1917

Кумач вывешивал на щеках

По Петрограду февраль-злодей.

Толпа хлестала свои бока

Хвостами хлебных очередей.

Мечтами грелись: весна идет!

Монарх отрекся – вся власть тузам!

Тысячелетний ломался лед,

Мосты вздымались руками «за».

Братанья всюду – и на фронтах,

О, как же радостна та пора!

Да только воздух уже запах

Предвестьем дыма и топора.

Так долго зрело вино свобод

В подвалах тюрем и крепостей,

Что без разбора крушил народ,

Не слыша собственный хруст костей

Отец – на сына, и дочь – на мать,

Ржавели кровью родной ножи…

Чтоб было правнукам что снимать

На черно-белые пленки лжи.

Гумилев

Навстречу волнам эмиграций

И волнам северного моря

(А в рундуке лежал Гораций,

С Басе и Ведами не споря),

Навстречу огненному шторму,

Где жаром книг дома согреты,

Где, придавая грязи форму,

Морзянкой пуль неслись декреты,

Он шел подтянутым фрегатом,

Открыто флагами сигналя

О том, что дорого и свято,

Что навсегда в его скрижалях.

Погон оторванные крылья

Вросли в расправленные плечи.

Отозвалось творимой былью

То слово, что казнит и лечит.

Святым Георгием крещенный

В кроваво-огненной купели

Он шел путем, бедой мощенным,

И плахи жалобно скрипели…

Пред тем, как смолкнуть, в миг последний,

Щелчком отбросив папиросу,

Он прошептал слова обедни

И «Пли!» скомандовал матросу.

Жив будешь – стань сыну отцом

Разворочен гранатой живот,

Я стону: «Старшина, отвернись!

Чтоб красивой запомнил…» А тот

Все бинтует кровавую слизь

И сквозь зубы – таким матерком,

Что на миг я поверю: жива!

Но краснеющий марлевый ком

Душит в горле любые слова.

Ладно, Рита, нет влаги для слез:

Жар внутри – да и времени нет,

Только сок иссеченных берез

Тихо капнул на мой пистолет.

И куском довоенного сна

Пред глазами – ребенка лицо.

Отомсти за меня, старшина!

А жив будешь – стань сыну отцом…

Берлин

Берлин залит дождем огня и стали,

Но детский плач был громче, чем война:

Потерянно стоит среди развалин

Там девочка немецкая одна.

А может быть, отец ее в гестапо

Служил, а мать эсэсовкой была...

Но вот она лепечет «мама, папа»

Из пулями оббитого угла.

И может, старший брат, слепой от злости,

Все ближе целит пулеметный ствол...

Но тут солдат, чьи дети на погосте:

«Огнем прикройте!» – крикнул. – «Я пошел!».

И ринулся к немецкому ребенку

Сквозь ливень из немецкого свинца,

В шинель дитя закутал, как в пеленку,

Собой прикрыл, не разглядев лица.

И вытащил – с того – почти что – света,

Солдат в зеленой каске со звездой...

И девочка спасенною планетой

К плечу его приникла головой.

Дневник Тани Савичевой

Сколько их – кто не дожил, не дошел?

Нет даже лиц.

Синим химическим карандашом –

Девять страниц.

Голод блокадный писал без затей

Буквы свои.

Девять страниц – только даты смертей

Целой семьи.

Это потом в полевых вещмешках

Их принесут

На просоленных солдатских плечах

В Нюрнбергский суд.

Это потом доверять дневникам

Станут мечты

Девочки в городе, где по утрам

Сводят мосты.

… «Таня одна…» И завыли гудки

Траурный марш.

Ангел тихонько из детской руки

Взял карандаш…

Тень журавлиных крыльев

Словно медали деда,

Солнечный диск надраен:

Небо на День Победы –

Как небеса над раем.

Реки людские в мае

Вверх устремляют русло:

Лестницей на Мамаев,

Тропами Приэльбрусья.

Там шли в атаку роты,

Вязли в тягучих глинах...

Павшими за высоты

Кладбищ полны низины...

Тем, кто навек уснули,

Белый журавль – попутчик.

Ветры свистят как пули,

Гонят седые тучи.

Тучи плывут, не зная,

Что под небесной крышей

С каждым девятым мая

Линия фронта – выше.

Гром отгрохочет медный,

Ливень все слезы выльет.

Горечь на дне победы –

Тень журавлиных крыльев.

Прощай, проклятая!

Мы уходили из Афгана на броне,

На раскаленном облупившемся металле,

И траки гусениц, подобно бороне,

В земле бесплодной след глубокий оставляли…

В бездонной сини тонут пики острых гор,

Мелькают МиГи, как серебряные блесны,

И вертолет над нами винт свой распростер

Крылами ангелов-хранителей надзвездных.

Мы со стволами, обращенными назад,

Чужой дороги досмотрели кинопленку.

Ну что же, Родина, встречай своих солдат.

Заштопай раны нам, граница, ниткой тонкой.

Мы уходили из Афгана на броне –

Непобежденными, да только без победы.

«Прощай, проклятая!» – сказали мы войне…

Не зная, что

война идет

за нами следом.