Каждый раз, навещая наш участок на Немецком кладбище на Введенских горах, я прохожу мимо каменной плиты, высотой около двух метров, вросшей в невысокий, почти отвесный склон. Он буквально в двух шагах от нашего участка. По словам моей покойной родительницы на этом месте, до Великой Отечественной войны, был фамильный склеп семейства Арнштейн. Уже тогда он был заброшенным и его никто не навещал. Здесь в 1921 г. был погребен бабушкин двоюродный брат Александр Августович Арнштейн (1893 - 1921). Скользнув взглядом по плите, я невольно вспоминаю фразу, сказанную когда-то капитаном Дроздовского артиллерийского дивизиона Николаем Алексеевичем Раевским (1894 - 1988), более известным образованной части советских граждан эпохи застоя как автор книги «Портреты заговорили». На вопрос о потерях среди его однополчан на полях сражений Гражданской войны он ответил: «Потери? Да, конечно были потери. На моей батарее убили внука композитора Римского - Корсакова, а на соседней батарее погиб внук Льва Толстого». А.А. Арнштейн приходился родным племянником Карлу Августовичу Арнштейну (1840 - 1919), основателю Казанской школы гистологии и внуком известному московскому инженеру - архитектору Александру Адольфовичу Мейнгардт (1825 - 1894) (1). Пытаясь восстановить короткий жизненный путь нашего родственника, я невольно вспоминал название самой известной в СССР эпохи застоя книги Н.А. Раевского «Портреты заговорили». Ведь вся эта история началась с портрета. Точнее, фотопортрета.

 На дворе стоял, скорее всего, 1970 год. Моя бабушка, Татьяна Александровна Кудряшова (ур. Мейнгард) (1898 - 1976) сидя за обеденным столом в нашей комнате, в коммуналке у Красных ворот, перебирала старые фотокарточки. Я сидел рядом за обеденным столом и делал уроки. Как говорится, в полглаза я глазел в учебник, и в полглаза глазел на фотографии. По большей части они мне были знакомы. Вот фотография бабушки в гимназическом платье, сделанная еще до Великой Октябрьской социалистической революции 1917 г. Вот фотографии, запечатлевшие монгольскую экзотику, когда бабушка с дедушкой и моей мамой несколько лет прожили в той далекой стране. Вот моя фотография детсадовской поры с игрушечной двустволкой в руках. Неожиданно в руках у бабушки промелькнула фотография размером с почтовую открытку, на которой был запечатлен офицер, в военной форме, с погонами. Почему то она меня заинтересовала. Офицеров Советской армии я видел каждый день на моей родной Ново Басманной улице, поскольку здесь в доме номер шестнадцать располагалась военная комендатура города Москвы. Но, на фотографии был запечатлен офицер не Советской армии. «Классовое чутье» советского школьника нельзя было обмануть. Лицо у него было такое, как у царско - белогвардейских офицеров в советских кинофильмах про Гражданскую войну. Несоветское лицо, хоть ты тресни!

 Выхватив фотокарточку из бабушкиных рук, я повертел ее и тут же задал вопрос, как говорится, со всей большевицкой прямотой -

- А это кто? Офицер? Царский? Белогвардейский?

 Бабушка взяла у меня из рук фотографию и несколько секунд молча, всматривалась в изображение, как будто что-то про себя вспоминая.

 Надо сказать, что в возрасте четырех или пяти лет вместе с родителями в кинотеатре я посмотрел кинофильм «Музыканты одного полка». Позднее выяснилось, что этот фильм, едва ли не единственный, посвященный Гражданской войне на Архангельском фронте. Тогда, сопереживая событиям на экране, я сочувствовал людям в военной форме при погонах, в которых в темноте из-за угла стреляли какие-то подозрительные типы в штатском. Тогда я не понял, что люди в военной форме при погонах, это белогвардейцы - враги, они - плохие. А субъекты в штатском - это красные подпольщики, они - хорошие, они - наши. Спустя два или три года, когда я пошел в первый класс, в Советском Союзе пышно отметили 50-летие «Великого Октября». Вот тогда я уяснил себе тот факт, что 50 лет тому назад у нас в стране шла Гражданская война, в которой красные воевали против белых. Во многом, это знание укрепилось благодаря кинофильму «Служили два товарища», который я с моими родителями смотрел в кинотеатре «Колизей» на Чистых прудах.

- Это Шура, мой двоюродный брат. Он умер молодым, и было это очень давно. - Наконец отозвалась бабушка.

 И, явно стараясь отвлечь мое внимание, бабушка подвинула мне другие фотографии -

- Вот, давай лучше эти фотографии посмотрим. Вот видишь, это Бобик. Ты помнишь Бобика? Когда мы ездили в гости к дяде Боре, в Подсолнечное, он так нам обрадовался! А вот еще посмотри. Это ты с папой и мамой на Черном море отдыхаете, в Гудауте. А вот верблюды, это когда мы с твоим дедушкой жили в Улан - Баторе, их монголы по улицам водили

 Само собой, про фотографию бабушкиного родственника я тогда забыл. Увидел я ее лишь в сентябре 1976 года, когда бабушку мы проводили в последний путь, и нам пришлось оставить комнату в коммуналке. Родители к тому времени уже давно переехали в кооперативную квартиру в районе станции метро Речной вокзал. А меня в бабушкину комнату прописать было нельзя, поскольку я не работал, а учился в десятом классе и опекуном меня могли бы оформить над бабушкой лишь с восемнадцати лет.

 Итак, запечатленный почти по пояс на фотокарточке царско - белогвардейский офицер сидел в кресле, т.е. в профиль. На нем был английский френч с накладными нагрудными карманами. Над карманом был привинчен какой-то выпуклый нагрудный знак. Он мне чем-то напомнил сохранившийся дедушкин нагрудный знак, который ему был вручен, когда он учился в Сельскохозяйственной академии, еще до революции. На плечах у офицера были погоны с одним просветом и одной звездочкой. Это соответствовало званию младшего лейтенанта в Советской армии, а в царской армии соответствовало чину прапорщика. Скрещенные пушечные стволы обозначали род войск - артиллерия. Значит на фото какой-то наш родственник, который служил в царской армии в канун революции и был прапорщиком артиллеристом. Но, как его зовут? Что с ним произошло, если он, по словам бабушки, умер совсем молодым?

 Само собой старые бабушкины письма и фотографии мы увезли с собой. Спустя примерно года три после этого, я показал фотографию царско - белогвардейского офицера бабушкиной старшей сестре Марии Александровне Таргонской (ур. Мейнгрард) (1895 - 1985), когда она приехала к нам в гости. Увидев фото, она обрадовалась -

- Кто это? - переспросила она меня - Да это Шурка! Шура Арнштейн! Мы все его так называли. Ах, какой он был чудный! - с ударением на букву «у», отозвалась тетя Маруся, - Мы все его так любили! Кем он нам приходился? Двоюродным братом. У папы была старшая сестра, тетя Адя. Она была замужем за банковским служащим. Звали его дядя Август. Август Августович Арнштейн. У них было трое сыновей. Володя, Женя, Шура. Шура был самым младшим, он был года на два старше меня. Женя был средним. Старшим был Володя. Ты его внука знаешь, это Володя из Казани. А Шура был военным. Офицером.

- А он был за красных, или за белых?

- За красных. Нет, он был боевым офицером. Значит, за белых.

 Но тут мы что-то отвлеклись, и расспросы свои я продолжил спустя некоторое время, когда тетю Маруси навестил в ее комнатке в коммунальной квартире в районе Шаболовки.

 Интересно отметить то, что примерно такими же словами помянула своего родного дядю Шуру его племянница Ирина Владимировна Арнштейн (в замужестве Борисова) (1912 - 1984), когда в августе 1981 г. я навестил наших родственников в Казани. Из Москвы я привез ту самую фотографию царско-белогвардейского офицера. Тетя Ира его сразу узнала и промолвила -

 - Да, да. Дядю Шуру я помню. Я тогда еще совсем маленькой девочкой была, когда его могла видеть. Был он в военной форме, или в штатском, я не помню. Помню, что все родственники его очень любили.

 А со слов тети Маруси мне запомнилось следующее. У моего прадеда действительного статского советника Александра Александровича Мейнгарда (1861 - 1932) была старшая сестра Аделаида-Евгения, или, по-русски, Аделаида Александровна Мейнгард (1859 - 1920-е?). Первым браком родственники сосватали ее за какого-то остзейского барона. Однако брак оказался весьма неудачным. Тетя Маруся обронила какую-то туманную фразу о том, что барон оказался нехорошим, плохим человеком. В каком смысле плохим, она не уточнила, да я и не стал уточнять. Поскольку тетя Адя была лютеранского вероисповедания, то, лютеранином, скорее всего, был и ее муж. В отличие от Российской Православной Церкви - РПЦ, в конце XIX в. не признававшей право супругов на развод, и, дававшей согласие крайне редко и очень не охотно, Евангелическо - лютеранская церковь признавала право супругов на развод. А посему они расстались. Через некоторое время тетя Адя встретила дядю Августа. Его действительно звали Август Августович Арнштейн. Как гласит семейное предание, отец тети Ади действительный статский советник московский губернский инженер - архитектор Александр Адольфович Мейнгардт (1825 - 1894) узнав о браке своей дочери с банковским служащим не совсем «арийского происхождения», чуть ли не проклял ее сгоряча. Но, потом, познакомившись с зятем, сменил гнев на милость и вроде как взял свои слова обратно.

 Все трое братьев Арнштейн - Володя, Женя, Шура, окончили реальное училище. Скорее всего, в Москве. Володя - Владимир Августович, после окончил юридический факультет, скорее всего, Императорского Казанского университета, где преподавал на медицинском факультете его родной дядя Карл Августович Арнштейн. В 1910-х гг. В.А. Арнштейн служил податным инспектором Казенной палаты в уездном город Жиздра Калужской губернии. Женя - Евгений Августович, судя по всему, окончил Педагогический институт и преподавал математику в средних учебных заведениях. Шура - Александр Августович Арнштейн после окончания реального училища, поступил в Коммерческий институт. Позднее я выяснил, что Коммерческий институт это та самая знаменитая Плешка - Академия народного хозяйства СССР имени Г.В. Плеханова, которая при советской власти, декларировавшей социальное и прочее равенство, относилась к «обойме» самых престижных советских вузов. Вот почему можно уверенно сказать, что на английском френче военного образца у прапорщика Арнштейна на груди красуется знак, свидетельствующий о том, что он окончил Коммерческий институт.

 По словам тети Маруси, Шура, обучаясь в Коммерческом институте, а позднее проходя военную службу, проживал в Москве. В доме своего дяди известного московского юриста, гласного Московской Городской думы и активного деятеля Кадетской партии действительного статского советника Георгия Александровича Мейнгардт (1866 - 1945). Родственники звали его дядя Жорж. Он приходился моему прадедушке младшим братом. Соответственно тетя Маруся и Шура приходились ему племянниками. В свое время дядя Жорж получил хорошее приданное за свою супругу Софию Александровну Холмскую. На эти деньги он построил доходный дом в Трубниковском переулке. Дом был в четыре этажа. Уже в советское время надстроили еще три этажа. Первый, третий и четвертый этажи сдавались жильцам. Второй этаж занимали дядя Жорж со своим семейством - жена и две дочери - Юля и Наля. На втором этаже жила его незамужняя сестра Ольга Александровна Мейнгардт (1868 - 1953), которая управляла мейнгардовским имением в Одоевском уезде Тульской губернии у сельца Старые Лески. Здесь, на втором этаже, прожила последние годы престарелая родительница дяди Жоржа Юлия Карловна Мейнгардт (ур. Мориц) (1833 - 1913) вдова московского губернского инженера - архитектора А.А. Мейнгардт.

 Во время первой мировой войны, тетя Маруся окончив гимназию в Калуге и прослужив около года сестрой милосердия в военном лазарете, приехала в Москву, где поступила на курсы иностранных языков при Московском университете. Жила она в доме дяди Жоржа. Там же обитал и их родственник Шура.

 В октябре 1917 г. прапорщик Арнштейн принимал участие в уличных боях где-то в центре Москвы. Бабушкина сестра хорошо помнила, как Шура облачался в шинель с погонами, перепоясывался ремнями. На ремне у него была кобура с револьвером, на боку шашка. Родственникам говорил, что идет на дежурство. Причем вроде как-то он уходил на дежурство без шашки, но с ружьем, т.е. с винтовкой. Где именно он нес свои «дежурства», родственникам не говорил. Могу лишь предположить, что это было в районе Никитских ворот, где у кинотеатра «Унион» держали оборону последние защитники Москвы.

 Опять же, по словам тети Маруси, в Москве в течении нескольких дней шла сильная стрельба. Жильцы дома в Трубниковском переулке старались без особой нужды на улицу не выходить. В тот день, когда стрельба почти прекратилась, в дом вбежал Шура. Он был военной форме. Едва ли не с порога крикнул:

- Меня ловят большевики! Солдаты. Мне спрятаться надо.

 Родственники провели его на черную лестницу, которая выходила на задний двор, обнесенный кирпичной стеной. Преследователи могли появиться в доме с минуты на минуту, но, любопытство пересилило. Тетя Маруся вышла на черную лестницу и подошла к окну, которое выходило на задний двор. В тот же миг дверь внизу распахнулась, и во двор выбежал ее двоюродный брат. С разбегу он подпрыгнул, ухватился за край забора, ловко подтянулся на руках и перемахнул через него. Спустя буквально минуту на пороге дома в подъезде стояли солдаты с винтовками в руках, не то с красными повязками на рукавах шинелей, не то с полосками из красной ткани на солдатских папахах. От себя замечу, что скорее всего это были солдаты одного из запасных пехотных полков, квартировавших в Москве в годы Первой мировой, или, Великой войны 1914 года.

- Где здесь у вас офицер спрятался? - закричали солдаты. - Он здесь! В этом доме! Мы видели, он сюда забежал.

 Родственники стали их убеждать в обратном. Но, незваные гости им не поверили и стали обходить комнату за комнатой на всех четырех этажах. Никакого офицера, само собой, они не нашли. Явно раздосадованные неудачей, солдаты ушли.

 А Шура вернулся в дом, с черного хода, поздней ночью. Конечно, никто из родственников не спал, с тревогой прислушиваясь к ночным звукам. По словам тети Маруси, Шура больше военную форму не надевал, а ведь она так была ему к лицу! Дальше, в рассказе тети Маруси следовал «провал». Спустя несколько месяцев после захвата Москвы большевиками Шура уехал из первопрестольной куда-то на юг. На мой вопрос, куда на юг, к белым, тетя Маруся не очень охотно дала утвердительный ответ.

 Как-то в один из следующих визитов тетя Маруся достала толстый альбом с фотографиями наших родственников, сохранившимися с дореволюционных времен. Мне она показала маленькую фотокарточку Шуры в штатском костюме. Видимо она был сделана за год - два, до того, как он надел военную форму. Показала мне и еще одну фотокарточку нашего родственника, сделанную в тот же день, в том же фотоателье, где он снялся сидя в кресле. Вот эта фотография давала представление о нем еще больше, чем самая первая. Прапорщик А.А. Арнштейн был запечатлен в полный рост. На нем был действительно английский френч с четырьмя накладными карманами - двумя нагрудными и двумя боковыми. Френч не был перехвачен в талии ремнем, но к боковому карману были пристегнута шашка. Костюм довершали бриджи, заправленные в сапоги, с довольно высокими, я бы даже сказал, кавалерийскими голенищами. Не темные волосы были на косой пробор. Прическу дополняли небольшие мягкие усики. Фигура у него была долговязая, как еще говорили в таких случаях подбористая, более подходящая для остзейского немца, нежели москвича. В нем определенно можно было признать земляка барона П.Н. Врангеля или барона Р.Ф. Унгерна фон Штернберга.

 Была и еще одна фотокарточка. На ней многочисленные родственники, включая мою бабушку, и, прабабушку сидели на поваленном дереве или стояли за ним на фоне лесной опушки. Был среди них и Шура Арнштейн. Одежда на нем была летняя, гражданская. Фото было сделано, скорее всего до начала Великой войны 1914 года, а может в последние мирные месяцы того же 14-го. Тетя Маруся по памяти назвала всех родственников и, пояснила, что фото сделано в окрестностях Лесок, или, Лесков, в Тульской губернии, где у их бабушки Юлии Карловны было имение.

 В 1983 г. умерла вдова С.А. Мейнгарда (1897 - 1978) дяди Сережи - который моей бабушке приходился старшим братом, а тете Марусе младшим. Мы с мамой и тетей Марусей ездили в его однокомнатную квартиру на проспекте Буденного, разбирать оставшееся имущество. Надо сказать, что у дяди Сережи была очень хорошая по тем временам библиотека. Художественная литература, а так же книги по истории Отечественной и зарубежной. Но, благодаря крайней, мягко говоря, доверчивости его вдовы, их соседи, навещая ее под предлогом помощи по дому и опеки, вынесли из дома практически всю библиотеку. Что же касается старинных фотографий, то их почти не осталось. Однако, перебирая в ящике какой-то тумбочки бумаги, я неожиданно обнаружил еще один фотопортрет Шуры Арнштейна, в том же английском френче с погонами прапорщика, сделанное в том же фотоателье, Только сфотографирован он был анфас.

 Я забрал фотографию себе. И, когда в следующий раз, будучи в гостях у тети Маруси показал ей свою находку, то поинтересовался, каким образом и почему фотографию двоюродного брата - белогвардейца дядя Сережа хранил у себя дома до последнего дня. Ведь во время Гражданской войны дядя Сережа воевал в рядах Красной армии. Об этом он мне сам говорил еще много лет тому назад. И вот что мне запомнилось со слов тети Маруси.

 Осенью 1918 г. их семья вернулась из Калуги в Москву. Чем был вызван переезд, она не уточняла. Поселились они в Лялином переулке, неподалеку от Курского вокзала. Дядя Сережа во время Гражданской войны действительно, служил в Красной армии. Кем, тетя Маруся не уточняла. В конце Гражданской войны, год она не помнила, дядя Сережа прислал им в Москву телеграмму о том, что он приедет в Москву, откуда-то с юга, вместе с Шурой.

 Всей семьей они пошли встречать молодых людей на Курский вокзал, поскольку он находится близко от Лялина переулка.

 Как в условиях еще толком не закончившейся Гражданской войны, они узнали день прибытия чаемого поезда в Москву, я об этом тогда не подумал. Но вышли они на перрон тогда, когда поезд уже прибыл. По словам тети Маруси, дядя Сережа был в военной форме. В шинели и в буденовке на голове. Шура, одетый в штатское, был здесь же. Он сидел на чемодане. Увидев подходивших родственников, он слабо улыбнулся и попытался встать, что бы поздороваться. Но, он был слишком слаб. Встать у него не получилось. Тем не менее, ведомый под руки родственниками, не спеша он дошел до их квартиры в Лялином переулке. Он был болен. У него был туберкулез. Как и где дядя Сережа нашел Шуру? Тетя Маруся говорила, что при эвакуации белой армии из Севастополя Шура остался, потому что был болен туберкулезом. Там его взяли в плен красные. Поскольку дядя Сережа служил в Красной армии, то встретив Шуру, где и при каких обстоятельствах, тетя Маруся не знала, или не захотела вспоминать, он сумел достать ему штатскую одежду, выправил поддельные документы и добился оформления командировки в Москву у своего красноармейского начальства. С новыми документами Шуру выпустили из тюрьмы, а дядя Сережа весьма своевременно, выхлопотал командировку в Москву. Однако, по словам тети Маруси, после возвращения в Москву здоровье Шуры быстро ухудшалось. Но отвезти в больницу было рискованно. Могла обнаружиться «липа» в его документах, и, тогда кары не миновать. Когда его все же рискнули положить в больницу Высокие горы, что на высоком берегу Яузы, было уже поздно. Похоронили Шуру на Немецком кладбище, рядом с фамильным участком Мейнгардов. По словам тети Маруси, на похоронах были вся их семья, а так же тетя Адя и дядя Август. Значит, в ту пору они оба были живы и жили в Москве.

 Спустя несколько лет после того, как тетю Марусю мы проводили в последний путь, благодаря советской туристке, побывавшей в Русском Доме Сент - Женевьев де Буа под Парижем, я узнал адрес двоюродной сестры моей бабушки Юлии Георгиевны Барсовой (ур. Мейнгард) (1899 - 1998), старшей дочери того самого дяди Жоржа, в чьем доме осенью 1917 г. скрывался Шура Арнштейн. Само собой в одном из первых писем я спросил ее, что она помнит про нашего родственника - белогвардейского офицера. Юлия Георгиевна ответила следующее. После того, как большевики захватили Москву, Шура Арнштейн вошел в какую-то подпольную антисоветскую организацию. С какими-то офицерами он собирались в доме ее отца - Георгия Александровича Мейнгардт и там что-то обсуждали. Я попросил уточнить. Господа офицеры рассматривали вопросы, связанные с отправкой из Москвы добровольцев на Дон в армию генерала Л.Г. Корнилова. В декабре 1917 г., буквально накануне Нового года, в дом дяди Жоржа в Трубниковском переулке заявились красные солдаты с винтовками и взяли Шуру, а вместе с ним еще пять - шесть офицеров, переодетых в штатское, которые пришли к нему на тайную встречу. Всех их под конвоем они отвели в Бутырскую тюрьму. Про офицеров большевикам донес кто-то из соседей. Несколько месяцев наш родственник провел в Бутырках. Ирония судьбы? Или, роковое совпадение? Прапорщика Арнштейна содержали в Бутырской тюрьме, корпуса которой в 1880-х перестраивали по проекту его дедушки инженера - архитектора Мейнгардт.( 2)

 Могу лишь предположить, что дядя Жорж хлопотал за своего племянника. Тем более, что он состоял в Политическом Красном Кресте. А выпустили Шуру, скорее всего, по амнистии, объявленной советскими властями по случаю 1 мая 1918 г. Т.о. «белое пятно» в рассказе тети Маруси заполнила ее двоюродная сестра. Выйдя на волю, он еще раз сменил документы на чужое имя и уехал на Юг России, где вступил в Добровольческую армию. Было это исключительно его инициативой, или, может быть, у него было какое-то поручение, мы вряд ли когда - нибудь сможем узнать.

 К тому времени, когда прапорщик Арнштейн покинул Москву, генерал Л.Г. Корнилов был убит. Потерпев неудачу под Екатеринодаром (совр. «Краснодар», прим. автора), Добровольческая армия отступила в донские степи. Используя передышку, она получила пополнение. Самый известный пример, это прибытие на Дон отряд полковника М.Г. Дроздовского, который привел своих «дроздов» из Румынии пешим порядком. Об эту пору имя генерала Корнилова стало легендой и знаменем Белой борьбы. И теперь на Юг пробирались те, кто не смирился с большевицкой властью и желал встать под трехцветное русское знамя Добровольческой армии.

 Можно только гадать, какие испытания выпали на долю бывшего прапорщика, когда из большевицкой Москвы, в штатской одежде с фальшивыми документами он пробирался на Юг. Но, цели своей он достиг. У известного отечественного историка С.В. Волкова в электронной базе данных содержатся следующие сведения.

 Арнштейн А.А., прапорщик - артиллерист в июне 1918 г. вступил в Добровольческую армию и был зачислен рядовым артиллеристом в 3-ю конно - горную батарею. В составе этой батареи участвовал во 2-м Кубанском походе. Батарея взаимодействовала с разными частями Добровольческой армии - корниловцами, марковцами, казаками. В декабре 1918 г. А.А. Арнштейн был откомандирован в распоряжение Особого Совещания (правительства) при Главкоме Добровольческой армии генерале А.И. Деникине.(3)

 Напомню, что 23 июня 1918 г. Добровольческая армия выступила во Второй Кубанский поход. Ей противостояли войска красных численностью около 100 тыс. человек. В ходе этой кампании, добровольцами были взяты Ставрополь, Екатеринодар, Новороссийск и другие города на Северном Кавказе.

 Перечитывая эти строчки, я невольно вспоминал эпизод из серии «Рощин» из повторной, середины 1970-х экранизации романа А.Н. Толстого «Хождение по мукам». Помните? Генерал Б.И. Казанович, стоя на срубе колодца, наблюдает в бинокль за ходом боя. А потом, оторвавшись от бинокля, бросает стоящему рядом офицеру приказание: «Три очереди шрапнелью. По товарищам». Офицер козыряет и передает его приказ. Батарея полевых трехдюймовок белогвардейцев открывает огонь по цепям красных. Это происходит во время Второго Кубанского похода.

 К концу 1918 г. практически весь Северный Кавказ был освобожден от советской власти. Наступило затишье. По времени оно совпало с отзывом нашего родственника в тыл.

 В своих письма Юлия Георгиевна писала о том, что «во время Гражданской войны Шура (Арнштейн) был поручиком в белых войсках (генерала) Деникина и служил при штабе (генерала) Деникина». Конечно, эти сведения нуждаются в проверке, ведь за давностью лет память могла подвести.

 С большой долей вероятности можно предположить, что откомандирование прапорщика Арнштейна из батареи было связано с прибытием в Екатеринодар семьи его дяди Жоржа из большевицкой Москвы. Проделав полный опасностей путь из Москвы на Юг России, который занял около месяца, семья дяди Жоржа добралась до столицы Кубанского казачьего войска, где в то время находилась Ставка генерала А.И. Деникина в ноябре 1919 г.(3) Г.А. Мейнгардт, скорее всего, похлопотал за своего племянника. И он был направлен в распоряжение не Ставки генерала Деникина, а в распоряжение Особого совещания.

 В другом письме Юлия Георгиевна писала о том, что весной 1920 г. Шура Арнштейн помогал их семье грузиться на пароход «Св. Николай» в Новороссийске, на котором они отбыли в Константинополь.

 Сам Шура из Новороссйиска эвакуировался в Крым. Где он там служил, чем занимался, едва ли удастся узнать. Равно как и причину, побудившую его остаться в Севастополе. Тетя Маруся обмолвилась как-то о том, что в Севастополе у него появилась «сердечная привязанность» - жена кого-то из бывших министров Временного правительства. Якобы Шура из-за нее остался в Севастополе. Юлия Георгиевна писала о том, что Шура заболел и не смог с нами, т.е. белыми, эвакуироваться в Константинополь. А дальше, еще более загадочная история.

 То, что во время Гражданской войны бабушкин старший брат Сергей Александрович Мейнгард (1897 - 1978), служивший тогда в Красной армии побывал в Крыму, я знал с его слов. Здесь я позволю себе процитировать архивную справку. Это Предписание Харьковской губернской Чрезвычайной Комиссии (ГК) № 2427 от 5 марта 1921 г. сотрудникам Мейнгарду и Чеконову в котором говорится:

«С получением сего предполагается Вам отправиться в Москву в распоряжение Пом. Чусоснабарми и Предглавкожи Республики тов. Гомбарга» (4)

 В Удостоверении общего отдела Управления Чусореспублики № 6392 от 31 марта 1921 г., в котором говорится: «Дано сие, состоящему в резерве Управления Чусоресп. Тов. Мейнгарду в том, что он по месту службы красноармейским пайком не удовлетворяется, что подписью и приложением печати удостоверяется».(5)

 Я готов поспорить с кем угодно и на что угодно, что настоящая фамилия спутника дяди Сережи была не Чеконов, а Арнштейн. А коли так, то можно предположить следующее. Тех чинов врангелевской Русской армии, кого взяли в плен в Крыму, и не расстреляли сразу, а выяснив, что пленник представляет какой-то интерес для ЧК, их вывозили из Крыма в Харьков. Там находилось руководство ЧК красного Южного фронта. Возможно, чекисты узнали о том, что А.А. Арнштейн приходится племянником судейскому генералу председателю Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков при Главнокомандующем вооруженным силами на Юге России - ВСЮР Г.А. Мейнгардт. Ведь весной 1920 г. Московская ЧК внесла Г.А. Мейнгардт в список разыскиваемых политических преступников.

 Опять же, не вдаваясь в подробности, тетя Маруся рассказала о том, что дядя Сережа сумел не то подделать, не то выписать новые документы на чужое имя, достал штатскую одежду и вызволил Шуру из тюрьмы. И, довольно скоро он выхлопотал командировку из Харькова в Москву. Из Харькова они выехали после 5 марта и не позднее 31 марта того же 1921 г. были в Москве.

 Отдельный вопрос. А.А. Арнштейна похоронили под своей фамилией? Или, под фамилией товарища Чеконова? В 1921 г. контроль со стороны пролетарского государства еще не принял столь всеохватывающей формы, как это стало в 1930-х гг. Возможно, что его похоронили и под своей фамилией. Со слов тети Маруси следовало, что похоронили его в фамильном склепе Арнштейн.

 А где его отпевали? Если он оставался в лоне Евангелическо - лютеранской церкви, то в часовне, в которой отпевали протестантов, в т.ч. и лютеран, возведенной здесь же на территории Немецкого кладбища в начале ХХ в. А если за время Гражданской войны он перешел из лютеранства в православие, то, скорее всего в храме Св. Петра и Павла на Солдатской улице.

 С осени 1989 г. я стал работать в читальном зале Российского государственного военно-исторического архива - РГВИА. Все эти годы я надеялся найти Послужной список нашего родственника, но, увы, поиски были безрезультатны. Периодически я возвращался к мысли о поиске, но лишь случайно, уже в начале века сего, меня осенила мысль, а что, если он не учился в артиллерийском училище, а прошел обучение в запасном артиллерийском парке? И эта мысль оказалась верной. В фонде 400-м я обнаружил очень интересный документ. В виду его важности, позволю себе процитировать целиком.

Арнштейн Александр Августович, потомственный почетный гражданин, призван по Московскому уезду Московской губернии.

Начал воинскую службу 1 июля 1916 г.

 Родился 2 марта 1893 г. лютеранского вероисповедания, холост.

Имеет льготы согласно отношению Московского Коммерческого Института от 2 марта 1916 г. Годен к строевой службе и назначен в 1-ю Запасную Артиллерийскую бригаду вольноопределяющимся.

Канонир ….. 23 июля 1916 г.

Бомбардир…..20 августа 1916 г.

Выдержал экзамен на чин прапорщика запаса легкой артиллерии… 19 декабря 1916 г.

Производство в прапорщики в январе (с 10 по 24 ) 1917 г.

В службу вступил по окончании курса наук в Московском Коммерческом Институте.

Приложение:

МОСКОВСКАЯ КУПЕЧЕСКАЯ УПРАВА.

На 1837 г. предложением Московской Казенной Палаты от 30 декабря 1836 г. причислен в Московское купечество из Газенпотских почетных граждан Курляндской губернии Август Сигизмундович Арнштейн и с того времени состоит купцом по 1851 г. В семействе купца Арнштейна значилась его жена София Андреевна и сын Август. София Андреевна Арнштейн состояла самостоятельной купчихой 1-й гильдии с 1852 по 1855 г. В 1854 г. купчиха Арнштейн возведена в потомственное почетное гражданство с сыном Августом, в семействе которого значится сын Александр, родившийся 2 марта 1893 г.

Свидетельство Московской Купеческой Управы № 5930, 7 ноября 1893 г.

Источник: РГВИА, ф. 400, оп. (, д. 36636, л. 66 (1916 г.).

 Следует уточнить, что город Газенпот был основан тевтонскими рыцарями в эпоху Крестовых походов в Прибалтику в XIII в., находится на территории современной Латвии и с 1917 г. носит название Айзпуте.

 Можно только гадать, как могла бы сложиться судьба поручика (?) Арнштейна, если бы он эвакуировался в ноябре 1920 г. из Крыма в Константинополь. Наверное, он записался бы в гражданские беженцы, прибыв на берега Босфора. А дальше, уехал из Турции или в Париж, или в Прагу. В Париж со своей семьей в 1922 г. уехал его дядя Жорж - Георгий Александрович Мейнгардт. А в Прагу, вместе с русскими детскими садами организованными Земгором, его тетя Оля - Ольга Александровна Мейнгардт и ее племянница, Елена Евгеньевна фон Колен, которая А.А. Арнштейну приходилась двоюродной сестрой. В Париже бывший офицер - артиллерист, скорее всего, устроился бы работать шофером такси. В Чехословакии мог бы получить высшее образование и пойти работать, скажем, по коммерческой линии. Мало вероятно, что бы он оставил такой яркий след в истории, как офицер - артиллерист капитан Н.А. Раевский. Ясно одно, в Советской России, даже если бы он попал под амнистию и легализовался, шансов дожить до 1940-х гг. у него не было. Трагическая судьба его старших братьев, людей сугубо штатских, красноречиво свидетельствует в пользу такого предположения.

 О них еще до перестройки кое-что мне рассказывали наши родственники. Из их рассказов следовало, что В.А. Арнштейн в канун 1917 г. служил в Москве, очевидно на ниве юриспруденции под началом своего дяди Жоржа. Приблизительно в 1918 г. он переехал в Сызрань, где пережил Гражданскую войну, а позднее переехал в Челябинск. В 1930-х гг. работал бухгалтером в Челябинске, а его брат Е.А. Арнштейн преподавал математику в техникуме в Симбирске (совр. «Ульяновск»). Оба были репрессированы во второй половине 1930-х гг., т.е. в пору сталинского «большого террора».

 В начале 1990-х я направил о них запросы в Челябинск и в Симбирск («Ульяновск», прим. автора), откуда довольно скоро получил ответы.

 В справке присланной Военной прокуратурой Краснознаменного Уральского военного округа было сказано о том, что Арншейн Владимир Августович 1887 года рождения приговорен выездной сессией Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 2 января 1938 г. к высшей мере наказания - расстрелу. Приговор приведен в исполнение 2 января 1938 г. в Челябинске. Т.е. в тот же день. Место захоронения не известно. Уголовное дело № 19158 было на 41 листе. Осудили В.А. Арнштейна по пресловутой 58-й статье УК РСФСР, пункты 6, 8, 9, 11. Реабилитировали его на основании Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 г. (6) Следовательно, в пору хрущовской оттепели он не был реабилитирован.

 Более внимательно отнеслись к моей просьбе в Симбирске. Поэтому имеет смысл ответ привести полностью.

 Уважаемый Владимир Григорьевич!

 Ваше письмо нами рассмотрено.

Согласно материалам архивного уголовного дела, ваш родственник - Арнштейн Евгений Августович, 1890 года рождения, уроженец г. Казани, в 1912 году окончил математическое отделение Казанского университета. Проживал в городе Ульяновске и работал преподавателем математики в дорожно-механическом техникуме.

 16 декабря 1937 года он был арестован Ульяновским горотделом УНКВД по Куйбышевской области по надуманному обвинению в участии в контрразведывательной (так в тексте, вероятно, контрреволюционной, прим. В.М.) белогвардейско - повстанческой организации.

 30 декабря 1937 года Арнштейн Е.А. тройкой при УНКВД по Куйбышевской области необоснованно осужден по ст. 58 - 2, 58 - 10, ч. 1 и 58 - 11 УК РСФСР к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 20 января 1938 года в г. Ульяновске. Место его захоронения не известно и установить это с достаточной достоверностью в настоящее время не представляется возможным.

 Определением Военного трибунала при ВО от 8 августа 1956 года постановление тройки при УНКВД по Куйбышевской области от 30 декабря 1937 года отменено, и дело в отношении Арнштейна Е.А. производством прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления, то есть он полностью реабилитирован.

 Для сведения сообщаем, что проводившие аресты и следствие по этому делу сотрудники УНКВ по Куйбышевской области Андронов, Бочаров, Деткин, Горов, Семенов и другие за нарушение законности, выразившееся в необоснованных арестах граждан, фабрикации следственных документов, применение недозволенных методов ведения следствия в 1937 - 1940 гг. привлечены к уголовной ответственности и осуждены военным трибуналом войск НКВД по Куйбышевской области.

Начальник Управления МБ РФ

По Ульяновской области

В.М. Шилимов.

18 августа 1993 года.(7)

 И это далеко не все наши родственники, потомки инженера-архитектора Александра Адольфовича Мейнгардт, которые погибли за годы советской власти. Но, об этом как-нибудь в другой раз.

Примечания:

1. Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма (1830-е - 1917 годы). Иллюстрированный биографический словарь, М, 1998, Издание подготовлено под научным руководством А.Ф. Крашенинникова, под редакцией А.В. Рогачева, сс. 170 - 171.

2. Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма, с. 171.

3. Волков С.В. эл. база данных.

4. Мейнгард Юлия Хождение по мукам. Екатеринодар, ноябрь 1918 года, чч. 1 -2, Голос эпохи, литературно - общественный журнал, 1/ 2018 - 2/2018 г.

5. Российский государственный военный архив, Архивная справка № 1792/и от 24.07.2007 г.

6. Там же.

7. Справка Военной прокураторы Краснознаменного Уральского военного округа, от 11.10.1993 г. № 4/2344, личный архив автора.

8. Справка начальника Управления МБ РФ по Ульяновской области, от 18 августа 1993 года, личный архив автора.

Владимир Чичерюкин-Мейнгардт,

к.и.н. доцент РГГУ

(г. Москва)

Фото:

1. Дом. Это бывший доходный дом Г.А. Мейнгардт в Москве. В Трубниковском переулке. Фото автора, 1989 год.

2. Офицер в английском френче при шашке. А.А. Арнштейн, Москва. 1917 год. Архив автора.

3. Мужчина в штатском костюме. Это В.А. Арнштейн. Фото конца 1920-х гг. Архив автора.