(к 90-летию «сплошной» коллективизации)

Поставьте памятник деревне

На Красной площади в Москве.

Там будут старые деревья,

Там будут яблоки в траве.

И покосившаяся хата

С крыльцом, рассыпавшимся в прах,

И мать убитого солдата

С позорной пенсией в руках.

И два горшка на частоколе,

И пядь невспаханной земли,

Как символ брошенного поля,

Давно лежащего в пыли́.

Поставьте памятник деревне,

Чтоб показать хотя бы раз

То, как покорно, как безгневно

Деревня ждет свой смертный час.

Ломали кости, рвали жилы,

Но ни протестов, ни борьбы,

Одно лишь «Господи помилуй!»

И вера в праведность судьбы.

Поставьте памятник деревне

На Красной площади в Москве.

Там будут старые деревья,

И будут яблоки в траве.

(Николай Мельников)

Начало крестьянской трагедии

В 1929 году компартия объявила Великий перелом - политику коллективизации в сельском хозяйстве. Изломали миллионы жизней русских крестьян, их жен и детей. В Российской Империи в деревнях на каждого жителя мужского пола полагалось по 2-3 десятины (2-3 гектара) земли (средний размер крестьянского надела пореформенного периода составлял 3,3 десятины на душу населения). Таким образом, большинство населения России были мелкими собственниками земли, и сами же всей семьей ее обрабатывали.

Пока был у власти православный русский царь, Помазанник Божий, невозможно было глумиться над верой, осквернять храмы, массово расстреливать русских людей. Но царя свергли, и наказание пришло. В гневе Бог не щадил и Своей святыни - закрывались или уничтожались храмы. И все же сельские храмы простояли дольше. Но дошла очередь и до них. Пока крестьяне сами владели своими участками земли, они поддерживали у себя в селах и храмы, и священников. Да и города очень сильно зависили от сельчан как от поставщиков хлеба. Еще в конце НЭПа крестьяне имели некоторую свободу, торговали по своим ценам. Был риск, что город начнет полностью зависеть от села. Компартии это было не нужно. Было принято решение о коллективизации. Советским чиновникам надо было создать новый тип деревенского жителя - не имеющего земли и скота, полностью зависимого от государства наемного работника, то есть пролетария на селе. И, конечно, человек нового типа должен был отказаться от веры в Бога и храма. Он должен был принять новую религию - безбожный коммунизм, созданную еврейским философом Марксом и переработанную Лениным. Конечно, коллективизация дала возможность достаточно быстро расправиться с сельским духовенством, началось закрытие сельских храмов, превращение их в склады.

Вот как рассказывает об этом геноциде русского народа доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН Илья Евгеньевич Зеленин: «Курс на сплошную коллективизацию, лишь обозначенный в решениях XV съезда ВКП(б). был взят в конце 1929 г (ноябрьский пленум ЦК ВКП(б), выступления Сталина 3 ноября и 27 декабря), а затем закреплен и конкретизирован в постановлениях ЦК ВКП(б) от 5 и 30 января 1930 г. и ряда последующих. Созданная в годы нэпа разветвленная и многообразная сеть кооперативов, была окончательно ликвидирована или огосударствлена, началось безудержное форсирование коллективизации на основе насилия и массовых репрессий, фактически в единственной форме - сельскохозяйственной артели, причем как «переходной к коммуне формы колхоза.

К концу февраля 1930 г., согласно сводкам земельных органов, было коллективизировано 56% крестьянских хозяйств в целом по СССР и около 60% в РСФСР3. Крестьянство ответило на это массовыми протестами, вплоть до вооруженных выступлений. В закрытом письме ЦК ВКП(б) от 2 апреля 1930 г. «О задачах колхозного движения в связи с борьбой с искривлениями партийной линии» ситуация оценивалась следующим образом: «Поступившие в феврале месяце в Центральный Комитет сведения о массовых выступлениях крестьян в ЦЧО, на Украине, в Казахстане, Сибири, Московской области вскрыли положение, которое нельзя назвать иначе как угрожающим. Если бы не были тогда немедленно приняты меры против искривлений партлинии, мы имели бы теперь широкую волну повстанческих крестьянских выступлений, добрая половина наших «низовых» работников была бы перебита крестьянами, был бы сорван сев, было бы подорвано колхозное строительство и было бы поставлено под угрозу наше внутреннее и внешнее положение»4. По существу речь шла не об угрозе, а о начале крестьянской войны против насильственной коллективизации, против партии и Советской власти.

Реакция режима, у которого почва заколебалась под ногами, на этот раз была стремительной и результативной. Грубейшие «ошибки и искривления», допущенные, якобы, только местными работниками вопреки «правильной линии партии», были тотчас же признаны, меры по их исправлению приняты и в той или иной степени реализованы. Их первый результат - массовые выходы крестьян из ненавистных колхозов, резкое снижение уровня коллективизации (в том числе и за счет «бумажных колхозов») - к концу лета 1930 г. почти на две трети (по СССР до 21,4%, по РСФСР - до 19,9)5. А затем наступило кратковременное «затишье», своеобразная стабилизация, когда «низы» добровольно не хотели возвращаться в колхозы, а тем более создавать новые, а растерявшиеся «верхи» на местах не решались начинать новое наступление на крестьян. Вот реакция некоторых из них: «Весной мы обожглись на коллективизации, больше не хотим» (Болотнинский район Новосибирской области); «прилива в колхозы нет потому, что теперь коллективизация добровольная. Вот и боишься: то перегиб получится, то недогиб» (Сальский район Северо-Кавказского края)» (https://www.rus-lib.ru/book/35/36/36-2/028-040.html)

Однако было множество крестьян на Руси, которые не хотели ине могли отказаться от веры отцов, от храмов, от святынь, от своей земли. Это были и зажиточные люди, и середняки, и совсем небогатые, многодетные. Таким крестьянам давали кличку «кулак» или «подкулачник», отнимали землю, дом, скот и целыми семьями с маленькими детьми грузили в вагоны и увозили в спецпоселки в тундру или тайгу.

Мои предки, крестьяне из Луганской области, в период Великого перелома были выброшены из дома с четырьмя детьми и отправлены на лесозаготовки в Архангельскую область. Сегодня хотелось бы вспомнить о них и о миллионах русских крестьян, ограбленных и сосланных.

Вот историческая справка о раскрестьянивании:

7 ноября 1929 года в газете «Правда» № 259 была опубликована статья Сталина «Год Великого перелома», в которой 1929 год был объявлен годом «коренного перелома в развитии нашего земледелия»: «Наличие материальной базы для того, чтобы заменить кулацкое производство, послужило основой поворота в нашей политике в деревне… Мы перешли в последнее время от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса». Эта статья признана большинством историков отправной точкой «сплошной коллективизации». По утверждению Сталина, в 1929 году партии и стране удалось добиться решительного перелома, в частности, в переходе земледелия «от мелкого и отсталого индивидуального хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию, к совместной обработке земли, к машинно-тракторным станциям, к артелям, колхозам, опирающимся на новую технику, наконец, к гигантам-совхозам, вооруженным сотнями тракторов и комбайнов».

Реальная ситуация в стране, однако, была далеко не такая оптимистичная. Как полагает российский исследователь О. В. Хлевнюк, курс на форсированную индустриализацию и насильственную коллективизацию «фактически вверг страну в состояние гражданской войны».

На селе насильственные хлебозаготовки, сопровождавшиеся массовыми арестами и разорением хозяйств, привели к мятежам, количество которых к концу 1929 года исчислялось уже многими сотнями. Не желая отдавать имущество и скот в колхозы и опасаясь репрессий, которым подверглись зажиточные крестьяне, люди резали скот и сокращали посевы.

Тем временем ноябрьский (1929) пленум ЦК ВКП(б) принял постановление «Об итогах и дальнейших задачах колхозного строительства», в котором отметил, что в стране начато широкомасштабное социалистическое переустройство деревни и строительство крупного социалистического земледелия. В постановлении было указано на необходимость перехода к сплошной коллективизации в отдельных регионах. На пленуме было принято решение направить в колхозы на постоянную работу 25 тыс. городских рабочих (двадцатипятитысячники) для «руководства созданными колхозами и совхозами» (фактически их число впоследствии выросло чуть ли не втрое, составив свыше 73 тыс.).

Как писал 13 апреля 1933 г. в газете «Financial Times» советник бывшего британского премьер-министра Ллойд-Джорджа Гарет Джонс, трижды посетивший СССР в период с 1930 по 1933 гг., основной причиной массового голода весной 1933 г., по его мнению, стала коллективизация сельского хозяйства, которая привела к следующим последствиям:

изъятие земли у более чем двух третей российского крестьянства лишило его стимулов к труду; кроме того, в предыдущем (1932) г. у крестьян был насильственным путем изъят практически весь собранный урожай;

массовый убой крестьянами скота из-за нежелания отдавать его на колхозные фермы, массовая гибель лошадей из-за нехватки фуража, массовая гибель скота из-за эпизоотий, холода и бескормицы на колхозных фермах катастрофически снизили поголовье скота по всей стране;

борьба с кулачеством, в ходе которой «6-7 млн лучших работников» были согнаны со своих земель, нанесла удар по трудовому потенциалу государства;

увеличение экспорта продовольствия из-за снижения мировых цен на основные экспортные товары (лес, зерно, нефть, масло и т. д.)

30 января 1930 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». В то же время отмечено, что отправной точкой «ликвидации кулака как класса» послужила публикация в газетах всех уровней речи Сталина на съезде аграрников-марксистов в последних числах декабря 1929. Ряд историков отмечают, что планирование «ликвидации» проходило в начале декабря 1929 - в т. н. «комиссии Яковлева» поскольку число и «ареалы» выселения «кулаков 1-й категории» были уже утверждены к 1 января 1930.

«Кулаки» были разделены на три категории:

1-я - контрреволюционный актив: кулаки, активно противодействующие организации колхозов, бегущие с постоянного места жительства и переходящие на нелегальное положение;

Главы кулацких семей первой категории арестовывались, и дела об их действиях передавались на рассмотрение «троек» в составе представителей ОГПУ, обкомов (крайкомов) ВКП(б) и прокуратуры.

2-я - наиболее богатые местные кулацкие авторитеты, являющиеся оплотом антисоветского актива;

Раскулаченные крестьяне второй категории, а также семьи кулаков первой категории выселялись в отдаленные районы страны на спецпоселение, или трудпоселение (иначе это называлось «кулацкой ссылкой» или «трудссылкой»). В справке Отдела по спецпереселенцам ГУЛАГа ОГПУ указывалось, что в 1930-1931 гг. было выселено (с отправкой на спецпоселение) 381026 семей общей численностью 1803392 человека, в том числе c Украины - 63.720 семей, из них: в Северный край - 19.658, на Урал - 32.127, в Западную Сибирь - 6556, в Восточную Сибирь - 5056, в Якутию - 97, Дальневосточный край - 323.

3-я - остальные кулаки.

Кулаки, отнесенные к третьей категории, как правило, переселялись внутри области или края, то есть не направлялись на спецпоселение.

На практике выселению с конфискацией имущества подвергались не только кулаки, но и так называемые подкулачники, то есть середняки, бедняки и даже батраки, уличенные в прокулацких и антиколхозных действиях (не единичны были и случаи сведения счетов с соседями

30 января 1930 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло известное постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». Согласно этому постановлению кулаки были разделены на три категории:

первая категория - контрреволюционный актив, организаторы террористических актов и восстаний,

вторая категория - остальная часть контрреволюционного актива из наиболее богатых кулаков и полупомещиков,

третья категория - остальные кулаки.

Главы кулацких семей 1-й категории арестовывались, и дела об их действиях передавались на рассмотрение специальных троек в составе представителей ОГПУ, обкомов (крайкомов) ВКП(б) и прокуратуры. Члены семей кулаков 1-й категории и кулаки 2-й категории подлежали выселению в отдаленные местности СССР или отдаленные районы данной области (края, республики) на спецпоселение. Кулаки, отнесенные к 3-й категории, расселялись в пределах района на специально отводимых для них за пределами колхозных массивов землях.

Контрреволюционный кулацкий актив было решено «ликвидировать путем заключения в концлагеря, не останавливаясь в отношении организаторов террористических актов, контрреволюционных выступлений и повстанческих организаций перед применением высшей меры репрессии» (ст. 3, п.а).

В качестве репрессивных мер ОГПУ было предложено по отношению к первой и второй категории:

направить в концлагеря 60 000, выселить 150 000 кулаков (разд. II, ст.1)

в необжитые и малообжитые местности произвести высылку с расчетом на следующие регионы: Северный край - 70 тысяч семейств, Сибирь - 50 тысяч семейств, Урал - 20 - 25 тысяч семейств, Туркестан - 20 - 25 тысяч семейств с «использованием высылаемых на сельскохозяйственных работах или промыслах» (разд. II, ст.4) (википедия).

Как раскулачивание происходило на самом деле? Во- первых, коммунисты ввели ложные термины - кулак, полкулачник, раскулачивание. Кулаком до революции на селе называли чаще всего богача, хозяина кабака, хищника и торгаша, у которого вся округа была в долгу.

Компартия назвала кулаками и подкулачниками наиболее религиозных и трудолюбивых зажиточных крестьян или крестьян- середняков. Нередко раскулачивали и бедняков, если они были против колхозов и имели хотя бы одну лошадь. Большинство даже зажиточных крестьян обрабатывали свой надел своей большой семьей, наемного труда не было. Причиной для раскулачивания очень часто служило то, что крестьянин пел на клиросе, или был ктитором храма, или церковным старостой, или членом церковной двадцатки или просто усердным прихожанином, защищавшим сельский храм. Таким в первую очередь грозила ссылка со всей семьей на Север.

Была и еще одна причина. На раскулачивание, как и на расстрелы в каждую область, каждый район и село спускали многотысячные планы. Чтобы или выполнить план, или перевыполнить и получить премию, чиновники на местах записывали в кулаки кого только можно, не взирая на богатство или бедность.

Итогом коллективизации, закрытия храмов и раскрестьянивания стал голод во многих регионах России, даже южных и плодородных. Это было признано в России в 21 веке на государственном уровне:

«Государственная Дума приняла заявление «Памяти жертв голода 30-х годов на территории СССР».

Депутаты разделяют с народами бывшего СССР скорбь в связи с 75-летием страшной трагедии - голода 30-х годов, охватившего значительную часть территории Советского Союза.

В 1932-1933 голод и болезни, связанные с недоеданием, унесли жизни миллионов человек - граждан СССР, представителей различных народов и национальностей, проживавших преимущественно в сельскохозяйственных районах страны. Пострадали многие регионы РСФСР (Поволжье, Центрально-Черноземная область, Северный Кавказ, Урал, Крым, часть Западной Сибири), Казахстана, Украины, Белоруссии.

«Эта трагедия не имеет и не может иметь международно установленных признаков геноцида и не должна быль предметом современных политических спекуляций», - говорится в Заявлении.

Государственная Дума подтвердила свою приверженность положениям Совместного заявления делегаций ряда государств - членов ООН, принятого на 58-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН в 2003 году, в котором выражено сочувствие миллионам жертв трагедии независимо от их национальной принадлежности» (сайт Госдумы http://duma.gov.ru/news/1293/ 2.04 2008).

Надо сказать, что сразу же раскулачивания подверглись и сельские священники. Они жили не только требами, но община всегда выделяла священнику и пономарю наделы земли. Священник или нанимал работников, или сдавал в аренду или же сам обрабатывал свой надел. Держали и коров, и лошадей. Все это отбирали у духовенства, а чаще всего выгоняли из дома с детьми. Храмы закрывали и делали из них склады зерна или же разрушали.

Из Московской, Псковской, Воронежской и других областей, с Украины шли ишли на Север вагоны с ограбленными крестьянскими семьями.

Как пишет историк Илья Евгеньевич Зеленин:

«Осенью 1930 г. возобновилось выселение раскулаченных крестьян. Общее руководство и контроль осуществляла комиссия во главе с заместителем председателя СНК А.А. Андреевым. В целом по стране, по подсчетам специальных комиссий ЦКК ВКП(б), на протяжении 1930 г. было раскулачено и выслано в отдаленные районы страны 115231 крестьянская семья, в 1931 г. - 265795, а всего за два года - 381026 семей19.

Основная часть спецпереселенцев направлялась в малонаселенные, часто почти не пригодные для жизни районы. Как указывалось в записке председателя ОГПУ Г.Г. Ягоды Сталину, к январю 1932 г. в этих районах было расселено около 1,4 млн. человек, в том числе на Урале - 540 тыс., в Сибири - 375 тыс., в Казахстане - более 190 тыс., в Северном крае - свыше 130 тысяч20. Большинство из них работало на лесоповале, в горнодобывающей промышленности, меньшая часть использовалась в сельском хозяйстве.

Положение спецпереселенцев было крайне тяжелым. «Опеку» над ними осуществляло ОГПУ, а «поселки» мало чем отличались от концлагерей. Оперуполномоченный ОГПУ по Уралу А.С. Кирюхин и начальник областного комендантского отдела Н.Д. Баранов сообщали вышестоящему начальству, что из-за отсутствия надлежащего питания и медицинского обслуживания большая часть спецпереселенцев потеряла трудоспособность и не могла обеспечить выполнение плана лесозаготовок. Руководство леспромхоза стало привлекать к работе стариков, женщин и детей 12-летнего возраста, установив для них норму выработки 2-2,5 кубометров в день при средней норме для взрослого 3 кубометра. Чтобы выполнить эту норму, многие оставались в лесу целыми сутками, нередко замерзали, обмораживались, тяжело заболевали. В каждом спецпоселке были арестантские помещения, куда за небольшие проступки заключались люди всех возрастов21.

Положение не изменилось и в 1932 году. В начале 1933 г. заместитель наркома лесной промышленности сообщил правительству об ужасном положении людей в сибирских леспромхозах: «На почве недоедания спецпереселенцев и в особенности их детей свирепствует цинга, брюшной и сыпной тиф, принимая формы эпидемического характера с массовой смертностью. В одном только Гаинском леспромхозе за апрель месяц убыло 175 человек и имеется больных цингой и опухших от голода 285 человек». Автор записки вторично ходатайствовал об отпуске 500 т муки для питания 45 тыс. детей, чтобы спасти их от голодной смерти22.

Многие спецпереселенцы предпринимали отчаянные попытки бежать, но, как правило, они заканчивались трагично: беглецов либо пристреливали по дороге, либо возвращали в лагеря. Тем не менее, только в сентябре - октябре 1931 г. было зарегистрировано более 37 тыс. побегов23. По оценкам западных социологов, погибло в общей сложности от четверти до трети депортированных крестьян. Многие умерли в пути, не доехав до лагерей. Из выселенных в 1930-1931 гг. около 413 тыс. крестьянских семей прибыло на места только 370 тысяч24».

Жизнь крестьян в спецпоселках на Севере

Вот как об участи ссыльных крестьянских семей в Архангельской области рассказывает Галина Шаверина, руководитель объединения пострадавших от политических репрессий «Совесть» (Северодвинск)

(Доклад Галины Шавериной «Трагедия и самостояние крестьян в условиях раскулачивания (по материалам Северного края)» прозвучал на конференции «Духовные итоги революции в России: коллективный человек и трагедия личности»):

«Рассказывает Василий Иванович Буслаев: «Дедушку и старшего сына Ивана, моего будущего отца, отправили куда-то на лесоповал. Бабушка с детьми 5 и 12 лет должна была выживать одна, без мужа и старшего сына. Спецпереселенцы корчевали лес, строили бараки, раскопали землю под огороды, обзавелись домашней скотиной. Со временем в Рожево (так стал называться спецпоселок) создали сельскохозяйственную артель, бондарную мастерскую, гончарный и кирпичный заводы. Выжигали известь…»

Главной опорой большевиков в процессе раскулачивания стали «лентяки» и «деды щукари» (из воспоминаний раскулаченных Махсма и Капинус). Оголтелая пропаганда достигла цели: массовые раскулачивания зачастую сопровождались невероятной жестокостью, в том числе и со стороны односельчан.

«Зимой 1930 года всю семью в количестве 9 человек по решению местной власти без следствия и суда выгнали из дома, не разрешили ничего взять ни из одежды, ни из еды; не дали взять для грудного ребенка пеленку или полотенце, чтобы было чем в дороге перепеленать. На санях довезли семью до районного центра, там погрузили в товарный не отапливаемый вагон и увезли на Север. В дороге умерли грудной и двухлетний ребенок. Охранники выкинули умерших детей из вагона в снег», - вспоминает Алевтина Даниловна Рогова.

«Семью раскулачили осенью 1929 года. Мужчин увезли в райцентр в тюрьму. Женщин и детей выгнали на улицу. Односельчанам запретили нам помогать. Нас приютила женщина, сама проживавшая в полуземлянке. Она не испугалась предупреждений сельсовета, так как раскулачить ее по крайней бедности было невозможно. Кроме того она заявила, что наш папа в тяжелые времена помогал ей с детьми и теперь она не бросит его семью», - рассказала Мария Ефимовна Бреславец, 1921 года рождения.

Далее Мария Ефимовна продолжила: «Весной нас погрузили на подводы и повезли на станцию Коломак. Обоз сопровождали конвоиры с винтовками верхом на лошадях. По дороге жители деревень, через которые нас везли, бросали нам хлеб и сало. На станции Коломак нас погрузили в вагон и повезли на Север. В вагонах были нары, люди лежали вповалку. Иногда в ведрах приносили пищу. За водой ходили на станцию под конвоем. Для оправки была вырублена дыра в полу вагона и место отгорожено одеялами».

Конец поездки по железной дороге, водным или пешим путем вовсе еще не означал конец мучений. В лучшем случае спецпереселенцев ждали наспех сколоченные бараки. Чаще же их выгружали просто на болото или в лесу.

Александр Николаевич Кривенко, родившийся на поселении, рассказывает со слов родителей, что из Белгородской области привезли их эшелоном в Архангельск, разместили в пустом храме, туалета не было, вся территория вокруг храма была загажена. Затем доставили на берег реки Емцы.

«Что родители поимели на реке Емце? - рассказывает далее Александр Николаевич, - вырыта канава в высоком берегу, поставлены стропила и больше ничего. И сказали: вот здесь будете жить. Сами соорудили в канаве восемь ярусов, вход закрыли елками и чем попало. Наши были на восьмом ярусе, на первом замерзала вода и замерзали люди. Пятерых привезенных с собой детей мои родители всех похоронили».

Рассказывает Василий Иванович Буслаев: «До Архангельска везли эшелоном. Затем погрузили на баржу и доставили в Усть-Пинегу. Во время следования часть семей высаживали на берег. В Усть-Пинеге высадили 15-20 семей, в основном женщины, дети и старики. Ночевали на берегу у костров. Из Усть-Пинеги всех на подводах доставили вверх по Пинеге за 6 километров и высадили в тайге. Тут всех и оставили зимовать. Спецпереселенцы построили себе барак и в нем перезимовали. Чтобы не умереть с голода, выменивали в соседних деревнях продукты на вещи. Умерших зимой складывали в сарай, хоронили весной в общей яме. Позднее на том месте захоронений была построена дорога».

Мария Ефимовна Бреславец: «Когда мужчин привезли на место лесозаготовок, жилья там не было. Они построили шалаши, работали, голодали. Была высокая заболеваемость и смертность. Только следующим летом стали строить бараки и семьям разрешили воссоединиться».

Раскрестьянивание в Воронежской области

А вот что рассказывают о страданиях воронежских крестьян в родных местах жития новомучеников крестьян Петра и Ефимия из села Платава. Трагедия гонения на русское крестьянство затронуло это село, как и соседнее Краснолипье:

«10 декабря в селе Платава, где проживало в то время 3 835 чело­век, было создано коллективное хозяйство. Власти потребовали от крестьян передать в него значительную часть их имущества, при этом в колхоз не были допущены те, кого власть посчитала зажи­точным, их семьи предполагалось выселить, а имущество конфи­сковать. Такие действия властей вызвали вполне соответственное недовольство у крестьян.

В середине января, незадолго до праздника Богоявления Го­сподня, настоятель храма в селе Платава священник Алексий Рыльцевич отказался служить. Впоследствии он заявил: «Мои убеждения в части религии давно изменились, и я наконец решил покончить со своим саном». Крестьяне, однако, не захотели остаться без богослужения и привезли из соседнего села Скорицкого священника Григория Щитковского, служившего раньше в одной из областей Украины, а теперь сосланного в Воронежскую область.

26 января 1930 года местные власти устроили общее собрание бедноты для принятия решения относительно проведения сель­скохозяйственных работ, но оно было сорвано - возмущенные люди не хотели обсуждать план насильственных мероприятий, не удалось даже приступить к обсуждению вопроса из-за шума, кото­рый подняли женщины. На следующий день вновь собрали кре­стьян, однако они отказались в нем участвовать. На другой день власти сделали еще одну попытку провести собрание, но и на этот раз это сделать не удалось.

29 января с семи часов утра крестьяне начали разбирать из колхозной конюшни своих лошадей по домам, причем часть чле­нов сельсовета перешла на сторону восставших крестьян. Упол­номоченный по проведению коллективизации и один из членов сельсовета стали обходить дома крестьян, требуя от них объяснить свои действия, но их повсюду встречали как бандитов и насиль­ников, и в конце концов они, почувствовав угрозу расправы, бе­жали. Местного милиционера жители не допустили вмешивать­ся в происходящее. Прибывшее ночью 30 января вооруженное подкрепление арестовало тринадцать человек и среди них Пе­тра Вязникова и Евфимия Гребенщикова. Наутро перед зданием сельсовета собралась толпа в пятьсот человек, люди задержали председателя сельсовета, потребовав от него, чтобы он отдал рас­поряжение об освобождении всех арестованных накануне, и те были освобождены.

В ночь с 30 на 31 января крестьяне провели по домам собра­ния, выбрав на должность старосты села Евфимия Гребенщикова, а на место писаря Иоанна Владимирова, сына расстрелянного в 1918 году священника Иакова Владимирова.

На подавление крестьянского восстания были направлены в качестве карателей сотрудники ОГПУ. Председатель сельсове­та при содействии местных коммунистов и активистов составил список жителей села Платава, которых предполагалось арестовать, в него вошли имена ста семидесяти двух человек. В операции по подавлению крестьянского восстания участвовали отряды ОГПУ, местные коммунисты и активисты, чья роль была показывать, где кто живет. Красноармейцы не принимали в этой операции участия, так как власти не доверяли подавление восстания крестьян частям регулярной армии, состоявшей в основном из выходцев из сел и деревень. На захват села было отправлено четыре отряда, в каждом от тридцати до сорока человек, вооруженных винтовками и пулеметами. К селу они подошли вечером в субботу, 1 февраля, и штурм был отложен на дневное время, так как каратели плохо ориентировались на местности. В ночь с 1 на 2 февраля отец Гри­горий Щитковский отслужил всенощную и литургию, за которой причащались Святых Христовых Таин почти все жители села.

Штурм села начался после полудня в воскресенье, 2 февра­ля. Отряд, въехавший в село, уже на окраине встретили толпы народа - мужчины, женщины и подростки с топорами, вилами, ломами и палками. Каратели и коммунисты стали захватывать и арестовывать вышедших им навстречу людей. Продвигаясь вдоль улицы, они кричали, чтобы никто не выходил из домов, иначе будет незамедлительно арестован; были установлены посты на дорогах, ведущих в другие села и деревни. Со списком лиц, намеченных к аресту, отряд сотрудников ОГПУ медленно продвигал­ся по улицам села, сталкиваясь везде с упорным сопротивлением крестьян, которые с вилами, топорами и немногочисленными винтовками выходили им навстречу. Сотрудники ОГПУ ответили выстрелами, но люди не остановились, и был позван на помощь сидевший в засаде дополнительный отряд с пулеметчиком. На­чалась стрельба по людям, появились убитые и раненые, и толпа стала разбегаться. В этот день в селе было арестовано сто десять человек. Началась конфискация имущества и выселение семей.

Петр Вязников был арестован 2 февраля 1930 года по обвине­нию в участии в собрании крестьян Платавы, выбравшем старо­стой села Евфимия Гребенщикова, а писарем Ивана Владимирова. На этом собрании говорилось некоторыми из присутствовавших, что восстания крестьян идут повсеместно, причем в сознании присутствовавших они связывались с отстаиванием веры Христо­вой: «Советская власть не удержится, и коллективизацию прове­сти не удастся, а потому нужно избрать старосту и секретаря. Если придет отряд, лучше помереть за веру Христову, но не за антихристову», - говорили они.

8 февраля ОГПУ приняло решение держать под стражей среди других Петра Вязникова и Евфимия Гребенщикова. Тогда же был арестован и священник Алексий Рыльцевич; его обвинили в том, что он отказался от богослужения «с целью создания враждебного отношения к советской власти». Были арестованы священник Григорий Щитковский и приехавший вместе с ним из соседнего села диакон; их обвинили в том, что они «с 1-го на 2 февраля це­лую ночь совершали в церкви службу за упокой советской власти, на которой присутствовали главным образом кулаки села и жен­щины». Связав священнику руки, каратели сели на лошадей и погнали его вслед за лошадью, осыпая бранью и насмешками. Не перенеся мучений, отец Григорий скончался по дороге в тюрьму.

Вызванный 15 февраля на допрос Петр Вязников сказал: «Уча­стия в восстании я никакого не принимал <...>. Кто участвовал в восстании, я не знаю, и сын мой в восстании не участвовал. До восстания я ни на каких собраниях и нигде не был, также не был и в период безвластия в селе Платава». Он подтвердил, что дей­ствительно был в числе арестованных и затем освобожденных, но почему это произошло, он не знает. Его также обвинили в том, что он участвовал в состоявшемся в храме собрании прихожан.

Мученик Евфимий родился в 1903 году в селе Платава Коротоякского уезда Воронежской губернии в семье крестьянина Ни­кифора Гребенщикова. 2 февраля 1930 года Евфимий был аресто­ван и обвинен в том, что крестьяне избрали его сельским старостой. 13 февраля следователь вызвал его на допрос. Отвечая на вопросы следователя, Евфимий сказал: «Участия в восстании в селе Платава я совершенно не принимал <...>. Ни в каких собра­ниях я не участвовал и подготовительной работы к восстанию не вел. О том, что меня избрало общество в период безвластия старо­стой, я только узнал, когда меня арестовал уполномоченный <...>. Я же про это совершенно ничего не знал и где и кто меня выбирал, не знаю».

Несмотря на то, что у следователей не было никаких доказа­тельств участия Евфимия Гребенщикова в восстании, он был об­винен в том, что «участвовал в нелегальном совещании кулаков в церкви по организации восстания на селе против коллективиза­ции, против раскулачивания, за свержение советской власти <...>. 29 января <...> был арестован и отправлен в село Краснолипье, но в момент активного контрреволюционного выступления населе­ния села Платава с требованием освободить арестованных кула­ков был освобожден и продолжил контрреволюционную деятель­ность по свержению советской власти <...>, в период безвластия на селе являлся организатором нелегальных собраний населения и за свою храбрую деятельность в борьбе против советской власти был избран кулаками старостой».

14 июля 1930 года обвиняемым было предъявлено постановле­ние об окончании следствия. 23 июля обвинительное заключение было отправлено на рассмотрение в Коллегию ОГПУ, которая 28 июля приговорила их к расстрелу. После праздников преподобного Серафима Саровского и пророка Илии вечером 2 августа всех приговоренных к расстрелу погрузили в машину, вывезли на окраину Воронежа и объявили им приговор. Миря­не Петр Вязников и Евфимий Гребенщиков были расстреляны в десять часов вечера 2 августа 1930 года вместе с ними расстреляли и нескольких священников- Протоиереи Иоанн Стеблин-Каменский и Александр Архангельский, священники Сергий Гортинский, Феодор Яковлев и Георгий Никитин, архимандрит Тихон (Кречков), иеромонах Кирилл (Вязников). Все они были погребены в общей без­вестной могиле».

(Игумен Дамаскин (Орловский)

«Жития новомучеников и исповедников Церкви Русской. Июль. Ч.1»

Тверь. 2016. С. 361-460)

Геноцид русских крестьян закономерно привел к закрытию храмов и репрессиям против духовенства. Исчез последний оплот Православия, самое многочисленное сословие России - крестьянство. Церкви стали сначала закрывать, а потом и разрушать. В наши дни сельские храмы с большим трудом восстанавливают. Вот только один пример: Памятную стелу на месте разрушенной Петропавловской церкви установили в селе Новосильское Семилукского района. Об этом корреспонденту РИА «Воронеж» сообщила заведующая Новосильской библиотекой Клавдия Данилова.

На открытии присутствовали более 60 прихожан и гостей. Настоятель храма Казанской иконы Божией Матери села Березовка иеромонах отец Софроний провел торжественное богослужение.

- По архивным документам я установила, что Новосильское основано в 1660 году. В 1670 году построили деревянную церковь и освятили ее в честь праздника Покрова Божией Матери. В 1852 году возвели каменный храм с колокольней и приделом во имя святых апостолов Петра и Павла. Приход состоял из 1780 верующих села Новосильское и окрестных деревень Дмитриевка, Маховатка, Нарезок, Семеновка и Степановка. В 1931 году храм закрыли, священника арестовали. В 1938 году его разрушили. Мы надеемся, рядом со стелой начнется возведение нового православного храма, - рассказала Клавдия Данилова (РИА Воронеж)

...Как стихийное бедствие, как огромный огненный пожар прокатилась по России коллективизация. Раскрестьянивание смело, словно огненная лавина, с лица земли тысячи сельских храмов, миллионы верующих и трудолюбивых русских крестьян с семьями и детьми были выброшены из своих домов, сосланы в далекие северные края на лесоповал в спецпоселки. Слава Богу, теперь порушенные сельские церкви возождаются. Есть надежда, что возродится и весь русский народ.

Галина Сиротинская,

журналист

(г. Мурманск)