- 22 –

Бывает одна песня на всех? Бывает ли один марш, под который можно построить целый город или даже страну и вот так шагать по жизни? Да, наверное, бывает... Но неделю, уже другую. А наши маленькие горожане, как мы с вами договорились, теперь хотели чего-то большего. И уже не шагать толпой или колонной, а попробовать оказаться самими собой. Разыскать что-то в себе и попробовать...

Ни о чем мы с вами не договаривались. За них все решил Ильич - толстый плешивый врач, который придумал замечательную вакцину, потом обожрался и умер… от голода! Превратности судьбы, вернее обжорства. Однако, оставим Ильича там, где ему и следует находиться. Заглянем в окошки этого городка, посмотрим, какой еще рецидив готовит нам чудо-вакцина.

Теперь солнце, проходя над нашим городком, хитро посматривало на него, ласково, весенними лучами освещая улицы и скверы, центральную площадь и МЭРию и, конечно же, этих маленьких людей, которые теперь наглухо позакрывали свои окна, мучаясь надоевшей музыкальной атакой-терапией. А хотелось подумать о чем-то еще. Подумать и, может быть, что-то сделать... Наконец, сделать.

- Привет, «заяц», - сказала она ему.

- Доброе утро, «малыш», - ответил «заяц».

Они уже проснулись, никуда не спешили, и солнышко освещало их лица.

- Мне приснился сон, - сказал он.

- Мне тоже, - перебила его она.

- Кто первый? – «заяц» посмотрел на нее хитро и замолчал.

- Опять подеремся? – спросила «малыш».

- Ладно, давай сначала ты, - согласился «заяц».

- Мне приснилось, что когда я стану большой, у меня будет много-много «зайчат»… таких, зайчат - «малышей».

- А у зайцев всегда много «зайчат» - сказал он, смеясь.

- Почему? - спросила она.

- Потому что они плодятся, как кролики.

- Откуда ты знаешь? – спросила она.

- Читал где-то.

- Не перебивай, - сказала она.

- А я и не перебиваю, - ответил тот.

- Ну, вот…

Он засмеялся, глядя на нее.

- Ты опять перебиваешь!

- Нет, - смеясь, ответил он, - я молчу.

- Нет, ты смеешься!

- Значит, все-таки подеремся! – и он запустил в нее подушкой. Подушка вернулась незамедлительно назад, а следом за ней полетела другая, потом розовый медведь, лежащий так мирно рядом, он описал дугу и попал ему в голову. Все, что лежало рядом, превратилось в вихрь летающих предметов – одежда, тапочки, подушки, покрывала. Все летало в воздухе, и, не успев опуститься на пол, снова неслось в их сумасшедшие головы. Наконец, эти двое упали на пол и, смеясь, угомонились.

- Все? – спросил «заяц».

- Мир, - тяжело дыша, отдуваясь и поправляя всклокоченные волосы, согласилась «малыш».

Он задумался на секунду и спросил:

- И что они будут делать эти твои «зайки»?

- Как что? Жить, расти. Мы их будем учить, потом они пойдут в заячью школу, будут умнеть, становиться взрослыми…

Она говорила с таким восторгом, что ее жалко было перебивать, но он все же задал вопрос:

- А чем мы их будем кормить? – разумно спросил он.

- Зайки едят морковку, значит и будем кормить морковкой или капустой… Да, какая разница? - отмахнулась она, - главное, что их будет много-много и они будут нашими!

- Да, здорово, - мечтательно потянулся он, - хороший сон. Просто замечательный сон! – и он искренне порадовался за нее.

- А теперь твой сон! – снисходительно позволила она.

- Ты готова? – улыбаясь, с сомнением спросил он ее.

- Если будешь издеваться, снова получишь!

- Это кто получит?

Она подняла руки, а в них был целый ворох вещей, недавно летавших по комнате.

- Хорошо, я получу, - согласился он.

- То-то же, - снисходительно произнесла она, опуская руки. – Ладно, давай рассказывай свой сон!

Он сел на диванчик, закатил к потолку глаза и мечтательно начал вспоминать:

- Ты не представляешь, - сказал он. – Мне тоже приснился сон! Такой сон!... Что я сделаю, когда вырасту большим? Это будет фантастическая машина. Она умеет не только ездить, она будет подниматься на несколько метров в высоту, преодолевая препятствия. Плыть по рекам и озерам. В ней будет встроено много всяких штук, и она сможет вспахивать землю, убирать снег, перевозить любые тяжести, как маленький сильный трактор-муравей…

Глаза его блестели, голос дрожал от волнения, и она уже представляла своего «зайку» верхом на этом вездеходе, который перепрыгивает через улицы и другие машины, бороздит по воде, копает землю и тащит за собой тяжеленный прицеп, нагруженный всякой всячиной. Он летит по их маленькому городку, и любые препятствия не помеха. А из салона этого чудо-аппарата высовывается счастливое лицо сумасшедшего «зайки» и голова его в какой-то немыслимой шапке гонщика.

- Представляешь! - воскликнул он в восторге.

- Да, самое главное! – вспомнил он. – Чуть не забыл! Заправляться она будет не этим вонючим бензином, а остатками из овощей и фруктов. Будет сделана чудо-заправка, где картофельные очистки, кожура от яблок, огрызки, скорлупа от яиц превратятся в специальное топливо.

- Ты гений! – воскликнула «малыш». - Ты обязательно построишь такую машину, когда станешь большим!

- Да, и начну прямо сегодня… сейчас…

Она встала и начала убирать постель, собирая разбросанные подушки и покрывала.

- Пойдем на работу, гений, - сказала она.

- Какую работу, милая? Я ведь тебе только что рассказал о своих планах.

- Ты на полном серьезе? - остановилась она.

- Да, - больше, не раздумывая ни о чем, ответил он.

- Мой любимый, «зайка», - протянула она. – А что же мы будем есть?

- Морковку или капусту. Мы же договорились, - отмахнулся он и пошел к своему письменному столу, где лежал чертеж. А глаза его горели, как в детстве.

- А когда мы станем большими? - спросила его «малыш».

Он оглянулся, посмотрел в ее глаза и серьезно ответил: - Уже… Мы выросли и теперь и есть те самые большие!

Женщина задумалась на мгновение… на самое короткое мгновение…

- В таком случае, как же мой сон? - спросила она со странным блеском в глазах. Он серьезно посмотрел на нее.

– Милая, нам уже почти по тридцать пять … ты уверена?

- Да, - тихо ответила она, - и будет их много-много, как в моем сне.

- А чем мы будем кормить их? – серьезно спросил он.

- Морковкой, - она подошла, обняла его за плечи и добавила: - и капустой…

Она проснулась и долго смотрела в потолок, не вылезая из теплой постели и никуда не бежала, хотя пора было торопиться и спешить на работу… на завод… к своему станку. Лежала и думала, вспоминая, и так жалко было прощаться со своим сном. А сон был тем самым из далекого детства. Снова, как когда-то, перед глазами возникал образ огромной красной планеты. Она приближается к ней. Вот уже двигатели почувствовали сопротивление незнакомой атмосферы и заработали на полную мощность. Пора преодолеть последние километры пути, эти красные плотные облака, и совершить посадку. Вот небольшой аккуратный толчок и приборы замигали, табло засветилось надписью – «мягкая посадка». Скафандр скрывает твое тело от непривычной атмосферы и вот уже первые шаги по этой далекой, красной планете, когда-то далекой, а теперь она у тебя под ногами. Ты делаешь первые шаги, и они незнакомым стуком отдаются в ушах, нарушая потрясающую тишину вокруг, где только красные горы со всех сторон и красное солнце слепит твои глаза лучами сквозь шлем скафандра. Твой Марс встречает тебя, он ждал тебя так давно и, наконец, дождался.

Из корабля выходят люди - твои коллеги, друзья и земляки. Земляки – от слова ЗЕМЛЯ. Они выходят из корабля, выгружают какое-то оборудование, снаряжение. А там над головами еще десятки кораблей – они тоже летят сюда, они не завоеватели, но и не гости - пришли, чтобы построить здесь город или большое поселение, уголок, приспособленный для жизни. И вот появляются прозрачные купола, гигантские навесы, которые закрывают собой участки земли, вернее Марса. Большие участки, которые теперь позволяют снять с себя эти надоевшие скафандры, построить здесь свои дома, маленькие жилища. Построить улицы и площади. А главное – разбить парки под прозрачным пластиком и стеклом. Эта и есть твоя миссия на этой планете. Засадить все вокруг прекрасными растениями - цветами и деревьями, кустарниками, которые будут отдавать кислород, помогая этим новым марсианам жить и дышать. Потом дивные сады начнут приносить плоды. Первые марсианские урожаи станут кормить людей, давая им радость и пищу, и чистый воздух. И маленькая красная планета, заброшенная во вселенной, превратится в цветущий сад. А на расстояния в миллионы километров будет виден этот живой зеленый ковер, раскатанный на целой планете… Планете Марс!

Будильник настойчиво зазвенел, отправляя последние воспоминания сна или мечты в далекое, безвозвратное детство. Пора на завод, пора к своему станку, железному коню – спутнику жизни, источнику благополучия и смысла. А вечером домой, и так снова, и снова - и каждый день похож на предыдущий. Но где-то в вышине на одинокой орбите дожидается тебя маленькая красная планета, она готова принять тебя, она ждет семени, брошенного щедрой рукой, и тогда отдаст свой урожай, подарит жизнь и воздух и сделает тебя счастливой. Почему детство безвозвратно? Оно всегда рядом. Оно здесь, поблизости. Нужно только поднять голову и взглянуть на небо, и тогда миллионы километров, отделяющие от мечты, покажутся короткой тропинкой…

Сны... Люди видели сны. Они и раньше помнили их из своего далекого детства, не придавая значения, но теперь! А когда еще - если не теперь? Ты просыпаешься, хочется что-то сделать. Что? То самое, о чем втайне мечтал когда-то, потом позабыл, да и было совсем не до этого...

- А до чего?

- Ну, как же? До того - чему научат, куда отправят или пошлют, заставят или поручат, прикажут или отдадут – как вещь! И ты согласен и привыкаешь. А тут эти странные удивительные сны, и снова, как в детстве, как на розовом облаке. Почему именно сны помогают вспомнить о мечте? Потому что принадлежат они только тебе, ты имеешь право на них, и никто туда по злой воле не проникнет и не появится, если даже очень захочет. Может быть, сны – это и есть то последнее, что остается от твоего детства? Можно стереть память, предать розовые мечты, забыть и запретить себе помнить и вспоминать, но тут как тут эти сны и еще это облако, где ты можешь, наконец, позволить себе все!

И город словно проснулся от долгой спячки. Где эти люди были раньше? На что тратили жизнь? Что делали? Ну, как же! По большей части были на заводе! Там работали, делали то, что им приказывали, и были нормальными людьми! Были обществом! А теперь разбрелись по своим снам и розовым облакам. Идиоты!!! Ну, что тут скажешь, нездоровые люди! Им бы в больницу, но лекарств от такой болезни пока нет. Им бы на завод или в свою контору – но не хочется! Не хочется??? И общество граждан послушных и организованных, объединенных законами и правилами, годами выстраданными и утвержденными, принятыми и проголосованными, превращается в кучку идиотов, которые позволяют себе делать только то, что они хотят. А тем более, то, что им снится!!! Только полный идиот действует не по правилам здравого смысла, а по воле случая или детского сна. Только неуравновешенный психопат или даже маньяк позволяет себе делать то, что он хочет! Торопись, доктор! Торопись, Иван Степанович! Пока ты еще не окончательно спятил в своей клинике, не поддавайся соблазну смотреть на солнце или видеть сны, любоваться другом-художником или вместе с бродяжкой-лошадью сидеть на центральной площади, прямо на земле, на грязной булыжной мостовой и слушать какую-то скрипачку, которая и нот-то толком не знает или не помнит, а играет всякую белиберду! Спаси наших горожан!

Теперь на улицах не было мародеров и пьяных толп. Люди не ходили нагими, не стреляли и не гнались за врагами, да и врагов у них не осталось. Не объедались и даже редко подходили к телевизорам. А это отдельная и столь важная тема, на которой стоит заострить особое наше внимание! От этих передач и сериалов, от игр и игрищ, викторин и телешоу, а особенно новостей, теперь их воротило. И даже если насильно человека привязать к кровати и посадить перед экраном с привычными, всем знакомыми программами и сериалами, человек начинал медленно сходить с ума. У него был вид несчастного, которому в рот вливали раскаленное олово. Вел он себя так, словно глаза его взирали на мертвечину или самую распоследнюю мерзость. В желудке появлялось ощущение, как будто он только что проглотил жабу. Большую, липкую, пахнущую плесневелым болотом и покрытую бородавками. Жаба еще была жива, своими лапами больно толкалась внутри, издавая мерзкие звуки, квакала, рыгала и просилась наружу. Уши такого человека не в силах были захлопнуться и избавить сознание от звуков, которые сравнить можно с пыткой. И как эти люди по доброй воле еще совсем недавно могли часами, даже годами просиживать перед этими чудо-телевизорами и делать лишь то, что им говорят? А сейчас эти самые горожане, тысячи людей, целый населенный пункт, позволили себе выключить его и остаться совершенно неуправляемыми. То есть, остаться наедине с собой! И еще, о ужас - со своими мыслями! Ничего преступнее быть не может! Были бы они нормальными, уже только за одно это можно было бы сажать в тюрьму! Разве нормальный человек может себе позволить не смотреть телевизор? Отсюда и вывод – город стал прибежищем полных идиотов. Что же было дальше?

Ситуация стала непредсказуемой, неуправляемой и опасной. Наши маленькие горожане отправились по преступной дорожке, полной неожиданностей и лишенной всякого смысла. А еще оказалось, что у каждого эта дорожка своя. Раньше ровно в восемь утра эти замечательные трудолюбивые люди строились ровными рядами у заводской проходной. Лица их были спокойными и немного заспанными, руки мозолистыми, а кошельки, … нет, не пустыми. Вовсе не пустыми. Два раза в месяц их строили в очереди к кассе и выдавали зарплату, а потом по тому же телевизору рассказывали, на что лучше ее потратить. Потом снова проходная, станок, очередь к заветному окошку и т.д. Но теперь! Эти люди, эти законопослушные горожане, позволяли себе просыпаться и, простите,… мечтать. Видимо, терапия Ивана Степановича так подействовала на людей, что те, позабыв о главном, об их работе, о смысле жизни, теперь предавались мечтаниям и позволяли самодеятельность. Их словно раздели. С них сняли вчерашние строгие костюмы и платья, отобрали привычную, накатанную жизнь, и теперь они превратились в сущих детей. Слава Богу, их желания не были агрессивными или преступными, но,… как это объяснить, уже одно то, что такие желания появились, это и было преступлением вдвойне. Раньше организованное общество стройной колонной шагало по жизни, выполняя все предписания и указания, шло на работу, потом с работы, опять на работу, трудилось на того, на кого скажут, и так далее. Раньше главным основным смыслом жизни было стремление заработать как можно больше денег и достойно их потратить… все до копейки. И поэтому этими людьми можно было как-то руководить. Им придумывали правила – они их выполняли… или обходили - такая игра. Но все равно все играли в одну игру - трудились на благо и во имя. Теперь же они позволили себе устроиться на этом розовом облаке и мечтать. И неизвестно, что хуже – стрелять из пистолета, грабить магазины, сидеть перед телевизором после работы, пить горькую. Или вот так – делать только то, что ты изволил себе возжелать. На все те прошлые грехи имелись определенные статьи в законах и ты в любом случае так или иначе подпадал под одну из них, но, оставался гражданином, «членом» и, как говорится, был в «законе». А теперь на эти детские фантазии даже статьи не находилось, разве что диагноз. В общем, город идиотов. Посмотрим же на них со всем нашим вниманием.

Один возомнил себя дирижером оркестра и теперь ходил по городу, выискивая инструменты и людей, умеющих на них играть. Или хотя бы желающих. И находились такие! Много таких нашлось! Они собирались, где попало, особенно полюбили открытое место на окраине городка, и там, на большой поляне устраивали репетиции. Прямо на глазах у военных – какой позор! Маэстро не знал нот, но быстро учился. Его музыканты впервые держали инструменты, найденные в местном клубе, но с каждым днем, их мастерство совершенствовалось, и иногда они даже срывали аплодисменты оттуда, из-за границы, из-за сетки - солдатам надоело скучать, и они от души веселились. Другой мнил себя архитектором и теперь таскал к центральной площади всякие доски и строительный мусор. Помните тот недостроенный эшафот? Потом начал, видимо по ночам, воровать кирпич, и складывал все это на тротуаре. А на плакате, над этой кучей, красовался рекламный щит – «Здесь будет построена Триумфальная арка по уникальному проекту». Проект был, действительно, уникален. Если Пизанская башня имеет хоть какие-то шансы простоять еще пару столетий, то это сооружение абсолютно не имело под собой никакой основы. Это была непонятная геометрическая конструкция, которая немыслимыми углами опиралась… о воздух и держалась на честном слове архитектора. Но всем очень нравилось, и люди, проходя мимо, непременно аплодировали будущему проекту, а куча мусора продолжала расти. Еще один возжелал построить на маленькой речушке, протекающей сквозь городок, запруду, вернее, как он называл, море. Да, он хотел подарить городу целое море и, взяв лопату, начал копать. Судя по скорости, копать ему пришлось бы не одну тысячу лет, но, не тут то было. Нашлись сумасшедшие, которые стали ему помогать, и теперь эта затея становилась вполне реальной, а яма угрожающе увеличивалась в размерах с каждым днем. Наша «марсианка» перетаскала из магазинов семена различных растений, и теперь ее квартира превратилась в клумбу. Растения она брала в магазинах бесплатно, красочно описывая свою планету, которая будет вся в цветах и сказочных зарослях. Райские кущи! Продавцов радовал такой проект, и они с удовольствием отдавали ей свой товар. И вообще, что касается магазинов, произошла странная метаморфоза. Люди перестали пользоваться деньгами. Люди перестали их брать друг у друга. И это понятно – что возьмешь с нашего Маэстро, когда он все свое время проводит на музыкальной поляне и денег там не выращивает. Он их просто не имеет. Но разве можно погубить такой талант и такую музыку? И теперь он свободно заходил в любой магазин, кстати, со своими бездельниками музыкантами, и брали они там все, что хотели. Многие магазины вообще остались без продавцов. Люди просто бросили этот свой бизнес за ненадобностью – им, видите ли, стало не интересно. Наш «зайка» создал чудо-агрегат и теперь возводил в разных местах города чудо-заправки, роясь по помойкам в поисках ботвы и шелухи. Люди совершенно обнаглели. Они делали только то, что хотели, были жизнерадостны, милы и очень трудолюбивы, словом, как малые дети.

Здесь стоит рассказать еще об одном человеке. Даже не человеке, а человечище, руководителе города, – уважаемом Мэре. После всех событий, после пережитых беспорядков, а потом периода затишья и музыкальной терапии, он почувствовал себя не у дел. Конечно, дела находились, и иногда он даже собирал по привычке уважаемое собрание, но это собрание количественно пострадало в свете последних событий. Теперь на него не являлись многие его замы - одни подались к Маэстро в ансамбль и не могли пропускать репетиции, другие, охотно взяв в руки лопаты и кирки, дырявили асфальт, создавая лужу, … то есть море на окраине городка, третьи по ночам воровали кирпичи для Архитектора. Никто из них не проявлял особого энтузиазма, но и сидеть за длинным столом больше не хотел. Из четверки налогового сопровождения остались в строю только две женщины. Да, и те не так строго следили за своим нарядом, допускали вольности и одевались, как хотели. А особенно, волновало их начальницу то, что позволяли они себе смотреть по сторонам, словно присматривались к чему-то, подыскивая другое занятие. В боевом строю Большого Человека тоже ряды поредели. Эти молодые парни, некогда крепкие бойцы, отличные стрелки и драчуны, теперь забывали брать на работу свое оружие. Многие из них нагло дезертировали. Они нашли какую-то спортивную площадку, расширили ее, достроили и теперь с мальчишками целыми днями носились, играя в футбол и другие игры. И уже ставили спортивные рекорды – городские рекорды, мировые рекорды!!! И все это посреди рабочего дня, когда нужно было нести боевую службу и блюсти порядок. И только беспорядок теперь возобладал на улицах и площадях. Как могли, непоколебимо держались на своих постах главы силовых ведомств (и начальник МВД и Глава налогового ведомства, и особенно Орлов, старый чекист, будучи в прекрасной форме, жаждали деятельности). Но голова шла кругом - такого коллапса не ожидал никто.

Однажды Орлов подошел к Мэру и попробовал обсудить с ним создавшуюся ситуацию, но реакция Мэра его возмутила и даже потрясла. Тот в ответ на упреки о бессилии власти позволил себе вспомнить о какой-то демократии и даже о правах граждан. Все это говорил, держа в руках томик со стихами, чем был явно взволнован. Даже процитировал кое-что из великих о свободе и правах людей, и стало понятно, что Мэр потерян и для общества, и для Мэрии. Если Мэра беспокоят права граждан – он просто сошел с ума. Продолжать разговор он не мог и не хотел и, сославшись на занятость, побежал в библиотеку. Тогда Орлов понял, что город остался без руководства. А Мэр теперь тоже имел свое замечательное занятие, свое облако в этом маленьком городке. Его всецело захватила идея создать большую библиотеку из великих произведений, напечатать это наследие на бумаге, издать многотысячными тиражами и принести это в каждый дом, в каждую семью. А поэтому дел у него теперь было много – найти в городе бумагу, разыскать такие книги (что в наше время довольно сложно), а маленькую городскую типографию превратить в целую фабрику по напечатанию книг. Дел было очень много.

Орлов внимательно отслеживал ситуацию. Никаких нарушений по его ведомству не было: ни подготовки террористических акций, ни заговоров, ни попыток переворота. Собственно, переворачивать было нечего и некого. Но вся эта ситуация ему совсем не нравилась и раздражала. В городе не было порядка – это он знал точно, знал и выжидал момент для принятия решения. Зато крупные проблемы появились у налогового ведомства. Прошел апрель месяц, а ни одна фирма, ни одна организация не сдала квартальный отчет и соответственно, не оплатила налогов. Это был кошмар, такое представить себе недавно было просто невозможно! Но это произошло, и теперь шеф ведомства готовилась к решительным действиям. Наш Большой Человек не так переживал, как она. Вел привычный образ жизни и после обеда, с лицом довольного сытого человека, прогуливался по городку, следя за безопасностью и порядком. Теперь он чем-то напоминал городового. Все его знали, все с ним здоровались, никто не держал на него зла, и он тоже не был агрессивен и ни во что не вмешивался. Почему эти люди не нашли свое облако? Почему им не снились те сны? Видимо, их время еще не пришло, и поэтому они прекрасно сохранили себя и свои должности. Они давно, очень давно делали свое благородное дело, и такая работа была у них в крови, а где взять другую кровь? Разве что выпить чужой?

И, последнее, о ком стоило бы рассказать. О детях, их родителях, их учителях, о врачах, дворниках, водителях троллейбусов, инженерах и так далее. Дети, как им и полагалось, видели свои детские розовые сны. Но, что поражало, в школы они теперь ходили с удовольствием, считалось неприличным прогулять или даже опоздать в Храм науки. Они с удивительным рвением грызли гранит… или что там им преподавали,… поражали своими результатами, и к концу учебного года в такой сложной ситуации вызубрили на годы вперед все возможные науки, выполнили задания и перерешали все задачки. Некоторые начали допускать совершенное вольнодумство, позволяя себе доказывать теоремы своим немыслимым образом, другие зачем-то перечитали дополнительно сочинения и книги, не входящие в программу, а третьи нагло готовились экстерном закончить школу, чтобы поступить в университет. Университета в городке не было и ни одного института тоже. Но, разве им это объяснишь – они же дети? Родители стали самыми счастливыми мамами и папами. Теперь они все, свободное от дел, время проводили с детьми, отдавая всего себя семье. Какая-то чертова идиллия. Учителя тоже видели сны, но в этих снах снова были эти же чертовы дети – они стали фанатами своего дела и не помышляли сменить профессию. То же происходило с врачами, инженерами и даже дворниками, которые, как никогда, рьяно взялись за дело, и если одни потрясали коллег новыми изобретениями, то другие устраивали ежедневные субботники, тщательно вылизывая территорию городка, словно суббот в неделе было целых семь. Город блестел чистотой и порядком, по улицам сновали озабоченные творческим психозом, люди. Когда-то в рабочее время никого и не встретишь на улице, все у станка в цеху, но теперь! Они, как маленькие муравьи, тащили всякую всячину, свои идеи, свои лопаты, музыкальные инструменты, забегая по дороге в пустые магазины, где на полках свободно можно было взять какой-то еды, перехватить и бежать дальше! Анархия и беспредел!

- 23 –

В небольшом кабинете собралось несколько человек. Разговор был серьезным. Дело касалось важного вопроса. Дело касалось жизнеспособности целого города, того главного, ради чего все граждане жили здесь, просыпались, начиная свой новый день, рождали потомство и вообще существовали. Еще не появившись на свет, судьба многих из них была предрешена. Они изволили родиться в городе, где находился завод со стратегически важным производством. И если ты гражданин и человек, горожанин и член этого общества, ты должен… нет, ты просто обязан, вырасти, выучиться и прийти на его проходную. Другого не дано – так устроена жизнь. Кабинет Орлова находился в скромном здании, где было его рабочее место. Поскольку разговор имел конфиденциальный характер, его не стали выносить за стены этого кабинета и собрались здесь исключительно руководители силовых ведомств. Во главе стола сидел маленький худенький человечек. Лицо его было измождено непосильной работой и временами казалось, что он находился в полуобморочном состоянии. Это был тот самый Петр Ильич, который совсем недавно, по словам его помощника, аккумулировал свои активы и которому Иван Степанович так и не смог в свое время помочь. Он не прошел через пьяные площади, не поддался лечению музыкальной терапией и просидел в том своем мирке за картонными коробками, как в домике затворника. Как он продержался столько времени, а прошел уже целый месяц с момента заражения, непонятно. Он страшно похудел и выглядел очень плохо, и только глаза светились здоровым алчным огнем, в котором отражался блеск денег и золота, которые он ненадолго покинул, чтобы прийти сюда. И поэтому он непрерывно оглядывался, словно мог видеть сквозь стены. Он не доверял никому.

- Господин, Орлов, - нервно начал он. – Это мой город! Вы обязаны принять меры и повлиять на ситуацию! Если завтра люди не выйдут на работу, я буду вынужден обратиться в Центр, и кое у кого полетят не только погоны, но и головы. И он уставился на главу МВД. Что было совершенно напрасным. Его голова крепко держалась на бычьей шее, и, глядя на нее, было трудно поверить в подобные угрозы. Наверное, поэтому он с гнусной улыбкой посмотрел на Петра Ильича. И, вообще, в последние дни он был в каком-то необычном приподнятом настроении, и его трудно было чем-то расстроить. Пауза затянулась. В разговор вмешалась налоговая дама.

- Вы правы, уважаемый Петр Ильич! В городе беспредел, мы обязаны восстановить порядок и заставить этих бездельников работать и платить налоги.

- Так они тебе и отправились на работу, разбежались, - промурлыкал Большой Человек.

- А куда смотрит Ваше ведомство? – взвизгнул Петр Ильич. – Бездельники, только взятки горазды брать, – накинулся он на главу МВД.

- Но-но! Не шибко тут! Что касается моих дел – статью за тунеядство давно отменили, так что будьте любезны, господа демократы…

Видимо, он хотел сказать, что нет законов, карающих за прогулы.

- А вы их всех увольте, - добавил он, издеваясь.

Маленький Петр Ильич даже подскочил на своем стуле, - мент, ты забыл, из чьих рук кормишься? – заорал он.

- На кого крошишь, гнида! Это я сейчас тебя накормлю, а то ты совсем похудел, - спокойно реагировал «мент».

Главного милиционера трудно было вывести из себя - в последнее время он стал каким-то добрым и вальяжным.

- Я не понимаю, объяснитесь, пожалуйста, - холодно спросил Петр Ильич Орлова, - вы на чьей стороне изволите действовать?

Орлов отложил ручку, которой все это время что-то записывал или задумчиво водил по бумаге. Подняв голову, посмотрев на заводчика, ответил:

- На стороне Закона, Петр Ильич, только на его стороне.

- Так, действуйте, черт возьми! – воскликнул Петр Ильич. - Я и есть ваш закон!

Орлов медленно, внимательно оглядел собравшихся, словно проверяя, кто еще способен на решительные действия, и произнес: - Завтра все ваши люди будут на своих рабочих местах… Все!

Телевидение не работало, как массовое средство агитации – его просто никто больше не смотрел, Мэр со своим авторитетом теперь был занят издательским делом, и его талант оратора и лидера пропадали около пыльных полок библиотек и книжных магазинов. Органы власти бездействовали. Было совершенно непонятно, как Орлов собирается выполнить свое обещание. Сумасшедший город просыпался под звуки оркестра Маэстро, рыл свое море, строил Триумфальную арку, и каждая улица, каждая семья сходила с ума по-своему. Зайка – муж Малыша, особенно радовал горожан, подпрыгивая на своем вездеходе, воздушные подушки легко отталкивали его от земли, и он, как блоха, скакал по улицам и тротуарам, не соблюдая правила и приличия. Но всеобщая радость и ликование присутствовали в каждом деле. Люди трудились в своих маленьких садах или на придуманных космодромах в поте лица, и лица эти светились улыбками и детским задором. Никогда они еще не были так счастливы!

Утро застало горожан врасплох. Хорошо, что солнце было надежно скрыто тучами, которые грозились дождем. Хорошо, что оно ничего не видело и не догадывалось. Горожане не спешили покидать своих домов и продолжали лениво нежиться в постелях. Будней не существовало, выходных тоже. Без усталости и временных границ каждый сам выбирал время для забав, строил жизнь и свое творение. Так ненастьем не разбуженный, сонный город с трудом был поднят с постели. По улицам городка в разных направлениях несколько отрядов вооруженных людей начали свое движение. У них были списки с адресами, они врывались в дома, сносили двери с петель и выводили непокорных горожан на улицы. Четкость их действий поражала. Движения были отточенными, тренированными: действовали они быстро и точно, как роботы. И, главное, абсолютно молча. За какой-то час тысячи людей были согнаны в длинную колонну, и та медленным строем уже без песен, не протестуя, прошагала по улицам. А боевая сотня бравых парней подталкивая отставших прикладами, не давала этому строю рассыпаться. Люди недоумевали, но не сопротивлялись, они просто разучились это делать. Когда о чем-то мечтаешь или чем-то по-настоящему живешь – не готовишься к войне, а, наоборот, кроме ощущения счастья и детского восторга, в тебе ничего не остается, не остается сил постоять за себя или кого-то еще. Просто ты обнажил душу, и теперь живешь таким легким и прозрачным на своем облаке – совсем невесомым. А тут прикладом по спине и по ребрам…

Откуда же взялась эта сила, откуда целый отряд бойцов, которые, как хорошо натасканные цепные псы, выполняют свою работу? Где радость в их глазах, где улыбки, где они были все это время? Орлов! Умница! Профессиональный военный! Когда, месяц назад ему доложили о первом дезертирстве из бойцов спецназа, он сразу же принял меры. Сотня лучших бойцов была изолирована на территории заброшенной школы, и там, за решетками, в полной секретности ежедневно проходили упорные занятия и тренировки. Даже Орлов вспомнил молодость. С каким удовольствием он надевал кимоно и выходил на ковер, бил кирпичи и скакал через огонь. Ребят натаскивали на серьезное дело. А, как мы договорились, все люди городка теперь делали свое дело хорошо. Очень хорошо! Окна были наглухо закрыты, никакая музыка или солнце или еще какая-нибудь нечисть не смущали их юных мозгов, и они были заняты исключительно делом. А по ночам в глухом подвале проводились боевые стрельбы. И, наконец, пришла пора! Пора браться за дело! Недаром Орлов выжидал – зато теперь, спустя всего месяц, у него была маленькая армия, которой могла позавидовать любая секретная служба любой страны мира. Эти бойцы делали свое дело очень хорошо!

Через час каждый бездельник был наручниками прикован к своему станку или к рабочему месту и трудовой день начался. Теперь завод был похож на хорошо охраняемую крепость, вокруг которой ходили люди с автоматами. Заводская труба весело дымила, выбрасывая клубы копоти в атмосферу, и наверху, в дождливом небе, отходы человеческого труда растекались серым облаком. Серым и таким привычным для этих мест. Вот теперь, солнце, ты можешь разогнать тучи и нагло посмотреть сюда – все равно ничего не увидишь. На каждое солнце всегда найдется своя серая туча. На каждое розовое облако - свой человек с автоматом. Порядок был восстановлен.

- 24 –

Читатель, видимо, оказался в затруднительном положении. Автор на последних страницах позволил себе двояко относиться к происходящему. Несомненно, справедливое негодование преобладало в оценке действий сумасшедших горожан. Но иногда от написанных страниц исходили такие флюиды, иногда так хотелось им помочь в их невинных стремлениях, что возникало какое-то снисхождение и даже жалость и зависть к этим, сидящим на своем облаке, несчастным. И теперь, перечитав написанное, появилось желание поделиться сомнениями и даже предостеречь. Если Вам, во время чтения этой книги, внезапно захочется тоже увидеть какой-то сон и даже запомнить его, а еще страшнее – позволить себе повторить его, если, не дай Бог, возникнет желание помечтать о чем-то, знайте, Вы в опасности! Видимо, эта болезнь передается не только воздушно - капельным путем. А если эти страницы теперь содержат опасные вирусы и заболевания? А если есть немыслимая, нереальная угроза тоже заразиться и заболеть? Автор не будет признаваться – написал ли он это, став очевидцем или все это плод его фантазии. Так или иначе, как мы знаем, мысль наша материальна, и она невесть что может натворить, и какие еще сюрпризы нас ожидают!? Итак, если Вами замечены вышеперечисленные симптомы, следует немедленно, безо всякой жалости, сжечь эту опасную книжку, после чего тщательно вымыть руки. Еще необходимо принять что-нибудь внутрь – желательно не менее 40 градусов крепости - и немедленно включить телевизор. Если все пройдет нормально, значит, Вы спасены и Вам не грозят катаклизмы, схожие с описанными выше. Да и стоит ли читать такую ерунду – эти люди больны, очень больны, и они не заслуживают такого внимания.Хотя, с другой стороны, если до настоящего момента эта история Вас совершенно не тронула, стоит ли вообще продолжать бессмысленное занятие?

Вот так. Автор, по-видимому, в своем больном воспаленном воображении, надышавшись нездоровым воздухом нашего городка, тоже стал опасен, чего Вам совсем не желает. У него явно раздвоение личности. Впрочем, решать Вам. Итак, продолжение следует, но, не для всех…

Орлов был счастлив. Он был на передовой, он снова был в самом центре сражения и теперь контролировал ситуацию. Собственно, контролировать ее теперь было просто. Эти аморфные люди-призраки легко поддавались воздействию и выполняли приказы. Он даже подивился – раньше эти такие одинаковые и ленивые граждане требовали постоянного контроля и давления. В той прошлой жизни целый аппарат с трудом справлялся с этим стадом, которое постоянно расшатывало в разные стороны. Одни уезжали из города и даже страны, то есть дезертировали со своих рабочих мест, другие совершали разной тяжести преступления и требовали к себе пристального внимания властей. Но теперь! Эти невинные овечки были неспособны на какой-то протест, они безропотно сидели на привязи, выполняя свою работу. Орлов передал своих людей налоговому ведомству, и по городу, по всем адресам прошли проверки с целью вернуть всех жителей, весь город на свои рабочие места. Появились две потерянные овечки, две растрепанные, немыслимо одетые налоговые помощницы. Их срочно переодели, дали в руки калькуляторы, папки, и те занялись делом. Город задолжал огромные деньги и штрафы в местный бюджет. Начальница ведомства потирала руки. Сборы будут рекордными! Собственно, никто и не сопротивлялся. Люди находили последние бумаги, называемые деньгами, и несли их в кассу известного уважаемого учреждения. Люди готовы были снять с себя последнюю рубашку, чтобы погасить задолженность и свою вину перед обществом. Вот только вопрос, что же такое есть - это самое общество?

Орлов был потрясен дисциплиной и порядком – чудо вакцина! Вот бы такую раньше! Можно нескольким людям управлять целым городом, целой страной! Он не верил самому себе, но накопилось много вопросов, и поэтому, разобравшись с делами, он отправился в клинику к Ивану Степановичу…

Доктор как всегда был на своем рабочем месте, и… гора карандашей лежала перед ним. Самых обыкновенных карандашей, отточенных до немыслимого совершенства. Клиника была пуста, больные еще месяц назад были выписаны, и теперь доктор трудился с перочинным ножичком в руке. Орлова волновал один вопрос – что будет дальше? Каких рецидивов ждать еще? Он предпочитал предвидеть события заранее. Иван Степанович с удовольствием откинулся на спинку стула, размяв затекшие руки и плечи. Он очень устал. Больше не работал над вакциной, потому что не видел в ней смысла. Он имел несчастье наблюдать за горожанами последнее время, даже взял, было, лопату в руки и выкопал пару ямок на строительстве будущего моря, но, поняв, что это не его, мучительно искал теперь самого себя… с карандашами в руках. Наверное, это был самый трезвый человек в их городке. Сегодня он четко отдавал себе отчет, что даст этим людям противоядие, и теперь у него рука не поднималась превратить новоявленных гениев и сумасбродов в зомби. Это была бы операция сродни лоботомии, когда человека насильно лишают способности мыслить и существовать. И теперь он мучился этой проблемой. Доктор не мог взять на себя такую ответственность, он не хотел поднять свою руку врача на разум человека и превратиться во врача-убийцу. И поэтому пребывал в глубочайшей депрессии. В больнице не осталось ни одного больного, все были выписаны еще месяц назад, и он оставался ни у дел.

- Что будет дальше? – повторил он вопрос Орлова. Потом задумался и долго не отвечал. Наконец, нарушил молчание:

- Я не знаю, что будет дальше, но эти люди по-другому уже не смогут, – посмотрев в глаза Орлову, добавил, - они не смогут, как раньше, - и с невыразимым страданием оглядел кучу отточенных карандашей. Помолчав еще немного, заговорил снова:

- Либо они найдут себе достойное дело в ваших цехах, либо погибнут… Человек, единожды испытав свободу, поднявшись на нереальную высоту, не сможет так просто опуститься на землю. Это, как лицом в грязь.

Он подумал немного, посмотрел на Орлова и внезапно спросил:

- А чего хотите вы? Зачем вы все это делаете? Какой в этом смысл?

- Я на службе, - коротко ответил Орлов.

- Я понимаю, но чему вы служите? – настаивал доктор.

- Закону, - четко и по-военному ответил Орлов.

- А если завтра эти законы опять перепишут, вы снова будете выполнять приказы?

Орлов промолчал и удивленно посмотрел на врача.

- Да-да, я понимаю, - произнес врач, - вам можно позавидовать.

- Так что же будет с ними потом? – повторил свой вопрос Орлов.

- Пока они видят свои сны, ничего не будет – им есть за что держаться, – сказал доктор, - а потом…

Он посмотрел на ненавистную кучу карандашей и сбросил их со стола. Те разлетелись по всей комнате, их грифели ломались, они уже не были столь идеальны и никому были не нужны.

- А потом превратятся в зверюшек, прикованных цепями к своим станкам… Кстати, вы не знаете, что производят на нашем заводе? – неожиданно спросил Иван Степанович.

- Производят? – переспросил Орлов, - не знаю, - задумался на секунду. – Но, знаю точно - люди там работают и делают свое дело.

- Свое дело? – переспросил врач, - да-да, конечно, свое дело, - снова повторил он. Потом достал из коробки последний тупой карандаш и с усердием, яростно начал его строгать. Карандаш становился все короче, стружка разлеталась во все стороны, грифель крошился… Орлов встал и, не прощаясь, пошел к выходу. Как-то неспокойно было у него на душе. Все опять стало сложно, все запутывалось…

- Действительно, - пробормотал он про себя, - что же производят на этом заводе?

Доктор отложил в сторону свой перочинный нож и задумался. Как понять этого человека, как понять всех этих людей? Одни строят моря или космодромы, мысленно бороздят просторы космоса. Другие служат какой-то непонятной идее, которая осталась там, за колючей проволокой. Почему Орлов не изменился, что помогает ему? Что помогает налоговому инспектору выполнять свои обязанности в этой ситуации и оставаться верным своему делу? Как сохранились эти замы и их замы тоже? Правда, они примкнули теперь к людям, таскают песок на море или играют в оркестре. Но не очень-то этим веришь – эти всегда к кому-то примыкают, почувствовав, что власть зашаталась. Они, как паразиты, – могут только пить чужую кровь. Но, как понять самого себя… Эти чертовы карандаши… Он месяц не работал врачом, не смог заниматься антивакциной и остался без дела… Все эти люди по какому-то чудесному заговору перестали болеть. После того, как они заразились – они стали абсолютно здоровы, видимо, их сознание дало им невероятные возможности сохранять тело и не болеть. Итак, он остался без дела! Пытался лечить себя той волшебной терапией, читать книги, слушать музыку, но, ничего не помогало, только апатия и еще эти чертовы карандаши. Господин, писатель! Как же ваша красота, которая спасет мир? Вы ошиблись! Вы сто лет морочили головы вашим читателям! Этой красоты хватает лишь на жалкие мгновения, но потом забываешь обо всем – и все сначала!

Он понимал, что это кошмар! Он не мог больше справляться с самим собой – и теперь в клинике появился первый больной. Первый и последний. Чем он хуже других? Какой выход и что будет потом? Да, господин Орлов, вы правы, задавая этот вопрос – что будет потом? Об этом стоит задуматься,… пока остается время.

Стружка снова разлеталась во все стороны, перочинный ножичек, как маленькая блестящая молния сверкала в его руках, доводя до немыслимого совершенства гладкую поверхность карандаша, который становился все короче и короче. И казалось, что это последняя его работа и жизнь длиной всего-то с этот короткий карандаш в руках. Внезапно в его сознании возникла музыка из того балета, повторяя божественный танец, где четыре маленьких белых лебедя порхали по сцене, но и она его уже не волновала…

- 25 –

Ночь была темной, безветренной и беззвездной, без надежды когда-нибудь закончиться. Бывают такие ночи, которым не видно конца. Завод в свете фонарей казался громадным драконом, слепленным из коричневого кирпича. Чешуя его состарилась и кое-где осыпалась, колонны покосились, но изнутри пробивался электрический свет. Там была жизнь, находились люди. Теперь наш завод снова ожил и был рад такому исходу. Его труба ночью не дымила, да, и незачем – все равно на небе не было этого противного весеннего солнца, и закрываться от его надоевшего внимания не было нужды. В огромных цехах внимательной рукой сторожей был потушен свет, чтобы люди, находящиеся здесь, могли законно отдохнуть после трудового дня. Каждый находился на своем рабочем месте. Каждый просто не мог его покинуть, будучи прикованный тонкой цепью. Зато они имели право на трехразовое питание, возможность с разрешения сходить по нужде и главное имели право на труд, а теперь еще и на сон. Все эти права были соблюдены по отношению к трудящемуся человеку. Кроме того, не нужно было рано просыпаться, готовить завтрак, добираться до рабочего места – все было продумано и соблюдено, все было для них, этих немножко прикованных людей…

Кто-то спал на лавках, приставленных к станкам, кто-то положил матрас, принесенный заботливой рукой хозяина, прямо на свой станок. Было уютно, тепло и хорошо. Главное, этот цех, как никогда, сплачивал людей, не давая ни о чем задумываться. Тяжело – когда ты один, а когда все вместе… и эта цепочка, у всех она одинаковой длины, так намного легче…

- Ты спишь? - спросил Зайка Малыша. Им повезло, их станки находились рядом, и они могли легко общаться – все было продумано справедливым хозяином, дабы не разбивать счастливую семью.

- Нет, - с какой-то тихой радостью ответила она.

- А о чем ты думаешь? – спросил он.

- О тебе.

- А я о тебе… Тебе удобно? – спросил он, немного помолчав.

- Да, милый, очень... Все хорошо.

- А что ты думаешь обо мне? – спросил он.

Она смотрела в высокий потолок, и глаза ее счастливо блестели, отражаясь от лампочки, которая вдалеке мерцала тусклым светом.

- Я думаю, что ты пока не знаешь одну замечательную новость.

- Какую? – нетерпеливо спросил он.

Она повернулась к нему, посмотрела прямо в глаза и тихо прошептала:

- У нас будет малыш – у нас будет маленький Зайка.

- Ты уверена? – взволнованно приподнялся он со своего станка и хотел взять ее за руку. Цепочка натянулась, остановив его в каких-то сантиметрах от ее руки.

- Это ничего, - сказала она, - завтра я обязательно дотянусь до тебя, мы найдем минутку. И еще… это так замечательно, что я тебе сказала. Ты рад?

- Да, очень, жаль, что не могу обнять тебя.

- Да, жаль… но это ничего…

- А зачем он вам? - не выдержал сосед по станку.

- Кто? – испуганно вздрогнула она. Еще минуту назад ей казалось, что они одни в этом огромном цеху, хотя здесь находились сотни людей.

- Зачем он вам, этот ваш Зайка? – повторил голос из темноты.

- Как зачем? - задохнулась она в возмущении и обиде. - Это наш малыш, наш Зайка, разве нужно объяснять?

- А что он будет делать, когда вырастет? – снова спросил голос.

- Ну, как, - сказала она, - будет расти и умнеть, будет учиться, жить с нами - он же наш!

- На такой же цепочке? – грустно спросил голос.

Они замолчали. Лампочка тускло мерцала вдалеке, освещая открытые глаза людей, лежащих здесь, и они маленькими звездочками сияли в темноте. Люди не спали. Наконец, кто-то произнес:

- Ну, почему же, он будет работать, будет здесь, вместе с нами. Будет делать то же, что и мы.

Еще какая-то женщина подключилась к разговору и спросила:

- А что делаем мы?

- Как это что? Работаем, - ответил ей голос.

- Я понимаю, но я хочу знать, что я делаю? Кто-нибудь знает, что мы здесь делаем?

Долгое молчание повисло в воздухе.

- Честно говоря, я уже десять лет на этом заводе, - ответил зайка, - знаю, что я здесь работаю, но, что я здесь делаю… я не знаю.

- Да, - продолжал голос женщины из темноты, - здесь разные станки, одни шлифуют, другие точат, третьи сверлят. А что получается из этого, никто не знает и не говорит.

- Наверное, секрет! – заметил мужской голос издалека, - государственная тайна!

- Нет, ну посмотрите на нее, вот она эта болванка, - продолжала женщина, - на что она похожа?

- На маленькую ракету.

- Если просверлить здесь глаза, то на мышку.

- Можно здесь проточить и получится юбочка.

- А здесь выточить тоненькие ножки и ручки.

- Одеть косынку…

Тихий всхлип заставил всех замолчать… Кто-то плакал в темноте... Все затаили дыхание.

- И получится Зайка… моя маленькая Зайка, - сквозь слезы прошептала Малыш.

В углу этого большого цеха возникло какое-то движение, все посмотрели туда и замолчали…

- Если еще хотя бы одна с… здесь скажет хоть слово, я размозжу ей голову.

Молодой парень появился в дверях, он закрывал маленькую тусклую лампочку своим сильным тренированным телом, и стало совсем темно… и тихо. Через мгновение он удалился и только глаза людей маленькими звездами мерцали в темноте. Люди молчали, зато они имели право на сон и на труд, на трехразовое питание и на завтрашний рабочий день…

Большая серая лошадь долго бродила по темному пустому городу. Она, видимо, кого-то искала, но не находила. Посидела на пустой площади у Мэрии, прошлась по поляне, где еще недавно играл оркестр, потом зашла по колено в воду недостроенного моря. Попила там воды, фыркнула и побрела дальше. Она долго еще блуждала по улицам и закоулкам, пока не подошла к заводу, завидев тусклый свет в его окнах. Направилась к проходной с желанием пройти внутрь к людям. У нее проверили документы и, не обнаружив пропуска, не впустили. Никто не удивился, что лошадь хотела пройти на завод, просто у нее не было пропуска и поэтому впустить ее туда никак не могли. Не имели права.

-26 –

Перед ее глазами маленькое облако стального цвета, казалось, висело в воздухе. Оно отражалось ярким светом ламп, блестело, переливаясь в своем немыслимом грациозном вращении. Стружка мельчайшими иголками-искрами рассыпалась в разные стороны. Деталь была накрепко зажата в станке и теперь поддавалась предварительной обработке, чтобы потом перейти по этому цеху дальше – на другие станки и машины, в другие руки, которые придадут ей окончательные очертания и формы. Но, пока она находилась здесь перед ее глазами, и грубая болванка превращалась в деталь не изысканных, но строгих форм.

- Что можно сделать, чтобы она стала еще совершеннее, и прекрасней? Эта металлическая деталь, кусочек металла? Известно только одно - должны быть такие размеры и форма и все. Как жаль, что не знаешь, что будет с ней дальше - какая ждет судьба и для чего она нужна. Какая у тебя миссия, маленькая вытянутая болванка? Какой ты станешь, когда вырастешь большой, кем ты станешь? Если бы знать, можно было бы правильно ее воспитать, придать ей капельку любви, тепла и направить на путь истинный – путь твой, уникальный и неповторимый. И тогда засверкаешь в теле своего механизма или ракеты, или космической станции… на Марсе, - снова вспомнилось ей.

- А может, она попадет на Марс, и там вместо твоей мечты без этой цепочки выполнит какое-то удивительное задание… нет, не задание, а, просто, сделает хорошее… нет, замечательное дело…

И видение озарилось красным светом далекой планеты. Когда ты сама остаешься здесь, скорее всего, навеки, но из рук твоих выходит этот кусочек металла, расстояния, на которые отправят ее туда, становятся короче и эта планета ближе…

- Кем станешь ты, что будешь делать? - снова подумала она.

- И главное – что можно сделать, чтобы ты стала совершеннее. Но, к сожалению есть только размеры… И уже не нужны эти измерительные приборы. Руки, как самые совершенные приборы, придают точность. Теперь можно приблизить тебя к этому совершенному размеру, который указан на чертеже и ты станешь идеальна. И уже где-то в голове… в душе своей чувствуешь, сколько нужно снять с тебя ненужного металла и мельчайшей стружкой смахнуть лишнее, оставив только тебя и твою суть. Твой истинный размер и форму. Как мало можно сделать для тебя… И для себя тоже... Потому что хочется невероятно многого, а ты привязан этой тонкой цепочкой.

- Цепочкой, - подумала она. - Кто-то ее тоже делал, создавал, стоя у станка, отдавал любовь и силы, и теперь она, это изящное изделие, держит тебя на привязи, на расстоянии полутора метров от свободы…

Цепочка, тебе не повезло, но, ты не виновата - просто твоя миссия такова – ограничивать чью-то свободу.

Полтора метра свободы. И все-таки они у тебя есть, они твои, это твоя территория свободы. И в каждом миллиметре можно создать целый мир, вселенную, потому что все относительно. Для кого-то даже такое расстояние – бесконечность. Свобода не в этом, она не измеряется расстояниями, она в твоей голове… теле… нет, в твоем Я, которое смиряется, и тогда миллионы километров для тебя тюрьма, или, вот так, сидя на привязи, можно оставаться свободным, ценить каждое звено этой цепи, не отнимающее твоей свободы, но оставляющее шанс и смысл, и целый мир, который принадлежит только тебе.

А маленькое облако стального цвета висело в воздухе, вращаясь в немыслимом танце, и брызги серебристой стружки тысячами огоньков сыпались, разлетаясь в разные стороны, и голова начинала кружиться.

Огромный зеленый луг расстилался перед ее глазами, яркое солнце освещало все вокруг и дарило свое тепло и свет. И любовь свою оно дарило каждой травинке и камню, согревало и радовало.

- Это сон, обморок? – подумала она.

Странный сон, странная земля. Вокруг только бесконечный луг, поросший зеленой травой, и журчит ручеек где-то рядом. Вот он извивается тоненькой змейкой и блестит на солнце, и больше ничего.

- Привет, Марсианка! - незнакомый голос позади нее заставил вздрогнуть. Она оглянулась. Красавица-лошадь стояла рядом. Она была серого цвета, на боках ее были, как нарисованные, удивительные пятна-яблоки. Хвост черной густой копной развевался на ветру, а грива,… прекрасная черная грива подчеркивала красоту ее сильного тела и, как черное знамя на древке, венчала шею этого благородного животного.

- Привет, - ответила она, приходя в себя. Нет, она совсем не испугалась и не удивилась тому, что эта лошадь заговорила с ней, просто все было так неожиданно, и ей на мгновение показалось, что где-то уже видела эту лошадь.

- Это ты? – спросила Марсианка.

- Да, - ответила та, - это я.

- Ты прекрасно выглядишь, - сделала комплимент женщина.

- Спасибо, - ответила лошадь, - я знаю, - и показала свои красивые белые зубы. И вообще, если бы не эта удивительная грива, ее было просто не узнать. Куда девалась та неказистая нелепая лошадь с площади? Перед ней сейчас стояло самое замечательное создание на свете. Наверное, таких лошадей больше не бывает, - подумала она и спросила: - А где мы находимся?

- У меня в гостях, ответило животное, - это страна лошадей, и я решила тебя сюда пригласить.

- Почему именно меня? - спросила марсианка.

- Потому что ты была готова к этому путешествию, и оставалось сделать всего пару шагов…

- Полтора метра? – спросила она, ощупывая запястье, где оставался небольшой след от цепочки.

- Ну, вроде того, - засмеялась лошадь, - добро пожаловать!

Вдалеке этого нескончаемого луга паслось стадо таких же удивительных лошадей. Нет, скорее, это было не стадо, то были гордые независимые животные, просто они находились рядом и были вместе, но каждого выделяла какая-то деталь их лошадиного наряда и каждого выделяла удивительная степень свободы, которая светилась в лошадиных глазах.

- Готова? – задумчиво повторила Марсианка.

- Да, готова, - повторила лошадь. - Это страна другого измерения в нашем сознании… Сознание, разум – все это препятствия на пути к истине! Тебе просто удалось сделать этот шаг.

Лошадь стояла и улыбалась, если, вообще, лошади умеют улыбаться, но эта умела. Улыбалась и продолжала говорить.

- У каждого есть своя страна. Есть страны, которые принадлежат тиграм или медведям. Есть места, где живут, в основном, крысы или носороги. Есть миры, где только камни и отголоски эха отражаются от скал и вершин гор. Откуда эхо? Это волны прибоя бьются о прибрежные рифы… Не важно. У каждого есть своя страна. И в этой стране он и царь и Бог.

- Здорово, - ответила женщина. – И эта страна твоя… поэтому ты такая красивая?

- Да, гордо ответила лошадь. - Мы можем себе это позволить.

- А мы?… То есть, я хотела спросить, у людей тоже есть своя страна?

- Ну, конечно! – воскликнула лошадь.

- Где же она? – в нетерпении спросила женщина.

- Ты только что оттуда пришла, - ответила ее собеседница, потом засмеялась и фыркнула. Засмеялась, если вообще это можно так назвать, но тем не менее.

- Да? – разочарованно протянула женщина.

- Но, ты не расстраивайся, - сказала лошадь.

- А хочешь, мы отправимся в страну тигров?

- Да… То есть, не знаю… тигры опасны, - задумалась женщина.

– Да. И, скорее всего, они набросятся на нас и съедят.

– Конечно. Они же тигры. То есть произойдет естественный отбор.

– Противоестественный отбор! – воскликнула лошадь и снова фыркнула.

- Кто сказал, что уничтожать естественно?

- Но тогда, как жить? Что есть?

– Ты слышала, существуют люди, которые десятки лет ничего не ели или даже не спали?

– Чем же они питались?

– Но почему ты все время говоришь о еде? Питались какой-то непонятной энергией космоса… солнца… не важно. Но, они не уничтожали. Дело даже не в том, что тебя съест тигр… Ты думаешь, траве не больно, когда мы ходим по лугу и щиплем ее? А камням, которые мы топчем своими копытами, не больно? Конечно, больно.

– Тогда как же быть? Какой выход?

- Уже одно то, что ты начинаешь думать о грехах своих, начинаешь от них избавляться. Но это только начало пути. И даже дело не в том – что не нужно делать. Этого знания недостаточно. Главное, что нужно сделать! Вот когда выдается пропуск.

- Какой пропуск?

Лошадь внимательно испытывающим взглядом посмотрела на марсианку и таинственным голосом заговорила:

- Есть страна… другой этаж, комната или мир… как называть – не важно. Есть другое измерение, где живут все вместе, не уничтожают и даже не наступают. Садись, забирайся на меня, я покажу тебе кое-что еще, - теперь громко и уверенно сказала лошадь, и отказать ей было невозможно.

Они летели по бесконечному зеленому лугу, другие, такие же красивые создания, с завистью провожали их взглядом. Они тоже любили этот бег или полет, но прокатить в этой стране им было некого. А так хотелось. Потом зеленое покрывало начало растворяться в сознании и таять. Какие-то облака стелились по земле и, казалось, что идешь по небу, по голубому или розовому облаку. По воздуху!

- Тебе нравится? – спросила лошадь.

- Очень! - она в восторге зажмурила глаза, и они летели, не касаясь земли, где только ветер бил в их счастливые лица, и скорость, и невероятный восторг. Наконец, они спешились, и женщина спрыгнула на землю. Вокруг снова была какая-то бесконечная равнина, покрытая белым туманом, как долина гейзеров или кусочек неба. Под ногами то ли земля, то ли мягкая перина. Но она крепко стояла на ногах, почему-то не боясь упасть. У больших валунов их встретили какие-то люди или создания. Очертания их были нереальны и призрачны, как во сне, но голоса были отчетливыми. Один из них задал простой вопрос:

- У вас есть пропуск?

- Нет,… пока нет, - робко ответила лошадь. Она присмирела и с благоговением смотрела на них.

- Тогда проходите, мы вам очень рады, - радушно ответил тот же голос или человек, и эти существа растворились в тумане.

- Почему рады? – спросила шепотом женщина.

- Потому что это действительно так, - сказала лошадь.

- Здесь нет стражей, и нас никто не прогонит. Мы ничего здесь не сделаем дурного – это просто невозможно. И поэтому этот мир без страха и зла. Этот мир сам защищает себя … вернее, мы защищаем его от себя. Страж – у каждого в голове. Далеко не каждый может попасть сюда, простого пути нет – у каждого он свой. Даже тебя я могла потерять по дороге.

- Потерять?

- Но, я верила в тебя – и мы вот здесь. Но, для нас этот мир нестабилен и мы скоро потеряем его… и он нас тоже… Мы пока не готовы к такому.

Они шли или плыли по этой бесконечной туманной долине, где только солнце напоминало о той реальности, откуда они явились. Хотя, сейчас трудно было понять, что реальнее – тот мир, прошлый или этот, потому что он был прекрасен!

- Что это? – спросила женщина, глядя в прозрачную быструю реку.

- Там плавает форель, и этот медведь своей когтистой лапой не ударит ее по чешуе.

Она посмотрела на огромного медведя, который стоял рядом и любовался красивыми рыбами. Любовался и улыбался ей... Медведь… улыбался!

- Здесь стаи голодных волков не набрасываются на одинокую лань, - продолжала свою восторженную речь ее спутница, - Не берет ружья человек и не стреляет в свою жертву – кем бы она ни была - человеком или дичью. Здесь Боги или люди, похожие на них, ходят по одним дорожкам, и они теперь совсем не простые смертные, потому что они бессмертны. Все эти твари и люди сбросили чешую и теперь в своем изумительном тонком теле переходят с камня на камень, с волны на волну. Они не потревожат и колоска, который наливается семенем, не остановят ветер, который дует, куда несет его воля судьбы или случая, не разрушат и не предадут. И разум их не прервет полета мечты и желаний, потому что они невесомы и достигли этого призрачного, но такого реального мира – мира своей мечты. У каждого она своя, а мир один на всех.

- Они вечны? - спросила она, - призрачные тела? А как же они размножаются, занимаются любовью?

- А зачем им, как ты сказала, «заниматься» любовью, если они просто умеют любить. Любят себе и все - и это одно из главных условий для получения пропуска. Тех, кто не умеют любить, здесь нет. И никакие технологии не помогут. Это нравственный мир. Нравственность – от слова нравы. А их нравы чисты, их помыслы прозрачны и не извращены. Такого можно достигнуть не тренировками, но праведным истинным путем. Истинным – от слова истина. Что есть истина? То, что неоспоримо, но требует сил и жертв познания, праведного труда и образа жизни.

- Как это?

- Не знаю, но догадываюсь. Только, когда мы выполним все эти правила, наша страна лошадей или собак, страна тигров или крыс, людей – превратится в одну территорию, общую для всех. И будет это территория любви. Остальное нам пока не дано понять. Но уже одно то, что мы задумываемся об этом, ведет нас сюда в неизвестную, но желанную страну. Страну, где не нужны больше никакие пропуска и условности.

Она задумалась и смотрела по сторонам, и временами казалось, будто все эти фигуры и люди, и звери становились отчетливыми и настоящими, а иногда казалось, словно, смотришь на них сквозь запотевшее стекло. И тогда они растворялись. И еще она поняла, все зависит от того, о чем думаешь в этот момент, что чувствуешь. И невозможно больше сохранять кристальную чистоту своих мыслей так надолго, не отвлекаться и не задумываться о чем-то земном… вернее бессмысленном, бренном. Действительно, никакие технологии или тренировки не помогут, - подумала она.

Вдруг перед ними возникла знакомая пара – Павел и Катенька. Марсианка очень удивилась и теперь с нескрываемым любопытством разглядывала их. Они были странно одеты, совсем не были похожи на тех двоих – художника в своем затрапезном свитере и девушку в джинсах и футболке. Их одежды напоминали какие-то прозрачные… или даже призрачные одеяния, словно маленькие облака едва прикрывали эти фигуры, и почему-то казалось, что естественней выглядеть невозможно. Такая нагота совсем не смущала этих двоих, была естественна и проста. Павел держал в руках кисть, накладывая мазки на полотно. Катенька смотрела на него невинными влюбленными глазами, и этот взгляд струился нежностью и желанием. Художник словно пил эту нежность, вдыхая аромат ее непередаваемого восторга и страсти, и создавал светящийся ее образ на своем холсте. И на какое-то мгновение стало непонятно, кто же пишет эту картину, его рука или ее взгляд, полный любви и радости. И стал бы этот свет столь ярким без дивного взгляда юной девушки и ее страсти?

- Вот болван, - подумала поневоле марсианка, - такая красотка, такой неземной цветок. Подойди и сорви…

Они с лошадью мгновенно вывалились из этого призрачного мира, и он растворился в туманной дымке. Словно, все было лишь сном. Их отбросило непреодолимым дуновением не на километры, но на целую галактику, и теперь тот мир оказался на немыслимом расстоянии. Да, и был ли он вообще?

И вдруг: «Заходите еще!» - показалось ей, словно кто-то шепнул на прощанье. Они свалились с этого неба на сочную зеленую траву.

- Дура, - засмеялась лошадь, - в следующий раз аккуратней, так можно переломать все ребра!

- Ну, дура… дура, - смеялась в ответ Марсианка.

- Тебе понравилось? - спросила лошадь. Они снова находились на просторном зеленом лугу, где только лошади поодаль, свежий ветерок, журчание ручья и ласковое солнце.

- Я не знаю, - ответила марсианка, - почти как на Марсе, но я там не была, поэтому не знаю. Как-то удивительно спокойно и хорошо, светло и чисто. Но, иногда, кажется, что ты высоко-высоко, а парашют захватить позабыла и тогда начинаешь со страхом смотреть вниз.

- Просто не нужно бояться себя, вот и все, - ответила лошадь. Она уселась рядом с Марсианкой и теперь отдыхала от сумасшедшей прогулки и бега, и всего увиденного. Женщина тоже смотрела по сторонам, любуясь бесконечной зеленой равниной, потом посмотрела на свое запястье, где маленький след от цепочки напомнил ей о чем-то, и спросила:

- А зачем ты приходишь в наш человеческий мир, когда у тебя есть свой? И зачем тебе мы – люди?

Лошадь повернула к ней свою голову и посмотрела своими красивыми карими глазами. Ее грива шевелилась на ветру, шея гордо возвышалась над туловищем, она была очень красива. Она долго смотрела так на женщину, потом начала свой рассказ:

- Помнишь, какая я странная и некрасивая появилась в вашей стране. Стране людей. Я ведь не всегда была такой. Просто, жизнь так сложилась…

Лошадь снова задумалась, вспоминая.

- Когда-то у меня был хозяин… человек… Он работал в цирке. Поначалу все было хорошо. Я выступала там, он был хорошим наездником и лихо скакал на моей спине, вытворяя сумасшедшие трюки. Иногда, правда, любил жонглировать горящими факелами, и те больно жгли мое тело. Зато, как ему хлопали зрители, и как он был рад и любил меня! Но однажды один мальчик измазал мой хвост смолой. Нет, он был хорошим парнем, гимнастом. Он здорово скакал под куполом. Я бы так не смогла. И вот… Он решил пошутить и вылил смолы мне на хвост. А потом… Во время представления хвост от факела загорелся.

- И что? – воскликнула женщина.

Лошадь задумалась на минутку и продолжила.

- Загорелся... Хозяин хотел было кинуться за водой и потушить, но зрители начали хлопать. Они хлопали так, как никогда еще не делали этого, и он остановился… Я понимаю… Если тебе аплодируют, ты должен стоять и кланяться. И он кланялся… И я тоже… А зрители продолжали хлопать… взрослые и их дети… Наверное, они ничего не поняли и подумали, что это такой трюк… Так я осталась без хвоста… Конечно, потом отросло немного, но выступать больше не могла – я стала некрасивой…

- Что было потом? – спросила женщина.

Лошадь махнула своим замечательным черным хвостом, переливающимся черной смолой на солнце, и продолжила.

- Хозяин цирка продал меня одному человеку… Фермеру… И тогда я из ездового скакуна превратилась в тягловую кобылу. Мои бока стерлись от оглоблей, превратившись в грязные пятна. Но, так было надо. Нет, меня хорошо кормили, правда, мне было тяжело работать, но его сын, маленький мальчик очень любил меня. И я его тоже. Я его научила скакать на лошади, то есть на себе. Как он был счастлив! И я тоже была счастлива в такие минуты. Но однажды человек из другой соседней фермы устроил с нами соревнование. Так, шутки ради. Он разводил лошадей, и те потом бегали по ипподрому. Там были замечательные скакуны. Чемпионы. И вот мой мальчик согласился с ним соревноваться…

Лошадь снова задумалась, посмотрела на луг, на солнышко…

- Я очень любила своего малыша – парню было всего лет тринадцать. Он так хотел выиграть – а тут эти замечательные скакуны. Я совсем разучилась к тому времени ездить на скорость. От тяжелой работы ноги мои стали толстыми, мощными, я стала такой неповоротливой.

- И что же дальше?

- Дальше… Мы встали рядом на таком же большом лугу. Помню взгляд этого рысака – красавца, на котором сидел наш соперник. Он смотрел с какой-то жалостью, видимо, понимая, что я очень люблю своего мальчика. А он знал, чем это может закончиться. Он был хорошим рысаком, породистым, совсем, как я когда-то в цирке, но он был в хорошей форме. Мы побежали. Этот черный красавец сначала из жалости немного отставал, видимо, боясь за меня, ведь мы одного племени, но он тоже любил своего хозяина. И когда получил по бокам плеткой, рванул вперед. Тут все и началось. Ты не представляешь, что такое настоящий бег. Это полет, это гонка без рассудка и правил. Особенно, если ты любишь своего хозяина. Это восторг, который передается ему, твоему наезднику и это счастье победы, которое он способен познать благодаря тебе. Ради этого стоит жить и ты готова на все!!!

Конечно, черный рысак меня обошел, но теперь мой мальчик нещадно бил меня своей плеткой. Ах, как он хотел победить! А желание любимого хозяина - закон для скакуна. Лошадь - это единственное животное, которое, вопреки закону инстинкта самосохранения, продолжает бежать на радость хозяину. И уже нет сил и возможности, но если любишь – делаешь невозможное. Так и случилось. Потом…

Красавица–лошадь помолчала немного, вспоминая о чем-то с улыбкой. Видимо, это была последняя победа в ее жизни.

- Потом я долго лежала на том лугу, мальчик не понимал, почему я только что мчалась с такой скоростью, а теперь не могу подняться. Просто что-то оборвалось внутри. Нет, я осталась жить, но работать уже не могла… Меня снова продали… Теперь я рядом с тем самым цирком возила в маленькой повозке детей перед представлениями. Мой хозяин держал меня в железном гараже. Денег на еду у него не хватало, и поэтому зимой было очень голодно… и холодно. А летом в этой железной коробке было очень жарко… Старик любил выпить после работы, а потом долго со мной разговаривал, иногда бил своим старым кулаком по моей морде. Делал это, конечно, любя, но несколько зубов выпали, и губа моя совсем отвисла. Маленькие дети уже не подходили к нашей повозке и не катались на мне. Потом дед умер… Он был хорошим человеком, но очень старым и любил выпить. И когда все началось месяц назад – он умер, а я осталась одна…

- И тогда ты пришла сюда? – спросила женщина.

- Иногда я прихожу сюда, но совсем ненадолго. Видимо, каждой лошади нужен хозяин, свой человек, ради которого захочется снова надеть узду и мчаться и побеждать, позабыв о недугах и делать это ради него. Поэтому совсем ненадолго я прихожу сюда, но потом возвращаюсь к вам – к людям…

- Ты совсем, как человек, и мыслишь, как человек, только очень умный и добрый, каких совсем не бывает, - сказала женщина. Лошадь ответила: - Наверное, я в той своей прошлой жизни была человеком и поэтому тянет в вашу страну.

- Была человеком… странно… потом стала лошадью, - задумчиво повторила женщина. Лошадь улыбнулась: - Сделала что-то лошадиное – вот и стала лошадью. За все нужно платить.

- Наверное, очень кого-то любила, пока не загнала себя.

- Любила, - лошадь снова улыбнулась, - за это тоже нужно уметь платить.

Она подумала немного, посмотрела на женщину, на эту Марсианку, и внезапно спросила: - Ты хочешь остаться здесь?

- И есть траву, - смеясь, ответила женщина, - пить воду из ручья, скакать по лугу и ржать, как лошадь… Извини…, - спохватилась она.

- Ничего, - снисходительно кивнула лошадь, потом подумала и добавила:

- Если очень проголодаешься, ты, конечно же, можешь съесть меня, - и было непонятно, шутит она или говорит серьезно.

- Так, ты хотела бы остаться здесь?

Марсианка посмотрела в глаза этой красивой умной лошади, помолчала немного и ответила: - Нет.

- А ТАМ?

Женщина снова подумала и сказала:

- Не сейчас… Может быть, когда-нибудь позже…потом… в другой жизни, но не сейчас.

- В другой жизни! – горько засмеялась лошадь, - что ты знаешь о жизни? – и, подумав, добавила, - хотя, если ты начинаешь задумываться о ней, значит и начинаешь жить.

- Я тебе очень благодарна за приглашение, - продолжила женщина, - но, нет. Я все решила, я хочу в свою страну, к людям!

- На цепь??? – гневно воскликнула лошадь.

- Но ты же ходишь в узде!!!… Такова жизнь… Так надо…

Лошадь поникла головой, посмотрела в глаза марсианке и ответила:

- Ты обязательно построишь свой луг, зеленый и большой, с удивительными цветами и растениями. У тебя все получится…

- 25 –

- Привет!

Это был начальник милиции. Он нагло маленькими глазками смотрел на него, и Орлов не понимал, почему тот так по-хамски себя ведет.

- Привет, - вяло ответил он, не узнавая свой голос. Силы покинули его. Он после месяца тренировок, после упорных занятий еще вчера чувствовал себя бодрым и уверенным, но сейчас… Большой человек внезапно пошел на него и шутливо толкнул своим большим животом.

- Чушь какая-то, - подумал он. И вслух произнес:

- Что ты себе позволяешь?

- Что хочу, то и позволяю, - не задумываясь, ответил толстяк.

- Пьяный что-ли?

Большой человек громко засмеялся и отошел немного в сторону. – Что хочу, то и позволяю, - снова повторил он. Орлов в бешенстве сунул руку в карман, где всегда в последнее время носил пистолет, но к своему ужасу его не оказалось на месте. И кармана тоже не было!

Толстый милиционер снова загоготал и пошел на него.

- Кретин, - проорал он, - это твой сон! – И снова толкнул его своим пузом. Пузо прошло сквозь Орлова, не причинив вреда.

- А теперь мы с тобой поиграем в одну игру, - продолжил милиционер и нагло ощерился.

- Видишь, вон там ты изволишь спать, - и показал толстым пальцем куда-то вдаль. Орлов посмотрел в ту же сторону и действительно увидел спящего на своей кровати Орлова. Тот лежал, закрывшись одеялом, ничего не подозревая. Собственно, и подозревать ни о чем не мог – там было лишь тело Орлова. Оболочка. А сам Орлов был здесь – это он. Тот самый, которого пьяный мент только что нагло толкал своим животом.

- Мы сейчас побежим наперегонки, - продолжил толстяк, - и кто быстрее добежит, тот в него и запрыгнет.

- В кого??? – в ужасе закричал Орлов.

- В Орлова!!! – заорал мент, начиная вприпрыжку с диким хохотом удаляться.

- Подожди! А как же я? – попытался остановить его Орлов.

- А ты прыгай в меня, - орал толстяк издалека, - найдешь меня и прыгай - станешь поганым ментом!!! Это такая игра-а-а-а!!!

Орлов огляделся по сторонам, посмотрел себе на ноги. Они были ватными и вязли, прилипая к земле. Удивительная беспомощность! Он сделал несколько неуклюжих движений и, наконец, побежал. Побежал – громко сказано. Бежать было просто нечем. Ног не было - они лежали на кровати у спящего Орлова и тоже спали, а он неуклюже передвигал какими-то прозрачными протезами и в ужасе начинал понимать, что не догонит. И станет толстым, пьяным ментом. И было непонятно, как толстый, большой человек далеко впереди, мог так прытко бежать, ведь он тоже был в этом сне! А раз его тело свободно, значит, оно тоже сейчас где-то спит! Но тогда почему он не может догнать его?

Наверное, в эту самую минуту лоб Орлова, который лежал там в своей кровати, покрылся испариной. Ноги бежали во сне, как у собаки. (Собаки всегда бегут куда-то, когда спят.) Так, почему этот жирный пивной бочонок так быстро передвигается? Наверное, привык в своих снах бегать за пивом – ему всегда мало. Вот и тренировался по ночам. Кошмар какой-то! Нужно срочно проснуться! – подумал он, глядя на удаляющуюся широкую спину противника! Похитителя его тела! Похитителя Орлова! Но как проснуться, когда сначала надо добежать? - подумал он. - Просыпаться некому! Там лишь его тело! А сам он здесь. А мент сейчас добежит и проснется вместо него! Кошмар!!!

Дорога, по которой они мчались, начала напоминать беговую дорожку на стадионе, а там, вдалеке, почему-то на трибуне лежал Орлов в своей кровати и спал. Солнце нещадно слепило глаза, обжигало и издевалось. Еще пара сотен метров, и толстяк добежит! А ноги его, как два расплавленных куска пластилина! А ног просто НЕТ!!! Вдруг мимо пронеслось какое-то тело. Какой-то розовый снаряд. Он обернулся и помахал ему рукой. Это была инспектор городской налоговой службы!

- Слава Богу! – подумал он. - Ему помогут! Он не один! Его спасут!

Но розовая женщина припустила быстрее, задрав свою розовую юбку до верху, чтобы та не мешала. И теперь вприпрыжку гналась за его врагом. Нет!!! Она тоже бежит к Орлову! Она хочет обогнать мента!

Мимо пробежали два десятка спортсменов – все подтянутые, в спортивных одинаковых костюмах и почему-то в галстуках. Помощники МЭРа! Те дружелюбно с ним поздоровались. Вернее, попрощались и устремились стремглав за лидерами гонки. Розовая дама мчалась очень быстро, почти уже нагнала мента, но тут случилось непредвиденное. Мент прямо у всех на глазах, как воздушный шар, начал увеличиваться в размерах, словно надуваясь. Теперь он почему-то подпрыгивал боком с ноги на ногу, оглядываясь назад, резко увеличивая отрыв. Этот боковой бег, очевидно, был его визитной карточкой, как у каждого победителя, как у чемпиона – его фирменный жест! В его руках не хватало только флага, и тогда можно было вешать медаль и возводить на пьедестал. Вот он уже достиг трибуны, уже начал проворно перепрыгивать через ряды кресел. Осталось совсем немного!!! Вот он навис могучим надувшимся шаром над кроватью Орлова! Сейчас он сделает свой последний прыжок! А старый чекист, старый вояка, плюхнется в жирное тело мента, как в мокрое от пота желе, как в растекшуюся по кровати перину. Вдруг из-под большого одеяла, закрывавшего Орлова, возникла рука. Она была гигантских размеров. Это была женская рука.

- Машка! – закричал он, вернее, сделал попытку, рот его не открывался, и он мог только мычать что-то невразумительное. Это был вой загнанного волка. Это был крик затравленного зверя, попавшего в засаду, но слышен был он на весь стадион. Тело надутого Большого человека удивленно зависло в воздухе над кроватью. Оно было ошарашено от неожиданности, попыталось было отлететь в сторону, но не тут-то было. Эта мощная, большая рука со всей силой, значительно превосходящей противника, размахнулась и врезала по облаку-желе, нависшему над кроватью. Надутое желе оторвалось от трибун, реактивной ракетой устремилось ввысь и, издавая немыслимый вой на всю округу, скрылось из поля зрения. И только этот жуткий вой улетавшего мента и дикий рев Орлова долго еще оглашали окрестности вокруг…

Орлов подпрыгнул на своей кровати… Сон! Это был всего лишь сон! Пошевелил ногами, потом руками. Это не мент, это он! Слава Богу! Весь мокрый от бега или от жары, он проснулся! В мокрой постели, в кошмаре, но проснулся!

Теперь большая сильная женская рука обнимала его за плечо и, как мать в детстве, нежно гладила и успокаивала, пока он не пришел в себя. Воистину пришел в себя и ни в кого другого – вернее, добежал.

- Как хорошо, что никто не знал и не догадывался о них с Машенькой, - подумал он. - Иначе конец! Во всем нужно шифроваться, ни минуты покоя, даже в собственной постели.

И с благодарностью посмотрел на Машу – свою боевую подругу. А она тем временем большой ладонью заботливо стирала пот с его лица и шеи, с плеч и приговаривала:

- Ну что ты, дурачок, ну, успокойся, все хорошо.

А на руке ее во всю длину красовался огромный красный синяк, огромный след, непонятно откуда взявшийся. Он вздрогнул от неожиданности, посмотрел на нее, но спрашивать не стал. Да, и о чем он мог спросить ее – ведь то был сон. Просто сон.

- Ну и компания собралась на стадионе, - подумал он, - и каждый норовит… одни враги… везде одни враги.

И еще подумал: - А почему не было на стадионе зрителей, где же люди, где тысячи болельщиков? На заводе, - вспомнил он. – Да, конечно, все люди, весь этот город на заводе – он сам их туда отправил. Все на своих местах, - потом посмотрел на Машу, на свое отражение в зеркале, - слава Богу, все на своих местах… и он тоже. А солнце этим чудесным утром, весело заливая комнату весенними лучами, смеялось и желало доброго утра.

- 26 –

Это солнце заливало своим ярким утренним светом весь городок, заглядывало в окна опустевших домов, освещало лица людей, которые начинали просыпаться в цехах, на своих рабочих местах. Заиграло лучами по крошечным волнам будущего моря, будет оно или нет – неизвестно, но волны спокойно плескались о прибрежные камни, куски бетона и асфальта.

По улицам городка со всех сторон, по площадям и переулкам, шли люди. Нет, не люди – пока еще совсем маленькие существа. Это были дети. Прошла целая неделя с тех пор, как они потеряли своих родителей, старших братьев и сестер. Но дети не унывали. Всю неделю они учились в школах, прилежно выполняя задания, и знали, что их родные здесь - рядом. Они на заводе. Они работают. А значит, так надо. Взрослые должны работать, и если они не вернулись домой, значит, они очень заняты. Работа – есть работа. Но, сегодня! Сегодня был выходной, и ручейки из маленьких горожан устремились из всех дальних уголков к заводу, к месту, где находились их родители, и теперь они законно хотели их видеть. Так большая заводская площадь заполнилась этими маленькими созданиями. Они молча шли сюда, молча выстроились на просторной площади, и утреннее солнце ярко озаряло их юные лица ослепительными лучами, делая их еще светлее. А взрослые из окон здания-дракона тоже смотрели, не отрываясь, сквозь большие окна цехов. Они смотрели на улицу, где светило яркое солнце, которое освещало их любимых детей. Они не могли подойти к окнам, но смотреть им никто не запрещал. Это было их законное право – видеть своих детей и любить их.

Подразделением бойцов ОМОНа командовал опытный офицер, он имел боевой опыт в стране, где… не важно, где, но боевой опыт он имел. Не один раз, будучи командиром, решал самые сложные, казалось бы, невыполнимые задачи и сейчас снова находился на передовой, принимая свое нелегкое решение. А эти детские глаза и их молчаливые лица, настороженные движения и взгляды совсем юных девчонок и мальчишек, как никогда, ставили его в тупик. Одно дело, когда перед тобой противник. И не важно, какой он, не имеет значения, превосходят ли его силы и чем вооружен. Главное, что он вооружен, главное, что ты имеешь приказ – и тогда все привычно и просто. Нужно занять правильную позицию, обеспечить пути отхода, вовремя выслать разведку и получить данные, а потом дело техники и умения. И еще, дело за теми ребятами – профессионалами, которые рядом с тобой. А сейчас с ним была группа суперпрофессионалов, настоящих бойцов, которые могли легко разорвать противника в клочья, не задумываясь… Не задумываясь. Как тут не думать и выполнять приказ, когда против тебя какая-то ребятня, да еще из соседних дворов, многих из которых ты знаешь, которые дружат с твоим сыном… кстати, вон он стоит там со своими друзьями… Он тоже давно не видел своего отца. Как тут выполнять приказ? И тут по мановению обстоятельств, по воле странного совпадения или случайно, в руках засвистела рация. Орлов на другом конце провода четко и по-военному требовал отчета: – Слушаю! Доложить обстановку!

Лейтенант снова посмотрел на толпу детей и готов был начать рапорт, но вдруг замер. Что он скажет – противник, это дети. Что они без оружия! Они не нападают, даже ни о чем не просят, и только их глаза молчаливым укором смотрят на бойцов спецназа и еще… заглядывают сквозь окна этого цеха, и молчат! Черт побери, ну почему они молчат!!! Проще было, если бы они что-то говорили, просили о чем-то, плакали. Но, они молчат и по-взрослому смотрят на его бойцов… на него… и его сын тоже… Сын, которого он всегда учил быть мужчиной, бойцом, быть сильным, всегда защищать слабых, учил, что милиция и спецназ лучшая профессия для парня. Только там он сумеет стать настоящим мужиком, за которого не будет стыдно. А тут завод, проходная, этот пост, который скрывает за собой тех людей, которые работают, и что-то делают… Кстати, что они там делают? - подумал он. - Хотя, сейчас это не важно… не время… это его не касается.

- Что там у тебя? - в десятый раз вызывал его Орлов.

Лейтенант поднес рацию к губам и ответил: - У нас проблемы.

- В чем дело, какие еще проблемы? – закричал Орлов. Лейтенант снова посмотрел на толпу детей и ответил: - Мы теряем высоту… то есть плацдарм.

Орлов уже громко орал по рации, так, что его слышали бойцы, стоящие рядом, – я спрашиваю, что у вас случилось? … Я выезжаю, до моего приезда - приказ держаться.

А эти глаза детей, их неуклюжие позы… и это молчание. Жуткое молчание, взгляды на них со всех сторон и из цеха тоже. И эта тишина... Она разрывала его барабанные перепонки, словно контузила децебеллами от взрывов снарядов и мин. Но, что может быть страшнее неразорвавшейся бомбы и что может быть тяжелее, чем слушать и внимать молчаливой толпе, которая просто смотрит на тебя в недоумении с укоризной и надеждой детских глаз.

- Мы потеряли позицию! – прошептал он в рацию, стер пот со лба, отпер двери в цеха, и толпа счастливых детей устремилась в эту внезапно открывшуюся воронку. Ворвалась туда без какого-либо пропуска. А солнце ласково слепило глаза лейтенанта, его сына, который теперь стоял рядом с отцом и гордо держал его за руку. И рука эта была теплой и родной, а солнце горячим и ласковым. Этот бой, пожалуй, был самым трудным в его жизни…

На территорию завода одновременно въехали пять машин. Они заполонили собой всю просторную площадь, и, казалось, что здесь теперь не осталось места ни для кого, хотя, совсем недавно сотни детей помещались на его огромной территории. Это были непростые машины – все со спецномерами, и только одна была какая-то странненькая – маленький грузовичок из которого во все стороны торчали рулоны с бумагой. Из нее на площадь выскочил Мэр. Следом из прочих авто появились один за другим Орлов, глава МВД, глава налогового ведомства и последним из шикарной машины выполз изможденный Петр Ильич. Вся пятерка сразу же двинулась к проходной завода. Орлов сориентировался первым и уже отдавал приказы.

– Блокировать проходную! Посторонних вывести с территории завода!

Собственно, посторонние уже сами выходили из цеха, но были не одни. За руки они держали своих уже непривязанных родителей. Ведь детям ничего не стоило, воспользовавшись инструментами, которые находились в цеху, освободить своих родителей. А тем всю неделю и в головы это не приходило. Толпа у проходной все росла, и Орлов отдал распоряжение вернуть всех на рабочие места. Но тут, как гром с ясного неба (а небо действительно было ясным), проявил себя МЭР. Собственно, это и было его прямой обязанностью в такой ситуации.

- Я приказываю, освободить людей и отправить по домам! - громовым голосом вещал он.

- Позвольте, - вмешался незамедлительно Петр Ильич. - Это мои люди, и они будут делать то, что я прикажу.

МЭР на мгновение остановился, оценивая своего противника.

- Делать? – произнес он.

- Да, делать! – настойчиво сказал Петр Ильич.

- Делать, - повторил Мэр. Он помолчал немного и с огромным интересом произнес сакраментальную фразу, которая не раз за последнее время звучала от разных людей. К сожалению, только за последнее…

- Уважаемый, Петр Ильич, – сказал он. - Давно хотел вас спросить, а что делают люди… простите, ВАШИ люди на ВАШЕМ предприятии. Что они производят?

Услышав этот вопрос, люди, находящиеся поблизости, сразу же замолчали, потому что для многих, пожалуй, это был главный вопрос. И они хотели знать! Они имели на это право!!! Петр Ильич, не ожидая такого вопроса,… такой атаки, замер и на мгновение задумался. Потом, несмотря на плохое самочувствие и изможденный вид, вдруг громко взвизгнул: - А какое ваше собачье дело?

Теперь уже все в этой толпе - и Орлов, и Большой Человек, даже Налоговый Инспектор с огромным интересом смотрели на него, а он, поняв, что ему не уйти от ответа, произнес:

- Производим… А что, вы сами не знаете, что мы производим?

- Нет, - настаивал МЭР, - проясните, пожалуйста, ситуацию!

- Мы производим… Мы создаем… Наша продукция…

Площадь замерла, боясь пропустить хоть фразу или слово, хотя бы букву сказанного. А букв оказалось совсем немного.

- КУ-666, - наконец выдохнул Петр Ильич. Долгая пауза повисла над площадью, теперь, наконец, многие из этих людей поняли, чем они занимались все эти годы… десятилетия. Кто-то робко спросил: - А что это такое?

Петр Ильич покраснел и снова повторил: - КУ-666.

Однако, поняв, что этого недостаточно, добавил: – Это изделие такое.

- А зачем оно нужно это изделие? – уже громче спросил МЭР. Заводчик помялся и помолчал, а толпа людей взглядами сверлила этого человека, как совсем недавно сверлила его деталь под названием КУ-666. Наконец, не выдержав, он взвизгнул: - Да, какая разница, зачем и почему. Мне заказывают – я произвожу. Китайцы, австралийцы, англичане – мне все равно! Мне платят – я делаю. Ваше какое собачье дело?

Тут Мэр начал наливаться краской, багроветь и даже становиться выше ростом. Он приблизился к этому маленькому, исхудавшему человечку и медленно, по слогам произнес:

- Какое наше дело? Наше собачье дело!!! Вы говорите, какая нам разница?

И тут его прорвало: - И вот этим дерьмом, этим КУ-666 мои люди занимаются и гробят себя десятки лет!

- Это мои люди, - попытался сопротивляться Петр Ильич.

- ЧтоООО? Молчать! - заорал МЭР. - С сегодняшнего дня я запрещаю это КУ-666 и этот завод запрещаю, - в запале произнес он. - Когда-то здесь производили мясорубки! – с уважением гордо кричал он, а теперь КУ-666... Твою мать!!! Ну, ты только подумай … Запрещаю этих охранников и эту милицию… Да, милиции в моем городе больше не будет! – кричал он. Тут в разговор вмешался Большой Человек.

- А что же нам изволите охранять, где работать нашей милиции?

Мэр неожиданно забрался на капот своей машины и на всю площадь заявил: - Запрещаю милицию… Я вас всех увольняю…

- Позвольте, - вмешалась налоговая дама, - а как же порядок?

Запретить порядок!!! – орал МЭР.

- Но нас кто-то должен защищать, - продолжала она. - Мы работаем с деньгами, люди приносят крупные суммы и вообще.

Мэр вошел в раж.

- Запретить деньги! Запретить налоги! Запретить милицию, МЭРИю, всех бездельников и бандитов, всех кровопийц и врагов нашего города! Всех запретить! КУ-666, - продолжал он, - я вам покажу 666, я вам такого покажу…

- Он сошел с ума, - прошептала инспектор.

- Да, именно! И как человек,… как МЭР, сошедший вместе с вами с ума, я говорю свое ЗАПРЕТИТЬ!!!

Потом посмотрел на Орлова и снова закричал: - За-пре-тить!!!…

- Спокойно, - произнес Орлов, – он, словно, гиена, смотрел на него, как на кролика, и гипнотизировал, – вам пора, господин МЭР.

- Куда? – спохватился МЭР.

- В библиотеку, - продолжил Орлов.

МЭР замешкался, почесал затылок, оглянулся на рулоны с бумагой на своем грузовичке и пробормотал:

- Да-да, мне пора… мне, действительно, нужно спешить.

Потом снова пришел в себя, приободрился, оглядел толпу на площади и повторил на прощанье: - Все уволены! Все по домам! И вы тоже свободны, Петр Ильич, и вы! Вы тоже уволены.

Так же кивнул на милиционеров и налоговую даму.

- Все это пора заканчивать. До свидания, господа! До встречи!

Он спрыгнул с капота и подошел к кабине своей машины, хотел было влезть в нее и уехать, но его остановили. Это была наша розовая женщина. Она очень волновалась и поэтому захотела прямо сейчас прояснить ситуацию.

- Господин Мэр, - сказала она, - мне нужно с вами поговорить.

Мэр уже пришел в себя от этой безобразной сцены, но руки его еще тряслись, и он был на взводе.

- Мне нужно срочно с вами поговорить, - настаивала она и, наконец, он сдался. К ним подошли Большой Человек, Орлов и кто-то из замов. Все теперь стояли и ждали слово новой докладчицы, и она начала свою речь:

- В истории еще не было случая, чтобы власть запрещала власть, - сказала она. - До сих пор все запреты касались только простых граждан, а люди, избранные и заслуженные…

Она посмотрела на Мэра и поправилась:

- Ну, хорошо,… назначенные, обычно сами диктовали свои правила и законы.

Это была довольно образованная женщина. Она сама себе пробивала дорогу в жизни и теперь, когда добилась всего, не хотела сдавать позиций. - Система существует столетия,… может быть, тысячелетия, и не должно быть так, чтобы в одночасье от нее отказывались, - продолжала она.

- Я увольняю вашу систему, - произнес Мэр.

- Законы для того и созданы, чтобы их исполняли, деньги существуют, чтобы их зарабатывали и нельзя смещать акцент. Так построено общество. Люди, еще не родясь, уже подпадают под эти законы и правила, и только избранные решают, какую статью им определить – герои они или преступники.

- Чтобы всегда можно было любого из них превратить в подследственного, - криво улыбнулся МЭР.

- Но, так было во все времена. А иначе не будет общества, людьми невозможно будет управлять, наступит хаос! Вы уволили всех руководителей департаментов, уволили завод, уволили деньги. Вы выкинули людей на улицы. Что же дальше? Дальше хаос! Только безумец может отдать такой приказ, - в сердцах воскликнула она. Мэр не желал более продолжать этот бессмысленный разговор, к тому же, у него была куча дел, а что касается истории, он сам ее преподавал многие годы. А что касается безумца…

- И как безумец, я готов повторить своим безумным гражданам – вы свободны! Не будут больше люди десятилетиями выстраиваться на проходной, чтобы производить неведомую КУ-666... И название какое-то мерзкое… 666,… больше этого не будет, - уже спокойно произнес он. Теперь он смотрел на нее трезвым взглядом, и было понятно, что этот человек знает, что делает. И почему-то захотелось ему верить, как бы ни казалось все это нелепым и абсурдным…

- Каждый имеет право на жизнь, - добавил безумец. - Статья 20 Конституции государства Российского. А ее никто не отменял… И не увольнял.

Сказав это, сел в свой грузовичок и уехал, а рулоны бумаги развевались во все стороны свисающими краями, как крыльями будущих бестселлеров, классиков прошлого, настоящего и будущего. Будущего города, который обязательно теперь прочитает эти книги и не будет больше бессмысленно простаивать у станка с деталью в руках под загадочным названием КУ-666.

- 27 –

И наступил хаос! Воистину теперь это была вакханалия желаний и чувств, празднование побед маленьких и больших – кто на что горазд. Люди, несмотря на выходной день, вернулись к своим любимым делам и занятиям. Дети с радостью помогали взрослым, и теперь было непонятно, кто из них взрослый, а кто ребенок. Город напоминал большой муравейник, по улицам которого в разных направлениях сновали с ношей своей счастливые горожане. Они и были теперь теми самыми муравьями, которых объединял только их большой муравейник, а дела и обязанности каждый выдумывал для себя сам. Все, что так незыблемо стояло ранее, как колосс на крепких ногах, рухнуло в одночасье. Если прежде были запрещены многие вещи и предписаны многие нескончаемые правила и законы, то теперь… Теперь вне закона оказались сами эти правила. Они, просто, были запрещены, а их соглядатаи уволены. Уволена милиция и всяческие управления, уволен завод, казалось, даже сама МЭРИЯ уволила себя безумным приказом, поскольку теперь туда никто не стремился, а только к своим садам, оркестрам и морям, предметам нескончаемой страсти и мечты, которая, возобладала над всеми нормами и понятиями. И только город оставался на своем месте и был несвободен. Он был за колючей проволокой, но этого уже никто не замечал. Такой большой город, и он твой – что уж там заглядывать за его окраины.

Большой человек зашел в Мэрию, чтобы забрать кое-какие вещи. На самом деле вещей у него здесь и не было, но обычно в это время он заглядывал сюда в местный буфет, где готовили восхитительные, так любимые им пирожки и наливали неразбавленное пиво. Это стало традицией - из своего управления днем обязательно наведаться в это уютное местечко. Вот и сейчас он открыл дверь и подошел к стойке. Знакомая буфетчица Валя посетовала, что никто сегодня не пришел, и для кого она целое утро старалась и пекла пирожки – непонятно. Пиво было холодным, и Большой Человек с удовольствием опрокинул кружку, потом другую… И третью тоже. Все-таки не каждый день тебя увольняют со службы, но никакого чувства разочарования или горечи он не испытывал, скорее наоборот. Если бы на его место поставили кого-то другого, тогда было бы обидно, а когда все разом в отставку, дружно сложив полномочия, стало как-то легко, даже интересно. Чем он будет заниматься? Хотя, в последнее время кое-какие мысли уже начали закрадываться в его большую голову. Просто он однажды подумал - что он любит делать больше всего, и теперь, сидя за столиком, мечтал и строил свои большие планы, что и пристало Большому Человеку. Потом прошелся по длинным пустым коридорам и, уже собираясь покинуть это здание, внезапно услышал какой-то звук или шорох на боковой лестничной клетке. Как будто какой-то зверек издавал там свои звуки, то ли пришлепывая, то ли чавкая. Он прислушался. Теперь кто-то всхлипывал.

- Вот ведь твари, - подумал он, - стоит уйти человеку, и на его место сразу же норовит забраться какой-то паразит.

Повернув на эту лестницу, он из любопытства спустился на пролет ниже, откуда раздавался шум… То, что он увидел, чрезвычайно его взволновало. Перед ним на ступеньках, прямо на немытой мэрской лестнице, сидела женщина. Нет, не женщина… хотя, почему бы и нет – ведь только женщины плачут. Она сидела и всхлипывала, не обращая на него внимания. Это была предводительница городской налоговой службы… бывшая предводительница бывшей службы, отправленной в отставку и уволенной со всем штатом. Штат моментально разбежался, а вот женщина осталась, зачем-то зашла сюда и теперь сидела на ступеньках и рыдала. И ему вдруг стало невыносимо жалко ее.

- Ну, что ты ревешь… слоник, - неожиданно вырвалось у него. Он прикоснулся своей огроменной лапой к ее волосам и нежно, как только мог, погладил по голове. Она ухватилась за эту большую руку, уперлась в нее лбом зарыдала еще сильнее зарыдала.

- Ну-ну, - утешал он ее, - перестань,… хватит,… свинка моя глупая. Что ты разошлась-то так?

- Я больше ничего не умею, - беспомощно прошептала она, утирая слезы и размазывая краску по лицу. - Я пятнадцать лет делала только это…

Она сидела, смотрела куда-то вдаль,… в пустоту, в свое прошлое. - Когда я поступила в институт, нужны были только бухгалтеры и юристы… и больше никто…

Она снова заревела, продолжая сквозь слезы:

- Одни должны были считать чужие наворованные деньги, другие защищать с судах этих… от таких же, как и они сами. И все. Больше не нужен был никто…

Она, успокоившись, вытерла лицо платком: - Я не смогу, я ничего больше не умею, у меня отобрали все…

- Ну, кое-что у тебя осталось, - нежно произнес мент… вернее, бывший мент, погладив ее руку и пухлые пальцы, каждый из которых украшал перстень с огромным камнем. Кольца были разными, и камни на них играли, переливаясь в свете ламп. Она отобрала свою руку и воскликнула:

- А что? Я должна была просто так ишачить? За их убогую зарплату? А сколько нужно было отдавать туда? Мне несли, а я передавала дальше.

- Ну, крошка, - посмеялся мент, - лукавишь, кое-что все-таки прилипло к нашим пальчикам.

- А сам-то, бычина, - сверкнула она глазами. И ему впервые показалось, что эти красные, с размазанной краской, глаза, даже можно назвать красивыми.

- Он, мент! Главный из всех местных Ментов, сейчас любовался этими женскими глазами! Чудеса! – подумал он.

- Сам сколько вымогал денег у своих клиентов? Скольких отмазал от уголовных дел? Сколько обобрал фирм и обложил данью, забыл? А то я не знаю, почему ни одна бабка не может сунуться на улицу со своим пучком укропа, и заработать свою десятку. Всех обложил – мышь не проскочит.

- И это ты мне говоришь, которая ту же бабку потом в бараний рог крутила своими штрафами и налогами? Ты их и придушила. Только несколько хозяев в городе и осталось, а остальные - или выметайся, или мы тебя закроем. Или иди работай на них. Вот тебе и антимонопольная хрень такая.

Мент был в гневе, он сверкал маленькими глазками, в приступе брызгая слюной: - Может это я бегал по мелким фирмам, и душил их по заказу «крутых», которые захватили город? Или я не прав? Да я ангел, по сравнению с тобой…

Она молчала и опять смотрела сквозь эти стены куда-то вдаль. В даль своего прошлого.

- Я не заканчивал институтов, как хулиганом был, так и остался, так, шуровал понемногу.

- Понемногу??? - Тут ее лицо начало наливаться кровью, глаза вылезать из орбит, и теперь эти глаза совсем не нравились ему. - А твой особнячок за городом? А машин на тебя сколько записано? А банька по пятницам с местными девками! И попробуй тебе откажи!

Вдруг она как-то обмякла, и снова растеклась по лестнице. Видно было, что она очень устала и больше не хотела вести этот дурацкий разговор.

- Ладно, - простил он ее, - все хороши. Все мы ходим под одним… хозяином.

Женщина снова всхлипнула, и слезы ручьями хлынули из ее глаз.

- Ну-ну, давай, крошка, заканчивай. Все будет хорошо.

- Я ничего больше не умею, - продолжала реветь она. А этот Большой человечище ласково гладил ее по голове, и если отойти в сторону и посмотреть на этих двоих сверху, могло показаться, что два маленьких бегемотика вылезли из своей лужи на лестницу и теперь нежились в лучах яркого весеннего солнца.

Продолжение следует…