***

Армия бузила. Участились случаи арестов и расстрела офицеров, не согласных сдавать оружие и подчиняться солдатским комитетам. В соседнем полку, пьяные солдаты прикладами и штыками убили всех, кто носил погоны, которые отличались от солдатских. Те офицеры, которые пренебрежительно относились к крестьянскому подпоручику теперь при встрече с Куриловым, не «бодались», а, заискивая, тянули руки для приветствия. Только авторитет комполка Егорова и Курилова спас многих от расстрела. Более того, в полку спасались офицеры других подразделений. Курилов возглавлял полковой солдатский комитет, несмотря на то, что был подпоручиком.

В дальнейшем полк не устоял перед усиливающейся агитацией, распался. Во главе большей части солдат, принявших большевиков, стал Курилов.

***

Полковник Егоров, пытался отойти от армии и сотрясающих страну событий, уединившись в своем имении, но время заставило его выбирать. Погиб он в составе Добровольческой армии под Екатеринодаром.

Годы лихолетья бросали Курилова по разным фронтам. Награжденный двумя солдатскими Георгиями, подпоручик царской армии Курилов командовал в Красной армии, ротой, затем полком.

Душа Карпа Курилова давно очерствела. Привыкла к крови и насилию, но в нем копился протест. Он не смог забыть, что пленных, в годы Гражданской войны часто расстреливали или рубили только потому, что не хотели иметь с ними забот. Поначалу он списывал все на войну.

Когда война шла к концу, и на большей части России была установлена советская власть, все изменилось, но не в лучшую сторону. Он больше не ожидал от власти послаблений крестьянам, ибо коммунисты расстреливали, не разбираясь, кто буржуй, а кто крестьянин. Причем делали это без промедлений и жалости. Его сердце обливалось кровью, когда у крестьян изымалось последнее зерно или последнюю лошадь за деньги, которые ничего не стоили, и их никто не принимал всерьез. Все оправдывалось лозунгом: «Задушить гидру контрреволюции».

При подготовке штурма Перекопа Карпо получил ранение в бедро, шальная пуля, задев кость, рванула по мышцам и нерву, ушла своим путем.

После операции осталась небольшая хромота, которая помогла в конце октября Курилову покинуть Рабоче-крестьянскую красную армию.

Карпо, чуть припадая на ногу, подходил к селу. Впереди мирная жизнь, но время лихое, поэтому, под шинелью, маузер грел душу, придавал уверенности.

***

Карпо понимал, что ожидать хорошего не приходится. Страшные годы войны, двоевластия и безвластия, не могли обойти стороной ни село, ни его семью. Волнение возрастало с каждым шагом, который приближал его к дому. Карпо спустился в небольшую белочку, на склоне которой, небольшой кругляш терновника, а чуть поодаль, одиноко растущая акация. Курилов увидел трех волков, которые выбежали из кустов и уверено приближались.

Он знал, что вовремя войны, эти звери расплодились в великом множестве. Самое страшное было в том, что они питались телами убитых солдат, которых не смогли захоронить. Когда боевые действия прекратились, волки начали нападать на людей.

Карпо побежал к акации, на ходу сбрасывая шинель. Ему удалось стать на сучек, торчащий из ствола дерева, ступни его ног оказались около метра над землей. Волки цепью быстро приближались. Вожак с налету попытался в прыжке достать Курилова.

Пуля попала в его раскрытую пасть. Жизнь покинула его еще до падения на землю. Звук выстрела и запах пороховой гари отпугнул остальных. Карпо огляделся. Волков был только два. Это были волчата. Они стояли в метрах тридцати. Карпо спустился с дерева и пошел к ним. Волчата, поджав хвосты, отбежали, но в следующую минуту их поведение, вдруг, изменилось. Карпо оглянулся, в десяти шагах с оскаленной пастью, стояла волчица. Они несколько мгновений смотрели в глаза друг другу. Волчица, бочась пошла по кругу, выбирая момент для атаки. Карпо поднял маузер, выстрелил. Пуля попала ей в бок, она закрутилась на месте, пытаясь зубами устранить появившуюся боль, но повторный выстрел уложил ее на землю. Волчата кружили вокруг своих родителей, пока их враг - человек сделал два удачных выстрела.

Нападение волков, на время отодвинуло невеселые мысли о семье. Теперь волнение, будто неуловимый волк, набросилось на него. От него маузером не отобьешься.

Курилова встретили брошенные, давно небеленые хаты. Казалось, они наполовину вросли в землю, покосились, хмуро взирая не застекленными глазницами окон. Кое-где окна и двери заколочены сгнившими досками. Дворы заросли бурьяном и успевшим вырасти кустарником. Навстречу попадались незнакомые люди, закутанные в тряпье.

За время войны, он много видел сел и деревень, но их вид, не трогал его душу, а рождал лишь сочувствие. Может потому, что он не знал, какими они были до войны. Состояние родного села рвало сердце, гнало к родной хате.

Хата его встретила открытой калиткой и зарослями бурьяна. Карпо взбежал на крыльцо, рванул на себя дверь.

В нос ударил мертвый запах сырости и плесени. Он огляделся, дом был пуст, кое-где на полу валялись истлевшие тряпки. Его крутануло влево, вправо, но он не нашел признаков жизни, выскочил на крыльцо, надеясь найти людей, которые ему расскажут о судьбе, постигшую его семью. Затравленный взгляд уперся в хату Тарасовны, надежда вспыхнула в его сердце. Карпо бежал, не разбирая дороги. Рванул на себя дверь - обнадеживающе пахнуло жильем. В центре комнаты стояли две женщины, голова одной из них, снежно белела сединой. На топчане сидели дети. Взгляды двух женщин и детей испугано вскинулись на человека, стоящего в проеме двери. Старуха, в которой с трудом можно было узнать, некогда разбитную и неунывающую Таньку-брехло, секунду присматривалась, затем ее глаза взорвались радостью.

-Господи! Наш Карпо объявился! Карпо.

Тарасовна и двоюродная сестра Ольга прилипли к нему, шептали: - Слава Богу! Слава Богу!

Карпо огляделся, сердце его вновь заныло. Дети, мальчик, десяти - одиннадцати лет и девочка, года на два меньше, жались в сторонке, не понимая, что происходит. Карпо с трудом узнал сына, а по возрасту и сходству с матерью, догадался, что девочка его дочь Фрося. Он резко отстранился от женщин. В его глазах застыл немой, страшный вопрос:

-Ира жива? Почему ее здесь нет?

Поняв его взгляд, Тарасовна опустила голову. Радость на ее лице сменила душевная боль.

-Все, я тоби скажу….

-Где Ира? Где Юля? – Карпо тряс Тарасовну за плечи. – Говори не молчи!

Карпо слушал горестный вперемежку со слезами рассказ.

-Все скажу, как же, все скажу. Нема Юли! Царство ей небесное, она поскользнулась и разбилась на льду, промучилась ныдилю и вмерла. Ириночку отдали в чужие руки, теперь не знаем где она и что с ней.

Карпо почувствовал, будто какой-то неведомый поток приподнял его и несет в неведомую даль, но вал яростного протеста остановил этот поток, заставил вскочить.

-Как же не уберегли Юлю, она никогда не рассталась бы с дочкой! Зачем? Как Вы могли с ней так поступить? Где же тетя Тося? Почему она согласилась на это?

Ольга загородила дорогу Карпо, плакала, уцепившись за шинель, старалась удержать его от каких либо действий. Тарасовна начала горестный рассказ:

-Слухай, все по порядку и не перебивай. В моей голови вже давно нема порядка. Ты ще лежал в больнице, прыйшла эта, твоя и дала богато денег. Та хто ж знав, шо воны скоро ничого стоить не будут. А потом пишло. Били грабылы, потом красни, дуще билых грабылы. Надавалы яких-то бумажок, та шо з ных толку. Пришла така пора, шо в хати нема и кусочка хлиба. Все шо було проминялы, шоб як-то выжить.

Ира булла уже совсем слабенькой, колы сталы у нас люды, попросылысь переночувать. Воны нас накормили, далы хлиба…. Утром, перед тим, як уихать, попросылы отдать им Иру.

-Моей дочерью расплатились за харчи!?

Карпо сверлил взглядом старуху. Ярость волной поднималась в нем. Он сделал шаг к Тарасовне. Выручила Ольга, она опять бросилась на грудь брату и повисла на нем.

-Стой, братик, очнись. Она не виновата. Она делала все, что могла. Только если бы мы не отдали Иру, то умерли бы все….

-Думай як знаешь! – голос Тарасовны был страдальчески глухим и хриплым, будто прорывался через сдавленное горло. - Тильке ты, за ци годы, не прислав ни весточки, ни кусочка хлиба. А воны ридни для тебе. Воны твоя кровиночка! - Тарасовна отвернулась, заплакала.

Карпо сразу обмяк, сгорбился, а потом рухнул на колени перед плачущей женщиной.

-Прости, Тарасовна! Прости, Бога ради! Ты права! Я во всем виноват, воевал за революцию и счастье будущих поколений, а революция, в это время, сосала, из моих детей и родных, последние силы. Прости! Хотя, нет мне прощения. Виноват я во всем.

-Бог простит! - Тарасовна еще глубже прятала лицо в подушку.

Постояв на коленях, Карпо встал и направился к детям. Они с ревом и плачем бросились от него к Тарасовне и Ольге прижались к ним, будто на них напало чудовище. В комнате стало тихо, даже дети перестали плакать. Отец стоял в полной растерянности посреди хаты, огромный, полный горя и чужой.

-Где тетя Тося? - наконец Карпо нашел выход из тупика и виновато взглянул на Ольгу.

-Мама в прошлом году умерла,- как-то буднично сообщила она, - ушла тихо, утром нашли ее в постели мертвой. Похоронили. Кладбище за эти годы разрослось. Многие умерли от страданий войны и голодной смерти. Ты насовсем к нам или, как красное солнышко, до вечера?

-Насовсем, конечно насовсем, навоевался и за царя и за счастливое будущее человечества. Только вот сначала постараюсь найти Иру.

-Ты мне братик, но неродной, поэтому я должна спросить: - Как жить будем?

-Не понял! Ты о чем?

-Мне отдельно жить или оставаться здесь?

-Куда ты пойдешь?

-Пустых хат много.

-Не говори глупостей. Я за Вас теперь в ответе. Только бы Ирочку найти, – глаза его повлажнели.

-Та де ж ты ее теперь найдышь? – всхлипнула Тарасовна.

-Когда отдавали, Вы спросили фамилию тех людей? Куда они ехали?

- Даже записали, - голос Ольги звучал тихо обреченно, - только, на том хуторе, куда они, якобы, направлялись, таких людей нет. Мы справлялись. Хотели забрать Иру назад. Похоже, эти люди схитрили, фамилию и хутор назвали неправильно.

Ольга подала клочок бумаги, где неровным почерком была написано название казачьего хутора и неразборчиво какая-то фамилия.

Долго перечислялись, в рассказе Ольги и Тарасовны, знакомые сельчане, судьбы которых как щепки в бурном половодье, подхваченные водой проносились мимо и исчезали в черной волне войны, голода и страданий.

Дошел черед и до Евдокии Полозовой. Когда Евдокия осталась одна, она в основном, жила на станции. Но нашли ее на дороге, ведущей в село. Говорили, что лошади испугались волков и понесли. Колесо, попавшее в яму, разрушилось, она оказалась на земле. Там ее и настигли волки. Страшную смерть приняла она. Имя Полины, Тарасовна и Ольга старательно обходили. Но оно висело в воздухе. Первой не выдержала Тарасовна:

-Хоть мовчи, хоть кричи, все ровно Полину не обойдешь! Нихто не знае де вона. На похоронах матери, ее не було. Казалы люды, шо бачилы ее в Ростове з мужиком на ав… авв…, - она не смогла выговорить слово автомобиль, - ну тэ шо само бижить, без коней. Кажуть, вроде выйшла замуж. Правда, це чи ни, я не знаю.

Сообщение о Полине Карпо будто не слышал, повел себя так, будто и разговора не было.

-Вы мне скажите, чем питаетесь? Идет зима! Что нас ждет?

-Война отодвинулась. Люди добрые помогли с семенами.

Зерно есть, но только на пропитание. Теперь все в селе ученые, все съедобное и оставшуюся скотину попрятали.

-С зерном понятно, а со скотиной как?

-На день угоняют в дальние балки.

-Вы тоже зерно спрятали?

-Да, война-то еще не кончилась. Мало того, ездят по селам отряды с ружьями, забирают хлеб.

Вечер быстро спустился с низких ноябрьских туч. Огня не зажигали, нет керосина. Карпо лежал на топчане, иногда он вставал, чтобы положить в ненасытный огонь печи, кизяк. Огонь сначала несмело, будто пробуя на вкус, съедал небольшие кусочки, а затем с жадностью пожирал его без остатка.

-Вот так и война ненасытно жрет людей, все ей мало. Убили принца, а он захватил с собой в могилу тысячи, ни в чем неповинных, людей. Чем лучше этот принц? Ничем, а возможно был сволочью изрядной. Кто в этом виноват? Кто ответит за смерть и страдания детей и их матерей? Почему мы как стадо баранов идем на бойню? Кто решает за нас, жить нам или умереть?

Бесплодность поиска ответов на вопросы, заставила думать о дочери Ире, и строить планы на дальнейшую жизнь. Как только забрезжил рассвет Карпо ушел.

У Василия Панина взял оставленную красными конягу и поехал в указанный в бумажке хутор, но людей под указанной фамилией там не оказалось. Не оказалось их в ближних хуторах и селах.

После недели поисков, Карпо вернулся домой! Тарасовна подошла к нему, сняв армейский треух, запричитала:

-Господи! Ты за ныдилю зовсим стал сидый. Прости мене старую.

-Найдем мы Иру, найдем, – голос дрогнул, будто из груди его вырвался стон.

***

Время лечит, заставляет думать о делах насущных и неотложных. Весна, скоро весна, все выше солнце, все звонче капель. Но радости, у Куриловых нет. Где взять семена? Где взять тягло, чтобы вспахать надел? Как ни экономили, но зерна почти не осталось. До нового урожая еще далеко.

Карпо отыскал в старике бурьяна косилку. Заржавевшая машина, после необходимых усилий, оказалась вполне работоспособной. Если есть косилка, то найдется и компаньон. Компаньонами стали Василий Панин и Виктор Коршунов. Зазеленела делянка Куриловых дружными всходами, обещая, если не привольную, то неголодную зиму.

Война закончилась. Стали возвращаться домой, мужики. Их руки, затосковавшие по работе, мало-помалу поднимали село. По вечерам еще несмело, с грустинкой слышались песни. По глиняным полам хат, делали первые шаги дети, родившиеся после войны.

Открытые раны, нанесенные войной, рубцевались.

На радость Ольги из плена вернулся ее муж Иван Таманский. Шло время, жизнь потихоньку налаживалась. Панин и Коршунов стали получать жалование от государства, так как перешли работать в Управу, которая располагалась в доме Сабитовых и называлась «Сельским советом». Панин стал председателем или в народе «головой», а Коршунов писарем.

Незаметно идут годы, дети подрастают, радуя души родителей. Миша, похож на отца, лицом, и норовом. Фрося, с детства сильно походила на мать, но, повзрослев, приобрела некоторые отцовские черты. В ней не было материнского мягкого, всепрощающего характера. Иван Таманский отделился, живут они с Ольгой, дочерью и долгожданным сыном в своей хате. Тарасовна не раз затевала разговор о женитьбе Карпо, но пока достучаться, не могла.

Узнав, что его принимает солдатская вдова. Тарасовна вновь атаковала Карпо.

-Послухай мене, Карпо! Ты вже не мальчик. Тоби треба жинка. Веди вдову, хай живе тут. Буде хозяйкою, бо я вже не можу все успивать робыть. Мои ножечки вже бигать не умиють.

-Куда я ее приведу? Дети уже взрослые. Переругаетесь и все. Толку никакого. Вот поженятся дети, может тогда.

-Все вроди так, тильке ты еще и брешишь.

-Шо я брешу? – в тон ответил Карпо.

-Полину ждешь, по глазам бачу, ждешь!

Карпо на секунду задумался и неожиданно для Тарасовны сказал:

-Отризана скиба от хлиба. Давай больше не будем об этом.

***

Годами хозяйство ширилось и крепло. Карпо взял пустующие делянки в аренду. Купил косилки, завел скот. Все больше земли под его началом. На его полях трудятся наемные рабочие. Карпо давно не погоняет волов, а покрикивает на лошадь, запряженную в бедарку. К началу двадцать девятого года Курилов имеет хозяйство, за счет которого кормилось значительное количество людей. Все больше и больше односельчан приходили с просьбами принять в артель. Их не смущало то, что глава артели имел выездную тройку белых лошадей, выстроил новый дом.

Дети стали взрослыми. Сын Михаил, готовился уйти служить в армию, как тогда говорили на «действительную». Дочь красавица на выданье. Только Тарасовна сильно сдала, больше сидела на кровати и ворчала на всех. В доме хозяйничала Ольга, выполняя работу домработницы? За что получала неплохое жалование.

В сентябре тридцатого года, к Карпо Николаевичу пришел посыльный из сельсовета, просил срочно прибыть.

Старые товарищи председатель Панин и Коршунов, против обыкновения, приняли без дружеских приветствий.

-Проходи, садись, Карп Николаевич.

-Что это с Вами, деготь проглотили?

-У нас и на тебя дегтя хватит. И проглотишь и обмажем, – хмуро буркнул Панин.

-Ладно, не томи, давай лей свой деготь.

-Ты с партией связь потерял. Нет на тебя управы, богатый стал.

-К чему ты клонишь Василий Сергеевич. – Карпо впервые назвал Панина по имени отчеству.

-Запрос пришел на тебя, о членстве в партии.

-Зачем мне партия? Царя скинули, в гражданскую войну белых побили….

-Ты политически слепой человек. Таких, как ты, называют отщепенцами и социально опасными элементами.

-Чем же я опасен? Сколотил артель. С людьми пашу, сею, жну, хлебозаготовки выполняю. Народ не обижаю! – Курилов развел руками. - Чем я могу быть опасен?

Карпо, не понимая предмета разговора, начинал злиться. Поэтому последние слова он говорил громко, почти кричал.

-Не кипятись, сейчас все поймешь. Партия взяла курс на индустриализацию страны. А поэтому….

-Какой еще курс? – не понял Курилов.

-Курс на индустриализацию.

-А это еще, что за зверь?

-Это не зверь, просто страна хочет иметь заводы, фабрики, чтобы выпускать машины у себя и не кланяться буржуям.

-Это очень хорошо, но причем здесь мы крестьяне. Тем более, все планы заготовок мы выполнили.

-Этого мало. Пришла новая разнарядка. Тебе, как богатому человеку, придется сдать в амбары страны еще десять процентов от плана. Твоим артельным придется сдать по пять.

-В прошлом году повышали. Теперь опять, десять, пять, а потом скажут еще давай. Моя артель и я выполнили план, больше ничего не дам.

-А говоришь, что ты не опасный элемент.

-Я воевал за Россию и царя, проливал кровь за большевиков, работаю на благо страны, а меня еще и называют опасным элементом.

-По нынешним меркам, ты кулак, а этот класс нашего общества подлежит выселению.

-Куда выселять? Я здесь жизнь прожил!

-Ты лучше нас знаешь куда. Ты там тоже свой.

-Тогда я убил человека, а сейчас, я кормлю, своим трудом, людей.

-Ради будущих поколений, мы не можем допустить возврата к старому.

-Чем же не подошло партии нынешнее поколение?

-Не станем спорить о поколениях! Товарищ Сталин указал путь на индустриализацию. Вопрос закрыт!

-Кто же индустриализацию кормить будет.

-Об этом партия тоже позаботилась.

-Что же она придумала на этот счет?

-Сплошная коллективизация всей страны. Кулаков раскулачить. А всех единоличников в коллективные хозяйства. По-новому, колхозами будут называться.

-Раскулачить? Это означает, все отнять и как ты сказал выселить.

-Ты все правильно понял.

-Работать коллективно, мысль в общем правильная, но зачем крепких хозяев уничтожать. Ведь они, к примеру, в нашем селе, сдают большую часть продуктов для страны. Не проще ли, вокруг них собирать людей в колхоз?

-Ты разорвал связь с партией. Партия вела нас по полям сражений, чтобы не было частной собственности. А то, что ты предлагаешь, возврат к прошлому? Теперь иди домой и крепко подумай, с кем ты. И еще, я думаю, что ты не станешь на путь саботажа заготовок и коллективизации. Пойми, ты теперь кулак, чуждый элемент рабоче-крестьянскому строю, и потому враг. А с врагами революции ты знаешь, что бывает.

Карпо шел домой, в нем впервые, вместо ярости появилось чувство безысходности. Он знал методы борьбы с врагами старой и новой властей. Если старая власть сажала по тюрьмам и ссылкам, то новая большевистская, ставила врагов к стенке. А его уже объявили врагом советской власти. Когда зашел во двор, увидел, что сын оседлал коня.

-Дай мне коня, сынок.

-Что случилось, папа?

-Подведи мне его, все потом. Я поеду в Сальск.

-Почему верхом?

-Все, потом.

В Сальске, Курилов посетил старого большевика Филиппа Дольского, бывшего секретаря еще дореволюционной партячейки. Разговор был долгим, суть которого свелась к тому, что нынешние события не были целью революции.

Старые большевики считают, что страна идет не тем путем. Курилов просил Дольского попытаться, используя старые связи, снять клеймо «врага». Но, некогда всесильный большевик ответил отказом, так как во власти другие люди, которые забыли о целях революции. Они работают больше локтями и доносами, чтобы оказаться на самом верху.

Карпо смотрел в потолок. Скоро утро, а уснуть не удалось, как не удалось найти путь к спасению. Его записали в кулаки, которые из кормильцев превращались в социально чуждый класс, который подлежит безусловному уничтожению.

Путь ему и его семье предстоит неблизкий. Опять в Сибирь. Вспомнился Исаевич. - Чтобы он сейчас сказал мне? Куда подевалась его теория о заботливом государстве?

Утром стали сходиться члены артели. Карпо призвал их, не противится новой разнарядке по заготовкам. Народ угрюмо молчал. Собравшись с силами, Курилов объявил:

-Артель распускается, все расчеты с Вами проведены, за исключением семян.

-Как распускается? Как, Как? – загудели мужики,- да разве можно? Что ты удумал, Карпо?

Карпо присел на ступеньки крыльца, снял шапку и устало вытер испарину со лба.

-Ничего не удумал, не я распускаю артель, а государство. Теперь, моя семья будет раскулачена и, по всей видимости, нас вышлют в Сибирь. А Вы, мужики, вступите в колхоз.

Ошарашенные члены артели молчали, не понимая, что происходит.

-Какая Сибирь?

-А шо це таке колгосп?

-Как же так, ты же тоже партейнай?

-Вот нам и дали землицу!!!

-Дадут, как ноги протянешь, чтобы закопать.

Мужики расходились, кляня власти и большевиков. Что такое колгосп, селянам стали разъяснять на следующий день. Их по одному стали вызывать в сельский совет. Народ приходил нехотя, с надеждой, что все отменят, но из района председателю Панину указали на затяжку коллективизации и потребовали ускорить процесс.

Посыльные ходили по хатам объявляли, что через два дня состоится собрание жителей села по коллективизации и предупреждали каждого хозяина, что если кто не придет, тот кулак и враг советской власти.

Потянулся народ к дому Курилова, шли все, артельные и единоличники. Карпо вышел на крыльцо дома, оглядел толпу.

-Зачем пришли, мужики?

Вперед вышел рябоватый Петр Семенов, которого знали как крепкого хозяина и серьезного человека.

-Пришли потому что голов у нас много. А без твоей, похоже, не обойтись.

-Чего хотели?

-Ты ездил в город, что узнал, что выездил? Расскажи, что такое колхоз, чтобы мы на собрании знали, кумекали, что почем. А то ведь обманут.

-Кончай, Семен, все равно обманут, они же там шибко грамотейные. Пусть Карп Николаевич скажет.

-Пусть грамотейные, а если с нами будет Карпо, не обманут.

-Расскажи Карпо, расскажи.

-Колхоз - это коллективное хозяйство, в которое должны вступать по своему желанию, – речь Курилова звучала негромко, но наступившая тишина, позволяла слышать его каждое слово.

-А если мы не желаем?- выдохнула толпа.

-Об этом спросите у Панина.

-Так он уже сказал, что кто не придет, тот кулак,- выкрикнул мужик в куцей телогрейке и матерно выругался.

-Говори, Карп Николаевич, говори!

-Все, кто пожелает быть колхозником, должен сдать весь инвентарь и всю живность в колхоз.

-Птицу и коров, тоже?

-За это не знаю, а вот свои наделы, волов, лошадей, косилки, веялки, все в колхоз.

Мужики заволновались, гудели, будто огромный рой пчел. Из общего гула часто, будто камни летели матерные и оскорбительные слова в адрес властей.

-Заманили, сволочи, землицей в революцию, а как власть взяли, так и кукиш под нос.

***

Перед собранием, Панин знал, что народ уже собирался у дома Курилова, знал и то, как себя вел Карпо, и как реагировали на его объяснения селяне.

Ему не нравилось то, что люди шли не к нему, к председателю, и потому понял, что Курилов для него может стать большой помехой.

Двор Сабитовского дома не вместил всех, кого волновало слово колхоз. Собрание проводили во дворе. Мужики, бабы, подростки и даже дети, напряженно слушали слова Панина.

-Дорогие селяне, я рад, что вы откликнулись на призыв партии и пришли, чтобы совместно решить, как нам жить дальше? Наша партия указывает нам широкую дорогу к лучшему будущему. Она приняла курс на коллективизацию, единственно правильный путь, который приведет нас к обильному столу в ваших хатах, а потому к благополучию.

Односельчане, мыкали мы горе поодиночке, разве кто-то из вас разбогател? Нет! Разбогатели только те, кто использует труд бедняка, обирая его до нитки.

Партия, сегодня, говорит нам, вступайте в колхозы, соедините земли, инвентарь и трудитесь сообща и на себя. Народ натружено молчал, но чувствовалось, что сейчас должна грянут буря.

-Что соединять там? – спросил самый бедный житель села Иван Морозов.

-Все, кроме птицы, необходимо сдать в колхоз.

-А бабу мою вредную, тоже сдать?- ловко ввернул мужик в старом зипуне.

-Ха-ха-ха и мою!

-И мою!

Шутка несколько снизила напряженность, председатель совета, подождав, пока уляжется шум, продолжил:

-Кулаков-мироедов раскулачить, то есть взять их имущество в колхоз, а их в Сибирь. Там им место, пусть там теперь трудятся на себя.

-Так можно и пол села в кулаки записать. Кто в артели Курилова был, те все крепко живут.

-Курилов не всех брал себе в артель, а только работящих и ничего у них не забирал.

Толпа одобрительно загудела. К столу председателя вышел степенный человек, с бородой лопатой и зычно крикнув, заставил всех замолчать.

-Дайте слово сказать! – не дожидаясь дозволения, кричал, - давайте мы колхоз сделаем, а Курилов пусть колхозом командует. Они всегда больше всех зерна получали, хлебозаготовки перевыполняли.

-Правильно! Правильно! Пусть Курилов командует!- кричали сразу все, молчали только люди, сидящие за председательским столом.

-Нельзя, Курилова! Нельзя! Он багатей! Дом у него под железом и тройка белых лошадей! Барином ездит, - кричал, вечно пьяный, Красин.

Но его голос потонул в криках возмущения и угроз:

- Дайте ему по голове, чтобы не открывал свой гнилой рот.

Панин стоял долго с поднятой рукой. Секретарь райкома, прибывший на собрание, жестом попросил нагнуться к нему Панина.

-Не тот ли Курилов, который отказался от членства в партии.

-Да.

-Что он сказал, когда отказывался?

-Сказал, что к чему теперь партия, если буржуев победили.

-Он выступал против линии ВКПБ.

-Нет, он об этом ничего не говорил.

-Получается это не протест, а политическая близорукость.

Панин слышал эти слова, и даже уловил некоторые нотки удовлетворенности, и даже благосклонности. Его это насторожило, вызвало ревнивое чувство соперничества с Куриловым. Он понял, что пока есть Курилов, не быть ему предводителем и хозяином села. Шум, наконец, стих.

-Курилов не может стать во главе колхоза, он сейчас самый богатый человек в селе, заменил Сабитова. Он, что ни есть, первостатейный кулак и мироед. Разве он трудился с вами на пахоте или жнивье? Нет! Это вы пахали, косили, жали, а он только указывал вам пальцем. Здесь говорят, что Курилов не обдирал артельцев и батраков. Тогда откуда у него новый дом и тройка белых лошадей? Откуда?

Завороженная последними словами толпа молчала, по ней эхом прокатилось:

-Откуда? Откуда? Откуда?

Панин видел, какое смятение он посеял в умах мужиков и баб, и решился на последний удар:

-Курилов кулак, а потому по решению партии подлежит раскулачиванию и высылке.

Толпа уже успела оправиться от нахлынувшей зависти. Инстинкт самосохранения взял верх:

-Брешешь, гад. Это он тебя из грязи вытащил.

-Ты бы, пьяным загнулся под забором мастерских!

-Он тебя вытащил из грязи в князи, а ты теперь его угробить хочешь!

Панин не ожидал такого яростного отпора, оторопело смотрел на секретаря райкома, ожидая поддержки, но тот не поднимал глаз.

Карпо рванулся из толпы, как бывало из окопа врукопашную.

-Дозвольте мне слово сказать! - крикнул он, выходя к столу.

-Говори, Карпо, скажи им правду.

-Да, у меня новый дом и выездная тройка белых лошадей. Только мой бывший компаньон забыл, что я, по его разрешению, взял для обработки, пустующие после войны делянки. Распределение доходов идет от количества земли работника артели. Если бы я пахал, сеял своими руками то, тогда главой артели, должен быть другой человек. А что касаемо лошадей, то многие из артели могли бы их иметь.

-Правильна-а! Крепко живут!

Курилов подождал, пока стихнут голоса, продолжил:

-Человек, который будет управлять колхозом, станет к плугу или косилке? Нет, не станет! У него не будет на это времени. Люди, которые работали на моих делянках, получили сполна по договору. Я ни кого не обманул и не ободрал. В чем моя вина?

Последние слова толпа покрыла одобрительным гулом. Курилов повернулся к Панину и секретарю. Толпа выжидающе смолкала, но, видя, что Панин упорно молчит, опять требовательно загудела.

Встал секретарь райкома. Тишина быстро восстановилась: «Что скажет партиец из города? Может, Панин все это придумал?»

-Товарищи! Первое, что надо сделать, это успокоиться. Уже темнеет, вопрос мы сегодня не решим. Собрание переносится на завтра. У Вас будет время все обдумать.

Народ, кляня все на свете, нехотя расходился. Когда секретарь райкома, остался наедине с Паниным, задал вопрос:

-Почему ты обрушился на Курилова?

-Он здесь верховодит, а потому может помешать быстрому переходу на колхозный строй.

-Ты же говорил, что он не выступал против линии партии.

-Не выступал, но все побежали к нему за советом.

-Что же он советовал людям?

-Он распустил артель и советовал сдать хлебозаготовки по новым планам.

-Тогда чем он тебе не угодил? Хочешь в председатели колхоза? Если это так, то я тебе сразу скажу: «Не твое это дело!»

-Почему я не подхожу? Я большевик еще с николаевских времен, организовать тоже могу.

-Этого мало! Чтобы быть во главе большого дела, нужно признание и уважение людей. У тебя, его нет.

-Я так понимаю, что Вы хотите сделать председателем Курилова?

-Партия и товарищ Сталин требует скорейшего выполнения планов коллективизации. В стране не хватает продуктов. Представь, что мы поставим тебя или еще кого-либо. Начнется саботаж, и затянется это дело надолго. А мы с тобой получим по шапке. А так получается готовый колхоз. Вызовем Курилова и поставим ему условие. Организация колхоза или Сибирь. Получится хорошо, нет, будем искать новые пути. Сослать его или еще кого-то всегда успеем.

Утром Карпо пришел по вызову.

-Садись, Карп Николаевич, потолкуем, подавая руку для приветствия, - сказал секретарь.

Курилов удивился и неуверенно пожал руку секретаря, присел на краешек стула.

-Я слушаю Вас, товарищ секретарь.

-Расскажи мне историю жизни твоей.

-Это долго.

-До собрания успеем.

Чем-то этот человек подкупал, заставлял верить ему, Курилов сам не ожидая, выложил ему свою жизнь, ничего не утаивая.

-Все мне нравится в тебе, но почему ты отказываешься от членства в партии. Только мне твои отговорки не нужны, говори, как на духу.

-Хорошо! Скажу все, что на сердце! Сулят светлое будущее детям нашим, внукам, но скажите чем наше поколение не подходит к хорошей жизни? Почему нам мешают устроить ее по нашему уму и возможностям?

Нам говорят, что партия коммунистов заботиться о рабочих и крестьянах, но во время войны, мобилизованных крестьян, которые не по своей воле воевали за белых, а потом попали к нам в плен, убивали без сожаления. Никто за это не ответил.

В Крыму, пленных офицеров, несмотря на данное слово сохранить жизнь, утопили в море. Мы же партия большевиков, как мы можем не сдерживать своих слов. Потому селяне не идут в колхоз, ибо знают, могут обмануть.

Обещали землю, а на деле, отнимают все, что человек наживал годами, надрывая пупок. У меня были хорошие учителя, я им верил. Почему получается не так, как они планировали?

-Ты больше никому об этом не говори, партия со временем во всем разберется.

-Уж простите меня! Пока это случится. Многие и многие могут до этого не дожить. К примеру, меня и мою семью сошлют в Сибирь. А таких кулаков, как я по стране сколько?

-Ты в Сибирь не поедешь, но с одним условием, все что имеешь, отдашь в колхоз и возглавишь его. Люди потянутся за тобой. Этим ты избавишь себя и многих односельчан, от больших бед.

-А если из колхозов ничего не получится, я буду проклят людьми, как предатель.

-Согласишься ты или нет, другой дороги не будет. Коллективизации быть! И здесь уже ничего не поделаешь. Это должны понять все. Попытайся спасти многие семьи. Если надумаешь, объяви на собрании о своем решении.

-Отложите собрание под каким-либо предлогом.

-Зачем?

-Попытаюсь уговорить артель войти в колхоз в полном составе.

Вот и ладненько.

Утро следующего дня вся артель в сборе.

-Мужики. Я сообщаю Вам, что если мы не станем колхозом, по правилам государства, то многие будут раскулачены. Другой дороги нет. Я никого в колхоз не тащу, каждый принимает решение сам.

-Ты-то как?

-Я вступаю в колхоз.

-Все, что есть отдашь?

-Да. В том числе и свой дом, под правление. Теперь идите домой и думайте.

***

Собрание открывал секретарь райкома.

-Товарищи, много говорить не буду, Вы знаете все. Добавлю, что лучший выход из ситуации - это написать заявления, вступить в колхоз и выбрать в правление уважаемых людей. Председателем, хотелось бы, избрать Курилова Карпа Николаевича. Мужики и бабы одобрительно загудели.

Собрание проголосовало за Карпо.

Прошло несколько дней после собрания, но селяне решимости, идти в колхоз не показали.

Ночью во многих дворах, под ножом издавали последние хрипы многие животные. А на рынке продавалось невиданное количество мяса. Цена упала втрое.

На улицах появились работники ОГПУ. Они ходили по дворам, проверяли, забивался ли скот. Троих, самых ретивых, обвинили в саботаже и увезли в Сальск. Сельский совет приступил к переписи домашних животных у населения. Но это мало выправило ситуацию. Крестьяне прятали скот, для дальнейшего забоя, чтобы продать на рынке. Избыток мяса на прилавках и низкие цены приостановил процесс уничтожения животных в крестьянских хозяйствах, но большая часть его была уничтожена.

Первым заявление о вступлении в колхоз написал Курилов. За ним потянулась унылая вереница хозяев подворий. Под правление колхоза определили новый дом Куриловых. Так как у колхоза не было больших помещений для скота, содержание скотины оставили у прежних хозяев.

ОГПУ через сельский совет предупредило, что за сохранность скота и лошадей, ответственность несут прежне хозяева. Семенной фонд ссыпали в амбары артели.

Строительство сараев базов начали немедля, но из-за отсутствия стройматериалов, работы почти прекратились.

Некоторые хозяева не торопились вступать в колхоз. Они не верили, что их родная Советская власть, за которую они готовы были отдать жизнь на полях сражений, отберет нажитое добро и отправит их на выселки.

Раскулачивание, грянуло как гром среди ясного неба. Старики женщины дети сидят на подводах, которые сейчас тронутся и увезут их туда, откуда мало кто вернется. Подводы, охраняемые солдатами ОГПУ, тронулись, десятки детских, женских голосов слились в рыдающий хор. Грянет выстрел, упадет лицом в землю очередной беглец, и вновь под стук колес и плач безвинных людей, катится в Сибирь поезд скорби и горя.

***

Отсеялись. Всходы пшеницы, ячменя дружно, пробивались к солнцу. Теперь нет ни одной межи. Поля непривычно большие. Души крестьян вчерашних собственников, плутали во тьме тревог и сомнений.

-Как отыскать теперь, где мое зернышко?

-А дадут ли мне его теперь?

-Я работаю, а кто хозяин?

-Хватит ли на зиму, того, что дадут

-А если не дадут?

Курилов не отдыхал сам и не давал передышки колхозникам, но сразу убедился в том, что даже самые работящие мужики, не спешат на работу, ибо знают плоды своего труда пойдет в чужие руки.

С большими трудностями, Курилов добивался выделения стройматериалов. Строительство животноводческих помещений, и амбара для семян шло с потугами.

После посевной не перепало ни одного дождя. Рост зерновых сильно сдерживался. Тревога нарастала, пошли слухи, что в некоторых местах начался голод.

Наконец, тучи, принесенные западным ветром, обрушили на поля колхоза ливень. Урожай собрали ниже среднего, но он позволил выполнить план заготовок по зерну и закрыть его по остальным показателям. Но это был лишь островок счастья. Другие колхозы сняли урожай значительно меньший по сравнению с прошлыми годами. Они не могли выполнять хлебозаготовки, так как зерна у них могло хватить только на семена и собственное пропитание. Опять заговорили о голоде.

Колхозники, должны были получить все, что полагалось по договору, но пришел приказ из района, сдать государству все, оставить только семена.

Секретарь райкома посмотрел Курилову в глаза и спросил:

-О своих колхозниках подумал?

-Насколько это было возможно.

-Молодец! Все бы так.

Последний пуд увозимого в район зерна провожали всем миром, со слезами на глазах и красным транспарантом: «Сверхплановый хлеб Родине!»

Наученный горьким опытом, Курилов засыпал несколько сотен пудов в потаенный амбар. Он боялся только одного, что кто-то донесет об этом в ОГПУ. Тогда смерть будет владычицей судеб многих людей.

Припрятанный хлеб делили на правлении колхоза всю ночь, спорили, как выдавать? На работающего колхозника или по количеству едоков.

Решили выдавать пуд в месяц на работающего члена семьи и по четвертинке пуда на каждого едока. Все понимали, что зерна хватит всего на пол зимы. Курилов видел, что колхозники припрятывали зерно во время уборки, но не препятствовал, а поэтому надеялся, что голод будет хоть с трудом, но преодолен.

В феврале, появились первые ходоки, которые просили у Курилова, зерна на пропитание. Курилов знал, что в соседних колхозах начались голодные бунты. Доходило до вооруженных столкновений. Бабы брали палки и избивали председателей колхозов и работников сельсоветов. Раскрывались амбары с семенным зерном, которое тут же растаскивалось.

ОГПУ свирепствовало. Колхозники отправлялись в места ссылки большими и маленьким группами. Большая часть их гибла по причине слабости и голода. Курилов знал обо всех событиях, и ходокам отказывал. В начале марта он видел, как хоронили девочку, умершую от голода.

От Панина он узнал, что это уже третья смерть, причем две из них в семьях колхозников.

Курилов шел домой с невеселыми думами:

-Я же обещал людям, что все будет хорошо, я в ответе за загубленные души.

Его окликнули, но он слушал только крик своей души. Тогда кто-то тронул его за плечо. Он поднял голову, перед ним стояла Полина. Она взглянула в его отрешенные глаза, прикрытые матовой пеленой слез.

-Карпо, что с тобой? Это я, Полина, не узнал?

Радость колыхнулась в глубине его души, но тяжесть переживаемого горя, задушила ее.

-Узнал я тебя, Поля, узнал….

Ночью он, георгиевский кавалер, видевший на войне много смертей, плакал как маленький ребенок у нее на груди.

Она гладила его по волосам и просила:

-Карпо, милый, бросай все, уедем далеко, далеко, где будем жить ты и я.

Он молчал и только отрицательно мотал головой.

-Уедем, прошу тебя.

-У меня сын, осенью его призовут в армию и дочь на выданье. Куда я без них.

-Заберем их с собой, проживем.

-Ты не понимаешь главного.

-Чего!?

-Я в ответе за души поверивших мне людей, а я уже обманул, допустил три смерти. Теперь, ты хочешь, чтобы я сбежал!?

-Что ты можешь сделать. В других колхозах умерли уже тысячи.

-Я спасу своих людей!

-Как?

-Буду подкармливать их из семенного фонда. Весной посеем с меньшей нормой высева.

-Это верная смерть! Все равно кто-то донесет. Ты понимаешь это или нет? – Полина трясла его за плечи, но он упрямо не поднимал на нее глаз и перевел разговор на другую тему:

-Ты останешься со мной?

-Ты уверен, что у нас получится? Слишком много между нами плохого, в котором я виновата. Я боюсь, что со временем все всплывет, нам опять будет больно.

-Мне так думается, что все, что могло быть плохого, уже случилось. Мы опять, несмотря на все, что было, будем жить, взявшись за руки.

-Ты не сможешь забыть все зло и предательство, сотворенное мною.

-А ты уверена, что врозь нам будет лучше?

-Ты забываешь, что у тебя взрослые дети.

-Вот именно взрослые, я надеюсь, что они поймут.

-А если не поймут?

-Поймут, не поймут - это дело второе.

-А первое?

-Я затеваю опасное дело, за которое я, скорее всего, окажусь в тюрьме. Кто-то должен за ними присматривать и помочь в трудную минуту. Дело это сложное и трудное. Ты должна найти к ним дорожку, - потом, спохватившись, сказал, - что это я тебя уже нагружаю, будто ты уже согласилась.

- Я уже согласилась. Я не оставлю тебя!

***

Ходоков больше не было, от голода никто не умер. Весной в речке и прудах буквально кишела рыба. Об этом явлении говорили, что не иначе людям помог Бог. Он спас многих, но не всех.

На улицах села стали появляться голодные изнеможенные люди, которые пришли из соседних сел. Они просили милостыню, но, не дождавшись ее, переходили к следующей хате….

Те, кому повезло выжить с помощью селян, рассказывали, что в других селениях люди умирают прямо на улицах, и никто их не убирает. Некоторые, чтобы спастись, ели трупы.

Неожиданно, в сельском совете появился Андрей Сабитов, о котором многие успели забыть. Он представился ответственным работником районной конторы, которая производила государственные закупки зерна, мяса и других продуктов.

Он сидел перед Паниным, его белесо-рыжеватый взгляд, заискивающе мялся и покорно соглашался со всем, что говорил председатель сельсовета. Голос льстил похвалами:

-Давно, давно уехал я отсюда и честно скажу, не ожидал, что голод вас почти обошел стороной. Как это вам удалось?

-Работаем, – уклончиво ответил Панин.

-Я к чему это спрашиваю. Может у вас остались излишки продовольствия. Знаете ли, во многих местах остро ощущается нехватка продовольствия.

-Ты мне зубы не заговаривай, сказывай, что выведать хочешь?

-Правды хочешь?- мгновенно преобразился

Сабитов.

Взгляд жесткий требовательный, увенчанный презрительной усмешкой. Тогда слушай.

-Мне стало известно, что Курилов разбазаривает семенное зерно, а ты представитель власти, его покрываешь. Таким образом, ты должен написать обо всех преступлениях Курилова в ОГПУ или пойдешь с ним в тюрьму.

-Какие преступленья? Мы людей спасаем, а ты хочешь всех убить.

-Спасают они людей!? Шкуры свои спасаете!

Ты думаешь, что вас прикроет секретарь райкома? Не надейся! Он арестован и дает признательные показания.

-Как арестован?

-Очень просто! ОГПУ это умеет делать. Итак, подведем итоги. Пишешь донос и тем спасаешь себя или….

-А почему ты сам не напишешь?

-Все просто в этом мире! Тебе скорее поверят, и доверься мне, я хочу спасти тебя. Хороший из тебя председатель колхоза будет.

-Ты считаешь себя умным, а нас дурашками. - Панин вперил свой взгляд в Сабитова, - напишу я донос или нет, пойду вместе с Куриловым. А ты со своими дружками станете рассаживать по креслам своих людей. Пошел отсюда, пока цел!

-Я советую подумать.

-Пошел вон!

Сабитов выскочил и сельсовета и быстро направился к дому на окраине села, где жил одинокий мужик Степан Красин. Еще один безрадостный день отжил свой век. Быстро смеркалось. Красин встретил Сабитова голодными глазами.

-Дай еще хлеба, я тебе все сказал, что знал. Дай хлеба.

А где же тот хлеб, который дает тебе Курилов?

- Его дают раз в три дня по килограмму. Я не выдержал и съел все в первый день. Дай хлеба!

- А ты точно знаешь, что дают зерно из семенного амбара.

-Да, я сам видел, как грузили мешки.

-Ты знаешь тех людей, что грузили мешки.

-Знаю! Дай хлеба! Ради Бога, дай кусочек хлеба.

-Я дам тебе хлеба, если все, что ты сказал мне, расскажешь в ОГПУ.

-Скажу! Скажу!

Металлический звук щеколды заставил Сабитова вздрогнуть. Он оглянулся. Прямо в его лицо смотрело дуло нагана.

Успела молнией проскочить его последняя мысль, -

-Говорила же мне Полина, чтобы не трогал Курилова.

Один за другим прогрели два выстрела.

Укоризненный голос спросил у Красина:

-Мало было хлеба, что давали тебе? Ты решил убить за него своих односельчан?

Просить о пощаде Степану Красину не пришлось. Он неуклюже ткнулся в тряпье, служившее ему постелью, а затем сполз на глиняный пол.

***

Карпо арестовали на следующий день, после приезда в село Сабитова. Его подвели к линейке, запряженной парой лошадей, усадили рядом с председателем сельсовета Паниным.

На второй линейке сидели писарь Коршунов и заведующий семенным складом. В третьей подводе лежали трупы Сабитова и Красина.

Курилов и Панин поздоровались взглядами. Карпо удовлетворенно шепнул ему:

-Хорошо, что успели дать людям зерна из расчета на один месяц. Может, выживут.

-Помоги им, Боже.

Народ быстро собирался вокруг линеек, на которых сидели арестованные. Толпа с ропотом надвигалась на охрану.

Курилов видел, как к нему рвалась Полина, но солдаты никого не подпускали к арестованным. Она что-то кричала, но ее слова тонули в криках колхозников. Толпа угрожающе замкнула кольцо и стала сужать его.

Охрана ощетинилась винтовками с присоединенными к ним штыками. Защелкали затворы.

-Стойте! Остановитесь! - Курилов стоял на линейке. Стойте! Не проливайте крови. С нами разберутся и отпустят.

-Знаем, как там разбираются!

-У них один суд. К стенке!- ты, Николаевич, наша надежда, без тебя замордуют! Голодом заморят!

Колхозники, продолжали наступать, крики становились все злобнее. Хлопнул револьверный выстрел. Толпа качнулась и остановилась. На тачанку вскочил чекист с револьвером.

-Приготовиться к стрельбе. Стрелять по моей команде!

Толпа угрожающе молчала. Потом из ее недр вырвался вопль:

- Вот она народная власть! Отгородилась от народа штыками и творит беззаконие. Бей ее! Бей. Чекист вращал головой, ища выход. Он не был уверен, что солдаты охраны выполнят его приказ и тогда….

-Стойте! - Курлов опять остановил разъяренных колхозников, - стойте, товарищи! Сейчас может пролиться безвинная кровь. Солдаты просто выполняют приказ.

-Ради Бога, спаси нас!- горячо у самого уха Курилова шептал чекист, - тебе это зачтется.

-Тех людей, которые отдают такие приказы, здесь нет. Не творите зла. Прощайте товарищи и простите, если кого обидел сгоряча. Не поминайте лихом! Ездовой, трогай.

Лошади заноровились, боясь идти на толпу, но люди неохотно, с недовольным ропотом, расступились.

-Напрасно ты их прощаешь!

-Они тебя не пожалеют!

-Как мы без тебя? Хоть сразу в яму!

Лошади, увидев просвет, опасливо косясь на толпу, сразу пошли в намет. Селяне сомкнули ряды, взглядами провожали линейки, пока они не скрылись из виду. Женщины и дети плакали. Мужики матерно ругались:

-Отвоевали себе советскую власть!

-Теперь советуются, как голодом морить.

-Это у них хорошо получается!

-Карпо жалко, посадят за доброе дело!

-Хорошо если посадят. Не вышло бы хуже.

-Стрельнут, чтобы другим неповадно было.

Полина, Ольга и Иван Таманский шли, домой молча, будто с похорон. Тарасовна, уже не поднимающаяся с постели, запричитала, когда увидела их пасмурные лица:

-Увезли нашего соколика, его место займет смерть!

Михаил сжимал кулаки в бессильной ярости. Фрося плакала навзрыд.

На следующий день Полина с попутными подводами уехала в Сальск. Она обивала пороги, но ей сказали, что дело безнадежное, так как он политический заключенный. А политическим нет никаких поблажек, в том числе и свиданий. Не помогли и деньги. Чиновник из ЧК жадно смотрел на Полину, когда она предложила ему взятку, но с сожалением сказал:

-Его дело будет рассматривать трибунал.

***

В камере тесно и душно, люди сидят на полу, угрюмо молчат. Оживление наступает тогда, когда в камеру приносят баланду. Все клянут еду, власти и все на свете. Несколько раз в день конвоиры выкрикивали фамилии арестованных и уводили.

-Крюков, на допрос.

-Иванов, с вещами.

Постепенно состав заключенных менялся, но не менялось их настроение, настроение подавленности и обреченности. Никто не знал участи тех людей, которые уводили с вещами. Тревожно становилось, когда открывалось несколько камер. И заключенных уводили куда-то партиями.

-Всех, кого уводят группами, уже осуждены судом,- выразил свою догадку один из заключенных, - мне говорили люди, что на стройках нашего брата полно.

- На тот свет тоже иногда отправляют, - тяжко вздохнул его сосед.

Курилов просидел в камере до первого допроса неделю. О нем словно забыли. Сосед, сидящий у стены, указал на освободившееся место рядом с собой:

-Садись, у стены удобнее.

-Спасибо. Раз приходится здесь сидеть, давайте знакомься, - Курилов протянул руку и назвал свое имя и фамилию.

- Изотов Никанор. Я вижу не в первый раз ты в таком обороте? - пожимая руку, ответил сосед по камере.

-Приходилось в царской ссылке проживать.

-Политический?

-И тогда и сейчас.

-Чем не угодил своей родной власти?

-Долго рассказывать.

-Давайте расскажем о своих жизненных путях. Все же веселее.

-А ты не подсадной?

-Избави Бог! Если, есть что скрывать, пропусти.

-Нечего мне скрывать. Обо мне власти все знают. Если интересно слушай.

Курилов рассказывал ровным голосом, иногда его голос возвышался, чтобы выругаться, и становился заботливо-бархатным, когда он говорил о своих близких и друзьях.

Арестованные, сидящие поблизости, сначала прислушивались, а потом матерно стали ругать власти, и тех людей, которые такую власть придумали. Вся камера сочувственно смотрела на Курилова, когда его печальный рассказ закончился.

-Ты Курилов?

-Да.

-О тебе, во всех колхозах, добрый слух идет, - кричал на всю камеру тщедушный мужичок, - сохранил ты людей своих. А у нас вымерло почти все село. Когда из всей семьи, я остался один, убил председателя колхоза. Все голодали, а он жрал в три горла! Ударил топором в его жирную морду. Вот и сделал революцию!

Он шмякнул картуз о цементный пол. - Эх, жизня.

Молчали долго, мучительно. Паузу прервал Изотов:

-Ты большевик, воевал за эту власть, а я враг и воевал против нее. Почему же сидим рядом в камере? Со мной все понятно, я враг, но тебя-то за что?

-Ты бы лучше помолчал, - посоветовал ему Курилов, - разные люди здесь сидят.

-У меня нет никакой надежды. Для таких как я, у них одно лечение, стенка.

-Кто же ты?

-Сейчас расскажу.

-Говори, на всякий случай, тише.

-Хорошо.

Начиная рассказ, Изотов с минуту молчал, собирая воспоминания воедино, чтобы пройти тропами своей жизни, возможно в последний раз, исповедоваться перед людьми и Богом.

***

Хмурое, пасмурное утро. Собранные со всех окрестных хуторов, казаки уходили в далекие края, на войну с Японией. Толпа провожающих смешалась с уходящими на войну первоочередниками. Слезы и объятия, прощания и надежды на возвращение все смешалось на станичном майдане. Туча горя и страданий окутала станицу.

Кнутом по сердцам, стегнула команда станичного атамана.

-Приготовиться к построению.

Жены и матери, цеплялись за своих служивых, чтобы хоть на малое время их задержать, заглянуть в глаза, запомнить.

Чтобы среди шума и плача, все услышали команду, атаман зычно кричит: - Строиться-я!

Закончилось время, отведенное на прощание. Не удержать родных казаков, они идут на войну. Всадники в белых выцветших на солнце гимнастерках, в штанах с красными лампасами, под плач жен и матерей, построилась в шеренгу. Атаман выкрикивает фамилии казаков, в ответ ему громко и браво звучит отзыв:

-Казак станицы Романовской Андрей Островнов, к походу готов.

-Казак станицы Романовской Ермолин, к походу готов.

-Казак хутора Михаил Томилин….

-Евтушенко….

-Сотня - я! Колонной по четыре, мааарш!

Казаки, сняли фуражки с красными околышами, склонив чубатые головы перед провожающими станичниками, тронулись в путь. Казачки бросились к своим родным, и, держась за стремя, некоторое время шли рядом. Глаза в глаза и последний поцелуй! Все! Отцы, братья, мужья больше не принадлежат своим семьям, они, теперь, войско царя и России.

Казаки спешились у самой реки. При полном безмолвии толпы провожающих, они прощались с Доном.

-Прощай, Дон-Батюшка! Прощай! Придется ли свидеться?

Батюшка-Дон сердито подкатывал свинцово-зеленые волны к берегу и гневно разбивал их в мелкие брызги об обрывистый берег.

-Не доволен наш Батюшка, что отсылают нас на край света.

-Беспокоиться.

-По к - о - ням! Сотня! Мааарш!

Казаки оглядываются на Дон и на станицу, тайком смахивают слезу. С каждым шагом, знакомые и любимые лица постепенно сливаются воедино и голоса сливаются в единый скорбный вопль.

Постепенно, в строю начали в полголоса говорить, обмениваясь житейскими заботами, оставленными на плечах своих родных. Чей-то заливистый голос заиграл песню:

Скакал казак через долину,

Через Кавказский хребет.

Его казачка проводила.

Кольцо блестело на руке.

Многоголосый хор дружно подхватил:

Кольцо казачка подарила,

Когда казак шел на войну.

Дарила, говорила….

Песня то взлетала к небесам, как ястреб-степняк, то черной тоской спешила вниз, заполняя казачьи души.

Напрасно ты, казак домой стремишься

Напрасно мучаешь коня!

Тебе казачка изменила,

Другому сердце отдала.

Все дальше родная станица, все ближе война.

В этой сотне отбыл на войну молодой казак Никанор Изотов. Он призван на войну, из станицы Романовской, что раскинула свои курени по обоим берегам вольного Дона. Сын участника, Русско-турецкой войны 1877-1878г., Изотова Прохора Пантелеевича, который освобождал Болгарию от османской зависимости. С самого раннего детства, ему укоротили имя, звали его Никоном. В четыре года, его посадили в седло. Быстро бежит детство. С десяти лет он верный помощник отцу. Он погоняет волов, тянущих плуг и присматривает за скотиной.

В праздники участвует в «джигитовке», на специально установленном бревне, рубит шашкой, воображаемую лозу. В восемнадцать лет Никон рубит уже настоящую лозу, точно попадает в цель пикой, разя соломенных «врагов».

Масленица. Семь дней гуляний игрищ и веселья. Блины, творог, мед в каждом доме. С раннего утра станичники высыпают на улицы, идут в гости «… к теще на блины». А когда наступает ночь, молодежь спешит кататься с ледяных горок. Шум, гам, смех и кувырком с горы вниз и в сугроб.

Никон и Андрей Островнов сняли два колеса с телеги, обмотали их тряпками, полили керосином. Первая огненная ведьма скакала с ледяной горы со стуком искрами и дымом, под завывание Никона и Андрея. А когда первое колесо скатилось, вниз по склону, устремилось, оставляя обрывки догорающих тряпок на льду, новое огненное кольцо.

-Ведьма! Ведьма! Ведьма! – что есть мочи орали друзья.

К их удивлению, невинная шутка, имела продолжение. Молодежи на горке, явно поубавилось, а на утро пошли разговоры досужих старух о пришедших ведьмах, о нечистой силе и приближении всяческих несчастий.

Прохора Пантелеевича вызвали к атаману, а когда он вернулся, взял в руки вожжи….

На следующий день, Никон оказался лучшим в рубке лозы. Прохор Пантелеевич, пушил сизую бороду, хвастал:

-Не зря я его учу вожжами. Славный казак получается. Но до меня ему кубыть далеко.

-Прохор Пантелеевич, он уже сейчас тебя переплюнул, – подначивал своего друга и односума Федор Лузгин.

-Это сейчас, когда я постарел, а в молодости я был о-го-го.

-Я с тобой всю жизнь кашу хлебаю, а не помню, чтобы ты всю лозу вырубил.

-Это ты запамятовал!- недовольно косился на друга Прохор.- Забыл.

-Ничего я не забыл!- лукаво играя глазами, продолжал Лузгин.

-Тебя тогда не было, - бросил последний козырь Прохор.

Он начал распаляться забывчивостью друга.

-Ладно, не серчай, я помню, что хорошо рубил лозу и врагам доставалось, но тогда одна лоза, все же, осталась не срубленной, – примирительный голос Лузгина не погасил обиды друга.

-Все-то ты помнишь, испортил мне праздник.

-Пойдем в лавку, поправим настроение и отметим праздник.

-Ты этого и добивался? Мог бы сразу так гутарить, а не добиваться мировой рюмки.

***

Поезд вторую неделю пробивается в далекую Манчжурию. В теплушках смешались запахи людского пота, конского помета, мочи и свежего сена. Непривычная казачьему глазу гористая местность, поросшая деревьями, сначала была в диковину, но потом надоела и стала причиной тоски по родным краям.

-Как же будем здесь воевать? Непривычно. Не развернешься лавой, не пустишь коня наметом. Это не степь.

-Кубыть там, куда нас привезут, гор нет, и лес закончится.

-Нет, здесь конницей не развернуться!

В сентябре двадцать пятый Донской полк, в составе четвертой Донской казачьей дивизии, наконец-то, высадился на станции какого-то китайского городка. Первое время казаки занимались охраной штабов, складов и обозов с продовольствием.

Казаки от безделья, играли в карты, пили китайскую водку, рассказывали байки о мирной жизни. Дошла очередь и до Никанора Изотова. Бывалые казаки подбадривали молодого казака, который застеснялся и не мог начать свой рассказ.

-Давай рассказывай, как казачки, впервой, принимали. Вдовушка аль молодуха?

Служивые, привыкшие к смачным и особенно шаловливым подробностям, встретили поначалу рассказ Никанора с разочарованием, но это было лучше, чем слушать байки, повторно.

-В конце июля зреет виноград. Чтобы уберечь его от воровства, казаки, по ночам, охраняют свои наделы. День менялся с ночью. Сумерки еще на стали непроглядной тьмой. Накрапывал дождь.

Никанор видел, что его рассказ мало занимает сослуживцев, умолк.

-Что замолчал, говори, потребовали казаки.

-Так вот, тихо, накрапывает дождик. Тропинка проходила, в аккурат, у кладбища. Оттуда слышались шорохи, кто-то кричал, стало, как-то не по себе…. Сам не раз пужал казачек ведьмами, а тут такое….

Казаки примолкли, слушали.

-Смотрю, навстречу мне, на уровне груди, движется белое пятно. Присмотрелся ничего в сумерках не видно, ни ног, ни крыльев. Шагов не слышно. Оно колышется со стороны в сторону и все ближе. Стало жутко, я вытащил из-за пояса винтовочный обрез, думал, что кто-то идет в белом платке, подал голос. В ответ - тишина.

Никанор сделал паузу, взглянул на напряженные лица. Казаки, чувствуя близкую развязку, стали торопить.

-Што же дальше-то было?

-Што, што? Огляделся, никого. Тишина-а, пятно все ближе. Когда до пятна оставалось меньше саженя, - Никанор вошел в роль, сделал страшное лицо, - я с перепугу, выстрелил в землю. Обрез бабахнул на всю силу.

-Дальше-то што? Как с пятном?

-Пятно, громко, трубно взревело, крутнулось на месте, ударило меня измазанным в помете хвостом по лицу, стало убегать, гремя копытами.

- Кубыть черт был!?

- Молодой, а брехать, как пописанному могешь.

- Дальше-то што?

- Што дальше? Пошел я к Дону, чтобы смыть со своей морды помет лысой коровы.

Дружный хохот долго не смолкал в теплушке.

-Ну, уморил. За белое пятно принял лысую голову коровы….

Скучная однообразная служба изо дня в день продолжалась до октября 1904 года. Боевое крещение Никанор Изотов, Михаил Томилин и Андрей Островнов получили при деревне Лидиутунь, где в лихой атаке они кричали: - Ура-а-а!- но рубануть, кого либо, так и не удалось. Но это не было главным. Хорошо, что остались живы и слышали посвист пуль. Смерть ходила рядом. Бывалые рубаки подбадривали, дескать, еще нарубаетесь, голова бы осталась цела.

Война продолжалась, и новые бои не заставили себя долго ждать. Железнодорожная станция Инкоу вырисовывалась в утреннем тумане, сначала огнями, да гудками паровозов, затем появились непривычные глазу строения. Где-то внизу японские солдаты не подозревают, что за сопками притаилась смерть, они живут и не знают, что через некоторое время, острые шашки казаков будут рвать их на части.

-Шашки вон, пики к бою. Ма-арш! – в полголоса командует есаул Дымов.

-Марш! Марш! Марш! - повторяют команду

сотники.

Казачьи сотни, спускается с сопок, затем молча, бросает коней в намет. Станция рядом, немногочисленные прохожие идут по своим делам.

-Ура - а-а-а!- сначала несмело, затем грозно сливается в громовой раскат:

-Ура - а-а-а! Ура - а-а-а! Ура - а-а-а!

Звучат редкие выстрелы, но на них никто не обращает внимания, атаку не остановить. Никон выбрал себе противника, который бежал по улице, иногда останавливаясь, чтобы выстрелить. Он оглянулся в последний раз, его лицо исказил страх.

Много раз Никон поражал соломенные чучела, но перед ним стоял человек, который через мгновение выстрелит. Никон, как учили, вонзил в японского солдата пику и едва не вылетел из седла. Смотреть на поверженного врага, было почему-то страшно.

Крики: «Ура» смолкли. Треск выстрелов заглушал хрипы и стоны умеряющих. Сабельные удары сопровождались надрывными выдохами и крепкими словами ….

Никанор направил коня в гущу боя. Все было позади и страх и сомнения, инстинкт самосохранения родил ярость. Его больше не пугала смерть противников. Он видел, как повалился с седла его товарищ Михаил Томилин. Японца, который выстрелил в него, Никанор рубил уже с удовлетворением.

Бой затихал. Разгоряченные казаки крутили коней, отыскивая врагов, но вокруг не было ни одной живой души, изрубленные японские солдаты, лежали повсюду….

Никанор рванул поводья, чтобы направить коня к месту, где упал Томилин. Через минуту он увидел, сидящего на земле, товарища. Он держался за шею, кровь красным ручейком сбегала ему за воротник.

-Как ты?

-Попал в меня япошка, не успел увернуться.

Никанор перевязал Томилина и помог взобраться на коня.

Тяжелораненых и убитых увозили на лошадях, кто мог держаться в седле, ехали в тыл самостоятельно. Живые и здоровые казаки громили и жгли вагоны, с грузами для японских войск, осаждавших Порт-Артур.

Японцы пытались артиллерийским огнем уничтожить нападавших, но казакам все же удалось выйти из зоны обстрела, и оторваться от преследования.

Рана у Томилина оказалась легкой и через неделю, он был готов к новым боям. С того памятного боя, друзья, решили ходить в атаки, только вместе, рядом, чтобы была возможность выручать друг друга.

Новый бой им пришлось принимать почти через три месяца, в январе 1905 г. Под местечком Синюпученза, после неудачного рейда по тылам японцев, 24, 25, 26, казачьи полки попали в окружение. Японцы атаковали с небольшими передышками, но, неся потери каждый раз, откатывались к подножью сопки.

После полудня третьего дня, по какой-то причине, японцы отказались от атак.

Все меньше еды во вьюках, почти нет патронов, но есть, самое лучшее оружие казака, острая шашка, да отчаянная удаль ее владельца. Командира четвертой сотни Вострецова, в которой воевали Никанор и его товарищи, срезала наповал японская пуля. Командование принял бывалый казак, Страхов.

День катился к концу, есаул Дымов обходил сотенных командиров. Боялся, чтобы они, не предприняли необдуманных действий. Холод пробирал до самых костей. Когда Дымов подошел, Страхов и казаки, сидевший с ним, встали, чтобы встретить есаула, но тот жестом усадил их на место.

-Что делать будем, казачки?

-Надо прорываться! Ваше благородие. Притихли япошки, артиллерию подтянут.

-Померзнем! Японцы меняются, а нам и жрать уже нечего.

-Я согласен с вами. Но куда и когда?

Казаки, молча, пожимали плечами, никто не решался ответить Дымову. Только Никанор Изотов выпалил:

-Срывается снег. Перед темнотой ударим скопом, в темноте нас не просто будет найти. Только уходить надо не в сторону своих войск, а в другом направлении, где нас искать не станут и не накроют артиллерией. Пойдет снег скроет наши следы.

Сидевшие казаки переглянулись и вопросительно повернулись к есаулу.

-Как твоя фамилия, казак?

-Изотов, ваше благородие.

-Молодец! Все простое - гениально.

Страхов, подготовить сотню. Идем на прорыв.

Снег шел большими хлопьями, что помогло казачьим сотням, скрытно продвинуться к позициям японцев. Казаки белыми призраками свалились на японцев, шашки со свистом рассекали их тела. Только из второй цепи японских окопов, ударили пулеметы, но удержать лавину, рвущуюся к жизни, они уже не могли.

Японцы не ожидали удара, много изрубленных тел, бугрилось под выпавшим снегом. Немало казаков нашли свой последний приют, на заснеженной земле Маньчжурии.

***

Здравствуй, Батюшка Дон! Не все вернулись, с войны, тебе поклониться. Истлели косточки казаков, в далеком, неприветливом краю. Не услышат они криков и плача матерей, жен и детей, не ответить им нежным взглядом и ласковым словом. Павшие безмолвны, они живут только в памяти людской и приходят во снах….

Друзьям повезло, все трое вернулись домой, только у Михаила Томилина, после ранения, чуть скособочило голову. Теперь он будто свысока, смотрел на всех, за что получил прозвище: «голубь».

Прохор Пантелеевич, сидел во главе семейного стола, за которым расположились немногочисленная семья Изотовых: мать Дарья Дмитриевна, сестра, Никанора, Наталья, да давний друг и односум Федор Лузгин, с женой Василисой. Здесь же сидели соседи и станичный атаман Алексей Гуров. С гордым, главенствующим видом, Прохор Пантелеевич разливал по стаканам водку. Федор Лузгин попытался подначивать друга:

-Никон превзошел своего казака-отца, уже вахмистр, и орден святой Елены имеет, - он, лукаво, покосился на друга, ожидая его реакции.

Но Прохор, будто не заметил слова соседа и односума, поднял стакан:

-Сидит рядом мой друг и гутарит, что сын мой превзошел меня, я согласен и очень этому рад. Давайте выпьем за детей наших, чтобы они всегда возвращались домой живыми и здоровыми.

-Правильно сказал! Правильно!

Со вторым тостом встал станичный атаман

-Нет не во всем, не во всем, Прохор Пантелеевич, тебя превзошел Никанор, не во всем!

-В чем же?

-В чем же? - послышались недоуменные возгласы.

-А вот в чем! Не женился он еще! Женить его надо, пока не разбаловался.

Разноголосицу стола прекратил Прохор:

-Женим, дайте срок.

Когда гости разошлись, отец посадил сына против себя:

-Что думаешь о женитьбе, сынок?

-Ничего не думаю, дай мне хоть оглядеться. Невесту не присмотрел, - то ли в шутку, то ли всерьез ответил Никанор.

-Ты не присмотрел, а я присмотрел.

-Отец, может все-таки, ты мне это доверишь? Мне с женой жить, а не тебе.

-Не перечь отцу! Забыл, я вижу, про вожжи.

-Не забыл, только, я уже не казачек, как ты гутарил гостям, а боевой казак. Я пошел спать, отец.

Чтобы не дать разгореться скандалу, Никанор поспешил уйти. Утром отец не глядел в сторону сына, угрюмо молчал, впервые он не кричал и не хватался за вожжи.

Прошел день, отец и сын, будто не замечали друг друга. Никанор засобирался на вечерние гуляния. Его ждал Михаил Островнов.

-Погоди, чуток, завтра на зорьке собираюсь рыбы поймать, может и ты со мной. А то ходим по куреню, как чужие. Если надумаешь, то на гульках не задерживайся. Рано вставать придется.

-Не чужие, мы с тобой, батя, что ни есть самые родные! Буди меня, я с радостью, на войне по жизни соскучился. Едва стало сереть небо, Никанор оттолкнул баркас от берега, сел за весла.

-Батя, куда править?

-К вербам правь, там сома кубыть возьмем.

Баркас, обогнув мысок, ткнулся в прибрежный ил. Уже почти рассвело, но солнце еще не показалось. Прохор указывал, как и куда устанавливать вентерь*.

-Ставь на чистую воду, а второй, к камышу на карася.

-Да, знаю я, батя, знаю, не впервой.

После установки вентерей подплыли к коряге, которая в сотне саженей лежала в воде. Тишину нарушил всплески чьих-то весел.

-К нам гости.

-Готовь бредень, сома пужнем, - тихо ответил Прохор, не обращая внимания на слова сына.

Подплывший баркас причалил в пяти саженях от них.

-Здорово ночевали! – приветствовал рыбаков, Лузгин.

-Припозднился, односум. Кубыть жена придержала?- чтобы не спугнуть рыбу, почти шепотом спросил Прохор.

-Дочку взял с собой, долго собиралась, - так же шепотом, ответил ему Лузгин.

-Здорово ночевали! - увидев Никона, девушка застенчиво опустила глаза.

-Слава Богу!

-Слава Богу! - ответил Никанор и с интересом взглянул на незнакомку, но знакомиться, уже не было времени.

Отжившая свой век верба, много лет назад, упала в воду и со временем затонула. По мнению рыбаков, под этой корягой находилось лежбище огромного сома. Много попыток было его поймать, но каждый раз рыбаков ожидала неудача.

Бреднем окружили корягу, Лузгин держал один конец бредня, Никанор другой. Чтобы выгнать из-под коряги сома, Прохор стал бить по воде палкой. Звуки ударов разносились над гладью реки и возвращались многократным эхом, но все было спокойно, поплавки на бредне неподвижны.

-Напрасно приплыли.

-Брехня - это про сома.

-Гутарят же люди, что здесь живет.

Никанор ничего от рыбалки не ожидал, смотрел на незнакомую девушку, пытаясь вспомнить, где он ее видел.

-Шумни еще, может, что и получиться, - попросил Пантелеевича, Лузгин.

-Сам шумни, мне не везет,- отказался Прохор.

Лузгин поплевал на руки и с усердием ахнул по воде.

Аах-ах-а-хах. Вернулся эхом звук удара. Потом еще и еще. Девушка прикрыла ладошками уши. Никанор стоял у самого берега, смотрел на нее и забыл, что его дело, держать палку, к которой прикреплен конец бредня. Никанора вдруг рвануло вперед, он, удерживая палку, повалился в бурлящую воду. Что-то громадное ударило его в бок, заставило погрузиться под воду. Его крутануло течением и бросило в бредень. Нестерпимо хотелось вырваться из плена сети и глубоко вздохнуть….

Он открыл глаза, мужчины хлопотали над ним, а девушка, закрыв ладонями лицо, плакала.

-Слава Богу, живой! – облегчено вздохнул отец.

-Слава Богу! – вторил ему односум.

Девушка еще сильнее заплакала.

Лузгин правил свой баркас в одиночестве. На втором баркасе, налегал на весла Прохор Пантелеевич. На корме дочь Лузгина придерживала, еще слабого, сидящего рядом Никанора.

Когда до места причаливания лодки остался небольшой отрезок пути, пришедший в себя, Никанор спросил у своей соседки:

-Ты кто, как тебя зовут?

-Не узнали? Я, Феодосия, дочь Федора Лузгина, - девушка показала пальцем на баркас, которым правил ее отец.

-Ты Федюшка?- с недоверчивым удивлением взглянул он на девушку.

-Я была Федюшкой давно, когда Вы, Никанор Прохорович, уходили на войну. Мне тогда тоже хотелось провожать Вас, идти рядом, взявшись за стремя, - девушка, устыдившись внезапной откровенности, спрятала лицо в ладонях.

Прохор Пантелеевич опустил голову, но это не помешало ему увидеть, как его сын, отстранив ладонь девушки от лица, поцеловал ее залитую густой краской щеку.

Наконец баркасы уткнулись в песчаный берег. Феодосия и Никанор пошли в сторону куреня Изотовых, а их отцы уселись на перевернутый баркас, закурили цигарки.

-Хотели познакомить детей, а Никанор чудок не поручковался со смертью.

-Я тебе говорил, что это неправильно! - горячо стал доказывать свою правоту Лузгин,- да кубыть переломить тебя нет никакой возможности, упрямый ты, как ишак турецкий.

-Ты был прав, да только все пошло, по-моему, гнул свою линию Пантелеевич, - жди сватов.

***

Прохор Пантелеевич оказался прав, осенью сыграли свадьбу, а через год родился сын Петр Никанорович. Когда ему исполнилось семь лет, началась Великая война. Все в мире повторяется. Над станицей парит ненасытный ворон смерти, отыскивая новых жертв. Нет предела у горя, которое свалилось на станицу и всю страну.

-Сотня! По четыре в колонну! М-аа-рш!

Вахмистр Никанор Изотов в казачьем строю, а его жена Феодосия Федоровна идет, держась за стремя, и плачет:

-Кто же думал, что мое детское желание сбудется. Я провожаю тебя на войну, она прижалась к ноге мужа и в голос закричала:

-Не надо! Не хочу, не хочу, чтобы ты уезжал!

Последний поцелуй, не удержать коня….

Сотня смотрит на мирно катящиеся к берегу волны. Батюшка Дон, сегодня спокоен, он не чувствует беды.

***

Сотня есаула Кольцова получила приказ провести разведку боем и привести пленного. Казаки посматривают на темно-серые тучи, которые повисли над полосками окопов.

-Не хватает нам только дождя и слякоти, – кутаясь в башлык, сетовал хорунжий Дудников.

-А может быть это только к лучшему. В такую погоду нас вряд ли ждут. Вахмистр, подготовить сотню, начнет темнеть, выступаем.

-Слушаюсь, ваше благородие.

Изотов козырнул и метнулся к казакам, которые нервно курили и ругали погоду. Прошло около часа, с севера потянул холодный северный ветер, а тучи сыпанули сначала снежную крупу, а затем повалил снег. На расстоянии нескольких десятков саженей терялась видимость.

-В незнакомой местности заблудиться будет очень просто, - есаул повернулся к хорунжему – мы не выполним задачи.

-Если отложим на завтрашнюю ночь, будет еще хуже. На нетронутом снегу, мы станем прекрасной мишенью даже ночью. Пока идет снег, надо рисковать.

Есаул оглянулся на сотню, которая была готова к выступлению.

-Командуй, хорунжий.

Через несколько минут, сотня углубилась в лес. Снег все шел и шел, казалось, что всадники находятся в каком-то коконе. По каким ориентирам двигалась сотня, почти никто не знал. Закончился лес, он отступал вправо, и, наконец, слился с белым маревом падающего снега.

-Стой! - пронеслось по колонне.

-Господин есаул, мы, кажется, потеряли все ориентиры.

-Ты прав, хорунжий.

-Что делать будем?

-Думаю, что пока видны следы лошадей, надо возвращаться к лесу.

-Я тоже так думаю.

Колонна быстро развернулась и двинулась в обратном направлении.

-Господин есаул! – окликнул Изотов Кольцова.

-Что надо, вахмистр.

-Надо выслать вперед разъезд или скакать сотне в намет.

-Зачем?

-Пока снег не скрыл наши следы, пусть разъезд скачет вперед, чтобы обновить следы, иначе мы их потеряем.

-Так мы растеряем людей.

-Господин есаул, я пойду с разъездом, прикажите.

-Нет, чтобы не потерять следы, мы перейдем на рысь.

-Сотня, рысью, марш.

Через полчаса, стало ясно, что след утерян. Есаул остановил коня.

-Что делать будем, хорунжий?

Дудников молчал. Со всех сторон, только летящий снег. Где свои, где немецкие окопы, никто не имел представления.

-Подождем до рассвета, может снег прекратится, - решил есаул Кольцов.

Прошло около часа.

-Господин есаул, разрешите.

-Это опять ты, вахмистр?

-Я, ваше благородие.

-Что еще придумал?

-Перед рейдом ветерок тянул с севера.

-И что?

-Снег этим ветерком чуть сносит, а значит, мы можем определить направление нашего движения по летящему снегу.

-А если ветер сменил направление? Нет, будем ждать рассвета.

-Господин есаул, нельзя оставаться на открытом месте. Надо двигаться. Даже если наткнемся на окопы немцев, падающий снег прикроет нас от прицельного огня.

-Вахмистр прав, - неуверенно поддержал Изотова хорунжий Дудников.

-Может мне сдать ему командование сотней?

-Если он спасет нас, то пусть покомандует, - голос Дудникова, оставив неуверенность, настоятельно требовал.

-А если он выведет на пулеметы немцев, кто будет отвечать за погубленные души. Ждем рассвет. Дать лошадям овса.

Заметно потеплело, среди снежинок появились капли дождя, а затем пошел мелкий дождь. Рассвет, подталкиваемый белизной снега, спешил.

Куда ни кинь взгляд, всюду белое покрывало, которое скрыло от глаз все. Нет ни кустика, ни деревца, только торчит из-под снега бурьян.

Изотов, сквозь редеющую темноту, старался осмотреться и найти хоть что-нибудь, что подсказало бы место нахождения отряда.

-Господин хорунжий, там просматривается низина. Пока еще не рассвело, в этой низине надо занять круговую оборону. Там мы будем менее заметны. Подскажите господину есаулу. Он меня не послушает.

Совет хорунжего, есаул принял. Сотня спустилась в низину и, уложив лошадей на снег, заняла круговую оборону. Выставленные наблюдатели напряженно осматривали прилегающую окрестность.

-Немцы, немцы! Понеслось по цепи.

Немецкие окопы оживали. Среди белой равнины черными пятнышками угадывались головы солдат.

-Надо срочно атаковать! Если промедлим, вычешут они нас из пулеметов, предложил Дудников.

-Они в окопах, не взять их саблями. Может к своим наутек? Теперь ясно где наши, высказал свое мнение есаул.

-Нельзя! Эта вторая линия окопов.

-Почему ты так считаешь?

-Если бы это была первая линия, нас бы они не прозевали. Если бросимся к своим, попадем под пулеметы обоих линий.

-У нас нет полной уверенности, что это вторая линия. А если это первая.

-Если бы это была первая линия немецких окопов, то где линия наших окопов.

-Не всегда линии окопов сплошные.

Изотов выслушал спор офицеров и предложил свой план.

-Атакуем эти окопы. Во время атаки вести стрельбу по окопам, а когда приблизимся к ним, пойдем в рукопашную.

-Хороший из тебя хорунжий, а то и есаул получится. Если прорвемся домой, быть тебе офицером.

Есаул подал Изотову руку.

-Я согласен с есаулом!- хорунжий крепко пожал вахмистру руку.

Бросок казачьей конницы посеял панику, казаки ворвались в окопы. Солдаты противника выбегали из блиндажей и попадали под губительный огонь винтовок. Захватив пленными двух офицеров, сотня поспешила к лесу, который обозначился в утреннем свете. В лесу, вчерашний снег съедала оттепель, с деревьев капала вода. Снег чавкал под копытами лошадей, но никто этого не замечал. Все говорили разом, никто никого не слушал. Радость требовала выхода.

-Вахмистр, доложите о потерях.

-Господин есаул, нас хранил Бог, только трое легкораненых.

-Вахмистр. Все-таки я оказался прав.

-В чем, господин есаул?

-В том, что я не послушался вас, мы остались стоять на месте до рассвета.

-Простите меня, но я так не думаю.

-Почему?

-Нам повезло в том, что поблизости оказалась лощина и против нас оказались венгры. Немцы таких промахов не допускают, часовые не прячутся от непогоды, не спят. Пулеметы и пулеметчики у них хорошие.

-Гм. Вы прямой человек, вахмистр. Я сдержу свое слово.

Через месяц, после казачьего рейда, по рекомендации есаула Кольцова, Изотов был направлен на учебу в училище офицеров Русской армии.

***

На западном фронте без перемен. Отбиваясь от наступавших войск Антанты, немцы, укрепляя оборону, все больше вгрызались в землю. У них не было сил, даже думать о наступлении. Постепенно наступательный порыв Русской армии иссяк, позиции на фронте стабилизировались. Противники копили силы.

От бездействия, армия, переполненная большевистскими дрожжами, бродила, расслаивалась по политическим и бандитским признакам. Бесконечные митинги, перемешивались с беспробудным пьянством, превратили воинские части в бандитские формирования, которые никому не хотели подчиняться.

Весной семнадцатого года подхорунжий Никанор Изотов прибыл на фронт. Он знал, что во фронтовых частях нет порядка, но то, что увидел своими глазами, поразило его. Полк, в котором ему предписывалось служить, оказался без командира. Его расстреляли за прежние обиды. Ему не простили тех наказаний, которыми он некогда применял к своим подчиненным.

Когда Изотов явился в казачий комитет, ему предложили сдать оружие. Спасло его от смерти только то, что он недавно был рядовым казаком. Офицеры полка слонялись без дела потому, что их никто не слушал. Не все офицеры и казаки соглашались с новыми порядками, но изменить ситуацию не могли. Многие бросали фронт и дезертировали. Сначала это были одиночки, потом уходили целыми взводами.

После революции Изотов не захотел оставаться в армии, вернулся домой. Станица встретила его запустением и какой-то отчужденностью. Ему казалось, что он пришел в другое незнакомое селение. Курень, в котором он родился и вырос, мало изменился, но плетень обветшал, покосился.

Феодосия, сыпала зерно домашней птице, взглянула на входившего на баз, человека, в офицерской форме без погон и не узнавала в нем мужа. Отросшая, за время дороги, борода скрывала лицо.

-Вам что нужно?

-Что, женушка, не встречаешь мужа, аль уже ни мил?

Феодосия выпустила из рук ведро, метнулась к нему, повисла на шее, целовала и шептала:

-Мил! Мил! Мил….

Десятилетний мальчишка с интересом наблюдал за тем, как его мать обнимает чужого дядю. Прохор Пантелеевич скатился со сходней крыльца, кричал:

-Покажись! Покажись, казак! Да ты никак офицер?!

-Господи, живой! - Дарья Дмитриевна прислонилась к стене куреня. Радость отняла у нее силы.

-Петя, сынок, иди ко мне! Ты уже настоящий казак, - Никанор поднял сына над головой.

К куреню Изотовых шли, срываясь на мелкую рысь, Лузгин и его жена.

***

Работы по дому и хозяйству всецело захватили Никанора. Сын Петр подражая отцу, стучал молотком, рядом с отцом. Прохор Пантелеевич счастливыми глазами наблюдал за ним.

-Неправильно держишь молоток! Сам себя стукнешь по пальцам.

А когда Петр ударял себя, обнимая его, приговаривал:

-Говорил же тебе, а ты деда не слушал.

-Я плачу потому, что не заругался, как попа. Папа ругается и потому не плачет….

Феодосия с умилением смотрела на них, но в душе ее было неспокойно. Слухи о каких-то карательных отрядах, все чаще проникали в станицу. Тревога поспешила превратиться в боль, когда свекр и муж, спрятали в яме под стойлом коровы, зерно, которого должно было хватить на две зимы.

Никанор встретился с друзьями, особенно рад был другу односуму Андрею Островному. Все шло хорошо, казалось, что события, проходящие где-то там далеко, никогда не придут сюда, в далекую казачью станицу.

В станице образован станичный комитет бедноты. В этом ничего странного не было. Любая власть устраивает пункты взаимодействия с населением. Через некоторое время пошли слухи, что по станицам и хуторам арестовывают офицеров-врагов Советской власти. Никанор Изотов не чувствовал за собой никакой вины, он не воевал против новой власти и не призывал к ее свержению.

Ранним утром, когда он собирался заменить плетень, к нему прискакал Островнов.

-Никанор, тебе лучше скрыться, - не успев остановить коня, - взволнованно крикнул он.

-Охолонись, гутарь по-порядку. В чем дело?

-В станице, сегодня, забирали двух офицеров. Ты их знаешь….

Островнов не успел договорить. Его прервал Изотов.

-Значит, за ними есть грехи! Не может же быть, чтобы арестовывали только за погоны.

-Я тебе говорю, уходи скорее, моего соседа тоже взяли. Нашли дома карабин и маузер.

-А у кого такого добра нет? Есть у всех.

Никанор спокойно заплетал ветви вербы между колышками. Из-за угла база выехала пароконная бричка, на которой сидели три человека с оружием.

-Это за тобой! Эх, не послушался ты меня!

-Изотов Никанор?

-Да. А в чем дело?

-Взять его! - выкрикнул человек в потертой кожанке человек.

Солдаты щелкнули затворим винтовок. Подъехали еще две брички, на одной из них сидели связанные станичники. Обыскали курень и баз, нашли наган, шашку и карабин.

-Зачем храните оружие? Решением районного совета всем было приказано сдать оружие.

-Какой же казак без оружия? К тому же время вокруг немирное.

-Вы арестованы.

Феодосия, прижав к себе Петра, плакала. Прохор Пантелеевич схватил вилы, бросился на пришельцев. Удар приклада повалил его на пол. Дарья Дмитриевна, которая пыталась оборонить сына, бросилась к мужу, заголосила.

Трех бывших офицеров втолкнули в подвал, где и присесть - то не было места. В помещении темно и сыро, запах замешанный на затхлости, прелости, перестоянной мочи и пота предсказали им нелегкую жизнь узника. В подслеповатом, зарешеченным окошке таял свет. Полумрак подвала превращался в непроглядную тьму.

-Чем не могила? - скрипнул чей-то голос.

-Не каркай!- испуганно возмутился другой.

То в одном, то в другом месте слышался приглушенный разговор, но вскоре все стихло. В окне посветлело, видимо появилась луна. Было слышно, как прохаживается часовой. Изотова сморила тревожная дрема. Сквозь ее пелену, ему почудился глухой выстрел.

-Такой звук выстрела бывает тогда, когда дуло нагана прижимают к телу жертвы,- подумал Изотов.

Он прислушался, но все было тихо.

-Показалось, - успокоил он себя.

Удары приклада, сбивающего замок, разбудили всех.

-Выходите станичники, кто желает, - по голосу, Изотов узнал Островного.

Кто-то сидел, а основная масса арестантов рванулась к выходу. Изотов и Островнов обнялись.

-Пойдем, там лошади нас дожидаются.

-Если я сейчас пойду с тобой, то я стану для властей виноватым, а значит врагом.

-Ты еще ничего не понял? Все, кто не с ними, те против них. Другими словами враги. Ты враг, только потому, что не ходишь с ними по базам, не размахиваешь маузером, не хватаешь людей и не тащишь их в холодную. Еще тебе скажу, что по другим хуторам никто из офицеров не вернулся домой после ареста.

-Как же семья?

Недалеко хлопнули выстрелы, времени на рассуждения не оставалось. Силуэты двух всадников растворились в ночи.

Изотов и Островнов направились в дальний хутор к родственникам Островного, но обстановка там была не лучше, чем в станице. Вернулись, затаились в камышах, но голод и холод скоро дали о себе знать. Прошли сутки, к ним прибились еще двое, потом еще…. После совещания, послали за продуктами молодого, ничем не отличившегося казака Семена Лукина. Через полчаса он вернулся, неся на себе козу. Она блеяла и рвалась на волю.

-Ты что украл?

-Нет, взял взаймы. Станица занята карательным отрядом. Они ходят пьяные по улицам, стреляют по чем попадя. Не решился я.

-А козу где взял?

-В своем базу.

-Так ты же не решился пойти в станицу.

Тогда зачем спрашиваете? Если, что не так, я ее выпущу, пусть ее красные сожрут, - обиженно буркнул Лукин.

-Так! Так! - поспешил успокоить казака Островнов.

Когда стемнело, развели костер, зажаренное на костре мясо, скрасила бытие беглецов.

Прошла неделя, козье мясо заканчивалось, и уже не казалось вкусным, хотелось хлеба, но покинуть убежище казаки не решались. Днем огонь не разводили, боялись, что дым от костра может их выдать. По утрам лужицы стали покрываться коркой льда.

Вторая вылазка оказалась удачной. Отряд красных ушел, оставив в станице несколько человек, для охраны Станичного совета. Вчера еще хмельные и смелые, сегодня, красноармейцы боялись показаться за пределами двора.

Уминая хлеб с молоком, беглецы слушали новости. За время пребывания в станице красных, из казачьих закромов, выгребли хлеб, отняли скот и лошадей. У кого находили оружие, арестовывали, но пока не расстреляли, ждали трибунал. Трибунал по какой-то причине не приехал, поэтому арестованных забрали с собой. По слухам, в хуторах многих расстреляли.

-Ночами в станице, люди все прячут. Казаки хотят восставать. Не хотел говорить, но видно не скроешь. Отца твоего, Никанор Прохорович, похоронили. Когда тебя забирали в холодную, ударили прикладом, через несколько дней, преставился.

Изотов сжал кулаки и тихо прошептал:

-Красные за все ответят.

Через несколько дней, они решили пробираться домой по ночам, а на день возвращаться в плавни. Все настойчивее гутарили казаки, что в станицах и хуторах неспокойно. Мелкие, стихийные восстания гасли под дождем пуль карательных отрядов. В конце зимы казаки из уст в уста передавали призыв поддержать восстания в станицах Шумилинской и Казанской.

Попрощавшись с семьями: Изотов и Островнов отправились к восставшим. Перед отъездом, очень хотелось отмстить за отца и вырубить под корень оставшихся в станице советчиков. Окна «Станичного совета» неярко светились, у здания прохаживался часовой. Островной, вскинув винтовку, прицелился, но Изотов остановил его.

-Давай не будем брать грех на душу, но это не главное, мы всполошим красных.

-Мы успеем уйти.- Островнов и двое их спутников сначала стреляли по часовому и окнам, затем по выбегающим красноармейцам....

Дорога до станицы Шумилинской неблизкая. Во всех хуторах к группе Изотова примыкали казаки, решившие дать отпор красным войскам.

Когда прибыли в станицу Шумилинскую, код командованием хорунжего Изотова было более сотни сабель.

***

Сражения шли с переменным успехом. После одного из боев, вахмистр Островнов, указал сотнику Изотову на пленного красноармейца:

-Никанор Прохорович, никак это Михаил Томилин. Голова скособочена, и облик, будто его.

-Похоже, что он, - ответил Изотов и тронул поводьями коня.

Томилин смотрел на подъезжающих, сотника и вахмистра и выражение его лица менялось с каждой секундой.

-Изотов! Островнов! – Томилин вскочил и бросился к друзьям, но тут же был отброшен конвойным назад.

-Пропусти его, - приказал конвойному казаку сотник.

-Никак нельзя, товарищ сотник. Не могу нарушить приказ товарища полковника.

-Он не убежит, я обещаю. Никак не можно. Товарищ, господин полковник меня в землю загонит.

Через несколько минут разрешение было получено, Томилин сидел с друзьями на бричке.

После обычных радостных возгласов, разговор втянулся в тревожное русло.

-Как тебя угораздило попасть к красным?

-Можете не верить, но я пошел к ним сознательно.

-Что же ты в них нашел такого, чего не было в прежней жизни. Жили казаки, жили веками, служили царю-батюшке и России-матушке. Пришли красные, говорят, не нужны больше казаки. Под корень их. Казачьи земли заселить крестьянами из центральной части страны. Убивают всех, стариков и детей, служивых и их жен. Ненадежный, воинственный народ говорят, моего отца прикладом, за то, что хотел защитить меня.

-А чем лучше вы и ваши хозяева из добровольческой армии. Они расстреливают, вешают, коммунистов, красноармейцев и их командиров. Еще думаю, что если покатилось с горы, назад не вернуть.

-Мы не против Советской власти, но не хотим быть под властью коммунистов и жидов. Мы защищаем свою землю, хутора и станицы, хотим выбирать сами свою власть и жить по своим казачьим обычаям.

Островнов все больше распалялся, казалось, что он хочет доказать свою правоту Томилину с помощью кулаков.

-Успокойтесь, сейчас мы ничего не решим. Надо думать, что делать с Томилиным. Как я понял, на нашу сторону переходить он не собирается, - урезонил друзей Изотов

-Не собираюсь. Ваши дни сочтены. Подходят части Красной армии. Вас разобьют. Вы навлекаете на себя беду и на свои семьи.

-Мы знаем о директивах советского правительства, в которой приказывается пройти огнем и мечом по казачьему округу. Вот возьми сам почитай. – Изотов подал Томилину вчетверо сложенную бумажку.

Директива о расказачивании 24 января1919г. Циркулярно, секретно.

(Текст документа приводится без изменений). Последние события на различных фронтах в казачьих районах - наши продвижения вглубь казачьих поселений - заставляют нас дать указания партийным работникам о характере их работы при воссоздании и укреплении Советской власти в указанных районах. Необходимо, учитывая опыт года гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустима. Поэтому необходимо:

1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе против Советской власти. К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти.

2. Конфисковать хлеб и заставлять ссыпать все излишки в указанные пункты; это относится как к хлебу, так и ко всем сельскохозяйственным продуктам.

3. Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселения, где это возможно.

4. Уравнять пришлых «иногородних» с казаками в земельном и во всех других отношениях.

5. Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи.

6. Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних.

7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах впредь до установления полного порядка.

8. Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи поселения, предлагается проявить максимальную твердость и неуклонно проводить настоящие указания.

ЦК постановляет провести через соответствующие советские учреждения обязательство Наркомзему разработать в спешном порядке фактические меры по массовому переселению бедноты на казачьи земли.

Центральный комитет РКП.

Подписал председатель оргбюро Яков Свердлов 24 января 1919 г.

Томилин читал листовку и все ниже опускал голову.

-Теперь ты понял, кому служишь? - в голосе Изотова звучали победные нотки.

-Я слышал об этой директиве, но до этого, не читал. Только скажу я вам, что вы сами навлекли гнев властей. Зачем восставали?

У тебя солома в голове!- вскипел Островнов, они хотят всех казаков под корень, а ты их оправдываешь!

-Я не собирался ни с кем воевать, пришел домой, стал на хозяйство. Зачем меня арестовали? В чем моя вина? - Изотов смотрел в глаза Томилину.

-Разобрались бы и отпустили.

-С теми, кто остался, не бежал с нами разобрались, все в земле сырой.… Нас, согласно, этой директивы, ждет почти поголовное уничтожение. Наш народ навлек на себя беду тем, что называемся казаками. У нас два пути - это борьба или смерть, - Изотов печально взглянул на Томилина, – тебя расстреляют.

-Если я перейду к вам, расстреляют красные и согласно этой бумажки, до семьи. Так хоть совесть будет чиста.

На рассвете, следующего дня, Томилина расстреляли.

***

Одиннадцатого июня к мятежникам подошла Донская армия Деникина, в которую вошли повстанческие силы. Несмотря на объединение, между казачьими и белыми войсками не было взаимопонимания. Казаки не хотели уходить от родных куреней, чем нередко срывали выполнения приказов белых генералов. Казачество раскалывалось на части. Поддавшись на посулы, несколько казачьих полков, открыв повстанческий фронт, перешло на сторону красных.

Разгром Добровольческой армии, с которой отходили непримиримые казачьи части, стал делом времени. Не выдержав напора красных, армия Деникина бежала в Крым.

Дороги забиты подводами с военной амуницией, снарядными и патронными ящиками, людьми в военной форме. Возникают потасовки иногда со стрельбой. Вместе с армией бегут от большевиков богатые люди, женщины и даже дети. Вперемешку с войсками, идут в отступ казаки, с семьями, скотом и скарбом. Все прилегающие села забиты постояльцами. Среди этого скорбного потока гуляет тиф и смерть. На пути в Крым нет армейского порядка в частях, прав тот, у кого больше силы. Изотов со своей сотней и прибившимися к ним казаками, отступает в общей массе.

-Послушай, Никанор Прохорович, а не дать ли нам деру из этой каши. Уйдем, отсидимся, отлежимся, а когда все утрясется, заберем семьи и уедем к черту, - Островнов смотрел на друга и командира с надеждой.

-Вот именно к черту. Нас нигде, никто не ждет. Угодим в лапы красных карателей, а тат сам знаешь суд короткий.

-А что ждет нас там за Перекопом?

-Вдруг, да задержим красных, говорят там укрепления можно сделать неприступными.

-А я вот, что тебе скажу: «Не удержался за гриву, за хвост не удержишься».

Через два дня, Островнов и еще двенадцать дезертиров были повешены. А Изотов получил ранение в руку. Пуля попала в кисть, перерезав сухожилия. Правой рукой ни стрелять, ни владеть шашкой он уже не мог. По причине ранения сотник Изотов был откомандирован в штаб генерал-лейтенанта Ф.Ф. Абрамова, для координации войск 13-й, 34-й дивизиями и войском донских казаков.

***

Островнов был прав, не удержались войска Врангеля в Крыму. У Изотова сложилось впечатление, что фронт держали только для того, чтобы успеть погрузиться на пароходы. Никанор Изотов, отбыл со штабом армии на одном из отходящих кораблей.

Шли годы, душа донского казака Никанора Изотова, привыкшая к степному простору, томилась на чужбине в тоске. Узнав об амнистии, объявленной советами и о «Союзе возвращения на Родину», он решился ехать домой на Дон. Он несколько раз перечитывал газеты, с рассказами людей, которые вернулись на Родину и там счастливы. Его отговаривали односумы, уверяя его в том, что это приманка.

Последний номер газеты принес страшную весть: в России жесточайший голод, на его родном Дону, люди умирают от истощения. Это известие окончательно склонило его к возвращению на родину.

-Там моя семья умирает от голода, а я здесь на постылой чужбине. Что я здесь делаю? Что я здесь делаю? Что я здесь делаю? - непрерывно стучало в висках.

***

Вокзал города Ростова-на-Дону. Нет, не так казак Изотов представлял встречу с Родиной: « Люди выглядят хмурыми и даже угрюмыми, но воздух наш, и строения наши и все говорят по-русски». Первой мыслью было пойти к Дону, поклониться ему, посидеть на берегу и смотреть на его бегущие волны. Опустить в воду ладони и ощутить себя воедино со своей землей, на родной стороне. Изотов спросил проходящего мимо мужчину:

-Скажите, Бога ради, далеко ли до Дона?

-Нет, он рядом, всего-то несколько сот метров! - мужчина показал направление, куда следовало идти.

-Спаси вас Христос!

Мужчина удивленно глянул на Изотова, видимо он не привык к такой форме благодарности, и пошел своей дорогой. Никанор некоторое время стоял, чтобы унять волнение, затем шагнул по направлению к Дону.

-Гражданин Изотов?- перед Никанором стоял человек в военной форме.

-Да, я Изотов.

-Ваши документы.

Военный внимательно посмотрел заграничный паспорт.

-Следуйте за мной!

В небольшой комнатушке, куда привели Изотова, стоял стол и два стула. Человек, в форме с нашивками на петлицах, указал на стул и пригласил сесть:

-С какой целью прибыли в страну Советов.

-Я приехал домой, к жене, и сыну. Не знаю, живы ли они.

-Что побудило вас вернуться на Родину?

-Я же сказал, что приехал домой к своей семье.

-Чем же не понравилась вам заграница?

- Там нет Дона, нет степи, там не пустишь наметом коня, навстречу рассвету, там люди не наши….

-Какой разведкой были завербованы? – резким голосом следователь прервал Изотова.

-Я не понял.

-Повторяю. На какую разведку ты работаешь? – человек в форме в упор смотрел на арестанта.

-Никто меня не вербовал, я приехал, по объявленной правительством СССР амнистии, домой.

-Дежурный, в камеру его, пусть подумает, освежит свои воспоминания, особенно о расстреле станичного совета.

***

Курилова привели на допрос. Он вошел тесную, темную комнатку. Лампа, стоящая на столе, сияла электрическим солнцем, светила прямо в лицо арестанту. После темных коридоров, она слепила и будто просвечивала насквозь. Наконец Курилов смог разглядеть стул, стоящий у стола. Казалось, что в комнатушке нет никого, но повелительный голос приказал садиться. Этот голос он где-то слышал, но где. Курилов попытался проникнуть взглядом сквозь яркий свет лампы, но увидеть лица следователя не удалось.

-Фамилия, имя, отчество.

-Курилов Карп Николаевич.

- Ты знаешь, в чем тебя обвиняют?

-Да, знаю.

Курилов пытался вспомнить: - Чей, чей же это голос? Вспомнил! Это голос следователя, который меня допрашивал еще в юности, после схватки с калмыками.

-Так в чем же? – прервал размышления арестованного голос.

-В разбазаривании семенного фонда колхоза.

«Нет, это не тот следователь, тот был обходителен. Называл на Вы. Нет, это не он. Кто же передо мной?» - мысли мучительно метнулись в прошлое, но Карпо не находил ответа.

-Признаешь свою вину?

-Да, признаю.

-Сколько, кому, чего продали?

-Я ничего никому не продавал, я спасал своих колхозников от неминуемой смерти.

-Но люди все же умерли.

-Да умерли, они на моей совести. Сожалею, что не решился спасать людей раньше.

-Как я понимаю, ты не раскаиваешься о содеянном.

-Нет, не раскаиваюсь.

-Ты говоришь, что ничего не продавал, не утаивал, а вот мещанин Сабитов показал, что ты был кулаком. Батраки работали на тебя в поле, строили дом. А ты катался на тройке белых лошадей. Было такое?

-Да было, но я….

-Так и запишем, «было». Я поверить не могу, чтобы кулак - мироед вдруг стал сердечно заботиться о своих батраках.

-Я к твоему сведению еще и большевик с царских времен.

Мысль билась в голове испуганной птицей: «Кто это? Где я слышал этот голос?»

-Знаю, знаю, что ты вышел из партии в угоду кулацким прибылям. Знаю, что ты был еще и охфицером царской армии. Какой ты большевик, если верой и правдой служил царю и имеешь его награды?!

Произнесенное слово охфицер сразу воскресило в сознании Курилова образ секретаря сельской ячейки Корякина.

-Корякин, это ты? Да это ты! Я воевал за отечество и горд этим. А ты сказался чахоточным сидел в тылу и прикидывался большевиком. Кто ты Корякин, трус, предатель или.… Ах, да, ты теперь следователь.

Курилова раздражала лампа. Он встал рывком, отвернул ее. Так получилось, что стала она светить в лицо следователя. Тот зажмурился от неожиданности и испуганно закричал.

-Охрана, на меня нападение.

Били долго с усердием. Корякин пританцовывал и с преддыхом просил: - Еще ему, еще….

Курилова волоком втащили в камеру, где его сокамерники заботливо уложили и помогали справиться с побоями.

Через два дня его опять повели на допрос. На этот раз Корякин не прятался за лампу, наоборот, он всячески демонстрировал презрение и свое несомненное превосходство. Он смотрел на Курилова, как на муху, которую он может раздавить.

-Ну, что поумнел? Или еще поучить?

-Я еще могу поумнеть, а вот ты никогда.

-Я все понял, образование тебе я продолжу, но потом, когда ты мне все расскажешь.

-Я все сказал. Добавить больше нечего.

-Так уж и нечего? А убийство Сабитова?

-Я его не убивал.

-Вполне допускаю, ты не убивал, это сделали другие. По твоему приказу.

-Никаких приказов я не давал.

-Ты напрасно упорствуешь! Твои дружки Панин и Коршунов во всем сознались.

-Если они сознались, то причем здесь я?

-Они сказали, что приказ им отдал ты.

-Если они так сказали, то пусть повторят это мне в глаза.

-Здесь команды отдаю я. Сейчас вызову охрану, которые будут бить тебя до тех пор, пока ты чистосердечно сознаешься. Так, что лучше признаться, без всяких избиений. Поверь, мне это будет неприятно. А признание тебе зачтется судом.

-А кто же в прошлый раз просил, чтобы меня били еще и еще? Нет, тебе верить никак нельзя, - зачтется судом, - иронично продолжил Курилов, - тебе надо выслужиться, а на мою жизнь тебе наплевать. Чем больше грехов ты найдешь в ней, тем выше взлетишь.

-Интересно тебя послушать, но в убийстве тебе придется сознаться.

-Я, к убийству Сабитова не имею никакого отношения.

-Не хочешь сознаваться! Не надо. Я все расскажу за тебя! Тебе останется подписать бумагу.

-Интересно будет послушать.

-И так ты узнал, что Сабитову стали известны методы растаскивания семян. Поэтому ты приказал своим подельникам его ликвидировать. Все так или я не прав?

-Не прав. Я совершенно не знал, что Сабитов в селе.

-Но это не все, что подвигло тебя лишить жизни своего соперника.

-Какого соперника?

-Мне известно, вы не поделили, в свое время, девушку. Сабитов ее у тебя увел. Теперь ты ему, наконец, отомстил.

-Было такое, но если бы я хотел ему отомстить, то я мог бы это сделать значительно раньше. В военные годы, этого никто бы и не заметил.

-Ты ему даже простил то, что просидел в ссылке четыре года

-Мы просто разошлись в разные стороны. Я воевал и даже не знал где он. Мне было не до него.

-Может, и не знал, но ты жил с его женой в последнее время.

-Да жил. Это только подтверждает то, что я его не убивал.

-Как сказать? Как сказать? Вдруг она решила к нему вернуться!

-Много лет, они живут порознь. К чему возвращаться?

-Может быть. Может быть, - насмешливая улыбка не сходила с его лица,- только давай посчитаем, сколько причин было у тебя убрать Сабитова. Скрыть аферы с семенами, раз, ты отсидел из-за него в тюрьме, освоил ссылку, два и, наконец, увел эту подстилку у тебя из под носа.

При слове подстилка, он брезгливо поморщился и сделал движение пальцами, словно отбрасывал от себя нечто очень неприятное и даже гадкое. Карпо поднялся со стула.

-Ты хуже любой подстилки. Стелешься под любую власть, вша чахоточная. Уж очень ловко ты уклонился от призыва на фронт. Не иначе, ты был агентом охранки и секретарем партячейки одновременно. Мы еще тогда с Паниным в этом тебя подозревали. Румяным ты был, нечета чахоточным.

Карпо терял контроль над собой, он глыбой навис над Корякиным, который изменился в лице, рука его лихорадочно шарила в ящике стола. Он вскочил, звук выстрела, в маленькой камере, был оглушительным. Пуля цвикнула у самого уха Курилова и ударилась в стену. Было слышно, как посыпалась штукатурка. Чтобы не допустить второго выстрела, Курилов ударил. Он вложил в этот удар всю свою силу, злость и обиду на свою судьбу. Корякин отлетел к стене, гулко ударился о нее, его ноги подкосились, он медленно осел на пол. Глаза широко, будто от большого удивления, остались открыты. Лязг открываемой двери заставил Курилова оглянутся, чтобы увидеть смерть.

Выстрелы следовали один за другим….

***

Изотов ждал до вечера. К нему подходили заключенные и тревожно спрашивали о Курилове, все понимали, что его увели без вещей, на допрос. Он должен был вернуться. Вечером не кормили, а утром, когда принесли баланду, один из конвоиров, на вопрос Изотова, шепнул, что арестанта из этой камеры вчера во время допроса убили. Он же принес лист бумаги и карандаш.

-Он молодец, такую скотину забрал с собой!

-Кого?

-Следователя Корякина. Была у нас такая мышка-норушка, которая стучала на всех. Теперь все вздохнут спокойно.

Прошла неделя, Изотова судил трибунал, который приговорил его к высшей мере социальной защиты, расстрелу. По пути в камеру Изотов попросил конвоира передать записку на волю.

-Передадите записку человеку, от которого получите хорошее вознаграждение.

-Не надо ничего, моя семья тоже пострадала от советов, будь они прокляты! Я все сделаю.

Как найти этого человека?

-Его не надо искать, это женщина придет в тюрьму.

-Как же я узнаю, что она пришла, я только конвоир.

-Не знаю, браток, ты уж постарайся.

-А как я ее вообще узнаю?

-Она будет интересоваться Куриловым. Назовет себя Сабитовой или Полозовой.

-Что в записке?

-Это письмо моей жене. На словах этой женщине скажешь, что Курилова убили.

***

Как не убеждал себя Изотов, что лучше смерть, чем ожидание, но когда загремели засовы многих камер, сердце сжалось, «конец». Нет ничего впереди, все осталось в прошлом.

Приговоренные арестанты стояли у вырытой заранее могилы. Одни плакали, другие пали на колени, молились. Неказистый мужичек спрашивал соседа: - За что это они меня? Зачто-о-о?

Приговор зачитывался ровным, бесстрастным голосом.

Изотов не слушал, о чем говорил этот голос, в голове стучало «конец, конец, конец».

Перед глазами промчалась вся его жизнь, он будто наяву видел отца и мать, жену Федюшку, а сын Петр звал его домой. Изотов прислушался, чтобы услышать, что кричит сын, но услышал фамилии обреченных: Горюнов М.К…, Изотов Н.П…, Курилов К.Н…, Панин В.С….

Его судили мертвым,- услышав фамилию Курилова, механически подумал Изотов, - что же это за власть такая, которая расстреливает врагов, товарищей и даже мертвых.

А голос, тем временем, возвысил тон: «….суд приговорил, вышеуказанных врагов народа к высшей мере социальной защиты - расстрелу. Приговор привести в исполнение».

***

Полина проснулась с тягостным предчувствием. У нее все валилось из рук. А тут еще и Тарасовна подлила дрожь в ее душу.

-Поганый сон про Карпо бачила. Дуже поганый. Бросай все и бижи в город у тюрьму.

В тюрьме с ней никто говорить не хотел. Не добившись ничего конкретного, она вышла на улицу, присела на сваленное дерево. Страшные думы все больше проникали в ее сердце, заставляли тревожно сжиматься. Она отгоняла, эти мысли и уговаривала себя в том, что пока будет идти следствие, она найдет путь к спасению Карпо.

-Дамочка, незаметно идите за мной,- шепнул проходящий мимо мужчина.

Сердце учащенно забилось. Она шла за таинственным человеком, с радостным чувством надежды и тьмой страха. Путь ее пересекла женщина и сделала знак, чтобы Полина шла за ней. Они сидели на лавочке, будто случайно встретившиеся подружки.

-Вы Полозова?

-Да! Да! Говорите же скорее.

Женщина посмотрела на Полину печальным, сочувственным взглядом, от которого тело Полины, вдруг стало невесомым, деревья и дома закачались, готовые провалиться в бездну. Женщина притянула ее к себе, несильно ударяя ладонью по щекам.

-Ради Бога, успокойтесь!

Дома, наконец, вернулись на свои места.

-Его убили?

Женщина молчала, едва уловимо утвердительно качнула головой. Ее плотно сжатые губы и спрятанные под ресницами глаза сказали Полине все. Полина плакала несколько минут, прежде чем, сквозь слезы, задала вопрос:

-Вы знаете, как это случилось?

-Его застрелили во время допроса.

Слезы катились, и катились по щекам, оставляя пустоту в ее душе. Нет, и не будет в ней радости бытия и ожидания, счастья встреч и грусти расставаний. Все позади. Вокруг ледяная, колючая пустота и непроглядная тьма будущего. Через несколько минут женщина напомнила о себе.

-Я Вам сочувствую. Сама пережила в недавнем прошлом такую же утрату. Соберитесь с силами, надо жить. Они еще долго говорили, пока Полина окончательно пришла в себя.

-Я вам очень признательна, Вы рисковали из-за меня, - вытирая слезы, негромко, почти шепотом сказала Полина.

-Люди должны помогать друг другу, переживать этот кошмар. Вам тоже придется помочь несчастным, как и мы с Вами.

-С огромной радостью! - искорка жизни вспыхнула сердце Полины.

-Человек, с которым Ваш муж сидел в одной камере, написал письмо своей жене. Эту женщину надо найти и передать его послание с того света.

-Его тоже убили?- Полина вздрогнула всем телом.

-Расстреляли.

Помолчали. Этих женщин объединило горе и не хотело отпускать.

-Как искать жену этого человека?

-Прочитаете письмо, там все написано.

Полина пришла в дом Тарасовны. Старуха по шагам узнала и все поняла. Пидойды, дочка, до мене.

-Что ты хотела, бабушка?

-Закажи в церкви усе, шо положено. Царство Небесное рабу Божьему Карпо! Бог накажет иродов. Мне тоже пора собыраться….

***

Полина одна. С ней остались одни воспоминания. Темными ночами она долго не могла уснуть, все думала о своей непростой жизни. Иногда ее воспоминания переходили в сон.

В таких снах она радовалась или плакала, а иногда вскакивала от пережитого кошмара, пробуждение всегда разрывало ее сердце. Усилием воли, она принуждала себя чем-то заниматься, но из этого мало что получалось. Нет, она не забыла о письме, которое надлежало передать жене Изотова, но выполнить обещание не могла. Ее будто подвесили в неком необитаемом пространстве, где меняются только свет и тьма. Иногда она испытывала угрызения совести, которые, толкали Полину в дорогу. Навязчивая и неуступчивая мысль почти не покидала ее: - Надо срочно искать жену Изотова.

Тут же ее настигал протест: - Зачем повезу людям горе. Мне, видимо, на роду написано такое предначертание. Выполню свои обещания, данные Карпо, а уж потом.

Полина выдала замуж Фросю за жениха из города Сальска. Отдала молодоженам дом, в котором она провела счастливую неделю с Карпо. Сын Карпо, Михаил, статью, разговором и даже движениями повторял отца, осенью он ушел в армию.

Мысли о невыполненном долге, все чаще стали посещать ее, другой голос ее останавливал, шептал:

-У людей и так горя в избытке, а ты хочешь еще им его добавить.

Прошла холодная и мучительная зима. Ласковая весна не изменила жизни Полины. В средине лета, обязательство, передать письмо, для жены Изотова, заставило ее выехать в станицу Романовскую. Полина развернула смятый листок.

«Здравствуйте, маманя! Здравствуйте, жена моя Федюшка, и сынок Петр. Надеюсь, что вы все живы и здоровы. О смерти отца я знаю. Царство ему небесное!

Простите меня, за долгое молчание, на то есть причины. Чтобы спастись, пришлось уехать в далекие страны. Я был так далеко, что писать оттуда не мог. Жизнь там горше смерти. Не смог я без родной стороны, без Вас и без Дона. Теперь вернулся, но приехать и обнять Вас не смогу. Я арестован. Помните меня сами и сделайте так, чтобы не забыл меня сын. Это трудно сделать, он меня, наверное, не помнит. Поклон всем, кто меня знает и смог пережить сущий ад, сотворенный нами, людьми. Андрей Островнов погиб на моих глазах под Перекопом, село Акимовка. Передайте на хутор Томилиным, могила их сына Михаила под станицей Усть – Медведицкой.

Прощайте и простите меня.

Передать письмо жене моей Феодосии Федоровне Изотовой, в станицу Романовскую.

Попутная подвода везла Полину Полозову в указанную в письме станицу. По всей окраине ее, рядами растет виноград, лопоухие листья которого шевелились на ветерке, будто кивали в знак приветствия.

Дед, лениво погонявший пару лошадей, въедливо расспрашивал гостью:

-Зачем, хорошим, в нашу станицу правишь?

-Хочу, дедушка, найти семью Изотовых.

-Знавал. Жили такие, нынче таковых нет.

-Куда же они подевались?

-Хе-е! Раньше в станице жили казаки, а нонча кто? Почитай, кубыть казаки, а казаков нету.

-Что-то я, дедушка ничего понять не могу. Были казаки, то их нет, то опять есть.

-Так и есть. Казаки живут, а их все же нет.

Полина помолчала, ожидая разъяснений. Дед достал замызганный кисет, чтобы соорудить цигарку, но в кисете образовалась дыра, табак тонкой струйкой потек на солому, которая служила для пассажиров подстилкой. Дед, увидев, что его некогда надежное хранилище табака пусто, разразился семиэтажными ругательствами. Выждав, пока поток переживаний иссякнет, Полина спросила:

-Дедушка, что уж так курить хочется? - она рисковала, но дед взглянул на попутчицу еще сверкающими глазами, помолчал, досадливо махнул рукой, сказал:

-Да это же последняя радость.

-Я не дала Вашему табачку убежать, подставила ладонь, - Полина разжала кулачек, на маленькой ладошке, сохранилась небольшая горка махорки.

Дед смотрел благодарными и улыбающимися глазами на свою попутчицу:

-Вот жалкую, что ты не казачка, а то зараз бы помолодел.

-Зачем мне быть казачкой, если Вы говорите, что казаков не осталось.

-Казаки остались, да только советы, как шашкой, жисть нашу казачью, в аккурат до седла, развалили. Теперь все колхозники, да лодыри, самогон виноградный хлещуть, казачью закваску теряють. Боимся себя казаками называть.

-Не страшно такие слова говорить незнакомому человеку?

-Свое отпужался. От большой семьи Островновых остался я один. Жду смертушку, а она не приходит, - глаза старика стали влажными, - не знаю где Андрей. Ушел в отступ и сгинул.

Полина вспомнила фамилию из письма Изотова. Секунду колебалась и все же спросила:

-Кто Вам приходится Андрей Островнов?

Старик застыл, его тело стало тяжелым, каменным, но он нашел в себе силы, медленно повернулся к Полине.

-Ты откель его знаешь?

-Я его не знаю. У меня есть письмо, в котором о нем написано.

Дед с опаской взглянул в ее глаза, в которых она не успела погасить свой горестный взор. Он вытянул в ее сторону руку, с растопыренными пальцами, будто хотел защититься от него. Его старческое лицо исказилось от нестерпимой боли. Он пытался сдержать непослушные слезы, но они предательски катились по морщинистым щекам, задерживаясь и накапливаясь в седых усах и бороде. Полина перебралась к старику, обняла за плечи, а он казак, прошедший войны и видавший много смертей, уткнулся в ее плечо, рыдал.

Курень, где проживал Островнов, указали люди. Прохожие оглядывались на странную пару, терялись в догадках:

-Заболел, похоже, старик.

-Видно пора на покой.

Полина уложила старика, затем прибралась в доме. Из привезенных запасов приготовила еду. Старик, остаток дня и всю ночь, не проявлял признаков жизни. Полина несколько раз подходила к нему, чтобы услышать его дыхание.

Старый казак тяжело выходил из состояния, в котором шла борьба между жизнью и смертью. За это время Полина познакомилась с соседями, купила старику шаровары и рубаху. Не пришло еще время умирать. Смерть отступила. Увидев покупки, он попросил, чтобы гостья пришила к шароварам красные казачьи лампасы и отложила их ему на смерть.

-Пущай, хоть казаком похоронят.

Полина нашла курень Изотовых. Он находился в полной разрухе, ни окон, ни дверей. Войдя в него, она с горечью подумала: - А ведь здесь была жизнь, любовь, люди мечтали, надеялись, бегали дети…. В проеме окна она увидела женщину, которая шла к изотовскому куреню.

Полина почувствовала душой, что это Феодосия. Ее вопросительный и тревожный взгляд искал ответа. Гостья, молча, протянула ей письмо. Она видела как лицо женщины, изрезанное сеткой ранних морщин бледнеет. Феодосия не заплакала, только уголки губ вздрагивали, а глаза покрылись матовой пеленой. Было видно как все горе, накопившееся в ней, рвется наружу, но по какой-то причине, она его удерживала в себе.

-Феодосия, поплачьте.

-После смерти свекрови Дарьи Дмитриевны Изотовой, я живу одна в доме родителей, которые умерли два года назад, один за другим. Идемте туда, там все и расскажите, - она сделала паузу, чтобы сглотнуть подкативший клубок рыданий, - расскажите, как все случилось? Как видите, что осталось от нашего дома и той счастливой жизни.

-Этот дом, видимо, прожил такую же жизнь, как и мы с Вами. Остались только обломки, да пустошь, окружающая его. Его судьба - наша судьба.

Они просидели до темноты, рассказывая, друг дружке о своих жизненных тропинках, которые во многом схожи и драматичны.

Когда Феодосия заговорила о сыне Петре, то светлая улыбка тронула ее лицо:

-Сынок, Петя, устроился в строящийся совхоз, в Сальском районе. Дали ему там курень, женился. Правда, это еще не курень, а только стены да крыша, но ничего, они справятся.

-Вы здесь будете жить, или поедите к ним?

-Как только курень будет готов, перееду.

-А невеста казачка?

-Нет, она из иногородних, зовут ее Ира, по фамилии Курилова.

-Как Вы сказали ее фамилия? – Полина всем телом подалась к собеседнице, пытливо смотрела в ее лицо.

-Курилова Ирина.

-Этого не может быть! Не может!

-Чего не может? – Феодосия в недоумении смотрела на Полину.

-Не может быть! А по отцу, она - Карповна?

-Да, Карповна. А в чем дело?

Полина помолчала, давая своим мыслям выстроиться в нужном порядке:

-Эта девочка - дочь моего последнего мужа Курилова Карпа Николаевича. Я рассказывала Вам, он сидел в одной камере с Вашим мужем, где они и приняли смерть. Чтобы девочка не умерла от голода, ее отдали в какую-то семью. После Гражданской войны, отец искал ее, но найти не удалось, следы ее затерялись. У нее есть старшая сестра Фрося и брат Михаил. Фрося замужем в Сальске, а Миша служит в Красной армии.

Теперь пришло время удивляться Феодосии:

-Петя писал, что она сирота, выросла в семье Мищенко, которая жила в тех местах, где теперь будет новый совхоз.

-Так, что мы почти сваты. Передайте ей, что ее сестра Фрося живет в Сальске, на улице Столбовой.

-Я же все расскажу Фросе. Если захотят, пусть встретятся. Позволь им, Боже, это сделать!

-Да, Да! Конечно я, сейчас запишу адрес и обязательно передам.

-Дай Вам, Бог, воссоединиться с детьми, помогите им, может их судьбы будут счастливее наших.

До самого отъезда Полины, они встречались каждый день.

Когда старику стало значительно лучше, Полина засобиралась домой. Он с надеждой смотрел на нее, но просить остаться не посмел, спросил только:

-Где сын похоронен?

-Могила у села Акимовка недалеко от Перекопа.

Вряд ли старик понимал, что такое Перекоп и где находится село, но не переспросил. На прощание обнял и сквозь слезы прошептал:

-Спаси тебя Христос, дочка. Горькую весть ты мне принесла, но теперь я смогу молиться за упокой души моего сына. Спаси тебя Христос!

***

Слава Богу, дожили до весны. Хорошими всходами, весна принесла надежду колхозникам. Председателем колхоза избрали Ивана Таманского. Посеяли. Хороший урожай им дал Бог. Люди радовались недолго, подводы с красными транспарантами начали увозить хлеб….

Панин сгинул бесследно в тюрьме. Писарь Коршунов и кладовщик вернулись домой, уверяли, что он тоже расстрелян.

Полина осталась совсем одна. Селяне, помня ее прошлое, дружбу с ней не заводили, здоровались и отходили в сторону.

Пережита еще одна зима ледяного одиночества. Весна не принесла тепла в ее душу, наоборот, она принесла воспоминания о счастливом прошлом, которые тяготили и отгораживали от остального мира. Думала уехать, но воспоминания не отпускали ее.

Летний вечер позвал Полину к реке. Здесь она могла говорить с плеском волн, которые нашептывали некогда сказанные Карпо слова, где когда-то она была счастлива.

Сегодня звезды светили ярче, чем обычно. Полина разделась, вошла в прохладную воду. На едва заметных волнах, она увидела отражение яркой звезды.

-Возможно, именно эту звезду хотел подарить мне Карпо? Если бы я тогда не ушла, может, и судьба оказалась бы к нам милостивой.

Звезда ничего ей не ответила, безмолвно покачивалась на воде, ее холодные, золотые лучи словно корили и отталкивали Полину.

Усилием воли, Полина заставила себя оторвать взгляд от воды и выйти на берег.

Воспоминания шли чередой через ее память и сердце. Она шла по песчаной отмели. Ленивые волны ласкали ступни ее ног. Рассвет застал ее у реки. Полина словно не заметила утра нового дня и красот природы, продолжала идти за своими мыслями за горькими и сладкими воспоминаниями.

-А здесь мы целовались и мечтали увидеть лилию.

Перед ней, будто наяву, открылся тот вечер, когда они с Карпо надеялись увидеть цветок, от которого ждали счастья. Ее мозг услужливо рисовал картину и диктовал все слова, сказанные тогда:

-Карпо! Не надо здесь! Боюсь не получить нам тогда лилии! - Полина мягко отстранилась. - Ты закроешь, наконец, глаза?

-Да! - чуть успокоившись, выдавил из себя Карпо.

Минуту другую они готовились к таинству.

-Ты закрыл глаза?

-Да.

-Не открывай раньше времени, а то ничего не получится.

С замиранием сердец, они шагнули к обрыву. По команде Полины взглянули на гладь воды. Нет! Не цвела тогда лилия, судьба отказала им в счастье.

Вот тот обрыв! Полина, как тогда, шагнула к обрыву и увидела лилию, которая только что распустила белоснежные лепестки восходящему солнцу.

У нее остановилось дыхание, она охватила голову руками и будто безумная закричала:

-Где же ты была в тот вечер? Где же ты была? Почему ты не подарила нам счастье? Почему?

Поддавшись порыву, Полина вошла в воду, приподняла лилию над водой, долго и отрешенно смотрела на ее лепестки. Ее губы укоризненно прошептали:

-Ты опоздала на целую жизнь!

Решение пришло внезапно и сразу. Она перекрестилась и шагнула в глубину, сжимая в кулаке ножку цветка.

Еще не погасшая искра жизни подсказала ей:

-Зачем я уношу чье-то счастье с собой? Зачем? Пусть кто-то будет счастливее нас.

Полина разжала пальцы и увидела, как лилия медленно стала всплывать на поверхность к свету, к солнцу, к жизни….

Эпилог

Феодосия Федоровна Изотова, до конца жизни жила в семье сына Петра. Ее жизненный путь пресекся на девяносто третьем году жизни.

Новое поколение, новая жизнь, мечты и надежды. Сбудутся ли они?

Петр Никанорович Изотов жил в совхозе с женой, Ирной, имел четверых сыновей, работал трактористом в совхозе, награжден медалями «За освоение целины». Когда началась война, как ценный работник, получил «бронь». При приближении фронта, отгонял трактора в Сталинград, но по пути следования, неохраняемую, безоружную группу тракторов, окружили немецкие танки. Трактористов, немцы отпустили домой, трактора забрали. После возвращения наших войск, за утрату тракторов, осужден на семь лет лагерей.

Вернулся к семье, работал токарем. Умер в возрасте семидесяти пяти лет.

Жена Ирина Карповна, работала в том же совхозе, умерла в возрасте девяностодвух лет.

Сестры, Фрося и Ира, встретились, жили в одном районе, помогали друг дружке в нелегкой жизни своей. Ефросинья Карповна Курилова, мать троих детей, прожила до девяноста лет. Ее муж погиб на войне.

Михаил Курилов пропал без вести на войне.

Судьба Таманских неизвестна.

Александр Золотов,

писатель

(Ростовская обл., х. Камышев)