«Я артист, который может и должен принести честь своей Родине», - так говорил о себе Петр Ильич Чайковский… Не конвертировать талант в валюту, не обзавестись виллой в Майами, а принести честь своей Родине. Таково было сознание русских гениев. «Мне на славу, на успехи за границей плевать, плевать, плевать…» - многие ли из советских и постсоветких артистов могли бы подписаться под этими словами? Петр Ильич, выступая заграницей, неизменно требовал писать названия своих опер на русском языке. «Всякое ухаживание за заграницей мне не нравится, – говорил он. – Пусть они идут к нам, а не мы к ним». В этом великий русский композитор был един во мнении с великим русским Императором, сказавшим «Пока русский Царь удит рыбу, Европа может подождать».

Именно эта приверженность ко всему русскому сблизила Чайковского и венценосного почитателя его гения. Александр Третий, большой меломан и ценитель музыки, еще будучи Наследником, оказывал композитору всевозможное покровительство. «Он произвел на меня обаятельное впечатление как личность, но я и независимо от этих личных впечатлений склонен видеть в нем хорошего государя. Мне нравится осторожность, с коей он вводит новое и ломает старое. Мне нравится, что он не ждет популярности, мне нравится его безупречная жизнь и вообще то, что это честный и добрый человек», - говорил о Государе Петр Ильич.

Великий русский композитор родился в Воткинске, где отец его служил инженером на заводе. Именно от родных пенатов пошла глубочайшая любовь Чайковского ко всему русскому: «Что касается вообще русского элемента в моей музыке, то есть родственных с народной песнью приемов в мелодии и гармонии, то это происходит вследствие того, что я вырос в глуши, с детства самого раннего проникся неизъяснимой красотой характеристических черт русской народной музыки, что я до страсти люблю русский элемент во всех его проявлениях, что, одним словом, я русский в полнейшем смысле этого слова».

В доме звучали русские и украинские песни, ставшие музыкальной азбукой композитора. Русская природа также служила колыбелью его гения. Позже Петр Ильич всегда тяготел к сельскому образу жизни: «Не могу изобразить, до чего обаятельны для меня русская деревня, русский пейзаж и эта тишина, в коей я больше всего нуждался… Сердце ноет и приятно замирает, как только вспомню, что скоро буду один в деревне»; «Я пришел к совершенно непоколебимому заключению, что могу найти полное удовлетворение от жизни только в форме деревенской жизни… Да! Если б можно было, я бы сейчас же согласился навсегда причалить к подобной пристани и весь свой век провековать где-нибудь в глуши, но с тем, чтоб от времени до времени видеться и принимать у себя нескольких близких, а также посещать столицы, чужие края и чужие деревни».

Мечты, однако же, оставались мечтами, и большею часть времени Чайковский проводил в столицах и чужих краях. Края эти были любопытны ему, как и всякому путешественнику, но… «Я люблю путешествовать в виде отдыха за границу – это величайшее удовольствие. Но жить можно только в России. И только живя вне ее, постигаешь всю силу своей любви к нашей милой несмотря на все ее недостатки родине… …Я бы никогда не решился навеки поселиться в Италии и не понимаю, как люди могут здесь вечно жить, как они не тают и не тонут в этом море разнообразных впечатлений?»

Большая часть произведений Петра Ильича лирико-романтична, однако, это отнюдь не делало композитора аполитичным. Как и все русские патриоты, он всецело поддержал освободительную борьбу балканских славян против турок и помощь им со стороны России. «И страшно и приятно что любезное отечество окончательно решило сохранить свое достоинство и объявить войну туркам», - писал композитор. В ту пору им был написан «Сербско-русский марш», в дальнейшем переименованный в «Славянский». Премьера марша произвела настоящий фурор, зрители вскакивали с мест с криками «браво!» и «ура!», многие плакали и все требовали вновь и вновь исполнить ставшую гимном славянского братства и борьбы мелодию.

В марте 1881 года Россия была потрясена зверским убийством Императора Александра Второго. В отличие от части либеральной интеллигенции, сочувствующей террору, Чайковский был всей душой возмущен чудовищным преступлением. Вернувшись из-за границы 25 марта 1881 года, он уже в мае вступил по рекомендации Обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева в т.н. «Священную Дружину» - добровольческую, непубличную организацию, ставившую своей целью защищать Государя и Империю от террористов и революционной угрозы.

«Было время, - писал композитор, - когда я совершенно искренно верил в то, что для устранения произвола и водворения законности и порядка необходимы политические учреждения вроде земских соборов, парламентов, палат и т. д. и что стоит только завести что-нибудь подобное, и все у нас будет великолепно, и все почувствуют себя счастливыми. Теперь, не то чтобы я перешел в лагерь ультраконсерваторов, но, по крайней мере, я усомнился в безусловной пригодности этих учреждений. Всматриваясь в то, что происходит в других странах, я вижу, что везде есть масса недовольных, везде борьба партий, взаимная ненависть и все тот же произвол и тот же беспорядок в большей или меньшей степени. Из этого я заключаю, что идеала правительственного нет, и что люди осуждены в этом отношении до конца веков испытывать разочарования. Изредка появляются великие люди, благодетели человечества, управляющие справедливо, благодушно, пекущиеся об общем благосостоянии, а не о своем благе. Но это редкие исключения. Во всяком случае, я убедился, что благополучие больших политических единиц зависит не от принципов и теорий, а от случайно попадающих по рождению или вследствие других причин во главу правления личностей. Одним словом, человечеству оказывает услугу человек же, а не олицетворяемый им принцип. Теперь спрашивается: есть ли у нас человек, на которого можно возлагать надежды? Я отвечаю: да, и человек этот государь».

Петр Ильич дал присягу и стал 642-м членом, «братом» «Священной Дружины». В «Дружину» также вступил его брат. После этого Чайковский вновь отбыл за границу и в течение года был представителем «Священной Дружины» в Западной Европе.

Находясь там, композитор писал: «Как бы я ни наслаждался Италией, какое бы благотворное влияние ни оказывала она теперь на меня, а все-таки остаюсь и навеки останусь верен России. Я еще не встречал человека, более меня влюбленного в матушку-Русь вообще и в ее великорусские части, в особенности... …Я страстно люблю русского человека, русскую речь, русский склад ума, русскую красоту лиц, русские обычаи. Лермонтов прямо говорит, что темной старины заветные преданья не шевелят души его. А я даже это люблю. Я думаю, что мои симпатии к Православию… находятся в прямой зависимости от врожденной у меня влюбленности в русский элемент вообще. Напрасно я пытался бы объяснить эту влюбленность теми или другими качествами русского народа. Качества эти, конечно, есть, но влюбленный человек любит не потому, что предмет его любви прельстил его своими добродетелями, – он любит потому, что такова его натура, потому что он не может не любить. Вот почему меня глубоко возмущают те господа, которые готовы умирать с голоду в каком-нибудь уголке Парижа, которые с каким-то сладострастием ругают все русское и могут, не испытывая ни малейшего сожаления, прожить всю жизнь за границей на том основании, что в России удобств и комфорта меньше. Люди эти ненавистны мне; они топчут в грязи то, что для меня несказанно дорого и свято».

Пушкин был солнцем русской литературы, соединившим своим всеобъемлющим гением традиции словесности русской и каноны литературы западной. То же самое сделал Чайковский для русской музыки. Оба они могли обращаться к мотивам иных народов и быть всецело органичны, становясь на чужую почву, но при этом оставались всецело русскими. Навеки верными России. И в этом завет русских гениев всем нам, опора и путеводитель нам в преодолении нашей беспочвенности.
 

Е. Федорова