Арсений Несмелов

Звать на помощь вам было некого,

Встретив смертную кабалу

В пересыльной тюрьме, в Гродеково,

На холодном, сыром полу.

Только сердце солдата Белого

Знало точно: через года

К нам вернутся стихи Несмелова

И останутся навсегда.

Потому что в харбинской полночи,

Веря будущим временам,

Вы писали не красной сволочи,

Вы писали далеким нам, –

В поколенье иное, третие

Или пятое, может быть,

Через годы, через столетие

Завещая не позабыть

Все сомнения и страдания,

Что к последней вели черте,

Не надеясь на оправдание,

Веря правде и чистоте.

Ваша жизнь не была напрасною:

Под шрапнельно–газетный гром

Вы сражались с чумою красною

То винтовкою, то пером.

Что ж, все светлое оправдается,

А чумное сгниет в пыли.

Спи спокойно, душа–страдалица,

Мы поверили, мы прочли.

Ахматова и Гумилев

1.

Светила вам тревожная звезда,

В канву времен узоры строф вплетались,

И, разлучаясь в жизни навсегда,

Вы навсегда в Поэзии остались

Вдвоем – такие разные и все ж

Единые в служении высоком.

А прочее – бессмыслица и ложь,

Мираж и бред, возникший ненароком.

Все сущее обрушится во прах,

Рассеется, как дымная завеса,

И только Слово – вне цены и веса –

Вновь оживет в воссозданных мирах.

2.

Когда–нибудь совсем иные дни

Опять вернут минувшее из мрака:

Февральский вечер, Петербург, огни,

Приют друзей «Бродячая собака»...

Капризных губ усталая печаль,

Холодных глаз задумчивая тайна...

И волшебство рождается случайно,

Пока звучит тоскующий рояль,

Пока летят, как бабочки на свет,

Обрывки строк, смыкаясь в зыбком круге,

И смотрит нерасстрелянный поэт

На профиль непотерянной супруги.

Вертинский

«То, что его Сталин не убил – достаточно парадоксальное явление. У Сталина были свои прихоти. Он слушал Вертинского по ночам, у него были все его пластинки».

Анастасия Вертинская

В страну, где этапы тянулись,

Где мерз на посту вертухай,

Зачем вы однажды вернулись,

Покинув далекий Шанхай?

Три четверти жизни сгорело,

А четверть в тупик понеслась,

И вас сберегла от расстрела

Одна лишь Небесная власть.

Не скрыть за актерской игрою

Врага–эмигранта печать...

Но Сталин, по слухам, порою

Любил ваши песни включать.

Устав от напыщенных тостов,

От лести партийных тузов,

Он слушал про сказочный остров,

Про желтого ангела зов...

Бандит, истребивший ораву

Таких же бандитов, как он,

Стихов золотую отраву

Ночами, достав патефон,

Пил долго и жадно...

Вы пели,

Но нет, не ему, а стране,

И тихо пластинки скрипели,

Скрипели, как там, в Харбине,

Париже, Варшаве и Праге

Еще до Второй мировой...

Звездою светился на флаге

Губительный век над Москвой,

Над Киевом, Курском и Минском,

Едва ли не стертыми в прах,

А голос России в Вертинском

Звучал через горе и страх.

Пластинки крутились, крутились,

И щурился Сталин, как зверь...

И все–таки вы возвратились,

И черное время теперь

Мы видим эпохой Артиста,

Сумевшего душу сберечь

Под эхо расстрельного свиста,

Под лозунгов душную речь.

Верещагин

Воздух Шипки жарок, плотен,

И рождается само

Верещагинских полотен

Откровенное письмо,

Где огонь в дыму мелькает,

И под вой свинцовых ос

Пирамидой возникает

Лютых войн апофеоз.

С баталистом дружит мода,

Ей любезна красота

Туркестанского похода

И Балканского хребта.

Спорят критики в салонах,

Знать ценители хотят,

Отчего на горных склонах

Так орудия блестят?

Дамы ахают в испуге,

Мрут в восторге юнкера:

От Казани до Калуги

Верещагину – ура!

Прославляют и ругают

Под шипение молвы,

Обнимают, избегают,

Раскупают... Но, увы,

Мода – ветреная дура.

Прочь от сплетен и шумих!

И на рейде Порт–Артура

Он кладет последний штрих,

Чтоб заветную картину,

Почитателям в укор,

В океанскую пучину

Скрыл пылающий линкор,

Чтоб из сводки черно–белой

Потрясенный мир узнал

Жизни красочной и смелой

Ослепительный финал.

Военные дети

Мальчишкам, бежавшим на фронты

1-й мировой (Великой) войны.

Век двадцатый, железобетонный,

Зачеркнув миллионы имен,

И не вспомнит конверт похоронный

Или фото далеких времен…

Но зовет из глубин сокровенных

Нашей – прежней – страны бытие

Голосами мальчишек военных,

Не увидевших детство свое.

* * *

И память о вас зарастала травой,

И смерть не имела цены,

Но вы убегали в огонь мировой

Великой – забытой! – войны.

Скрываясь в вагонах, блуждая в лесах,

Шли к фронту – в окопы, в бои...

И ангелы плакали на небесах,

Даруя вам крылья свои.

Уж если с войной переходит на «ты»

Громада Империи вдруг,

Мальчишки России бегут на фронты

В пылающий огненный круг,

Ни свет, ни заря исчезают во тьму,

Бросая тепло и уют,

За веру, Царя, за Россию саму,

За все, о чем в песнях поют.

Мальчишки России! Не ведали вы,

Что, в бездну летя на рыси,

Смутят и затопчут служители тьмы

Небесную душу Руси.

Но вас, обожженных военной бедой,

Листая Истории том,

Отметит на небе Георгий Святой

Бессмертным Господним крестом.

Либерал

Он вальяжен, не скуп на слова,

Знает в женщинах толк и в вине.

Он за честную власть, за права

И еще – за порядок в стране.

Век назад он страну проиграл,

Проболтал и свалил за кордон.

А обманутый им генерал

С юнкерами уехал на Дон, –

Там в холодной степи умирал,

На шрапнели идя в полный рост.

Вспоминая его, либерал

Поднимал в сером Лондоне тост.

Поменялась эпоха давно,

Улетело столетие прочь.

Пригубив дорогое вино,

Либерал повторяет точь–в–точь

Те же мысли и те же дела,

Что–то руша, кого–то виня…

Над Россией столетняя мгла

Все бездушнее день ото дня.

И почуял уже либерал,

Как во мгле пробуждается зверь.

…Век назад он страну проиграл,

Проиграет ее и теперь.

Не случайно, скрываясь во мрак,

Избавителем родины став,

На него выпускает собак

Остроглазый чекист–волкодав.

В нетерпении шавки скулят,

Рвутся в драку и пеной плюют.

Либерала тоскующий взгляд

В сером Лондоне ищет приют…

Красно-белый разговор в Интернете

Советская дама за столик садится,

Советская дама – не дама, броня!

Советская дама страною гордится,

Советская дама ругает меня.

Мол, я не горжусь, а гордиться бы надо:

У нас вон – и танки, и ядерный щит,

Мол, я не гожусь для трибун и парада,

И муза моя не поет, а пищит.

Пищит моя муза о красном терроре,

Под яростный рык о счастливом совке,

Пищит моя муза в неистовом хоре

Поющих про штык в заскорузлой руке.

А кем–то уж яма раскопана хмуро,

А лысый бандит – он живей всех живых…

Советская дама глазами лемура

Сурово глядит из глубин сетевых.

– Простите, мадам, мне для гордости мало

Гражданского пафоса. Горько, увы,

Но там, где знамена полощутся ало,

Мне видится кровь и расстрельные рвы.

Мне слышатся стоны у лагерных вышек,

Мне чудятся болью хрипящие рты…

Для гордости нужен серьезный излишек

Раскормленной глупости и пустоты.

Нас семьдесят лет приучали гордиться

И в свете зари ждать грядущую мзду.

Но мне посчастливилось снова родиться

В свои двадцать три, в 90–м году.

Немало из нас было сбито на взлете,

Зато уцелевшим – себя не менять.

Наверно, сейчас Вы меня не поймете,

Да Вы б и тогда не сумели понять.

Пока Вы меня упрекаете в злобе,

На властных верхах запасен «ход конем»,

А злоба живет в человечьей утробе

И вдруг прорывается смертным огнем.

Рванет! И тогда уже не возродиться

Ни красным, ни белым, ни синим годам…

Ну, что же, мадам, продолжайте гордиться,

Пока еще время осталось, мадам.

Заметки на полях

«Хороший индеец – мертвый индеец»

генерал Ф.Г.Шеридан

Во мне эта фраза занозой сидит,

Какой–то незримою ношей:

Хороший бандит – только мертвый бандит,

А если живой – не хороший.

И эхом ей вторит столетия свист,

Сердца заметая порошей:

Хороший чекист – только мертвый чекист,

А если живой – не хороший.

Не то чтобы я кровожаден, о нет!

Но давит сознание комой:

Чекистом расстрелян любимый поэт,

Бандитом зарезан знакомый...

Уж сколько разбито и жизней, и дружб, –

Попробуй, найди, кто виновник?

Сегодня чекист – господин из спецслужб,

Бандит – олигарх и чиновник.

Сынки палачей заседают в верхах,

И урки идут в депутаты,

И кровью сочатся в крылатых стихах

Бескрылые черные даты.

…А было же время, где сталь и свинец

Считались за промысел Божий!

Хороший подлец – только мертвый подлец,

А если живой – не хороший.

***

И ведь жила страна без века скотского,

Не окунаясь в гибельную хмарь:

Ни Ленина, ни Сталина, ни Троцкого, –

Семья, Россия... Бог и Государь...