Земля Псковская

Игорю Григорьеву

Бежит дорога вверх и вниз,

Стремится в небо без оглядки -

Туда, где синеглазый сфинкс

Силен загадывать загадки.

Расплескивая гул в полях

Грозы, аукавшейся в чаще,

Возносит Псковская земля

Озер дымящиеся чаши.

И открывает беглый взгляд

На повороте тропки торной,

Как в небе тонущий закат

Всплывает в глубине озерной.

На ледниковом валуне,

Взрастившем вековой лишайник,

Не разгадать сидящей мне

Бескрайней и бездонной тайны.

И лучше уж сейчас и здесь

Покой сомненьем не разрушив,

Принять ее такой как есть

В распахнутую настежь душу.

Принять, что не вольна помочь

Тоске небесно-синих вспышек

В оконцах брошенных домов

С травой, растущею на крышах.

Волны озерной шаткий бег

Встречать, пока не укачает,

А вместо сизых голубей

Кормить черноголовых чаек.

И переслушивать стократ

Лады завравшейся кукушки,

Как двести лет тому назад

В Михайловском их слушал Пушкин.

Там, где речные рукава

Закатаны наполовину,

Перетекает синева

В бескрайние поля люпинов.

При повороте головы

У местных ослепляют блики

Осколков этой синевы

В глазах - от мала до велика.

Отдаленному пению севера...

Отдаленному пению севера

Заторможенный утренник внемлет,

Слабый луч осязает рассеянно

До весны присмиревшую землю,

И лежит она с миною кислою...

То ли пасмурен, то ли задумчив

Небосвод собирается с мыслями,

Заплетая косматые тучи.

Будто он вспоминает усиленно

О какой-то серьезной утрате,

Наблюдая, как треплется, вылиняв,

Поздней осени нищее платье.

Я сегодня проснулась болезненной,

Не в себе, как и эта природа,

Ощущая лопатками лезвие

Бритвы этого времени года.

Режет холодом впадины щек она

В те минуты, когда через силу

Выползаю из дымного кокона

Поэтессы личинкой бескрылой.

Но не надо являться провидицей,

Чтобы чувствовать, стоя на горке:

Далеко и насквозь стало видеться,

И дышать - обжигающе-горько.

Ландышу

Сырой овраг сухим дождем

Росистых ландышей унизан.

Борис Пастернак

Пугливо выбираясь из

Подземной луковички-кельи,

Ты разворачиваешь лист

Воронкой в ближнем надземелье.

Поклонам веря и слезам

Березы, ростовщицы прыткой,

Ты по калибру нанизал

Жемчужины на тонкой нитке -

Как будто гений бытия

Тряхнул шампанское с ухмылкой,

И пены брызнула струя

Из горла колотой бутылки.

Весь разгулявшийся ландшафт

И небо в рубище заката

С тобой испив на брудершафт,

Пьяны от этих ароматов.

И в честь твою грохочет гимн,

Сорвав кулису темных кружев,

Душа срывается за ним

И рвется музыкой наружу.

Счастливый исполнитель - гром

Внимает, замерев в поклоне,

Как рукоплещут под дождем

Твои широкие ладони.

Побег

Я из квартиры выйду вон,

Пройду тихонечко дворами,

Пусть надорвется телефон,

Я от него укроюсь в храме.

Спасусь от будничных забот,

Житейского непостоянства

В краю, где время не течет,

И где не значимо пространство.

Здесь на амвоне древний след,

И Слово царствует Младенцем

Все так же, словно на земле -

Лишь пастухи и земледельцы.

И это общество - по мне.

Подобно предкам, род от рода,

Я стану камешком в стене,

Поднявшей к небу эти своды.

Мартовский бестселлер

Обрушив на голову высь

С капелями хворобными,

Такие крылья пронеслись,

Что все поджилки дрогнули!

Тимпан у каждого в груди

А хвост - похлеще веера:

Грачи взялись за перья - жди

Весеннего бестселлера!

Спиралью - вверх! - и камнем - ниц! -

И все карнизы каркают!

Какое хлопанье страниц

В библиотеке парковой!

Да что там парки - вся земля

В сотворчестве с пернатыми,

Перекликаются поля

Их фразами крылатыми:

«Дыр-ря-вым кор-раблем на мель

Кор-рма зимы поса-ажена!

Как кра-а-аденая кар-рамель

Запр-рятан фир-рн в овр-ражинах!»

Все с глузда стронула весна:

Струится речь нетрезвая,

Тропа - и та наводнена

И чертами, и резами.

Спаленных рукописей прах,

Водою талой движимый,

Бурлит в канавах и умах

Сезонным чернокнижием.

Соловушка

протодиакону Николаю Филатову. (Исх. 3.2)

Близится пора, но не слышно птицы,

У которой в горле - живой кристалл,

По лихим ветрам, по глухим границам

Заплутал мой лапушка, заплутал.

В полнолунье даль окликает дали,

А за тою далью - еще одна...

До рассветных сумерек так и давит

Эта вопиющая тишина.

Из великой жалости, не иначе,

К нам Господь соловушку подослал -

Разум замолчит, а душа заплачет,

Даже если тернием поросла.

Как и почему заставляет плакать

До надрыва, до колотья в груди

Перьевой комок с прутиками лапок,

Что в упор с налета не разглядишь?

Видно, с этим тивканьем и доныне

Память родовая еще сильна,

Как смолкал пра-пра..., уронив дубину,

Позабыв преследовать кабана.

По Великой, Малой и нежно-Белой

От росы черемуховой Руси

Соловьиный лад ручейком-пострелом

Прожурчит-проплещет-проголосит.

Заклинаю мглу с полосой рассветной:

Зазвучи, соловушка, зазвучи!

И неопалимые эти ветви

Воспалят претрепетные лучи.

Вот он, прилетел! Наблюдаю в щелку:

Отдышался маленький Златоуст,

Запрокинул клюв, засвистал-защелкал...

И воспламенился терновый куст!

За всех, не посмевших прийти и увидеть...

Сначала висела слепящая зга,

И холод кадил еще праздные ясли,

И все светляки в утомленьи погасли,

Замедлив круженье в метельных кругах...

Трубя о почти завершенном пути,

Гремя грозовым наползающим фронтом,

Заревом и заревом за горизонтом

Возникло и стало тревожно расти.

И вот развалилось зубчатой стеной:

Огонь ли разбужен, на палке фонарь ли,

Верблюды и всадники в масках из марли,

Делящие стужи напор жестяной.

Не вытащив звеньев из цепи минут -

Из крестного хода в конец от начала, -

Судьба их на новое царство венчала

У райского входа в овечий закут.

Приблизились дальние эти цари

В покое смиренной гордыни безмерной

И кротко вошли поклониться пещерной

Звезде, что сияла не вне, а внутри.

Здесь каждый был встречен особым лучом.

Он в сене лежал, на ребенка похожий,

Мерцая цыплячьей светящейся кожей

Под иродовым занесенным мечом.

И ужас алмазный проснулся в гостях,

Смутились умы: «Неужели?! Ужели?!»

Тянулись на цыпочках пальмы как ели,

Стеклянные финики грея в горстях.

Что Богу убогие эти дары

Земных звездоходцев - и миро в сосуде,

И пыльный ковчег на усталом верблюде,

Когда в этот миг на соломенном блюде

Горящее сердце Он людям открыл?

И каждый отныне цеплялся за жизнь,

И каждый желал наглядеться без меры,

В уверенность прянув из подвига веры,

В разверстое таинство пальцы вложив.

Взметнулся хорал тишину полоснуть

Известием о новорожденном Боге,

И не было миру обратной дороги,

Но искрами в космос намеченный путь.

Виктория Бурцева,

поэт

(г. Москва)