По оврагам и по скатам Коган волком рыщет,

Залезая носом в хаты, которые чище!

Глянет влево, глянет вправо, засопит сердито:

«Выгребай-ка из канавы спрятанное жито!»

Ну а кто поднимет бучу – не шуми братишка:

Усом в мусорную кучу, расстрелять и крышка.

 Эдуард Багрицкий

Декретом Совнаркома от 11 января 1919 г. в Советской России вводилась продовольственная разверстка. Она означала принудительное изъятие хлеба и продуктов у сельских производителей по «твердым ценам», а фактически – безвозмездно. Русская деревня ответила множеством крестьянских восстаний, с неимоверной жестокостью подавлявшихся карательными, часто интернациональными по своему составу, отрядами. Большевики загоняли страну в порочный круг. Ставка на голое насилие при хлебозаготовках требовала безмерного увеличения аппарата этого насилия, а его разбухание, в свою очередь, влекло за собой неизбежный рост потребных объемов выкачки хлеба. Такого рода динамику характеризуют цифры хлебозаготовок по годам: 1918/1919 гг. – 1 767 780 тонн; 1919/1920 гг. – 3 480 200 тонн; 1920/1921 – 6 011 730 тонн.

Отметим, что попытки введения разверстки хлебов по губерниям для нужд обороны начались еще осенью 1916 г. Тогда же появились первые продуктовые карточки. Временное правительство первым установило монополию на торговлю хлебом. Однако все эти меры коренным образом отличались от продовольственной диктатуры ленинского Совнаркома, до этого разверстка сочеталась с рыночными закупками да и деньги еще не превратились в пустые бумажки («совзнаки», печатавшиеся рулонами). Крайнее насилие и жестокость также были новшеством большевиков.

Последние совершенствовали систему насильственных хлебозаготовок весь 1918 год. Изначально заготовки приняли формы грубых реквизиций и контрибуций. Для их проведения была создана целая продовольственная армия, вооруженная пулеметами и наделенная карательными функциями, ей активно помогали отряды органов ВЧК.

Идеолог диктатуры В. Ленин рассматривал тотальную хлебную монополию важнейшим условием не только удержания власти, но и доведения ее до размеров абсолютизма. «Хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность, – объяснял вождь партии, – являются в руках пролетарского государства, в руках полновластных Советов, самым могучим средством учета и контроля. «Это средство контроля и принуждения к труду посильнее законов конвента и гильотины. Гильотина только запугивала, только сламывала активное сопротивление. Нам этого мало. Нам надо сломать и пассивное, еще более опасное и вредное сопротивление».

В мае–июне 1918 г. продотряды двинулись из городов в хлебородные губернии и уезды. Численность продармии непрерывно росла, достигнув к ноябрю 1918 года 29 тыс. чел. Поначалу продотряды набирались из добровольцев из числа рабочих и деклассированных элементов. Заметную прослойку в их командном составе составили вчерашние мигранты. Так, в конце августа 1918 года Канавинский райком РКП(б) г. Нижнего Новгорода докладывал в военревком об одном из таких формирований во главе с А. Д. Канбергом при комиссаре Я. Либете.

Однако без надежной опоры на местах совершить поход за хлебом было сложно. Если в городах имелись значительная прослойка более отзывчивого на пропаганду классовой войны пролетариата и многочисленные парторганизации, то на селе этого практически не было, и РКП(б) не оставалось ничего другого, как опереться на самый малоимущий, лишенный какого-либо авторитета и влияния слой крестьянства, которому было нечего терять и кого можно привлечь на свою сторону как идеями коммунизма, так и возможностью наживы за счет остальной части селян.

На заседании ВЦИК 20 мая 1918 г. его председатель Яков Свердлов заявил, что победа большевиков придет только в том случае, «если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городах». И эта задача решалась, хотя и не без труда. ВЦИК на том же майском заседании года принял постановление, в котором местным органам власти предписывалось энергично приступить к «вооружению всей бедноты и осуществлению ее диктатуры». Конкретизация этого вызывающего приказа содержалась в декрете об организации и снабжении деревенской бедноты, принятом ВЦИК и Совнаркомом 11 июня того же года и более известном как декрет о комбедах.

Комитеты бедноты создавались для социального раскола деревни, о котором говорил Свердлов, и содействия продотрядам. В комбеды охотно шли деревенские лодыри и пьяницы, маргинальные, пришлые, а порой и уголовные элементы. Такие комбеды не имела у крестьян авторитета и поддержки, особенно в зажиточных селах и волостях, куда в основном и нацеливалась партия и ее Продармия. «Беднота сплачивается не вокруг Советов, а вокруг кулаков», – докладывал наверх летом 1918 г. посланный из Нижнего Новгорода в Васильсурский уезд большевик В. Овсянников. Губком РКП(б) предпринял энергичные действия, чтобы изменить соотношение сил, организовав снабжение сельского партийно-комбедовского актива оружием и направив на село агитационно-карательные отряды. Винтовки и револьверы выдавались уполномоченным и местным активистам через губвоенкомат (комиссары И.Л. Коган и Б.И. Краевский) и напрямую из губкома.

Вооруженный до зубов комбедовский актив вел обыски и реквизиции не только хлеба, но и имущества односельчан. Широко применялось самоснабжение – присвоение чужого имущества и продуктов. Что на деле означала «диктатура бедноты», видно на примерах из книги «Трагедия в татарской деревне» нижегородского исследователя М.З. Хафизова. «В квартире Муслимова – пишет автор, – они (группа комиссара Богатова. – Авт.) отобрали самовар, 3 фунта чая и узелок вещей; у Якупа – медные деньги, у Аксяна – сапоги и галоши; галоши он взял себе, а сапоги достались другому члену отряда; у муллы Жалялетдинова они отняли узелок с домашними вещами; некоторые вещи обыскивающие надели на себя, а другие доставили в сельсовет».

Подчеркнем: причиной разгула чрезвычайщины 1918-1919 годов явился не столько кризис, сколько сомнительные формы его преодоления, разрушавшие производительные силы на селе, и начатый верхушкой РКП(б) эксперимент по введению коммунизма. Гражданская война объявлялась главным средством решения этой утопической задачи, а продовольственная диктатура и разномастные карательные отряды – ее инструментами.

«Революционный романтизм, – отмечает историк гражданской войны в русской деревне Т.В. Осипова, – на практике трансформировался в уродливые формы насильственной перестройки крестьянской жизни». Так, конференция РКП(б) Княгининского уезда обязала все селения перейти к общественной обработке земли. Председатель Сергачского укома партии М.И. Санаев докладывал о подчинении комитетам бедноты в уезде всего и вся, с восторгом сообщая, что комбеды «обобществляют жизнь села, приготовляют его к коммунизму». Санаева принял Ленин и рекомендовал учиться у того классовой борьбе.

Частью такой борьбы было наступление на крестьянские Советы. Став после ликвидации земств новой формой местного самоуправления, зачастую отвергая узкоклассовый подход к их формированию, сельские и волостные Совдепы в большинстве случаев служили выразителями кровных крестьянских интересов. А поскольку с принятием декретов о хлебной диктатуре, а затем и воинской повинности те вступили в антагонизм с интересами компартии, лозунг «Вся власть Советам!» потерял для большевиков свою актуальность. Встретив сопротивление в Советах, Нижегородский губком РКП(б) в лице Лазаря Кагановича сделал ставку на замену их комитетами бедноты. Процесс ликвидации «советской власти» захватил Лукояновский, Семеновский, Сергачский и другие уезды. В Воскресенском уезде подверглись разгону Советы 10 волостей, уступив место комбедам. Такое же решение вынес 19 сентября 1918 года Княгининский уисполком.

Однако даже вооруженных до зубов местных партийных ячеек и комбедов для коммунистической революции на селе оказалось явно недостаточно. Для разгона и перевыборов непослушных Совдепов, организации или реорганизации комбедов, устранения противодействия им со стороны крестьянской массы губкомом РКП(б) были направлены в уезды партийные эмиссары и вооруженные команды. Такую роль выполняли в ходе своих рейдов продовольственные отряды, а также командированные в глубинку отряды Нижгубчека.

Командир продотряда М. Чуркин докладывал горрайкому РКП(б) Нижнего Новгорода, что в селениях Сергачского уезда им успешно проведена реорганизация комбедов и «введена классовая борьба». Правда, признавал коммунист, разделение крестьян на бедных и богатых чрезвычайно затруднительно, однако он с этим справился. Только в Яновской волости этот отряд изъял 4293 пуда ржи, 2074 пуда овса, 278 пудов проса, 12 пудов гречихи, 277 пудов льняного и конопляного семени, 125 пудов пшеницы, 66 пудов полбы. Примерно треть этого количества была роздана членам комбеда и 158 пудов ржи – «неимущему населению» Янова.

Историк Т. Осипова называет многочисленные мятежи крестьян против реквизиций и насилий летом-осенью 1918 года «актами самозащиты». Во многих случаях подобные инциденты влекли за собой гибель их участников с обеих сторон и заканчивались, как правило, бегством реальных виновников и массовыми репрессиями в отношении прочих, отбираемых по классовому признаку.

Так было в мае 1918 года в селе Богородском, в ноябре – в Емангашах, в январе 1919 года – в Семеновке. В Линеве (Семеновский уезд) решение о смертной казни трех крестьян, обвиненных в неповиновении и нанесении побоев комиссару, принималось голосованием членов карательного отряда под начальством председателя Семеновской ЧК Семена Булатова.

Различные органы диктатуры пролетариата и даже отдельные функционеры конкурировали между собой в производстве обысков, конфискаций и присвоении изъятого. Если в городах безусловный приоритет в этом принадлежал чрезвычайным комиссиям и вплоть до октября 1918 года губЧК содержалась отчасти за счет реквизиций, то в уездах наряду с ЧК экспроприации производили уполномоченные уездных исполкомов и комитетов РКП(б), сельские партийные дружины, комбеды и отряды продармии и губЧК.

В течение 1919 г. продразверстка приобретала все более жестокий и уродливый характер. Со временем она распространилась на картофель, мясо, а к концу 1920 г. почти на все продукты сельского хозяйства. Все это изымалось у крестьян фактически бесплатно, так как советские деньги предельно обесценились. Натуральный обмен (на промтовары) был невозможен: промышленность вследствие коммунистических экспериментов погрузилась разруху, производство упало во много раз. В ходе кампаний продразверстки понятие «излишки» зачастую превращалось в фикцию, и зачастую у крестьян забирали все подчистую, включая семенной фонд и продукты, необходимые для прокорма семьи.

Это и был военный коммунизм – идеальный, по Ленину, общественный строй, лишенный пороков капитализма. Для его успешного функционирования требовался колоссальный аппарат совчиновников, значительно превысивший прежнюю царскую администрацию, и многочисленные карательные органы, действовавшие в условиях полного беззакония. «С 1919 г. власть фактически перестала быть властью трудящихся масс, – писал, характеризуя состояние России видный социолог Питирим Александрович Сорокин, – и стала простой тиранией, состоящей из беспринципных интеллигентов, деклассированных рабочих, уголовных преступников и разнородных авантюристов». По словам ученого, следствием большевистской революции явился отнюдь не передовой социально-экономический строй, а система, схожая с древними деспотиями. Положение рабочих и крестьян в сравнении с жизнью в царской России значительно ухудшилось, ибо «с них дерут десять шкур» с целью добывания средств «на мотовство власти, на сотни тысяч ее агентов, на роскошь заграничных послов, на поддержку сотен коммунистических газет, на III Интернационал, на подкупы, на небывалое воровство…».

К началу 1919 г. красный террор окончательно обрел форму доктринального, санкционированного на самом верху уже не в теории, а в виде резолюций, декретов и прямых указаний высших руководителей коммунистических партии и государства. Террор как универсальное средство решения всех проблем и создания нового порядка стал общим местом в теоретических работах лидеров большевизма. Как писал идеолог партии Н. Бухарин: «Пролетарское принуждение во всех формах, начиная от расстрела и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистиче­ского человека из человеческого материала капиталисти­ческой эпохи».

Два года спустя, столкнувшись с яростным народным сопротивлением, грозившим смести коммунистическую деспотию (Тамбовское, Кронштадтское и др. восстания) Ленин отступит и объявит НЭП. «Мы делаем шаг назад, чтобы разбежаться и прыгнуть дальше», – признавался вождь РКП(б). К выполнению ленинского завета в конце двадцатых годов приступит И. Сталин.