В большевицком кабаре

Читают новые «артисты»

Бездарный миф про город–сад,

Что сотворили коммунисты

Еще столетие назад,

Читают грубо и нелепо,

Животной злобы не тая.

О, мифология совдепа,

Ты, как гремучая змея,

Из века в век кого–то жалишь,

Полуиздохшая уже,

И возрождаешься, едва лишь

Страну тряхнет на вираже.

Грозит вселенским балаганом

Неосоветское дитя.

А следом барышня с наганом

Идет, кожаночкой блестя.

Вот–вот от крови станет липко,

Еще немного и – бабах!

Дрожит змеиная улыбка

На пухлых девичьих губах.

Перегорая от усердья,

Ликуют слуги сатаны.

Но есть и образ милосердья

Есть лик потерянной страны!

На нас глядят со старых фото –

Былой народ,

Былая знать,

Как–будто ждут от нас чего–то,

Но... мы не можем осознать.

Нечистая сила

Ухмыляется бес и бормочет в ночи:

Ты, как хочешь, но выбор таков, –

Коль не ляжешь под пресс, поведут палачи

По дороге в страну дураков.

Все свершится в момент, будто в страшном кино,

Правды глас – вроде жидких белил.

Ну, а ваш президент мною куплен давно,

Я бессмертье ему посулил.

Так к чему я клоню? Этот мир обречен,

Заключенный в греховной броне,

А такую броню не проломишь мечом,

Не сорвешь, не расплавишь в огне.

Лишь молитвы да книги страшны для нее,

Да не чтут их никто и нигде,

И безверья вериги гнетут бытие

Позабывших о Божьем суде.

Я и бог, я и царь, я – судьбы колесо,

Вот – копыта и хвост под ногой.

– Кто ты, мерзкая тварь?! – Джугашвили Сосо!

Что, савсэм нэ узнал, дарагой?

Вижу: трубка, усы, золотая звезда,

Серый френч, как от крови, сырой.

…Бьют стенные часы. – Черт возьми, господа,

Ведь приснится ж такое порой!

Памятники Сталину

И снова те, на коих нет креста –

И молодые, и в годах –

Возводят статуи антихриста

В старинных русских городах.

И снова облик человеческий

Сам Люцифер меняет тьмой,

Из преисподней в край отеческий

Вползая красною чумой.

На дно влечет любая улица,

Где воплощенным сатаной

Усатый горец злобно щурится,

Цепляет хваткою стальной.

И снова – в прах страна и нация:

Под предводительством его

Повторная советизация

Жить не оставит никого...

Ресоветизация

В душе пустой, в сознанье оголтелом

Советчину ничем не утолить:

И век спустя, она прельщает телом

Любителей отнять и поделить.

Как будто эротическим экстазом

Охвачена протестная среда:

– Вернем назад,

– орет кипящий разум, –

Мир общих благ и честного труда!

Когда–нибудь из тайных кабинетов

Под жадный гомон и мятежный вой

Повторная Республика Советов

Ворвется к нам красоткой роковой,

Чтоб, покоряясь злобе и обидам,

В слепой провал, в бездонное зеро

Вести людей, за вожделенным видом

Скрывая сатанинское нутро.

Испанская война

Ну, что ходить вокруг да около, –

Там, в глубине былых годов,

Бомбили сталинские соколы

Дома испанских городов.

Не новоявленные цезари –

Нероны марксовых арен

Пытали, вешали и резали,

И распинали взятых в плен.

Война в Европе не потеха ли?

Туда, где свет опять зардел,

Вояки красные поехали

И мастера заплечных дел.

А все ж Господня резолюция

Легла на стонущий Мадрид:

Пока жива контрреволюция,

Страна и в пекле не горит!

Троцкисты, сталинцы и ленинцы,

К чему теперь лукавый вой?

Для вас Испания – поленница,

Чтоб вспыхнул пламень мировой,

Для вас Россия – бочка с порохом,

И ящик с минами – Китай,

По всей планете смертным ворохом

Темнеют жертвы лютых стай.

Но племя хищное, бесплодное

И псевдонимы–имена

Смела в Испании народная –

Всегда священная – война.

Так за реванш, за очищение,

За терн на лезвии стальном!

Нет красной нечисти прощения

Ни в этом мире, ни в ином.

Дедов брат

 О войне и о прошлом я маленьким разное слышал,

Кое–что и сейчас, будет случай, смогу повторить.

Дедов брат в окруженье под Вязьмой попал и не вышел,

Оказался в плену... Ну, а далее, что говорить...

Лагерь был на норвежской земле. Повезло же, однако!

Не Дахау, конечно, но тоже хорошего – ноль.

Из рассказов я помню – промерзлые стены барака

Да голодных людей, в чьих глазах постоянная боль,

И соседнюю зону, где пленными были французы,

Англичане и даже какие–то негры из США.

Они русским бросали то хлеб, то брикет кукурузы,

Словом, пищей делились. И ныла в обиде душа

От сознанья того, что ты русский, а значит, не можешь

Даже с негром сравниться, и выход один – умирай.

Не поможет Россия, и ты ей ничем не поможешь:

Там, на месте России, теперь лишь совдеповский рай.

В 45–м свобода пришла – для немногих, кто выжил.

Предлагали остаться в Норвегии. – К черту! Домой!!

Ну, а дома – из лагеря в лагерь, ведь зоны – они же

Тут и там возводились коричнево–красной чумой.

Я у дядьки спросил как–то раз: – Где же было страшнее?

Он не скоро ответил, молчал, будто глядя назад,

А потом произнес: – Понимаешь... тут было... больнее.

И рукою махнул, отводя затуманенный взгляд.

Дедов брат после сталинской зоны остался калекой,

Выжил чудом каким–то, вернувшись к семье без ноги.

Этот краткий рассказ – мелкий штрих на полотнище века,

Незаметная льдинка в метелях житейской пурги.

Тут бы можно закончить продуманной режущей фразой,

Заклеймив в сотый раз палачей из партийных верхов.

Только... он, дедов брат, про «верхи» и не вспомнил ни разу,

Он наверх не глядел, он из лагерных был мужиков.

* Все, рассказанное в стихах, не выдумка, это – подлинная хроника жизни моего дяди, Сергея Петровича Кузнецова.

***

Нам давно уж пора быть честнее, считая за благо,

Что железной волною не рвется покров тишины.

Тот погиб у Днепра, тот – у Шпрее при штурме Рейхстага,

Став великой ценою, положенной в жерло войны.

Прежних цен эмпирей – это лозунгов наших основа.

Но убитых не ждут, – нет ни жен, ни детей, ни отцов...

И вождей–упырей прославляем мы снова и снова,

А они все ведут за собою живых мертвецов.

Новым «правым» и «левым» года, как блестящие бусы,

И совсем невдомек, что кричат из летейской тени

Те, кто пал подо Ржевом, под Вязьмой, под Старою Русой,

Кто на Пулковских лег или умер в блокадные дни.

Люди власти едва ли у прошлого будут учиться,

Людям власти ни к месту былого ужасный пример:

За ценой не стояли, не станут и впредь мелочиться,

Ни Берлину, ни Бресту не вытравить красных химер.

Им не жалко цены, уплати, и геройствуй спокойно,

Пусть урезана треть от Империи прежних веков,

А на теле страны, словно язвы, локальные войны

Продолжают гореть и сжигают людей–мотыльков.

...Время в общем провале смешало военных и штатских,

И немецкие танки и русскую ненависть там,

Где на фронт отбывали мальчишки в шинелях солдатских,

Где «Прощанье славянки» рыдало вослед поездам.

Б.А.Алмазову

Народы, уничтоженные начисто,

Как города, что брошены на дно.

Я не казак, но я люблю казачество –

То, прежнее, погибшее давно.

Пусть ленинцы, по–новому рожденные,

Сплетают сеть из новых паутин.

Для них герои – Фрунзе и Буденные,

А для меня – Шкуро и Каледин!

Им – красный флаг и лютое палачество,

Мне – Белый Дон и атаман Краснов!

Я не казак, но я люблю казачество,

И в душах не предавшее основ

Того, что было и того, что сбудется

Когда–нибудь – я верю – на Земле:

Кровавый молох навсегда осудится,

Воскреснет честь, убитая в петле.

Дмитрий Кузнецов,

поэт, журналист, член Попечительского совета РПО им. Императора Александра III

(г. Калуга)