«За опущенною шторой
 Я до утра лампу жег,
 Оттого что звякнул шпорой
 Мушкетерский сапожок!»
 Иван Елагин

Увертюра

Если этот мир
Не поглотит тьма,
Значит, в блеске звенящих фраз
Мой былой кумир,
Вы, месье Дюма,
Улыбнетесь еще не раз.

И улыбку вашу узнаю я, –
Так отчаянно и легко
Промелькнет она, светлый луч тая,
Словно шпага в руке Шико.

Что ж, бретеров старых упругий шаг
По тавернам и по дворцам,
Мушкетерский плащ, королевский флаг
Возвратятся к иным сердцам.

Если этот мир
Не сойдет с ума
На последнем пиру земном,
И, окончив пир,
Не сожжет тома,
Согреваясь последним сном.

1. Ночи Парижа
 

Итоги ревности и мести
Сведет удар из–за угла.
Сент–Антуанское предместье
Окутала ночная мгла.
Для королевского престижа
Важнее блеск, а нищету
Откроют улицы Парижа
Лишь королевскому шуту.
Да он встречал и не такое
В пустых сердцах и головах,
А равнодушие людское
Страшней отточенных навах.

Так, в маске видеть не умея
Черты тоскующего дня,
Приходит ночь Варфоломея,
И начинается резня.
Так льет кровавые чернила
Судьбы разящее перо
За то, что мужу изменила
Супруга графа Монсоро.

Густеет мгла, и все же, все же –
Любить и жить не перестать:
Пробитый шпагами вельможа
Еще пытается привстать,
Еще свеча в алькове тает,
И полумертвый гугенот
Не о спасении мечтает –
О сладости любовных нот.
…Где жизни призрачная льдина
То безобразна, то чиста –
Все ночи сложит воедино
Взгляд королевского шута.

2. Дуэлянты

Жизнь дуэлянта коротка,
Поскольку то и дело
Висит на лезвии клинка,
Пронзающего тело.
Гримаса, взгляд,
Усмешка, жест... –
Их ловкостью и силой
Недолго выменять на крест
Над свежею могилой.

Клинки пощады не дают,
Стремясь к жестокой цели,
Когда в позиции встают
Участники дуэли,
Той, что губительна и зла,
Но – так или иначе –
Решает скользкие дела
Опасные задачи.

И лишь усталая рука,
Под сердце сталь вбивая,
Закончит бой наверняка,
Нить жизни обрывая, –
Летит погасшая звезда,
Да на потеху Смерти
Во славу страшного труда
В аду ликуют черти.

Бывает, впрочем, что несут
Дуэли тяжесть кары,
Тогда пророчит Божий суд
Суровые удары.
Но – Книгу судеб не прочесть,
И слышно из былого:
«Дороже жизни стоит честь,
Дороже денег – слово!»
 

3. Ветер Франции

Ветер Франции! – он веет в души, но
Ни в грядущем нет его, ни в настоящем.
В детской памяти он, выпитый давно,
Остается тем же радостно–пьянящим.

В звоне стали он и в пении свинца,
Где Париж кипит и пенится Луара,
За обложками томов Дюма–отца,
В иллюстрациях Мориса Лелуара.

Ветер Франции врывается, шаля,
Словно шайка бунтаря–авантюриста.
Ветер Франции гнет мачты корабля,
Что несет к свободе графа Монте–Кристо.

Ветер Франции летит сквозь времена
В заревую даль, что призрачно алеет.
Кто тем ветром надышался до пьяна,
От других ветров уже не захмелеет.
 

4. Капитан де Тревиль

Там, где робкие прячутся в норы,
Точно крысы, таясь от беды,
Королевские псы – мушкетеры,
Никогда не ломают ряды.

Что война или бунт, или склока
Недовольных особ при дворе?
Всякий раз королевское око
Видит нас в неизменном каре!

Наш отряд – обнаженная шпага:
Дан приказ, мы исполним его,
И в бою не уступим ни шага,
Как всегда, не щадя никого.

Их величество смотрит сквозь шторы...
Но известно, в тревоге любой
Королевские псы – мушкетеры,
Государя закроют собой!
 

5. Портос

За всю роту сказать не берусь,
Там у каждого собственный бой, –
Я дерусь, потому что дерусь,
И доволен такою судьбой.

От Парижа на тысячу миль
Наша слава подобна звезде,
А прикажет месье де Тревиль,
Мушкетеров узнают везде.

Вот пойдем, по дорогам пыля,
Сквозь границы к чужим городам
Мы, голодные псы короля
И любимцы восторженных дам,

Враз проникнутся сутью вещей
Все, кому недостаточно слов,
Пред шеренгами синих плащей
И рядами мушкетных стволов.

6. Бастилия

Пока оковы на руках,
Забудь о нежности и страсти.
Тюрьма останется в веках
Опорой королевской власти.
Вчерашний принц и ловелас,
И заговорщик (это в моде!)
Сегодня выгрызает лаз
В стене, мечтая о свободе.
Тому, кто против короля –
Глушь казематного пенала,
Но будет яма и земля
Тому, кто против кардинала.

Бастилия! Монарший суд
Определяет тяжесть срока.
Настанет день, тебя снесут
По воле ярости и Рока.
И все ж – в любые времена,
В любой стране, любому трону
Своя Бастилия нужна,
Чтоб крепче охранять корону.

7. Ришелье

Как скорпионы под рукой
Монморанси, Конде, Роганы
В год тысяча шестьсот... какой
Неважно, – всюду интриганы.

Им головы на плахи класть,
А мне быть лезвием кошмара:
Централизованная власть
Дороже глупого Сен–Мара.

Распутницы в дезабилье
Ломают трон не хуже пушек,
Но всем известно – Ришелье
Плевать на знатных потаскушек.

Фальшиво льстит придворный хор...
Ах, если б выбрать для опоры
Двух, трех таких же, как Рошфор,
И – смерть вам сплетники и воры!

Централизованная власть
Рвет тех, кто языками треплет, –
Им головы на плахи класть,
А мне внушать всеобщий трепет!

Монморанси, Конде, Роганы – фамилии высшей французской аристократии, чьи представители так или иначе втягивались в заговоры против Ришелье, который при слабовольном короле стал для Франции чем–то вроде Петра Великого. Маркиз Анри де Сен–Мар, королевский фаворит, готовивший
убийство Ришелье, был обезглавлен в 1642 году по обвинению в государственной измене.
 

8. Граф де Ла Фер

Пусть жадная смерть упрямой осой
Летит по моим следам...
Я выпью за вас, старуха с косой,
Я выпью за вас, мадам!

Снимите парик, и – ближе, смелей!
Ну, что там – клинки, ножи?
Уродливый лик мне все же милей,
Чем маска холодной лжи.

Порой и в шелках скрывается зло,
А в рубище – бриллиант,
Не сразу поймешь... Но мне повезло,
Удача – мой секундант.

В глазницах у вас безумье и злость,
И вот что я вам скажу:
Для драки сейчас сгодится и трость,
Я шпаги не обнажу.

9. Д’Артаньян и Констанция

В Беарне девушки хоть куда,
Любая прекрасна, но
Вас звали шумные города,
Придворных страстей вино.
И там, где небо сожгла свинцом
Сплошная завеса туч,
Прощаясь с матерью и отцом,
Вы видели светлый луч.
Он вспыхнул, вмиг озарив чело
Восторгом иного дня,
И мать, вздохнувшая тяжело,
Отпрянула от коня.

Сменили вы материнский плач
На музыку городов,
На острую шпагу и синий плащ
В огне золотых крестов,
На небо парижское в цвет синевы.
Но вот вам вопрос, месье:
– Какого же черта влюбились вы
В Констанцию Бонасье?!

Замужняя дама, мила, молода –
Немало таких вокруг,
А с этой дамой пришла беда,
И гибель сомкнула круг.
Хрипели кони, летели дни
В слепой кутерьме своей, –
Попробуй, вырвись из западни!
Но вам удалось, а ей
Пришлось заплатить за любовный бред,
За плотную сеть интриг:
Умчался в полночь кортеж карет,
Растаял последний крик...

Да, вы нашли ее, но – потом,
Убитой наверняка,
На синий плащ с золотым крестом
Упала ее рука.
И вот уж мука крылом совы
В кромешную тьму влечет.
Какого же черта влюбились вы?!
Да разве ответит черт...
 

10. Баллада Атоса

 – Советую вам убить в себе любовь,
 пока она не расцвела.
 – Почему? Она во мне только что родилась.
 – Она приведет вас к могильное плите, сударь.
 А.Дюма, «Три мушкетера»

Крутил лукавый Люцифер
Интриг веретено.
Мы пили с графом де Ла Фер
Бургундское вино.

Вторые сутки за столом
В заброшенной корчме
Мы говорили о былом,
О войнах, о чуме...

Он пил, как пьют в последний раз,
И серые глаза
Среди скупых, печальных фраз
Туманила слеза.

Казалось мне, что в этот миг,
Белея от тоски,
Он словно сдерживает крик,
А боль дробит виски.

Казалось, этот разговор
Во тьму его влечет...
Но вот хозяин, старый вор,
Потребовал расчет.

Хрипя, как медная труба,
Расставив сапоги,
В его лице сама Судьба
Взимала с нас долги.

«Я заплачу и не скупясь, –
Граф сухо процедил, –
За душ мучительную связь
И за сердечный пыл.

За веру в нежные слова,
Что тает, как свеча,
Сегодня ляжет голова
На плаху палача».

Швырнув хозяину кошель,
Он встал из–за стола.
Тянула сонную дуэль
Предутренняя мгла.

Был город, как пустынный зал,
В мерцанье фонарей.
«Прощайте, сударь» – граф сказал
И вышел из дверей.

...А через день на Пре–о–Клер
(О, смерть, слепой тиран!)
Был найден некий кавалер,
В груди – двенадцать ран.

Кровавой лужей растеклось
Пятно под головой.
Исколот шпагами насквозь,
Он был еще живой.

И слышалось едва–едва
Склонившимся в тиши:
«За веру... в мертвые слова
Из ветреной души...».

Далекий год, жестокий век,
Любви тернистый путь...
Ступая на летейский брег,
Назад не повернуть.

И тайна графа де Ла Фер,
Как темная звезда,
От нас по воле высших сфер
Сокрыта навсегда.

Пре–о–Клер (Pre–aux–Clercs) или Луг клерков – излюбленное место дуэлянтов в Париже.
Арман де Сийег д’Атос д’Отвиль, прототип героя романа Дюма, вступил в роту королевских мушкетеров около 1641 года, а в декабре 1643 года был найден убитым на поле Пре–о–Клер.

11. Бастион Сен-Жерве

Мушкетные пули кромсали уступ стены,
Казалось, мгновенье, и – гибель наверняка...
Но граф произнес: – Даже воинство сатаны
Не сможет сломить нашу крепость во все века!

Расколотый камень обвалом сорвался вниз,
Отряд за отрядом на приступ пошли враги,
И, лязгнув металлом, откликнулся Арамис:
– Они уже рядом, пора обнажить клинки!

Дубовый обломок топорщился, как костыль,
Который кому–то грозил в суете дурной.
Портос усмехнулся, пустую разбив бутыль,
О голову чью–то, возникшую над стеной.

Вал ярости меткой летел по сухой траве,
Жестокое пламя владело планетой всей,
И рваной салфеткой плескалось у Сен–Жерве
Победное знамя навеки живых друзей.

12. Рошфор

Ваше имя – сталь и пламень,
Да бряцанье шпор.
Но нашла коса на камень,
Господин Рошфор.

Не сыскать уже подмоги,
Сколько ни зови.
Вам на дыбе сломит ноги
Пытка... c'est la vie!

Вам в Бастилии томиться
До скончанья дней.
Так бегите же к границе,
Торопя коней.

Только вы смеетесь пьяно:
– Коль с фортуной врозь,
Лучше шпага д'Артаньяна,
Что пронзит насквозь.

Лучше пусть щипцами нежит
Казематный бес,
Если враг клинок не врежет
В сердце по эфес.

Но бежать, подобно волку,
Это моветон.
Раскаляй палач иголку,
Слушай смертный стон…
 

Стихи эти – вольная интерпретация биографии графа Рошфора, в «Трех мушкетерах» – верного сподвижника кардинала Ришелье. По версии Дюма, после смерти всесильного
кардинала, Рошфор впал в немилость к королеве, был схвачен и заключен в Бастилию.

13. Королева Анна

В часы, когда сырая тьма
Свивается змеей,
И покрываются дома
Блестящей чешуей,

И дождь за окнами дворца
Идет сплошной стеной,
Жизнь от начала до конца
Встает передо мной.

И снова прошлого черты
Мне видятся из мглы:
Шелка, алмазы и цветы,
Кареты и балы.

Я помню всех, кому была
Обманною мечтой,
Кому надежду подала
Коварной теплотой,

Кого манила иногда
На зависть остальным,
Кого губила навсегда
Приемом ледяным.

Жизнь королевы нелегка,
И двор ее – не рай:
Для мушкетерского клинка
Работы через край.

Меня спасали и не раз,
А я, моля святых,
За все платила парой фраз
Да горстью золотых.

И вот теперь пришла пора
Играть иную роль:
Я одинока и стара,
На троне – сын–король.

Гремит веселый Фонтенбло
Потехой огневой.
А я сквозь мокрое стекло
Под ропот дождевой

Гляжу, незримая никем,
И в смутной тишине
Убитый герцог Бекингэм
Признанья шепчет мне.

Крошится времени броня,
Как нежный круассан.
Ах, он один любил меня,
А не монарший сан.

Но что любовь?
Любовь сгорит
И, догорев, уйдет,
Когда бесстрашный фаворит
Заколотым падет.

Другие будут вслед ему
Ждать часа своего.
Но я гляжу в сырую тьму,
Не видя никого.

Жизнь от начала до конца,
Перегорев дотла,
Из королевского дворца
В безвременье ушла.

14. Мазарини

Храпит торговка на перине,
Гвардеец дремлет на посту,
А кардиналу Мазарини
Глядеть полночи в темноту.

Пока на фронду нет управы
Скудеет денежный прилив.
Нет, он не жаден – Боже правый!–
Он лишь не в меру бережлив.

К чему бессмысленные траты?
Пускай в Париже каждый день
Кричат глупцы аристократы,
Что он – предшественника тень.

Скучать по топору и плахе
Весьма обычно для господ,
А у него – и ночи в страхе,
И по утрам холодный пот.

Без сожаленья жизни глянец
Был обращен в сплошной товар,
И тенью ловкий итальянец
Проник в заветный будуар.

Теперь уж Франция – в кармане,
А королева вместе с ней.
Вот так и в жизни, и в романе
Восходят к власти из теней.
 

Фронда – антиправительственная смута во Франции середины XVII века. Кардинал Джулио Мазарини, преемник кардинала Ришелье, – первый министр французского двора с 1643 по 1661 гг. Посвященная ему, начальная глава романа «Двадцать лет спустя», носит название «Тень великого человека».

15. Двадцать лет спустя

На душе тоскливо, скверно,
Город кроется во мгле.
В мушкетерскую таверну
С господином д'Эрбле

Мы зашли, плащи снимая,
Нам тепло всего нужней.
У солдата жизнь прямая,
У аббата посложней.

И опять, как в старой книге,
Алебардами блестя,
Не кончаются интриги
Даже двадцать лет спустя.

В страхе ждет лихая фронда
Беспощадного суда,
Врет Париж, бунтует Лондон,
Всюду новая беда

Окружает справа, слева...
– Но возможен компромисс,
Нам поможет королева.
– Что вы, милый Арамис!

Королевские особы
Слишком заняты сейчас,
Да и где случалось, чтобы
Было дело им до нас?

Уповать на них не нужно,
Все уже предрешено:
Нам поможет только дружба,
Только дружба и вино!

К черту мелочные ссоры,
Предаваться им не след.
Мы – все те же мушкетеры
Через два десятка лет,

И на нас в любую смуту
Палачи ведут досье.
Отвлекитесь на минуту,
Посмотрите–ка, месье,

Каплуны почти остыли
На подносе у Люси...
– Эй, хозяин, три бутыли!
– И четвертую неси!
 

16. Эпитафия д’Артаньяна

Я не был знатен, но однако
Спас королевское колье.
Я помню шпагу де Жюссака,
Я помню ярость Ришелье...

Сам удивляюсь, – неужели,
Я выжил, крови не пролив,
У стен горящей Ла–Рошели
И на дороге к замку Иф?!

Я лез из кожи ради службы,
Смеялся под картечный свист,
Но не предал ни разу дружбы,
И в этом я пред Богом чист.

Теперь – последняя атака,
Я старой песней глотку рву,
И хоть не знатен, но однако
Всех королей переживу!

17. Виконт де Бражелон

 «Вот как… тут любят и умирают».
 Александр Дюма
 «Виконт де Бражелон или Десять лет спустя».

Кто–то верит словам,
Кто–то бредит победами ратными,
Ваша скромная роль –
Слушать сердца клокочущий фронт.
Приближается к вам,
Озаренный лучами закатными,
Нет, увы, не король
И не герцог, всего лишь виконт.

Утонченность манер
И старинную звучность фамилии
Под дорожным плащом
Он скрывает, как–будто в тени.
Госпожа Лавальер,
Забывают подобных в Бастилии,
Сколь их будет еще
В казематах заканчивать дни...

Взгляд открытый светло
Смотрит в душу:
Давно ли с мальчишкою
Вы играли когда–то,
Встречаясь у старых куртин?
Но зовет Фонтенбло
Фейерверка веселою вспышкою,
Это – щедрая плата
За тяжесть интриг–паутин.

Королевский альков
Не для каждой откроется с вечера, –
Сто волнующих лет
Обещает любви ворожба!
Пусть же звоном клинков
Его преданность будет отмечена,
Беспощадный стилет
Обнажает злодейка судьба.

Госпожа Лавальер,
Ваше имя – в истории Франции,
Фаворитки порой
Остаются известнее жен.
А былой кавалер…
От врагов на короткой дистанции
Умирает герой,
Сокрушительным залпом сражен.

Гулко колокол бьет,
И стихом ему горестно вторю я:
Можно душу распять
И от страсти лишиться ума, –
Смерть любви не убьет,
Но печальная эта история
Повторится опять
На страницах романа Дюма.

18. Монте–Кристо

В Париже ночь сыра и мглиста,
Холодный дождь стеной идет.
В Париже графа Монте–Кристо
Никто не знает и не ждет.
Забыты страшные секреты:
Донос, предательство и ложь...
А он выходит из кареты,
На нем тяжелый макинтош.
А он выходит из кареты...
И – впору кинуться в бега!
Он не забыл, он помнит это,
Он знает каждого врага.
И по отдельности, и вместе
Им от расплаты не уйти, –
Он счастье в долгожданной мести
Вот–вот сумеет обрести.
В его душе осиный улей
Беснуется, сводя с ума.
Сенатору – позор и пуля,
Банкиру – нищая сума.
И богадельня, и могила
Сумеет каждого найти!

...А та, которая любила,
Да не смогла любовь спасти,
Пусть тусклым светом аметиста
Блистает в ложе Опера, –
Ей дар от графа Монте–Кристо
Поступит с самого утра.
Отрадно в месть душою вжаться,
И злые раны бередить.
Но, если с женщиной сражаться,
Ее ничем не победить.
Пылает боль зловещим жаром
И превращается в пыльцу.
...А ливень хлещет по бульварам,
И слезы льются по лицу.

Эпилог

Стук сердец угасает немо,
Вечность души берет в полон.
Нет ни герцога Бекингэма,
Ни виконта де Бражелон.
Цепи рвутся, горят бумаги,
Ветер гонит столетий прах...
Остаются сердца и шпаги –
Не в романах, в иных мирах!

Дмитрий Кузнецов,

поэт, журналист, член Попечительского совета РПО им. Императора Александра III

(г. Калуга)