Глава 19. Мои передряги

Мне, в отличие от моих друзей, повезло: все-таки не арестовали, обошлось сравнительно мелкими неприятностями. О некоторых из них говорится в документах того времени.

 Министру внутренних дел СССР 

 Федорчуку В.В. 

 от Анищенко Г.А.

Я обращаюсь к Вам с просьбой призвать к порядку и соблюдению законности сотрудников милиции г. Обнинска.

16.07.85 г. я находился в гостях в г. Обнинске. В квартиру моей знакомой Запальской О.А. явился участковый Жилкин В.П. Он заявил, что пришел по поводу перегородки, которую Запальская сделала в своей комнате. Однако вместо того, чтобы заниматься названным вопросом, участковый потребовал у меня паспорт. Я отказался отвечать на вопрос о месте моей работы, т.к. считаю, что этот вопрос никак не связан с квартирной перегородкой. Тогда Жилкин стал грубить и запугивать меня, а кончил тем, что отобрал паспорт. Жилкин не предъявил своих документов, не составил протокол изъятия паспорта и не оставил никакой расписки. Поэтому я считаю действия участкового Жилкина не официальным актом, а кражей, совершенной должностным лицом при исполнении служебных обязанностей. На мой вопрос о причине изъятия Жилкин в присутствии трех свидетелей заявил, что единственной причиной является мой отказ назвать место. <…>

На мое заявление, что я буду жаловаться в МВД, Жилкин сказал: «Жалуйтесь куда угодно – не поможет». Я придерживаюсь иного мнения и обращаюсь к Вам с просьбой пресечь незаконные действия и обязать сотрудников обнинской милиции вернуть мне паспорт и принести извинения мне и семье Запальских.

19 июля 1985 г.

Копию я отправил начальнику обнинской милиции, ему же написала и Олеся (ее в момент прихода участкового не было дома), заявление заканчивалось так:

Анищенко не может выехать в Москву, где он прописан и работает, т.к. в преддверии фестиваля[1], как Вам должно быть известно, передвижение граждан без удостоверения личности крайне затруднительно. <…>

Кроме того, я хочу заявить, что это не первый случай недопустимого поведения участкового Жилкина. Полтора года назад он приходил ко мне по прежнему месту жительства и в числе прочих грубостей и запугиваний заявил, что моя квартира находится под особым наблюдением. Я узнавала в городском Управлении Госбезопасности у Ефимова А.Г., уполномочен ли Жилкин делать подобные заявления, и получила отрицательный ответ. Теперь Жилкин снова позволяет себе грубости, запугивания и ведет себя недопустимым образом.

Поэтому я прошу Вас оградить меня и моих близких от незаконных и неэтичных действий участкового Жилкина. Если мне не будут даны гарантии, что впредь подобное не повторится, я официально отказываюсь добровольно пускать в мою квартиру таких сотрудников милиции, как Жилкин.

Дом Запальской попеременно курировало несколько участковых, но главным был этот самый Жилкин – маленький краснорожий блондин. Сволочь редкостная. Он не только исполнял то, что ему приказывал КГБ, но и постоянно проявлял свою хамскую инициативу.

Хорошо запомнилась одна из первых встреч с ним. Олеси не было дома, а в квартире со мной находились ее мать Валентина Михайловна, четырехлетний внук Глеб[2] – он себя тогда почему-то называл «Зайцем» – и тибетский терьер Патрик. Звонок в дверь: участковый. Валентина Михайловна (лагерница еще ежовского призыва) открывает и отвечает, что никого нет дома. Но тут на первый план вышел маленький Глебчик. Он перебил прабабушку и по детскому правдолюбию выпалил: «Как никого нет? Дома есть Заяц, Патрик и Глеб Алексановчик!» Ну, Заяц и Патрик Жилкину были, конечно, без надобности, а вот за расспросы «Глеб Алексановчика», который в этой ситуации вынужден был выйти и сдаться, он взялся.

Прятался от милиции я не только из-за того, что приставали с требованием назвать место работы. Кстати, свой отказ называть это треклятое место я объяснял в заявлении в Президиум Верховного Совета СССР следующим образом: «…Ранее КГБ неоднократно звонил на мою работу, создавая тем самым значительные осложнения вплоть до увольнения. При моем последнем устройстве на работу начальник прямо заявил, что ему звонили по телефону и рекомендовали меня не оформлять. Я, естественно, не надеюсь, что смогу скрыть от КГБ место работы, но хочу избежать звонков моему начальству со стороны каждого милиционера». Правда, я не называл место работы и на допросе в самом КГБ, но на то была иная причина: там я вообще отказывался от любых показаний и разговоров за исключением паспортных данных. А раз в паспорте место работы не прописано, я считал, что отвечать либо не отвечать на этот вопрос – мое личное дело.

Но, повторяю, что зачастую приходилось прятаться и по другой причине. Согласно советскому законодательству человек, проживающий где-либо без прописки более 3-х дней, сначала предупреждался, штрафовался, а потом подвергался уголовному наказанию – ст. 198 УК РСФСР: до одного года лишения свободы[3]. Я уже все это проходил, когда жил в квартире своей первой жены, будучи прописанным у матери. Меня долго держали по этому поводу в местном отделении милиции. Удалось выкрутиться только потому, что я потребовал назвать конкретный допустимый разрыв между положенными тремя днями. Скажем, прожил человек без прописки два дня, потом исчез на день, потом явился опять. Или должен пройти месяц? Год? Пять? Оказалось, что такая «мелочь» ни в законах, ни в инструкциях не была прописана.

Возвращаюсь к нашим заявлениям. Разумеется, все жалобы на нарушение законности сотрудниками милиции были, с нашей стороны, плохо скрываемой игрой. И мы и они прекрасно знали, о чем идет речь. Однако КГБ не предъявил нам официального обвинения и не был заинтересован в оглашении того, что действует руками милиции. Милиции же, в свою очередь, не хотелось отвечать за инициативы ГБ. Вообще, взаимоотношения МВД и Конторы были, мягко выражаясь, напряженными. ГБ милицию презирало, а те своих «смежников» – ненавидели, называли «белыми перчатками». Вот на этом мы пытались сыграть. И весьма успешно.

Через несколько дней после моего заявления нас с Олесей вызвали к начальнику обнинской милиции Смирнову улаживать всю эту историю. Смирнов выдвинул другую версию изъятия паспорта – помятость документа и подозрение в подделке печати. Но паспорт все-таки вернули. Однако в наших заявлениях была еще одна жалоба – на неизбывное хамство Жилкина. Олеся осмелела и потребовала извинений сей же час. Начальнику тоже, небось, накрутило хвоста его областное руководство (хотя он – стрелочник, но кто же мог накрутить хвоста ГБ!). Смирнов вызвал бедолагу участкового: «Жилкин, извинись!» Делать нечего: взяли кота поперек живота. Совершенно непонятно, как человек с такой красной физиономией может еще и покраснеть, но это произошло: налился, как помидор, и, глядя в пол, процедил извинение.

Впрочем, все это ему никак не повредило, позже пошел на повышение и получил весьма хлебные должности: сначала начальника ГАИ, а потом возглавил весь муниципальный транспорт города.

Но чувствовал я себя полноценным гражданином, имея «молоткастый, серпастый советский паспорт»,[4] очень недолго – чуть больше двух недель. Когда его у меня снова отобрали, я написал заявление в Президиум Верховного Совета СССР:

 

Я вынужден обратиться к органу верховной власти СССР со следующим заявлением. Я столкнулся с такими действиями работников КГБ и МВД, которые считаю грубым надругательством над человеческим достоинством. При сложившемся положении у меня остается единственный акт самозащиты: отказ от любых добровольных контактов с этими организациями.

Я заявляю, что отказываюсь добровольно являться по вызовам в КГБ и милицию, а также давать какие-либо объяснения и показания.

Чтобы мотивировать свое решение, мне необходимо изложить ряд обстоятельств.

<Далее я приводил факты, о которых уже писал в этих записках, поэтому пропускаю их>.

7 августа я был вызван в 42 о/м Москвы[5] к ст. участковому Коршунову. Он дал мне прочесть запрос из Обнинска и потребовал назвать место работы[6]. Я заявил ему, а потом начальнику 42 о/м Бажинову, что готов назвать место работы только в том случае, если меня обязывает к этому закон, и попросил показать мне соответствующее постановление. И Коршунов, и Бажинов отказались это сделать, сказав, что я должен выполнять любое требование работников милиции, а разъяснение законов могу получить в юридической консультации за плату. Таким образом, от меня требуют исполнение закона, отказываясь при этом довести до моего сведения его содержание. Коршунов заявил, что мой отказ назвать место работы квалифицируется как неповиновение работникам милиции, и угрожал «упрятать» меня на десять суток; о том же он сообщил по телефону моей матери. Участковый постоянно называл меня на «ты», говорил, что его права безграничны, угрожал арестом, выселением из квартиры, высказывал нелепости вроде того, что я собираюсь убежать в Америку. Когда я заявил, что буду жаловаться на его поведение министру МВД, Коршунов сказал: «Жалуйся сколько угодно, до министра все равно не дойдет, а тебя мы посадим за кляузы».

 Начальник отделения Бажинов[7], так же как и Коршунов, вел разговор в издевательском тоне; постоянно называл меня сумасшедшим, тунеядцем и т.д. Узнав, что я закончил филологический факультет МГУ, Бажинов сказал: «С этого вы бы и начали. У вас там на факультете все такие философы[8]. Теперь для меня все ясно», – и отдал приказание посадить меня за решетку до двенадцати часов следующего дня, чтобы потом везти в суд. Однако официальное обвинение мне не было предъявлено. После того, как я два часа просидел в клетке с задержанными пьяницами[9], были вызваны психиатры и меня подвергли психиатрической экспертизе[10]. В общей сложности я был арестован на три часа[11], после чего меня выпустили, отобрав паспорт и выдав повестку на следующий день. В течение всего времени моего пребывания под арестом работники милиции знали мое место работы, выяснив это у моей матери. Таким образом, все их действия не преследовали никакой цели, а были чистым издевательством. Подобное поведение милиционеров я объясняю тем, что они чувствуют свою безнаказанность, так как полагают, что по отношению к человеку, который вызывался в КГБ, можно совершать любые беззакония. Во всяком случае, ссылки на КГБ я слышал от Жилкина в Обнинске и, главным образом, от Коршунова.

Когда я явился в милицию на следующий день, по распоряжению дежурного у меня обшарили карманы и в течение часа я находился под арестом. После этого явился Коршунов и сказал, что судья занят, а я должен прийти на следующий день. Паспорт мне так и не вернули.

Вот несколько из тех фактов, которые привели меня к выводу, что я стал объектом разбойничьих действий со стороны так называемых органов правопорядка.

Я понимаю, что не в состоянии противостоять физическому принуждению. Единственная моя цель сейчас – не принимать никакого личного участия в расправе над собой, именно поэтому я вынужден заявить о своем отказе от явок по вызовам и от дачи любых показаний работникам КГБ и милиции.

12.08.85

 

Через неделю из Кремля пришел ответ, что мое заявление направлено в Прокуратуру Москвы. И – молчок. Шла «перестройка», и власти, по-видимому, просто не знали, что со мной делать в свете новых веяний. Пришлось снова писать кляузу. Паспорт мне вернули только в декабре 1986-го, почти через полтора года после изъятия. В том же декабре я и встречался в последний (надеюсь) раз с сотрудниками КГБ, об этом я рассказываю в статье «Кто виноват?»

«С такою-то подготовкой я встретил» эпоху горбачевской «гласности», начавшуюся с 1987-го года. Странное дело, но к Горбачеву[12], освободившему меня и моих друзей от преследований, я отношусь ничуть не с меньшей неприязнью, чем к Ельцину, стрелявшему в меня из танков (выражаясь фигурально). Дело в том, что вступая в нравственную и интеллектуальную борьбу с коммунистической идеологией, я не преследовал абсолютно никаких личных целей. Имея голову, ноги, руки, я и в советское время мог бы жить нормально. Меня всегда волновало не столько положение моей собственной персоны, сколько судьба личности вообще и судьба России. А в этом смысле два коммуниста – Горбачев и Ельцин – едины: один начал, другой закончил процесс, приведший к унижению страны и человека в ней.

Для меня трагедией является как коммунистическое величие СССР, так и демократическое падение России (страны, народа).

 

Глава 20. «Выбор»

 

Попытки организовать собственный самиздатский журнал Виктор Аксючиц и я предпринимали еще в самом начале 1980-х годов. Виктор напечатал на электрической машинке несколько десятков экземпляров альманаха «Рубежи». Женя Поляков, Андрей Пагирев и я составили свой альманах – «Новый русский сборник». Мы пошли другим путем: не стали его размножать, а попытались передать на Запад. Наш знакомый английский политолог и историк Ричард Саква перевез альманах через границу – отдал в издательство НТС «Посев». Его не напечатали, но позже в журнале «Грани» появилось несколько статей оттуда: Григорий Архангельский[13] «О простоте и сложности российской поэзии», П. Кратов[14] «О роли художника в персоналистической картине мире», А. Чедрова[15] «Христианские аспекты романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»«. Позже главный редактор «Граней» Екатерина Брейтбарт говорила мне, что наш альманах якобы не напечатали целиком, так как боялись за судьбу авторов в СССР. Не знаю… Надо сказать, что на Западе нас стали активно публиковать тогда, когда это уже было не очень-то и нужно: в это время мы сами могли печататься в России.

Таким образом, издания Аксючица и наше оказывались как бы соперниками: мы не приглашали Виктора участвовать в своем альманахе, а он не звал нас. И круг авторов был разный, пересекаясь только в одной точке: у нас был общий учитель и идейный вдохновитель – Всеволод Катагощин. Вполне в своем духе он предстал в двух лицах: у нас под псевдонимом П. Кратов, а у Виктора – Михаил Егорьев. Вообще, мы с Аксючицем были тогда довольно далеки друг от друга.

Сближение началось как-то незаметно. Ключевым моментом стало, насколько я могу вспомнить, общение с отцом Димитрием Дудко. Я в свое время ездил к нему в Гребнево, но тесно знаком не был. Виктор же сблизился с Дудко после его известного выступления по телевидению и в печати. Тогда большинство духовных детей осудили отца Димитрия и отвернулись от него. Аксючиц же, наоборот, помогал, чем мог, опальному священнику в самое тяжелое для него время. Виктор (я полностью разделял его позицию по отношению к батюшке) и ввел меня в дом Дудко. За что я ему глубоко благодарен: отец Димитрий – одна из самых светлых личностей, встретившихся на моем пути. Однажды после беседы, организовыванной Дудко (обсуждался, если мне не изменяет память, только вышедший роман Дмитрия Балашова «Бремя власти»), нас вместе с Виктора сбила машина. Позже это воспринималось как наше общее символическое боевое крещение.

Да и во взглядах у нас с Аксючицем, как выяснилось, было много общего. Тем не менее, я до сих пор не понимаю, почему именно мне Виктор внезапно предложил совместно издавать журнал. Это произошло во врем встречи по какому-то поводу на квартире у старшей дочери Аксючица – Инны[16]. Я вышел на лестницу покурить и вдруг появился Виктор: «Давай издавать христианский журнал. Назовем его, как твою статью, – «Выбор»[17]. Раз нас не печатают, мы будем печатать себя сами». И пошло…

У истоков «Выбора», кроме нас, стояли еще три человека: отец Димитрий Дудко, Владимир Зелинский и Павел Роговой.

Сын известного поэта-конструктивиста, талантливый религиозный эссеист Владик Зелинский сыграл большую роль в создании журнала. Нас с Виктором мало кто знал в кругах православной интеллигенции, а Зелинский был там своим человеком: он и ввел нас в этих круги, привлек многих авторов. Кроме того у Владика, единственного из нас, был прямой выход на Запад.

Виктор, Владик и я собирались поздними вечерами на моем лифтерском посту в Русаковской больнице в Сокольниках и обсуждали будущее издание. У нас были определенные расхождения с Зелинским. Во-первых, мы с Виктором были более политзированы, Владик же настаивал на полной аполитичности журнала. Его позиция возобладала, и первые номера «Выбора» (Владик отошел от активного участия в журнале после создания РХДД) были «стерильными» в политическом отношении; свою публицистику мы с Виктором печатали не в своем издании, а в журнале Сергея Григорьянца «Гласность» или за границей. Во-вторых, Зелинский был православным экуменистом (со значительным креном в католичество) и «Выбор» он пытался сдвинуть в эту сторону. В целом безуспешно, но все-таки настоял, чтобы в журнале был раздел «К христианскому единству», который сам Владик и вел.

Позиция Зелинского была двойственной: с одной стороны, он стремился определять идейную, религиозную и даже эстетическую направленность «Выбора», а с другой – не хотел «светиться». После долгих колебаний Владик отказался войти в состав редколлегии, выбрав для себя роль «серого кардинала» и автора[18].

 

Итак, мы с Аксючицем остались вдвоем, но для популярности нового журнала необходимо было участие человека, имевшего имя в православных кругах. Таких людей было не слишком много. Глеб Якунин и Александр Огородников в ту пору еще сидели. Мы с Виктором хотели предложить роль соредактора отцу Димитрию Дудко, нопротив этого категорически восстал Владик: к отцу Димитрию после его выступления по телевидению относились неоднозначно, его имя многих могло отпугнуть от нашего издания. С этим аргументом Зелинского мы вынуждены были согласиться.

 Однако отец Димитрий сыграл в создании «Выбора» ту роль, которую и должен играть священник. Начинать православное издание без благословения духовного лица мы не могли. А с этим были серьезные проблемы: почти все духовенство Русской Православной Церкви, запуганное советской властью, опасалось содействовать инициативе, не одобренной «сверху». Контактов с Зарубежной Церковью у нас в ту пору еще не было. Благословил нас на «Выбор» именно Дудко[19], ставший духовником журнала. Кроме того, в первом же номере мы опубликовали «Письмо к мировой общественности», в котором отец Димитрий объяснял мотивы, побудившие его выступить по телевидению, и приносил покаяние. Там же он говорил о судьбе Церкви в «перестроечном» обществе, в частности, и о том, что напрямую относилось к нашему готовящемуся изданию:

 

В первую очередь я предлагаю издание нескольких духовных журналов, независимых ни от светских властей, ни от церковных, ибо без независимой гласности нам будет трудно перестроиться в Церкви.

Дай Бог, чтоб благословилось доброе начинание в нашей многострадальной стране и все вздохнули свободно и облегченно. Я верю в предсказание преподобного Серафима Саровского, что у нас запоют Пасху в неурочное время.

 

Между тем вопрос о третьем соредакторе «с именем» оставался открытым. Мы ездили в Петербург: вели переговоры с только что освобожденным из тюрьмы Владимиром Порешем – одним из организаторов Семинара по проблемам религиозного возрождения в России и редактором (вместе с Огородниковым) христианского журнала «Община». Филолог-романист Пореш тогда служил истопником в Морском музее. К нашему огорчению, участвовать в издании «Выбора» Пореш отказался. Так и остались мы с Виктором вдвоем и «без имени».

Встречу с Порешем организовал Павел Роговой, который тоже ездил с нами в Петербург. Паша – личность уникальная. В начале 1980-х группа духовных детей отца Димитрия Дудко организовала подпольную христианскую типографию. Огромными (для тех условий) тиражами в ней размножались богослужебные издания Московской Патриархии, жития святых. В апреле 1982-го года прошли массовые аресты и обыски по этому делу. Пять человек предстали перед судом и получили лагерные сроки, наивысший – организатор типографии Виктор Бурдюг[20] – 4 года. О масштабах их деятельности свидетельствовала газета «Советская Россия» уже после суда (в номере за 8 и 9 июля 1983 г.):

 

За два года фирма породила на свет свыше 61500 экземпляров печатной продукции... В частных квартирах и загородных дачах... оборудуются «производственные участки» и «складские помещения»... полиграфическое оборудование – множительный электрографический аппарат «Репексерокс-100», малая офсетная машина «Ромайор», резаки, прессы...

 

Роговой во всей этой колоссальной подпольной структуре функционировал как курьер – лицо далеко не главное. Но он мог бы стать находкой для КГБ, так как по роду своей деятельности должен был знать все адреса и явки. Однако Паша не был арестован, не предстал перед судом… Самое удивительное заключалось в причине его безнаказанности: вся махина КГБ просто-напросто не смогла разыскать Рогового. Он залег на дно, перешел на нелегальное положение и переждал время, пока длился процесс по делу о подпольной христианской типографии. Легко сказать! Это же была не дореволюционная Россия, когда террористы-подпольщики делали, что хотели, при полной поддержке «прогрессивной общественности», а все Охранное отделение напрасно сбивалось с ног в их поисках. Дело происходило, а Стране Советов с ее трясущимися от страха гражданами, всесильными органами безопасности и тотальным контролем над каждой человеческой единицей. Скрыться в этой ситуации, казалось бы, совершенно невозможно. Роговой смог. Он не только скрылся, но даже потихонечку продолжал издательскую деятельность, помогал семьям репрессированных друзей…

 Делал все это Паша, всегда оставаясь в тени, да в такой густой, что за ее черту не могли проникнуть ни чекисты, ни его знакомые. Рогового нельзя было отыскать самому, ему нельзя было позвонить. Если ты хотел с ним связаться, то надо было передать эту информацию через несколько рук, и Паша сам появлялся, как капитан Немо, творил какое-нибудь доброе дело и снова растворялся. Практически таким же он остается и сейчас, возглавляя крупнейшее христианское издательство «Паломник».

Помог – да еще как! – Паша и при издании «Выбора». Именно он дал деньги на подготовку первых номеров, а потом печатал и переплетал журнал вплоть до его полной легализации. Роговой помог и мне лично: именно он издал мою книжку «Православие. Литература. Революция»[21]. Причем сделал он все опять, как капитан Немо. Я передал ему рукопись – Паша надолго залег на дно, потом всплыл и издал. Боюсь, что я скверно отблагодарил Рогового, раскрыв его инкогнито, но – «страна должна знать своих героев».

Трудно представить, что «Выбор» мог бы выходить без участия всех тех людей, которых я здесь упомянул. Трудно, но все-таки возможно (конечно, он мог бы существовать и без меня). А вот уж без кого «Выбора» точно никогда бы не было, так это без Виктора Аксючица. В журнале абсолютно все с начала и до конца держалось на нем. Он родил это издание интеллектуально – он и воплотил физически. Только благодаря необычайной витиной энергии мы все собрались и сделали общее дело.

Те цели, ради которых мы решили издавать христианский журнал, были сформулированы в его программе, опубликованной в первом номере. Вот несколько основных тезисов:

 

 – Наша общая задача – создавать отношения соборного творчества – свободы каждого в единстве любви и взаимопонимания. Мы хотим возрождения свободной христианской общественности, воспитания творческой активности, укорененной в православном предании. Все это тоже может послужить укреплению основ нашей Церкви. Таким образом, христианский журнал необходим для отражения нынешней, растущей и развивающейся вокруг нас духовной жизни, для осмысления и кристаллизации современной культуры.

– Заветная цель – внести посильный вклад в создание духовного единства нашего отечества – и является причиной, побуждающей нас приступить к изданию журнала.

– Мы приступаем к открытому самостоятельному изданию журнала русской христианской культуры, сознавая ограниченность наших возможностей, но уповая на помощь Божию и на сотрудничество братьев по вере. В то же время мы не теряем надежды получить возможность официального издания.

 

Христианские издания были и до «перестройки». Вышло три номера журнала «Община» Александра Огородникова и Владимира Пореша, да и те большей частью были конфискованы КГБ. Зоя Крахмальникова выпускала историко-просветительский сборник «Надежда (Христианское чтение)». «Выбор» начал выходить уже в другую эпоху. Во времена «гласности» мы хотели не подпольно печатать журнал, а чтобы за нами признали право на независимое христианское издание. Это было важно не только для нас, но и для положения православных христиан в стране вообще. О наших первоначальных действиях рассказывает Виктор Аксючиц.

 

Виктор Аксючиц. Начали с Глебом с обращения к Генеральному Секретарю ЦК КПСС Горбачеву, Секретарю по идеологии Яковлеву и Первому секретарю московского горкома КПСС Ельцину с обоснованием необходимости официального издания православного журнала. Сначала нас вызывали в ответственные кабинеты – уговаривали и угрожали. Затем пригласил к себе гостеприимный владыка Питирим – заведующий Издательским отделом Патриархии, поил чаем с дорогими конфетами и предложил участвовать в «Журнале Московской Патриархии» (ЖМП, что расшифровывалось православной общественностью как «Жалкие мысли Питирима»). Понятно, что почтенного митрополита побудили погасить излишний пыл православных неформалов, – и мы вежливо от сотрудничества отказались. Ибо хотели иметь собственный журнал, не только потому, что ощущали острую необходимость в печатном органе для православного творчества, которое тогда интенсивно возрождалось, но и потому, что создание такого журнала было и общественно-гражданским актом, утверждающим свободное творчество и духовное самостоянье.

 

Натолкнувшись на каменную стену официоза, мы стали издавать и печатать журнал сами.

 

Виктор Аксючиц. Самиздатский «Выбор» сначала печатался на машинке и переплетался – несколько десятков экземпляров. Вскоре нам удалось наладить выпуск на ксероксе по несколько сотен в формате книжки. Журнал стали издавать русские люди в Париже. В 1990 году мы добились официального издания, но удалось выпустить только один девятый номер тиражом 30 тысяч. Издание «Выбора» имело большой успех у православной общественности, в нем удалось объединить творчество наиболее интересных христианских авторов.

 

Таким образом, я считаю, мы свою задачу выполнили, насколько попустил Господь и хватило наших сил.

О содержании журнала дает представление фрагмент моей статьи, написанной для «Православной энциклопедии» (именно этот кусок в печатный текст не вошел):

 

В подборе авторов редакция стремилась к утверждению соборного начала, к охвату как можно более широкого спектра православной мысли. На страницах «Выбора» были впервые опубликованы работы большинства христианских писателей и общественных деятелей России того времени, которые впоследствии стали принадлежать к самым разным (иногда даже противостоящим друг другу) группам и направлениям религиозной жизни.

Многообразие было характерно и для тематического, жанрового подбора материалов, что отражалось в рубрикации журнала. Раздел «Благая весть в современном мире» включал в себя работы катехизаторского характера. Здесь печатались проповеди известных пастырей, таких как митрополит Антоний (Блюм) (№ 3), о. Кирилл Фотиев (№ 9), о. Димитрий Дудко (№№ 1, 3, 7). Заметной публикацией здесь были главы из книги православного французского богослова Оливье Клемана «Беседы с Патриархом Афиногором», впервые переведенные на русский язык постоянным автором журнала Владимиром Зелинским (№№ 1, 2). Из «Выбора» русский читатель впервые узнал о явлении в Монреале чудотворной иконы Иверской Божьей Матери (публикация Виктора Тростникова, № 8). В этом же разделе существовали подрубрики «Благая весть за колючей проволокой» (воспоминания бывших политзаключенных о своем религиозном опыте) и «От науки к религии» (работа известного генетика Николая Лучника, № 9).

Проблемы современной церковной жизни освещались под рубрикой «Второе тысячелетие». «Выбор» выходил в годы, когда отмечалось 1000-летие Крещения Руси, и многие публикации были связаны с этим событием: интервью с Патриархом Московским и всея Руси Пименом и материалы Поместного Собора РПЦ 1988 г. (№ 3), работа известного богослова о. Иоанна Мейендофа «Святейший Патриарх Тихон, служитель единства Церкви» (№ 9), статьи о. Олега Стеняева (№ 7), о. Александра Борисова (псевд. С. Адашев, № 2), Владимира Осипова (№ 3), Вячеслава Полосина (псевд. В. Сергеев, № 6), Олеси Запальской (№ 7), Бориса Бычевского (№ 7).

В богословско-философском отделе печатались как творения Святых Отцов Церкви, так и работы современных писателей – Бориса Бакулина («Вопросы догматического богословия», № 1), Татьяны Горичевой («К православной экологии», №№ 6, 9), Виктора Аксючица (главы из кн. «Под сенью Креста» №№ 1-9), Всеволода Катагощина (псевд. М. Аверьянов, № 1), Михаила Байзермана («Житие Гильгамеша», №№ 3, 6). Здесь впервые как автор выступил о. Андрея Кураев (псевд. А. Пригорин, №№ 4, 5). Материалам о русских праведниках 19-20 вв. была посвящена рубрика «Жизнь во Христе» (дневник епископа Варнавы (Беляева), материалы об оптинском старце Леониде (Кавелине) (№ 7).

В «Выборе» публиковались и работы на исторические, историософские и политические темы (рубрика «Россия и время»). Кроме издателей журнала, здесь печатались иеромонах Иоанн (Экономцев) («Национально-религиозный идеал и идея империи в Петровскую эпоху», № 9), Михаил Назаров («Задача для сталекра: «перестройка»«, № 8), Владимир Карпец («Российское самодержавие и русское будущее», № 8), Валерий Сендеров («Перестройка прошлого», № 8). Особой темой в жизни тех лет стало 70-летие Солженицына. На страницах «В.» появилось письмо Александра Исаевича, обращенное к издателям, работа писателя Петра Паламарчука «Александр Солженицын. Путеводитель» и др. материалы (№№ 5-7).

Особенностью «Выбора» являлось то, что в нем печатались авторы, принадлежавшие не только к Московскому Патриархату, но и к другим Православным церквям (Русской православной церкви за границей, Американской православной церкви). Журнал ставил своей целью способствовать христианскому единству вообще, чему была посвящена отдельная рубрика. Здесь публиковались католические и протестантские авторы, во взглядах которых находились общие точки с православным вероучением.

Художественная литература и литературная критика была представлена в «В.» именами Глеба Анищенко, Аллы Белицкой, Михаила Борка, Леонида Бородина, Александра Зорина, Зои Крахмальниковой, Владимира Кривулина, Юрия Кублановского, Владимира Микушевича, Олега Мраморнова, Александра Нежного, Валентина Никитина, Андрея Пагирева, Гелия Рябова, Феликса Светова, Ольги Седаковой и других. Среди публикаций архивных материалов выделяются стихотворения Владислава Ходасевича (№ 3), Андрея Белого и Сергея Соловьева (№ 9), переписка Николая Стефановича с Борисом Пастернаком (№ 7), статья Ивана Ильина «О возрождении России» (№ 6), мемуары Серафима Четверухина «Радостная и светлая моя юность. Толмачи», №№ 1-3).

Сим завершаю эту часть своих воспоминаний[22]. Следующая будет в иной форме – в виде комментариев к моим статьям.