3

 Начиная свой рассказ о деде Флегонте, я возьму за основу, и далее буду опираться на письменные воспоминания моей мамы, Голышевой Маргариты Флегонтовны, которые она оставила потомкам, под названием: «Кого помню и чту. Моя семья». Моя мама родилась в феврале 1924 года, а ушла из жизни в марте 2000 года. Она родилась в 20-м столетии, прожила в нем 76 лет и в нем осталась, навсегда осталась…

 В последние годы ее жизни мы просили ее написать воспоминания о своей семье, о своей жизни и она согласилась. Ее воспоминания и послужат основным документом, на который я буду опираться в своем исследовании.

 В предисловии к воспоминаниям мама пишет:

 «…Я буду писать от своего имени то, что я знаю, а знаю я не все, что теперь хотела бы знать. В моих знаниях и моей памяти о жизни моих родственников, как со стороны отца, так и со стороны мамы много «белых» пятен. И высветить их уже не представляется возможным…

 …Итак,… я знаю мало, особенно о семье папы, да и о нем самом знаю не все, особенно о периоде его жизни 1916 – 1922 годов. Во время моего детства не принято было интересоваться семейным древом.

 Во-первых – это связано с тем, что во многих семьях в связи с революцией корни семейных древ были обрублены. Это было вызвано эмиграцией за границу… Причем, связь с родственниками терялась навсегда. Этих связей боялись, так как при поступлении на работу заполнялись подробные анкеты… Отсюда и стремление знать поменьше о родственных связях…

 А вторая причина – это молодость, интересы которой распространялись на настоящее и будущее. Прошлое – это пройденный этап жизни, который вызывает всегда у молодежи меньше интереса.

 Только с годами проявляется интерес к подробной информации о истории нашей страны, нашей семьи. Особенно это наблюдается в последнее время – знать, «откуда есть пошла русская земля», и откуда появился семейный род, откуда предки появились на своей малой родине…».

 Далее о семье своего отца, Флегонта Петровича Попова, она пишет:

 «…Семья Поповых, по рассказам моего отца, появилась в Сибири из средней полосы России. Причина их переселения в Сибирь мне неизвестна. Говорят, что их было пятеро братьев. Четверо братьев остались на юге Красноярского края и занялись сельским хозяйством. А один уехал дальше на восток, где связь с ним была потеряна…».

 Я думаю, что история появления моих пращуров в восточной Сибири тесно связана с историей освоения Сибири русскими.

 Заселение русскими Сибири – длительный, растянувшийся на столетия процесс, в течение которого в нем участвовали выходцы из самых разных слоев общества и из самых разных уголков Российской Империи. Обживаясь здесь, они обретали свои характерные черты, черты русских старожилов Сибири.

 Я думаю, что мои пращуры, переехавшие сюда из центральной России, не были крепостными крестьянами, об этом говорит и их фамилия, имевшая, скорее всего, отношение к духовному сословию. Но не исключаю и того, что они могли быть и ссыльными. Хотя для ссыльнопереселенцев вряд ли характерно то, что они переселялись большим составом близких родственников, с семьями.

 Минусинская котловина, где нашли свое новое жилье четверо братьев Поповых, издревле считалась жемчужиной Восточной Сибири и славилась разнообразием ландшафтов и мягким климатом. Чистые реки, синие озера, ковыльные степи, заливные луга, сосновые леса, причудливые скалы, дикая тайга в горах, малоснежная зима, теплое сухое лето - не зря люди, очарованные такой красотой, сравнивали Минусинский край с Италией.

 С глубокой древности люди начали развивать здесь земледелие и животноводство, используя плодородные земли, удобные пастбища, обильные сенокосы. Однако в 13 веке монгольские полчища огнем и мечом опустошили котловину, и жизнь замерла здесь на несколько столетий, о чем свидетельствуют первые русские документы начала 16 века.

 Лишь после того, как Россия стала стремительно расширять свои владения на востоке, в 1707 году в центре Минусинской котловины был построен пограничный форпост Российского государства в Южной Сибири - Абаканский острог. Тогда и началось массовое заселение Минусинского (Енисейского) края.

 После принятия Сенатом в тридцатых годах 18-го века решения о строительстве здесь казенных заводов – Лугазского медеплавильного и Ирбинского железоделательного начало осуществляться заселение южных районов Приенисейского края, наряду с переселенцами, также и ссыльными.

 В целях экономии средств, «для собственного прокорму», администрация построенных заводов обязала часть работников заниматься хлебопашеством, а «по особому отпуску» искать себе заработок у старожилов. Желающих стали селить на дорогах, связывавших Ирбинский завод с рудниками и Абаканским острогом, выделяя для этого семена, скот и освобождая временно от заводских работ. В таких местах поселения и возникли деревни Каменская, Верхнетубинская, Койская, Минусинская.

 Название селению, впоследствии ставшему Минусинском, дал правый приток Енисея река Минуса. О происхождении самого наименования реки долго спорили этнологи и филологи минувших лет. Самой близкой к истине считается версия ученого 19 века Людвига Шварца, согласно которой понятия «Минусинск» и «Минуса» означают «Мин Ус – моя река!».

 Вот что писалось в рекламном интернет-блоге администрации Минусинского района «Сказание о земле Минусинской».

 ПРИЛОЖЕНИЕ № 1.

 «…Уже к середине xviii века здесь насчитывалось 550 крестьянских дворов, где проживало только лиц мужского пола 2 тысячи душ. С заселением земель широкое распространение помимо животноводства и хлебопашества получили огородничество, а позже бахчеводство и садоводство. Об успешном их развитии свидетельствует то, что минусинцы развернули широкую торговлю выращенной продукцией по всей губернии и даже за ее пределами.

 После вступления в действие Сибирской административной реформы (1822 г.) образовалась Енисейская губерния, а село Минусинское стало окружным городом. В то время Минусинский округ состоял из четырех волостей: Шушенской, Курагинской, Абаканской и Новоселовской.

 К концу xix века Минусинский округ стал главной житницей Енисейской губернии. Успешное выращивание пшеницы, свеклы, табака, арбузов, льна, овса и многого другого дали толчок развитию перерабатывающей промышленности. Так, в селе Знаменка был построен винокуренный завод, в селе Ивановка Шушенской волости производили сахар. Развивались кустарное производство по изготовлению веревок, холста, рыболовных снастей, а также кожевенное, кирпичное, шорное производство, мыловарение.

 В округе вырабатывали деготь, смолу, делали посуду, дуги, сани, телеги, шили овчинные тулупы, шубы. В это время в регионе работало 200 мукомольных мельниц. Определенную роль в развитии земледелия региона сыграл Минусинский музей, который получил из России и распространил среди крестьян 20 сортов семян пшеницы, ржи, овса, льна, свеклы, табака, арбузов и овощей. Это явилось стимулом для развития перерабатывающей промышленности.

 Так к концу xix века Минусинский округ был уже многоотраслевым и высокоразвитым административным регионом. В начале 20 века села и деревни будущего Минусинского района объединились 6 волостями, из них самой крупной - Маломинусинской (8 селений, 1656 дворов, 9736 жителей).

 Среди наиболее значительных населенных пунктов Маломинусинской волости была деревня Мало – Минусинская (410 дворов, 2449 жителей)».

  (http://www.amr24.ru/?mode=show&id=132).

* * *

 В бумагах деда Флегонта хранятся рукописные копии двух старинных документов и «Родословная Поповых с. Малая Минуса, Минусинского района». Генеалогическое древо своей ветви фамилии Поповых им сделано, скорее всего, в Минусинске, в один из своих приездов туда. Копии со старинных документов он, видимо, снял тоже там. Где находились их подлинники, сказать трудно. Судя по их содержанию, они могли находиться у кого-то из его минусинских родственников и, возможно, передавались по наследству.

 Не исключено, что эти подлинники ему были предоставлены для ознакомления в Минусинском музее, либо в его научной библиотеке. Я приведу здесь оба текста. Оба эти документа написаны в девятнадцатом веке, первый из них датирован 16 июля 1831 года, а второй – 6 апреля 1894 года.

 Без сомнения, оба эти документа имеют какое-то отношение к старшему поколению минусинской фамилии Поповых, причем последний – однозначно, так как там указаны имена и фамилии пращуров деда Флегонта.

 Документы эти еще интересны и в познавательном плане, так как дают представление о том, как в России полтора-два столетия назад писались служебные бумаги. Мы все ругаем наш современный канцелярский «штиль» написания разного рода служебных документов и бумаг. Но вот вам образчик таких документов старых времен, когда сквозь «деревянные» обороты канцелярской словесной эквилибристики очень трудно было продраться к самому смыслу написанного.

ПРИЛОЖЕНИЕ № 2.

 Указ Его Императорского Величества Самодержца Всероссийского.

 Из Енисейского Губернского Правления

 Минусинскому Земскому Суду.

 Губернское правление по выслушании доклада экспедиции о ссыльных, о том что уже Красноярский и Канский округи весьма стеснены причисленными тех округов по волостям ссыльными поселенцами, в предложении же бывший Г. Енисейский Гражданский Губернатор от 20 Маия сего года за № 709 прописывал, что Ачинский Земский Исправник от 13 числа того же месяца представляет ему, что с наступлением весны некоторые из поселенцев, водворяемых на новых казенных поселениях Ачинского округа, начали делать побеги, среди каковой убыли людей и неполного комплекту количества работы производятся не в том уже виде, как бы должно быть; заменить же недостаток из поселенцев Ачинского Округа нет никакой возможности, ибо в округе оном хотя и есть некоторые оставшиеся не высланными на казенные водворения поселенцы, но одна часть из них совершенно не способна к работе, а другая обзаводится при старожильческих деревнях на свой щет домообзаводством почему и высылка оных на поселения будет служить только к расстройству их состояния, а потому Г. Готчин испрашивает разрешения дозволить ему заменять неполный конплект людей из приходящих партий из Томска в Красноярск назначенных по здешней губернии на поселение, почему находя таковое представление Ачинского Исправника уважительным, просил Губернское Правление сделать законное распоряжение.

 Вследствие чего Приказали отправленную из Томска в Красноярск 10-ю Партию ссыльных причислить Минусинского Округа в Курагинскую волость есть ли потребует надобность для выбора из них на казенные поселения кроме бродяг а прочих затем для причисления к старожильческим селениям с положенною льготой 86 человек и в неспособные 2 человека, об отправлении их в Курагинскую волость предписано Ачинскому Городничему, о чем дав знать оному Земскому Суду с приложением статейных оных списков, при чем предписать значущимся постатейным спискам, сосланным за одно бродяжество вступить в законный брак, мущинам до особого разрешения Губернского Правления, а женщинам впредь до минования им двух летнего пребывания в Сибири, на сем Земской Суд на волостные правления (пропущено одно непонятное слово) в ведомстве коих они состоять будут отнюдь не позволяли под строгой ответственностью за допущения.

 Июля 16 дня 1831 года.

 Советник.

* * *

 Выше говорилось о том, что весьма значительную роль в формировании сибиряков играли люди, оказывавшиеся здесь в результате ссылки. Сибирь – эта удивительная страна собольих мехов и золотых приисков, дремучей тайги и нетронутых плугом земель - была не только благом, но и наказанием для тех, кто не мог или не хотел ужиться у себя на родине. В Сибирь бежали, но сюда же и гнали по этапу.

 В XIX веке количество ссыльных на Енисее значительно возросло. Рекрутскую повинность и ссылку правительство использовало как средство очистки крепостной вотчины в центре страны от неблагонадежных и склонных к неповиновению подданных, которых в массовом порядке стали отправлять за Урал, «на вечное житье», по общественному приговору или решению суда.

 В Минусинском округе ссыльнопереселенцы составили по данным податной ревизии 1834 г. примерно одну пятую часть всего населения. Большая их часть проживала в деревнях старожилов, остальные являлись жителями образованных в 1827 – 1829 гг. по инициативе администрации казенных поселений.

 Приведенный выше интересный документ, возраст которого 180 лет, свидетельствует как раз о проблемах ссыльных поселенцев. Причем, в отдельных районах Енисейской губернии (Красноярском и Канском округах) отмечается их избыточное количество, а в Ачинском округе их недостаток, связанный с тем, что многие из них, находящиеся в казенных поселениях (по-видимому, при казенных, то есть государственных предприятиях), совершают побеги, что отрицательно сказывается на работе этих казенных предприятий.

 Свободные трудовые ресурсы в этом округе если и есть («не высланные на казенные водворения поселенцы»), то часть их «не способна к работе», а другая часть за свои средства переселилась в «старожильческие» деревни, и если их принудительно возвращать в казенные поселения, то это только приведет к их разорению. Поэтому Ачинский Исправник ходатайствует перед Губернским Енисейским Правлением о пополнении некомплекта «казенных» работников за счет назначенных на поселение ссыльных из Томска в Красноярск, предназначенных для Минусинского округа, переадресовав часть их в Курагинскую волость Ачинского округа.

 «Добро» на это ходатайство он получает за счет отправленной из Томска 10-й Партии ссыльных. Для контроля Минусинскому земскому суду представляется «постатейный список» передаваемых в Курагинскую волость переселенцев.

 Интересно здесь также и то, какие строгие запреты устанавливает Губернское Правление для сосланных за бродяжничество в отношении их возможного вступления в брак («мущинам до особого разрешения Губернского Правления, а женщинам впредь до минования им двух летнего пребывания в Сибири»).

 Такие бы требования вводить судебным и исполнительным органам в наше неспокойное время для нынешних многочисленных категорий бомжей и бродяг, о нравственности которых им нет никакого дела. Зато как же было озабочено этим правительство царской России, которую мы так привыкли поливать грязью.

 Мне кажется, что указанный документ, если и касался моих минусинских пращуров, то только в той степени, что они, по преимуществу, все же были не пришлыми или ссыльными, а старожилами деревни Малая Минуса. Хотя, нельзя исключать и обратного.

 Чтобы попробовать разобраться в этом сложном вопросе, отстоящем от нас во временном отрезке почти на двести лет, надо попытаться рассмотреть через эту призму схему «Родословной Поповых села Малая Минуса, Минусинского района».

 В связи с этим – небольшое отступление. Мама правильно писала о том интересе, который постепенно стал проявляться в советском, а потом и в российском обществе к собственным родословным, к корням собственных фамилий. И это обнадеживает. Общество постепенно просыпается от большевистской спячки. Все же мы – не манкурты, люди «без роду, без племени», для которых «наша Родина – революция…», мы хотим знать о своих предках больше, тогда и потомки будут помнить о нас.

 Еще в 1986 году в журнале «Наука и жизнь» (№№ 6 и 12) советским ученым В.А.Никоновым, сотрудником Института этнографии им. Н.Н.Миклухо-Маклая Академии наук СССР, был написан ряд статей об ономастике – науке о фамилиях. В одной из них он писал:

 «…Знать своих предков, гордиться ими и приумножать честь своей семьи, флаг которой, ее фамилия – это ли не долг и не обязанность каждого человека. И хотя абсолютному большинству русских фамилий менее 200 лет, в них отложились слова и дела более ранних времен…».

 А еще раньше, в самом начале 80-х годов, мой отец, Голышев Юрий Прохорович, со своими ближайшими родственниками, Николаем Ивановичем и Владимиром Вениаминовичем Голышевыми, предпринял попытку создать родословную моей фамилии Голышевых, берущих свое начало на юге Казахстана, в Семиречье, в районе большой Алма-Аты.

 Эта кропотливая, многолетняя работа отца увенчалась не просто составлением подробного генеалогического древа фамилии Голышевых, но была творчески продолжена, расширена и завершена написанием им Саги о наших корнях, восходящих к моему прапрадеду Григорию Аристарховичу Голышеву. Я безмерно горд этим подвижничеством отца и его ближайших помощников в этом благородном деле.

 Видимо, эта работа отца произвела на деда Флегонта большое впечатление и подвигла его на подобные исследования в отношении своего рода. Во всяком случае, он тоже занимался ею несколько лет, до самой своей кончины, видимо, имея более ранние наработки во время своих прежних поездок в Минусинск. Результатом и стала составленная им «Родословная…».

 В ней дедом обозначено 90 имен, разделенных на пять поколений. Восходит эта схема к Андрею Семеновичу и Агафье Нефедовне Поповым, определенных дедом в качестве родоначальников их генеалогического древа. Согласно схеме у них было 10 детей – четверо сыновей и шесть дочерей.

 При этом в схеме по именам названо только трое сыновей: Аким (Яким), Лаврентий и Степан. Одна клетка среди мужских имен осталась не заполненной. Из шести дочерей по именам названо пять (с указанием их фамилий после замужества): Евдокия Чурилова, Евгения Попова (муж Матвей Иванович Попов, видимо, однофамилец основной фамилии Поповых), Анна Дергунова, Ксенья Бутенко и Дарья Назарова. Шестая в схеме присутствует, но без имени и фамилии.

 Ветвь деда Флегонта идет от второго сына Андрея Семеновича Лаврентия, его деда, у которого был один сын Петр (отец деда) и две дочери: Анисья Гуркова и Мария Ефремова (тетки деда). Другие дети Андрея Семеновича были более плодовиты потомством. Так, у Акима (он прожил 105 лет!) было два сына и четыре дочери; у Степана (прожил 55 лет) – четверо сыновей и три дочери; у Ксеньи – четверо сыновей и одна дочь.

 В схеме, к сожалению, нет никаких привязок к датам рождения и смерти. Поэтому очень сложно определить период зарождения рода. Но все же, даже если рассуждать по упрощенной схеме, принимая во внимание то обстоятельство, что в прошлое время количество детей в семьях было велико – от 5 до 10 человек (то есть погрешность годов рождения в каждом из следующих поколений – от самого младшего ребенка в семье до самого старшего - будет колебаться в пределах от 7 до 15 лет), и взяв за основу разницу в возрасте между отцом и сыном не традиционные 25 лет, а в среднем увеличив ее за счет многодетности до 35 лет /25 + (7 + 15) : 2/, то получается такая картина.

 Андрей Семенович приходится деду Флегонту прадедом, то есть в родовой иерархии отстоит от него на три поколения. Учитывая, что дед Флегонт родился в 1897 году, можно предположить, что его прадед Андрей Семенович родился на 75 - 105 лет раньше, то есть в промежутке между 1792 и 1822 годами

 Второй, не менее важный вопрос - о начале пребывания рода в Енисейской губернии, селе Малая Минуса. Возвращаясь к словам мамы о семейном придании, связанном с переселением из центральной России в Минусинскую котловину четверых братьев Поповых, можно сделать ряд предположений. Если предположить, что прадед деда Флегонта Андрей Семенович являлся одним из этих четырех братьев, то он, к моменту переселения, должен был быть уже самостоятельным человеком, участвовавшем, наряду с другими, в принятии подобного решения.

 Тогда временным отрезком для подобного переезда могли быть 20 – 50-е годы 19 века. К этому времени уже организовалась Енисейская губерния, а село Минусинское стало городом. Если их переезд из центральной России был связан с отменой крепостного права, то это должны были быть 60-е годы 19 века, когда в поисках лучшей доли, оказавшиеся безземельными, крестьяне из центральных губерний в массовом порядке перебирались в Сибирь и на Восток.

 Нельзя исключать и того, что этими четырьмя братьями могли быть не сам Андрей Семенович с другими братьями, а как раз его четыре сына, которые и приехали в Енисейскую губернию вместе с ним и его дочерьми (ведь ранее в документах указывали в качестве количества душ только мужскую их часть). А пятый его сын не захотел остаться в Минусинске и поехал в поисках лучшей доли дальше – на Дальний Восток (естественно, он и не попал в схему родословной). В этом случае датировать время их приезда можно 60 – 70-ми годами 19 века.

 Вот к этой временной привязке как раз и тяготеет второй старинный документ, хранящийся среди бумаг деда Флегонта. Во-первых, среди указанных в нем имен и фамилий фигурируют четыре, имеющих прямое родственное отношение к фамилии Поповых, прежде всего его дед Лаврентий, его старший брат Яким (Аким) и два их зятя – Матвей Попов (видимо, однофамилец их семьи) и Сидор Дергунов, женатые на их сестрах Евгении и Ксении. Во-вторых, в этом документе обозначен и временной период рассмотрения судебной тяжбы, длящийся с семидесятых годов 19 века. Привожу указанный текст дословно.

 ПРИЛОЖЕНИЕ № 3.

 Указ Его Императорского Величества Самодержца

 Всероссийского из Правительствующего Сената.

 Енисейскому Губернскому Суду.

 По Указу Его Императорского Величества Правительствующий Сенат слушали: аппеляционное дело поверенного Минусинской Городской Управы дворянина Ильи Шашина с жителями заселков Малой Минусы Наума Попова, Матвея, Лаврентия и Якима Поповых, Даниила Силина, Сидора Дергунова, Макара Мартынова, Емельяна Кузьмина и жителями заселка Самодуровки мещан Артемия Басова, Еремея и Максима Мурыгиных, Григория и Василия Мананниковых, Ильи Мухортова, Захара Гололобова, Якова Жданова, Андрея Михайлова Дергунова, семена Решетникова, малафея Агеева, Михаила Юдина, Василия Коптева, Филиппа и Петра Чурсиных, Федора Щетинина, Василия Ростовцева, Артемия Чикишева, Степана Михайлова, бессрочно-отпускного унтер-офицера Ивана Заворина и поселенца Михаила Сухова, и, рассмотрев настоящее дело, прежде всего не может не остановиться на том:

 1. что поселившиеся в Малой Минусе и Самодуровке домохозяева находятся по времени и условиям поселения не в одинаковом положении, а потому и так как Минусинскою Городскою Управою предъявлен иск лишь к 29 из этих домохозяев, то в настоящем деле обсуждению Правительствующего Сената подлежит вопрос о правильности или неправильности всего владения спорным имуществом лишь вышеупомянутых 29 лиц, а неимущественное положение остальных домохозяев, поселившихся в Малой Минусе и Самодуровке, выражавших по удостоверению поверенного Минусинской Городской Думы согласие войти с общественным Управлением города Минусинска в надлежащие договорные отношения по предмету владеемой ими земли;

 2. что в настоящем деле обсуждению Правительствующего Сената подлежит лишь вопрос о владении ответчиками усадебною землею, на которой расположены их строения, огороды и иные хозяйственные принадлежности, а не владение их какими либо состоящими вне их усадебной оседлости земельными угодьями, соответствующими для лиц сельского состояния полевому наделу, о коих не было даже возбуждено в настоящем деле судебного спора;

 3. что за сим рассмотрению Правительствующего Сената в настоящем деле, равным образом, не подлежит юридическое положение всех вообще поселенцев, которые по принадлежности их к городским состояниям и по условию городского быта приурочиваются к составу городских обывателей;

 4. что ближайшее определение сего положения и причин, необходимых по местным условиям дальнейших мер к желательному соглашению взаимных интересов города Минусинска и поселившихся в пределах земельных владений по числу домохозяев, и к устройству правильных отношений между ними составляет по действующим законам (ст.364 и 380 учр. Мин т.1 ч.2 изд.1892 г.) предмет попечения, по собрании необходимых для того данных, подлежащих административных властей ведомства Министерства Внутренних Дел, каковой предмет по настоящее время не получил надлежащего направления.

 Обращаясь за сим к рассмотрению существа настоящего дела по отношению к 29 лицам, привлеченным к делу в качестве ответчиков, Правительствующий Сенат нашел, что как то установлено показанием допрошенных по настоящему делу в 1889 году свидетелей, владение ответчиков спорною землею уже в 1889 году продолжалось более двух земских давностей, настоящий же иск предъявлен лишь в 1884 году. А потому и так как до 1884 года в течение земской давности не было предъявлено в требуемом законом порядке (прим.1 к ст.1 прилож. К прим. К ст.694 т.Х ч.1 Св. зак. Гражд. Изд. 1887 г.) против ответчиков в настоящем деле надлежащего судебного иска ни со стороны Городского Общественного Управления г.Минусинска, ни со стороны казны, признававшейся до введения в 1875 году в гор. Минусинске городового положения в 1870 году законом (ст.515 и прил. К ней т.Х ч.1) собственницею на спорную в настоящем случае землею, то следует признать, что ответчиками было приобретено на владеемые ими участками усадебной земли право собственности по давности (ст.533, 557, 560, 565 т.Х ч.1) по сим соображениям и принимая во внимание, что ходатайство аппелятора и дополнение дела новыми доказательствами не может подлежать удовлетворению, ибо ссылка на имеющийся в Московской межевой канцелярии документ, удостоверяющий время утверждения планов на гор. Минусинск не может иметь по вопросу о давности владения спорною землею существенного значения, указание же аппелятора на хранящиеся в Минусинском Окружном Суде документы.

 Доказывающие, по мнению поверенного гор. Минусинска, что спорная земля не находилась во владении ответчиков на праве собственности, так как ответчики не могли совершить актов укрепления на эту землю, - равным образом не опровергает факта владения ответчиков землею в виде собственности, то есть самостоятельно и независимо от другого лица, ибо для такого владения вовсе не требуется признания за владельцем права отчуждения имущества, а достаточно предъявления правоспособности, которое и выразилось в возведении построек на занятой земле и не платеже каких-либо оброков или повинностей, Правительствующий Сенат признает заключение Енисейского Губернского Суда об отказе поверенному Минусинской городской Управы в предъявленном к ответчикам по настоящему делу иске, правильным. По сим соображениям Правительствующий Сенат определяет: состоявшееся по этому делу 31 октября 1889 г. решение Енисейского Губернского Суда оставить в силе, аппеляцию же поверенного Минусинской Городской Управы без уважения.

 О чем для объявления тяжущимся сторонам, с взысканием с ответчиков установленного за объявление гербового сбора Енисейскому Губернскому Суду с возвращением двух дел, послать указ, присовокупив в нем, что гербовая за объявление пошлина поверенным Минусинской Городской Управы уплачена, уведомить таковым же Г. Министра Внутренних Дел; означенные два дела при сем препровождаются. Апреля 6 дня 1894 года. Подлинный за надлежащим подписом.

Верность с подлинным свидетельствую. Исп. Об. Секретаря В. Харитонов. Столоначальник Мих. Старов.

 С подлинным верно: Минусинский Полицейский Надзиратель 2 участка Андреев.

 Настоящая копия с подлинным верна и выдана Минусинскому мещанину Лаврентию Попову вследствие личной его просьбы, в том подписом и приложением казенной печати удостоверяю.

 Июня 21 дня 1894 г.

 Минусинский Полицейский Надзиратель

 С подлинным верно

 Поверенный.

* * *

 Вот такой интересный документ, который появился из-под пера столичных российских судебных крючкотворов в 1894 году, то есть еще за три года до рождения самого деда Флегонта и, по всей видимости, хранился в их семейном архиве. Ведь копия с подлинника была сделана «вследствие личной просьбы» Минусинского мещанина Лаврентия Попова, то есть дедушки деда Флегонта.

 Здесь также важны уровень судебного рассмотрения и временные коллизии самого документа. Так, если само дело рассматривалось на уровне Енисейского губернского суда, то апелляционная жалоба Минусинской городской управы на это решение рассматривалась уже на уровне Правительствующего Сената, то есть на самом высоком бюрократическом уровне, в сиятельном Санкт-Петербурге.

 Но вот если приглядеться к датам, то вызывает удивление крайняя медлительность и, прямо скажем, волокита в рассмотрении дела, как самим судом, так и апелляционными инстанциями. Понадобилось целых десять лет (!), чтобы расставить все точки над «i» в вопросе владения землей. Ведь иск был предъявлен еще в 1884 году, решение по нему судом было принято только через пять лет (в 1889 году), и потребовалось дополнительно еще пять лет на рассмотрение в Санкт-Петербурге апелляции и, как результат, оставлении в силе решения суда.

 Сильна наша российская бюрократия, ничего не скажешь! А мы говорим: «Наша родина – революция!». Нет, наша родина – добрая старая, еще дореволюционная, российская бюрократия – неистребимая и непобедимая, насквозь прогнившая и проворовавшаяся. А наша – только подняла это «знамя» из их дряхлеющих рук и пошла с ним дальше, творчески развивая и совершенствуя процесс бюрократического крючкотворства.

 И еще один вывод напрашивается из этого документа. Там, где речь идет о понятии «земская давность», «две земские давности», можно предположить, что под этими понятиями лежат два временных отрезка, которые нас интересуют применительно ко времени пребывания рода Поповых на минусинской земле (и владении ею). В тексте есть две фразы: «…владение ответчиков спорною землею уже в 1889 году продолжалось более двух земских давностей…» и «…и так как до 1884 года в течение земской давности…», то можно с уверенностью предположить, что эта самая «одна земская давность» составляет пять лет, ну а две – соответственно десять лет.

 Таким образом, уже как минимум в 1879 году мои пращуры владели землей под Минусинском, и, значит, я был прав в своих рассуждениях о времени их пребывания здесь в 60-70-х годах XIX столетия.

4.

Важным дополнительным источником сведений о семье деда стал также протокол его допроса от 28 августа 1933 года, проведенного ОГПУ по Западно-Сибирскому краю в г.Новосибирске, в процессе возбужденного против него дела об участии в контрреволюционной организации «Союзтранса».

Этот документ является составной частью большого дела, затребованного мной в августе 2011 года через Хабаровское краевое управление ФСБ и найденного ими в архивах ФСБ Новосибирской области. Я в сентябре 2011 года был приглашен в краевое управление ФСБ, где и ознакомился с материалами дела, по моей просьбе мне были сделаны копии с основных документов дела. Об этих документах, самом процессе и его последствиях я расскажу позже, когда буду вести рассказ о событиях жизни деда в тридцатые годы.

Согласно родословной схеме у Петра Лаврентьевича Попова было шестеро детей: три сына - Петр, Матвей и Флегонт, а также три дочери - Васса Копцева, Сета (Синклития?) Никулина и Варвара Амосова. Дед Флегонт среди них был младшим. В разделе протокола допроса деда, связанном с семейным положением, рукой деда записано: «…брат Петр, 60 лет,.. брат Матвей, 49 лет…». О возрасте сестер: Вассы Копцевой и Синклитии Никулиной - он не упоминает. Таким образом, учитывая, что в момент допроса самому деду было 36 лет, разница в возрасте у них составляла: с братом Матвеем - 13 лет, а с братом Петром - и вовсе 24 года!

Далее - мамины воспоминания:

«…Петр Лаврентьевич и Прасковья Викторовна… это были мои дедушка и бабушка Поповы. Я их совсем не помню, т.к. видела их, будучи совсем маленькой. Количества всех их детей я не знаю… Мой отец был самым младшим и родился в 1897 году (первого января по старому стилю. В.Г.). Ввиду того, что старшие дети в семье стояли уже крепко на ногах и имели какие-то профессии и занятия, а папа был никак не определен, а также то, что семья имела материальную возможность дать младшему сыну образование, было решено учить младшего ребенка в Петербурге, тем более, что он проявлял склонность к математическим наукам.

До определенного возраста дети жили вместе с родителями. Это была крепкая крестьянская семья среднего достатка… Усадьба объединяла разные постройки, находящиеся под одной крышей, учитывая суровый сибирский климат… Моя детская память смутно сохранила воспоминания о такой усадьбе в виде каре. Двор был закрытый со всех сторон. Огороды, видимо, находились за территорией двора.

Мама не любила к ним ездить. Интересы у них были разные. Мама была городской жительницей, а их семью интересовали сельхозпродукты, урожаи и т.д. Еще маму шокировало то, что, имея большое богатое хозяйство, питались они очень скудно. Зачастую на столе стояла общая миска с квасом, луком и хлебом, тогда как погреб был набит крынками со сметаной и маслом. Да и живности был полный двор. По рассказам моего отца, в день его рождения, когда он был еще ребенком, его мать, моя бабушка, надевала на него новую рубаху и вела в церковь причащаться. Ни сладостями, ни подарками этот день не был отмечен. А ведь он был любимым младшим сыном в семье…».

Вот такая, не очень лестная, оценка крестьянской жизни со стороны сугубо городских жителей, коими являлись моя бабушка Галина Андреевна и моя мама. Я согласен с ними. Им крестьянские проблемы понять было нелегко, а сам уклад жизни тоже быт далек от их понимания.

Большую информацию о характере жизни и имущественном достатке семьи Петра Лаврентьевича Попова дают показания деда в протоколе его допроса. В разделе «Имущественное положение (до и после революции) допрашиваемого и его родственников» он записал:

«До 1918 г. у отца, занимавшегося хлебопашеством, было овчинно-шубное производство с наемными рабочими до 20 человек. Было до 10 лошадей, 20 коров, 12 га посева…».

По меркам жизни дореволюционной Сибири и ее старожилов этот достаток был, по всей видимости, обычным, нормальным явлением, где было не натуральное хозяйство, а расширенное производство, с изготовлением продукции не для собственного потребления, а уже на продажу, где не хватало собственных рук, а потому привлекались наемные.

По меркам же Советской власти это было, несомненно, типичное кулацкое хозяйство, да с привлечением батраков, требовавшее не столько порицания, сколь несомненной ликвидации, что, видимо, и было произведено в начале 20-х годов. Ну, а социальное положение самого деда следователи из ОГПУ так политически однозначно и квалифицируют: «сын кулака»!

Конечно, было бы интересно услышать о детстве деда от него самого. Думаю, что для него оно не казалось таким уж суровым. Тем более, что даже по маминым словам, хозяйство у них было крепким, а привычка жить экономно и питаться просто - это аксиома крестьянской жизни вообще, где ведут счет каждой копейке, где детей не балуют разносолами и с детства приучают и к простоте, и к экономии.

Думаю, что и свое детство дед вряд ли считал особо трудным, а себя - чем-то обделенным в нем. Дед говорил, что сибирские крестьяне по своему укладу жизни вообще отличались от крестьян средней полосы России. Наверно на эту разницу свой отпечаток накладывал сам образ жизни, наличие свободной земли, больший интерес к труду и его результатам, более развитое чувство воли, самостоятельности и самодостаточности.

Очень хорошо эту разницу в крестьянской жизни описал в своем романе «Амур-батюшка» известный дальневосточный писатель Николай Павлович Задорнов (отец нынешнего, всем известного юмориста, Михаила Задорнова. Кстати, старшему Задорнову у нас в Хабаровске установлен прекрасный памятник, на набережной Амура). В этом романе он повествует о жизни крестьян-переселенцев в маленькой деревне на диком и необжитом берегу Амура. Там они, перебравшись с великими лишениями из центральной России, в середине 19-го века, в тяжелейших и суровых климатических условиях тайги своим нелегким трудом осваивают дикую природу дальневосточного края.

Но чувствуют они себя здесь по-иному, гордостью и великим спокойствием за результаты своего труда, за свою причастность к великому делу освоения просторов Руси переполняется их душа и сердце. Позволю себе привести несколько выдержек из этого замечательного романа, написанного в тридцатых годах прошлого века.

ПРИЛОЖЕНИЕ № 4.

«…На старом месте жить Егору становилось тесно и трудно. Жизнь менялась, село разрослось, народу стало больше, а земли не хватало. Торгашество разъедало мужиков. Кабаки вырастали по камским селам, как грибы после дождя. У богатых зимами стояли полные амбары хлеба, а беднота протаптывала в снегах черные тропы, бегая с лукошками по соседям… В те времена так случалось, что ни в чем не повинного человека секли время от времени лозами перед всем народом единственно для того, чтобы и ему было неповадно, чтобы и его уравнять со всем драным деревенским людом. Обычай этот долго не переводился на Руси…

…Кузнецовы, так же как и все жители сельца, были до «манифеста» государственными крестьянами. Помещика они и раньше не знали и жили посвободней крепостных. Егор всегда отличал себя от подневольных помещичьих крестьян и гордился этим. Он жил небогато. Да и не мог он разбогатеть. Он работал в своем хозяйстве прилежно, но особенного интереса, пристрастия к этой работе не чувствовал. Жадностью и корыстью он не отличался. Жизнь его кругом стесняла, и его силе негде было разгуляться…

…Между тем за последние годы движение в Сибирь оживилось. Началось это еще до «манифеста», после того, как в народе прошел слух, что открыли реку Амур, которая течет богатым краем, что там хорошая земля, зверя и рыбы великое множество, а населения нет и что туда скоро станут вызывать народ на жительство… Когда стали выкликать охотников на Амур, дело решилось само собой, словно Кузнецовы только этого и ждали…

…Эх, Сибирь, Сибирь!.. Еще и теперь, как вспомнят старики свое переселение, есть им о чем порассказать… Велик путь сибирский - столбовая дорога. Пошагаешь по ней, покуда достигнешь синих гор байкальских, насмотришься людского горя, наготы и босоты, и привольной жизни на богатых заимках, и степных просторов, и диких темных лесов. Попотчует тебя, кто чем может: кто - тумаком по шее, а пьяный встречный озорник из томских ямщиков - бичом, богатый чалдон - сибирскими пельменями, подадут тебе под окном пшеничный калач и лепешки с черемухой.

Приласкают и посмеются над тобой, натерпишься ты голоду и холоду, поплачешь под березой над свежим могильным холмом, поваляешься на телеге в разных болезнях, припалит тебя сибирским морозцем, польет дождем, посушит ветром. Увидишь ты и каторгу, и волю, и горе, и радость, и простой народ, и господ в кандалах, этапных чиновников, скупых казначеев. А более всего наглядишься кривды, и много мимо тебя пройдет разных людей - и плохих, и хороших…».

И вот, наконец, после долгих мытарств, они достигли берегов Амура.

«…Спокойнее всех смотрел на будущее Егор… В это утро, присмотревшись к району высадки и его окрестностям, он решил, что жить тут можно. Сопки, гнилые деревья, топкая земля и буревал не скрыли от него богатства здешнего леса… Земля, родившая буйные травы, чернолесье, ягодники и плодовую дичь, не могла, как ему казалось, не родить хлеба. А чистить эту землю под пашню у него - он знал - хватит силы и решимости… Он шел в Сибирь землю пахать и сеять и без своего хлеба не представлял жизни ни для себя, ни для детей, когда они подрастут… Ему казалось, что чем больше тут положит он сил, чем трудней ему будет, тем лучше будет жить его род, поэтому не жалел он себя. Он желал подать пример и другим людям, как тут можно жить…».

Прошел год.

«…Егор смотрел на двинувшуюся великую реку, и мысли ясные, спокойные приходили ему в голову. Прожит без малого год, самый трудный, первый год, первая злющая, голодная зима. Одним этим половина дела сделана. Выжил человек, вытерпел. Теперь, Егор, приложи руки, и вот она перед тобой, новая жизнь, возьми теперь ее, полей землю потом…

…Покой и радость были на сердце Егора, когда после корчевки сидел он по вечерам у своей бездворовой избы, у костра, а вдали дымилась его пашня и темнел голый лес… «Я поднял эту землю, раскрыл, раздвинул лес, словно вырыл из глуби топей пашню свою». И Егор верил, что не зря душа его радуется после каждого трудового дня… Егор до сих пор немного страшился новой жизни, как она раскрывается, как забирает с толком, охотно всю его силу, как за труд и терпение вознаграждает с лихвой… На старом месте сколько ни трудись - знаешь, сведешь концы с концами, на добрый конец сладишь одежонку и прокормишься.

А тут сама жизнь сильными толчками подает Егора вперед, и он робеет этих толчков, хотя и радуется им и сознает, что сам он этому причина… Здесь и руки становились сильней, голова ясней. Человек не узнавал сам себя, осмеливался говорить прямо и открыто. Он еще помнит старый закон, что нельзя показывать достатка людям и признаваться в удаче, а надо хныкать, жаловаться. А то люди злобятся. Но эти законы становились не нужны. Старый страх не нужен…».

И апофеозом его новой жизни звучат слова и мысли, которые он пытается донести до своей дальней российской родни, в процессе написания письма, над которым трудится вся его семья:

«…Не то хотелось написать ему. Не в том главное, что на Амуре есть зверь и рыба, что земля родит, церковь и мельница построены. Он понимал, что главное не в этом. Ему хотелось бы написать, что живет он тут наново, все создает сам, что это будит в нем небывалую силу, страсть к созиданию, какой в нем никогда прежде не бывало. Он хотел чувство своей радости от новой жизни переслать на родину».

(Николай Задорнов «Амур-батюшка», М., «Терра», 2007 г., стр. 8,9,10,46,223).

* * *

Я думаю, эти строки в полной мере можно отнести не только к переселенцам на Дальний Восток, но и в Сибирь. Эти новые чувства и иное качество жизни в полной мере относились и к пращурам деда, да и к нему самому.

Конечно, в его детстве и отрочестве были и радость, и печаль, и игры с друзьями, и веселье и наказания, и чувство семейного очага, и учеба в школе. Ведь деревня Малая Минуса находится недалеко от Минусинска, а сам город своим притяжением уже предполагает другой уровень мировоззрения и культуры, нежели чисто деревенский. К тому же - и материальный достаток семьи, и склонность деда к математическим наукам, о которых пишет мама, нужно было кому-то и как-то свести воедино. А затем и прийти к осознанию необходимости дать самому младшему в семье не просто возможность научиться читать и писать, что было бы вполне естественным и достаточным для крестьянского труда, да и крестьянского образа мышления.

Нет, не так все просто и приземлено было в этой семье. Ведь пришли же в семье Петра Лаврентьевича Попова к достойной удивления и восхищения мысли дать «младшенькому» достойное образование. Значит отнюдь не только сельхозпродукты и урожаи интересовали их семью, но и нечто другое, более серьезное, глубокое и перспективное. И ведь кто-то не только разглядел в нем задатки будущего интеллекта, но и сумел донести эту мысль до сознания его близких и родных, подвигнув их к мысли - дать ему возможность получить достойное образование, не пожалев для этого денег. Мы, с позиции сегодняшнего дня, как-то упускаем из виду, что такое решение в той крестьянской среде было сродни подвигу и само по себе вызывало глубокое уважение.

Тут напрашивается еще одно предположение: о тех, кто мог подсказать эту светлую мысль родителям деда Флегонта, убедить их в необходимости продолжить его учебу на более высоком уровне. Без сомнения, на общественную и культурную жизнь Енисейской губернии в целом, и Минусинского округа, в частности, в течение длительного времени, накапливая и углубляя ее интеллектуальный потенциал, большое влияние оказывали ссылаемые сюда революционеры - от декабристов и народовольцев до социал-демократов всех направлений и мастей.

Вот только несколько известных фамилий, нашедших свой принудительный временный приют в здешних краях - М.И.Пущин, М.В.Буташевич-Петрашевский, Д.А.Клеменц, А.А.Кропоткин, Е.К.Брешко-Брешковская, В.И.Ленин, Ю.П.Гавен.

(…)

Как видим, среди прочих, одним из важных революционеров, которые оставили свой след в Минусинском округе, являлся «Великий вождь Октябрьской революции». А период его пребывания в Шушенском практически полностью совпадает по времени с появлением на свет героя нашего повествования.

Нет, конечно, не сами перечисленные «возмутители российских умов» подвигли моих пращуров на продолжение учебы моего деда. Но они не могли не заложить в среде местных аборигенов глубокие корни идей просвещения населения, развития общественной мысли, защиты собственных прав, научного подхода к ведению сельского хозяйства, народным промыслам, развитию предпринимательства, оказали благотворное влияние на создание местной интеллигенции.

А уже вот эти продолжатели их великих мыслей и практических дел и могли стать той благотворной тяжестью на чаше весов, побудившей моих пращуров к решению дальнейшей судьбы моего деда. В подтверждение своих предположений хочу добавить и то, что наверняка именно эти люди настояли на дальнейшей учебе деда Флегонта не в Красноярске, Иркутске или Новониколаевске, и даже не в Москве, а именно в столице Государства Российского - в сиятельном Санкт-Петербурге.

Виталий Голышев,

писатель, публицист

г. Хабаровск