(Московская сага)

 Пожарные заканчивали свою работу. На автостоянке еще чуть дымились остовы сгоревших автомобилей. Из окон квартир дым уже не шел. Они в считанные минуты примчались на пожар и вступили в борьбу с огненной стихией. Действовали четко и слаженно. Управились меньше чем за час. Теперь им пора было возвращаться к себе в часть. Одни огнеборцы сворачивали рукава пожарных шлангов. Другие поверяли снаряжение и расходились к своим автомобилям, по традиции выкрашенным в яркий красный цвет. К этому моменту уже разъехались кареты скорой помощи. Собственно госпитализировать оказалось некого. Пострадавших было немного, да и те отделались легким испугом по большей части. Кое-кто успел слегка наглотаться дыма. Кто-то получил ушиб, или ссадину, спешно покидая свое жилище. У двух или трех человек медики констатировали вывихи рук - ног, но в госпитализации они не нуждались. Другое дело личный автотранспорт. От пожара, вспыхнувшего по неустановленной причине, пострадали несколько автомобилей. Из них как минимум, пять или шесть, восстановлению не подлежали. Это было видно, как говорится, невооруженным глазом. Машины были не дешевыми, поэтому прибывшие на место ЧП сотрудники полиции опрашивали свидетелей и пострадавших. По странному стечению обстоятельств не пострадали от пожара, или возгорания по неизвестной причины, лишь два автомобиля, и, оба, отечественного производства.

 И стражи порядка и довольно многочисленные зеваки, скопившиеся на противоположной стороне улицы, гадали: не был ли здесь умышленный поджог, или теракт? Потому никто не удивился появлению саперов, которые приступили к проверке уцелевших автомобилей на автостоянке и самого дома. Но ничего подозрительного им обнаружить не удалось.

 Зеваки, по большей части это был мелкий чиновный люд из разнокалиберных контор и офисов, все еще не расходились. Прохожий, наблюдавший за этими событиями с противоположной стороны улицы, поправил на плече ремень сумки, вздохнул и не спеша, пошел прочь. По пути к метро он вспоминал…..

 Много-много лет тому назад, когда мальчик Вова жил в коммунальной квартире в центре Москвы, регулярно с мамой и бабушкой ходил в гости к родственникам, жившим неподалеку от них, на улице, носившей имя знаменитого русского архитектора. Это был старинный двухэтажный дом, простроенный в начале ХХ столетия, а может и раньше. Родственники жили на втором этаже. Туда вела старая скрипучая деревянная лестница, когда-то покрашенная, а теперь, за давностью лет краска местами облезла. Дверь в квартиру, открывалась на общую, коммунальную кухню. От нее начинался коридор, который тянулся через весь второй этаж, разделяя жилые комнаты на две половины. Коридор заканчивался у черной лестницы. По ней можно было спуститься со второго этажа во двор, за самим домом. И Вова в детстве несколько проделывал по ней рискованное путешествие. Уже тогда он знал о существовании приведений, и темная лестница могла стать для них подходящим местом.

 Из кухни первая дверь слева открывала небольшую анфиладу комнат. В них жили родственники. Строго говоря, родственницей была только тетя Наташа, старшая сестра вовиного покойного дедушки. Она давно овдовела, детей у нее не было и жила она в семье племянника своего покойного мужа.

 Тетя Наташа занимала первую комнату, самую просторную. Ее комната была одновременно и гостиной. В углу возвышалась печь. Когда в дом провели центральное отопление, ее не сломали, и со временем она стала частью обстановки. Рядом стояло старинное черное пианино, деку которого украшали два канделябра, со стеариновым свечами. На стенах висели картины, по большей части пейзажи и репродукции. Вове, почему -то запомнилась копия «Сикстинской Мадонны» Рафаэля и увеличенный фотопортрет древней старушки с морщинистым лицом. Голова ее была покрыта платком. Он тогда не догадывался о том, что это его прародительница, погибшая в своем имении под Тулой осенью 1917 года. Кажется на пианино, рядом с какими-то безделушками, тетя Наташа держала фотокарточки в рамочках своих братьев – Сергея, вовиного дедушки и, Ипполита. Спустя несколько лет, будучи уже школьником младших классов, Вова понял, что дедушкин брат запечатлен в форме царского офицера, а сам дедушка, в дореволюционной студенческой фуражке и шинели, а может быть, в тужурке.

 Тетя Наташа привечала своего внучатого племянника. Выслушивала его детские рассказы и дарила ему что-то на память. Например, детские календарики – книжечки, размером со спичечный коробок, привезенные из Берлина в далеких 30-х, или, вырезанные из почтовых конвертов кадры из советский кинофильмов о Великой Отечественной войне – «Баллада о солдате», «Живые и мертвые», «Отец солдата». В другой раз дарила почтовые марки с нерусскими буквами и рисунком головы девушки в каком-то странном колпаке на голове. Название нерусских букв юный гость запомнил, они звучали по-русски «Репюблик Франсэ». При этом иногда произносилось имя «Ипполита во Франции».

 Следующая комната была рабочим кабинетом племянника Наталии Александровны, дяди Олега. В ней больше всего запомнился большой старинный письменный стол с таким же старинным чернильным прибором. По середине прибора возлежала фигура бурого медведя из какого-то темного металла. Кажется, с ним соседствовала бронзовая фигурка французского императора Наполеона Бонапарта, в походном сюртуке и треуголке на голове. В руке Наполеон сжимал подзорную трубу. А сам сидел на стуле, облокотив руки на спинку.

 В третьей комнате жила семья племянника. Он сам, его жена и дочь.

 Дядя тоже привечал Вову. Показывал ему модель старинной пушки и старинные книги с картинками «про войну». Как-то раз нарисовал ему нескольких средневековых западноевропейских воинов, напоминавших персонажей из козинцевской экранизации шекспировского «Короля Лир», которую об эту пору демонстрировали по телевидению. Однажды, когда Вова пришел с мамой в гости, он показал дяде Олегу новенький набор ярко раскрашенных плоских пластмассовых солдатиков, в мундирах эпохи Отечественной войны 1812 года, купленных в сувенирном киоске в музее – панораме «Бородинская битва». Дядя Олег достал с полки какие-то старинные фолианты, пролистал их и чернильной ручкой написал коротенькую справку на каждого солдата, точнее, на его род оружия – гренадер, драгун, улан, гусар.

 Когда-то, до революции, весь дом принадлежал родственникам мужа тети Наташи. Но после того как большевики «экспроприировали экспроприаторов», прежним хозяевам пришлось уплотниться. Время шло. Прежние жильцы уходили в лучший мир. Кто-то переезжал, но, даже в 60-е годы на втором этаже проживал кое-кто из потомков дореволюционных обитателей.

 Все окна анфилады, в которой жили Вовины родственники, выходили на улицу. Напротив, за старинной оградой сквозь старые деревья, виднелся фасад здания. Когда-то давным – давно это была городская усадьба знаменитого царского вельможи. В следующем столетии наследники ее продали. И еще задолго до 1917 года бывшую усадьбу занимало воспитательное учреждение.

 На тротуаре к ограде притулился павильон автобусной остановки. Автобус ходил с большими интервалами. Да и остальной транспорт редко нарушал тишину старинной московской улицы. Долгими зимними вечерами из окна можно было видеть одинокую фигуру позднего пассажира, дожидавшегося общественный транспорт у павильона.

 В 60-е годы здание за оградой занимал один из московских вузов. По воскресениям Вова со своими родителями иногда приходили гулять в парк, спускавшийся террасами к реке, за главным зданием института. Еще до войны здесь разбили небольшой стадион. Далее, какие-то спортивные площадки, и теннисный корт. Но, самое интересное было не это. За правым флигелем была стоянка для автотранспорта. По - видимому, на ней доживали свой век институтские автомобили, отслужившие срок. Больше всего Вове нравился грузовик – полуторка, потому что такие грузовики были в кинофильмах о Великой Отечественной войне. Забравшись в кабину и усевшись за руль, Вова воображал себя советским солдатом, везущим на передовую снаряды для пушек. Что бы достать до педалей, надо было сползти с сиденья и в таком положении крутить баранку. Это было не очень – то удобно, но Вова старательно крутил ее, объезжая воронки от снарядов, уворачиваясь от вражеского огня. Когда снаряды были доставлены, то с помощью отца забирался в кузов полуторки. Туда же ему передавали игрушечные автомобили, оловянных солдатиков, и боевые действия разгорались с новой силой.

 Погуляв по парку, они шли в гости к тете Наташе и ее домочадцам. Пока мама и тетя обсуждали какие-то свои новости, дядя Олег и отец Вовы обсуждали прочитанные книги о Великой Отечественной войне. Оба были ее участниками. А Вове, чтобы не было скучно, выдавали набор игрушечных индейцев. Их привезла из Берлина в середине 30-х годов тетя Наташа в подарок племяннику. Дело в том, что в 1933-1934 годах покойный муж тети Наташи был командирован из Москвы в Берлин по линии ВСНХа. Проживая в Берлине, они стали свидетелями прихода к власти в Германии национал – социалистов. Пару раз им довелось видеть А. Гитлера, когда он проезжал на автомобиле по улицам германской столицы. Встречали они и штурмовиков.

 Однако, мы отвлеклись. В наборе было примерно по ровну краснокожих воинов и бледнолицых североамериканских пионеров, конных и пеших. Фигурки людей и лошадей были раскрашены в соответствующие цвета, будь то одежда, или кожа, оружие и амуниция. Индейцы были вооружены луками со стрелами и томагавками. Бледнолицые – ружьями и револьверами. Учитывая эту деталь, можно было предположить, что они «жили» во второй половине девятнадцатого века. То есть в эпоху покорения Дикого Запада, или в эпоху позднего Фронтира. Внутри фигурок были металлические каркасы. С годами глина кое-где оказалось отбита на ступнях ног и у кистей рук. У одного бледнолицего всадника руки сохранились лишь до локтей. У лошадей были так же увечья конечностей. Но, краски с годами не потускнели.

 Еще в набор, входила игрушечная палатка, сшитая из материи, напоминающей брезент, и дерево, из того же материала, что и фигурки людей. Судя по наличию фигурки американского пионера с руками, заведенными за спину, он когда – то был привязан к этому дереву. А само дерево, было не просто растением, а деревом пыток у краснокожих, к которому они привязывали и пытали своих пленников.

 Вот ими играл в гостях мальчик Вова. Играть ему очень нравилось, потому что совсем не давно он посмотрел в кинотеатре фильм про индейцев «Сыновья Большой Медведицы».

 Как-то раз, Вова с мамой и бабушкой навещали тетю Наташу весной, на Пасху. И, хотя само слово «пасха» вслух произносилось как бы вполголоса, тем не менее, традиция пасхальных визитов соблюдалась, с поправками на советскую действительность. Ведь Вовина бабушка и тетя Наташа были знакомы еще с дореволюционных времен. И в комнате у тети Наташи на стенах висели иконы.

 Помимо приготовления куличей, крашенных яиц и творожной пасхи, у тети Наташи был еще один свой обычай. В ее комнате на этажерке стояла фигура слона, размером с небольшую собаку. Он был выполнен из фаянса или из глины, очень искусно, включая цвет кожи, бивни, глаза и складки кожи. По бокам у слона висели две плетеные корзины, из того же материала. Корзины засыпались землей. В канун Пасхи, тетя Наташа высеивала в землю зерна овса и к Пасхе они давали всходы.

 Тетя Наташа родилась в конце прошлого столетия в високосный год. А посему гостей она собирала один раз в четыре года. По такому торжественному случаю, в первой комнате раздвигался старинный стол овальной формы. Благодаря этому, его площадь увеличивалась почти в два раза. За столом рассаживались многочисленные родственники, близкие, друзья. Порой застолья сопровождались домашним концертом. За пианино садился племянник тети Наташи и начинал играть. Играл он что-то из классики. Иногда за инструмент садился его старинный друг, еще со школьной поры, и, они играли в четыре руки. При этом электрический свет выключали и зажигали свечи на деке пианино.

 Иногда, во время подобных торжеств устраивали праздничный салют. Дядя Олег, был мастером на все руки. В 1967 году, когда в СССР торжественно отметили годовщину Бородинской битвы, дядя Олег загорелся желанием сделать пушку – копию тех, что использовали артиллеристы в начале прошлого века. Ради этого, он неоднократно ездил к музею – панораме Бородинской битвы, делал замеры и расчеты. Итогом его трудов, стала модель полевой пушки 1812 года. С настоящими колесами, лафетом, стволом. В нескольких миниатюрных бочках хранился порох. Пушку ставили на пол. Наводили на старую дверь, заряжали порохом и маленькими железным шариком, после чего производился выстрел. Салют вызывал восторг у гостей!

 Казалось, что так будет всегда. Годы проходили незаметно. Вова пошел в первый класс. Потом из начальной школы он перешел в среднюю. С мамой и бабушкой он по прежнему, ходил в гости и тетя Наташа – худенькая старушка, невысокого росточка, с чуть заметным монголоидным разрезом глаз, как это было у ее родни, навещала их в коммунальной квартире неподалеку от Красных ворот.

 Не надо думать, что жизнь в старом доме замерла в далеком прошлом. В комнатах, где жили вовины родственники, было радио, точнее, радиоточка. Со временем появилась и новинка советской бытовой техники – черно – белый телевизор. Был и проигрыватель. Именно на нем Вова впервые услышал пластинку с песнями В. Высоцкого, а спустя еще некоторое время музыкальную новинку – пластинку с песнями из мультфильма про Бременских музыкантов. Этот мультик имел оглушительный успех у детской, да и не только детской аудитории Советского Союза.

 Но в 1971 году было принято решение расселить старый дом. Начались сборы вещей и прочие хлопоты. Как-то в начале учебного года, дело было в сентябре, после уроков Вова зашел к тете Наташе. Ему нужно было забрать книги, которые она хотела оставить ему в подарок. Это была повесть Д.А. Фурманова «Чапаев». Издание 1937 года оказалось проиллюстрировано не рисунками художника, а кадрами из одноименного кинофильма братьев Васильевых. Другая книга, с точки зрения гостя была мало ценной. Это был орфографический словарь довоенного издания. Вова не относился к тем людям, кто обладает врожденной грамотностью. Помимо книг, в подарок досталась сумка от противогаза защитного цвета. На лямке химическим карандашом была написана фамилия владельца. Она сохранилась у тети Наташи со времен Великой Отечественной войны. Осенью 1941 года жильцы дома дежурили на крыше своего дома, готовясь гасить зажигалки – так назывались зажигательные бомбы, которые немецкие летчики сбрасывали на Москву. Тогда же немецкая авиабомба угодила в здание церкви, стоявшей в начале улицы. Церковь закрыли еще за несколько лет до войны. В ней размещалась типография. Пробив крышу, бомба не взорвалась. Тетя Наташа, ее племянник, соседи, дежурили на крыше по ночам. Вот об этом и напомнила старая подсумка от противогаза.

 В знакомой комнате все говорило о предстоящем переезде. Старая печь и черное пианино с подсвечниками, овальный стол и диван пока еще стояли на своих местах. Но часть обстановки уже отсутствовала. Стулья были не то чем-то обернуты, не то накрыты чехлами. Часть вещей была сложена на полу. Обстановка чем-то напомнила дом мальчика Сережи из одноименного детского фильма. Вот так были собраны вещи, когда уезжали Сережины отчим, мама и новорожденный братик Леня. Они уезжали в далекие и загадочные Холмогоры. Сережу родители оставляли под присмотром стариков до весны. Сережа бродит по опустевшим комнатам и слезы наворачиваются у него на глазах.

 Но Вова в тот день этого, скорее всего, не понимал. До него не доходило осознание того, что больше он в этот дом не вернется. Никогда.

 Как обычно, Вова рассказал тете Наташе свои новости, поблагодарил за подарки и отправился домой делать уроки. Спускаясь по старой скрипучей лестнице со второго этажа, как это проделывал десятки раз, он не отдавал себе отчета в том, что это последний визит в дом тети Наташи.

 Спустя несколько недель родственники переехали на новую квартиру. Она оказалась в 14-этажной башне на далекой московской окраине. Метро туда не провели. Добраться можно от Таганки и этот путь занимал около часа. Другой маршрут был не менее сложным. Надо было ехать с Казанского вокзала до нужной станции электричкой. И уже от станции, расположенной по Казанской железной дороге, идти пешком. Около получаса. В первой половине 70-х годов пристанционный поселок, через который шли в гости, или из гостей, еще сохранял черты подмосковного пригорода.

 В свой срок родственники справили новоселье. Спустя некоторое время, отпраздновали день рождения тети Наташи, сопровождавшийся домашним концертом и пушечным салютом, совсем как на старой квартире. Надо сказать, что дядя Олег весь свой отпуск потратил на то, что бы максимально сохранить старую обстановку, перевозя ее частями на новую квартиру. Вплоть до бронзовых дверных ручек и шпингалетов. Благодаря этому, дух прежнего жилья удалось сохранить. На полках теснились золоченые корешки томов Брокгауза и Эфрона. Свое место заняло пианино. На письменном столе занял свое место чернильный прибор с медведем. Картины и иконы и старинные настенные часы так же заняли свои места.

 А еще через некоторое время, осенью 1973 года тетя Наташа скончалась в своем новом доме в возрасте 84 лет. С мамой и бабушкой Вова ездил прощаться с тетей Наташей.

 В наследство Вова получил вожделенных индейцев. Несмотря на массу соблазнов, он так и не променял эти старые фигурки. А ведь за них можно было получить новеньких резиновых индейцев и «ковбойцев» с клеймами «Made in DDR», или солдатиков армии США, выглядевших точь-в-точь, как их живые собратья по оружию на телеэкране, в сводках новостей с Индокитайского театра военных действий. К ним в качестве дополнения предлагали иностранные игрушечные автомобили и жевательную резинку.

 Как-то в последних числах мая 1975 года, после уроков, Вова, в ту пору старшеклассник, специально пришел на знакомую с детских лет улицу. Он не был здесь с 1971 года. Дом, лишившийся своих жильцов, стоял на своем месте. Он ничуть не изменился за прошедшие годы. Даже стекла были целы. Казалось, что вот сейчас откроется окно, или форточка, донесутся живые звуки. Откроется дверь, и на улицу выйдет кто-то из жильцов. Но, дом безмолвствовал. И тишину лишь изредка нарушал проезжавший по улице автомобиль. Простояв несколько минут, Вова пошел к себе домой.

 Прошло еще несколько лет. Вова, теперь студент – вечерник, летним днем заглянул на знакомую улицу. К тому времени он уже давно переехал к родителям на новую квартиру, находившуюся на московской окраине, в ту пору уже вполне обжитой.

 Дома не было. На его месте был пустырь. Пустым и заброшенным выглядело здание напротив. В канун Олимпийских игр 1980 года, институт переехал в новое здание куда-то в район Измайлово. Жизнь ушла из старого здания, и оно стало приходить в упадок.

 Когда в следующий раз наш герой посетил знакомую улицу, на месте старого дома стоял новый дом. Жилой. Чуть отодвинутый в глубину бывшего двора. В ту пору он был заселен. В нем жили люди. И каждому из них Владимир мог сказать: «Ты мне никто. И зовут тебя никак».

 Глядя на дом – чужак, ему вспоминались рассказы родительницы и дяди Олега о старом доме и его жильцах.

 Прошло еще лет десять. И вот, мужчина зрелых лет, давно привыкший к обращению по имени-отчеству, на выходных, приехав в родные края, решил посмотреть на место, памятное ему с детских лет.

 Чужой восьмиэтажный дом, огороженный высокой оградой, темной стеной возвышался над улицей. Даже скорее не возвышался, а нависал. Дверь по фасаду была только одна. Вероятно, двери для жильцов были со двора. Причем тут же красовалась табличка с надписью, из которой следовало, что проход во двор разрешен жильцам дома сего и двух соседних домов.

 Краснокирпичный фасад украшали многочисленные кондиционеры и тарелки спутникового телевидения. Рядом с домом на автостоянке теснился личный автотранспорт жильцов – сплошь дорогие иномарки. Судя по ним, уровень жизни новых жильцов в разы, да еще какие! превышал уровень жизни обитателей скромной квартиры в спальном районе.

 Владимир не разбирался в иномарках. Ведь их столько развелось с начала 90-х! Раньше все было просто и понятно. Граждане СССР разъезжали на автомобилях советского автопрома и перечислить их марки, хватало пальцев на одной руке. Это были «Волга», «Москвич», «Жигули», экспортный вариант назывался «Ладой», «Запорожец». Позднее к ним добавилась «Таврия».

 Увидеть правительственный лимузин, ту же легендарную «Чайку», на улице, или припаркованную во дворе, было событием.

 Только единицы из двухсот миллионов советских граждан ездили на иномарках. Как правило, это были выездные, то есть дипломаты, журналисты – международники, спортсмены и музыканты, сотрудники внешторга, специалисты, работавшие по контракту за рубежом.

 Вплоть до конца 1960-х годов на московских улицах и во дворах, можно было встретить автомобильные раритеты 40-х годов. Как правило, это были немецкие легковые авто, привезенные советскими офицерами и генералами из поверженной Германии в первые послевоенные годы.

 В начале 90-х республики бывшего СССР заполонили подержанные легковые иномарки. Со временем многим гражданам РФ они оказались, что называется, по карману. Наряду с б/у появились и дорогие иномарки, о владельцах которых сложились определенные стереотипы.

 «Мерседес – Бенц» стал ассоциироваться отнюдь не с песней Джаннис Джоплин, а с бандитами, нуворишами и продажными госчиновниками. Тоже произошло и с продукцией другого гиганта германского автопрома – «БМВ». Его «переименовали» в «Бумер», а аббревиатуру «БМВ», стали расшифровывать как «Боевая машина воров». Причем в реалиях ранних 90-х подразумевались, отнюдь не такие персонажи, как Шура Балаганов, наивный трогательный мелкий воришка, выдававший себя за сына лейтенанта Шмидта, а отморозки, вроде тех, что отстреливают направо и налево в фильме «Жмурики».

 Другой вариант, более точный по смыслу расшифровки «БМВ»: «Боевая машина братвы». В гробу, наверное, перевернулся писатель – коммунист Николай Островский, узнай о том, каким смыслом наполнилось на рубеже 80-90-х слово «братва»!

 Так что мы тут видим на стоянке? Вон тот, джипообразный не иначе, «младший брат» автомашины, на которой охранники банкира Белкина гонялись за братьями Багровыми по центру Москвы в фильме А. Балабанова «Брат – 2». Погоня закончилась тем, что Багров – старший изрешетил дорогой джип, вместе с его пассажирами из чапаевского пулемета системы Максима. Джип из «Боевой машины братвы» превратился в труповозку. Пассажиры джипа сочувствия не вызывали. А легковая иномарка напоминила черный «Бумер», в котором колесили четверо персонажей из одноименного фильма. Они тоже скверно закончили свои дни. Вот почему такие автомобили, и те, кто на них разъезжает, были не симпатичны.

 Некоторый диссонанс в эту кампанию чужеземцев вносили новенькая «Нива» вишневого цвета и «Лада – Калина» черного цвета, похожая на жука, только не горбатого, как «Фольксваген», а, скорее на жучка с плоской спиной.

- Квартиры и автомашины, само собой, нажиты праведными трудами? Помнится, в газете встретилось утверждение одного современного компьютерщика о том, что из десяти легковых авто на улицах Москвы, в лучшем случае две нажиты праведными трудами, а остальные восемь неправедными – почему-то вспомнилась статистическая «выкладка» Владимиру, глядя на автотранспорт новых жильцов.

- А тебе какое дело? – возразил ему внутренний голос.

- Да ни какое. Просто меня интересует вопрос: кто они такие? Точнее, откуда они взялись на этой улице? Где они жили прежде? В Москве? Ой, ли! И в каком поколении эти москвичи стали москвичами?

 - Так что же ты предлагаешь? Как большевики, устроить этим жильцам экспроприацию экспроприаторов? Хорошо. А ты не забыл, чем потом это обернулось и для тех, кто экспроприировал в ходе красногвардейской атаки на капитал, и для тех, кто легковерных людей к этому подстрекал? Это похоже на рассуждения незабвенного Полиграфа Полиграфовича Шарикова – все отнять и поделить.

 - Отнимать, может и не надо, а вот выяснить, откуда они на этой улице взялись, хорошо было бы проверить. Равно как и источники доходов.

 - Какое тебе дело? Пройдет время, сменится два – три поколения жильцов этого дома и их потомки с гордостью будут говорить о себе: я – коренной житель этой улицы!

- Когда это будет! А пока, будем считать, что счет четыре – ноль в мою пользу. Почему четыре? А потому, что я – москвич в четвертом поколении. Не знаю, какой вклад внесли предки этих жильцов, но мои внесли свой вклад в историю Москвы за полтора столетия. А эти? Может среди них есть новый Михайло Ломоносов? Или, Михаил Булгаков? Не уверен. Скорее они одного поля ягоды с той попсовой певичкой, которая несколько лет тому назад в интервью глянцевому журналу поведала о том, как в 90-е, будучи школьницей – подростком в ларьке на привокзальной площади в родном городе, дыра дырой, где-то в Забайкалье, торговала семечками и паленой водкой. Теперь она уже с десяток лет, как обосновалась в Москве и трудится на ниве шоу – бизнеса. Эта, с позволения сказать москвичка, хотя бы держала в руках книгу Гиляровского «Москва и москвичи»? Она знает, где стоит памятник князю Юрию Долгорукому? Она бывала хоть раз в Кремле? А в Третьяковке?

- Да что ты к людям цепляешься? Это, как ты любишь говорить, закономерный исторический процесс. Одни уходят, другие приходят. И потом, может она когда-нибудь прочитает и рассказы дяди Гиляя, и посетит Кремль и другие исторические места в Москве. Кстати, ты не забыл, откуда, родом твой отец? И в каком году его семья приехала в Москву?

- Не забыл. Помню. Равно как помню о том, что в 48-м году отца наградили медалью в память 800-летия основания Москвы. Причем в Москву семья отца бежала в год великого перелома, спасаясь от раскулачивания и ссылки. А эта…?

- Давай-ка оставим ее в покое. Лучше ответь, что, по твоему мнению, все москвичи, твои ровесники и старше, на две или три головы выше любого, кто приехал в Москву за последние полвека?

- Нет. Я хорошо знаю, что москвичи бывают разные. К примеру, в моем классе учился один такой поганый человечешко. Он, если не свернул себе шею в 90-е, вполне мог вписаться в этот дом. Впрочем, не будем мелочиться. Вот, к примеру, московский градоначальник Лужок. Ведь он настоящий москвич. Он родился и вырос в Москве. Всю жизнь в Москве проработал, на благо Москвы и москвичей. И результаты его работы налицо. Москва стала одни из самых дорогих городов на нашей планете. Вот только зарплаты большинства москвичей несопоставимы с зарплатами жителей Лондона, Нью – Йорка, Токио, Парижа, Амстердама и далее по списку. При этом согласись, что слухи о коррумпированности московского правительства и лично Лужка, возникли не на пустом месте. Вот те, кто служат в соответствующих столичных структурах, вполне могли купить себе квартиру в таком доме. Впрочем, не только мелкие чиновничьи сошки. Могут купить стряпчие и счетоводы, которых теперь принято называть юристами и экономистами. Те, кто обслуживает жирных котов, создавших свои состояния из воздуха в 90-е. Им, это тоже по карману. Независимо от того, где они родились. Вот поэтому, пока я жив, не смогу воспринимать этот дом - чужак на месте, которое он занимает. Он не должен стоять здесь, на этом месте. Куркино, Бутово, Новокосино, Марьинские поля аэрации, где угодно, только не здесь. И жильцам его, здесь не место. Не по Сеньке шапка!

- Что же ты предлагаешь? Снести этот дом, и на этом месте построить копию старого? Но это будет не тот дом. Это будет новодел, муляж, копия! А жильцы? Где ты возьмешь прежних жильцов? Откуда? Иных, как говорится, уж нет, а те, далече. В одну и ту же реку нельзя войти дважды.

 Оппоненты замолчали, пытаясь найти новые аргументы в поддержку своей правоты.

 Неожиданно вспомнился перестроечный фильм «Духов день», с Юрием Шевчуком в главной роли. Его герой по имени Иван Христофоров обладал сверхъестественными способностями взрывать предметы на расстоянии. «А что если ….. – подумал Владимир, но додумать дальше не успел.

 Словно в ответ на его мысль, рванула джип на автостоянке. Тут же завыли сирены сигнализации ее «сестер», а сама жертва самовозгорания уже полыхала ярким пламенем. Несколькими секундами позже рванул кондиционер на шестом этаже. Взрывной волной сорвало тарелку спутникового телевидения. С размаху она ударилась о столб ограды и отскочила на мостовую. Проезжавший старенький «Жигуленок», еле-еле успел затормозить. Послышались испуганные крики. Где-то посыпались стекла. Из окон начал клубиться дым. Дом горел. На автостоянке огонь перебрасывался с одной машины на другую.

 Редкие прохожие, перебежав на противоположную сторону улицы, останавливались. Задрав головы, смотрели на верхние этажи. Кто-то звонил в МЧС. Кто-то снимал пожар на камеру своего мобильного телефона и комментировал. А кто-то, идя в ногу со временем, делал сэлфи – я и пожар! Это так круто и так прикольно!

 Рядом с собой он услышал голос: «Надо спасать! Этот дом – символ непрерывности нашей истории!». Обернувшись, он увидел мужчину средних лет, в костюме, но без галстука, немного начинающего лысеть ото лба, в очках. Лицо показалось знакомым. И в особенности некий блеск в его глазах. «Он, что, ненормальный? Он не знает, что это совсем другой дом?! И жильцы….. Какая тут может быть непрерывность? И вообще, как он очутился здесь?» подумал Вова.

 В этот момент неподалеку раздался сигнал пожарной машины. Из-за поворота вывернула на улицу колонна автомобилей ярко – красного цвета. Они остановились перед домом. Пожарные, выскочив из машин, начали споро работать. Первым делом, дом обнесли по периметру полосатой лентой, за которую нельзя было переходить. Тут же принялись раскатывать брезентовые рукава и подключать их к насосам. Одновременно, выбив дверь на фасаде, несколько человек проникли внутрь здания, дабы проверить, все ли люди покинули здание и не нужно ли кому-то помочь выбраться на улицу.

 К окнам верхних этажей стали подводить раздвижные лестницы.

 - А дальше что было? Ты стал помогать жильцам? А этот тип в очках? Неужели это был Му….., то есть Ме….

 - Не помню. Как это часто бывает, сон мой прервался на самом интересном месте. Стал я этим жильцам помогать, или нет, я не помню. А вот пообщаться с этим Му…., то есть Ме…… мне самому было бы очень интересно.

 - Ну, и?...

 - Увы. Ничего не могу тебе сказать – ответил мой тезка и земляк, с которым мы когда – то учились в одной школе много лет тому назад.