***

Карпо судили в Ростове-на-Дону. Получил он четыре года ссылки.

На этапе, Карпо помогал человеку, с виду городскому, тщедушному и больному. Звали его Марк, по фамилии Исаевич. В конце пути, тот пообещал выхлопотать Карпо перевод к политическим. Там и режим, свободный и кормежка получше.

Долгие, зимнее вечера, Курилов слушал споры этих людей о какой-то революции, понять не мог, чего им собственно надо. Одни кричали пора поднимать народ на эту самую революцию, другие кричали рано. Один из тех, что кричал рано, вдруг обратился к Карпо:

-Карп Николаевич, скажи, что ты думаешь о революции? - Карпо онемел от такого обращения. Так называли его только в суде, когда объявляли приговор.- Ну что же вы молчите, скажите, что обо всем этом думаете?

-Из всех ваших разговоров, я понял одно, что богатеев, за их жадность и подлость, надо давить, как клопов. Это мне по сердцу. А когда? Чем быстрее, тем лучше!

Ответ Карпо вызвал еще более ожесточенный спор.

-Это дорога к бандитизму и ничего общего с революцией не имеет. Надо сначала научить массы революции, а уж затем….

-Ждать нельзя! Пока народ не доволен. В противном случае….

Дискуссия продолжалась до утра, но никто отступать не собирался. Из всего разговора Карпо понравилось то, что в нем заметили человека и назвали по отчеству. Одно то, что обе стороны согласны давить богатеев, ему было по душе. Сколько раз он представлял, как приедет домой и….

Его все чаще привлекали к разговору, интересуясь жизнью простых крестьян и их отношение к мироедам-помещикам. Чтобы больше понимать в этих мудреных разговорах, он попросил Исаевича ответить на волнующие его вопросы.

-Скажи, что будет с крестьянами после революции?

-Отнимем у помещиков землю и раздадим таким как ты.

-А, что же я буду делать с землей, если у меня нет ни быков, ни лошади, да ничего нет?!

-Новая власть будет заботится о самом бедном человеке, ведь эта власть будет вашей. Выберете совет из бедноты и делите все по совести.

-Как это по совести? Каждый захочет оторвать кусок пожирнее, потом еще и еще. Станет опять мироедом.

-Чтобы не воровал, мы его к стенке поставим.

-Все равно не понятно. Люди ведь все разные.

Один больной, второй дурной, третий пьяница или лодырь. Как с ними быть? Тоже к стенке?

-Больным помогать, остальных перевоспитаем железной революционной рукой.

-А землей как?

-Я же сказал, отнимем у помещика-мироеда и раздадим бедноте.

-Это я понял, но земли, то разные бывают. Одна родит, другая только обещает. Скандал намечается.

-Этот вопрос мы еще не рассматривали, но думаю, что если мы власть на местах отдадим бедноте, то вам виднее как разделить землю.

***

Полина, на первых порах, держалась в стороне от дел, не связанных с домашними заботами. Тесть постепенно вводил в курс дела Андрея, но от этой затеи ничего не получилось.

Отец дважды посылал заключить договора, оба оказались невыгодными. Сабитов ругался, а Андрей все больше замыкался в себе, большую часть времени проводил у Полины. Он рассказывал ей, как он старался, а отец им не доволен.

-Я ничего не поняла, расскажи подробнее.

-Я все дела как он велел. - Андрей, во всех тонкостях, донес до нее суть дела.

-У тебя не хватило терпения торговаться, ты всегда жил в достатке, не знаешь, что всегда надо экономить.

-Как экономить? Если везде конкуренты.

-Так может, кого задобрить надо.

-Не по душе мне все это. Не мое.

С того времени, Андрей стал приходить к ней за советом.

Шло время, Полина прекрасно стала ориентироваться в делах, связанных с покупкой скота, его забоем и продажей. Дела, по ее мнению, шли все хуже.

Однажды к ним пришел человек, попросить взаймы денег, чтобы купить косилку. Не хватило ему немного средств, но Сабитов ему отказал. Еще долго ворчал, что ходят тут разные, всякие….

Полина робко спросила тестя:

-Папа, почему вы не дали этому человеку денег?

-А почему ты этим интересуешься? – ответил он, с хитрым видом, вопросом на вопрос.

-Так из этого можно иметь выгоду.

-Получать с них проценты? А если не отдадут? Пропали мои денежки. Знаю, я их!

-Так денежки можно давать по-разному.

-Как, например?

-К моему отцу приезжал его сослуживец, разбогател, звал к себе. Не решился отец, оторваться от земли! Боязно ему стало. Его друг покупал на заводе косилки, веялки и еще чего-то там, продавал. Но деньги разрешал платить частями, но по немного большей цене. Помогите этому человеку купить косилку частями.

-А если не отдаст?

-Тогда косилку заберем назад по договору и продадим еще раз.

С тех пор Полинам помогала тестю и скоро во многом заменяла его. «Не ошиблась моя жена! Молодец, девка! Но Андрея она почти не замечает. Пора бы и внучка нам родить», - со смешанным чувством удовлетворения и досады, думал Сабитов.

Андрей не завидовал, как мог, помогал, но ему все меньше оставалось дел. Женой Полина была хорошей, но не находилось у нее для мужа ласки, будто соприкасались две бесчувственных веялки, попыхтели и разошлись. Полину беспокоило то, что ни от Карпо, ни от Андрея, она не понесла материнского бремени. Стала подумывать сходить к врачам, но времени об этом думать оставалось все меньше.

***

Деревня, где проживали ссыльные, насчитывала несколько десятков дворов. Многие из них переселились к своим зазнобам и даже забыли о революции, не спешили приходить на дискуссии.

Карпо завозил дрова, пилил, рубил, но однажды почувствовал, что ему мешают. Он огляделся, но все было привычно. Только через несколько минут, он заметил, что за ним наблюдают две девушки. Поняв, что они раскрыты, со смехом убежали. На следующий день все повторилось.

Заинтригованный Карпо устроил на девушек засаду, но она оказалась неудачной. Никто не пришел. Это только добавило и подогрело интерес. Он повторил попытку и в его «сети» попалась девушка небольшого роста, кудрявая, сероглазая красавица. Краснея, она назвала себя Юлей:

-Я здесь живу неподалеку, – почти прошептала она.

Встречи повторились, она смотрела на Карпо пушистыми ресницами, говорила с ударением на «О», что его очень забавляло.

-Когда зовешь меня, ты окаешь, будто все время удивляешься.

-А ты, а ты, вообще говоришь неправильно,– со счастливым смехом укоряла она,- неправильно!

-У нас не говорят, а балакают.

Карп, теперь его так все называли друзья, становился в такие минуты, чуть грустным. Он скучал по широким степным просторам, по селу под соломенными крышами, по южному солнцу и речке, которой можно доверить все. Рассказывал Юле, что на его родине нет леса, он не сдавливает душу. Там простор. Он обещал, что когда они передут туда жить, то подарит ей все полевые цветы.

-Ты представить не можешь, сколько и какие цветы там растут, в степи, на них можно любоваться часами.

-У нас тоже есть цветы, можешь подарить, и здесь,- в голосе игривая обида и нескрываемое желание взять из рук Карпа, букет.

-У вас, разве это цветы, из них метла можно делать, – Карп полушутя, полусерьезно махнул рукой. Но на следующий день он принес букет и застенчиво сунул ей в руки.

 -Я никогда не дарил цветов, не умею это делать.

Юля порывисто обняла его и потянула его к себе домой.

Свадьбу не играли, венчания тоже не было, ехать в город арестантам запрещалось. Через год, родился сын Михаил, потом дочь Фрося.

Полину он не простил, в нем бушевала обида, за ее предательство ненавидел всей душой. Дядя, в письмах, отписал ему, что она командует всем, больше Сабитова.

-Захотелось богатства, придет скоро вам всем конец. За все посчитаемся.- Карпо сжимал кулак, ненависть и обида приводили его в ярость.

 После писем с родины, он все прилежнее старался вникнуть в споры новых друзей, читал книги и дивился, как огромен мир и как он несправедлив: «Везде гнет, несладко ни рабочему, ни крестьянину. - Это надо менять!- твердо решил он.

Карп Николаевич Курилов, вполне сознательно, вступил в партию РСДРП, хотя его крестьянский ум подсказывал, что не все гладко у большевиков. Нужна очень большая сила, чтобы оторвать мужика от земли. Не обманут ли? Не пойдет, пуповиной приросший к земле, мужик за большевиками. Его старшие товарищи убеждали его, что все можно решить в процессе развития революции, для этого необходимо создать сеть большевистских ячеек на селе, чтобы вести разъяснительную работу. Главное, обещать отдать землю в руки крестьян.

***

Близился день освобождения. В письме дяде Трофиму, спросил о своем доме. Ответ он читал вслух, жадно впитывая слова, написанные корявым неграмотным почерком, несколько раз перечитывал некоторые слова, чтобы понять их смысл.

«Здравствуй, Карпо. Во-первых, строках моего письма сообщаю, что мы живы и здоровы, чего и вам желаем. Обрадовались, что у тебя родилась дочь. Соскучились мы по тебе, да и без твоей помощи трудновато. Зять, мой Иван Таманский помогает, но все норовит забрать себе. Мы с Тосей не возражаем, сколько нам надо, чтобы жить в скоромности? Не журись, дом, в котором они живут по твоему разрешению, освободим по приезду твоей семьи.

Бог, а может черти прибрали Григория Сабитова. Жена его ушла в монастырь, отмаливать грехи мужа. Только, Бог его может и простит, а люди никогда. Теперь всем заправляет Полина. Бает народ, что она стала богаче Григория, тестя своего. Шкуродерни работают, дают небывалый доход, народ со всей округи гонит ей скот. Дает в долг деньги для покупок разных. Если кто не может отдать деньги в срок, забирает покупку назад. Еще никого не простила. Андрей у нее на побегушках. Как напьется, жалуется, что Бог не дает им дитя. Люди стали жить лучше. Многие радуются новым машинам разным. Мы тоже с зятем, собираемся купить у нее в косилку. Платить думаем частями деньгами или зерном. Бычки подросли, есть чем таскать косилку. Трудно мне уже махать косой.

Игнат повесился не смог смотреть в глаза людям. Все думали, что он прижимистый и бессовестный, а видишь, как повернулось. Жена его Евдокия первый помощник Полины. Требует возвращать долги больше, чем сама Полина. Бывших подружек не замечает.

Передают тебе привет дочь моя Ольга да Танька-Брехло, зовут ее теперь Тарасовна. Она говорит, что если бы ты женился на Полине, то маялся бы всю жизнь. Отпиши ей в следующем письме несколько слов, передай поклон, рада будут.

Степаныч, наш староста, недавно помер. Царство ему небесное! Хороший был человек.

Больше новостей нет. Мы с Тосей желаем вам здоровья и скорого возвращения. Бают люди, что война скоро будет. Защити и не приведи Господь. За могилкой твоей матери мы ухаживаем.

Тося плачет, соскучилась по тебе. Как пирожки печет, вспоминает тебя. Плачет и говорит: «Любит Карпо мои пирожки. Как придет, напеку целую гору. Изголодался там в неволе».

На том заканчиваю. До свиданья. С пожеланиями, твой дядя Трофим и моя жена Тося.

-Полина, - в задумчивости проговорил он, - никого не пожалела ни отца, ни меня, ни людей. Ну, ничего поквитаемся.

Юля сидела рядом и без тревоги слушала письмо, но когда она увидела лицо Карпа, в ее сердце кольнула ревность.

-Ты ее любил?

Карп не услышал вопроса, он думал о своем. Не дождавшись ответа, она ушла к детям. Первые слезы, при их совместной жизни, приняла подушка.

Карп очнулся от дум, пришел к ней, чтобы убедить ее, что она самая лучшая во всем мире. Никто ему больше не нужен, а то, что было, быльем, поросло и никогда больше не вернется…. Его ласки в ночи загасили тревогу в ее невинном сердце.

***

Через два дня Карп Николаевич может отправляться домой в родные степи. Странное чувство охватило его. Радость смешалась с тревогой, а где-то в самом затаенном углу его души шевельнулась она, Полина. Он попытался залить ее недавней ненавистью, но оказалось, что в запасниках, ненависти вовсе нет. Нет он не стремился к ней, уже не испытывал того давнего чувства любви и трепета, он просто боялся неминуемой встречи. Юлия просила его остаться или уехать в другое место, но Карп упрямо тянул ее на родину. Она успокаивала себя тем, что у них двое детей, но боялась перемен, она боялась, что вспыхнет любовь Карпа к Полине.

Нашлась еще одна причина, по которой Карп должен вернуться домой. Партия считала, что в данном районе, слабо развита их деятельность.

-Карп Николаевич, мы надеемся, что ты станешь настоящим бойцом революции, вернешься домой, войдешь в курс дела и со временем возглавишь партийные ячейку станции Торговой. Ты человек там свой, а потому со знанием дела, начнешь разъяснительную работу в селах. Там у нас и «конь не валялся»,- Исаевич крепко пожал руку своему ученику и любимцу, - много ты слышал мнений, но помни одно. Если мы сделаем революцию для людей, у нас все получиться, если поднимем людей, ради самой революции, мы зальем Россию кровью. Может еще придется свидеться?! В добрый путь!

***

Станция Торговая встретила молодую семью Куриловых хмурым осенним небом, паровозными гудками, запахом креозота, да дымом проходящих паровозов. Люди спешили по своим неотложным делам. Карп жадно всматривался в лица прохожих с надеждой встретить знакомого человека. К ним подошел человек в промасленной одежде и вежливо спросил:

-Вы Курилов?

-Да, я Курилов Карп Николаевич. Исаевич просил передать поклон.

-Спасибо, но я не знаю его,- после такого ответа, Карп протянул руку новому товарищу.

Поселилась семья, недавнего ссыльного, на незаметном переулке, вблизи железнодорожных путей. По ночам дети, просыпаясь, испуганно искали мать, когда проезжающие паровозы подавали, тревожные гудки.

Карпа устроили в паровозное депо учеником, но промасленная телогрейка, которую он теперь носил, да запах пропитанных креозотом шпал, угнетали его. Душа, привыкшая к простору, рвалась и летела туда, где дышалось легко и привольно, где когда-то его ласкала река, а люди с открытой душой, при встрече улыбались.

На Покров Святой Богородицы, наняв извозчика, он с женой и детьми подъезжал к селу. Карп старался казаться спокойным, его волнение выдавали частые взоры на дорогу, которая неспешно уходила под ноги лошадям.

А когда с пригорка показалось село, он встал на пролетке во весь рост, долго не мигая, смотрел на дорогие сердцу соломенные крыши да курчавые дымы, которые, клубясь, исчезали в осеннем небе.

Весть о приезде Карпо рванулась и понеслась по селу, сметая с дороги другие важные и неважные новости.

Дядя Трофим радостно обнял племянника.

-Здравствуй, племяш, ты мне как родимый сынок. Покажись! Покажись! Орел! Возмужал, на отца очень похож! Карпо освободившись из объятий дяди Трофима, повернулся, чтобы представить жену и детей. Тетя Тося, со слезами на глазах, обнимала малышей, чуть растерявшихся в незнакомой обстановке. Она, все чаще переходила, смешивая слова на балакающее, местное наречие:

 -Яки же вы гарни, та красыви! Хлопчик на батьку похож, а оцей ангелочек на маму, – указала она на девочку,- хто мне скаже, як их звать?

Мальчик, не понимая, что от него хотят, сопел, смотрел на родителей и молчал.

- Та, не бийся меня, я тетка добра и гостинец, зараз побижу, куплю. Скажи, як тебя звать? – продолжала пытать мальчика Тося.

-Миша.

-От, хороший хлопчик и дивчина гарна, - засуетилась Тося, собираясь в лавку за гостинцем.

 Карпо и Юля пытались остановить ее, но дядя Трофим поощрил жену взглядом и словом:

-Иди, Тося, да не сцепись болтовней с бабами. Сейчас расспрашивать тебя захотят все. Иди скорее, мы ждем. На слове ждем, он сделал ударение. Карпо, разгадав тайный замысел дяди, сказал.

-Не беспокойтесь, я привез с собой.

-Нет! Нет! То твое, а это наше! Даст Бог, одолеем.

Пока тетя бегала в лавку, пришли дочь Трофима и ее муж, молчаливый чуть угрюмый человек с карими, почти неподвижными глазами. Карпо знал его, но не дружил, по причине того, что жили они на разных крайках, которые нередко враждовали между собой.

Сели за стол торжественно. Дядя откупорил «монопольку», разлил содержимое по кружкам и взял слово:

-Сегодня у нас праздник великий, Карпо вернулся из незаслуженной ссылки. Слава Богу, живой и здоровый, с красавицей женой, и детками - ангелочками. Пусть семья его будет крепкой, любовь нерушимой. Здоровья всем!

Дружно выпили, закусили и наполнили стопки еще. Карпо встал со своего стула, его глаза стали влажными, тост получился взволнованным.

-Я не знаю, что сказать. Радость выбила из моей головы все слова. Я просто рад, что вернулся, что нахожусь среди Вас.

 Помолчал, будто наткнулся на непреодолимое препятствие, тихо сказал:

 –Жаль, мамы с нами нет. Царство ей небесное!

Тося, скомкав передник, поднесла его к глазам. Выпили, молча, не чокаясь, присели, молча, закусывали. Дверь открылась рывком, Танька – Брехло ворвалась в хату. После того, как остановила свадебный поезд и прокляла семью Сабитовых, она изменилась, не мелась по дворам с очередной вестью, а тихими вечерами сидела с подружками на завалинке у дома и после пересудов слухов и новостей, распевала песни.

-Господи!- возопила она, – Божечки, ж ты мий! Вернувся!

Карпо встал ей навстречу и терпеливо ждал, пока она прекратит плакать на его груди.

-Сидай, Тарасовна, за стол, мы всегда тебе рады, – пригласила соседку Тося.

-Спасибочко! - не унималась Тарасовна. - Хочу выпить за Карпо! Глядить! Яка красыва у его жинка, а сам якый молодец. Не хворайте и не журитесь николы. Совет Вам, да любовь. Спасибочко тоби, Карпо, шо не забув баламутную Таньку - Брехло, переказував мини поклоны.

Она долила в свою кружку еще водки и залпом выпила.

-Це шоб счастье було повным.

-Ой, Тарасовна, запьянеешь!

-Ничого, хата моя блызенько,- едва закусив горечь водки, она торопливо, будто боялась, что ей не дадут сказать, продолжила, - оце, я думаю, нехай Карпо буде жить с семьей у мене. Так хочется шоб и по моей хати бигалы диты. Хату здорову мий муженек зробыв, думалы, шо дитей буде богато, да война проклята все забрала, зараз хожу по кимнатям як бирючка. Може, я хоть на старости лет покохаю дитей, та послухаю як воны лапочут.

Глаза ее смотрели огоньками надежды, надежды на маленькое счастье, на то, что с ней будут, если неродные, то очень близкие люди. Тарасовна всем телом подалась вперед, затихла в томительном ожидании.

Карпо смотрел в эти глаза и чувствовал в этом взгляде, что-то объединяющее их. И вдруг понял: «Мы одиноки, каждый по-своему. Она здесь, в своем доме, а мы вдали от села».

Когда Тарасовна узнала, что их семья поселилась на станции Торговой и не собирается переезжать в село, хотела сказать что-то протестующее, но, поняв, что ничего не изменить, вдруг сгорбилась, стала меньше ростом, заплакала и засобиралась домой.

На кладбище пришли всей семьей. Тарасовна шла впереди, указывая дорогу к могиле.

Карпо опустился на колени перед холмиком, чуть поросшей осенней травкой: - Прости меня, мама, что не уберег тебя от смерти. Прости, что не смог прийти на твои похороны. Попрощаться я пришел сейчас! Ты у меня была самая лучшая!

Карп с семьей вернулся в свой домик на тихом переулке, но сердце свое он оставил там, в пожухлой, иссеченной дождями степи, где зябкие ветры начинают свой зимний разбег. Где утренний туман клубится над водой и кормит природу своим молоком, прибрежные деревья, пылая золотом, роняют свои листья на гладь воды. Ему хотелось до жаркой одури, косить жнивье, обливаясь потом, обмолачивать зерно, а потом отдать себя ласковым струям реки….

Чем заполнить зияющую пустоту души? Карп не знал. Юлия, глядя, как Карп резко изменился, обняла его и тихо спросила совсем не о том, о чем думала:

-Домой хочешь?

-Хочу.

Ее подмывало предложить всем переехать в село. Их приняли тепло, возможно там, она чувствовала бы заботу и поддержку добрых людей, но помнила, что там самое опасное место для ее семьи, для ее детей. Там жила Полина….

С рассветом, в депо, Карп поздоровался с товарищами, хмуро глядя в пол, уселся на свое место.

-Что-то не ласково приняла блудного сына Родина? – с усмешкой то ли спрашивал, то ли утверждал бригадир.

-Приняла Родина хорошо, только я вроде бы здесь, а мысли там.

-Мы все оттуда, поживешь, привыкнешь. Не забудь, сегодня собираем партийную ячейку. Надо обсудить, как агитировать, как зазывать в революцию крестьян.

***

Полина слышала, как хлопнула дверь, по шагам мужа определила, что он, основательно, навеселе. Она попыталась уйти через смежную комнату, но Андрей окликнул ее.

 -Ты хотела уйти? Нет желания видеть меня! А я твой суженный и венчанный! Куда же ты? Его глаза смотрели, в упор, не мигая.

-Что, опять хлебнул лишку?!

-Это не имеет к делу никакого отношения. Я пьян от никчемной жизни нашей.

-Какие дела в таком состоянии? Иди, проспись! – Полина, гневно сверкнув глазами, повернулась и пошла.

-А такие дала! Твоя рыбочка, карпик вернулся.

Известие стрелой кольнуло ее откуда-то снизу, в голову. Она качнулась и медленно повернулась к мужу. В голове полный сумбур. Наконец, она поняла, что надо что-то говорить или делать.

-Что ты сказал? – выдавила она то, что пришло в ее голову.

-Ха-ха-ха! – Андрей смеялся зло и истерично. – Что стоишь, беги, беги к своему любимому, глянь какая у него красавица жена, не сравнить с тобой! Ха-ха-ха! А детки, двое, говорят, что ангелочки.

Полина отступала к двери. Его слова терзали, били больно, в самую душу.

-Прекрати! – закричала она во весь голос.

-Нет, не замолчу! Сколько же мне носить в себе, твое равнодушие, и пренебрежение? Сколько? Ты предала Карпо ради этого богатства! – он стал указывать на дорогую обстановку, - а меня обрекла на вечную каторгу. Какая же ты стерва?! Какой же я был слепой?

Последние слова вернули Полине самообладание.

-Да! Я стерва! Но не ты ли со своим папочкой сделали меня такой?! Забыл, как сожгли сено, как хотели убить Карпо? А когда не получилось, упекли на высылку? Забыл!? Если забыл, я напомню, что может своими страданиями, спасла любимого человека. Ты на каторге, видите ли!? Нет, это я на каторге! Это мой отец убил себя, чтобы не прятать глаза от людей.

- Нет! Нет! Это ты убила его! Ты! Ты! И только ты. – Андрей резко выбросил вперед правую руку с вытянутым указательным пальцем и будто вонзил его ей в самое сердце.

Полина юркнула в дверь комнаты, придавив ее спиной. Она зажала ладонями уши, чтобы не слышать его крик. Но его слова, минуя все преграды, проникали в ее мозг и били, били, били.

-На песке и на камнях растет трава, а ты бесплодна как лед!

Она лежала на кровати, смотрела в потолок. Слезы не вытирала, ей хотелось по-волчьи выть, но она задавливала в себя рыдания. Ей казалось, что она провела долгое время, под плотным, черным одеялом, ей хотелось свежего ветра, чтобы он выветрил скверну из ее помятой души.

Одевшись, она вышла из комнаты, муж спал одетым на кровати. Ей удалось мышкой проскочить мимо него. Конь, светло рыжей масти, вынес ее далеко в степь, которая бугрилась пахотой и кое-где щетинилась нетронутой стерней. Полина не смогла бы себе ответить, как и почему, оказалась на той делянке, где первую ночь они провели с Карпо. Спешившись, пошла к тому месту, где стояла та копна. Она почти явственно ощутила волнующе запахи еще не высушенного сена. Комок подкатил к горлу, Полина, обняв шею коня, дала волю слезам. Слезы смыли самые черные ощущения и принесли мысль, которая слабым, радостным огоньком прогнала кошек, скребущих ее душу.

-Он приехал, я увижу его.

Сладкие грезы привели ее к Карпо, но это были скорее воспоминания, чем мечты о будущем. Едва она успела взглянуть вдаль своей жизни, как ее придавила глыба пустоты и безысходности.- Карпо никогда не простит меня!

Прошел еще день, Андрей и Полина ходили по дому, не замечая друг друга. Но общий дом, это не параллельный мир, заботы заставляют общаться. Андрей ехидно бросал слова-камешки в жену:

-Что дорогая? Не удалось увидеться? Беда-то, какая? Уехал ни весточки тебе, ни поклона! Что ж так? - в голосе его появилась насмешливая ирония и даже издевка.

-С чего ты взял, что он обо мне думает? За все зло, что мы ему сделали нас прихлопнуть надо, а не поклоны бить.

-Может ты и права, но без меня ты на станцию ездить не должна.

-Охранять меня будешь?

-Понимай, как знаешь.

***

Заседание партийной ячейки проходило спокойно и даже буднично. Стоял вопрос об агитации бедноты, о разъяснительной работе на селе. Присутствовало всего несколько человек, приехавших из разных сел, куда успела внедрить свои щупальца партия.

-Карп Николаевич, ты недавно посетил село, в котором родился и вырос. Нам интересно узнать, какие настроения там преобладают? – поинтересовался глава ячейки Филипп Дольский.

- Люди села очень далеки от нас. Крестьянина не волнует никакая революция, его голова забита заботами о семье, об урожае и другими неотложными на селе делами. Что такое революция, они не знают и не хотят знать.

-Невеселую картинку ты нам нарисовал, но быть такого не может, чтобы все были довольны жизнью и не пошли бы за нами.

-Зажиточных людей в нашем селе много, они используют наемный труд, но обиженные батраки «красного петуха» пока не пускают.

-Как я понимаю, что «красный петух», это поджег?

-Вы правильно понимаете, петух больше гуляет по причине зависти, чем недовольства.

-Получается так, что нас ждет неудача в этом серьезном деле. Крестьян, недовольных своим положением, готовых сознательно, открыто или скрытно противодействовать властям, почти нет. Население страны в основном крестьяне. Если мы их не сможем поднять , то революция не состоится. Как показал 1905 год, рабочим самим не справиться. Сколько же тогда еще будут измываться богатеи над народом? Так не пойдет! Нужно отыскивать людей и кропотливо и въедливо направлять острие недовольства на власть царя и богатеев.

Карпо подумал, что появилась возможность уехать в свое село и создать там ячейку. Юлия не сможет противиться отъезду, так как его посылает туда партия. Он даже стал придумывать слова, чтобы убедить ее, но мысли, которые сплелась в его голове в змеиный клубок, безжалостно жалили друг друга. - Я стану натравливать, убеждать одного убить другого, того, с которым прожил вместе всю жизнь. Кем же я буду среди своих односельчан? Получается так, что теперь Полина стала моим классовым врагом! Последняя мысль, как бы оторвала его от действительности и бросила в борьбу с самим с собой.

 Все же до его сознания дошли какие-то слова, на которые, видимо, следовало отвечать. Он оторопело смотрел на окружающих, ища поддержки. Вспыхивающие смешки перешли в дружный смех, когда Карпо выпалил невпопад:

 -Я не согласен ехать.

-Я не об этом, - попытался сгладить ситуацию Дольский.

-Я не стану стравливать односельчан.

 Смех резко прекратился, наступила тишина. Все ждали, что скажет секретарь.

-Карп Николаевич, ты встречался и учился у настоящих революционеров-большевиков, но так и не понял, что речь идет не о стравливании людей, а об уничтожении эксплуатирующего класса. Не надо сталкивать лбами соседей, а разъяснять что, уничтожив буржуев, мы откроем широкую дорогу беднякам к власти, а значит к благосостоянию.

-А если буржуй, сосед?- послышался чей-то смешливый голос?

-Такой сосед наш враг! Нет ему места в нашем коммунистическом обществе.

-А если брат? - уже серьезно спрашивал рабочий с карими пытливыми глазами.

-У революции нет братьев и сестер, есть только враги, – уклончиво, философски ответил Дольский.

Путей ведения агитации среди людей села, после долгих споров, так и не нашли. Расходились через паузы, по одному, по два.

***

Четвертого декабря, к вечеру подморозило, превратив многочисленные лужи в свинцово-черный лед. Ночью, первый декабрьский снег выпал на улицы и дома, скрыв слякотную землю, ее зияющие язвы. Прохожие, выходя из дома, с видимым сожалением, ступали на непорочную белизну снега. Им не хотелось превращать его в темно-серое месиво, которое так похоже на их жизнь.

Юлия Курилова, проводив мужа в депо, стряпалась у плиты. Она ожидала прихода врача. Дочь Фрося с вечера не засыпала, капризничала, а к утру у нее начался жар. Карп должен, по пути в депо, зайти к врачу и попросить осмотреть дочь. Сын Миша всегда отличался хорошим аппетитом, ел за обе щеки.

-Мама, я не наелся.

-Сейчас добавлю.

Но, положить Мише кашу не успела, послышался стук в дверь. Юлия засуетилась перед врачом, вытирая передником стул. Он внимательно прослушал плачущего ребенка, улыбнулся доверчивой улыбкой.

-Не волнуйтесь, Ваша дочь болеет детской, совершенно неопасной, болезнью. У нее режутся зубки, причем сразу несколько. В этот период дети слабы и становятся для болезни легкой добычей. Не волнуйтесь, я дам Вам порошки и через два, три дня все будет замечательно.

-Спаси Христос Вас! Сколько я должна Вам заплатить.

Врач улыбнулся и тихо с улыбкой сказал:

-Это пустяки, мне не надо платить, Вы небогато живете, к тому же деньги, как я понимаю Вам, милочка, скоро понадобятся.

Юля с тревогой взглянула на врача.

-Я ничего не поняла. Почему мне понадобятся деньги?

-Вас иногда тошнит?

Юлия была почти уверена, что третий ребенок стучится в их семью, но еще надеялась, что все обойдется. Но вопрос врача, только устранил надежду.

-Как Вы смогли это понять?

-Эх, дочка, мне скоро пятьдесят, многих видел женщин в таком положении, как ты. Ты поберегись, я знаю, что говорю.

Он, почему-то вдруг, нарушил свое же правило говорить с пациентами на Вы. Зови меня, Дмитрием Сергеевичем. Я еще зайду к Вам, и принесу порошков для тебя и ребенка.

-Как мне благодарить Вас Дмитрий Сергеевич.

-Вы очень похожи на мою дочь.

Врач, пряча глаза, затоптался, не находя свой чемоданчик. Юля подала его ему и заметила, что Дмитрий Сергеевич едва сдерживает слезы.

Вечером Карп примчался домой, с тревожным вопросом в глазах.

-Как моя доченька?

-Дмитрий Сергеевич сказал, что это на зубы.

Карп присел и позвал ребенка к себе. Маленький комочек жизни, заковылял к отцу, а когда ей оставалось идти еще два крохотных шажка, она попыталась бежать, в радостные отцовские руки. Карп поднял ее к самому потолку. Прибежал сын и ревниво прилип к папиной ноге. Ему тоже хотелось взлететь к потолку на папиных руках. Юлия радостная и счастливая смотрела и смеялась громким заливистым смехом.

Уложив детей в постель, она юркнула под мужнин бочок и затихла, боясь спугнуть счастье.

-Ты какая-то, сегодня, чудная.

-Я не чудная, а счастливая! – глаза блеснули из-под пушистых ресниц и таинственно погасли.

-Говори, что еще приключилось?- Карпо ласково и порывисто привлек, лежащую на его руке ее кудрявую голову.

Юля улыбалась и тянула с ответом, ей хотелось, чтобы счастливые и ласковые минуты длились как можно дольше.

-А вот не скажу!

-Скажешь! Я ключик имею от твоего сердца, а потому утаить от меня ничего нельзя.

Ключик действительно открыл тайну Юлии.

-У нас будет ребенок, – отдышавшись, тихо шепнула она на ухо мужа.

-Ну, мы молодцы с тобой!

Карпо и Юля долго решали, как назвать будущего малыша. Юлия говорила, что она знает точно, что будет девочка и назовем ее Ирой.

-Будет сын, назовем его Николай, – упрямился Карп.

На том и порешили.

Юлия счастливая и спокойная быстро уснула, а Карп при тусклом свете луны, который проникал через окно, смотрел на жену и думал: - Она у меня хорошая, лучше всех, и вдруг поймал себя на том, что сравнивает ее с Полиной.

Карп еще долго ворочался на постели, отгоняя это навязчивое ощущение….

***

В конце февраля, зима, в этих местах, как вертлявая девка, не знает чего хочет. К вечеру ударит мороз, ночью радует падающий снег, а утром льет вода с крыш, уничтожая, вчера, образовавшиеся сосульки. Скоро весна.

Жизнь Куриловых, еще вчера, хоть и без особых радостей, но вполне спокойная и предсказуемая, делала крутой поворот. В конце апреля, когда весна разогнала навязчивые, лохматые, зимние тучи, и небо своей голубизной обещало первые майские, шумные дожди, едва не арестовали Карпо.

 Случайно увидев полицейских, которые начали окружать дом, он с трудом открыл окно, протиснулся через него, побежал. Выстрел оглушил Юлию, она как-то боком бросилась на полицейских, била их, царапала, затем обессиленная присела на пол. Юлию подняли, усадили на стул.

Вошел полицейский чин со строгим, трагическим лицом, взглянул на выпирающий живот ее, сказал:

-Что же ваш муж не бережет свою семью. Как жить будете без кормильца? Лежит там, в канаве, пристрелили его.

Юлия забилась в рыданиях. До нее не сразу дошел смысл слов другого жандарма, который вошел в дом, держа в руках куртку Карпо.

-Ваше благородие, обманул нас этот хитрец. Упал па склоне небольшой ямки, будто мертвый, а затем бросил куртку и убежал.

-Как можно спутать куртку с телом человека? – побагровело их благородие.

-Дело в том, что утро раннее, не рассвело.

-Так падал он или бросил куртку.

-Ваше благородие, темно еще было, не разглядели.

-Радуйся! – погасив злость, их благородие обратился к Юлии, - слышишь, живой здоровый твой муж, сбежал каналья!

Юлию охватила радостная беспомощность, облегчающие слезы катились по ее щекам. Где-то далеко звучал голос полицейского чина:

-Скажи ему, чтобы пришел сам, если он этого не сделает, то при следующем аресте с ним никто нянчиться не будет. Куда тебе с тремя детками, если его, того? – он изобразил из пальцев наган, и характерным движением, изображая выстрел, щелкнул языком.

Куда девался Карпо, она не знала, но стала замечать, что вблизи их хаты, постоянно находятся люди. Ей хотелось узнать, где ее муж и предупредить его об опасности, но идти было некуда и оставить детей одних, она не могла.

На третий день, пришел врач Дмитрий Сергеевич. Его поведение выдавало в нем сильное волнение.

-Юля, дочка, с Карпом Николаевичем все в порядке.

 Юлия бросилась к нему с расспросами, но Дмитрий Сергеевич остановил ее жестом.

-Будьте осторожны и благоразумны, а своих словах и действиях. Мне прискорбно это говорить, но Вы должны уехать в село. Такова воля Вашего мужа. Он попросил меня передать Вам эти слова и деньги на первые расходы. Если позволите, буду приезжать, чтобы наблюдать Вас. Дело в том, что Вы много переживаете, а это может плохо сказаться на ребенке.

-Спасибо, за Ваше беспокойство, но до села довольно далеко и добираться туда тяжело.

-Разве это беспокойство, это радость. После смерти жены и гибели дочери, я кому-то буду нужен,– он помолчал, пытаясь удержать слезы, – позвольте мне о Вас беспокоится.

-Хорошо. Вы видели Карпа?

-Нет. Пришел человек принес деньги и предал поручение, сходить к Вам.

 Старик на прощание, обнял Юлю и долго гладил ее пушистые волосы.

Дмитрия Сергеевича пригласили на допрос, но он ничего не мог сообщить полиции, кроме того, что лечит маленькую Фросю.

Юлия колебалась несколько дней в принятии решения. Боязнь перемен и необходимость отъезда боролись за будущее, одинокой женщины и ее детей.

Утром третьего дня, она не увидела, тех людей, которые последнее время следили за домом. Игла догадки болью вошла в ее грудь.

-Его арестовали, или …, - Юля боялась об этом думать, но мысль ломилась в ее голову, не давала покоя. Ее мучительное неведение прекратил мужчина, который, все это время, следил за их домом. Он вошел в дом и немного стесняясь, сказал:

-Извините, - он сделал паузу, будто не решаясь сказать о чем-то важном и значительном.

-Его убили? – ужас застыл в глазах Юлии.

-Нет! Нет! Поняв свою оплошность, запротестовал гость:

-Его арестовали, и будут судить.

Он подождал, видимо хотел удостовериться, что его слова дошли до сознания женщины.

-Спаси Вас, Христос! Есть среди Вас добрые души!

Полицейский, как-то робко и неловко, не прощаясь, вышел.

***

Тарасовна, или, как ее иногда «за глазами», называли Танька-брехло, сидела с подружками на завалинке. Солнце, после прекрасного майского дня, катилось вниз по горизонту.

Шелест листвы и тихий прохладный вечер располагал их к «анализу» слухов и сплетен. Соседки, то спорили между собой, то дружно кивали головами в знак полного согласия.

Тарасовна не сразу увидела, что к дому Куриловых подъехала пароконная пролетка.

-Тарасовна, дывысь, хто-сь к Куриловым пидъихав, а их дома нема. Якась баба постучала и вже выходе со двора.

-Дэ? - встревоженная Тарасовна всем телом повернулась хате Трофима Курилова. И тут же вскочила и бросилась навстречу выходящей из палисада Юлии.

-Ой! Божечки, ж ты мий! Радость яка.

Они, кособочась, обнялись.

- Здравствуйте, Вам! - поклонилась гостья Тарасовне.- Где же Куриловы.

-Пидожды с Куриловыми, з нымы все гарно.

Дай я на тебе подывлюсь. Шо-то мишало мини тебе обнимать, - Тарасовна весело и хитро глянула на Юлю, – оце, по-нашему! Оце, дуже гарно. И вдруг она стала недоуменно, даже с некоторой тревогой, смотреть вокруг себя.

-Дэ Карпо, Миша и Фрося?

-Вон, в пролетке Миша сидит, Фрося уснула,- Юля умолкла.

Тарасовна не дослушала жену Карпо, бросилась к детям.

-Ой, Господи! Та чого ж воны тут сыдять, ходимте до хаты.

Миша, недоверчиво смотрел на незнакомую женщину и не проявлял никакой готовности общаться с ней. Фрося проснулась, заплакала. Тарасовна растеряно оглянулась, прося помощи у их матери.

 -Тарасовна, скажите, где Куриловы? Я постучала, но мне никто не открыл дверь, – взяв на руки Фросю, спросила она.

-Та воны, мабуть пишлы до зятя. А де Карпо?

-Арестовали его, сидит в тюрьме.

-Хххххх-у-у. Ой, лыхо якэ, ой лыхо! – запричитала она и спохватившись, потянула Юлию и детей к себе в хату. - Та чего ж мы стоим, ходимте до моей хаты.

 Новость, о приезде жены Карпо, бурными потоками хлынула по селу. Эти потоки иногда встречались, но почти не узнавали друг друга.

-Ты чула, шо жинка Карпо прыихала с двумя детками?

-Та чула, тильке дитей у ней трое.

-Ни! Двое, а третий скоро буде. А де сам Карпо?

-Ой, та де ж? С его характером тильке в тюрми сыдить.

-Пидожды! Не знаешь, ни кажи!

-Та чего там ждать, ось побачишь, вин в тюряги.

 Трофим и Тося, возвращаясь, домой, узнали, что к ним приехала гостья с детьми. Подгоняемее тревогой они поспешили домой, но около их хаты никого не было.

-Где же они? - спросил у жены Трофим.

-Пойдем к Тарасовне, они там.

Тарасовна встретила соседей не очень ласково:

-Заходьте,- крикнула она на стук в дверь.

Увидев Трофима и Тосю, она сразу преобразилась,

-Чого Вам тут потрибно, га? Прыйшлы забрать Юлю и дитей? Не дам!

Тарасовна загородила гостям дорогу в хату.

-Бог с тобой, Тарасовна! Что с тобой приключилось? В себе ли ты?

-Я не умию кудысь ходыть. Чого це я пиду из себе? Я ще не сказылась. Сказала, не дам, значит, не дам!

Юля смотрела на соседей и не могла взять в толк, что происходит. Ей уже давно следовало пойти навстречу родственникам Карпа, но она оставалась на месте, боясь сделать что-то не так.

-Тарасовна, окститись и приди в себя. Это наши гости, а не твои. Карпо наш племяш, а это его дети и жена, - увещевал Трофим соседку.

Тарасовна засопела и заголосила:

-Юличку, ридна дытынка моя, та останься жить у мне. Та я ж тоби буду во всем помогать.

 Повернулась к Трофиму и Тосе, упав перед ними на колени, закричала во весь голос:

-Пожалейте меня, горемычную.

Успокаивали Тарасовну все, даже Миша заплакал и сказал: «Тетя, не плач, я боюсь». Тарасовна села на лавку, шмыгала носом и не смотрела на присутствующих, посчитав сражение проигранным.

-Юля собирайтесь, идем домой, там расскажите, что с вами приключилось.

-Карпо в тюрьме, посадили нашего соколика, посадили, – всхлипнула Тарасовна.

 Тося от неожиданности прислонилась к стене, а Трофим повернулся к Юлии.

-Это правда?

-Да. Он революционер.

-Как это?

-Хотят снять царя, и установить власть рабочих и крестьян.

-Свят! Свят! - Тарасовна и Тося истово перекрестились.- Да нешто такое може буть?

-Наверно возможно, если за это сажают в тюрьму, - уныло сказала Юля.

-Господи! Что робыться на белом сете? - женщины опять перекрестились.

-Теперь его долго не выпустят, потому надо решать, как жить дальше.

-Что решать? Юля и диты хай живут у мене, – воспаряла духом Тарасовна.

-Я думаю поступить так,– отозвался Трофим, – скоро жнива, у Юли должен родиться ребенок, поэтому предлагаю жить одной семьей на два дома. Тарасовна будет жить в нашей семье, и доглядывать за детьми и Юлией.

-Правильно! – вскочила на ноги Тарасовна. Я лишним ртом не буду. Вы же знаете, что я обшиваю пол села. Скопила денежки, все принесу до копеечки.

***

Полина смотрела на мужа и чувствовала, что он держит большой «камень за пазухой» и выжидает момент, чтобы им больнее ударить. Его довольное лицо расплывалось в язвительной улыбке, он подчеркнуто, вежлив и предупредителен.

-Полина, я тебе такую сногсшибательную новость принес, не упади со стула.

-Судя по твоему виду, эта новость сильно ударит меня по голове. Спасибо, что предупредил, – в тон ответила она мужу.

-Ну что ты, дорогая, новость, как новость, конечно, она вызвала повышенный интерес среди жителей села, но ничего трагичного.

-Говори, или я пойду к кухарке, она лучше расскажет, с красками и мнениями села.

-Не стоит беспокоиться, у меня все есть. И так, - Андрей повернулся, сделал паузу, чтобы акцентировать внимание и видеть реакцию Полины, - к Куриловым приехала жена Карпо, на постоянное жительство.

Он замолчал и с издевательской усмешкой смотрел на жену. Полина слушала спокойно, будто эта новость ее, совершенно, не волновала. Андрей подошел к ней, заглянул в глаза и продолжил свой рассказ:

-Представляешь!? У них скоро родится третий ребенок. Они счастливые люди.

При этих словах, он не выдержал роли, которую избрал. Его лицо вдруг скривила мучительная гримаса.

-А ты! Ты пуста и порочна, не способна родить даже ребенка. Тебя Бог наказал, за твое вероломство и подлость.

-Может быть, Бог наказал нас двоих!

Спокойный ледяной тон еще больше взбесил его.

-Он больше не станет на нашем пути, - Андрей потрясал сжатыми кулаками, его скрутило в комок, пригнуло к полу, лицо покраснело так, что не стало видно веснушек, на шее бугрилась лиловая жила, - его сошлют в Сибирь, я его там сгною. Сгною-ю-ю-у!

-Руки коротки, достать до Сибири.

Полина усилием воли подавило свое волнение. После первых слов мужа, она подумала о самом худшем.

-Ничего здесь достал и там достану, - Андрей в ярости терял контроль над своей речью, - я его выследил на станции и упек в тюрьму, а там загоню в могилу, так и знай.

Полина внутренне ужаснулась новым граням подлости своего мужа и поняла, наконец, его частые отлучки. Она думала, что у него появилась женщина, а оказалось….

-Как же ты его выследил, под забором сидел сутками?

 Несколько успокоившись, Андрей опять пренебрежительно выплевывал слова:

-Мой отец говорил: «Если не хватает силы, включай мозги, хитрость, деньги». У меня есть и первое, и второе и третье.

- Какая же ты мразь! - задохнулась Полина.

Она хотела сказать еще что-то, но муж опередил ее:

-Ты меня сделала таким! Я вынужден защищаться! Поэтому я теперь тайный агент охранного отделения полиции, – при этих словах он даже приосанился, - руки, как ты теперь понимаешь, у меня длиннее, чем ты думаешь.

-Ты смешно выглядишь, - она усилием воли заставила себя хихикнуть над ним, затем добавила, - агент драный.

И вновь, любимый конь нес ее в степь. Май. Ласковые и нежные лучи солнца раскрашивают степь в неповторимые цвета радуги, хочется смотреть на изумрудные краски трав и деревьев. Лазоревые дали рождают воспоминания о непорочном детстве, о первых волнениях души и первой детской любви.

 Солнце и красоты степи разбудили в ней сущность женщины, которая подхватила ее, понесла к почти детским, и потому несбыточным грезам. Она видела себя, то на реке, то в стогу, а рядом был он желанный и любимый и преданный ею человек, который не помнит зла, он ее ласкает…. Ее губы, вне сознания, повторяли одно и то же имя.

Она не заметила, как грозовая туча поглотала солнце, а степь, в ожидании грозы, затаилась, спрятала свои яркие краски, будто боялась, что дождь смоет их навсегда. Туча обрушилась на землю сначала сильным ветром, а затем дождь стал стеной. Конь под Полиной остановился, низко к земле опустил голову. Раскат грома заставил ее спрыгнуть с него и инстинктивно прижаться к животному. Туча затянула все небо, в ней бесновались молнии, не смолкал гром. Полина, давно, уже промокшая до нитки, стучала зубами от холода. Наконец на Западе просветлело и уходящая туча, будто сожалея об уходе, разрядилась молнией в дерево, которое росло в полутораста метрах от Полины. Ствол дерева раскололся надвое, дымил.

-Почему не в меня? – пришла шальная, но настойчивая мысль. - Почему не в меня?

Солнце заиграло крохотными точками света в каплях на листьях и стеблях травы, которые искрились и дрожали в лучах уже заходящего солнца. Степь парила, как бы возвращая небу розовый туман недавних грез Полины. Действительность тяжелой ношей вернулась к ней. Домой ехать не хотелось. Чтобы высушить одежду, она разделась догола. Ощущение наготы привело ее опять к ночной реке, когда Карпо хотел подарить отражение звезды.

-Жаль, что я ему не дала этого сделать, может, звезда принесла бы нам другую, лучшую судьбу, и мы….

 Ей страстно захотелось оказаться рядом с ним у реки и начать все другому….

-Если бы он оказался рядом, я пала бы на колени перед ним и умолила его простить меня.

Все, что накопилось в ней за день, вырвалось наружу слезами и частыми детскими всхлипываниями, она упала ничком на еще не высохшую траву, тело ее долго сотрясали рыдания.

Рядом нет никого, чтобы успокоить, заглянуть ей в глаза, дать надежду. Солнце погладило ее нагое тело ласковым лучом и скрылось за горизонтом.

***

Скоро, скоро время переступит рубеж, между июнем и июлем. Поспевают хлеба. Селяне в возбужденном ожидании действа, которое считается главным в году. Солнце палит, иссушая стебел пшеницы, жита и ячменя. Зерно полновесно налилось, только бы чрезмерно жарке лучи не сделали его щуплым, а на радость хлеборобу, дали ему созреть. Скоро жнива.

Трофим ходит вокруг новенькой косилки. Средствами сложились зять Иван Таманский и Трофим, как и обещала, Тарасовна принесла все свои накопления. Долго не хотели брать деньги у Юли, как они говорили: «Отнимать последние гроши у детей». Но настойчивые уговоры и, главное недостаток денег, принудил Трофима уступить.

Теперь душа его в полете, она мечтает о хорошем урожае и достатке.

-Наконец-то, наконец! – руки радостно сжимаются в кулаки, ему не терпится скорее опробовать это чудо, которое даст ему маленький роздых.

Первые радости понемногу дают дорогу планам.

-Бычки подросли, хоть и не заматерели еще, но сил хватит, чтобы тащить косилку. Еще хватило бы нам силенок сгребать скошенный хлеб в валок. Эта работа, под палящими лучами июльского солнца всегда отнимала последние силы.

Всю ночь Трофим думал, как бы сделать так, чтобы облегчить себе труд. И придумал. Два дня он пилил, обливаясь потом, в тени раскидистого тополя. Жена подходила к нему качала головой и под беззлобное ворчание мужа удалялась.

-Иди не мешай! А то ничего не получиться!

-Ой, не получится! Чим же я тоби мишаю? – в голосе задиристые нотки.

-Тут, як на корабле, бабе делать нечего!

- Тю! Моряк знайшовся! Мается чоловик, як, будто робыть ему ничего. Та лучше б гарно отдохнув.

Тося постояла, прислушиваясь, не скажет ли Трофим еще чего–либо. Не могла же она допустить, чтобы слово мужа верховодило, но он молчал. Она удовлетворенно кивнула и пошла в хату. На третий день упорного труда, Трофим сказал: «Все! Готово!»

Тося долго рассматривала результат деятельности мужа, молча, удалилась и через некоторое время, вернулась, ведя за собой весь семейный «табор».

-Расскажи, муженек, шо це таке? – в ее глазах играли веселые зайчики, которые предвкушали победу над мужем.

-Це таке, в тон жене, начал Трофим,- це таке шо будет сгребать скошенный хлеб вместо тебя.

-Та шо ты кажишь? Я ляжу пид возилкой, буду отдыхать, та сладенькую водичку попивать. Ой, так може мини дома буты?

Трофим улыбнулся и, не обращая внимания на слова жены, объяснил:

-Смотри, это те же деревянные грабли, которыми вы гребете, но большие, – он указал рукой на поперечный брус, в который часто вставлены деревянные заостренные стержни-граблины. К брусу прикрепленные оглобли, чтобы запрячь лошадь.

-Шо нам з ними робыть? – напирала Тося.

-Та я думаю, шо як коняка пристане, тебе, Тося, запряжем, – глаза Трофима лукаво заблестели.

-Ты скорише там окажешься, а я возьму хороший ботиг*, шоб ты хорошо тянув, - продолжала шутливо издеваться над мужем Тося.

-Если не хочешь идти в упряжке, будешь идти за граблями ты, и еще кто-то и как наберется валок, поднимете грабли вверх. Вот и все.

Пришел зять одобрил работу, только посетовал, что не позвали его. Высказал сомнение, мол, высохнут граблины, выпадут, надо их как-то закрепить.

Тося, не встретив поддержки, гордо вскинув голову, ушла со словами:

-Подывимся хто прав!?

Опасаясь насмешек, по поводу граблей, со стороны односельчан, семья Куриловых выехала на делянку затемно.

Косилка весело щебетала ножами, стебли с хрустом и шелестом ложатся на землю. На душе радость, Трофим погоняет волов и постоянно оглядывается, чтобы увидеть и убедиться, что косилка еще не сломалась, чего сильно боялся.

Остановились, чтобы отдохнуть и перекусить.

-Почему не сгребаешь, поинтересовался, проезжающий на волах, старик.

-Успею еще.

-Ой, ли. Скосил больно много. За ночь приляжет, потом трудно поднимать будет.

 -Ничего отец поднимем.

Таманский запряг в грабли коня. Ольга готовилась погонять лошадь, а Трофим и зять стали по бокам граблей.

-С Богом пошли!

Все получалось хорошо, и вскоре весь скошенный хлеб лежал в волках, причем они были большими и ровными. Тося ходила по полю собирала оставшиеся на поле колоски. Домой решили не ехать, ночевать здесь же, в поле. Тося, глядя на приветливые звезды, размечталась:

-Бог даст, закончим за несколько дней.

-Замолчи, ты ей Богу! Не загадывай, - прицыкнул на нее Трофим.

-Ты на мене не кричи, - она довольная удачным днем, шутливо утверждала: - если бы я до тебе не ходыла, не казала шо робыть, то ничого с граблями у тебе не получилось. А так и на мене сил хвате….

Трофим улыбнулся в темноте, он безропотно уступил заслуги, по изготовлению граблей жене, но добавил:

-Ты же у меня умная, да вот не просишься ….

Тося знала то, что следовало, в конце этой присказки, но не возмутилась, душа наполнена радостью и удачей.

Утром следующего дня множество людей собралось на поле Трофима. Многие восхищались его изобретением, другие высказывали сомнения:

-Без снопов то как? Не осыплется ли?

-Не осыплется. Мы не дали зерну созреть. Перевезем возом, как сено, а молотить все одно.

Мужики чесали затылки, но большая часть просила помочь.

Трофим, довольный вниманием и похвалами не отказывал. Только зять недовольно ворчал: «Папа сломают же!»

***

Тарасовна выглянула в окно Трофимовой хаты, увидела человека, лет пятидесяти, входящего в палисад.

-О! А це шо ще таке? – немало удивилась она, но главное удивление было впереди. Навстречу ему скоро шла Юлия. Он обнял ее и поцеловал прядь волос, выбившийся из-под платка.

-Мабуть це ее батько, – решила Тарасовна и поспешила к выходу.

- Здравствуйте, мы всегда рады гостям. Я, Тарасовна.

-Меня зовут Дмитрий Сергеевич, врач, - он снял шляпу и поклонился.

-Та шо же мы тут стоимо, ходимте у хату, мою хату, там Вам буде спокойнише.

Юля согласно закивала головой. Тарасовна суетилась вокруг гостя, подсовывая еду повкуснее.

-Ешьте, не стесняйтесь, будьте як дома.

Дмитрий Сергеевич осмотрел Юлю и остался доволен ее состоянием.

-Уж простите, Юля, Карп невольно помог Вам. Переезд в деревню, сказался благотворно.

-Ой! Та шо там казать, у нас спокойно и хорошо, душа радуется. Тильке вот рожать страшновато, повитухи нема, вмерла.

Дмитрий Сергеевич, предостерегающе посмотрел на Тарасовну.

-Не надо пугать Юлу, все у нее будет хорошо, тем более, не первый раз. Если Вы позволите, то я останусь здесь до родов.

-Живить скильке захочите, - голос Тарасовны окрасился радостными нотками.

Она оценивающе, даже хищно, взглянула на гостя, улыбнулась радостным своим мыслям. – Мы люды прости и гостеприимни. И за Юлей надо прыглядуваты! Шоб все хорошо було.

Опять новость гуляет по селу:

-Тарасовна приняла мужика!

-Та не може такого буть! Правду кажу, сама бачила.

-И шо?

-Конечно старуватый, ну сам по-соби гарный, - женщина не скрывала зависти.

-Як це старуватый? Стике годив ему?

-Та-а, мабуть пятьдесят буде.

-Тю-ю! Це для тебе старуватый, а мини хоть бижи до Таньки, та отнимай.

-Бижи! Бижи! Може палки получишь по спыняки.

-Вот молодец! Вот тоби Танька-брехло!

-А виткиля вин взявся? – спросила подбежавшая запыхавшаяся молодуха.

-Тю! Ты шо бигла и слухала?

-Я все чую, кажи!

-Народ бает, шо друг Карпо. Врач. Кажуть прыихав на роды жинки Карпо! Во! Як!

 Ночью того же дня Юля благополучно родила дочь Иру.

***

Конец июля стоял жаркий и безветренный. Селяне свозили скошенный хлеб на тока, складывали в скирды, чтобы потом, не опасаясь дождя обмолачивать.

То в одном, то в другом конце села, мужики, закончив скирдование, садились в тень, чтобы выкурить цигарку.

-Слава Богу, погода хорошая.

-Год выдался хороший. Будто по заказу.

-Постояла бы погодка, чтобы отмолотиться.

-Дай-то Бог.

-Что это?- один из мужиков встал, прислушиваясь,- Никак тревогу гудят?!

БАМ. БАМ. БАМ. Ритмичные звуки от ударов по обрезку рельсы, разорвали время на части до и после.

БАМ. БАМ. БАМ. Эти звуки иглами тревоги впивались в тела и души людей.

БАМ. БАМ. БАМ. Это предтеча потерь, страданий и слез. Нет такой силы, чтобы вернуть или остановить эту черную тучу ужасов, бед, утрат и лишений.

Народ стекался к управе, тревожно переговариваясь друг другом:

-Никак война?!

-Ты што?

-Типун тебе на язык!

-Не каркай, ворона.

К коновязи Управы привязан взмыленный конь. Он перебирал ушами и косился на шумевшую толпу.

На крыльцо вышел староста поднял руки вверх, требуя тишины. Первые ряды с тревогой старались прочитать на его лице, какую же весть он сейчас объявит. Дети, чувствуя общую тревогу, прижались к подолам матерей, готовые задать реву.

Посеревшее лицо Головы, не предвещало ничего хорошего. У Трофима засосало под ложечкой: - Война.

Дождавшись тишины, Голова срывающимся голосом крикнул: - Объявлена мобилизация!

Толпа отшатнулась, загудела, ее гул вскоре перекрыли плач и причитания жен, матерей, сестер. Долго пришлось старосте ждать тишины.

–Это еще не война, а только мобилизация. Возможно, что скоро все мобилизованные вернутся домой. А завтра, все, кто назначен в первую очередь, обязан явиться сюда, в Управу с провиантом на три дня. Будем надеяться на лучшее.

Толпа еще несколько секунд была неподвижной и немой, затем зашевелилась, и будто огромный спрут стал вытягивать щупальца во все стороны села. Серые, скорбные потоки людей, постепенно растекались по улочкам, унося непосильную тревогу многих сердец, в хаты, где прольются первые слезы войны. Война, отрывала людей от пашни и привычной жизни стала хозяйкой судеб и жизней миллионов людей. Первоочередники и их семьи проведут бессонную ночь в сборах и тревогах за дальнейшую жизнь семьи и самого себя….

Завтра первые жертвы шагнут в пламя войны и не вернутся. Что станет с их семьями, как им жить?

Тося и Ольга плакали обнявшись. Опора и надежда всей семьи, Иван Таманский уходил в первом наборе мобилизованных. Тарасовна, как могла, успокаивала их. Дмитрий Сергеевич, не успевший уехать, ходил хмурый:

-Это война! – сказал он Трофиму,- войну сразу не объявили, для того чтобы, народ, имея слабую надежду вернуться, не взбунтовался. У каждого мужика семья, не обмолоченный хлеб. Нет сомнений, это война!

Юля, прижимая, маленькую Иру тихо плакала. В ее голове метались масли, одна страшнее другой. «Карп в тюрьме, кому я нужна с тремя детьми? Как жить дальше? Захотят и смогут ли содержать меня и детей дядя Трофим? Как ни крути, а четыре лишних рта».

Дмитрий Сергеевич, увидев ее состояние сел рядом.

-Пока я жив, не дам Вас в обиду. Я врач и поэтому смогу прокормить и тебя и малышей. Дядя Трофим, услышав их разговор, стал на колени, чтобы заглянуть в глаза Юле сказал:

-Не плачь, глупая, ты нам как дочь, всегда дети твои будут накормлены и напоены.

***

Осень подкралась незаметно, никто не видел ее золотых красот. Ранние туманы рождались над гладью реки и безмолвно окутывали село. Где-то там, на западе гремели взрывы и стрекотали пулеметы. Война подобно непроглядному туману охватывала все большее количество людей, отнимая и калеча их души.

Весть о войне Полина встретила почти равнодушно. Какое ей дело до таких далеких событий. Ей не за кого беспокоиться. Не радовало и то, что доходы увеличатся. Она уже дала взятку, чтобы на суде Карпо дали маленький срок, а если его выпустят на свободу, то гонорар удвоится. Она вдруг испугалась того, что если Карпа освободят из тюрьмы, он может попасть прямо в полымя войны. Но волнение быстро сменилось уверенностью: «Денег хватит, чтобы отвести от него эту угрозу, даже если аппетиты у чинов подрастут».

Андрей дневал и ночевал у нового околоточного полицейского Дмитрия Яковенко. Он приходил, часто, выпивши и осоловелыми глазами, из-под рыжих бровей, он смотрел на Полину.

-Что, милая, мечтаешь отправить меня на войну? – он медленно покачивал пальцем у ее лица. - Не выйдет. Теперь я штатный, тайный агент полиции.

Полина не отвечала, уходила, а муж улыбался хитровато-глупой улыбкой, шептал ей в след: - Ты еще узнаешь меня, узнаешь….

Иногда он исчезал из дома на несколько дней. Это время Полина отдыхала от его присутствия. Во время поездки, на станцию Торговую, она познакомилась с казачьим есаулом, который по случаю ранения находился в отпуске. Ужасы войны, о которых он рассказывал, размягчили душу женщины. Их роман протекал бурно, но недолго, Полине пришлось вернуть войне человека, который на короткое время подарил ей радость бытия, позволил забыть о муже, деньгах и неотложных делах. Есаул отбыл на фронт.

***

Уныло тянется время в селе. Заголосит молодая вдова о павшем муже своем и опять все стихнет в томительном ожидании беды. Не слышно веселых озорных песен, а если и запоют, то грустную, тягучую, разорванную слезами в нескольких местах. Вернулось несколько солдат из пекла войны, с пустыми рукавами, на костылях, а то и на колодках вместо ног. От рассказов, вернувшихся с войны солдат, души людей сжимались в ожидания беды. А ненасытное чрево войны требовало новых и новых жертв. Очередь дошла и до мужчин среднего возраста. Уходили они под рыдания жен и детей, пряча глаза, в которых боль, слезы и тревога за будущее своих родных.

Семья Куриловых жила дружно, в детях души не чаяли. Тарасовна как квочка распускала над ним крылья, всеми силами защищала любимца Мишу, которому, за провинность, полагалось неминуемое наказание. Не уехал домой Дмитрий Сергеевич, его уговорила остаться Тарасовна. Его денежная помощь, оказалась очень кстати.

Иван Таманский писал с фронта часто, успокаивал:

-Поляки и немцы так же, как и мы, одеты лучше и живут богаче. Не понято, что им не хватает? Разорим мы их, тогда спохватятся. Счастливая Ольга, прочитав вслух очередное письмо, прижимала его к груди, несла в свой сундук, где на самом дне лежали такие желанные и дорогие листки бумаги, исписанные химическим карандашом.

По подсчетам Ольги, новое письмо от Ивана должно уже прийти, но когда она пришла за ним в Управу, ей сказали, что ей еще ничего нет. Проходили недели, но письма более не приходили. Ольга исправно приходила за ними, но…. Однажды вернувшись, домой, она достала первое письмо и начала читать его для всех вслух….

***

Полина подъехала к зданию, где сегодня должен состояться суд над Карпо и его товарищами. Она, в случае его оправдания, надеялась встретиться с ним, но, узнав, что суд в очередной раз отложили на неопределенный срок, решилась на отчаянный шаг, на свиданье с Карпо. Оправдывала себя тем, что ей хотелось помочь ему избежать призыва на фронт, хотя знала, что он не примет от не никакой помощи.

Суд над Карпо и его товарищами должен состояться сегодня после полудня. Еще до обеда, его неожиданно вызвали к начальнику тюрьмы, но повели почему-то в другую сторону и втолкнули в пустую камеру. Карпо не понимал, в чем дело, пока не открылась дверь и вошла Полина. Она смотрела на него глазами, в которых сплелись в тугой жгут, любовь, вина и страдания. Она не надеялась на прощение, хотела, просто вблизи, взглянуть на него. Глаз его, она боялась. И не зря! Они жгучим кнутом ненависти стегнули ее, и ушли в себя.

-Зачем ты пришла? Тебе мало того, что у тебя есть? Ты же ..., - он не договорил фразу и выкрикнул, – убирайся с моих глаз и жизни моей!

Полина стояла униженная и жалкая, не в силах поднять глаза.

-Я только взгляну на тебя и уйду.

Карпо обошел ее и кулаком постучал в дверь камеры. Она подошла к нему со спины и прижалась всем телом. Он вздрогнул, но не оттолкнул ее. Загремели засовы, Карпо не оглядываясь, вышел. В его душе сошлись, в непримиримой схватке, лед обиды и пламень вспыхнувших нежных чувств. Он шел по тюремному коридору и стонал от ярости и бессилия.

Опустошенная Полина присела на нары, в ее голове пульсировала одна мысль, – не оттолкнул, не оттолкнул, не оттолкнул….

Дома ее встретил ехидный голос мужа.

-Как встретил тебя Карпо?

Расстроенная Полина не удостоила мужа даже взглядом.

-Я все знаю и сочувствую! Как же, как же, он предложил вам убираться с его глаз и его жизни! Молодец! Поделом тебе! Все чужое тебе хочется подгрести под себя. Жадная ты!

-Ищейка подзаборная!

-Благодарю за комплемент! Я провел хорошую работу, – сказал он громко, чтобы услышала жена и совсем тихо для себя, для полноты удовольствия: - Ты еще не знаешь, на что я способен! Ничего, скоро, я открою тебе глаза.

Прошла неделя, Полина наведалась к столоначальнику, который обещал все устроить. Они встретились в ресторации и сели за смежные столики.

-Когда состоится суд? – твердым и недовольным голосом спросила она.

-Помилуй Бог, он состоялся еще неделю назад, точно в назначенный срок. Я же вам сообщал.

 Полина едва не сорвалась с места, чтобы избить этого, отъевшегося на взятках, до внушительных размеров, человека.

-Как же так, ваш помощник сказал, что суд переносится на неопределенный срок, минимум на две недели.

-Ну что вы так волнуетесь? Ваш подопечный отпущен на свободу, сразу после суда. Моя лепта, в его освобождение, внесена, теперь дело за вами, милая сударыня.

-Как передать деньги?

 Передайте мне меню, - он сделал ударение не слове, меню.

Столоначальник уходил восвояси довольный, попыхивая папиросой. Не каждый день подваливает такой куш.

Полина продолжала сидеть и обдумывать ситуацию.

-Если Карпо освобожден, то где он? В селе его нет! В противном случае, людская молва принесла бы ей эту новость.

Где-то под сердцем, зашевелился червячок тревоги, точил, точил и рос, не давая покоя, пока не вырос до гигантских размеров.

-Муж! Он мог подослать к нему убийц. Не зря же он ехидничал: - Я все знаю и сочувствую!

Тачанка, запряженная парой крепких лошадей, мчала ее домой в село. Талая вода, брызжущая из-под копыт и срывающийся дождь хлестали ее по лицу, но она только торопила кучера. Тайная надежда, что Карпо уже объявился, живой и здоровый, не сбылась.

Андрей, как всегда было до этого, ожидал ее в гостиной. По ее лицу она поняла, что он знает все.

-Ты убил его? – глаза ее сверлили, уже успевшую располнеть фигуру мужа. Казалось, что она вот-вот бросится на него.

-Помилуй Бог! Ты говоришь о каком-то убийстве. Я мухи не обижу. Ты же знаешь, я добрый!

-Перестань извиваться, как уж на вилах! Что ты с ним сделал?

Андрея забавлял этот разговор, он как бальзам лелеял его чувство мести.

-Ха-ха–ха! – демонстративно смеялся ей в лицо,- с кем я что-то сделал?

Не выдержав, Полина метнула в него вазу, которую он, в состоянии наслаждения, никак не ожидал. Ваза скользнула и глубоко поцарапала ему лицо.

Он охнул, растирая выступающую кровь.

-О- ох. Ах ты стерва.

Он рванулся к ней, но увидел направленное на него оружие, попятился. Она сделала решительный шаг к нему и уперла дуло револьвера под левый сосок.

Теперь говори все, что знаешь или, она указала глазами на небеса.

 -Тебе это не поможет,- неожиданно спокойно отвечал Андрей. Он и его друзья бунтовщики, уже на фронте, причем на самом опасном участке. Чтобы не сбежали, его и таких же, как он, прямо из суда посадили в теплушки. На войне не хватает солдат, а эти жиреют на тюремных харчах.

Им будет не до бунтов, говорят, что там иногда пули и даже снаряды пролетают.

Он для убеждения многозначительно развел руками, сделал губы трубочкой, чтобы испустить короткое: «Прррруп» Глаза его излучали непоколебимую правоту, сказанного им. Муж Полины склонил голову набок и убедительно добавил:

- Оттуда не сбежит, а если сбежит, дезертиров расстреливают. Пальцами левой руки отвел ее руку с револьвером в сторону и спокойно ушел в свою комнату, где нервно выпил фужер коньяка и в бессилии упал на кресло.

Полину трясло от нервного перенапряжения, она удивленно взглянула на револьвер. «Кажется, я хотела его убить...».

***

Весна шагала по полям, земля парила, дышала, требовала ухода. Оставшиеся без мужей бабы, гуртовались по несколько человек, боронили, сеяли. Семья Куриловых в полном составе выехала в поле, чем вызвала завистливые взгляды односельчан. Как же, у них, хоть и немощный, но есть мужик и не один. Отсеялись благополучно, но пришла беда. Приехали за Дмитрием Сергеевичем, ему предписано отбыть в распоряжение одного из госпиталей. Тарасовна плакала, а когда он отъезжал, запричитала, как за покойником.

Беда не приходи одна. Когда отмолотились в жаркий августовский день, война, та, что была с япошками, догнала Трофима Курилова. Он упал в беспамятстве и через три дня преставился.

Обезлюдило село. Остались немощные старики, да калеки. Хорошо жилось только Сабитову Андрею и его дружку околоточному полицейскому Дмитрию Яковенко. Сытые и пьяные они колесили по селу, вызывая справедливую ненависть. Пришедшие с фронта мужики собирались около «монопольки» пили горькую и ярились.

-За что-о мы кровь проливали? – сипел от злости Василь Степанов, которому оторвало снарядом руку.

-Я ногу потерял для того, чтобы эта сволочь таскалась по вдовушкам да ублажала Дашку

-Пятихатку?- вторил ему безногий.

-Ничего отольются кошке мышкины слезы, - грозился незнакомый человек, – ох, отольются!

-Что-то твоя кошка задерживается!

-Не переживай скоро будет.

-Какая кошка? Стал заводиться однорукий.

-А такая….

Незнакомец стал рассказывать, что есть такая партия, которая за мужиков. Она войну остановит, царя скинет и даст им, хлеборобам землю, семена и все что необходимо.

Посмеивались мужики, не верили, мол, придумал тоже. Где взять, к примеру, столько косилок, чтобы каждому нуждающемуся дать. Не верили, но слушали внимательно, переспрашивали. Кивали в знак согласия, смотрели с уважением. Но точило их сомнение в правдивости слов его, не солдат он.

-Ты кто таков? Что все про все знаешь? - мужики внимательно смотрели на мужичка, - почему не на фронте?

-Семен Корякин – рабочий. Приехал к вам на место жительства. Работаю в мастерских. Скажем, сломается косилка или еще что, милости прошу ко мне.

- Ты здесь нам зубы не заговаривай, почему не на войне? - недавние солдаты все плотнее подступали к Семену, дыша ему в лицо перегаром.

-Охолоньте, ей Богу, списан, под чистую, чахотка у меня.

-А с виду не скажешь! Растерянно отступали мужики.

-Приходите в мастерские, потолкуем.

Еще год назад, плотный монолит крестьянского сознания, не поддавался, никакой агитации, сейчас походил на хорошо вспаханную, удобренную ниву, которая вскоре даст нужные всходы.

***

Стрелковый полк готовился я к переброске на другой участок фронта. Его командир, полковник Егоров, собрал офицеров в штабе полка, чтобы поставить ротным командирам задачу на предстоящий марш и разделить прибывшее пополнение. Один за другим входят необстрелянные солдаты, робея перед большим количеством офицеров, которые пристально разглядывали их. От этого, они, чрезмерно, громко выкрикивают заученные слова:

«Так точно! Ваше благородие! Никак нет! Рад стараться!»

Карп Курилов спросил у вышедшего из штаба, с красным лицом солдата.

-Ну что там? О чем говорят?

-Хвицерья богато! Та уси блыскучи.

-Куда попал? В какую роту? Обступили его те солдаты, которые уже знали свои назначения и кучковались по номерам рот.

Карпо вошел последним. Офицеры все чаще посматривали на часы. Им уже надоела эта процедура, хотелось курить.

Командир полка, заглянув в бумажку с данными Карпо, отпустил скучающих офицеров.

-Такс, такс, говоришь, ты Курилов, такс, такс.

Полковник углубился в чтение сопровождающего документа.

– Здесь сказано, что ты неблагонадежный, что за тобой надо присматривать. Что опять революцией грозится народ?

Карп молчал, слушая рассуждения командира полка.

-Что же ты молчишь, революционер? Я тебя спрашиваю?

-О революции говорить пока рано, но в народе растет недовольство войной. Народ оторвали от семей, от земли и станков. Обезлюдела страна. В селах остались только бабы, да сыночки богатых дармоедов.

-Зачем Вы так? - полковник почему-то назвал Карпа на Вы, – я тоже не из бедной семьи, но как видите, на фронте.

-Тогда ответьте мне откровенно. За что мы воюем, находясь в Австрии? Почему русский солдат защищает чужую землю, а тысячи и тысячи семей остались без кормильца. Солдату не оставляют выбора. Он возьмет власть в свои руки.

-В ваших словах есть резон, но, но, - полковник запутался в своих мыслях.

Он знал, что среди офицеров ходят слухи о грязной связи императрицы и сибирского мужика. В армии нет единства среди высшего командования. Там много паркетных генералов, которые пороха не нюхали. Солдаты месяцами не вылезают из окопов, вши заели. Не хватает пушек, а если есть пушки, то из-за путаницы и отсутствия связи, снаряды привозят не туда или с огромным опозданием. Русский солдат гибнет сотнями.

-Господин полковник,- напомнил о себе Курилов.

-Ах да, – с некоторым испугом отозвался Егоров,- извините, задумался. Тэкс, тэкс. Что же мне с Вами делать? Оставлю я Вас при штабе вестовым. На глазах будете. Здесь не помитингуешь. Что умеешь делать.

-Пахать сеять, косить.

-Это понятно. Стреляешь как?

-На учениях все мишени попал. Иди к начальнику штаба, он определит тебя.

Полк, после марша, занял участок обороны. Метрах в двухстах траншеи немцев, ряды колючей проволоки разделяли войска. Немецкие части хорошо укрепили позиции. На нейтральной полосе простреливался каждый метр пространства. Дни похожи как новорожденные цыплята. В один из весенних дней был убит урядник, который с помощью бинокля, непрерывно вел наблюдение за противником. Заменить его, на эту минуту, было неким.

-Курилов поди-ка сюда, - подозвал Карпа начальник штаба.

С этой штукой знаком, он указал на бинокль.

-Видел, знаю для чего, но ничего с ним делать не умею.

-Это не сложно.

Теперь Карп ночами маскировался, чтобы весь день, до темноты, наблюдать за траншеями противника. Сначала, это занятие показалось ему скучным, но потом, когда он стал вглядываться в окуляры и находить новые огневые точки, увлекся. Все походило на игру в жмурки. Начальник штаба Глебов нарадоваться не мог усердием и старательностью солдата. Однажды, пуля срезала на его голове маскировочную ветку, что заставило сменить способ маскировки. Теперь, с помощью пластунов, ночью, он уходил на нейтральную полосу, устраивал между столбиками «колючки» лежбище. Противник и подумать не мог, что под носом их наблюдают.

 Все новые и новые огневые точки наносит на карту начальник штаба, все тревожнее его лицо. Как прорвать такую насыщенную оборону? Скоро наступление, а четкого плана нет. Куда не брось роты в атаку везде их встретит губительный огонь пулеметов.

Карп сегодня отдыхал. Его, в глаза и за глаза, называли «рыбой». Пришел вестовой и приказал идти ему в штаб. Егоров усадил его напротив себя и попросил.

-Послушай, Курилов, ты всю местность изучил, как свои пять пальцев. Скоро в бой, а мы не можем найти слабых мест в обороне немцем. Я боевой офицер, много видел на своем веку, а здесь я не могу ничего придумать. А придумать надо, иначе положу здесь весь полк. Как ты говоришь – оставлю малых детей без кормильца.

-Господин подполковник, за долгие часы наблюдений я прикинул, как их обмануть, но дело рискованное.

-Говори, война - это постоянный риск.

-Надо бы выйти в окопы, по карте я не могу.

-Петр Васильевич, – обратился к начальнику штаба Глебову, Егоров, - устрани пробел, найди толкового офицера, чтобы он обучил нашу золотую рыбку разбираться в картах. А сейчас в окопы, пока не стемнело. Командир полка встал и, тронув за рукав шинели Карпа, дружески спросил:

-Я надеюсь, Вы не в обиде за золотую рыбку.

-На обиженных воду возят, – отшутился Карп.

Курлов шел впереди. В опасных местах просил офицеров пригибаться. Они устроились в глубоком окопе. С высоким бруствером и небольшой щелью, позволяющей вести наблюдение в широком секторе.

-Смотрите, господин полковник, там слева небольшая ложбинка.

-Ах, вот ты о чем! – Егоров разочаровано опустил бинокль, - мы думали об этом и проверили по схеме огня, что как раз эта ложбинка, наиболее пристреляна у немцев. Петр Васильевич, разверни карту.

Начальник штаба стал указывать пулеметные гнезда, направленные на ложбинку.

 -Шесть пулеметов!!! Эта ловушка, – убежденно сказал Егоров. Неправильные твои соображения, товарищ революционер, - Егоров улыбнулся доброй и невеселой улыбкой.

-То, что Вы сказали, я давно знаю.

-Что Вы этим хотите сказать?

-Вон там вода сделала неглубокую промоину.

По этому ярку, перед наступлением, ранним утром, когда глаза слипаются от сна, пластуны и охотники уничтожают все указанные огневые точки. Удар с тыла немцы не выдержат. Я знаю, как и где стоят посты охраны, когда меняются, я их даже запомнил в лицо. Я изучил местность, я проведу их. Только пластуны должны быть настоящими.

-Вы уверены, что нас не ожидают в этой промоине?

-Я пойду первым! Дозвольте, господин полковник.

Егоров смотрел на Курилова и восхищенно сказал:

-Да! Ты настоящая золотая рыбка.

В план операции в дивизии не поверили, а потому не выделили нужного количества пластунов и главное не поверили в успех, посчитали, что применение кавалерии неперспективно.

Операцию начали за три часа до рассвета. Пластуны попались толковые. Проволочные заграждения прошли без происшествий, приблизились к боевому охранению. Фланговой атаки немцы не ожидали, вся траншея на участке полка перешла к наступающим его ротам. Полк легко смял оборону немцев, развивал наступление, расширяя плацдарм. Егоров опасался, что его соседи по фронту успеха не имели, а поэтому продвигаться вглубь обороны немцев, не стал.

 -Эх, три, четыре сотни казачков бы сюда, - стонал начальник штаба.

Когда пришли конные части казаков, немцы уже успели опомниться.

Через месяц, Егоров лично вручил, перед строем полка, Георгиевский крест, Курилову Карпу Николаевичу.

***

Осень шестнадцатого года выдалась теплой, даже ласковой. В конце сентября, деревья не спешили сбрасывать свои золотые наряды. Карп Курилов, после тяжелого ранения и лечения в госпитале, спешил домой. Он пролежал на больничной койке около трех месяцев. Много раз он ходил в атаку, но ранение получил неожиданно.

Весенним днем, полк находился на отдыхе, когда в небе появился аэроплан. Солдаты, прикрывая ладонями глаза, смотрели на диковинную птицу. Он кружил над толпой солдат, а затем от него отделились бомбы. Осколок на излете пробил Курилову тело чуть ниже ключицы правого плеча, застрял в легком. Три месяца госпиталей, поставили его на ноги. Ему, перед возвращением на фронт, предписывался месяц отпуска.

Наконец, дорога уперлась в крайние хаты села. Карпо вдыхал родной воздух полной грудью, ему хотелось кричать от счастья. Калитку дома он открыл с затаенным дыханием и душевным трепетом. Во дворе в земле ковырялся мальчик лет четырех.  Карп не узнал его, он догадался, что это Миша. Миша подлетел к небесам и громко заплакал, в руках незнакомого мужчины. Испуганная криком сына, на крыльцо выбежала Юлия. Увидев Карпо, она кинулась к нему, обвила шею мужа и слезы крупными каплями, оставляя след на щеках, скатывались на грудь Карпо. Фрося, уже уверено ступая ножками, выскочила вслед за матерью, и опасливо попятилась назад в хату. Маленькая Ира взглянула на него серыми глазами, отвернулась, всем телом прижавшись к груди Тоси.

Подарок - шелковый платочек, первой получила Юля, за ней Тося и Оля. Карпо вытащил еще один и удивленно спросил:

-Как могла прозевать мой приезд Тарасовна? Где она?

Тарасовна молодой рысью влетела в хату. Она, молча, прижалась к Карпо и минуту стояла не шевелясь. Приняла подарок и обильно оросила его слезами.

-Слава Богу! Слава Пресвятой Богородице. Пришло счастье в нашу хату!

За вечер дети освоились. Миша и Фрося сидели у отца на коленях, ели леденцы и никак не хотели уступать место маленькой Ире. Всем хотелось узнать, как там, на фронте, но Карпо не терпелось услышать о положении дел семьи и села. Ему рассказали о невеселом житье-бытье, о погибших и покалеченных. Двоюродная сестра Ольга всхлипнула, когда стали говорить о муже ее Иване Таманском.

-Писем нет, и сообщения о гибели его тоже нет.

-Скорее всего, он попал в плен, может, вернется, – вселял в душу Ольги надежду Карпо.

-Папа, а это что такое? – Миша указывал на награды.

Что сказать малышу? О смерти и крови, о гибели товарищей и тяжкой жизни солдата?

-Это сынок, дали папе за то, что твой папа хорошо служил.

-На войне разве служат? Там, дядя говорил, воюют.

-Служат, сынок, служат отечеству.

Уложив детей спать, женщины пожелали знать, за что Карпо получил два Георгиевских креста.

-Мы не отпустим, пока не расскажешь, – упрямилась тетя Тося.

-Завтра, моя любимая, тетя, завтра-а, - Карпо многозначительно взглянул на нее.

Истосковавшиеся руки искали работу на базу. Работа спорилась и была, недавнему фронтовику, в радость.

Приходили селяне, чтобы узнать, не встречался ли он на войне с их сыновьями, мужами, односельчанами. Видя слезы, горе родственников, он ощущал чувство неловкости и вины перед ними. – Он жив, а их, таких же любимых и желанных, нет.

Напомнила о себе и партийная ячейка, образованная более полугода назад Семеном Корякиным. К Курилову пришел мальчик и принес бумажку-приглашение, посетить собрание ячейки. Карпо, прочитав записку, ощутил острое нежелание там появляться. Он не изменил своих взглядов, стал более убежденным сторонником революции, но внутренний, необъяснимый протест удерживал его от посещения этого собрания. Может быть потому, что вчера, когда они с женой шли в лавку, чтобы купить ей подарок, за их спинами послышался, горький плачь вдовы, потом еще и еще. Карпо и Юля поспешили вернуться.

Карпо позвал, уже успевшего отбежать мальчишку, сказал:

-Скажи дяденьке, который дал тебе эту записку, что я пока не могу сделать того, о чем они просят.

***

Прошло две недели отпуска, острота ощущений сгладилась. Карпо согласился принять приглашение Карякина. Шел в мастерские, старался обходить дома, где уже никогда не дождутся своего солдата. К тому же, он решил проверить, продолжает ли за ним следить охранка. Оказалось, что им никто не интересовался. Корякин встретил Курилова сдержано. Поинтересовался положением на фронтах, о настроениях в войсках. Курилов ответил, что он давно уже с фронта, а обстановка и настроения там быстро меняются.

-Завтра я соберу актив ячейки. Приглашаю Вас выступить с информацией на фронте и….

-Я же сказал, что я на фронте не был уже около четырех месяцев.

-Найдете, что сказать, Вы же фронтовик, ну!- голос Карякина подбадривал, звал к обязательному выступлению.

-Врать я не буду!

-Да зачем же врать? Расскажите, что на фронте многие солдаты недовольны войной, мечтают о приходе большевиков, которые дадут им все необходимое для хорошей жизни. Особенно подчеркните, что большевики установят диктатуру пролетариата.

- А они спросят о месте крестьянства в этой самой диктатуре.

-Я не договорил о теснейшем союзе рабочих и крестьян.

Курилов слушал этого человека, его правильные слова, но чувствовалось в его поведении надрывное желание понравиться. Карпо невольно сравнил его с теми людьми, с которыми он общался в ссылке, у которых была искренность суждений и естество общения, но Корякин на них не похож. В нем Карпо чувствовал едва уловимую фальшь.

-Эти слова скажете сами, а я могу рассказать о героизме солдат, моих товарищей, о прекрасных офицерах, с которыми мне пришлось, плечо к плечу делить радость побед и переживать потери боевых друзей.

-Вы хвалите золотопогонников? Мне приходилось говорить с членами ячейки, которые пришли калеками с фронта, они говорят все по-другому.

-Офицеры разные бывают. Перед тобой без пяти минут подпоручик.

 Корякин широко открыл глаза, и невнятно пробормотал:

-Теперь мне ясно, почему Вы хвалите охфицеров. Слово офицеров, он выговорил с вклинившемся, отрывисто хрипящим звуком, словно издевательски смеялся над ним.

-Что может быть ясно, если тебе не пришлось, не то что говорить с боевым офицером, а даже видеть его. Хотя надо признать, среди них разного люда хватает, - разговор начал раздражать Курилова.

 Корякин поскучнел, но вопрос задал:

-А Вы поддерживаете, политику РСДРП(б), которая направлена на прекращение войны.

-Я солдат, воевал, но не могу понять одного. Что означает «политика прекращения войны?» Я много раз слышал призыв: «Штыки в землю и по домам». Но как быть с тем, что германский солдат придет в наше село? Будет ли селянам легче и привольней. Вы ждете, что немцы дадут косилки, веялки, плуги, землю, наконец? Я видел у них в руках только оружие. Скажите мне, как вы будете смотреть в глаза вдовам и детям погибших солдат?

Корякин пытался что-то возразить, но в мастерскую вошел солдат, старый товарищ по детству, Василий Панин, потерявший руку в боях. Карпо и Василий обнялись.

-Вот ты, молодец, живой, хоть и заштопанный, да еще и два «Георгия».

-Тебе я вижу, не повезло!?

-Да, как сказать? Виктор Прокопенко без ног, на колодках совается. Вот и решай, повезло или нет.

Карякин не посмел мешать разговору фронтовиков. Бывшие солдаты, каким-то образом узнали, что к ним прибыл Карпо, входили один, за одним. Говорили о фронте, о живых и погибших, помянули, кого знали.

-За что второго Егория получил? – спросил Виктор Коршунов, списанный по контузии.

-Командира полка, полковника Егорова вытащил раненого из-под обстрела.

-Хороший мужик? Живой полковник остался?

-Живой! В полку его уважают, зовут: «наш командир». С его легкой руки начался мой солдатский путь.

Разговор солдат Корякину не нравился, он с таким трудом накаливал авторитет, вдруг все сразу разрушено.

***

Карпо возвращался домой, когда солнце уже попрощалось последними лучами, а сумерки, выползая из низин, все смелее изгоняли дневной свет.

Карпо немного пошатывало после многочисленных, выпитых поминальных стопок. Скоро появиться и его хата- цель его надрывного пути. Вдруг перед ним остановилась линейка,* на которой сидела Полина. Война давно сравняла рытвины, оставленные ее предательством, в душе Карпо. Сердце, распахнутое дружеским общением с друзьями, и изрядное количество «Монопольки» размягчили его оборону. Он шагнул в ее объятия.

Карпо проснулся с гнетущим чувством вины и желанием вернуть все вспять. Его память, утяжеленная выпитым вчера спиртным, хранила обрывки его ночной жизни. Голова гудела, нестерпимо хотелось пить. Огляделся, он лежал в дорогой белоснежной, но измятой постели. Яркий свет электрической лампы заливал небольшую комнату с дорогой мебелью и огромным зеркалом на стене. В этом зеркале он увидел Полину. Он встряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение, потом сообразил, что это отражение и взглянул на дверь. К нему подходила Полина, в руках ее поднос с конфетами и фруктами, в центре подноса фужеры с вином.

-Карпо, ты проснулся? Очень хорошо! Сейчас мы полечимся и позавтракаем, – говорила она бодро, но чувствовалось, что в ее голосе нет уверенности, более того, в нем присутствовал страх.

-Что мы с тобой наделали?

-Все будет хорошо! Ты не пойдешь больше на фронт, и твоя семья ни в чем нуждаться не будет.

-Ага, ты уже все решила, за меня! Моя семья не будет ни в чем нуждаться. А мой сын Миша спросит: - где ты был, папа, я ждал тебя, без тебя не мог уснуть. Как я стану смотреть сыну в глаза, что стану врать ему? А дочки?…- Карпо сделал паузу, - я буду нуждаться в них! Ты все мерила и меряешь деньгами!

Полина отставила поднос и зажала ладонью его рот.

-Ничего не хочу слышать, сегодня ты мой и только мой!

Карпо вдруг понял, что не сможет сопротивляться их общим желаниям, а его недавние слова, только лишь, реакция совести, у которой не хватило сил сопротивляться…

***

Вечер вел за собой, между домами, ночь. В темных подслеповатых глазницах хат, несмело загорались огни ламп. Юлия уложила детей и вслушивалась в притаившуюся тишину, только лай собак нарушал покой ночи. Она терялась в догадках, но ничего придумать не могла, от чего, с каждой минутой, росла тревога. Она не смогла сомкнуть глаз до рассвета. Миша проснулся, и сонно спросил:

-Папа пришел?

-Спи, мое солнышко, он скоро придет.

Обманывая сына, она убеждала себя, что скоро, очень скоро она услышит его шаги.

Приближался рассвет. В хате уже видны четкие очертания предметов. Тося босыми ногами прошлепала во двор. Было слышно, как она там чем-то гремит и чертыхается. Постепенно проснулись все. На их вопросы о Карпо, Юлия только пожимала плечами.

Тарасовна, как всегда, вошла, энергично изгоняя из всех остатки сна, но, почувствовав, что ее усилия неуместны, она умолкла и опасливо оглядела всех. Ее взгляд остановился на Юлии:

-Не бачу Карпо! Куды его нелегкая занысла? - в ответ долгое и томительное молчание, которое Тарасовна не выдержав, прервала. – Да шо ж це таке, ей Богу, якого лешего мовчите?

-Вчера не пришел домой, пошел в мастерскую и не вернулся,- Тося отвечая, пожала плечами и горестно развела руки, – ума не приложим, где он может быть.

 Глаза ее смотрели в упор и умоляли Тарасовну не делать никаких предположений.

-Якого лешего, - она добавила русскую неофициальную речь, - не шукаете?

-Зачем искать? Он же не Миша.

-Всякого бувае на билом свити! Я пиду в мастерскую и все узнаю.

Тарасовна, провожаемая одобрительными взглядами, вышла. Путь не был длинным, навстречу ей шел Василий Панин. Лицо его основательно помято вчерашними возлияниями.

-А ну пидожды, окаянная твоя голова! – Тарасовна решительно загородила путь Василию. – Куда це ты так бежишь?

-Да…, - Панин замялся, пытаясь поскорее обогнуть неожиданную преграду.

-Стой! Тоби кажу, бо я не знаю шо с тобою зроблю!

-Ну, шо ты хотила, тетя Таня? Я спешу.

-Успиишь, «Монополька» ще закрыта. Скажи мини, де Карпо?

-Да я не знаю. Разбиглысь, як тильке стимнило.

-Це, правда?

-Истинный Бог! – радовался Панин скорому избавлению от Тарасовны.

Тарасовна постояла, прикидывая варианты: «Неужели,- ее взорвала догадка, - неужели Полина. Ах ты, змеюка, подколодная. Мало тоби одного мужика? Ты решила отнять отца у дитей».

– Ее яростная мысль металась в голове, будто она уже точно знала об измене Карпо.

 Решительным шагом она направилась к дому Сабитовых. Никем не остановленная вошла в прихожую, где ее встретила горничная.

-Здравствуйте! Вы что хотели?

-Полина мини треба! – не отвечая на приветствие, громко потребовала гостья.

-Ее, со вчерашнего вечера, нет дома.

Тарасовне сразу стало все ясно, она прищурила глаза и стала медленно наступать на горничную.

-Прокляте гнездо! Да что б вам тут пусто було!

Горничная попятилась готовая закричать, но ее выручил Андрей.

-А- а, Танька-брехло! Что же ты возмущаешься? Ищешь Карпо? Он с моей женой в городском доме станции Торговой, - голос Сабитова звучал ровно и спокойно.

Тарасовна попятилась от его спокойной правды.

-Цего не може буты!

Тарасовна не хотела верить в то, о чем думала минуту назад и в чем была уверена. Его слова снимали все сомнения, отрезая путь надеждам.

Она шла домой, замедляя шаг, часто останавливалась. Уж очень тяжелый груз она несла: - Я ж его люблю як сыночка, а вин…. Ох, Господи! Це вона змеюка! Тыхенько пидповзла, та укусыла его! Це вона!

Прошло несколько дней, от Карпо «ни слуху, ни духу». Юлия просила дать ей денег, чтобы уехать на родину.

-Там у меня родственники, я верну вам деньги, – слова ее прорываются через безудержный плачь, – он детей не пожалел. Не пожалел.

-А мы тоби хто? – ярилась Тарасовна

-Перестань плакать, проживем,- обняла ее Ольга, - я живу с надеждой, что вернется мой муж. Может и Карпо одумается.

Тарасовна вдруг вспомнила, что Андрей очень спокойно говорил о связи жены с Карпо.

-Казав, а сам шо лед,- вспоминала она его лицо, у нее засосало под ложечкой, - таке лицо як, будто их уже нема.

***

Карпо и Полина жили как в тумане. Для них все ушло, не тревожило ни время, ни события в нем.

Они утоляли жажду прошлого.

Стук в дверь напомнил им о существовании окружающего мира. Карпо вопросительно взглянул на Полину. Он подумал, что его нашла жена Юлия. От угрызений совести у него заныло сердце. Он представил взгляд сына и содрогнулся.

Полина приложила палец к губам и прошептала.

-Об этом доме ни знает никто, кроме меня. Это муж, выследил. Он в охранке тайным агентом значится. Повторный, настойчивый стук в дверь.

-Откройте, полиция! В этом доме опасный преступник, мы выломаем дверь.

-У меня нет в доме преступников, - ответила Полина, - убирайтесь к черту!

За дверью стихло. Карпо подозвал взглядом к себе Полину.

-Если постучат, я открою дверь и разберусь с ними.

-Они с оружием, пришли нас убить. Их нанял муж.

-Почему ты так решила?

Полина рассказала о годах замужества, о своей тоске и мечтах о нем, потом расплакалась и попросила прощения:

-Ничему я не рада ни богатству, ни деньгам, мне нужен ты.

-Особенно с деньгами! - многолетняя обида взломала все преграды и вырвалась из души Карпо, раня ее сердце.

Она замкнулась в себе. В висках стучали молоточки: -Так тебе и надо! Так тебе и надо! Чтобы снять напряжение, Полина стала понуро накрывать стол. Карпо не чувствовал вины, даже наоборот, он не стал отгонять мстительной мысли: - Она должна знать, как ему было больно.

Ему показалось, что в замке двери что-то щелкнуло, тут же приоткрылась входная дверь.  Так получилось, что Карпо оказался за открываемой дверью. Чувство опасности еще не притупилось, он приготовился к бою.

В следующее мгновение два человека, с револьверами в руках, ворвались в дом. Они на миг остановились, чтобы сориентироваться. Карпо не раз участвовал в рукопашных боях, но тогда была винтовка в руках, сейчас он успел схватить вазу, которая от удара по голове убийцы, со звоном брызнула хрусталем. Второй нападавший, не понимая, что произошло вертел головой. Удар в челюсть отбросил его к стене, но он не выпустил револьвер. Грянул выстрел.

Наемник с револьвером поник головой. Полина выпустила из рук свой, еще дымящийся, пороховым дымом, револьвер, ее била истерика. Карпо успокаивал ее, целовал, говорил ласковые слова.

Беды они не ждали. Напарник убитого наемника, которого Карпо ударил вазой, нашел в себе последние силы для выстрела.

Карпо стал оседать, Полина пыталась его удержать, но тело его было слишком тяжелым. Он окончательно пришел в сознание в тюремной больнице. Ему требовалась операция по извлечению пули, которая, застряла между ребрами. Огромных усилий и денег стоил ей перевод Карпо в больницу. Операция прошла хорошо.

***

Полина и Юлия столкнулись у двери палаты. Они не знали друг друга, но поняли, кто стоит перед каждой из них. Прямой ненавидящий и виноватый, уступающий взгляды встретились. Не было между ними сражения, была только тоска.

Полина быстрым шагом покинула больницу и отправилась в село к мужу. Ее съедали опасения, что Андрей повторит попытку убийства. Этого она допустить не могла.

-Револьвер остался в полиции, – с сожалением подумала она, времени, чтобы приобрести новый, не оставалось.

Карпо лежал на белоснежной больничной кровати. Он почувствовал, что за дверью что-то произошло.

-Юля, его Юля! Это она! В подтверждение догадки, она вошла несмело, опустив глаза долу. Она остановилась у кровати, бросила взгляд на мужа, потом на тумбочку, заваленную сладостями и едой, и остановила его на своей потертой сумке.

Ей стало как-то не по себе, может быть стыдно за свой узелок с пирожками и кусочком хлеба, переданным сыном Мишей.

Карпо смотрел на печальную и бедно одетую жену, к его горлу подкатил неумолимый комок стыда и жалости, слез и нежности. Он знал, что тетины пирожки должны оказаться в сумке Юлии, по-другому и быть не могло.

-Ты принесла пирожки, давай, а то остынут. Хочется своего, а не казенного, - он кивнул на тумбочку.

Вспыхнувший факелом, ее взгляд, простил ему все и сразу. Она, торопясь, вытащила пирожки, бережно завернутые в белую чистую тряпицу, покосилась на тумбочку и сказала.

-Дорога дальняя, остыли пирожки уже давно, не взыщи.

-Убери это в тумбочку положи узелок на нее, да скорее мне не терпится.

-Юля недоверчиво посмотрела на мужа, но сделала так, как сказа он. В эту минуту ей было неважно, играет Карпо словами, добиваясь прощения, или искренне хочет отведать гостинцы.

Он ел пирожки с удовольствием, они хоть и остыли, но не потеряли пышности и вкуса.

-Тетя! Мастерица, у мамы, царство ей небесное, так не получалось.

-Это я пекла. А это гостинец Миши, - Юлия протянула маленький уже засохший кусочек хлеба и подняла на мужа взгляд, полный слез, любви и тепла. Они прощала его.

Карпо взял подарок сына, глаза его затянуло пеленой слез. Голос его сорвался:

-Дети здоровы?

-Здоровы. Миша ревел, просился к тебе.

Карпо виновато опустил голову

-Ты хорошая ученица! Тетя Тося похвалила бы тебя за пирожки.

-Для тебя старалась.

-Прости меня, если можешь! Прошлое вырвалось из меня. Прости. Теперь я свободен от него.

-Ой, ли? Увидишь ее, опять все завертится.

-У нас трое детей. Я клянусь на этом кусочке хлеба, что этого больше не будет. На больничной койке было время подумать.

-Если ты это решал головой, то….

-Я люблю тебя….

Она прижала его голову к своей груди, не давая договорить до конца.

-Будем считать, что это обещание от самого сердца.

Карпо упросил врача, чтобы Юлия осталась с мужем в палате до завтрашнего утра.

***

Увидев входящую в дом Полину, Андрей обомлел. Его движения стали неуверенно - угловатыми, он брал совсем ненужные ему предметы и ставил их на прежнее место.

-Не ожидал? Думал, что я уже на том свете? Да? – ярость, накопленная за дорогу, рвалась и текла оскорбительным потоком слов.

Она потянулась за своей объемной сумкой, Андрей побледнел. Он еще ощущал на груди дуло ее револьвера. Тогда все обошлось, но сейчас....  Полина в ярости отбросила сумку и увидела направленное на нее оружие, сразу успокоилась и попросила:

-Стреляй, много узелков развяжешь. Стреляй, ты же этого хотел?

-Я хотел убить Карпо, а тебя не смогу. К тому же весь наш капитал у тебя, дорогая.

-Я тебе дам денег много, но с одним условием, что ты и пальцем не тронешь Карпо.

-Если у меня будут деньги, то….

- Убью, даже если, умру. Тебя убьет моя судьба!

Приободренный Андрей вошел в свою колею.

-Если ты умрешь, то кто же будет выполнять твой заказ? Не смеши!

-Это мое дело, советую не рисковать. Будем жить, будто и не было между нами ничего. Дом остается тебе, деньги получишь. Прощай!

Через два дня Полина подъехала к дому Куриловых. Во дворе она встретила Юлию, с девочкой на руках. Ее сестренка, одетая в старые, перешитые одежки, дергала мать за подол и плаксиво просила:

-Мама, что остановилась? Пойдем.

Полина решительно взяла ее на руки и сказала:

-Идем в хату.

Юлию трясло, но она повиновалась. Недоуменные глаза Тоси и Ольги с ужасом смотрели на гостью.

-Не ожидали? Я пришла….

-Зачем ты пришла? Ты….

Тосю прервала прибежавшая Тарасовна, но, встретив властный взор Полины, сказать ничего не смогла.

-Я пришла сказать тебе, Юля, что все кончено. Я уезжаю далеко и больше тебе мешать не стану. Прости, если сможешь. Она положила на стол пачку денег.

 – Этого вам пока хватит, не о чем не беспокойтесь. Прощайте!

Тарасовна хотела ринуться в бой, чтобы, как она не раз говорила: «прочистить зубы» Полине, но гостья оставила лишь шелест платья да запах дорогих духов.

Александр Золотов,

писатель

(Ростовская обл., х. Камышев)