- 28 –

  Беда не приходит одна. Так говорят. Беда всегда ходит вместе с бедой другой, если она вообще умеет ходить. А здесь, в этом маленьком городке, она поселилась надолго, по-видимому, чувствуя себя, как дома. И как ее изгнать, как избавиться от нее, было совсем непонятно. Но, казалось, теперь это мало кого интересовало… Кроме одного человека.

  Мэра разбудил телефонный звонок. Он вскочил с постели и снял трубку. Звонил Орлов. Как ему надоел этот человек – скрытный, всегда себе на уме, старый служака. От него можно было ожидать чего угодно, и для него, для Мэра, он теперь был немым укором, который постоянно напоминал о его дурацкой должности. Вот и сейчас звонит. Утром были планы, было столько дел - забежать в типографию, привезти найденные рулоны бумаги, проверить тиражи напечатанных книг. Скоро будет выпущен первый стотомник, собранных им по крупицам, лучших произведений за последние 200 лет и их можно будет множить и продавать... Продавать? Нет, раздавать, нести, дарить эти жемчужины литературы. Каждая семья должна на своих полках иметь такие книги!

- Господин Мэр, - спокойный голос на том конце трубки методично доводил до его сведения, что городу грозит новое испытание. И чем дольше и спокойнее тот сообщал о деталях, тем тяжелее становилось у Мэра на душе. – Придется заняться хлебом насущным, вместо того, чтобы заниматься красивым, вечным, истинным, - подумал он.

- …кстати о хлебе, - продолжал Орлов. - По моим данным в городе закончилась мука.

Он завершил свой доклад и задал вопрос: - Ваше решение, господин Мэр, чем вы собираетесь кормить город?

Мэр задумался и раздраженно ответил: - Я понимаю, что закончилась еда, но почему вы звоните мне? Пусть наши магазины сделают запросы поставщикам и те привезут все необходимое.

- Привезут? - удивился Орлов, - вы забыли об оцеплении? Ни одна машина, ни один вагон не проедет сквозь заграждение. Так, как же быть?

Мэр снова попытался упростить проблему: - Значит, мы позвоним в Центр и оттуда получим помощь.

- Господин Мэр, - ответил Орлов, - я уже позвонил в Центр. Там дали четкий ответ – справляться своими силами в соответствии с ситуацией, приравненной к военному времени. Мы должны знать, что делать! Вы понимаете, что это означает?

Мэр задумался.

- Я не знаю, что это означает, - пробормотал он. - Я не жил в военное время. Я родился после войны, черт побери!

- Ну, допустим, и в наше время хватает горячих точек, - ответил Орлов, - и стоит только захотеть, вы всегда сможете…

Он не стал продолжать, и было, как всегда, непонятно, что он имел ввиду.

- Господин, Орлов, - не выдержал Мэр, - что вы предлагаете?

- Это я вас хотел спросить, что вы собираетесь предпринять, а вы даже не знаете, что продовольствия в городе осталось всего на несколько дней.

Мэр с сожалением посмотрел на новенький томик, еще пахнущий типографией, нежно взял его в руки, погладил ладонью. Поднес к лицу и… понюхал. Потом раскрыл и углубился в чтение…

- Господин, Мэр! Я не слышу Вас!!! – прорезал тишину комнаты голос Орлова.

- Ах, да, простите, - встрепенулся МЭР, - просто связь плохая, вы куда-то пропадаете.

- А я подумал, что это вы пропадаете, – настаивал Орлов.

- Нет, нет. Я весь внимание. Слушаю вас… То есть, я хотел спросить вас, как коллегу и военного человека – что же делают в военное время в данной ситуации? – и он поставил книгу на полку, взглянул на нее с сожалением, словно прощаясь.

- Достают стратегический запас! – ответил Орлов. Сказал это тоном человека, который принимает экзамен, но Мэру явно не повезло с этим билетом, и ему предстояло явиться на пересдачу в следующий раз. Мэр, почесав за ухом, подумал и, наконец, робко произнес:

- А откуда его достают, господин Орлов?

- Из закромов особого назначения достают, - ответил Орлов.

Долгая пауза повисла в воздухе. Затем Мэр снова спросил: - А где эти закрома? – и подумал, - чертов чекист над ним издевается.

- В городе, господин Мэр… В вашем городе.

Снова долгое молчание повисло в воздухе.

- Поподробнее, господин Орлов.

- Там, где находятся бомбоубежища на случай войны, - сказал чекист, чем совершенно огорошил Мэра.

- У нас есть бомбоубежища? – робко произнес он. - А где они находятся?

- Под землей, естественно, - продолжал издеваться Орлов.

- Да, конечно, вы правы. Где же им еще находиться. Вот только где они находятся,… я не знаю…

Мэр обескуражено признался в этом и теперь совсем не знал, что добавить… Бомбоубежища… Это такие сооружения…

И тут в голове его промелькнула гениальная мысль:

- Зданиями, недвижимостью и всякими строениями и сооружениями в городе ведал его первый заместитель! – прозрел МЭР. - Он нашел ответ на этот сложный вопрос! Он сдал экзамен! Ну, конечно, он же Мэр, значит все под контролем, все продумано и работает, как надо! И почему, вообще, к нему пристают с такими мелочами?

- Господин Орлов! – уверенно произнес он. – Я очень занят, перезвоните, пожалуйста, моему заму, он как раз занимается подобными делами, вот и решите с ним этот несложный вопрос! До свидания! – и он, с удовольствием повесив трубку, помчался в типографию.

  Иван Степанович шел по улицам городка. Не выбирая маршрута, он долго болтался по улицам, ища сам не зная, что. Сейчас он чувствовал себя гостем на этом празднике. Горожане проходили, пробегали мимо по своим диковинным делам, радостно здоровались и торопились дальше, а он все шел и смотрел по сторонам. Так добрел до окраины городка, где некогда маленькая лужа теперь превращалась в водоем довольно внушительных размеров. Что здесь люди хотели построить, было непонятно, но все воодушевленно трудились, гудела строительная техника, берега поднимались над спокойной водой, и та блестящим зеркалом отражалась на солнце чистой водой. Доктор сел на краю, где не было людей, наблюдая за происходящим.

Что хотят эти люди? Что их объединяет? Странная идея построить целое море в пределах городка. Наверное, это замечательно просто творить и больше ни о чем не задумываться. Если тебе нравится, если эта идея так радует всех, значит, она не бессмысленна и имеет право на жизнь. Море! Просто море – и все! Это занятие странным образом объединяет всех этих людей, хотя нет ни начальников, ни погонял. Есть инженеры, рабочие, строители и есть одно общее дело...

  А на берегу, на противоположной стороне, развернув оркестр на широкой поляне, музыканты терзали струны своих инструментов. Раздували щеки, выдувая причудливые звуки из валторн и тромбонов, били по барабанам и литаврам, скрипели на скрипках. Были ли у них ноты? Умели ли они играть? Был Маэстро, но тот лишь служил метрономом этой ораве, создававших неизвестную, новую, но такую волшебную музыку. И единство их движений и ритма поражали. Их объединяли не диктат лидера, не ноты, написанные на бумаге, а одно желание, которое сплетало и объединяло помыслы и стремления. И поэтому все они были одним целым. Раньше подобное было невозможно! Только годы тяжелого труда, долгие репетиции и тренировки, и, главное этот лидер-дирижер, способны были свести разрозненные ноты воедино. Но теперь эти люди, не сговариваясь, но, абсолютно чувствуя друг друга, отдавали, каждый свой уникальный звук, волшебный аккорд; и мелодия уже пробивалась, выстраиваясь в одну стройную линию, которую так трепетно создавали они. Эта была неизвестная новая музыка, а оркестр был сказочным и уникальным. Мелодия окончилась, и десятки людей рассыпались по берегу, доставая из своих сумок какие-то бутерброды, фляжки с водой. Они устали и решили перекусить.

- Детский сад, - подумал доктор. И действительно, поведение этих людей сейчас напоминало детей этого заведения. Все они ходили в старшую,… нет, в среднюю по своему возрасту, группу, и всех их объединяли увлеченность своими играми, а главное, поразительная беспечность. Они часами готовы были играть, ни на секунду не задумываясь о будущем. А если и задумываться, то относились к нему тоже, как к игре. Но, то дети и у них есть родители, а эти? И тут доктору пришла в голову поразительная мысль. Скоро эти взрослые инфанты просто погибнут от голода. Это сейчас они, свесив ноги с берега «моря», с поразительной беспечностью поедают бутерброды, которые для них приготовили какие-то другие взрослые. Но за этими никто сюда не придет после рабочего дня, не возьмет за руку и не уведет домой. Ивану Степановичу стало дурно. Город сошел с ума. Это море и арка посреди центральной площади, марсианка, выращивающая рассаду на бульварах и газонах, какой-то мужчина-ребенок, разъезжающий на вездеходе и заправляющий свой драндулет очистками от бананов и травой. Никто из них ничего полезного для общества не производит, и скоро это закончится самым обыкновенным голодом и разрухой. И он посмотрел на какого-то дворника, который мочалкой и стиральным порошком сосредоточенно отмывал каменную набережную. Удивляло одно – никто из них не имел симптомов сумасшедших людей, они были адекватными, разумными, действия их были целесообразными. Только, если задуматься над тем, что они сейчас творили, можно было самому начинать сходить с ума. Кстати, за последние дни, как он выбрался из пустой больницы и начал изучать необычное поведение этих людей, депрессия улетучилась. И теперь он чувствовал себя великим Павловым – физиологом, который исследовал своих животных. А горожане теперь был для него подопытными кроликами.

- Вот чудеса, - думал он. - Все эти люди абсолютно здоровы, и он тоже чувствует себя замечательно, несмотря на то, что все они и он в том числе неизлечимы больны. Парадокс!

Но себя он не ощущал больным, ущербным человеком, а иногда даже казалось, что он самый здравомыслящий из всей это толпы несчастных людей.

- Все-таки он нашел меня!!! – подумал Мэр. Гудок машины Орлова нещадно завывал у здания типографии и спрятаться от него было некуда. Мэр вышел на улицу и подошел к этой машине. Орлов, выйдя из нее, задал Мэру один простой вопрос:

- Господин, Мэр, - спокойно произнес он, - скажите, пожалуйста, вы уволили персонал вашей Мэрии. Это означает то, что и вы в отставке?

Мэр задумался над этой дилеммой. Долго решая это сложное уравнение в уме, наконец, пришел к выводу, что он не может такого себе позволить. Город должен иметь своего Мэра и не может остаться без руководителя.

- Нет, конечно же, нет, - произнес он.

- То есть, я сейчас говорю с представителем власти? – на всякий случай уточнил Орлов.

- Да,… конечно же, да, - признался Мэр, не понимая, к чему тот клонит.

- Если это так, попрошу в мою машину.

Мэр без звука подчинился этому приказу и теперь сидел в салоне автомобиля Орлова. Рядом с ним почему-то оказался его первый зам. Они поздоровались, и зам скромно потупил глаза.

  Спустя пару минут машина остановилась у какого-то крыльца, которое торчало из земли, а вокруг был только открытый пустырь. Неподалеку торчали потухшие трубы завода, которые больше не дымили, словно замерли в ожидании чего-то. Они вышли из машины, и Орлов проследовал к двери этого крыльца. Потом открыл ключами дверь и прошел внутрь. Все молчали, спускаясь по какому-то пологому спуску на дно большого сооружения, и, наконец, остановились посреди просторного бетонного зала. Вокруг были огромные металлические двери, которые закрывали проходы в другие помещения.

- Бомбоубежище, - мелькнуло в голове у Мэра.

- Да, это бомбоубежище, - подтвердил вслух Орлов. - То самое помещение, где и хранится,… то есть, должен храниться стратегический запас города.

Он посмотрел на них, и лицо зама залило густой краской.

- А теперь повторите, пожалуйста, - продолжил Орлов, глядя на зама, - вашу версию происходящего.

Мэр, ничего не понимая, тоже уставился на зама. Эта троица помолчала немного, пока Орлов снова не заговорил:

- Я спрашиваю вас, господин заместитель Мэра, - что это означает? – и он начал открывать одну за другой огромные двери бомбоубежища.

Зам продолжал молчать.

- Что это такое? – теперь уже спросил Мэр. Все полки и стеллажи огромных комнат, похожих на холодильники, были заставлены какими-то коробками.

- Вам задали вопрос, - уже громче произнес Орлов, и голос его гулко отдавался от стен бомбоубежища. Зам стоял весь пунцовый, наконец, раскрыв свой рот, произнес: - К-к-к-к…

- Что? – заорал на него Мэр.

- Ку…Ку-ку-ку…

И, наконец, выдавил, - КУ-666.

- Так, очень хорошо, - произнес Орлов, - а где же стратегические запасы еды на случай войны?

- Так, а ну-ка быстро объясняйте, что это такое и где еда? – подключился Мэр, услышав ненавистное название, начиная кое-что понимать.

- Мы… Мы-мы-мы … Мы сдали это помещение заводу в аренду, - проблеял зам.

- Кто позволил? Где еда? – заорал Мэр.

- Еда? – промямлил зам.

- Да, еда?

- Еду мы… мы ее… съели… продали… отдали… подарили… детским садам, - наконец, выпалил зам.

- Детским садам хватило бы этих запасов на сто лет, - сказал Орлов.

- А какое вы имели на это право? – закричал Мэр.

- Вы…вы-вы-вы сами отдали такое распоряжение!!! – теперь уже закричал зам и Орлов уставился на недоумевающего Мэра.

- Что??? – грозно заорал Мэр. - Ты что несешь???

- И документы на это имеются? – спросил Орлов.

- Да!!! Да!!! Имеются! – визжал зам.

- Так, покажите, - спокойно произнес Орлов.

- Я… я не могу.

- Почему? – теперь уже спросил Мэр.

- Я… я не могу, я уволен, и вся мэрия уволена… и никто нам их не покажет, - скулил зам, - уволены все!!!

- За сколько же ты все это продал? – схватил его за грудки Мэр.

- Я не знаю.. не помню, - слабо отбивался тот.

- Я тебя спрашиваю!!! – снова заорал Мэр.

- Ни за сколько!... Продал … подарил… Вы, господин, Мэр,… уволили деньги, так какое теперь это имеет значение? – и вырвавшись из цепких рук Мера, спрятался за спину Орлова. Мэр хотел было снова достать его, но внезапно Орлов произнес: - А ведь он прав, господин Мэр, вы всех уволили и даже деньги. Теперь вам и отвечать на этот вопрос – где еда и чем вы собираетесь кормить город?

За спиной Орлова возник какой-то шум или топот, и зам исчез в конце длинного коридора, умчавшись наверх, где было светло, были солнце и небо, никто на него не кричал и не дрался, и не было этих дурацкий ящиков с такой же дурацкой надписью – «КУ-666».

- Я вынужден доложить об обстановке в Центр, - произнес Орлов и тоже направился к выходу. Он сел в машину и уехал. Через пару минут он уже находился в своем кабинете. Электричества не было, телефон не работал, жизнь как будто остановилась и замерла. Спустя какое-то время, он, добравшись до стола секретарши Катеньки, нашел в ее факсе листок бумаги. Это был последний факс, присланный оттуда, из другой жизни, с Большой Земли. Это был счет по задолженности города перед энергетической компанией. Там стояла астрономическая сумма, и еще было сопроводительное письмо, в котором значилось:

«Пока не будет погашена задолженность за прошедший период, город будет отключен от электроснабжения».

Город, в котором были запрещены… нет, уволены деньги, уволены чиновники и бухгалтеры, начальники и их заместители, уволены Порядок и Закон! И теперь платить было некому и нечем…

- Да, и незачем, - подумал Орлов. Да, беда не приходит одна…

                                                 - 29 –

  Наступило жаркое лето. Оно очень кстати пришло в этот городок, и теперь своим теплом и длинными, бесконечными днями настаивало на жизни и радости, на времени, когда можно, наконец, сбросить надоевшую теплую одежду и остаться почти голым, ничуть не стесняясь этого. Что может быть естественнее, когда только прикрываешь себя легкой рубахой и не скрываешься от яркого солнца, не прячешься в скорлупу зимы и надоевшей квартиры, дышишь чистым свободным воздухом и просто живешь. Город остался совсем без поддержки извне, о нем как будто забыли, и только военные на холмах, там за металлической изгородью, напоминали о том, что где-то оставалась совсем другая жизнь. Привычная, теперь такая далекая и совсем другая…

Прошло две недели с того памятного дня, когда уважаемый МЭР своим приказом отменил закон и порядок в их городке. Орлов, потеряв свою армию, утратив контроль над ситуацией, пожалуй, впервые в жизни не знал, что ему делать. Он чувствовал себя в окружении. Он, как никто в этом сумасшедшем городе, чувствовал это металлическое ограждение, ощущая себя пойманным загнанным зверем. Чувство ответственности толкало его на какие-то действия и даже подвиги. Он хотел навести порядок, собрать остатки еды в городе и делить ее блокадными пайками на каждого жителя. Он готов был голодать, чтобы отдать последний кусок ребенку или женщине. Но, к своему удивлению, обнаружил, что это никому было не нужно. Проходя по безумным улицам и глядя на этих людей, понимал, что все знают об их общей беде, о голоде, который надвигается. Но эти безумцы продолжали с блаженными улыбками творить свои нелепые деяния. Все куда-то торопились, на бегу радостно здоровались с ним, не помня и не держа зла. Эти несчастные настолько были увлечены своими песочницами, что отвлечь их и убедить в чем-либо, было просто невозможно.

- Должны же быть какие-то инстинкты самосохранения, ведь у них есть дети!!! – думал он. - Скоро они сами протянут ноги и не смогут заниматься этим идиотизмом! Должен же наступить какой-то предел!!!

Но, однажды он понял, что все бесполезно…

  Как-то раз, глядя на пустеющие полки магазинов, он подумал, что сможет еще пригодиться людям, и отправился в зоомагазин. Нет, пока он не собирался кормить людей собачьим кормом (хотя, почему бы и нет?), но там должны были находиться какие-нибудь крупы, например, ячмень, из которого можно будет приготовить вполне сносную еду. Тогда он и захотел сделать снова что-то полезное, во всяком случае, так ему казалось…

Зайдя в магазин, один, другой, третий, с удивлением узнал, что неделю назад очень уважаемый человек, в прошлом глава милицейского ведомства, уже побывал здесь и скупил весь овес. Вернее, забрал его.

- Толстый боров! - выругался Орлов про себя. Надо сказать, что с того самого странного сна, он невзлюбил этого человека.

- Проголодался, жирдяй! Вместо того, чтобы позаботиться о детях, забрал все мешки с так необходимой крупой, теперь сидит в одиночку и обжирается.

И Орлов поспешил на квартиру к Большому Человеку.

- Справедливость нужно восстановить, - думал он. – Забрать все и раздать детям, отнести в детские сады, которые досыта наелись стратегическим запасом, - вспомнил он. – Кстати, как тот воришка смог продать столько еды из подземных запасов? - думал он, идя по улице. - Ведь продуктов там было на несколько лет? Раньше так не воровали!

Его мысли перебило какое-то оживление в конце улочки, неподалеку от дома мента. Он подошел поближе. Какие-то люди собрались у небольшой веранды летнего кафе, и о чем-то спорили. А над их головами висел плакат «Ментовская Бражка», и там был нарисован собственной персоной Большой Человек. Рядом с ним красовалась в огромном переднике розовощекая веселая толстушка. Она по какому-то странному совпадению очень напоминала барышню из налогового управления, - подумал Орлов. Он подошел ближе. – Да вот же она! В этом белом переднике, как с картинки, совсем не похудела, разносит постояльцам какой-то напиток в больших кружках. Тут громовой голос огласил всю эту маленькую улицу, и стекла в домах задрожали. На пороге стоял, тоже в белом переднике, Большой… нет, скорее, Огромный Человек. Он нес в своей лапище кружку с пенным напитком и орал ему… орал Орлову…

- Эй, старый хрыч! - фамильярно кричал он, - Пришел нашего пивка отведать? Ну-ка, давай, вояка, заходи! Давай старина, промочи глотку!

Он хохотал так же противно, как тогда в его сне и протягивал огромный фужер, из которого расплескивалось самое настоящее пиво, и пена разлеталась во все стороны. Люди рядом с такими же кружками в руках весело приветствовали Орлова, приглашая зайти.

- Так вот куда он дел столько мешков с ячменем! – подумал Орлов, - ячменное пиво! Ну, конечно, мент нашел свое дело в жизни! Он, наверное, всегда готовился именно к этому – открыть свою пивоварню. А, эта – его подружка - хороша! Как быстро меняются люди! – изумился Орлов.

Теперь бесполезно было спасать столь ценную крупу, вся она пошла на дело. На новое большое дело бывшего мента, а теперь Большого, вернее, Огромного Человека. Он стал еще крупнее, и подружка его совсем не казалась голодной. Орлов еще какое-то время смотрел на парочку бывших чиновников, а теперь просто семейку пивоваров и вдруг что-то шевельнулось в его душе. Какая-то зависть! Уж больно хорошо они – эти два толстяка - смотрелись на фоне вывески своего заведения. Тогда Орлов окончательно понял, что помогать этим людям бесполезно – все они окончательно сошли с ума.

Вернувшись домой, он посмотрел на свою молодую жену, боевую подругу - Машку… Машу… Машеньку.

- Надо же, какие сантименты, - не узнавал он себя. – Еще недавно боевой офицер, чекист от мозга до костей, железный человек, вояка… А теперь – Машенька…

Она за последние недели похудела, что, впрочем, очень ей шло. Нет, она не стала тощей и совсем не подходила к тем извращенным мировым стандартам, которые невесть чем будоражат воображение мужчин. И все же. Она, эта деревенская девочка, некогда косая сажень в плечах, с руками, как у метательницы молота, с фигурой, как у мельницы, с нелепым грудным басом, теперь стала изящной и нежной. Молодость пунцовым румянцем проступала на ее щеках, а в законном месте проявилась восхитительная талия. Все, что было над этой талией, совсем не пострадало, изумляя красотой и упругой настойчивостью форм.

- Что с ней будет через неделю-другую? - отмахнулся Орлов от своего созерцания. - Сколько протянет эта девочка, еще совсем ребенок,... большой ребенок,... девчонка… нет, девушка… девочка… ЕГО!

И тут Орлов понял, кому еще сможет помочь, и кому он точно нужен.

Больше Орлов не обращал внимания на сумасшедших горожан. Это было бессмысленно, и тратить свои силы и время на никому не нужное занятие не хотел. Он проходил мимо них, не глядя, шагая по улицам, как не смотришь на собак или птиц, которые копошатся под ногами. Да, и что на них смотреть – ты же не будешь воспринимать их всерьез. Собаки и собаки, зверюшки, птицы какие-то. Теперь в груди его горел огонек затаившегося счастья, тревоги за человечка, который по воле случая оказался рядом и которому он мог помочь. И вообще, теперь он не скрывал от самого себя вновь вспыхнувших в его жизни чувств. А может, их и не было никогда. Просто была работа, служба, дело всей его жизни. И проще было ни за кого не отвечать, когда отвечаешь за многих, и проще не подпускать к своему сердцу никого. Раненому сердцу, которое напоследок встрепенулось и захотело чего-то еще, чего-то большего, чего не было в жизни раньше. Жизни с этим старым раненым сердцем…

Он на всякий случай подошел к холодильнику. Электричества не было, полки были пусты. В буфете оставались какие-то остатки крупы, сахара, меда, немного черствого хлеба и все. А рядом стояла она, нежно, с удивительной улыбкой, преданно глядя в его глаза, и сердце его перевернулось…

                                                 - 30 –

Его неуемная буйная фантазия переливалась через края разума и здравого смысла. Сделать невозможное! Создать целый парк невиданных диковинных машин и подарить их людям! Машины должны быть разными, непохожими друг на друга. Так же, как не похожи все эти люди и их желания. В городе на заправках закончился бензин, не было электричества, дороги обезлюдели, вернее люди передвигались по ним, но пешком. И теперь он, как никогда, чувствовал себя рядом с настоящим делом…

Всю свою прежнюю жизнь он посвятил работе… заводу… Окончив в столице ВУЗ, где из него сделали хорошего инженера, он, конечно же, вернулся в родной город и потом честно служил ему. Застал тот период, когда завод выпускал мясорубки и всякую кухонную утварь. Потом завод разорился и долго уныло стоял и не дымил своими трубами. Это был тяжелый период в жизни. Они с его любимым «Малышом» только разыскали друг друга в этом городке, только поженились, и теперь чем-то нужно было кормить семью. Семья – всего-то два человечка – он и она, но все же. Несколько лет стояли за прилавком, что-то продавая, и ничего – выжили. Остальные тоже стояли рядом, плечом к плечу и что-то продавали. Потом возвращались в свои квартиры и были счастливы вместе. Главное, что ты не один. Как хорошо, что есть в жизни твой «Малыш», а остальное не так важно. Главное, что у тех прилавков рядом с тобой стоят такие же люди и делают то же самое - продают друг другу что-то иноземное, диковинное с непременным затхлым запахом китайских складов. Потом отдаешь выручку боссу, берешь свои крохи и гордо приносишь домой жене! И вдвоем было как-то удивительно хорошо, несмотря ни на что. Зато появились невиданные, какие-то неземные шоколадные батончики с восхитительным вкусом и орешками внутри. И если немножко сэкономить… ну, если немножко сберечь, то можно накупить их, таких разных, в блестящих обертках, потом сложить в коробку. Нет, не есть - собирать, как коллекцию, а потом долго сидеть и… любоваться. А этот удивительный, сказочный ресторан, который появился в их городке! Забываешь обо всем, хватаешь своего «Малыша», тащишь его в длинную очередь, которая опоясывает это заведение и на цыпочках, через головы остальных, глядя на счастливчиков, стоящих у самого входа, дожидаешься своего счастливого часа. Час проходит,… и второй... И, вот, ты уже у ворот неизведанного Рая, куда так стремится весь город. Ты переступаешь его неземной порог и попадаешь в сказку!!! Здесь нет официантов, нет поваров в высоких колпаках. Какие-то чудо-машины стучат, как станки на заводе, и из них появляются удивительные блюда. Ты занимаешь место у стойки; перед тобой поднос. На нем бутылочка с черной пенной жидкостью, которую пьешь через трубочку, и газики шипят, ударяя в ноздри. Здесь тарелки из удивительного картона и почему-то все едят руками. Наверное, в Раю так и должно быть! Есть из картонных тарелочек, стоя, руками или пластмассовыми вилками, и запивать из бумажного восхитительного стакана. Твое блюдо завернуто в тонкую бумагу и скрывает от тебя тайну,… загадку,… заморскую и такую неземную сказку, ради которой ты простоял два часа. И наступает миг блаженства – ты тоже хватаешь его руками и вонзаешь в него зубы, больше не думая ни о чем!!! Закрываешь глаза, жуешь - и сказка тает во рту. Потом снова и снова прямо руками тащишь его, рвешь на части (так делают все), снова глотаешь, потом еще черной волшебной газированной воды, снова газики в ноздри и теперь ты чувствуешь себя Человеком! Новым Человеком какой-то новой Формации… Новой Расы!… И ты один из Них!!! Но, все кончается, и твой подносик пуст, только гора салфеток; пустой картонный стаканчик и грязные руки – все в восхитительном заморском майонезе. И лицо твое тоже перепачкано, и «зайка» твоя измазанная, как чушка, но счастливая!!! А тебя уже подталкивают локтями - что, мол, тут выстаиваешь, поел, вали отсюда, дай и другим получить удовольствие от жизни, дай насладиться. Кое-как оттираешься салфетками и вываливаешься из этой сказки на улицу. Идешь и думаешь – а, ведь там были самые обыкновенные бутерброды! Почему-то с майонезом и листьями салата, почему-то не налили бокала вина или шампанского. А внутри этого бутерброда была самая обыкновенная котлета! Не играла музыка. Ты, как зверюшка, грязными руками запихивал этот бутерброд себе в рот и чуть не подавился… Но, все равно, было здорово, было как в сказке, было КЛАССНО!!!

– Да, Малыш?

– Да! – смеясь, отвечает она, - конечно же, ДА!!! Да, мой «Зайка»!!!

- Как же ему с ней хорошо, - думал он, обходя эту длинную очередь за счастьем, – хорошо везде и всегда, а остальное не имеет никакого значения. Вот только… так хотелось, чтобы рядом появился кто-то еще… малыш, крохотное существо, которое будет мешать спать по ночам, потом ползать и ворочаться, лепетать первые слова, наконец, пытаться вставать на свои ножки. И вот так, держась за твой рукав, маленькими пальчиками, делать свои первые шаги. Хотелось! Очень хотелось! Но ведь не будешь же кормить его, как какого-то «Зайку» морковкой или капустой, которая, слава Богу, ничего не стоит. Малышу нужно многое, малыша нужно учить, растить, вести по жизни. А денег совсем нет. Поэтому и нельзя себе позволить завести такого «Зайку». Такого крошечного чудесного малыша. И заполнить жизнь и маленькую квартирку его неуемным гомоном. Но, это ничего, это не страшно. У всех, за исключением немногих избранных, было точно так же. Детские сады опустели, их начали сдавать под склады и офисы, а город начал немножко стареть. Но вот, откуда-то из столицы появились люди, вдохнули жизнь в цеха, и труба завода весело задымила! Мясорубки, пароварки – все полетело на свалку, все полетело в прошлую жизнь. Теперь точили и сверлили, и обрабатывали какие-то новые детали… изделия. Какие? Да, какая разница? Главное, чтобы платили, и чтобы можно было теперь не стоять у прилавка. Вот только, стоять у станка…

Но, теперь! Теперь он, наконец, почувствовал, что жизнь его началась с начала. С того самого момента, когда были забыты все желания и остались только заботы и дела. И такое везение, это просто чудо - теперь все дела совпадают с желаниями, а людям так нужны твои чудо-машины, эти сказочные аппараты, которые мчатся по городу, прыгают через дома и лужи, что-то тащат и волокут! И все это он сделает для них своими руками, потому что может и умеет, и главное, хочет это, потому что это нужно всем!!! А скоро, очень скоро у них, наконец, появится малыш… или зайка… не важно. И он будет гордиться своим отцом, будет расти, потом научится помогать, и научится жить совсем по-другому!

Во всяком случае, так думал он – «Зайка», муж нашего «Малыша» и гениальный инженер…

- 31 –

Орлов вышел из своего дома и пошел по улице.

- Чертов псих, - думал он, глядя на ненормального, который приземлился на драндулете неподалеку от него прямо в лужу, забрызгав его брюки. Псих извинился, приветливо помахал рукой и помчался дальше.

- Вот ведь безумная душа. Будет сходить с ума, пока не умрет от голода, - проворчал он. Сейчас Орлов мучительно соображал. Он принимал решение, а в кармане его лежал наградной пистолет.

- Просто нужно кого-то убить, и тогда появится еда, - думал он. - Это так просто! Есть пистолет, он в твердой руке, которая не дрогнет. Остается взвести курок, прицелится, и он принесет домой столь необходимую для жизни пищу. Жизнь так устроена. Иногда нужно немножко убить кого-то, и все встанет на свои места. И теперь он чувствовал себя охотником. Но вокруг были эти люди, их дети. Они куда-то торопились, крутились под ногами, и он боялся стрелять рядом с ними, чтобы кого-то не задеть. А рядом бегали кошки, летали птицы! Масса еды безнаказанно перемещалось по голодному городку! Просто нужно отойти подальше и пристрелить на обед пару голубей, и тогда он принесет Машке свою добычу!

  Машка вечером пришла из клиники домой. Она сказала, что работы пока нет, и доктор отпустил ее в отпуск. Она принесла из запасов больничной столовой какие-то продукты – консервы, буханку хлеба и даже клубнику. Откуда клубника, он так и не понял, а она сказала, что Иван Степанович разрешил ей забрать все это домой.

– Эти продукты могут понадобиться больным, мы не можем лишать их последней еды! – сказал Орлов.

- Да, больных-то не осталось, - возразила она.

- Не осталось? Полон город больных, - строго ответил он, и Маша больше не спорила. Потом они ощипывали несколько худых тушек голубей, и трех маленьких воробьев, которых сегодня удалось подстрелись. Из всего этого получились маленькие кусочки птичьего мяса, которые и зажарили на печке-буржуйке. Орлов раздобыл ее где-то и теперь у них был огонь и подобие плиты. Ходили за дровами, за водой на речку, потом кипятили ее в большом чане.

- 32 –

Она давно не смотрела на небо, свое ночное небо, где иногда яркой звездой, яркой мечтой светила ее любимая планета. Так, иногда поднимала голову, но длинные дни и яркое солнце, это ясное голубое небо скрывали от нее мечту, ее маленькую иконку, которая висела на недосягаемой высоте и ждала ее. Марсианка совсем позабыла о ней…

Теперь у нее было много работы. Теперь она трудилась от зари и до зари. Ее стремлением было усеять и засадить все вокруг удивительными растениями. Те, давно вылупившись из своего яйца, выпорхнули из гнезда, из скорлупы, вернее, шелухи семян, подросли и теперь целый месяц, потом второй она проводила на улице, помогая им вырасти и окрепнуть. Она редко смотрела наверх, потому что все внимание теперь было приковано к этим, так полюбившимся росточкам жизни. Она не была одинока в своем стремлении. Солнце, словно понимая, благосклонно покидало ее, уступая место тучам, которые как по расписанию, поливали растения. Потом оно снова выходило из своего укрытия и щедро лучами своими давало им тепло и жизнь. Улица за улицей, бульвар за бульваром покрывались рассадой, и теперь самые прекрасные растения разноцветным ковром зацвели на глазах у горожан.

А ей любоваться было некогда. Было очень много дел – нужно вскопать, убрать сорняки, принести хорошей земли. Было немного тяжело, зато всегда рядом с ней находилась та самая серая лошадь, ее близкая подруга. Лошадь молчала, не говоря ни слова (впрочем, разве могут лошади говорить?), и покорно следовала за женщиной, куда бы та не шла. Вечером она исчезала, но утром непременно появлялась, приходя, как на работу. И однажды явилась, запряженная телегой. Как ей удалось это сделать, никто не знал, но оказалось это очень кстати. Пора было возить тяжелый грунт и удобрения, присыпать его, таскать тяжелые инструменты, и лошадь вовремя предложила такую помощь. Так их стало двое. Потом, немногим позже, кто-то подошел к ней и взял у нее лопату из рук. Их стало трое… потом четверо, уже целая компания, глядя на эти прекрасные растения, взялась ей помогать. Однажды, Зайка – муж Малыша, появился на странном аппарате и предложил ей использовать это чудо техники. Чудо состояло из нескольких колес, немыслимого цвета и формы кузова, но главное, в нем было масса приспособлений для работы на земле. Чудо и копало и убирало сорняки, рыхлило землю, а если солнце засматривалось на них и не давало пролиться дождю, могло работать машиной для полива. Заправлялось оно топливом, которое было повсюду, на колонках, сделанных руками Зайки. Теперь у Марсианки была целая маленькая армия любителей-садоводов, и те весело, с фанатизмом засаживали все свободные участки земли в их городке.

Однажды вечером после своего тяжелого трудового дня она села на скамейку в парке, откинулась на спинку и задумалась. Глаза закрывались от усталости. Глаза продолжали смотреть наверх, туда, где блеснуло что-то до боли знакомое и очень дорогое. Памятное, с самого детства.

Детство… Мама… Отец… Они часто переезжали из города в город, она, совсем маленькая, ходила в разные детские садики, училась в разных школах, но зато! Зато, у ее отца была мечта и любимое дело. И поэтому они всегда следовали за ним. Ведь это так здорово, когда у кого-то есть мечта и он может жить с ней. Но туда, в свою мечту, он мог попасть только один. Он был летчиком и жил на своем небе. Его перебрасывали из города в город, из одной воинской части в другую, но везде было это небо, и, значит, везде была его мечта. Они понимали отца, иногда целой жизни не хватает, чтобы поднять голову и посмотреть наверх. А он делал это каждый день, всю свою жизнь. И мечты этой хватало на всех – и на маму, и на нее, маленькую девочку. Как-то раз она попросила отца рассказать о его небе, о его работе, о самолетах. Тогда он и поведал ей эту историю, и свою тайную мечту. Он хотел с самого детства стать космонавтом. Всегда так и говорил: – Когда я вырасту большим, обязательно стану космонавтом и полечу на другую планету. Вон она светится в темноте. Называется Марс, мы ее откроем и подарим людям.

Он долго рассказывал о ней, показывая фотографии, и тогда девочка спросила: - А нас ты туда возьмешь?

– Ну, конечно! - воскликнул отец, - когда-нибудь там будут жить люди. Мы построим целые города и, если захочешь, мы будем жить там. И, конечно, летать, – ведь он не мог не летать, и не мог без своего неба, даже там – на Марсе.

- А что мы там будем делать? – спросила девочка.

- А что тебе нравится? – спросил ее отец.

- Цветы, - неожиданно для себя ответила она, - я хочу выращивать цветы,… клубнику,… пальмы, большие и маленькие деревья, леса!!! – глаза девочки горели все ярче, - зеленые рощи, сады невиданных растений, зеленые поля. И эта красная планета станет зеленой!!!

- Вот и договорились, а я буду летать на своем марсолете и махать рукой, - ответил отец и, подумав, добавил, - только все это произойдет, когда мы станем большими. Придется немного подождать...

Марсианка смотрела, не отрываясь на любимую планету - планету своего далекого детства и вспоминала.

Однажды отец полетел на свое небо и не вернулся. Так бывает, небо иногда оставляет для себя кого-то из этих мечтающих летчиков, особенно если под небом идет война. А люди так любят иногда придумать эту войну. Конечно, те люди, которые ее придумывают, ничего о небе не знают, даже не смотрят наверх. Туда они отправляют других стрелять друг в друга, и тогда мечта обрывается, оставаясь в этом небе навечно. Потом мама сказала, что отец улетел на Марс и когда-нибудь обязательно вернется и заберет нас с собой. Мама так и не дождалась, ее не стало. Она очень скучала без отца и, наверное, отправилась к нему, не дождавшись, пока девочка вырастет. Так она осталась одна, но над ней всегда появлялась эта планета, эта красная точка, которая светила, не давая забыть и помогая мечтать. Оставалось только вырасти, стать совсем большой и дождаться.

  Глаза закрылись сами собой, теплый ветер нежно убаюкивал ее своим колыханием, а благодарные растения, шелестя ветками и листвой, шептали: «Мы с тобой, мы рядом. Спи спокойно». Внезапно перед глазами возникло видение – это были две фигурки, которые приближались. Она узнала их! Отец стоял рядом с мамой, держа ее за руку. Они были молодыми и красивыми, как в далеком детстве, они были такими близкими, а вокруг расстилались поля и прекрасные сады с удивительными растениями, деревьями, кустиками, пальмами и цветами. Как в ее мечте, как на Марсе! На ее далеком Марсе!

- Посмотри вокруг, - сказал отец, - просто оглянись по сторонам и ты все поймешь.

- Ты уже взрослая, моя девочка, - сказала мама. – Ты выросла.

- И ничего не бойся, открой свои красивые глаза и ты увидишь. А мы будем всегда рядом… Мы здесь, мы с тобой… Возвращайся на Землю…

Они растворились в зеленой дымке этого чудесного сада и только их родные голоса еще долго эхом звучали вдалеке, пока не исчезли совсем: «Возвращайся на Землю», - звучало в ее сознании.

Утро ослепило ее яркими солнечными лучами, она вскочила со скамьи, скинула тяжелую обувь и босиком, по мокрой от росы траве побежала по лужайке парка. А вокруг, куда не посмотреть, раскачивались на ветру крепкие и уже такие взрослые растения, посаженные ее руками. Она видела их впервые! Все это время она смотрела лишь на землю, на сорняки и семена, потом на крохотную рассаду, на мелкую поросль, не замечая, как все это выросло! Гигантский сад окружал ее со всех сторон, любимые растения радостно кланялись, шумели листвой, улыбались своими цветами и словно говорили: - Мы выросли, мы уже большие, посмотри на нас!

Она шла по городу. Ступала босиком по мягкой траве, не узнавая все вокруг. И вдруг прозрела! Это детство! Это ее мечта! Ее Марс, ее огромный сад, который она создала своими руками, и теперь этот Марс был здесь, был рядом. Просто, он оказался немножко на другой планете! А в ушах звенело: - Мы здесь, мы с тобой! Возвращайся на Землю!

Большая серая лошадь тоже стояла рядом и улыбалась (хотя, разве могут лошади улыбаться, но, тем не менее), и ела траву. Она была самой обыкновенной лошадью, что с нее было взять…

- 33 –

А неподалеку в земле возился странный человек. У него в руках была большая сумка и он, ползая на коленях по ее газону, засаженному растениями, собирал какие-то цветы. Если присмотреться издалека, могло показаться, что какой-то взрослый мужчина, почти пожилой дядька, собирает букет для своей возлюбленной, но на деле обстояло совсем иначе. Это был Орлов. В последние дни ему не удалось убить ни одной птицы. Нет, они не исчезли из голодного города, их не успели съесть горожане, да, и вообще, интересовали ли они кого-то еще, кроме него, было непонятно. Только, он один со своим наградным пистолетом выходил на охоту, принося скудную, но все-таки добычу. Но в последние дни, стоило ему приблизиться к стайкам этих глупых птиц, как они по какому-то злому року, по необъяснимому чутью маленьких особей с птичьими мозгами, взмывали дружными стайками в вышину и перелетали на другую часть города подальше от него. Так продолжалось несколько дней! Птицы нагло издевались над ним! И сейчас Орлов, ползая по газону с одуванчиками, вспоминал курс молодого бойца, стараясь в памяти восстановить те страницы, где были прописаны способы выживания в экстремальных условиях. Это было так давно, он учился в вышей школе партии, и тогда им преподали этот урок. Как просто было совсем молодым парнем сидеть вместе с товарищами на лекции, подавляя смех от таких инструкций. Поэтому, конечно же, ничего не запомнил! А сейчас ему так нужна была эта информация! Она была жизненно необходима! Он даже помнил, как выглядят те страницы в конспекте, помнил, как валял тогда дурака, а теперь не мог восстановить в памяти то, что там было написано! И поэтому на ум приходили только эти чертовы одуванчики, которые зацвели по всему городу, и из которых можно было приготовить примитивный, но, все-таки салат. А вокруг какие-то жуткие растения, все заросло, некому было навести порядок на бульварах и улицах. Все в каком-то бурьяне и зелени. Хотя, какая теперь разница – гора белых и желтых цветков уже до краев заполняла сумку, и он, встав с колен, потащил добычу в свой дом. К Машке… Маше… Машеньке…

Вчера он проснулся, и, посмотрев, как она, одевается, поневоле залюбовался. Это была юная, стройная, красивая девушка, с длинными русыми волосами, с сильными тонкими руками и удивительным лицом. Лицом еще не проснувшегося такого нежного и беззащитного существа. Она надела на себя платье, то самое из своей прошлой жизни, и он увидел, как она подпоясала его тоненьким пояском. Платье висело, как на вешалке, теперь оно могло поместить двух таких, какой она стала сейчас. Он взял ее за руку и повел в магазин одежды.

Это был самый шикарный для их городка бутик (так теперь они назывались), и он смело открыл его двери. Там никого не было, на вешалках висели удивительные наряды, и у Машки засветились глаза. И у него тоже. Не было ни продавцов, ни кассира, ни хозяина этого магазина, только записка, приклеенная на видном месте. А на ней было написано:

--------------------------------------------------------------------------

Не стесняйтесь. Выбирайте все, что вам понравится. Ни в чем себе не отказывайте. Будьте красивыми!

--------------------------------------------------------------------------

- Вот блаженные, - подумал Орлов, - умирают от голода, но хотят сделать это красиво!

- 33 –

Он изменил свой проект! Два месяца на центральной площади он возводил удивительное сооружение, теперь по праву нося имя Архитектора. Так его все называли, но он не обижался. Ведь это не кличка какая-то, а, скорее, звание. И дело совсем не в этом. В последнее время он иногда приходил на окраину городка, где сотни людей копошились в огромном котловане, уже наполовину заполненном водой, и однажды гениальная мысль пришла в его голову. Впрочем, какая еще мысль могла появиться в этой сумасшедшей голове, когда весь город окончательно обезумел. Итак, он понял, что если внести некоторые изменения в проект, он станет еще интересней и будет не только украшать город, но и приносить пользу. Хотя, какая польза может быть достойнее красоты! И все же. Так или иначе, пришла в голову совершенно безумная идея - перенести сюда, к этому морю, уже почти достроенное сооружение, создав небольшой островок, где и будет величественно стоять это чудо. Какое же море без острова? Все должно быть в гармонии, все по-настоящему, только такого никто, нигде и никогда еще не делал. Но это его не смущало. И теперь десятки людей готовили массивную конструкцию, чтобы, не разбирая уже созданного, перенести ЭТО на самый край города и погрузить на морское дно. Теперь стройплощадка напоминала собой те далекие времена, когда тысячи рабов трудились на возведении гигантских пирамид. Были созданы, как в старину, огромные катки. Все было опоясано прочными канатами и тросами, на которых висели замысловатые агрегаты для придания нужного рычага и создания силы, которая сможет сдвинуть эту конструкцию с места. Все было, как в древности, с той лишь разницей, что здесь не было рабов. Его конструкция напоминала какие-то замысловатые хитросплетения, которые уходили высоко в небо, петляя там, и возвращаясь лентой Мебиуса на землю, опираясь на хиленький фундамент. Конструкция должна была упасть. По всем законам физики она не имела той устойчивости, которая добивается простыми методами в строительстве. Архитектор по-видимому их не знал или не придавал им значения, а энтузиазм и воля к успеху и победе отметали все сомнения прочь. Но, как же быть с элементарными законами природы, как быть с науками, тысячелетиями отстаивающие свои права на истину? – справедливо возразит читатель. Дело в том, что у нашего Архитектора, видимо, была своя наука и своя истина (впрочем, как и у всех в этом городке), и поэтому он, как и прочие, был гениален и смело давал наставления своим помощникам. Оставалось совсем немного, и уникальная процессия двинется в путь.

- 34 –

- Лошадь! - вспомнил Орлов перед сном, укладываясь в постель. – По городу уже давно безнаказанно разгуливала старая лошадь! Ну, и что – что, старая? - подумал он, - главное, что в ней десятки килограммов мяса, и теперь они смогут прокормиться довольно долгое время. Соли в пустых магазинах можно разыскать в достаточном количестве, он сделает из нее вяленую солонину, которая не будет портиться. Пусть оно будет жестким и невкусным, но оно будет у них – это мясо, которое так необходимо. Невозможно же вечно питаться одуванчиками или голубями, где кроме костей и кожи в тощих тельцах не осталось ничего, да и те шарахались от него, как от прокаженного.

– Почему они не улетают отсюда? - думал он на ходу, уже вскочив, накинул на себя какую-то одежду и, взяв пистолет. Маша даже не успела его ни о чем спросить…

Вечерняя заря не давала городу погрузиться в полную темноту. Наступали самые долгие дни в году, и жаркое солнце вместе с бедой поселилось здесь надолго, не давая заснуть, настаивая на свете и тепле и лете. Орлов шел по улицам и методично, район за районом прочесывая город, который еще не спал, несмотря на позднее время. Какие-то люди-тени сновали туда-сюда, торопясь по своим безумным делам. Завидев его, здоровались и шли дальше.

- Странно, - думал он, - почему они еще не валятся с ног от усталости и голода, ведь прошло уже столько времени?

Но сейчас они его мало интересовали. А интересовало его только одно – ЛОШАДЬ! Он ведь не знал, что она по вечерам исчезала куда-то; видимо, отдыхала на своем зеленом облаке после тяжелого трудового дня и от этих неугомонных людей, но к утру всегда возвращалась. Он не знал и упорно шел по улицам, мысленно расчертив город на квадраты.

- Она должна быть здесь! Я видел ее совсем недавно! Она здесь и я найду ее, - в каком-то исступлении охотника, мчащегося за добычей, бормотал он. Вдруг его окликнули, и он, как вкопанный остановился. Он давно ни с кем не разговаривал, никого не замечал, почти позабыв о присутствии людей. Они для него словно вымерли, исчезли в своем безумии, оставив этот город ему одному. Ему и Маше! И теперь здесь должны были находиться только они вдвоем. И еще эта ЛОШАДЬ! Его цель и их спасение! И поэтому, увидев перед собой знакомое лицо, слегка удивился. Потом сконцентрировал внимание на этом, почему-то еще живом человеке, и возбужденно спросил:

- Вы не видели лошадь?

- Лошадь? – переспросил его доктор и с интересом уставился на него.

- Да-да! – раздраженно повторил Орлов. – Такая, серая, в грязных яблоках.

- В грязных! - снова повторил доктор и подумал: - Ну, вот и пришла очередь Орлова. Что же, давно пора, - и дальше спокойным тоном спросил: - А, зачем она вам?

Орлов очень удивился, посмотрел на него, как на полного идиота, но все-таки произнес: - А разве непонятно? Я хочу ее съесть.

- Доктор удивился еще больше, но виду не подал. Это был очень интересный случай в его практике. Пожалуй, самый интересный.

- И яблоки тоже? – снова спросил он.

- Какие яблоки? – в свою очередь изумился Орлов.

- Грязные, - ответил доктор.

– Ах, да, яблоки, - задумался он. - Вы что издеваетесь?

- Ни, коим образом, - успокоил его доктор и снова спросил:

- А почему вы хотите съесть именно лошадь?

Орлов теперь серьезно, с каким-то интересом рассматривал доктора.

- Он не понимает или уже окончательно спятил? – думал он. - Хотя, наверное, очередь доктора тоже наступила. Давно пора!

- Что она вам сделала? – продолжал врач.

- Нет–нет, я пошутил, - ответил Орлов и быстро удалился.

Он вернулся домой, бесполезно промотавшись по городу несколько часов. Маша спала. Она заснула, как младенец. Рука девушки лежала на его подушке, и он боялся ее разбудить. Какое-то время сидел рядом и любовался родным, таким близким и беззащитным существом. Неужели он не сможет найти выход? Он, старый боевой офицер, бывавший в разных передрягах, выживший в немыслимых ситуациях, раненый, но уцелевший. Снова раненый. А теперь какой-то голод? А теперь он не может найти эту дурацкую лошадь, не может вспомнить инструкцию? А ведь в этом чертовом городе наверняка есть все для жизни человека! Двоих людей! – эта обидная мысль промелькнула в его голове.

  Лошадь появилась внезапно, словно из какого-то розового светящегося облака, идя прямо на него. Она была не такая, как раньше. Она сбросила добрый десяток лет, свою старую гриву и теперь молодцевато гарцевала перед ним. Кожа ее на боках переливалась красивыми, блестящими, сверкающими яблоками.

– Он нашел ее, сейчас он выстрелит и убьет ее! Он сделает ЭТО!

И Орлов полез в карман за пистолетом. Но, о ужас! Пистолета там не оказалось и кармана тоже. И ног… Вместо них снова эти вялые, прозрачные протезы, и он не может сдвинуться с места. А лошадь шла прямо на него и была она не одна! За ней в небольшом отдалении шествовал целый табун таких же молодых, полных сил и жизни… и МЯСА лошадей! А он не может в них выстрелить, не может достать пистолет и убить!!! А они приближаются и сейчас затопчут его! Они знают его намерения! Он повернул неповоротливо свое незнакомое тело на пластилиновых прозрачных ногах и побежал. Нет, снова не побежал, а, неуклюже переваливаясь с одного подобия ноги на другое, рванул прочь. А табун настигал! Звери уже дышат ему в затылок, едва не касаясь копытами! Стоп! Перед ним стена! Больше идти некуда. Он обернулся. Табун лошадей тоже замер с той самой лошадью во главе, а она стояла и улыбалась! Вдруг откуда-то появились собаки, маленькие и большие, крысы, кошки, голуби, воробьи… Голуби, которых он нещадно расстреливал целый месяц, плотной стаей уселись перед ним на земле и уставились своими глазами!!! Это были те самые голуби – он узнавал каждого из них, помнил их глаза, этот взгляд, перед тем, как… Вдруг лошадь заговорила. Она нежным тихим шепотом произнесла короткую фразу, от которой ему стало дурно: «Съешь меня!» Он в бессилии обернулся на стену – это была западня, а лошадь снова улыбаясь, повторяла уже громче и настойчивее: «Съешь меня!»

Теперь голоса отовсюду начали повторять эту короткую фразу. И лошади, и собаки, и птицы. Крысы, змеи… Кошки… Все они приближались к нему и повторяли все громче и громче: «Съешь меня!» Он вжался в стену, и пот градом лил из его пластилинового лба, а толпа говорящих животных настаивала, уже громким хором оглашая все пространство вокруг: «Съешь меня!», «Съешь меня!», «Съешь меня!» Вдруг внезапная тишина разорвала его пластилиновые перепонки. Тишина давила своей тяжестью, все больше прижимая к стене, и, казалось, его пластилиновое тело сейчас расплющится, размажется и останется только след пластилиновой кляксы.

- Не хочешь? - снова нежным голосом спросила его лошадь.

- А вот так? - и она протянула ему пистолет. Холодное оружие спасительной тяжестью привычно легло ему на ладонь. Но рука его не поднималась! Он не мог навести оружие! Он не мог выстрелить!

- Как хочешь! - снова заговорила лошадь, и голос ее стал грустным. Она была очень расстроена, что этот человек не захотел ее съесть. Она оказалась ему не нужна, она была не интересна и ее мясо тоже!

- Что же, тогда держи, - произнесла она и протянула какую-то старую тетрадь. Это был конспект! Из его глупой молодости! Те самые страницы, которые он позволил себе забыть, и теперь они были перед его глазами! Они спасены! Слава Богу! Он спасет Машку!

А розовое облако уже исчезало, и стадо лошадей, птицы и прочие твари таяли и растворялись.

Он открыл глаза. Машенька сидела рядом, встречая его нежной улыбкой. Он вернулся, он пришел к ней, и память его гениально воссоздала то, что было безвозвратно забыто и потеряно. Гениально, потому что он находился в городе, где по-другому люди делать ничего не могли. Не умели. Просто разучились.

- Да, и черт с ней, с этой лошадью, - подумал он, - перебьемся, теперь уже точно перебьемся без этого старого куска мяса.

Он летел по улицам, не замечая никого и ничего, перешагивал через площади и скверы, спеша на окраину городка, где, наконец, займется настоящим промыслом. Теперь у него была четкая инструкция – она засела в голове, и несколько ценных страниц стояли перед глазами. Он различал этот текст с точностью до буквы, той буквы, которую записал когда-то за лектором ровным почерком, будучи совсем молодым, не зная, что это окажется его спасением! Его и Маши…

Итак:

Корневище кувшинки на 49% состоит из крахмала, на 8% - из белка и еще около 20% приходится на сахар. Конечно, прежде чем его грызть, вам придется высушить, растереть в муку и вымочить в проточной воде, чтобы удалить дубильные вещества. Зато потом, после просушки, эту муку можно будет использовать для выпечки над костром хлеба или тестяных полосок, накрученных на палки, или попросту забелить ею суп-болтанку для сытности.

- Суп! У них будет настоящий суп!

Он ползал между рядами тины, вяз в болотце, и ничто не могло его остановить! Он испечет настоящий Хлеб, потому что у них теперь будет мука! Как просто… Белые кувшинки не хотели отдавать свои длинные стебли, корни и, особенно, цветы. Они упирались, капризничали, и он, весь перемазавшись тиной и глиной болота, падая, но поднимаясь вновь, нарвал их несколько десятков.

Кстати, подобную муку можно сделать из обычных желудей и даже корней одуванчика, - вещали слова со страниц его конспекта.

– Одуванчик, снова одуванчик, - подумал он и полез на огромный дуб за желудями. Набрав их целую авоську, он уселся передохнуть и принялся листать страницы дальше…

Полевых мышей добывать гораздо сложнее, но тоже возможно. Наблюдения за полярными волками и последующие эксперименты на людях доказали, что человек, который ест полевых мышей целиком, вместе со всеми внутренностями, получает полный комплект необходимых для жизнедеятельности питательных веществ и даже может не страдать от авитаминоза.

Теперь он расставлял силки. Здесь же, на месте, скручивал их из веревок и сетки, которую так предусмотрительно подобрал по дороге на свалке, и теперь уже мысленно представлял, как они будут их жарить, и есть обязательно вместе с внутренностями, как говорилось в конспекте.

Лягушки: Главное - снять кожу и насадить лапки на палочки, чтобы обжарить. Конечно, можно есть и сырыми, но человек больше привык к горячей, термически обработанной пище.

Он уже представлял, как Машка будет свежевать этих зеленых маленьких «куриц», а он приготовит замечательное блюдо на костре. Болото снова пачкало его и затягивало на грязное дно. Зеленые твари издевались, прыгали, скользили в его руках, но ничто не могло остановить сейчас этого человека. И скоро уже большой шевелящийся пакет был набит этими болотными гадами. Что же, с болотом покончено! - подумал он, отряхиваясь от тины.

Еще можно набрать молодых побегов, отварить их и подать к лягушиным лапкам. Вкусом побеги напоминают спаржу, а лягушиные лапки цыпленка.

Лектор был с чувством юмора, аппетитно освещая тему и не понимая, как это может пригодиться.

Лопух. Корни его можно есть в сыром, вареном, а еще лучше, в запеченном виде. Они способны заменить картофель, морковь и сельдерей. А если уваривать очищенные и мелко нарезанные корни лопуха с кислицей или щавелем, то можно получить кисло-сладкое варенье.

- И, последнее, - подумал он, мысленно заглядывая в самый конец главы:

Иногда, для того, чтобы остаться в живых, приходится питаться червями. Достаточно накопать горсть дождевых червей и поместить их на пару-тройку часов в проточную воду для того, чтобы из них вышла земля. По своей калорийности они смогут заменить целый обед.

- Приказ есть приказ! - думал он, - и теперь относился именно так к этим предписаниям по выживаемости, которые читали его глаза внутренним взором с вожделенных страниц. - А приказы не обсуждаются! Есть приказ выжить! – говорил он себе. - Есть приказ жить! И они будут с Машкой жить и, в отличие от окончательно выживших из ума горожан, переживут этот голод, эту блокаду и вернутся домой, - почему-то подумал он.

- Домой? Почему домой? Здесь их дом. Здесь им и жить! А, значит, будут есть и червей и все остальное, что еще вспомнит его голова. Так надо! - он ликовал!

Он уже находился неподалеку от своего дома. Дождевые черви были повсюду: только что пролился небольшой теплый дождик, оросил город и улицы, умыл тротуары; и розовые червяки повылезали из своих норок, лежали в лужах и грелись на солнце. Они совсем не прятались и не ждали ничего дурного, ничего не боялись и знали, что никому не нужны. Вот и грелись, подставляя свои розовые спинки (если вообще у червяков могут быть спинки) под розовое солнце, а розовые облака катились весело по небу, поглядывая вниз.

Вот только было непонятно одно указание – «ГОРСТЬ», - думал он, вынимая из лужи свежих, жирных червей. - Что такое горсть, и сколько их нужно съесть человеку? - было совсем непонятно. Он, человек здравого ума и трезвого четкого образа мыслей, сейчас не понимал, хватит ли Маше десяти червей или набрать больше? Потом подумал, что когда из них выйдет песок, они станут меньше и она не получит так необходимого для жизни белка! Черви извивались, скользили между пальцами, удивленно ползли по рукам. Он разыскал в какой-то урне стеклянную банку и теперь настойчиво запихивал их на самое дно. Банка была без крышки, и ее приходилось все время встряхивать, чтобы они не расползались. Пока он занимался этим делом, решил подвести итоги:

Целый мешок белых кувшинок и пакет желудей. Значит, будет мука и будет суп. Из муки можно приготовить лепешки. Восемь больших жаб! Конечно, они ужарятся, но все равно у них будет настоящее, горячее блюдо, а к нему они нарежут салат из молодых побегов. Две маленькие полевые крысы шевелились в отдельном пакете. Пока он ловил лягушек, они попались в его силки, и теперь можно будет приготовить небольшие шашлычки. Обязательно с потрохами! - вспомнил он инструкцию. Лопухи тоже запекут, и будет гарнир. И, наконец, черви. Он решил набрать их по десять штук, если не хватит, можно всегда принести еще, их здесь несметное количество! А ведь ими можно накормить не только двоих, но весь этот безумный город! – мелькнуло в его голодной голове. - Надеть на них смирительные рубашки и насильно, пока они сопротивляются и не понимают, что это выход, кормить и продлевать их безумные жизни! Он спасет оставшихся в живых людей, он даст им немного времени, а там будет видно! - так думал он, сидя на бордюрном камне, засовывая последнего розового червяка в банку. Червяк выпал и исчез в траве. Орлов наклонился и попытался найти его. Конечно, можно было, взять из лужи другого, но самолюбие было задето, и он захотел разыскать беглеца, низко наклонившись к земле, продолжил поиски…

Он подумал, что сошел с ума! Он не верил своим глазам, его словно парализовало! Перед его глазами возникло видение, которое напоминало о чем-то давно забытом, но очень знакомом. Знакомом из той прошлой жизни, чего здесь быть никак не могло. Прямо перед ним на ветке висел помидор! Настоящий, большой, правда немного зеленоватый. Но, это был Помидор!!! Он схватил его свободной рукой, придерживая банку с червями, и сорвал с ветки! Поднял глаза. Растение уходило куда-то в вышину и с него свисали, другие, такие же красно-зеленые, настоящие помидоры. Он начал рвать их один за другим, пока не обчистил весь кустик! Это было чудо! Горка почти спелых помидоров лежала перед ним, и он не мог оторвать от них своего взгляда! Вдруг рядом кто-то тихо произнес:

- Простите, но они еще совсем зеленые.

- Что! - он вздрогнул от неожиданности, и готовился защищать свою находку.

- Они еще не совсем спелые, - мягко повторила девушка. Она стояла и сверху вниз смотрела на него. На ней был надет комбинезон, а на руках были резиновые перчатки. Одежда ее была перепачкана землей, и была она, словно с другой планеты. Впрочем, как и эти помидоры. Орлов встал с земли, уставившись на нее, а инопланетянка продолжала:

- Мы только что отвезли в магазины спелые овощи, и если у вас есть время, вы можете их взять там.

- Овощи! – воскликнул он, - есть ли у меня время? - и огляделся по сторонам. Вокруг него произрастали точно такие же кусты, и на их ветках под листами, прятались помидоры. Он сделал несколько шагов в сторону. Небольшой ров с водой отделял его от другой грядки, и там с высоких кустов свисали самые настоящие… огурцы!

- Где этот магазин?! – закричал Орлов.

- Где? - удивилась девушка, - да,… везде,... по всему городу. Вон, через дорогу, ближайший…

Но тот уже ее не слушал. Он кинулся через дорогу и, влетев в двери открытого магазина, остолбенел. Полки его были завалены продуктами. Совсем, как в прежние времена. Руки Орлова были заняты тяжелой сумкой, в которой находилась его добыча, и та мешала подойти поближе и все разглядеть! Но, там была еда - это совершенно точно! Наконец, он рассмотрел ассортимент продуктов. На полках лежали те самые огурцы и помидоры, только спелые и словно просились к столу! Рядом в целлофановых пакетах были завернуты чьей-то аккуратной рукой самые настоящие куриные яйца. Дальше стояли лотки со свежей рыбой. Рыбка была маленькая, но ее было много! Банки с медом! Клубника, земляника, еще какая-то ягода! Настоящая молодая картошка! И в самом конце прилавка аккуратно завернутый в пакеты, хлеб, который, видимо, был только что испечен и источал запах… ХЛЕБА!!! Он стоял, взирая безумными глазами на это изобилие, и не понимал. Потом посмотрел на другой прилавок. Огромный отдел кулинарии! Лоточки с салатами, какие-то упаковки котлет разных цветов, готовая пицца, банки с вареньем! Вдруг сзади его окликнул знакомый голос. Он резко обернулся, и сумка выпала из рук. Доктор стоял рядом. Он вежливо поздоровался и с интересом разглядывал этого человека, перепачканного болотной тиной, в мокрой одежде, уставшего, голодного и очень удивленного.

- Ну, как, вы уже съели вашу лошадь? - спокойным внимательным голосом спросил он.

- Лошадь?… Какую лошадь? - приходил в себя Орлов, если бы это было возможно в такой ситуации.

- Ну, как же, - настаивал доктор, - еще вчера вы хотели съесть лошадь?

Орлову не понравился вкрадчивый голос и это внимание к себе.

– Я пошутил, - ответил он, пытаясь принять подобие улыбки на своем лице. Но доктор, теперь с еще большим вниманием, смотрел на него, вернее, на то, что лежало у его ног. Орлов спохватился и прикрыл сумку, из которой высыпались желуди. Но, сумка зашевелилась, и какие-то звуки послышались с самого дна. Орлов взял с прилавка лоточек с клубникой, хотел было положить его в сумку и уйти с глаз этого человека, вдруг из другого пакета одна за другой выпрыгнули две крысы и бросились наутек.

– Вот твари! - воскликнул Орлов, - всюду заберутся! - хотел, было закрыть эту сумку, но молния подвела, и здоровенная зеленая лягушка, выпрыгнув с самого дна, уселась на полу, рыгнула, издала еще какой-то звук и нагло уставилась на Орлова. Следом появились ее родственники и соседи по болоту, они тоже с обидой во взгляде смотрели на Орлова, потом разлетелись по магазину. Сумка выпала из рук, и куча лилий рассыпалась по полу, они смотрели своими белыми невинными цветками и просили пить. Лопухи ничего не просили, но тоже лежали рядышком на полу, а по руке Орлова с удовольствием и благодарностью за подаренную свободу ползли черви…

На ужин они с Машей ели молодой картофель, маленькую и очень вкусную рыбку, салат из помидоров, огурцов и всякой зелени и пили пиво из «Ментовской Бражки». Она смотрела на него и улыбалась, он тоже радовался ее тихому детскому счастью, и короткая мысль черной молнией промелькнула в его голове: «Я чуть было не накормил ее червями». Промелькнула и погасла где-то в глубине его сознания. И больше не возвращалась.

Черви вернулись в свою лужу, крысы в нору, а лягушки на болото. Слава Богу, одна беда миновала. Она прошла стороной. А, может быть, ее и не было вовсе?…

- 35 –

Вечером они с Машей вышли на улицу. Настроение у Орлова было подавленное. Он был обескуражен и никак не мог поверить в произошедшее. Как могло случиться, что больше месяца он ничего вокруг не замечал? Он ничего не видел. Просто не смотрел по сторонам, - думал он. - Но целый месяц! Ведь, не будешь же всерьез воспринимать этих нелепых безумцев с их занятиями. Музыкальными инструментами и триумфальными арками, с морем на окраине городка и этим сумасшедшим на своем вездеходе-лягушке… Лягушке, - подумал он. – Какой кошмар. Он готов был съесть ее и чуть не накормил Машку этой дрянью, – и от мысли такой ему стало тошно и стало не по себе. - Вот нашелся же какой-то человек, герой, может быть, горстка людей, которые не окончательно обезумели и смогли позаботиться об остальных и обеспечить город продуктами.

И теперь он хотел знать, что происходит вокруг и кто эти люди. Так думая, он шел по городу и внимательно смотрел по сторонам. Все его улицы и бульвары, вернее, газоны и клумбы были засажены разными растениями. Теми самыми, которые недавно он принимал за сорняки. А на самом деле там ровными рядами поднимались кусты с овощами и ягодами. Грядками, из которых торчали пучки укропа и капусты, целые плантации клубники и прочих ягод. Помидоры и огурцы просились на прилавки магазинов, картошка пряталась под низенькими кустиками ботвы, и во всем чувствовалась заботливая трудолюбивая рука. Вернее, руки многих людей, которые создали все это чудо. Но, особенно его поразил один факт. Все эти грядки и газоны, все, так нужные овощные культуры окружали огромные клумбы, состоящие их самых разнообразных цветов. Поэтому он и не замечал ничего. Цветы и цветы, на кой черт они были нужны, когда живот прилипал к спине, и только эти несчастные голуби спасали их с Машей. Но, сейчас он не мог понять, зачем они нужны им? Их ни съешь, ни сваришь из них суп, ни сделаешь салат и ни выдавишь сок. Но, тем не менее, все это великолепие обрамляло овощные грядки. Зачем все это?

- Как красиво! – сказала Маша. Она тоже просидела в их квартире, как в западне, редко выходя на улицу, и затем сразу же возвращаясь, утратив интерес к делам городским, и только мужчина, ее муж-чекист интересовал ее в этой жизни.

- Красиво? – удивленно переспросил он и задумался, глядя на клумбы. - А ведь, действительно, красиво, дьявол их подери, - подумал он, – просто, красиво и все.

Так, пройдя несколько улиц, они подошли к окраине городка. Здесь увидели странное сооружение. Много-много маленьких домиков причудливых форм были нагромождены на небольшой огороженной площадке. Это был какой-то Дисней Парк в уменьшенном размере или сказочный средневековый город, и, наверное, люди, живущие в нем, тоже должны быть маленькими и средневековыми. Эти домики стояли на зеленой лужайке, создавая невероятные архитектурные ансамбли, углами опираясь друг на друга, свисая с деревьев, казались удивительным нагромождением. Деревья эти тоже казались сказочными и нереальными. К каждому такому хаотическому образованию были приставлены деревянные лесенки, и по ним можно было забраться внутрь этих домов. Только нужно было стать очень маленьким и средневековым, как в сказке. Но, присмотревшись, они рассмотрели жителей этого городка. Это были самые обыкновенные пчелы, а городок – пасекой. Обыкновенные? Самые необыкновенные пчелы жили в этом сказочном городке, а необыкновенный пасечник собирал чудесный мед. Так вот откуда он был в магазинах! С этой пасеки! И снова вопрос изумил его упрямый разум, - зачем так сложно? Зачем все эти замки и маленькие дворцы?

- Здорово! - воскликнула Машка, - как красиво!

- Да, красиво, - признался он, и они пошли дальше.

На пути возникло то самое маленькое болотце, где еще утром он вынужденно купался.

- И как тогда он не заметил этой пасеки? Или она возникла прямо сейчас, или была сказкой воображения, а утром здесь была пустая лужайка?

Но, мед в магазинах и сказочный, но такой реальный пасечник говорили об обратном. Внезапно из-под ног выпрыгнули две маленькие крысы и пулей устремились в ближайшие кусты. Они узнали его – человека с прочной сеткой. Теперь он взял свою жену на подмогу, и сейчас они переловят всю их семью… И съедят!

Лягушки сидели на больших листах кувшинок и угрожающе квакали. Они готовились дать отпор их обидчику и отстоять свое болото. Орлов не стал знакомить Машу с ними и поспешил повернуть в другую сторону.

Потом были поля, колосящиеся неизвестными злаками. Судя по тому, что люди на удивительном тракторе-комбайне косили эту поросль, можно было себе представить, что это была не просто трава, а пшеница или рожь или черт знает, что еще… но точно съедобное. Вот откуда в городе хлеб! За низенькой изгородью гомонили десятки… нет, сотни птиц – курочки и петушки с высокими красными хохолками. Все они выглядели более чем странно. Пострижены они были немыслимым образом, на многих были одеты немыслимого цвета штанишки и крохотные жилетки, а у петухов были повязаны галстуки, и даже бабочки украшали их гордые шеи. Все это было сделано не для петушиных боев, поскольку поодаль находился насест, из которого какая-то женщина выносила большую корзинку с куриными яйцами. Она кивнула им приветственным жестом и аккуратно понесла свою ношу в дом. Нет, не в дом – а в какой-то вагончик, на котором было написано: «Птичкин дом». От всего увиденного остатки волос на голове Орлова становились дыбом. Эти люди играли каждый в свои игры, но совершенно случайным, непостижимым образом в этих занятиях была польза и толк. На мгновение ему даже показалось, что он один из этих гордых петухов, а на шее его черная бабочка. А на голове красный хохол, который стоит торчком. Поневоле пригладил волосы, но они взъерошились на ветру и настырно стояли дыбом.

- Но, если он петух, кто же тогда Машка? – и он посмотрел на нее. - Тьфу, черт! - подумал он и вытер платком лицо, на всякий случай, проверив свою шею – галстука или бабочки там не было.

Вдалеке раздавались звуки оркестра, и Машка потянула его туда.

- Теперь музыка, - подумал он. - Безумие какое-то…

Море, огромных размеров, заполнило все пространство вокруг. Несмотря на поздний вечер, повсюду было много людей. Одни укрепляли насыпь у воды камнями и металлической сеткой, другие возводили подобие островка у самой отдаленной границы от места, где река впадала в город из-за внешней ограды. Почему остров сооружался на краю моря, было не понятно. И вообще, все было непонятным, и азарт, с которым трудились эти люди-муравьи, был необъясним. На берегу на маленьких стульчиках сидели музыканты и играли на инструментах. - Идиотизм, - подумал Орлов. – И почему он все это изучает – тоже было непонятно. Непонятно, что так волнует и притягивает его внимание, но зрелище завораживало. Потрясала слаженность, с которой эти люди выполняли свою работу, поражала музыка, которую играл оркестр. Она была незнакомой, но если не смотреть туда, могло показаться, что играет ее один человек на неведомом инструменте, который мог издавать любые звуки и синтезировать целый оркестр. Этих музыкантов было, наверное, больше сотни, но были они как одно целое. Пока он наблюдал за сумасшедшим оркестром, музыка закончилась, и толпа дружно рассыпалась по берегу. Нет, они не ели свои бутерброды, все, как один, дружно взяли в руки не смычки или барабанные палочки, а самые обыкновенные… удочки и принялись за дело. И вот уже один за другим тянули свою добычу из воды. – Так вот откуда в магазинах рыба! - подумал Орлов, - маленькая, но такая вкусная. Рыба была поймана во время коротких музыкальных антрактов умелыми руками виртуозов-рыбаков. – Невероятно, но это факт! Перерыв окончился, и снова гром литавр, скрип смычков и дуновение валторн огласили окрестность. А какой-то смешной человечек на смешном тракторе-телеге уже увозил этот улов подальше от лучей вечернего солнца, видимо, в подвалы магазинов (работающих холодильников в городе не осталось, и нужно было беречь этот продукт от жары). И снова аккорды, снова безумная музыка и рокот чудо-экскаваторов.

Они сели на лавку, сделанную чьей-то умелой рукой. Лавка была вырезана из дерева и представляла собой лежащую скульптуру. Наверное, этот мастер отдал не один день жизни своему творению.

- Все-таки этого недостаточно, – думал Орлов. - Пусть эти люди нашли семена и вырастили овощи и всякую зелень. Допустим, научились добывать мед, ловить рыбу и что там еще… В городе пока есть еда. Но, как долго продлится блокада и сколько еще эта сетка будет скрывать их от внешнего мира? От свободы и нормальной жизни? Скоро зима, нет электричества, значит, не будет тепла и света. Ничего не будет - и те крохи еды, которые удастся сохранить, не помогут пережить долгую зиму. Опять голуби и воробьи?… И даже черви уползут в свои норы, - с содроганием подумал он. - А эти играют в своем оркестре и строят море и остров…

И тут удивительное желание возникло в его душе. То ли он поддался звукам мощных аккордов, то ли бессмысленный, но такой энергичный шум двигателей какой-то немыслимой техники и безрассудный труд этих людей заставили его вскочить, бежать куда-то, что-то делать!

- Вот, так они и сходили с ума один за другим, - подумал он, возвращаясь на место. - Так все и начиналось… Нет, он не будет играть в этом оркестре, не будет вырезать скульптуры-скамейки… И пиво гнать не будет из овса для попугаев. Хотя пиво было неплохим, - неожиданно подумал он, – очень неплохим. И скамейка удобная.

Они возвращались домой, но настроение больше не было подавленным. Он не был обескуражен, но был поражен произошедшим. Было как-то хорошо и спокойно на душе и не хотелось ни о чем думать. Машка была рядом, вечерние лучи освещали их лица, хотелось жить, просто идти по улицам, больше не удивляться этим россыпям цветов на газонах и мочалками отмытым тротуарам, не бояться голода, и не думать о будущем, а просто идти. А что же завтра? Наступит ли оно? Но появилось это удивительное сегодня, и теперь не хотелось прощаться с ним и делиться с кем-то еще. И думать сегодня больше не хотелось ни о чем…

- 36 –

На следующий день редкое природное явление случилось в нашем городке. Даже, не редкое, а уникальное явление, какого еще никогда не было, да и быть не могло. До этого все начиналось, как обычно. Все следовало своим чередом. Ночь сменялась утром, день превращался в вечер и растворялся в ночи. Солнце вставало и заходило, день за днем, неделя за неделей. Тысячелетия… Природе не было никакого дела до безумия этих людей, и она мудро, не прихоти ради или по каким-то идиотским желаниям, а по закономерной естественной установке, следовала Божественному расписанию, подчиняясь своим законам. Но тут произошел сбой! Нет, солнце вело себя прилично, как и подобает уважаемому светилу, и звезды находились на своей, загадочной высоте, занимая четкие места на карте мироздания. Вот только эти тучи!

  Утро было безоблачным и очень теплым, ни дуновения, ни колыхания на ветках деревьев или «морских» волнах. Неизвестно откуда взявшись, эти странные тучи, приближались со всех сторон к нашему городку, как толпы врагов, как несметная орда кочевников. Орда – ну, и кочевала бы себе где-нибудь в других уголках планеты (неужели места мало?), так нет же, идет прямо сюда и накатывает со всех сторон. И вдруг происходит это необъяснимое, уникальное событие, которое заставило обратить на себя внимание даже этих безумных горожан. Город имел размеры почти правильного круга, и сетка, огораживающая его, тоже подчеркивала эти формы. За сеткой, как мы помним, была создана полоса отвода и представляла собой ровный, вспаханный пляж, через который и мышь безумная не могла проскочить, оставшись незамеченной. Но так было на земле, а на небе??? Что мешало этим тучам пройти со всех сторон и повиснуть над городом – было непонятно. Но эти темные, угрожающие грозой и скорой расправой над ясной погодой, тучи остановились, как вкопанные (хотя разве тучи могут быть вкопанными? И, тем не менее), и не хотели дальше идти и нависать над нашим городком. Они словно прочертили на небе границу и теперь четким кругом, прямо над сеткой, зависли в небе. Только маленькое розовое облачко осталось в этом неравном окружении и робко металось в самом его центре, над городком, боясь взглянуть на черное оперение грозового неба. Словом, природа тоже сошла с ума. Это было удивительное зрелище, и многие, подняв головы, заворожено смотрели на небо, стараясь сохранись в памяти образ этой небесной западни, пока она не прольется дождем и не растворится в мокрой земле. Но, не тут то было! Туча поселилась здесь надолго. И час и два, уже день закончился и следующий наступил, а туча все висит, окружая город, не двигаясь ни на шаг на своем черном небе. И только солнце удивленно светит в круглое окно, в этот небесный проем, радуя своим теплом и светом городок. Вот такой катаклизм произошел на небе, и когда он закончится – не знал никто. А туча, совершенно обнаглев, теперь нахально поливала дождем окраины за сеткой ограждения, ни каплей не беспокоя город. И молнии свои бросала во все стороны, ветер сносил кусты и тонкие деревца, но все это было за оградой.

  Тысячи людей вышли на улицы и созерцали это необъяснимое явление. Собаки, задрав головы, тоже смотрели на небо, кошки, крысы на лужайках, лягушки в своих болотцах и даже несъеденные черви. А эти – последние знали, что дождя не будет, сидели в своих теплых лужах, задрав головы, и любовались. Может быть, не знали, но каким-то тонким чутьем, внутренним зрением чувствовали. Этих никогда не обманешь. Люди постояли какое-то время, а поскольку со временем теперь они были не в ладах (то есть делали только то, что хотели и когда хотели, торопиться им было некуда). Постояли и разбрелись по острову… То есть по городу… Короче, по своим делам…

- 37 –

Дождь лил, не переставая, третью неделю. Палатка насквозь промокла и приходилось ее огромную брезентовую крышу постоянно поднимать и сливать с нее воду, иначе она рисковала упасть и накрыть всех с головой. Несмотря на середину лета, стало холодно и промозгло. Нос на улицу не высунешь, но нужно было выходить на построение, на зарядку, идти в столовую и дальше на учения. А потом по расписанию становиться на пост. Пост был под открытым небом, а небо как будто сошло с ума, – думал он, становясь на свою вечернюю вахту и держа автомат в руках. Автомат тоже был мокрым и холодным, но ему было все равно. Он давно привык к такой жизни и этой службе.

  Прошло уже больше трех месяцев, как их, молодых ребят из учебки, неожиданно забросили сюда. Потом подробный инструктаж, потом учебные стрельбы. Главное, что они должны были делать – это стрелять в любого на охраняемой полосе отвода. Стрелять без предупреждения. Бывают такие ситуации, когда предупреждать не надо. Там, за металлической сеткой, которую построили ребята из стройбата, находились безумные люди. Они были заражены опасной неизлечимой болезнью, и их приходилось охранять. Вот он и охранял, не представляя себе, как будет стрелять в беглецов, но мысленно готовился к этому. Приказ есть приказ – служба есть служба. Слава Богу, никто за это время не пытался преодолеть забор, и, поэтому, он перестал бояться и себя, и автомата в руках, который, по-видимому, не боялся ничего. Хотя и ему уже бояться было нечего. Странным было то, что из города никто не бежал, а особенно удивляло, что ни одна крыса, ни одна собака не стремились на волю. Ребята-пограничники говорили, что такого быть не может, но все было именно так. И даже ни одна птица не пересекла этого забора с той стороны. Сейчас он стоял, мок под дождем и вспоминал:

До армии, закончив училище, он был музыкантом. Музыкант – так его называли теперь. Здесь это было слово ругательное, и поэтому приходилось защищаться. Вместо своего музыкального инструмента он получил другой «инструмент» и теперь выходил с ним на границу стрелять перебежчиков. А в брезентовой казарме защищал свое ИМЯ музыканта от клички Музыкант, за что постоянно «получал». И поэтому здесь, на посту, было совсем неплохо, даже под проливным дождем. Хотя, какой он теперь музыкант - после полу года службы? Пальцы его окончательно закостенели, и когда-нибудь придется начинать все с начала, что совсем не пугало его. И было за что держаться! Там, дома, оставалась замечательная девчонка, которую он любил, и она тоже… любила. Поэтому было легко на душе и совсем не страшно и не больно. Месяцы, дни, часы – они текли медленно, минуты быстрее, секунды летели. Только их было несказанно больше этих самых секунд, но зато они летели и стремились навстречу к ней!

…Очень соскучилась! Без тебя совсем не могу. И ничего не хочу. Хочу только тебя, жду, когда ты приедешь и будешь со мной. И наш оркестр, и музыка! А сейчас даже музыку не хочу. Пока, мой музыкант. Осталось одиннадцать месяцев…

В первый месяц она писала почти каждый день, только письма шли долго, и читал он их, спустя недели. И когда они приходили, все оставалось уже в прошлом. Но, мы же смотрим на отражение звезд, свет от которых идет миллионы лет, и все равно любуемся. А тут какие-то недели…

Меня познакомили с одним дирижером, он предлагает перейти в его оркестр. Там совсем другие перспективы! Вот только нет тебя, и поэтому я отказалась. Я жду тебя, я скучаю, люблю. Осталось десять месяцев. Пока, мой музыкант…

Письма все летели, преодолевая недели и месяцы, время летело тоже. Уже закончилась зима, стало тепло, и месяцев оставалось меньше. И минут, секунд – на миллионы меньше! Значит, совсем немного, и скоро он увидит ее. И музыку… услышит ее, и они будут вместе…

…Все-таки он уговорил меня сыграть на гастролях. Едут молодые таланты. Я Талант. Я «молодая Талант» – так смешно! Скучаю, целую, люблю! Еще девять месяцев. Пока, мой музыкант…

И однажды он услышал музыку. Там на сумасшедшем острове, то есть в сумасшедшем городе, куда их направили охранять этих психов. Эти люди вытащили на поле свои жуткие инструменты, которые издавали немыслимые звуки. Но все равно было приятно…

…Вена! Париж! Милан! Как один день! Мы играли в залах и на площадях. В римских амфитеатрах! Еще восемь месяцев. Целую. Пока, мой музыкант!...

Играла музыка, и какие-то безумные люди рыли огромный котлован. А музыканты мучили свои ужасные инструменты, но играли уже лучше, намного лучше… Она забыла написать, что любит…

…Я не уйду из этого оркестра! Здесь хорошо платят, и этот дирижер – он такой профи! Он классный. Жалко, что нет рядом тебя… Еще семь месяцев. Пока, мой музыкант…

Котлован оказался большой лужей, а может быть, морем – как посмотреть. А на берегу сидят ребята и на ужасных инструментах играют удивительную незнакомую музыку. А в перерывах почему-то ловят рыбу. Сумасшедший дом!… Она забыла поцеловать…

…Я уезжаю на полгода – Америка, Европа, Австралия. А через восемь месяцев… у меня будет ребенок, наверное тоже музыкант или скорее дирижер. Прощай, мой музыкант…

А музыка все звучала из-за ограды сумасшедшего городка, и на мгновение ему показалось, что нигде никто и никогда такого еще не играл. Ни Америка, ни Европа и даже Австралия такого не слышала, потому что такого быть не могло…

Река впадала в море, вокруг которого копошилось много сумасшедших людей. Река была тем единственным местом, где не было этой металлической сетки-ограды, и только сумасшедший дождь чертил на ее размеренном течении свою границу, не решаясь замочить город. А там, на всем пространстве безумного города, сияло яркое солнце и звучала неземная музыка. Он подошел к берегу, огляделся, но ничего не увидел. Стена дождя заслоняла все вокруг. Заслоняла его от бдительных глаз часовых! И как был, в одежде, не раздумывая ни секунды и отбросив автомат в сторону, прыгнул в эту реку. Ни секунды, потому что считать их больше не имело смысла, их просто не оставалось в его жизни, а впереди была только безумная река и безумное «море», на берегу которого сидели безумные музыканты и играли свою безумную и такую прекрасную музыку…

  Он открыл глаза и посмотрел наверх. Яркое солнце непривычно ослепило глаза. Он не видел этого солнца уже несколько недель – его просто не было над головой, только черная туча и дождь стеной, мокрый, промозглый, холодный. А теперь яркое солнце. Две пары глаз удивленно уставились на него с яркого неба. Карие огромные глаза красивой, неземной (совсем неземной, - подумал он), девушки и почему-то рядом с ней тоже карие и тоже большие и такие добрые глаза лошади.

- Он дышит? – спросила девушка.

- По-моему, да, - ответила лошадь.

– Это безумие, - подумал он. - Я болен. Смертельно болен.

Но почему-то было спокойно и хорошо, и еще эти глаза прекрасной неземной девушки и ее говорящей лошади. Глаза девушки были добрыми, удивленными и неземными. Больше не помнил ничего. Не помнил, как погрузили в телегу, как долго везли от реки по улицам, потом уложили в теплую постель. Проснувшись, он снова увидел прекрасные глаза, девушка была рядом и беспокойно смотрела на него. И все остальное, прошлое и такое разумное, все секунды и месяцы той жизни исчезли, словно растворились во сне. И оставались только эти глаза…

Так в нашем городке появился еще один житель. Еще один сумасшедший безумец, Музыкант!

- 38 –

Доктор обследовал своего пациента, пожалуй, первого за последние месяцы. Девушка с прекрасными, какими-то небесными и неземными глазами примчалась сегодня в клинику и попросила о помощи. И он с радостью последовал за ней - больных у него не было и кого ему лечить, он совсем не знал. А тут больной! Парень, лежащий в ее кровати, был почти здоров. Почти, потому что совсем недавно, только вчера, он появился в этом городе, еще не успев получить этот иммунитет безумия. Он был простужен и находился в какой-то депрессии, был утомлен. Но эти юношеские глаза уже светились огнем, таким знакомым, и доктор верил в его скорое выздоровление. Он не стал прописывать лекарств, потому что лекарства не помогали, в них не было никакого смысла. Люди сами научились лечить себя от телесных недугов, они перешли на какой-то другой уровень сознания, тело их следовало за разумом и теперь лечило самого себя.

- Просто нужно немножко обезуметь и тогда этот парень станет совершенно здоровым, - подумал доктор.

- Бред какой-то! Неужели нужно смертельно заболеть, чтобы потом оказаться здоровым? Неужели это так необходимо?

Так думал Иван Степанович, выходя от больного. Водоворот событий, всецело поглотил его внимание, и теперь он с удовольствием бродил по улицам, растворяясь в суете безумия и хаоса. Было раннее утро. Троллейбусы сновали в разные стороны, запряженные диковинными тягачами. Люди стояли на остановках, запрыгивали в них и торопились на… нет, не на работу, а по своим делам. Они не хотели опоздать к своим садам и оркестрам, полям зреющей пшеницы и к морю, конечно же, к своему морю! Они выскакивали из транспорта, смело забегали на проходную завода, а тот уже вовсю дымил совсем не серым дымом высоких труб. Лишь какое-то розоватое облачко поднималось, устремляясь на высоту чистого и голубого неба, где светило солнце и не могло, не хотело помешать такому рабочему дню. На проходной стоял всем знакомый и всеми любимый Петр Ильич. Он гостеприимно открывал двери в свои цеха и не требовал пропуска. Да, и не нужен был этот пропуск. И даже, если бы лошадь, самая обыкновенная лошадь, попыталась проникнуть в святая-святых - ее бы не остановили. Но лошадь больше не стремилась туда, и поэтому оставалось только поверить на слово. А трубы дымили, низвергая в чистое небо розовые облака. Там, на заводе, люди снова стояли у станков и вручную, без электричества, обрабатывали какие-то детали и узлы для фантастических аппаратов «Зайки», выпиливали что-то по чертежам Архитектора и тащили все это к чудо-арке.

- А ведь, ничего не изменилось, - подумал Иван Степанович. – Все, как и прежде - одни идут на свою проходную, другие спешат в магазины готовить еду горожан, третьи, не забыв свои инструменты, торопятся на репетицию или на рыбалку – все равно, как называть. На пасеку или к полям, плантациям и фермам. Все было по-прежнему, но все стало совсем по-другому. Но, почему больше нет тех безумцев, которые прилипают к телевизорам, лежа на мягких диванах, или точат карандаши, не стремятся отомстить кому-то или отобрать последний кусок. Не напиваются с горя или на радостях? И даже этот Петр Ильич встал вахтером на своей проходной. Просто подарил свой завод этим людям! Что помогло им избавиться от депрессии, и каких рецидивов остается ждать еще? Верить в этот райский исход, чертов коммунизм, как в избавление от всех недугов, совсем не хотелось. Было бы слишком просто. А он привык к неожиданным поворотам судьбы и осложнениям этой странной болезни. Знал только одно - все это было лишь затишьем перед бурей. Бурей, которая, скрываясь в черной туче, уже месяц висела над границами городка и пока не решалась войти сюда и навести свой черный «порядок». Сюда, на территорию безумия и безудержного сумасшедшего труда.

  Он потратил немало времени для создания антивакцины, для избавления этих людей от тяжелейшего недуга. Он хотел вернуть им и подарить прошлую жизнь, такую привычную и нормальную… насколько может быть нормальным само понятие «нормальное», но вдруг натолкнулся на неожиданную, непредсказуемую и потрясающую формулу. Оставалось сделать шаг, и все повернется назад, все расставится по своим местам. Ведь не могут все быть гениальными и не могут творить чудеса. Это дано лишь избранным, немногим, прожившим не одну жизнь в стремлении к истине и правде, правде и бесконечности, и обязательно несчастным избранникам, изгоям и праведникам, сжигавшим свои жизни на алтаре безумия и покорности, рабства и, наконец, свободы! Свободы выбора и гения!!! И когда твой гений освящает ярким светом все вокруг, ты тем временем ложишься в неизвестную общую могилу, а потомки даже не найдут туда пути, чтобы освятить труд твой и прах. Не найдут, потому что ты уже освящен.

Формула, ее цифры и символы, уравнение безумия и свободы и… любви! Эти знаки укладываются в какую-то нереальную последовательность, которая чертит формулу любви. И рука не поднимается стереть ее из души и тел нетленных. Тогда ты останавливаешься, больше не творишь и не делаешь ничего, потому что не имеешь на это права. Испугался он за себя и вовремя остановился? Испугался за них? Нет! В какой-то неземной или земной, но совсем другой жизни, все равно они сделают это! Но, имеет ли он полномочия Бога, когда это касается просто Любви?

- 39 -

Всю ночь, не переставая, шел дождь, нещадно заливая окраины городка за сеткой оцепления. Безжалостные молнии шквалистым огнем сверкали со всех сторон. Они не трогали палаток и часовых, не повредили кухню и арсенал с оружием, и только вывели из строя полевую электростанцию, к которой была подключена металлическая сетка. Теперь и в военном гарнизоне, охраняющем наш город… вернее, охраняющий все вокруг от этого города (просто, можно с ума сойти от этой путаницы) стало темно и холодно. Теперь гарнизон ничем не отличался от нашего городка, только в нем не было летнего солнца, было холодно и постоянно шел дождь. И находился он за сеткой-оградой, которая отделяла город безумия от страны здорового образа жизни и здравого смысла.

Проснувшись и выйдя на улицу, Орлов услышал знакомые звуки и поспешил на окраину. Эти звуки он слышал там, где получил первое свое ранение, потом они привычными ударами приколачивали мишени к бетонным стенам на боевых учениях, а потом второе ранение и третье. И везде этот до боли знакомый и привычный звук автоматных очередей. Но, сейчас, в этом месте, в их городке, где светит утреннее солнце, где ходят по улицам дети, взрослые! Он заскочил в трамвай, запряженный вездеходом, и через пару минут уже находился около моря. Из-за металлического забора с вышки велась прицельная стрельба по какому-то человеку, который прятался у самого берега и короткими перебежками двигался в сторону от границы. Присмотревшись, Орлов разглядел солдата в военной форме. А в сетке, неподалеку, зияла широкая дыра. Какой-то военный, стоя рядом с вышкой, отдавал приказы. А парень в форме успешно уворачиваясь от трассирующих пуль, продолжал двигаться вглубь городка. Орлов, не пригибаясь, и не думая ни о чем, в полный рост, пошел к сетке оцепления на горе-снайпера.

- Стоять, - закричал военный из-за сетки, - но Орлов молча продолжал идти.

- Я сказал стоять, стрелять буду! – повторил военный. Это был человек в форме майора, видимо, он и руководил этой операцией.

- Ты куда стреляешь? - спокойно спросил Орлов, подходя вплотную к сетке-ограде.

- Не твое собачье дело, придурок, - попытался замолчать его майор.

- Ты как разговариваешь со старшим по званию? – спокойно поинтересовался Орлов. Майор замешкался и замолчал.

- Прекратить стрельбы, - скомандовал Орлов вышке-снайперу. Вышка почему-то замолчала и тоже удивленно уставилась на него, почувствовав в нем хозяина положения. У Орлова был удивительный непререкаемый дар убеждения.

- Полковник Орлов, служба безопасности, - четко представился он, - с кем говорю?

- Майор, Гавронькин, - признался майор Гавронькин.

- Что же ты, майор, стреляешь по городу, здесь люди, дети гуляют.

Майор приосанился и возразил, - это не город, а зона. У меня приказ! По законам военного времени, по причине бактериологического заражения местности стрелять без предупреждения.

- Болван, у тебя приказ куда стрелять? – уже громче допрашивал Орлов.

- По всем, кто перейдет через ограждение.

- А ты куда стреляешь? - тон Орлова был, как на учениях во время разбора ошибок. А перед ним сейчас стоял болван, который в нужный момент всех подведет.

- Тебе сказано стрелять в тех, кто попытается выйти из зоны?

Майор стоял и чесал затылок.

- Кажется, я задал вопрос? – тихо и даже ласково спросил Орлов.

- Ну, да, - помялся Гавронькин.

- А ты стреляешь в тех, кто, наоборот, идет на зону, – вдруг заорал Орлов. - Разницу улавливаешь?

Майор молчал и тупо смотрел на него.

- Ты что делаешь, майор? Позоришь звание офицера? – продолжал он, - из-за таких, как ты, армия превратилась в балаган, бардак в офицерском корпусе, развал! Снять погоны!

Майор стоял жалкий, бледный и мокрый под моросящим дождем за порванной сеткой, и смотрел на этого высокого загорелого человека, и рука его невольно потянулась к погону.

- Ладно, отставить, - проявил жалость Орлов, – что у тебя там? Почему бойцы разгуливают по моей территории?

- Да, понимаете, товарищ полковник, - обрадовался майор такому послаблению, - ночью молния попала в электростанцию, та накрылась и теперь забор обесточен. А этот салага…, - и он кивнул в сторону дезертира.

- Так, давайте мы ее починим, - с радостью предложил «Зайка». Он стоял рядом и с любопытством рассматривал сгоревшую палатку с электростанцией, там за оградой. И вообще не терпел никаких поломок.

Майор задумался и неуверенно произнес: - А сможете?

- А, то! – произнес Зайка, поправил кепку на голове и вытер пот со лба. Руки его чесались.

- Пошли, покажите, что там у вас, - и он направился к дырке в сетке забора.

- Стоять! – четко произнес Орлов. Зайка сначала удивился, но потом, поняв его, крикнул военным:

- Ну, тогда, давайте сами, тащите его сюда, что там у вас… сейчас мы быстро…

Солдаты уже скучились у забора, наблюдая за этой сценой.

- Ну, что встали? – засуетился майор. - А ну-ка быстро везите аппарат,… что там у вас...

Несколько человек в считанные минуты сняли палатку и подвезли станцию к забору, благо, та была на колесах. Потом расширили дырку и вкатили аппарат на лужайку около моря. Майор тоже помогал толкать сломанную станцию, наконец, военные оказались рядом с «Зайкой».

- Это не страшно… это мы сделаем, - суетился Зайка, - ну, что там у вас, … полетела обмотка генератора… это мы быстро,… это мы сейчас исправим, - и продолжал ковыряться в станции. Какой-то парень-солдат ему помогал, и Зайка по ходу ему объяснял, что здесь к чему, и как это починить. – Смотри сюда…, - увлеченно говорил он парню. Майор тем временем оглянулся и снял фуражку, - хорошо тут у вас, - вздохнул он и посмотрел на яркое солнце. Его мокрая одежда начала согреваться на жарких лучах, он быстро оттаял и как-то размяк…

Работа заняла не более десяти минут, и станция, весело урча своим двигателем, заработала, выплевывая выхлопные газы сгораемого дизеля.

- Ну, спасибо тебе, полковник, выручил, - сказал на прощанье майор, пожав Орлову руку, поежившись от одной мысли, что сейчас снова окажется за оградой, где холодно и по-осеннему мокро. Оглянулся в последний раз на городок и пошел к своей границе.

- Стоять, - спокойно скомандовал Орлов.

- Так, точно, - по привычке замер майор, потом задумался и повернулся, - не понял?

- Стоять, я сказал, куда пошел? – повторил свой приказ Орлов.

- Как куда, на точку… в гарнизон… а что?

- А приказ? – спросил его Орлов. – Всех, кто выйдет из зоны, стрелять без предупреждения, - и он махнул рукой вышке-снайперу. Вышка почему-то не реагировала, за сеткой совсем не осталось солдат, вся эта небольшая армия теперь столпилась вокруг них, рассредоточилась по берегу моря или просто отправилась гулять по городу. И тут Гавронькин понял, что нарушил приказ… свой же приказ и нарушил.

- Ну, и дисциплина у тебя, майор, - возмутился Орлов.

- А что же теперь делать? – шепотом спросил он Орлова, почесав затылок.

- А может как-нибудь…

- Что как-нибудь? – жестко спросил Орлов.

- Ну, как-нибудь… отмотаем назад… Как будто нас тут и не было? – снова шепотом спросил Гавронькин.

 На что Орлов четко, по-военному, ответил:

- Выполнять приказ, майор, оставаться в зоне заражения и не выходить за ее пределы.

Майор подумал, насколько это понятие вообще было ему доступно, потом как-то обмяк и, присев на своих коротких ножках, взмолился: - Я хотя бы палатки свои возьму… оружие… полевую кухоньку…

- Кухоньку, говоришь!!! - Орлов грозно посмотрел на него, на эти присевшие от испуга ножки. – Пластилиновые ножки, - вспомнил он. - Как это знакомо, конечно, во сне, но все равно очень знакомо…

- Ну не зверь же ты какой! - сказал ему Зайка.

- Ну не зверь же я какой, - повторил Орлов про себя, махнул рукой и сжалился: - Давай кухоньку, только «по-быстрому», пять минут тебе на сборы по законам военного времени.

Так в городе появилась тушенка. Восхитительная свиная тушенка из военных запасов армейской полевой кухни. Военные быстро в данные им пять минут перенесли палатки и поставили их вдоль ограды, но уже с внутренней ее стороны. Перевезли обозы с оружием, нехитрым армейским скарбом и, конечно же, кухонькой – неотъемлемой частью любого гарнизона. Потом они заделали в заборе дыру, запустили починенную электростанцию и пустили ток по металлической ограде. Станция была маленькой, и мощности ее хватало только на электричество для забора и тусклого света лампочек в палатках, а большего и не требовалось. Здесь не лил дождь, было настоящее лето, и было очень тепло. Так в городке, у которого были свои огороды и поля пшеницы, пасека и фермы, свое море, теперь появилась своя армия. Она, как и прежде, занимала позиции вдоль государственной границы, только уже с внутренней ее стороны. И еще, у города, окруженного со всех сторон непроглядной черной, мокрой тучей, было свое облачко. Оно уже привыкло к этому черному соседству и не обращало на него никакого внимания. Ему, розовому небесному созданию, не было до тех туч никакого дела. Оно, радостно встречая рассвет, обходило по ясному небу свои владения, изредка поливая ласковым дождем посевы и грядки, трудилось на благо городка. Облако тоже, по-видимому, сошло с ума…

- 40 –

В сумасшедшем городе сумасшедшие люди готовились к какому-то сумасшедшему, невероятному событию, которое в последние дни так волновало всех горожан. Особенно это ощущалось по возбуждению, которое царило на центральной площади города. Сотни людей собрались здесь и теперь ждали этого феерического представления. Орлов тоже пришел сюда. Теперь они с Машкой были в курсе событий, но сегодня… Никто не представлял, что же произойдет сегодня! А на площади сновали вездеходы, люди в каких-то комбинезонах, закрепляя длинные тросы, готовились к походу на далекое, но столь желанное море, где маленький остров уже устал дожидаться своего памятника, и теперь пьедесталом, готовился принять его и поставить, возвысить и увековечить. Памятник, как и полагается уважающему себя творению в день открытия, скрывался под огромной белой тканью. Сейчас это сооружение напоминало белое привидение высотой в тридцать метров, которое нависало над городом, корчилось и кривлялось на ветру невероятными гримасами, совсем не пугая людей.

  Орлов стоял посреди площади. Взирая на безумие происходящего, он как никто другой, отдавал себе отчет в том, что в их городе скоро должно произойти. Он думал об этом и никак не мог, отделаться от своих мыслей. Этот праздник был для него подобен Пиру на каком-то Розовом Облаке, которое почему-то, зависнув в небе, никак не хотело таять и растворяться. В городе не было электричества, не работали телефоны, некого было просить о помощи. Лето катилось к своему логическому завершению, а жизни безумных горожан к своему концу. Все это было так очевидно! Ведь не бывает чудес, не могут тысячи людей на голодном пайке в северной стране пережить холодную зиму без тепла и света, без питьевой воды, без электричества! И ему вспомнилась надпись на табличке в магазине одежды: «Ни в чем себе не отказывайте! Будьте красивыми». И теперь он, стоя с Машей, смотрел по сторонам, и она тоже восторженно наблюдала, ничего не понимая. Поражала безудержная слаженность людей, которые, выполняя немыслимые команды, готовились свернуть горы или просто свернуть себе шеи под памятником посреди центральной площади. Но вот канаты напряглись, натянулись, и конструкция уже готова была двинуться с места. А толпа гомонила и, как на стадионе, болела за свою команду, которая теперь хотела победить все законы гравитации, все мыслимые и немыслимые правила, но, сдвинуться с места и пойти, понести многотонный постамент к месту цели своей, не уронив и не разрушив. Тросы натянулись, и степенные полиспасты в невероятном усилии, проворачивали их, толкая ношу свою, эту хрупкую мечту, с места. Но памятник оставался стоять, привязанный к своему временному причалу, кривляясь белыми немыслимыми рожами, и не двигался с места. И о ужас! Вопреки всем расчетам и прогнозам Архитектора, он не шелохнулся, лишь раскачивался, собираясь упасть… Но, не падал. Так продолжалось минуту, и другую, десять минут, уже целую вечность! И тут произошло чудо!

- Снова чудо, - подумал Орлов, - не много ли чудес?

Но чудо все-таки произошло. Тросы были натянуты и вибрировали трепетной тетивой, сотни людей, превозмогая невероятную тяжесть, впряглись, как бурлаки, как строители древних пирамид, прилагая невероятные усилия, чтобы, отдав самого себя, сдвинуть и пройти, и водрузить! Но все было тщетно! И тут… Большой Человек, заметив такой непредвиденный казус, снял с себя пиджак… или скорее «смокинг» главного пивовара (теперь он ходил только в нем, в этом черном, благородном сюртуке), и отдал его своей обожаемой розовой помощнице - подруге жизни и жене пивовара… главного пивовара города. Он подошел к памятнику. Руки его напряглись, шея набухла жилами, глаза выпучились, и теперь этот Большой Человек, вцепился в памятник, в конструкцию высотой тридцати метров, отдавая все свои богатырские силы и мощь. Наверное, всю свою жизнь он готовился к этому, ведь не зря же ему дана была такая силища. И тут, словно, прорвало. Вздох изумления пронесся по площади, огромная конструкция, до сих пор, сопротивляющаяся, словно ждущая весомого и главного для нее аргумента, сдвинулась с места. Она раскачивалась из стороны в сторону, вибрировали тросы и полиспасты, создающие усилия, но главным усилием теперь был этот человек, который отдавал всего себя. И конструкция огромным парусником-кораблем, так долго, ожидавшим соития в свою гавань, помчалась по волнам городка, вернее по его неровным улицам и переулкам. Она раскачивалась, но сильные руки увлекали ее вперед, тросы обвисли и бесполезными лохмотьями тащились далеко позади, и только эти огромные руки придавали ей невероятное усилие и скорость. Толпа не могла угнаться, а огромный памятник летел по городу. Это напоминало олимпийскую гонку колоссов, только не было противников, победителей и проигравших; и зрителей уже не было, потому что все остались далеко позади. И только этот могучий человек, и его тяжелая, как пушинка, ноша, на огромных катках-колесах, словно божественная колесница, устремилась вперед, пока не достигла края моря!!!

- Часть дела сделано, - подумал Архитектор, с восторгом и изумлением глядя на Большого Человека, догоняя его, - без него, этого богатыря, памятник надолго бы застрял на центральной площади. И тут снова произошел казус. По плану памятник должен был встать на крепкий постамент-остов - устойчивые подмостки на самом краю моря. Они были длинными и крепкими, рассчитанные на такой вес. Все было выверено и предусмотрено, оставалось дело за малым. Но рассчитаны они были на вес памятника, где никак не ждали этого Огромного Человека. А когда он вступил на площадку, доски постамента под его тяжестью затрещали по всем швам. Они, просто, не ожидали этого гиганта. В конце концов, с ними так не договаривались!

- Стой! - в ужасе закричал Архитектор, но тот не слышал.

- Стой! - кричала Толпа! А Большой человек по инерции все продолжал волочить свою ношу. Шаг и еще один. Еще немного, и постамент рухнет под тяжестью и похоронит на дне моря огромное сооружение!

- Стой, мой пупсик! – ласково воскликнула его Розовая Подруга, он услышал ее, с удивлением посмотрел себе под ноги, и спрыгнул с постамента на берег. Берег тоже, было, затрясся под его ногами, но все-таки выдержал и устоял. Надо бы и совесть иметь и не симулировать. Дальше все было делом техники - Зайкиной техники. Его машины, как большие шумные жуки запрыгали, залетали над водой, опутывая памятник длинными тросами. Потом их прикрепили с разных сторон к лебедкам, и теперь все было готово. Огромный памятник встал на длинный рельс и ждал своего часа. Он раскачивался из стороны в сторону, вибрируя всеми деталями и приспособлениями, но, пока не падал, приглашая взять себя под руки и препроводить к самому центру острова. Оставалось дело за малым – снять огромную ткань, белым парусом закрывающую его фигуру, и начать праздник.

  Архитектор попросил слова, он, поблагодарив всех за помощь и участие, и пригласил горожан на открытие памятника через несколько часов, на вечерней зорьке. У Архитектора были свои эстетические соображения на этот счет.

  Сумерки сгущались над городком, и люди начали собираться у берега моря. Все были в праздничных нарядах, лица светились улыбками и радостью ожидания. Горожане с любопытством посматривали на памятник, который пока укрывала огромная белая простыня. Черная туча на границе городка не скрывала своего любопытства, глядя на чудо, которое нависло над морем, едва не касаясь ее. Но ей билет не достался на этот праздник, и поэтому нечего тянуть сюда черные мокрые щупальца – все равно не достанешь! Солнце, совсем не обиделось, поняв, что ждут его захода, и не расстроилось, словно догадываясь о чем-то. Бывают такие праздники, когда люди хотят побыть без его пристального внимания. Оно вежливо спрятало свое любопытство, и яркие лучи улеглись за горизонт, оставив лишь отблески и надежду на завтрашний день. И тут началось!

  Люди, как дети малые, попрощавшись с ним, как с цепи сорвались, словно проводили родителей в театр, а еще лучше в отпуск, и теперь, созвав друзей, веселились напропалую! Оркестр забил в литавры и загремел на всю округу, рассыпая барабанную дробь. Архитектор встал на подмостках памятника, держась обеими руками за длинный трос, уходящий к самому верху. Еще минута, еще мгновение, последняя россыпь громких звуков оркестра и руки его рванули белое полотнище, прикрывающее его творение. Большим летающим змеем оно соскочило, улеглось на ветер, белым парусом пролетело над городом и исчезло в непроглядной, темной дали. Перед взором опешивших людей предстало странное сооружение, оно, покачиваясь, как корабль на волнах, напоминало то ли огромную лиру, лютню или еще какой-то древний музыкальный инструмент. Длинные струны - толстые трубки-провода обвивали его снизу доверху, ниспадая к основанию. Они были прозрачными, мощными и блестели в высоте, в свете последних отблесков заходящего солнца. На самом верху памятника стояли десятки ветряных мельниц, которые перемалывая ветер, вращались с сумасшедшей скоростью. Мощная бронзовая рама огибала сооружение, удерживая конструкцию, сопротивляясь ветру, натянутым струнам и косым взглядам черных туч. И на фоне непроглядной тьмы напоминало гигантскую золотую лиру, которую оставалось разбудить умелой рукой гусляра и издать волшебные звуки. Но, что это? Струны обвисли, не желая вибрировать и играть. Они не желали наполнить звуками это пространство. Перед нами был музыкальный инструмент, в этом никто не сомневался. Памятник-лира! Но лира молчала, и только ветер трепал мельницы наверху.

- Вода!!! – ропот людей пронесся по пляжу. Действительно, только сейчас они заметили, как вода, нагнетаемая невидимыми насосами, которыми управлялись эти мельницы, начала заполнять прозрачные струны. Она поднималась все выше, струны напряглись и натянулись. Вот уже добралась до самого верха, переливаясь через края, и покатила по струнам вниз. Оркестр умолк и теперь весь город, тысячи людей, собравшиеся здесь, услышали нереальные, космические звуки, исходящие от волшебного инструмента. Струны были натянуты и вибрировали на ветру. На сумасшедшем ветру, который, по-видимому, тоже обезумел и теперь перебирал их по своей прихоти. Он тронул одну, другую, и мощный аккорд огласил окрестности незнакомой, фантастической музыкой. Она заполняла все пространство вокруг, летела в сторону опустевшего городка, металась по улицам и переулкам, потом уходила в небо и таяла в вышине. Может быть, не таяла, и не растворялась, а вибрировала над облаками, летела в космос и будила спящие, потухшие звезды и планеты. И целые галактики сейчас слушали эту музыку, преклоняясь пред ней…

  Городок взорвался ликованием тысяч людей. Они, потрясенные невиданным явлением, кричали, носились по берегу, танцевали. Оркестр лихо вторил этим невероятным аккордам и у них получалось! Наверное, сидя на берегу моря и репетируя, ловя рыбу, снова репетируя, они готовились именно к такому концерту. Здесь не было нот, и гармония звуков была нереальной. Казалось, сама природа играла таинственную мелодию, а что может быть прекраснее, когда ты в гармонии с самой природой, ветром в лицо, и молниями, которые мечутся так близко, но не решаются тронуть тебя. И освещают этот островок, море воды и лица счастливых людей! Безумных, но таких счастливых…

Эти двое сидели на берегу, у самой воды, на скамейке-скульптуре – Марсианка и Музыкант, а рядом стояла Лошадь. Смотрели на тающий закат, на людей, беснующихся под памятником, слушали удивительную мелодию ветра, исходящую от чудо-лиры, сидели и молчали. Было как-то удивительно хорошо.

- Какое-то волшебство, - подумала она, - Марсианка. Какая я теперь марсианка?

Она посмотрела на толпу людей, на Лошадь, на своего нового друга. Потом повела глазами наверх, где ее любимая планета подмигивала ей отблесками красных огней. И вдруг вспомнила:

- ТАМ было так, как здесь. ТАМ, в неведомой стране, где побывали они с Лошадью и откуда так быстро вернулись. А вот и Катенька с Художником – эти двое тоже находились на лужайке у моря и танцевали. Они спустились со своего облака, вернувшись из далекой сказочной страны. А эти люди, берег их маленького моря, Лира, которую сотворил удивительный Архитектор - как все это похоже! Все они ТАМ просто жили и делали то, что хотели. Но здесь было точно так же! И больше не нужно лететь, преодолевая пространство и время. Не нужно думать ни о чем. Просто жить на своей земле и делать, то, что ХОЧЕШЬ – тогда все получится. Ни где-то на Марсе, ни ТАМ, а здесь. У тебя появилась своя страна. Страна Людей, где больше не нужно быть Марсианкой! Так хорошо... Была страна у лошадей, у собак или тигров, а теперь появилась и у людей, куда не нужно никакого пропуска. И не боишься упасть, потому что падать некуда, и не хочется…

- Ты будешь играть в этом оркестре? – спросила она Музыканта. Тот с восторгом слушал музыку ветра, музыку острова, музыку Страны Людей и не услышал ее вопроса. Потом опомнился.

- Я не смогу так, - произнес он шепотом.

- Ты же Музыкант и играешь лучше их, почему говоришь так?

- Какой я музыкант! - произнес он с грустью. - Только послушай, что творят они. Это не музыка… как тебе объяснить? … Такому нельзя научиться!

- Что ты знаешь о музыке? – гневно сверкнула она глазами и лошадь тоже согласно кивнула. Потом, подумав, уже мягче добавила:

- А ты не учись! Просто, иди и играй! У тебя получится!

Он посмотрел на нее. Эти большие карие глаза смотрели на него с такой нежностью и говорили ему о многом. Прекрасные глаза совсем юной девушки дарили ему какую-то великую мудрость и красоту, а еще надежду на будущее. И он поверил ей на слово. А еще был счастлив, просто счастлив, как никогда раньше…

Орлов находился в самой гуще толпы. Он не танцевал в бешеном танце горожан, не кричал и не взрывал петарды. Просто находился с ними, где было удивительно хорошо. Хорошо и спокойно, и весело. Снова спокойно, и не хотелось думать ни о чем. Рядом Машка. Она радовалась, как ребенок, а он стоял и любовался. Так он радоваться не умел - разучился… А умел ли когда-нибудь? Всегда что-то мешало. Ведь, для того чтобы так веселиться, нужно не думать ни о чем - о завтрашнем дне; отбросить разумность и ответственность, здравый смысл. А может, просто не быть занудой, забыть это дурацкое завтра и жить сегодня, сейчас - тогда все легко и просто… Нет, так он уже не сможет… не сумеет! А может, просто нужно сойти с ума? - подумал он и снова посмотрел на танцующих людей вокруг себя и на мгновение позавидовал им.

  Вдруг толпа в своем безудержном танце остановилась, музыка замерла, и теперь все смотрели наверх, на эту лиру, которая еще издавала стоны и нереальные звучания. Орлов сначала не понял, что произошло, потом в ужасе отшатнулся. Схватив Машку, оттащил ее от берега моря и обернулся. Лира была с четырех сторон крепко привязана металлическими канатами. Она качалась на своем постаменте, как на волнах, создавая иллюзию плывущего памятника-острова - так было задумано гениальным Архитектором. Но теперь амплитуда раскачивания все больше нарастала, и казалось, что это гигантское сооружение тридцатиметровой высоты рухнет прямо в море. Но почему? Одна струна, один металлический канат лопнул и теперь лохмотьями свисал с высоты. Люди кинулись к памятнику, пытаясь что-то сделать. Архитектор уже тащил запасной канат. Зайка, схватив спасительный трос, невероятными прыжками на своем вездеходе попытался приблизиться к вершине лиры и забросить его туда, но все было тщетно. И как его закрепить – было непонятно! Орлов в ужасе следил за этим человеком, на которого в любой момент могла свалиться вся конструкция, и уже никакой вездеход не поможет. Но безумцы, не боясь ничего, продолжали спасательную операцию. Несколько молодых ребят (он узнал в них бойцов спецотряда) пытались забраться по памятнику наверх. Один за другим, они карабкались по скользким струнам, но срывались и падали в море. Архитектор не продумал самой малости - лестницы наверх не было. Она испортила бы внешний вид. Он создавал на века и не позаботился о самой простой вещи – маленькой лесенке. Оставалось только одно - положить конструкцию и лишь потом привязать к ней канат. Но, как это сделать, не знал никто. И теперь огромная Лира скоро должна была рухнуть в море.

  Большой Человек, снова сняв сюртук, полез на длинный помост, на котором стояла Лира. Помост угрожающе заскрипел, напомнив о его весе. Схватив канат, он спрыгнул в море и невероятным усилием, стоя по горло в воде, швырнул этот трос в сторону лиры. Тот уцепился за памятник где-то посередине, а гигант, упираясь о дно, своими бычьими руками потянул канат на себя. Памятник замедлил качание, приготовившись ждать, когда гигант устанет. Да, и не мог же он вечно так стоять. Орлов понял, что все бесполезно. И еще он почувствовал, как ему обидно. Очень обидно! Как он жалел сейчас этих людей, которые столько месяцев трудились в безумном порыве своем, строя памятник посреди площади, рыли море, и еще эта музыка сегодня. И теперь он, отдал бы все за то, чтобы спасти памятник. Но что он может? Он, в прошлом неплохой альпинист и инструктор. Но, нельзя же подняться на такую высоту без специального снаряжения! Это невозможно! Просто невозможно! И вдруг у основания памятника возник какой-то человек. Тот отбросил пиджак прямо в воду и начал ловко карабкаться по краю лиры, по ее бронзовому основанию, а к его поясу был привязан легкий трос.

- Бесполезно! – сквозь зубы шептал Орлов, но уже с удивлением и неподдельным интересом следил за этим человеком. Тот делал все так же, как делал когда-то в далекой молодости сам Орлов. У него была правильная школа и техника. Вот он уже, проходя первые метры, продолжает свое восхождение. Вот закрепился тросом за струну и ползет дальше.

- Пока все правильно – пока молодец! – шептал он, и сердце наполнилось каким-то ликованием. И еще… Этот человек ему кого-то напоминал! Это не был боец спецотряда, но делал он все так, как когда-то учили самого Орлова, а потом сам Орлов учил своих людей. Тогда откуда такая техника у этого парня? Уже половина пути пройдена, оставалось несколько метров! Люди замерли, и даже лира не издавала больше звуков, с удивлением взирая на этого человека, на ее спасителя. Даже ветер затих из уважения.

- Неужели получится? Но, кто он? Кто этот сумасшедший альпинист? – думал Орлов, - кто этот безумец?

Вот он в последний раз подвязывает трос, ногой цепляясь за самый конец лиры! Он наверху! Кто этот человек? Кто этот неизвестный Герой?

- Да, это же Орлов! - воскликнул Орлов. - Самый настоящий Орлов! Старый вояка! Это он! …Это!... Это же Я!!!...

Канат упал свободным концом с высоты, люди подвязали к нему тяжелый металлический трос. Орлов поднял его на самый верх и закрепил намертво! Теперь уже намертво! Там внизу люди копошились, тащили другой конец, специальными домкратами притягивая его к креплению, торчащему из забетонированного участка земли и, наконец, закрепили его. Теперь памятнику не угрожало ничего!

  Орлов сидел на вершине тридцатиметровой высоты и смотрел по сторонам. Солнце зашло, черная туча грозно смотрела на него, находясь очень близко – рукой можно дотронуться, но ему было на нее наплевать. Он сделал ЭТО! Может быть, всю свою долгую жизнь он готовился к этому мгновению! Жил, тренировался, воевал… Машка… голод… черви… Тьфу!... И, наконец, он здесь, на этой высоте! Он взял ее!! Он сделал ЭТО!

А внизу уже вовсю бесновалась толпа в сумасшедшем, безудержном танце! Он внимательно присмотрелся к людям и обомлел…

- Кто танцует с его Машкой? С Машей?? С его Машенькой??? Кто посмел? Какой мерзавец осмелился прикоснуться к его подруге? К невесте? К НЕЙ?

Он готов был спрыгнуть с этой высоты. В невероятном полете обуздать этих двоих, которые сейчас лишали его того единственного, что было у него. Того счастья, которого он заслужил! И тут он прозрел!

- Да, это же Орлов! - воскликнул Орлов. – Самый настоящий Орлов! А рядом с ним самая настоящая Машенька! И эти двое, как самые безумные, самые оторванные, как настоящие сумасшедшие в этом безумном городе, танцуют танец дикарей! У него все получилось!!! Нет, не дикарей, - вдруг мелькнуло в его голове, - танец Людей!

  Доктор утомился, отошел в сторонку и теперь смотрел с огромным интересом по сторонам. Сегодня он очень устал, он помогал, лез во все дыры, впрочем, делал тоже, что и остальные, и теперь продолжал лишь наблюдать, больше не исследуя этих людей. Присев на берег моря, просто смотрел на веселящихся горожан, и этих двух чудесных сумасшедших – Орлова и его Машеньку. Его старшую медсестру, которая встретила такого человека! Где он сам был раньше?... А не исследовал больше своих больных, потому что они оказались… здоровы. И еще потому, что, наконец, кое-что понял:

- Формула Ильича! Вакцина Любви! Формула Любви! Не обязательно быть гением! Гениальность в другом - в простом и одновременно сложном, но доступном каждому. Есть талант брать, но есть талант отдавать – дело именно в этом! Тех, кто берет, несравненно больше (целая армия обглодышей, которые, поедая свои жертвы, потом ковыряют их костьми в своих зубах), а тех, кто отдает, меньше. Несравненно меньше. Единицы! Но взять можно совсем немного – сколько получится - насколько цепки твои руки и хватка, а дальше порочный тупик и бег по кругу, замкнутому кругу, где все завоеванное и отобранное становится никому не нужным. А отдать можно бесконечность! И поэтому те вторые несравненно богаче! Просто они приблизились к этому божественному понятию. И сейчас все те люди на берегу, каким-то удивительным чутьем поняли это и стали абсолютно здоровыми! Нужно любить, и все получится! Вы были правы, господин классик со своей «красотой». Действительно, она спасает мир. И не нужно ждать ее, сидя на диване с карандашами в руках, предаваясь апатии и лени. Но отдавать, творить чудеса и тогда ваша «красота» засияет и спасет кого-то еще! А, значит, и тебя самого! Спасет от кого? От тебя же! И в этом теперь он был абсолютно уверен.

Каждый день нашей жизни – это алмаз, счастливым образом найденный на прииске. Но если его предать огранке - он превращается в бриллиант!

Ночь незаметно вступила в свои права. Незаметно, потому что свет от фонариков и разрывов петард озарял теперь все вокруг. Там, в палатках военных, тускло горели лампочки, но те, сбросив с себя кители, в одних рубашках, веселились среди всеобщего праздника. Они принесли из арсенала ракетницы и ослепляли ими черное небо и тучи, и всю округу. Орлов больше не думал ни о чем. Он сбросил добрый десяток лет и теперь как мальчишка, веселился вместе с остальными.

- Ну, нет электричества, значит, не будет тепла и света, не будет воды или еды. Наплевать! Главное, в чем он был теперь абсолютно уверен, это в завтрашнем дне. Потому что появилось это сегодня. А, значит, и завтра все будет хорошо, и праздник тоже будет …

И тут Архитектор, как искусный маг, взмахнул рукой, и началось настоящее волшебство. Неожиданно лира, уходящая высоко в темное небо, озарилась тысячами огней, исходивших от нее. Мощные прожектора, невидимые доселе, спрятанные в кустах и, на ветвях деревьев, осветили лужайку вокруг моря. Люди, ослепленные, давно отвыкшие от электричества, в восторге и недоумении остановились, прервав свой танец, заворожено наблюдали за этим чудом. Затем, один за другим, начали появляться огоньки в городе. Загорелись фонари на улицах. В домах заработали холодильники, веселой струйкой полилась вода из кранов, а, значит, включилась водонапорная станция. Реклама, веселыми огоньками начала зазывать и врать, и настаивать, светофоры пунктуально регулировать движение, которого и не было вовсе, но все же… Их же не уволили, вот они и регулировали... Свет пришел в зону оцепления. И если посмотреть оттуда сверху, с небесной высоты, видна была еще одна яркая звезда, которая засияла прямо здесь, на земле в нашем городке.

  Нашему Архитектору не так давно пришла в голову замечательная мысль. Ему показалось, что его детище, его лира посреди моря, будет смотреться лучше, в свете фонарей и гирлянд, переливаясь всеми цветами вечерней иллюминации. А тут – так кстати - это море. Целое море! Почему бы не сделать из его лиры маленькую электростанцию? И теперь вода по струнам, поднимаясь с помощью ветра и мощных ветряков на самый верх, (а с ветром мы всегда договоримся, - беспечно думал он) падала на лопасти генераторов в невидимой части у самого основания памятника, и турбины вращались с сумасшедшей скоростью, вырабатывая энергию, силу и мощь. Конечно, море теперь немного поднялось, но основание лиры превратилось в небольшую плотину, которая не давала воде затопить городок. Зато появился свет, а значит тепло и все… все остальное.

- Почему бы и нет? - думал Архитектор, - пусть будет и тепло, может быть, и оно когда-нибудь пригодится! Впрочем, сейчас это не так важно. Главное фонарики! Удивительная беспечность!

Художник и его маленькая хрупкая Муза, его любимая натурщица, вернее, модель с которой он все это время писал свои светлые картины, тоже веселились от души. Они танцевали и безобразничали на лужайке у моря вместе с остальными. Их лица были освещены улыбками безотчетной радости и любви… ко всем окружающим их людям. К Марсианке и Мэру, Архитектору и Доктору, Зайке и ее Малышу. А Малыш, несмотря на свое положение, тоже выплясывала вместе с остальными, не беспокоясь ни о чем, кроме своего Зайки и их будущего Малыша.

- А ему это не повредит – только будет на пользу. Пусть привыкает, - думала она, - теперь в жизни будет много радости и еще таких же маленьких Малышей.

И, надо сказать, на этой площади она – будущая мамаша, была не одна в таком положении. Люди в последнее время посходили с ума - ни, думая больше ни о чем. И скоро должны появится еще много-много таких же Малышей! А значит, их городок снова помолодеет…

Итак, Павел с его Катенькой веселились на этой площади, как и все собравшиеся. И когда внезапный, такой яркий свет озарил Лиру посреди моря, и она засветилась немыслимым серебряным сиянием, Павел обомлел. Этот свет был таким же, как и тот, который исходил от его картин. Этот было неземное, необъяснимое свечение, которого никакой техникой или красками добиться было невозможно. И теперь он, глядя на это сверкающее чудо, вспомнил о последней своей картине. А она не давалась ему. Он писал на ней эту удивительную девушку, которая чудесным ребенком веселилась сейчас рядом с ним. Он писал о какой-то неземной любви, но что-то упускал или не мог понять или просто не видел. Но, теперь, глядя на сверкающую лиру, его неотвратимо потянуло к холсту.

Еще были слышны звуки оркестра и крики веселящейся толпы, еще не закончилась ночь и веселиться бы до утра, но он снова тащил девушку в свою мастерскую, и снова взял в руки волшебную кисть. Ему показалось, что истина где-то рядом, и он найдет и подберет ее, поймет, увидит, и зарисует это откровение на своем холсте, а Катенька ему в этом поможет. Он столько рисовал ее, но в последней картине чего-то не хватало - света, любви, огня… И теперь, он пристально всматривался невидящими глазами в чудесное лицо девочки, перенося образы короткими мазками на картину и снова отходя, смотрел. Свет - тот потрясающий свет, который исходил от всех его картин - теперь находился где-то рядом. Он был здесь, художник чувствовал его сияние, трепетную гамму красок, но… не находил… мучился и снова искал. И сладостная мука разливалась по всему телу гениального художника. Сейчас он искал и мучился, и сходил с ума. Наконец, сходил с ума!...

Вдруг кто-то вынул из рук его драгоценную кисть. Его коснулась чья-то рука… нет, руки. Теплые руки. Потом он увидел удивительную незнакомую девочку. Нет, девушку. У нее были потрясающие глаза и свет этих глаз освещал, согревая душу, напоминая о том, что он так мучительно искал… Но не находил… И снова эти теплые… нет, горячие руки. Они обнимают его, проводят по телу. Расстегивают пуговицы... На нем… На себе… Он подумал, что сошел с ума,… нет, скорее, уже не мог ни о чем думать, это было невозможно, и только сумасшедший свет звал его за собой. Не было постели или какого-то другого ложа. Не было простыней и подушек. Все вокруг стало нереальным, и земля исчезла. Почва ушла из-под ног, и только незнакомая, и удивительная девушка… нет, женщина была рядом с ним. Она была рядом, крепко держала его, и теперь они вместе летели в бесконечность… или в пропасть. И почему-то, глядя в ее глаза, он не боялся разбиться, и не видел дна этой бездны, потому что пределов ей не было. Их обвивало какое-то теплое розовое облако, в котором они тонули, появлялись, снова, тонули, и захлебывались, и задыхались. И нечем было дышать от сказочного полета или падения и восторга, в котором растворились они вдвоем…

Утро пришло как всегда по расписанию, но для этих двоих слишком рано. Оно хотело бы подарить вечную сказку этой ночи и бесконечность полета, но не могло, а поэтому осветило яркими лучами их счастливые лица. Он посмотрел на нее, на эту удивительную знакомую девочку… и такую незнакомую женщину, которая так любила его. Она была такой, потому что любила, и он понял, что до сих пор о любви не знал ничего. И все эти картины, светящиеся неземным светом образы ничего не значили без нее, без ее любви, без этой женщины. Теперь не он своей кистью рисовал ее, а она своей любовью и пронзительным взглядом и томной ночной мукой и любовью нарисовала его жизнь и его самого, их будущее… И еще его картину…

Девушка спала, ее красивые глаза были прикрыты, а руки обнимали то облако, кусочек которого еще оставался у нее - она захватила его оттуда…

Он подошел к картине и обомлел. Рядом с ней, с этой прекрасной девушкой, которая была нарисована на холсте, был еще один человек. Он не помнил, как рисовал его, и когда это произошло и кто это. Но теперь эти двое - он и она, завершали его картину, его мучения и бдения, терзания и поиски, а свет, исходивший от этих двоих, поражал. И даже в лучах утреннего солнца он сиял ярче, настойчиво приковывая внимание. А человек рядом с ней был ни кто иной, как он сам. Может он и раньше был там, с ней рядом. Просто этого не замечал…

- 41 -

На следующий день Мэр выставил на центральной площади длинные ряды с только что напечатанными книгами. Типография снова заработала, и печатные станки веселым конвейером сеяли разумное, вечное, доброе. Люди с огромным интересом разбирали их, тащили по домам, и город, казалось, на какое-то время превратился в библиотеку. Маша тоже принесла несколько книг – столько, сколько смогли унести ее хрупкие, нежные руки. Она не поставила их на полку, а положила перед собой, любуясь иллюстрациями, листала эти свежие страницы, решая, какую сначала читать. Вдруг в доме зазвонил телефон. Они с Орловым давно не слышали этого звука, и подскочили на месте, не зная, как реагировать. Потом одновременно бросились снимать трубку, чуть не столкнувшись лбами. Рассмеявшись, снова посмотрели на этот телефон, пока Орлов, наконец, не ответил на звонок. На том конце провода он услышал знакомый голос и очень обрадовался. Он давно знал этого человека, и рад был говорить с ним.

- Привет, дружище, привет старый вояка.

Голос был дружеским, и человек на том конце провода был рад ему.

- Вы куда там пропали? Звоню в Мэрию – никто не подходит, звоню тебе несколько дней, у тебя тоже тишина… Ладно, неважно. Как вы там? Продержались? Как у вас дела?

- Нормально, - только и успел сказать Орлов.

- Помощь подоспела вовремя?

- Какая помощь? - удивился Орлов.

- Ну, как же, ты ведь сам звонил три месяца назад, мы сразу же выслали эскадрилью. Пять грузовых самолетов с едой и медикаментами?

- Три месяца назад? - удивился Орлов.

- Ну, да, - в свою очередь удивился его собеседник, - не долетели?

- Не долетели, - сказал Орлов.

- Ну, значит, уже на подходе, значит, скоро будут, - убедительно ответил голос.

- Ты уверен? - удивленно спросил Орлов.

- Ну, раз три месяца летят, значит совсем немного осталось, значит где-то рядом! Сам подумай!

- Ну, конечно, - сообразил Орлов, - раз три месяца, то конечно! Значит, уже где-то совсем близко, ждем. Хотя, нам вроде уже и не к спеху, разобрались.

- Ну, и молодцы, - порадовался голос, - и все равно ребят встречайте – скоро будут. Кстати, завтра на рассвете прилетят наши бригады врачей, привезут сыворотку! Заждались, наверное?

- Да, заждались, - только и смог выговорить Орлов.

- Ну, и хорошо, ну, и ладно. Построй там всех на прививку, вколем так сказать им по самое «мама не горюй». Ладно, шучу, скоро увидимся. Сам-то как? Хотя ты парень крепкий – за тебя не беспокоюсь.

- Послушай, а может не надо? - вдруг произнес Орлов.

- Чего не надо? - удивился голос.

- Ну, не к спеху это, - продолжал он, - мы можем еще подождать.

- А не нужно ничего ждать, - серьезно возразил тот, - вакцина готова, медики тоже, загружаем борта и летим.

- Послушай, - продолжил Орлов, - отложи заброску. Сами справимся. Вернее, уже справились. Ты ведь меня знаешь – если я говорю, значит так и есть. Ничего не надо.

- Надо, старина, еще как надо. – Он помолчал немного и продолжил:

- Ты знаешь, что стало с крысами, когда им вкололи вакцину вашего придурка Ильича?

- Нет, - произнес Орлов.

- Сожрали металлические клетки и вырвались на волю. Вот так!

- Ну и что? – не понял Орлов.

- Что? – уже громче вещал голос из далекой жизни. - Ну, и что, говоришь!!! А то, что крысы должны сидеть в клетках и никак иначе. Ну, мы их конечно пристрелили. От нас не уйдешь. Вот так-то!

Человек на том конце провода помолчал немного, потом с пониманием добавил:

- Да, ты не волнуйся, старина, наши спецы сделали такую сыворотку, после которой крысы тихо сидят в своем углу, едят и плодятся, как кролики. А больше, ведь, ничего и не нужно! – посмеялся он. – Правильно я говорю? - Потом серьезно добавил:

- Орлов, старик, я все понимаю, осталось немного. Давай, держись, скоро прибудем.

И короткие гудки теперь шли из его трубки. Разговор был окончен. Орлов сел на стул рядом с Машей и теперь молча перелистывал страницы книги, принесенной из Мэрской типографии.

- Сколько у нас осталось времени? – спросила Маша.

- До утра, - ответил Орлов. Больше не произнес ни слова.

- 42 –

Новость быстро разнеслась по городку. Орлов доложил обстановку Мэру, тот сообщил своим бывшим помощникам, те в свою очередь своим бывшим заместителям, и так далее. Ночь прошла в полной тишине и покое, хотя, этот покой теперь напоминал ночь перед решающим сражением, и кто в нем победит, было совсем непонятно. Одно было ясно, эти люди будут стоять до конца.

Забрезжил рассвет. Солнце яркими лучами невинно озарило верхушки домов и деревьев, разбудило трудолюбивых пчел на сказочной пасеке, заиграло по листве, цветам и спелым плодам, осветило лица сонных горожан, (сонных или еще не засыпавших) и, конечно же, не забыло о памятнике на краю моря. Оно, это яркое светило, здоровалось с городом и его людьми или, наоборот, прощалось. Так или иначе, этот день наступил. Люди медленно шли по улицам, площадям, ехали на вездеходах, не разбирая дороги. Сначала тоненьким ручейком робко собираясь в стайки, потом этот поток становился все шире, и, казалось, уже весь город устремился к окраинам. Туда, где их не ждали. Первые в этих рядах уже подошли к металлической ограде и теперь молча стояли и смотрели сквозь нее. Другие еще только двигались к этой государственной границе и теперь пытались понять, как оградиться, как спасти им свой город. Стояли, и не знали, что им сделать, но глаза были полны решимости, а руки уже тянулись к оружию, которого было довольно в палатках военных их маленькой армии, которая теперь занимала оборону у сетки-ограды. Город проснулся в осаде.

Вдалеке появилась длинная колонна автомашин. Впереди военные на БТР-ах, за ними вереница автомашин скорой помощи и следом в самом конце колонны на солидных дорогих иномарках, по-видимому, ехали руководители этой спецоперации и весьма уважаемые люди. Все автомобили были снабжены мигалками и спецсигналами, которые оглашали сиренами окрестности на многие километры. И было непонятно – кого больше в этой колонне, военных и санитаров в белых халатах или тех последних, которые пока замыкали шествие, но уже готовились встать во главе! И если бы черные тучи не закрывали высокого неба, оттуда с высоты могло показаться, что едет веселый поезд, мигающий разноцветными огоньками, а в его вагончиках, веселые аттракционы – лошадки и слоники, карусели и качельки. И, конечно же, русские горки, так любимые во всем мире, и стоит забраться в их веселые кабинки и полететь вниз – только мороз по коже (русский мороз) и сумасшедший полет с высоты. А вокруг только бесконечные зеленые поля и луга, холмы и над головами высокое небо, на котором черные тучи теперь тоже занимали свои позиции. Они готовились к решающему сражению и собирали все свои силы и электрические заряды к последнему броску. Сколько воды попусту они вылили на эти окраины, сколько перевели молний и разрядов, но город стоял, не подпуская к себе и даже не обращая на них внимания. Но тут, когда пришла такая помощь, само небо готовилось свергнуть надоевшее солнце в округлом просвете и залить этот чертов город черной водой. Люди разобрали оружие и широкой цепью встали вдоль сетки в полный рост с холодным, послушным и равнодушным куском металла в руках. С этим важным и столь необходимым цивилизации предметом, без которого они не могли жить. Ни одно столетие не обходилось без своих войн, и ни одна война без проигравших и убитых, а значит победителей. Так устроен мир, (может человек сам устроил его для себя таким), впрочем, теперь это было неважно. Сейчас это оружие было в руках, и теперь оно должно было выстрелить, защитить и отбросить врага на недоступное расстояние, откуда не будет даже попытки или желания сломать эту, новую и такую странную жизнь. Да, и чего стоило сейчас этим людям победить каких-то отсталых особей, когда они своим безумным гением в тысячи раз превосходили их. Теперь они могли горы свернуть. Люди, которые из ничего засеяли и создали сады свои, построили чудо-аппараты, на которых работали двигатели из далекого будущего, нашли удивительную энергию, которая питала город. Да, что там город - ведь не эти же крошечные вентиляторы на верхушке памятника сплавляли целое море через мощные турбины, Только, благодаря необъяснимому звучанию струн чудо-лиры создавался немыслимый, удивительный резонанс, который, опровергая все законы гидравлики, всемирного тяготения, аэродинамики и физики, поднимал тонны воды, низвергая их к основанию платины, заставляя вращаться турбинам и давать электричество. Чудо-станция могла теперь осветить и согреть многие города в этой большой стране. Но страна была так далеко, и могла дать этим людям только свою сыворотку, избавив их от безумия – безумия творить чудеса, отдавая свою любовь другим. И теперь оставалось только собрать все силы этих нескольких тысяч, превратив их в миллионы, миллиарды сильных рук, гениальных голов и великих воинов, победить которых было невозможно. Остается сделать только шаг, одно верное движение, и волна захлестнет мощным цунами и пройдет высокой стеной, сея свободу, любовь и гений, отдавая людям удивительной великой страны горы любви и мощь несокрушимой невиданной силы!

Но, чтобы победить – нужно идти в атаку, доказывать и настаивать, а, значит стрелять и уничтожать, стирая всю нечисть на пути своем, чтобы потом дорога эта засверкала, заискрилась огнями утренних лучей, идущих со светлого ясного неба, где только розовое облачко над головой и ни одной уродливой, грозовой, черной тучи. А вокруг только бесконечные поля зеленой травы, пшеницы, ржи, полной утренней росы и свежесть пьянящего воздуха. Вот, только оружие держать в своих руках они не умели, не могли и совсем не хотели. И целиться в человека тоже, и нести кому-то страдания и боль. И руки уже в бессилии роняют никчемные автоматы, которые в этих крепких… и все-таки слабых руках, не в силах сделать выстрел и защитить себя. Ведь, если по настоящему любишь, ты становишься сильным, но совершенно беззащитным (а - совершенным, от слова совершенство) и, не способным кого-то убить и постоять за себя. И ружья падают из твоих рук.

Молния ударила в сетку-ограду, молния била прицельным огнем, шквалистый ветер гнал черные тучи в атаку, и только маленькое розовое облачко, застыв посередине черного окружения, спокойно ожидало расправы. Забор безвольно обвис, лишенный электричества, и теперь ничто не мешало пройти на территорию городка. Вода мощным потоком полилась на головы горожан, небо разверзлось, опрокинулось и черной волной накрыло.

- Сгоняй на территорию завода! - неслось в непроглядной мокрой мгле. - Оттесняй к цехам! - слышались команды настоящих военных, которым такая погода была нипочем, и только приклады автоматов выбивали мозги из непокорных, и стук этот слышался со всех сторон. А черная туча шаг за шагом, улица за улицей, сужая черный круг, двигалась к центру города. Яркое солнце еще бросало лучи, розовое облачко розовым сердцем билось в середине территории жизни и чистого неба, но дюйм за дюймом, метр за метром шквал черной воды и черные молнии, наступая, рушили и сметали.

- Загоняй в цеха!!! – слышались приказы настоящих военных, а следом белыми шеренгами уже двигались настоящие санитары, идя ровными рядами, отдавая свои команды.

- …кто ведет себя, как придурок, надевать смирительную рубашку, а не поможет - сульфы и мордой о станок…

А вода все лилась с неба, вернее, небо упало и уже не хотело подниматься, растворяя в черных своих потоках все живое. Над ним, конечно же, находилось другое небо - то, которое всегда выше и всегда голубое, но оно было так далеко, а это здесь внизу и уже ни верилось ни во что. И, только маленькое розовое пятнышко ярко светило в самом центре, не сдаваясь сияя розовым цветом. Какой-то щуплый человечек стоял у проходной завода, отдавая приказы, а остальные слушались его. Теперь это была его должность и священная обязанность.

- Мочить! – кричал он, указывая на стадо непослушных горожан, которые метались по цехам, уворачиваясь и выскальзывая из ловких рук санитаров, - шманать и плющить! Всех, кто будет махровый беспредел устраивать, рогом переть и оттопыриваться, оттянуть в сопло во все грызло и под пресс!

Молнии снова и снова выбирали себе жертву, и всю силу и электрическую мощь направляли на нее. Все эти месяцы они готовились к такому, всю нерастраченную энергию, гром и яркий свет, а главное, силу разряда теперь устремили на ненавистного противника, который пока еще гордо нависал над морем и не сдавался, издавая прощальные стоны. Это была Лира. Чудо- лира! И вдруг все замерли. Нет, то были не стоны, это были звуки неземной, незнакомой и прекрасной мелодии. Она зависла над городом и летела по улицам, заполняя собой все вокруг, не укладываясь в головах вновь прибывших, но все равно волнуя. Это был гимн, мощный финал, который ни один инструмент еще не играл на этой планете. Да, и могло ли такое прозвучать когда-либо во вселенной, и был ли такой шквал и ливень в природе, которому струны сопротивляясь, но вопреки всему рождали волшебную музыку. Это был гимн, сопротивление, боль и борьба одновременно! Реквием по нескошенным полям, сказочным растениям, по не построенным чудо-машинам и ракетам, полетам на бесконечные расстояния, которые могли опередить только время и мечты этих еще не уколотых и потому таких живых людей, реквием по делам великим и мечтам. И солнце яростно пробило огромную брешь в черном небе, а грозовые тучи замерли и трусливо умерили молнии и дождь. А город замер, слушая…

Но все кончается, и эта Божественная музыка тоже. Все кончается, чтобы когда-то повториться вновь, но сейчас последняя нота… пауза… и тишина… Лира в последний раз качнулась, и начиненная, затравленная черными молниями и огнем, раскачиваемая черным ветром, избитая мощными струями черной воды, рухнула в море. Черная туча сомкнула свой черный круг, и маленькое розовое облачко растворилось. Может быть, оно улетело на другое небо, где всегда ясно и светит солнце - мы этого не знаем, но надеемся и верим в это. Очень верим…

- 43 –

Утро беспечно начинало свой новый день. Солнце встало как обычно, по расписанию, по графику, осветив городок, по-летнему согрев его и высушив росу на газонах и ветках деревьев. Оно четко выполняло свою работу и трудилось на благо городка впрочем, как и всей маленькой круглой планеты. У него было много дел, и задерживать свое особое внимание на этом населенном пункте оно больше не могло… и не хотело. Люди стройными рядами устремились из домов на работу, на проходные, в цеха, к конторам и магазинам, к Мэрии. В дома поступило электричество – настоящее электричество, а не какое-то. Из кранов полила настоящая вода и настоящие светофоры светили и регулировали и мигали всеми цветами настоящей радуги. Только цветов в этой радуге было всего лишь три. В Мэрии собрались люди – новые, настоящие люди, приехавшие вчера и теперь занимавшие позиции или места за длинным столом в просторном зале. Они чинно раскладывали бумаги-речи, сметая с него старые, теперь ненужные. Это была временная администрация. И люди эти были временными и временно занимавшими. А, значит, время у них было и, значит, власть, и новый МЭР и все-все новое у них тоже было. Вот только горожане оставались старыми. Но это не страшно, их здесь не было, да и дело совсем не в них. Сначала нужно навести временный порядок, а потом подумать об остальном. Их речи шли своим чередом в строгой очередности, соблюдая регламент и правила. Люди уверенно говорили, докладывали и сообщали, принимали и голосовали, снова говорили:

- Принять незамедлительные меры…

- Восстановить порядок…

- Защитить безопасность…

- Локализовать конфликт…

- Предвидеть возможные нежелательные тенденции…

- Инновация, модернизация, кооперация, централизация, градообразация…

Потом были проголосованы первостепенные меры по наведению порядка, и во всем присутствовала четкость действий и знание своего дела.

- Необходимо очистить улицы и бульвары от нечисти. Срезать ненужные насаждения и никому не нужные грядки.

- Изгнать бесполезных и опасных насекомых-пчел, а еще лучше арестовать их и закрыть пасеку как незаконное предприятие.

- Переодеть, то есть раздеть петухов и кур, снять с них жилетки и бабочки, причесать достойным подобающим образом, то есть оградить животных от садизма и издевательств и только потом отправить на бойню…

- Отправить на металлолом опасные и ненужные машины-вездеходы, поскольку они не прошли техосмотр и не пользуются традиционным топливом, которое продает компания, имеющая лицензию – а значит техосмотр они и не пройдут никогда.

- Закрыть море и засыпать его песком, как незаконное строительство в незаконном месте и восстановить законный пустырь.

- Отправить памятник на свалку – как несанкционированный символ, не получивший разрешений, согласований, санкций, утверждений всеми необходимыми инстанциями…

- И, главное, не забывать, что каждый в этом городе имеет право на труд и выходные дни, рабочее место и зарплату, имеет право на жизнь. Только, о том, что такое это жизнь, он больше задумываться не имеет права.

Новый МЭР был человеком дела. Он был человеком Новой Формации и умел делать свое дело хорошо! Заседание закончилось и, он, подойдя к окну, посмотрел на улицу. Потом вышел из здания Мэрии и встал на пустынной площади. Он чувствовал на себе груз тяжелейшей ноши, невероятной ответственности, которую взвалил на себя. Ответственности перед народом и партией!

- Так, кажется, пересидел за столом, - подумал он. – Что это я? Можно и расслабиться – дело сделано.

Сейчас он чувствовал невероятный прилив энергии и радость победы. Победы над городом и самим собой, над своим прошлым, когда все годы только готовился встать во главе… и взять под себя... Целый город! И, наконец, он у него был. Он вспоминал вчерашний день и восхищался этими мужественными людьми, но дело даже не в них. Сегодня он был на вершине блаженства, на вершине карьеры! Но это только начало! Дальше регион! Потом Округ! Страна! Планета!... Так, спокойно, - подумал он. Не все сразу! - но радовался, как никогда! Это была победа, и теперь он стоял и смотрел по сторонам. Людей вокруг не было. Все трудились на благо и во имя… И он, ликуя, оставался один и знакомился со своим городом. Он чувствовал его, ощущал каждой клеткой, дававшей присягу Мэра. Теперь это были его люди, его город, земля и фабрика. Его улицы и скверы, дома, и площади. Кошки и собаки, птицы над головой, лошадь, черви… Небо над городом тоже было его! Воздух! Солнце, когда оно в зените! Целое солнце! Звезды в ночи! Целый город, тысячи людей, а он один – и все это принадлежало ему!

Он стоял на центральной площади, посреди своего города, уже возвышаясь над его домами и улицами, многоэтажными постройками. Он все рос, штанинами своими задевая дома и памятники, и даже церковь на окраине городка. Стоял так и думал. И мысль его неожиданно пролилась белыми стихами, словно почувствовав недавний хаос и торжество красоты, истины, и любви… Любви к городу и к этим людям!

Сколько же сил в них! Сколько праведного гнева, справедливой воли и разума в этих людях.

Преклонения пред неизбежной цепью событий и бытия.

Сколько смирения, когда топчут их, но ЭТИ снова поднимаются и идут к станкам своим.

Трудятся и творят.

Сколько силы в твоем семени, не в отцветшей ржи, золота не отмытого, в закромах земли.

Нефти и газа, дерева и металла.

Просто приди и возьми, а они отдадут.

На руках своих будут носить тебя.

Проголосуют, изберут и возрадуются за тебя.

Будут приходить в твои пенаты, бить челом, просить справедливого слова.

Голоса, законов твоих.

А посадишь – значит сядут. Обберешь, значит, простят и вдогонку дадут еще.

Ты их кумир и избранник.

Нужно только правильно направить дело в русло законное.

И потом на яхтах своих и кораблях увезти все куда подальше.

В страны далекие, в банки иноземные.

Где не найдут тебя, не вспомнят и не потребуют…

А если вспоминать будут, скажут:

– Был человек – был лидер, царь или Бог, конечно, украл, но, кто не ворует?

А потом, хоть трава не расти…

Но, все равно, засеют и возделают, снова вырастят…

Cнова построятся, перепишутся и отдадут…

И земля будет плодоносить, а они отдавать…

Кому-то еще… Снова… Снова… и снова…

Такова их воля, карма их и судьба.

Отдавать…

А ты просто приди и возьми…

Такова их воля…         

Май 2011 г.

Олег Елшин,

писатель

г. Москва