

Разноцветные сны…

14.12.17 г., г. Донецк

«Утро. Господи, помилуй!»

Утро… Господи, помилуй! Все болит… Ура, живу!

Чай зеленый, сводки с фронта – страшный сон, да наяву.

Давят Горловке на горло, да в Еленовке обстрел.

Вон, несут вперед ногами, кто доехать не успел.

Просто рейсовый автобус, просто снайпер, да зима,

Не Крещенские морозы… Снова входит в раж кума,

Разминаясь перед боем, расправляет свой штандарт.

Над иконной тишиною молча Ангелы стоят…

Просто русская рулетка, вновь кому-то не свезло.

Нынче оттепель… Разведка полем обошла село,

Да зачуяли собаки – запах дыма и табак...

Не накликали бы драку – не боится лишь дурак!

Диверсанты на задании – партизанская война…

Затаилась в ожидании вновь родная сторона…

22.01.2018 г., г.Донецк

г. Горловка, пгт. Еленовка - населенные пункты в ДНР.

Лилия Полшкова, жительница г. Донецк