ГЛАВА 4. Экспедиции Невельского

Муравьев, как магнит, притягивал к себе предприимчивых и энергичных людей, единомышленников. Еще в столице морской офицер Г.И. Невельской, получивший аудиенцию у Муравьева, представил план исследования устья «ничейного Амура» с целью установления судоходности реки. До половины девятнадцатого века бытовало мнение о несудоходности Амурского болота, в котором, по рассказам Путятина, было всего три фута воды, и оно поддерживалось такими авторитетными мореходами, как Лаперуз и Крузенштерн. В апреле 1846 года подпоручику Гаврилову было предписано производство гидрографических работ на Охотском море и отыскание устья Амура, в которых он для конспирации должен был выдавать себя за «нерусского рыболова». Но Гаврилов встретил прибрежные мели, и его изыскания ни к чему не привели. Отчет Гаврилова был отправлен в Петербург, подкреплен мнением Лаперуза и Крузенштерна о том, что река Амур теряется в песках Сахалинского полуострова, и в докладе царю сделано заключение: «Амур для России значения не имеет». Царь сделал приписку: «Весьма сожалею».

Представления о географии Дальнего Востока были настолько дремучими, что остров Сахалин считался полуостровом. Пару веков назад Василий Поярков проплывал вдоль Сахалина по проливу, существовали карты, но вдруг остров странным образом обратился в полуостров. Метаморфоза. Вдобавок тому, хитроумные иркутские купцы наводили тень на плетень, чтобы сохранилось значение торгового пути в Китай через Кяхту. Миф о никчемности восточных окраин так укоренился в общественном сознании, что в 1846 году царь закрыл вопрос об Амуре «как реке бесполезной». Тем бы и продолжалась волынка вокруг вопроса о неведомых землях, но тут-то всему обществу на диво откуда-то выскочил Муравьев, как черт из табакерки.

Зная, что Морской штаб убежден в несудоходности Амура и тормозит намерения Невельского, Муравьев заверил его в полной поддержке. Итак, действовать! Сама судьба направила к нему этого моряка. Не откладывая вопрос в долгий ящик, Муравьев в августе сорок восьмого года направил в правительство проект инструкции по «правильному изысканию устья реки», а Невельскому - копию неутвержденного документа «для сведения». Столичные чины выхолостили муравьевскую инструкцию, сведя к задаче отыскания в устье Амура «под видом налаживания связей с гиляками» выгодного пункта, который со временем, при неких благоприятных обстоятельствах, можно было бы занять. Во исполнение задания, генерал-губернатор отправил М. Корсакова в Охотское море для передачи правительственной «гиляцкой грамоты» Г. Невельскому, разыскать которого офицеру по особым поручениям не удалось.

***

История открытия и освоения Сибири полна впечатляющих подвигов. Петра Первого не отпускал навязчивый вопрос, сошлась ли Америка с Азией, или они разделены проливом. Героические походы Ермака воодушевили отчаянных последователей. Елисей Буза в 1637 году спустился по Лене-реке и вышел на Ледовитый океан. Одновременно Иван Постников добрался до Индигирки. Казак Михаил Стадухин основал Нижне-Колымск, а Семен Дежнев в 1648 году первым установил водораздел между Азией и Америкой, позже названный Беринговым проливом. Один открыл, а другому присвоили. Протекционизм. Походы продолжались, и казачий атаман Владимир Атласов отличился открытием Камчатки, уникального заповедника термальных источников и вулканических извержений.

Потом настал черед Василия Пояркова и Ерофея Хабарова, сорвавших покровы с белых пятен на южных рубежах Дальнего Востока. В. Поярков с отрядом первым спустился по Амуру, узрел через пролив остров Сахалин, прошел по Охотскому морю и по хребтам возвратился в Якутск. В пути он встречался с разными народностями, жившими «сами по себе». Поход В. Пояркова во втором сплаве повторит Муравьев. За Поярковым начались походы Хабарова, завершившиеся образованием Албазинского воеводства; его станицы кормили соседний Нерчинский уезд.

В 1667 году появилась карта Сибири, выполненная воеводой П. Годуновым по указанию царя Алексея Михайловича. В эпоху Петра Первого, следившего за Востоком, начались исследования Сибири, для ведения коих по приглашению из Германии прибыл именитый доктор Мессершмидт. В начале восемнадцатого века царь Петр возвел Санкт-Петербург, «прорубив окно в Европу» с видом на Балтийское море, и Россия стала морской державой. Но окно - это еще не дверь, и освоение Сибири продолжалось. В 1725 году была снаряжена экспедиция Беринга на крайний Восток, а за ним под эгидой Академии наук Крашенинников составил первые описания Камчатки.

На смену Петру пришла Екатерина, тоже Великая, которая не осталась в стороне от сибирского вопроса, на то она и Великая. В 1768 году Екатерина, как всегда, здраво подумавши, направила в далекие края знаменитого немецкого натуралиста Симона Палласа, издавшего авторитетные труды по изучению природы Сибири. В трудные времена наполеоновских войн внимание правительства к изучению Сибири ослабилось, но все же Крузенштерн обследовал труднодоступные районы Охотского моря, а барон Врангель вышел к берегам Северного океана, составив книгу об этнографических и географических сведениях.

При Екатерине светлейший князь Потемкин-Таврический, не зря, а с пользой Отечеству ставший ее фаворитом, укрепил Россию Новороссией, Кубанью, Крымом и крепостью Севастополь. Россия обзавелась мощным Черноморским флотом, который под началом Федора Ушакова без устали громил турецкие и прочие эскадры, пока не навел порядок в южных акваториях. Но настала очередь новых великих деяний, успех которых зависел от него, генерала Н. Муравьева, и размах его свершений никак не должен был уступать предшествующим продвижениям. Или превзойти их. Причины сей очередности событий поясняет муравьевское замечание: «Россия за последние сто пятьдесят лет сделала столь быстрые успехи на западных границах, что только отдаленность восточных служит оправданием неподвижности ея в тех странах и морях». Поэтому вначале появился Потемкин-Таврический, а после него - Муравьев-Амурский.

***

Между тем, Г.И. Невельской муравьевский проект инструкции, выданный «для сведения», воспринял «для исполнения». В 1849 году на транспорте «Байкал» он возглавил экспедицию, установив два важнейших географических открытия. Первое из них в том, что Сахалин из полуострова неожиданно для географов опять стал островом с проливом от материка глубиной до пяти сажень, а лейтенант Казакевич нашел на шлюпе устье большой реки, вошел в него и пристал к гиляцкой деревне Чадбах. Гиляки, проживавшие на амурском берегу с незапамятных времен, и не догадывались, что их только что «открыли» для истории вместе с Амуром. По данным промеров, устье оказалось судоходным и доступным как с севера, так и с юга. Эврика! Открытие давало России великолепный шанс речного выхода к Великому Океану, которого она до тех пор не имела! Это был единственно доступный маршрут из глубины материка на морской простор, что и входило в стратегию генерала.

Вот он, прорыв в будущее! Почему спит Морское ведомство? Россия и Амур! Одному без другого не бывать! Развитие Дальнего Востока генералу виделось в выходе на Тихий океан, а ключом к тому - право судоходства по Амуру, которое предстояло отстоять. М. Корсаков без обиняков прописал историческую роль Муравьева в Амурском деле: «Без него не обратило бы правительство внимания на эти места, … и достались бы они в руки англичан, этих морских хищников. Рыщут они по Сибири… выдают себя за путешественников, стараются ознакомиться с китайскими границами».

Англичане не дремали. Их лазутчик Галли, пользуясь русским хлебосольством, втерся в иркутское общество, где для прикрытия давал уроки английского в доме Трубецких, и тайно отслеживал амурские дела. Едва его спровадили на берег Охотского моря, как в Иркутске объявился еще один английский «турист», некий геолог Остен, путешествующий, для благовидности намерений, с супругой. Он пробрался в Нерчинск и уже приступил к строительству плота для спуска по Амуру, когда Муравьев дал команду поручику В.В. Ваганову доставить «геолога» в Иркутск живым или мертвым. Доставили живым. Муравьев бил тревогу: «Как только англичане установят, что эти места никому не принадлежат, так непременно займут Сахалин и устье Амура. … Тогда Россия лишится всей Сибири, потому что Сибирью владеет тот, у кого в руках левый берег и устье Амура». Он увязал дело лазутчиков с необходимостью посетить Камчатку, на что канцлер Нессельроде наложил вердикт: «Отклонить всякую решительную меру … из опасения разрыва дружественных сношений с Англией».

Но Муравьев в подобных сношениях не нуждался, и началась клоунада из серии «нарочно не придумаешь». В конце 1848 года, без всяких сношений с Муравьевым, составлена тайная экспедиция подполковника Ахте под видом исследования Забайкальского края для ведения «звериного промысла». В ту пору сведения о границе с Китаем, предполагаемо установленные по Нерчинскому договору 1689 года, от реки Горбица, впадающей в Шилку, и до Охотска, не заслуживали ровно никакого доверия. Удский край упоминался в Нерчинском договоре, но сведения были настолько ошибочны, что направления хребтов указано неверно. Неизвестную границу разве что обозначали четыре столба, обнаруженные при возвращении из восточной экспедиции русским путешественником с немецкой фамилией Миддендорф. Встревоженный географ принял их за китайские пограничные знаки, доложив о сенсации по прибытию в столицу.

Получив сведения о четырех столбах, Нессельроде доложил Государю, что в политическом отношении граница от Горбицы и по горам неудобств не имеет, но следует «со всей осторожностью» сделать ее осмотр, не приближаясь к Амуру, дабы избежать встреч с китайцами. При этом, продвигаться следовало не по южному нагорью, а по северному, неоспоримо принадлежащему России, и в целях конспирации выдавать себя за частных предпринимателей. Одновременно намечалось отправить академика Миддендорфа для «дипломатических переговоров с гиляками» об уступке России некоторой земли «за несколько пудов табаку» и заселении там двух-трех русских семей, не больше, с возможным увеличением их поселения «при располагающих условиях». Вполне подходящая программа для канцлера, который слышать не хотел об Амуре.

Мало Нессельроде, так генерал-губернатор Западной Сибири, П.Д. Горчаков, в письме к военному министру князю А. Чернышеву доложил, что жители Сибири «не имеют к России привязанности и им удобнее получать за золото от англичан и американцев то, что поныне доставляется из России, тогда как Муравьев льстит себя патриотическими помыслами сибиряков». Министр доставил письмо Николаю Первому, приложив прошение об учреждении Комитета «для обсуждения вопроса об отложении Сибири от России». Отказаться от Сибири! И это военный министр! С таким правительством имел дело Муравьев.

Царь, однако, нанес на прошении резолюцию: «Будем иметь в виду, до приезда Муравьева». За министром, готовым отказаться от Сибири, значились некоторые полезные для страны действия, так и губительные. Будучи военным агентом при дворе Наполеона, он пользовался доверием полководца, снабдив его фальшивыми картами русских территорий, что повлияло на поражение армии интервентов. Но предпочтения министра-консерватора холодному оружию затормозили в России стрелковое перевооружение, что крайне пагубно отразилось на ходе Крымской войны.

***

В затянувшейся тяжбе соседних держав у Муравьева имелись претензии не столько к китайской, сколько к русской дипломатии: «Амур ведь нам не принадлежал - не принадлежал и китайцам - но почему тридцать с лишним лет Азиатский департамент иностранных дел оставил предмет этот без внимания при всех представлениях местных начальников? Почему Лавинскому (бывшему иркутскому губернатору) приказано было остановиться всякими исследованиями в этом отношении, тогда как не воспрепятствовали англичанам во всех их претензиях на Китай? … В три года от настоящего числа мы потеряем все наши права на устье Амура, а может быть, и на Камчатку». Задача казалась невозможной - одновременно занимать, заселять, осваивать и защищать огромную территорию на протяжении Амура и Охотского побережья в условиях, когда Европа поняла важность обладания ею для влияния на Китай, Японию, Корею и на весь тихоокеанский регион и когда российское правительство бездействует. Эту задачу Муравьев, по его собственному заключению и решит Амурскими сплавами: «Первым сплавом Амур открыл, вторым - защитил, третьим - присоединил к России».

В очередном письме Государю генерал делает ответный ход, излагая опасность сибирского отсоединения от России и увязывая его с борьбой за золото и с настроениями в столице, где «редкий департамент не вооружен против настоящего управления Восточной Сибирью». Он утверждает, что будущее благоденствие Сибири заключается в верном и удобном сообщении с Восточным океаном, но «Каких потребуется от правительства сил, чтобы Восточная Сибирь не сделалась английскою, когда в устье Амура встанет английская крепость, и английские пароходы пойдут по Амуру до Нерчинска и даже до Читы?» А дальше Н. Муравьев преподносит образец геополитического видения истории: «Без устья Амура англичане не довершат своего предприятия на Китай, ибо с правой стороны впадают в Амур судоходные реки по населенным китайским провинциям, и восточная оконечность Сибири занимает англичан - это несомненно». Одной пробкой в устье реки затыкалась вся амурская акватория и Китая, и России. Крайне требуется русская крепость в устье Амура и военный флот, который закрыл бы Охотское море, делает вывод генерал.

Теперь перед Муравьевым встала задача концентрации сил и средств для закрепления российского присутствия в Сибири, и в начале 1849 года он направил в Военное министерство доклад под названием: «Об усилении военных средств в Забайкалье». Но как обеспечить их усиление на протяжении двух тысяч верст границы, если содержание регулярных войск в отдаленном и необжитом крае слишком затратно? Генерал-губернатор пришел к заключению о необходимости образования Забайкальского казачьего войска. Благо, казаки рекрутировались в отряды с их самообеспечением имуществом и вооружением.

Более того генерал-губернатор опасался, «чтоб не втерлись иностранцы между Россией и Китаем … с дозволением ходить вверх и вниз по реке». Помимо казачьих формирований, он полагал ввести в состав войска инородческие полки и двадцать семь тысяч горных рабочих Нерчинского округа, отбывающих подневольные работы на рудниках. Если до сих пор Сибирь использовалась, как место ссылки, то не настала ли пора направить ссыльных на благо ее защиты и освоения? Иначе, зачем было их ссылать?

Запросы канцлеру Нессельроде лишь подтвердили опасения Муравьева, - вместо поддержки он наткнулся на противодействие. Что можно было ждать от немецкого протестанта, призывающего признать весь амурский бассейн китайским и отказаться от него навсегда? Поклонник Священного союза считал, что продвижение амурского дела вызовет недовольство Европы, значит, не принесет пользу России. Чьи интересы отстаивал канцлер, российские или европейские? Канцлеру вторил министр финансов Ф.П. Вронченко, ссылавшийся на пустую казну. У Муравьева оставался путь личной встречи с царем, а до нее - действовать на свой страх и риск.

***

Сто пятьдесят лет назад с лишком казачьи отряды обозначили присутствие России на Амуре, но их успехи не давали покоя завистливым маньчжурам, силой завладевшим китайским троном и воссоздавшим Цинскую империю. Ни с того и ни с чего, Цинское правительство объявило о принадлежности северного Амура, и с ним заодно всего Забайкалья, своей империи и пошло войной на уже освоенные русскими земли, выдвинувшись с правого берега. Выбор яснее ясного - русские или китайцы заселят левый берег, если, при их попустительстве, еще и не вмешается третья сторона. По праву первопроходцев, казаки поставили на пустующих землях остроги Нерчинский на реке Шилке и Албазинский на Амуре. Образованное в 1682 году обширное Албазинское воеводство простиралось по обоим берегам Аргуни и Амура до устья реки Зеи. Заметим, по обоим берегам двух рек; те отнятые маньчжурами земли и намеревался возвратить Муравьев.

Военные стычки с китайскими отрядами длились десятками лет, пока дело не решила героическая оборона острога Албазино, длившаяся с полгода в 1686-87 годах. Семьсот казаков, державшие крепость против восьмитысячной маньчжурской армии, сбили китайскую спесь, вынудив империю Цин признать по Нерчинскому договору левое побережье Амура, вплоть до его устья, ничейной территорией до разграничения будущими поколениями. Русские процветающие станицы прекратили существование, берег замер в ожидании нового передела. И он пришел, возмутитель спокойствия Николай Муравьев.

С той памятной поры русские экспедиции еще не раз и вполне основательно появлялись на просторах северной Маньчжурии, хотя и не смогли на них закрепиться. Забегая вперед, сообщим здесь, что при сдаче полномочий Муравьев рекомендовал преемникам занимать острова вдоль правого берега Амура, который, по его мнению, рано или поздно будет русским. Но преемники были уже не те. О них вполне определенно высказался П.И. Пахолков: «Как жаль стало его, когда увидели, что преемники оказались людьми настолько ограниченных способностей, что никакого сравнения с блестящими дарованиями Муравьева, и мы охотно забыли все дикие выходки с нами, а его великие дела остаются ежедневно перед нашими глазами».

***

В очередном 1850 году экспедиция Г.И. Невельского, бывшего уже в чине капитана первого ранга, вновь направилась на Восток с предписанием «не касаться Амура». Но, ободряемый личными планами Муравьева и в нарушение инструкции, мореход заложил новые поселения: в Императорской гавани - пост Костантиновский, при входе в Амур - селение Петровское, а в устье реки основал Николаевск, подняв над ним флаг. Ему оказывал содействие майор Н.В. Буссе, занявшийся перевозкой грузов поселениям из Аяна на корабле «Николай». Начало плаваниям по Татарскому проливу было положено, горсть людей оживляла край, пока им не поступил приказ от адмирала Путятина о запрете всяких занятий территории, «принадлежащей Китаю». Запрет шел от Нессельроде. Союзником Муравьеву был князь А. Меньшиков, ведавший морскими делами и оказывавший поддержку плаваниям Невельского.

Самоуправство моряка вызвало раздражение правительства. Амурский комитет постановил снять все посты с Амура, а капитана Невельского разжаловать в матросы, пренебрегая несомненными заслугами, благодаря которым России открывались перспективы крупнотоннажного выхода по реке на океан. Понимая, откуда ветер дует, Комитет выставил обвинения и Муравьеву, но не осмелился выставить ему наказание. Муравьев и министры А. Меньшиков и Л. Перовский не сдавались, и под их напором царь Николай Первый передал управление Комитетом наследнику престола.

Заслушав доклад Муравьева об инциденте на Амуре, Государь назвал поступок Г.И. Невельского «молодецким, благородным и патриотическим» и наградил его орденом Святого Владимира. Создана Амурская экспедиция, возглавляемая Невельским, но под общим управлением генерал-губернатора, которому вручены сразу две награды, как когда-то было на Кавказе. На докладе Амурского комитета царь Николай Первый нанес знаменитую фразу: «Где раз поднят российский флаг, там он спускаться не должен».

ГЛАВА 5. Поход на Камчатку

Екатерина Николаевна осваивала новое место жительства, где многое казалось в диковинку изнеженной парижанке, хотя бы те же коровы, разгуливающие в свое удовольствие по берегу Ангары. Губернаторский дом стоял там, где улица Большая упиралась в берег реки, воды которой под ярким сибирским солнцем отливали прозрачной зеленью и синевой, когда как им заблагорассудится. Отчего бы они занимались, колоритные игры на водном полотне? Не от байкальской ли чистоты, истекающей руслом полноводной реки? Не видывала француженка подобных акварельных картин ни в Сене-реке, ни в речке По, на которой стоял фамильный дворец Ришемон. И не могла понять, в дикости иль в чистоте ей предстает первозданная сибирская природа.

А на реке, с простеньких деревянных мосточков, местные жители черпали воду ведрами и разносили по домам для питья и хозяйственных нужд. Екатерина Николаевна тоже приспособилась испивать из кружечки живительную речную влагу и находила ее лучшей из всех напитков. Берег был пологим, поросшим сочными травами, привлекающими бродячих коров. Тут им был и водопой. Ходячие молочные фабрики пили ангарскую водицу с тем же удовольствием, что и графиня, но одна неприятность - парижанка испытывала паническую боязнь рогатых и мычащих существ.

- Николь, сегодня я опять бегала от корова. Как я их боялась! - делилась графиня впечатлениями от городских прогулок.

- Катя, коли так, я распоряжусь приставить тебе солдат для сопровождения, - предложил Николай Николаевич.

- Ну что ты, Николя! Сольдат не для этого назначен служить. Лучше я не буду на прогулках, пока коровы гуляют.

Вскоре у жены Губернатора, считавшейся вторым человеком в губернаторстве, появились важные обязанности. Она возглавляла дамское общество, участвовала в городских торжествах, устраивала приемы, которые сама и готовила. Образовала Александровский приют, в котором обучались девушки. В Иркутском «Белом доме» устраивались праздничные балы, в которых участвовал Николай Николаевич, большой любитель танцев. Жена для него была горячо любима: «…милая, прекрасная, умная». Был в ней шарм, который понуждал графа обожать ненаглядную женушку. Обаятельная и элегантная, как и полагалось парижанке, Екатерина Муравьева не кичилась положением, отличалась простотой, добронравием и обходительностью. Екатерина Великая и Екатерина Муравьева, одна из них немка, другая француженка. Пусть отличался их статус и степень влияния на дела российские, но обе нашли себя в России, приняли православие и встали на службу новой родине.

Посредь Сибири и зимы

Ей были русские - свои,

О них она гласила - мы,

Французы стали ей - они.

***

Н.Н. Муравьев жил другими заботами. Отправив рапорт об образовании Забайкальского войска, он взял направление на Камчатку, азиатскую окраину, о чем был сделан царский намек при назначении в Сибирь. До Муравьева ни один генерал-губернатор не выбирался из Иркутска дальше Якутска, посчитав восточное направление непроходимым и недоступным для посещения, но только что назначенный начальник края, призванный ломать все прежние обычаи и представления, узрел угрозу иностранного вторжения на Камчатку, решив загодя строить военные укрепления в порту Петропавловска. А то возьмет неприятель Камчатку, как упреждал Государь, а он только через полгода узнает.

В первом переходе отряд в составе шестнадцати человек добрался тарантасами до Качугской пристани, приезд в которую сопровождался массой бурят верхами с тайшами во главе. Публика приветствовала губернатора криками «Ура!» и с необыкновенным радушием. Вручали жалобы. Шаман окропил три речные судна, напоминавшие баржи, и караван отвалил от берега. На пристанях начальника встречали головы прибрежных волостей, которые тут же подвергались ревизии. Обыватели везли рыбу, массу провизии, за нее было приказано платить звонкой монетой. Монет хватало, ибо в экспедицию генерал-губернатор вложил из своего жалованья двенадцать тысяч рублей.

В Якутске графу пришло Высочайшее повеление о назначении экспедиции подполковника Ахте, на которое генерал отреагировал немедленно, отдав приказ задержать прибывающую экспедицию в Иркутске. Монарху Муравьев отправил донесение с пояснением, что секретное предприятие за Горбицей неуместно, пока не занято устье Амура и не начаты приличные переговоры с Китаем о возврате левого берега. Но не много ли взял на себя Муравьев, не только ослушавшись, но и отменив Высочайшее повеление? Уж точно, что немало, впрочем, на то он и генерал. Князь Чернышев и граф Вронченко, задетые самовольством губернатора за живое, возмутились, но император остановил их «оставлением дела до прибытия генерал-лейтенанта Муравьева». Поясняя мотивы смелого генеральского демарша, П.В. Шумахер пишет: «Муравьев, не мог понять, как можно искать границы там, где их нет по трактату» (Нерчинскому договору).

Разобравшись с царским указом, генерал-лейтенант конными переходами по тропинкам, тундрам, горам и болотам двинулся по Становому хребту. Путь был далек и долог. Сибирь в большей части имеет гористый характер, по южной окраине - высокий Саянский хребет большой долготы. На северо-восток от Байкала до самой Камчатки простирается мощный Становой, или Яблоновый, хребет, состоящий из кристаллических пород. Прав оказался составитель «Описания новой земли, сиречь Сибирского царства», не оставив под летописью имени своего, но предупредивший за два века, что «от Байкала-моря пошел пояс камень великой и непроходной позаде Лены реки». Так не прислушался путешественник и пошел.

Путь сложнее сложного, в который вдобавок напросилась и Катенька из непонятных побуждений, и не было сил отговорить ее от рискованного предприятия. В компаньонки к супруге увязалась известная французская виолончелистка мадмуазель Христиани, находившаяся в Иркутске на гастролях, да со своим имуществом, кое составляла виолончель работы Страдивари. Всю гастрольную программу служительница высокой музыки была готова разменять на несусветную Камчатку. Пришлось согласиться с сумасбродными француженками под их ручательство снести любые трудности пути. Но как нежной француженке пробиваться по бездорожью, если не всем крепким мужикам оно по силам? После первого же перехода в двадцать пять верст наездница с трудом спустилась с лошади и со слезами умоляла мужа отложить поездку до утра. Она пластом лежала в станционной избушке. Таежный поход оказался не той легкой увеселительной прогулкой по Елисейским полям, какая ей была знакома.

- Отдохни, - согласился супруг, - А утром тебя проводят двое казаков до Якутска и дальше, до Иркутска.

- Николь! О чем ты говоришь?

- Я все сказал.

Отдав распоряжения, он направился с оставшимся отрядом по маршруту. Екатерина взобралась на лошадь и поспешила вдогонку. Могла ли она испытать подобные впечатления в чинных пейзажах Франции? Среди отвесных скал, теснящих ревущие речные потоки, которые беснуются и рвутся на просторы из каменных теснин, среди горных кряжей и бескрайней тайги, зыбучих волн Охотского моря и на его безлюдных островах свои масштабы и геологическая стать. Седло и стремя, уздечка и поводья родовитой француженке стали привычными в трудных переходах. От беспощадного гнуса лица прятали под башлыками, но дышалось тяжело, соленый пот лил градом, разъедая кожу не хуже гнуса. Ночевали в палатках, по вечерам француженки устраивали концерты с песнями и музыкой на инструменте Страдивари. Вспоминая собственную слабость в первом переходе, Екатерина Николаевна и сама смеялась над ней. Она выдержала поход, даже кошмарную переправу через Белую, вызвав гордость супруга за проявленную стойкость.

Разлившаяся река Белая клокотала и пенилась со страшной быстротой, вспоминал офицер по поручениям Бернгард Струве. Переправа в тридцать пять сажень. Проводники-якуты заявили, что «ехать не можно».

- Где брод? - спросил Муравьев. Указали направление брода.

- Покроет спину лошади?

- Полбрюха будет.

- Сначала едем с тобой вдвоем, - обратился граф к офицеру.

- Николя, ты с ума сошел, - попыталась образумить безумца жена на французском.

- Пропадешь, - добавили ему якуты на русском.

Генерал поехал первым, порученец за ним. Уже перед самым берегом первая лошадь пошатнулась, тут же в ход удар нагайкой, крепко натянут левый повод, и она поставлена против течения, выдерживая напор реки. Шаг-другой к берегу, и лошадь сильным скачком выбросилась на сушу. Струве - следом. Якуты ликовали.

- Теперь назад, но рядом, чтобы проверить ширину брода и сопроводить мадмуазелей.

Проверка удалась. Следом за казаками отправили поочередно вьючных лошадей; одну из них, слабее других, снесло течением вместе с мешком сахара. Муравьев сопроводил супругу, сбивая напор воды своей лошадью. Переправа завершилась, хотя и с потерей лошади. Якуты-проводники вернулись на свое стойбище, а путешественники через час пришли к очередной почтовой станции. Ужин с наваристой ухой прошел в лучшем виде, чай и без сахара оказался хорош.

- Захотелось мне написать биографию Николая Николаевича, - обратился офицер по поручениям к Муравьевой.

- Ты прав, я тоже собираю материалы, передам их в хорошие руки, - согласилась она. Бернгард Струве написал «Воспоминания о Сибири», без которых эпизод переправы канул бы в лету.

***

В июне экспедиция вошла в Охотск, откуда в начале июля 1849 года губернатор направился было в порт Петропавловск, но пароход «Иртыш» забросило на речную мель, на которой пришлось днями сидеть в ожидании прилива. Подтверждалась дурная слава порта из-за открытости рейда, на котором в штормовую погоду было опасно отстаиваться. Требовалось его перенесение, но куда? Береговая полоса Охотского моря смотрелась гористой и круто спускающейся к морю, где отроги Станового хребта сходились с морской стихией в едином ландшафте векового союза и взаимной неуступчивости. Полуостров Камчатка, заповедник действующих и потухших вулканов, над огненным венцом которых возвышалась Ключевская сопка, превосходящая высоту Монблана. Ее вершина, в трещинах по всем сторонам, дымила и клубилась, выбрасывая из жерла пепел, каменный град, раздувая вдаль вулканическую пыль. Гигантская земная домна бурлила в глубинах, в их тектонических разломах клокотала расплавленная магма, готовая выплеснуться на поверхность. Грозное зрелище, но другую тревогу у Н. Муравьева вызывали дрейфы в здешних водах кораблей враждебной эскадры.

Командорские острова, лежащие по соседству с Камчаткой, высоко вздымались над Беринговым морем, заселенные алеутами и морскими котиками вперемежку. Органическая жизнь Охотского моря казалась неисчерпаемой. Берега и острова переполнены пастбищами морских млекопитающих, тюленей, моржей, котиков. Среди морских обитателей сновали красавцы дельфины, сивучи, киты. Правил на китобойство в России не имелось, заграничные суда добывали морских гигантов, получая крупные барыши, потому как никто не воспрещал. Из рыб - несметные стада кеты, мальмы и сиговых пород. Промысловое значение района важнее важного и сулило хорошие доходы казне, было что охранять. В районе гряды безлесных Алеутских островов природа особенно капризна. Здесь постоянно господствуют ветра, тяжелые снежные заряды, туманы и штормовые волны в два десятка метров высотой.

Англичане имели дерзость слишком много внимания уделять Авачинской бухте, и Муравьев по прибытию немедленно установил места строительства новых батарей на Петропавловской косе, на Сигнальном мысе и у озера Култушное. «Я много видел портов в России и в Европе, но подобного Авачинской губе не встречал», - так отзывался сам Муравьев о Петропавловской бухте, в которой и сегодня мог бы разместиться весь торговый флот мира. Орудийные укрепления возводились почти два месяца в неприступных местах с привлечением населения; для них в скалах вырубались площадки. Батареи охватывали город подковой, но защищали только Малую губу, где стоял порт, а Большая оставалась открытой для всякого «благоразумного неприятеля», только бы он захотел.

В порту с губернатором съехался пресвященный Иннокентий, ученый, миссионер, епископ Алеутский и Камчатский, прозванный в зарубежной печати Апостолом Севера. Епископ застал алеутских островитян на стадии первобытной общины, не знавших глиняной посуды, всюду пользующихся подручными средствами. С одеждой у алеутов полный маскарад. Ее главный вид, называемый паркой, представлял собой длинную рубаху со стоячим воротом, всю из птичьих шкурок и перьев, за их неимением - из нерпичьих шкур. Диковинный наряд, как всякой птице, им заменял в дороге одеяло, постель и даже дом. Но алеуты - не птицы, на островах Прибылова решительно все мужчины играли в шахматы, да и мужские шапки первобытные люди долбили из корней пня, выброшенного морем. Разработав дикарям грамматику алеутского языка, Иннокентий Вениаминов покинул остров Уналашку и привез ценные сведения о желании гиляков присоединиться к России в защиту от нахальных маньчжурских купцов и китобойных бесчинств.

На запрос, кого назначить камчатским губернатором, он «обеими руками и всей душой» указал на Василия Завойко, с чем Муравьев сразу согласился, отстранив прежнего администратора. Храбрый и энергичный моряк В.С. Завойко, участник Наваринского сражения за освобождение Греции, в коем уничтожен турецкий флот, показал себя лучшим начальником Камчатки. За три года его правления население Петропавловска выросло вчетверо; частные дома в порту были крыты травой, а казенные - железом. Василий Степанович, проявив административные способности, поднимал сельское хозяйство, установил контроль над торговлей и звериным промыслом. С Камчатки Муравьев, в тщетных поисках экспедиции Невельского, обогнул северную часть Сахалина и взял курс на Аян.

***

В сентябре Н.Н. Муравьев прибыл в порт Аян, куда на судне «Байкал» прибыл Г.И. Невельской. Весь в нетерпении, генерал на катере ринулся навстречу, доклад принимался криками с борта на борт. Мореплаватель доложил об островной географии Сахалина и судоходности Амура. Вековое заблуждение географов развеяно! Полуостров снова стал островом, каким был со времен Пояркова и каким рисован на старых картах. Снабжение Камчатки по Амуру возможно судами, сидящими под водой до пятнадцати футов, а по Татарскому проливу - до двадцати трех!

Это известие стало лучшим ответом на заветные мечты Муравьева, радости не было предела. Теперь - за дело, в обратный путь - на Якутск и на Иркутск. В письме Перовскому от Муравьева: «Невельской превосходно исполнил свое поручение … ему могут завидовать Крузенштерн и всевидущий Миддендорф». Он же в рапорте Морскому штабу: «… множество экспедиций … достигали европейской славы, но ни одна не достигла отечественной пользы по русскому смыслу, с которым действовал Невельской». Тут же Муравьев выставляет свое видение обстановки: «Соседний Китай, бессильный ныне по своему невежеству, легко может сделаться опасным для нас, и тогда Сибирь перестанет быть русскою. … Потеря этих пространств не может вознаградиться никакими победами и завоеваниями в Европе; чтобы сохранить Сибирь, необходимо ныне же утвердить за нами Камчатку, Сахалин, устье и плавание по Амуру». Комментарии излишни.

Итак, тяжелое путешествие, уже под зиму, позади. «С особым удовольствием могу сказать о крае, что нашел его гораздо лучшим, чем о нем писали и говорили», - делился Муравьев своими впечатлениями. Разведка местности произведена, десятки заданий по упразднению Охотского порта, укреплению Авачинской бухты и сдаче под суд камчатских служащих всех ведомств спущены, и он в Иркутске за организацией очередных действий. Поездка принесла большую пользу. Ознакомление с бытом казаков и положением ссыльных, состоянием промыслов привели к действенным мерам. Ограждение пушной торговли от монополии, хлебопашество и скотоводство, улучшение экономического положения края, - все сказывалось споро, считая и то, что решалось в центре. «Муравьев, кажется, не может жаловаться, что я его представлений долго не разрешаю», - оправдывался царь, научившийся работать под напором сибирского наместника. Корсаков доносил из Петербурга: «Государь весьма доволен вашей поездкой на Камчатку… Он уже смотрит на Камчатку не петербургским глазом». Царский взгляд отразился во французских очах Екатерины Николаевны, которой так приглянулась российская окраина, что она готова была поселиться на ней навсегда, хотя бы «после отставки мужа». К Н. Муравьеву прибыл топограф Ахте, задержанный в Иркутске, за указаниями по дальнейшим действиям, взамен полученным от царя.

Действительно, по камчатской поездке, Аянский порт усилен воинскими командами, Петропавловск укреплен артиллерией из Кронштадта, Василий Завойко назначен губернатором, образована Сибирская флотилия, а в Охотское море направлены крейсера для защиты китовых стад от промысла. Даже жандармский наставник Орлов выспрашивал Корсакова о благополучии дальневосточных китов. И это не все: пришло распоряжение о переносе Охотского порта, единственного на российском востоке. Аянский почтовый тракт принят на содержание казны, а на Камчатку ежегодно стали переселять по двадцать пять крестьянских семей. Возвращение в Иркутск главного начальника края люди встретили с радостью и с надеждами. Народ поверил в Муравьева, новогодние праздники прошли весело.

ГЛАВА 6. Преобразование края

В правительство высланы детально проработанные проекты исследований Востока и формирования Забайкальского войска. Государь ознакомился с материалами, к которым было приложено заключение ряда министерств о преждевременности их принятия, и приказал отложить рассмотрение до приезда Муравьева. Между тем, генерал-губернатор добился-таки перевода части сибирских линейных войск в Забайкалье, укрепив в нем военное присутствие России. Работа не останавливалась ни на час. Готовились проекты преобразования в Сибири медицинской, строительной и межевой части, проект о ссыльных. Всю документацию губернатор готовил собственной израненной рукой, запрашивая только необходимые справки. Для рассылки отчетов, большей частью в министерства по принадлежности, недоставало хороших писарей, без них страдало и общее делопроизводство. Губернатор сетовал на то, «как много вредит пропустить неделю в распоряжениях там, где сообщения отдаленны и редки».

Заботы наваливались, не давая продыха. Задуманы поиски в Аянском хребте, преимущественно для металлургических целей. Добыты образцы серебросвинцовых руд, на заводах их испытали и дали самые удовлетворительные донесения. Нужны разведки. Для производства свинца потребуются удобства сообщений по рекам Лене и Алдану и постройка пароходов. Были и достижения. Через пару лет начала преобразований на Нерчинских промыслах добыто шлиховое золото до ста семидесяти пудов, что на полсотни пудов с превышением против сметного исчисления, и за успех наместнику пришла Высочайшая благодарность. Не был бы Муравьев военным администратором, стал бы экономистом. Во всем горазд.

Впереди - заботы о «Положении о казаках», о разделении края и прочая, и прочая, только записка о китайских границах заняла более года упорных трудов. «Завожу архив и музеум для передачи преемникам всего, что не успеваю употребить в дело. … По пяти и шести дней не выхожу из дому», - признавался радетель края. Доктор сердился. В январские морозы мучил жестокий кашель.

***

Осенью 1850 года Николай Муравьев прибыл в столицу для отстаивания поданных проектов, но потребовалось полгода для преодоления волокиты и принятия Актов, по которым создавалось Забайкальское казачье войско. Оно объединяло пятьдесят тысяч душ, из которых строевые части состояли из восемнадцати тысяч казаков, причисленных к двенадцати русским полкам и четырем бурятским. К ним на усиление создан отдельный тунгусский отряд. Интернациональное воинское соединение подавало пример для коренных народов к всеобщему единению в государственном и в хозяйственном устройстве. Тогда-то закладывалась единая Россия, сохранившая вековую незыблемость. Кавказскую политику мира и содружества с местными племенами Н.Н. Муравьев, великолепный администратор и дипломат, успешно осуществлял и в Сибири. Амурская экспедиция устанавливала дружественные отношения с коренными жителями, которые проникались доверием к русским людям. М.С. Корсаков сделал себе запись: «У Николая Николаевича продолжаются комитеты, воюет он сильно и, кажется, не без пользы». Сибирский генерал-губернатор и в Санкт-Петербурге не признавал преград своей непреклонной воле.

В 1851 году началась реорганизация Забайкальского края, куда из Иркутска были набраны опытные служащие под большие жалованья, хотя на новых местах им не нашлось ни квартир, ни служебных помещений. Созданные учреждения втиснули в две комнатушки какой-то мастерской. Первым губернатором края был назначен генерал-майор П.И. Запольский. При открытии нового губернаторства, с центром город Чита, Муравьев произнес яркую и красивую речь, в которой, однако, ревностными слушателями были подмечены социалистические доктрины. Затем состоялись встречи с казаками с разъяснениями их нового положения. Там же губернатор увидел бедственное положение заводских крестьян; у них ребят двенадцати лет забирали на работы в рудниках наравне с каторжными. Здесь же, на свою голову, встретился с декабристом Д.И. Завалишиным, который оставался советником, пока не стал бравировать и злоупотреблять положением. С образованием новой Забайкальской области Н. Муравьев занялся защитой земельных и других имущественных прав и развитием земледелия бурятского народа, введением в школьное обучение русского языка. Бурятам губернатор стал вроде шамана или Будды.

Оживление и зарождение просветительской и культурной жизни - тоже инициатива начальника земли Сибирской. По оценке современников, жизнь края совершенно изменилась. В Иркутске открылись и действовали профессиональный драмтеатр, Институт благородных девиц. По ходатайству губернатора, в гимназии было введено изучение английского языка.

В ноябре 1851 года под председательством Н.Н. Муравьева учрежден Сибирский отдел Русского Географического Общества, ставший центром изучения природы, географии и этнографии Сибири. Он сам возглавил Попечительский Совет. Иркутский отдел стал первым ответвлением от центрального органа на территории империи. Из речи губернатора на открытии Отдела: «Три века назад наши предки завоевали Сибирь в вечное достояние России не многочисленностью дружин своих, но твердостью начинаний, постоянной ревностью к делу и стремлением заслужить похвалу Царя и Отечества». Географическое общество имело не только научно-исследовательские, но и первостепенные государственные задачи. В ту пору, когда многие земли были не заселены и никому не принадлежали, с точки зрения международного права, первые составители географических карт имели преимущественное право на их владение. Поэтому Н. Муравьев с первых дней пребывания в Иркутске направлял в экспедиции своих подчиненных во все концы Сибири с заданиями по картографии.

В Иркутском отделе работали выдающиеся исследователи Р. Маак, Н. Пржевальский, П. Кропоткин, И. Черский, Г. Потанин, В. Обручев и многие другие. Их экспедиции охватывали пространства от Урала и до рек Амура и Уссури. Научные и исследовательские материалы публиковались в «Записках Русского Географического Общества». При Сибирском отделе открыта библиотека, а позднее образован институт. Губернатор имел задачу: «приобресть страну эту в ученом отношении». Ученых людей в Сибири собралось немало, но с уходом Муравьева поэзия Амурского дела исчезла, и они мало-помалу рассеялись по просторам России.

В 1855 году Сибирский отдел организовал экспедицию Г.И. Радде по изучению Байкала, в которой ученый сделал заключение о бедности озера низшими, беспозвоночными животными: «… там ничего не увидишь, но при большом воображении причудливые очертания камней можно принять за диковинных животных». Ходил он научной экспедицией в сплавах Муравьева, где задался вопросом, а возможна ли жизнь тунгусов в глубинах Станового хребта, куда и не заглянуть? В сибирских экспедициях Густав Радде исследовал огромный район, провел метеонаблюдения и собрал ботанические и зоологические коллекции; составил карту южных областей Восточной Сибири. С прибытием в Петербург, Радде был приглашен со своими наблюдениями в узкий круг Великой княгини Елены Павловны, которая благосклонно отнеслась к лектору и рекомендовала его к влиятельным лицам. В той лекции к Великой Княгине был прокинут один из незримых мостиков с далеких мест пребывания ее давнего поклонника Николая Муравьева.

***

Губернатор направил в правительство несколько запросов на создание опорных баз в устье Амура, в исследованных местечках озера Кизи и залива Де-Кастри (ныне залив Чихачева), а также на проведение сплава по Амуру для укрепления восточной береговой линии военными отрядами. Его проекты по защите и освоению пустынных берегов Океана поражали воображение столичных политиков и чиновников смелостью, вызывая в консервативных умах боязнь ответственности за возможную неудачу исполнения. Так и здесь, объединив усилия, консерваторы убедили императора в отношениях с Китаем держаться осторожности, поспешность не проявлять, залив и озеро не занимать.

Граф Лев Алексеевич Перовский, глядя на неопределенность в принятии дальневосточного решения, предложил Муравьеву в зиму посетить столицу для продвижения вопроса. Генерал прибыл в Петербург в марте пятьдесят третьего года, когда сгустились тучи предстоящей Крымской войны, которая грозила перекинуться и на Дальний Восток. Проблема охраны восточных границ обострилась, значение Амура в вопросах доставки войск и провианта возросло. Здесь же Лев Алексеевич сообщил о своем уходе с поста министра внутренних дел, о чем Муравьев крайне сожалел. Союзником ему оставался Великий князь Константин, но даже Князю многое было неподвластно.

Середина девятнадцатого века стала судьбоносной для всего тихоокеанского региона. Россия, Англия, Китай - ключевые игроки готовящегося передела мира, вскрытого в докладных записках Муравьева на Высочайшее имя: «… результаты английских войн в Китае могли … навсегда прекратить все будущие виды там России». И далее, англичане «из небольшого острова своего предписывают законы во всех частях света, … клонящиеся не в пользу человечества, а в удовлетворение лишь коммерческих интересов Великобритании с нарушением спокойствия других народов. … К существенным условиям Англии в этом должно … господствовать на Восточных берегах Китая и таким образом отрезать Россию от Восточного океана». Длинная цитата - из соображения, что лучше сибирского мыслителя и сегодня не написать и оттого еще, что в ней - весь узел противоречий вокруг Востока. По затронутой теме была цитата и покороче: «С Англией поладить мы можем, только унизив Россию и утратив все ее влияние в Европе». Цитата взята из письма к брату Валериану, но на деле это послание в двадцать первый век.

Но опять нельзя было России забывать об острове Сахалин, нежданно-негаданно получившем автономию от материка: «Нет сомнения, что в эту же систему должно входить овладение Сахалином и устьем Амура, … необходимо ныне же утвердиться на Сахалине, откуда неминуемо разовьется торговля с Японией и Кореей». И почему-то этапы революционных преобразований края измеряются историческими отрезками в сто пятьдесят лет: Ерофей Хабаров его открыл - Николай Муравьев присоединил - Владимир Путин укрепил. Что-то будет через полтора века?

Последствия этой записки, как и требовало время, возымели исключительное значение для российской восточной политики. Грамотно составленный документ - залог успеха в деле, и в этом искусстве Николай Муравьев был непревзойденным мастером. Стратегический склад мышления боевого генерала помогал ему четко выявлять и формулировать цели намеченного мероприятия, нужные силы и средства его поддержки и обеспечения. Благодаря природному уму и блестящим способностям администратора, он без труда осуществлял глубокую аналитику, придавая документу убийственную логику. Недругам оставалось разводить руками, признавая бессилие перед доказательной базой представленного проекта. Муравьевские шедевры ложились на стол императора, вызывая у него восхищение способностями и действиями своего сибирского наместника. Муравьев становился фаворитом монарха. Какое упущение понесла Россия оттого, что его особое положение при дворе прервалось слишком рано!

Помимо общей записки, в ее секретной части Н.Н. Муравьев запросил себе полномочия на прямые переговоры с Китаем, минуя инстанции министерства иностранных дел и Сената, во избежание излишних трений с ведомствами. И оно было дано, разрешение на переговоры, которое вскоре повлияет на ход истории. Вместе с ним получено разрешение на амурский сплав и занятие приамурского озера Кизи, залива Де-Кастри и острова Сахалина, ключевых точек нижнего Амура, хотя и с оговоркой, что в укреплении рубежей генерал-губернатору придется рассчитывать на собственные силы. Итак, одержана очередная победа вопреки политике влиятельных министров - военного, финансов и иностранных дел. Союз двух Николаев, царя-императора и генерал-губернатора, возобладал над могущественным триумвиратом. Два Николая, озабоченных интересами Отечества, нашли один другого, каждый из которых в отдельности не привел бы Россию к ослепительному успеху.

Двадцать второго апреля 1853 года, когда генерал-губернатор на Высочайшей аудиенции докладывал Амурское дело, Николай Первый, только что давший разрешение на занятие тихоокеанского побережья, очертил на карте пространство от Шилки до Камчатки, величиной чуть ли не с Европу, и сказал:

- Итак, это наше! Так и снестись об этом с китайцами. Но ведь я должен защищать это из Кронштадта!

- Можно и ближе подкрепить, - указал Муравьев на течение Амура.

- Но ты, право, сойдешь с ума от своего Амура, - заметил царь, считавший, по всем тогдашним подсказкам, Амур несудоходным, ведь разведанное устье еще не означало проходимости всей реки.

- Зачем нам река, если в устье могут заходить только лодки? - повторил он модный в ту пору вопрос.

- Сама обстановка показывает этот путь, - защищался генерал.

- Пускай она к этому приведет, а пока подождем.

Государь оказался настолько довольным итогами совещания, что уже следующим днем пожаловал Муравьева кавалером ордена Белого Орла. Личность графа стала легендарной, Амурская эпопея была у всех на языке. Растущая популярность генерал-губернатора поднимала статус Восточной Сибири в глазах молодых чиновников и офицеров, притягивала их к переезду в Сибирь. Не зря же В.А. Римский-Корсаков, брат композитора, отзывался о Муравьеве как «о замечательной личности, которая в течение шести-семи лет перевернула вверх дном всю Восточную Сибирь и ввела в моду этот отдаленный край, который до сих пор только пугал воображение». В приемной губернатора всегда теснота. Молодые люди, еще в студенческих сюртуках, просили о принятии на службу в Сибирь. Муравьев долго их испытывал, прежде чем принять ходатайство. Мест открывалось много, а желающих еще больше. То было живое время повсеместных умственных пробуждений и сильных впечатлений от присоединения Амура. Географические карты нарасхват.

***

1853 год оказался разъездным. После тяжких трудов и борьбы за Амур Николай Николаевич взял четырехмесячный отпуск для восстановления расстроенного здоровья, отбыв на мариенбадские воды. Затем - поездки по Европе, Франции, Испании, Бельгии, в которых Муравьев убедился, что «вся будущность принадлежит России, лишь бы мы не слишком падали духом». Это к завещанию потомкам.

Воспользовавшись отсутствием несокрушимого противника, граф Нессельроде продолжил гнуть кривую линию, протащив через Сенат, высший государственный орган, подчиненный императору, решение по разграничению с Китаем полосой от верховьев реки Горбица, впадающей в Шилку, по Становому хребту куда-то на северо-восток, где не ступала нога человека и даже тунгуса. Весь водный бассейн левобережья Амура с его притоками, признанный по Нерчинскому договору от 1689 года «ничейной землей», без всяких оснований передавался китайской стороне во избежание «дипломатических осложнений» с Китаем и Европой. Подобное великодушие китайцам и не снилось; они воодушевились.

А ведь Нерчинским договором граница, как таковая, не была установлена. При подписании договора маньчжурская армия угрожала захватом Нерчинска, и Федор Головин, действовавший по приказу Петра Первого, был вынужден уступить правое побережье реки Аргунь и оба берега Амура. Путаницу вносили разночтения договора, составленного на разных языках. Каждая сторона трактовала устные договоренности в свою пользу, в итоге огромная территория не была разграничена, превратившись в буферную зону. Русской стороне предписывалось не занимать левый берег Амура, только и всего. Китайцы тоже не смогли на нем закрепиться - холод и гнус, местные племена бедные, а земель и теплых морей Поднебесной хватало вдосталь, тогда как сибирякам Амур казался раем. Новое послание Н. Муравьев направил Государю, указав на недобросовестность поведения министерства внешних сношений, после которого был учрежден независимый от канцлера Амурский комитет.

Граф Карл Васильевич Нессельроде - крайне противоречивая фигура. Его упрекали в приверженности к крепостному праву, в потворстве к союзничеству с Австрией, в забвении национальных интересов и попустительстве к развязыванию Крымской войны. Но вот факт - Карл Васильевич на протяжении целых сорока лет, при трех Государях, возглавлял российское Министерство иностранных дел, тем самым установив абсолютный рекорд пребывания на посту руководителя дипломатических ведомств для всех времен и народов. К достоинствам его деятельности относят противостояние к извечным проискам английского правительства, которое граф проявлял на западном направлении.

В конце сороковых годов девятнадцатого века английские спецслужбы спровоцировали ряд восстаний в Австрии и других странах, в ходе подавления которых к России приклеилось клеймо жандарма Европы. Российской империи удалось предотвратить английское проникновение в соседнюю Среднюю Азию, затеянное под известной вывеской Большой Игры, и присоединить к себе этот важный регион. Удалось опередить британцев и в установлении дипломатических связей с Японией, налаженных в 1855 году Е.В. Путятиным, хотя адмирал в том договоре непостижимым образом умудрился передать японцам южную половину китайского острова Сахалин. Японцы не возражали, а китайцы и знать не знали, что их ограбили где-то на северных широтах. Но в восточной политике Нессельроде просчитался, предлагая признать амурский бассейн китайским и отказаться от него, чему категорически воспротивился Муравьев. Здесь-то коса нашла на камень. Благо, что губернатору подсобляла извечная китайская медлительность и Крымская война, поторопившая царя усилить внимание к Дальнему Востоку.

В октябре подлечившийся Муравьев вернулся в промозглый Петербург, где на него, как гром среди ясного неба, обрушилось требование Китая о проведении переговоров по разграничению от речушки Горбица, по которому весь Амур должен перейти к Китаю. Переговоры назначены в Кяхте. На первых порах переговорщиком вызвался кяхтинский градоначальник Ребиндером. Час от часу не легче! Откуда эти веяния? Оказалось, Китай всего лишь исполняет решение российского Сената от 16 июля 1853 года. Что оставалось делать? Муравьев отправил два письма. Одно ушло в Кяхту, быстро охладившее дипломатический пыл Ребиндрома, другое в Китай, в котором он от переговоров уклонился, пояснив, что поначалу следует разобраться в недоразумении и что государевым велением китайцы могут вести дело только с ним, Правителем Восточной Сибири и Главнокомандующим всеми ее войсками. Иного не дано.

Помимо пограничного вопроса, через министерские препоны приходилось протаскивать с боем другие решения; у военного министра не было лишних солдат, у министра финансов свободных денег. Впрочем, Муравьев давно разглядел, что «Все хлопоты министерства финансов клонятся не к пользам казны, а к поощрению злоупотреблений и незаконных выгод откупщиков», и настаивал на отделении откупов от золотопромышленных дел. В соединении этих могуществ он находил монополию. Все-таки, он получил право распоряжаться остаточными суммами от сметных отчислений по сибирским ведомствам. Уже подспорье. Отчаянное положение графа не осталось незамеченным даже для теоретика анархизма П.А. Кропоткина, высказавшего ему сочувствие: «Когда Муравьев задумал смелый план овладеть великой рекой… против генерал-губернатора ополчились почти все в Петербурге».

***

На Шилке готовился поход еще со времен, когда на него не имелось царского разрешения. На сотню тысяч рублей иркутского купца Кузнецова закладывался плоскодонный пароход «Аргунь». На Петровском железоделательном заводе для парохода строилась паровая машина под управлением инженера Оскара Дейхмана, доставившего производственное оборудование с Урала. Муравьев не раз запрашивал правительство организацию судостроительного производства в Петрозаводске, получая разъяснения о том, что из-за границы выписать дешевле. Великий князь Константин, он же морской министр, был заинтересован в укреплении тихоокеанской береговой линии, но за счет режима экономии. Потребуются те же полтора века, пока судопроизводство мирового значения откроется на российском Дальнем Востоке, но все-таки откроется, как и хотел Муравьев. А пока что он отправил в Америку Казакевича на закуп трех пароходов, а также оборудования для «пароходного завода» и под устройство мастерских.

Обстановка вокруг Амура также располагала Муравьеву. Уже упоминалось о намерениях англичан к вторжению на Восток, а тут в Китае разразилось тайпинское революционное движение, сильно ослабившее позиции Богдыхана, еще и монголы удумали войти в подчинение русскому царю. Острота вопроса северных границ у правителей Поднебесной притупилась, китайцев подводила также их восточная неторопливость в контрасте со стремительностью муравьевской мысли, мгновенно схватывающей обстановку и выдающей варианты ее развития наперед. Замысел состоял в том, чтобы до начала межгосударственных переговоров фактически обозначить русское присутствие на Амуре, психологически понудив китайских правителей отказаться от посягательств на уже занятое левобережье. Но дипломатическое искусство должно заключаться в благовидности задуманного маневра, и Муравьев убеждает оба правительства - русское и китайское - в том, что в условиях надвигающейся англо-русской войны необходимо произвести сплав войск и продовольствия по Амуру к океану для защиты как русской, так и китайской территорий. А где сплав, там и флотилия, там и военные посты и не только военные.

Царь из министров, но под начальством сына, Великого князя Константина Николаевича, благоволившего Николаю Муравьеву, провел заседание Амурского комитета. Столкнувшись на лестнице Зимнего дворца, Цесаревич окликнул губернатора:

- Муравьев! Мне велено рассмотреть Амурское дело. Будем работать вместе!

- Рад слышать, Ваше Высокопревосходительство!

Комитет одобрил муравьевские проекты, а дальше генерал-губернатора уже не требовалось подгонять. В январе 1854 года Николай Первый разрешил своевольному генералу проведение сплавов по Амуру, а уже в мае того же года начнется первый сплав, который готовился загодя, еще за два-три года до него. Напоследок царь наказал генералу, напор и решительность которого были ему хорошо известны:

- Но чтобы на границе даже не пахло порохом!

***

Получив от государя в свои руки «Амурское дело», Муравьев немедленно взялся за его продвижение и тем же днем из столицы направил в Иркутск подполковника Корсакова с наставлениями по подготовке первого амурского сплава. Он спешил поставить Китай и Западную Европу перед фактом выхода России на Амур. План амурских сплавов получил общественное звучание.

В Иркутске генерал-губернатор вплотную занялся вопросами формирования Забайкальского войска. Он добился освобождения нерчинских крестьян от обязательных работ на рудниках, записав в казачьи отряды. Начали их стричь и брить, возвращать гражданские права и наставлять военному образованию. Итак, Забайкальское войско, включающее конницу, пехоту и артиллерию, создано. Три рода войск созданы из ничего, из железной воли Н. Муравьева. Теперь их надо переправить на Восток. После наведения страха на деловых людей удавалось добиться от них значительных средств на Амурское дело. Иркутский магнат Кузнецов отвалил свыше двух миллионов рублей, за что губернатор представил его к ордену Святого Владимира.

В достижении задач генерал пренебрегал формальностями, что приводило к нарушениям законности. На губернатора сыпались доносы и обвинения в превышении власти, на которые упрямый «нарушитель права» отвечал полицейским надзором, военными судами и заключениями провинившихся дельцов в остроги. На войне как на войне. На самоуправного правителя тоже нелегко было найти управу, хотя, по собственному признанию, должность требовала «чрезвычайных физических усилий». Что заставляло его отдаваться службе до самоистязания? Он мог бы барствовать, вести вальяжную жизнь сановника, а губернатор уже в шесть часов утра принимал дежурного чиновника с бумагами. Можно придумывать ответы за подвижника, а он не задумывался над ними, работал по восемнадцать часов в сутки. Оценивая его бурную деятельность, иркутский городской голова В.П. Сукачев отозвался о нем кратко и убедительно: «Отважный борец, полный внутреннего огня». Хватило бы огня.

Получив сообщение о бунте старообрядцев в Забайкальской области из-за преследования земством раскольничьего попа, генерал вскачь обогнул Байкал и один въехал в село Бичуру, хотя рядом стояла строевая рота. Толпа, избившая земского заседателя и бросившая его в подполье, стояла в вооружении рогатинами, топорами и даже ружьями. Муравьев решительным шагом вошел в нее, оглядел грозным взглядом и властно гаркнул «Смирно!» Толпа подтянулась. С командой «Бросить оружие!» оно посыпалось из рук бунтовщиков. И этого мало начальнику края: «На колени!» Староверы без ропота опустились на колени. Выслушав назидание и требование выдать лже-попа и зачинщиков в руки полиции, толпа оставалась на коленях, пока грозный генерал не скрылся из виду на скакуне. Такого причащения к исповеди по генеральскому обряду староверам еще не приходилось принимать. Муравьев не просчитался в исполнении приказа, в полицию были сданы пятеро подстрекателей вместе со смутьяном попом. Что оставалось делать старообрядцам: вдруг снова прискачет на своем рысаке генерал и возьмется уже за укрывателей? Восстание затухло.

Генерал-губернатору приходилось ворошить залежалые пласты мздоимства и попрания налоговых выплат. Денежным воротилам было выгоднее грабить казну, подкармливая столичную верхушку. Отсутствие правовой базы, направленной на борьбу с преступным миром, загоняло Муравьева в один тупик за другим, из которых он пробивал «проемы справедливости». Но игры в кошки-мышки приносили плоды. Губернатор разогнал массу чиновников-взяточников, привлекая на службу молодых, образованных людей из дворянских семей, хотя не один десяток служащих из прежней рупертовской команды остались на местах и даже пользовались уважением.

Напротив, в народе рос авторитет справедливого и честного царского наместника, а вместе с ним - вера в Царя-батюшку и в Россию-матушку. Слава о народном заступнике покатилась по тайге и тундре, по заставам, станицам и поселениям. Простолюдины и местные народы ощутили над собой незримую защиту, хотя и до защитника было так же далеко, как и до Царя, но важно, что он был. Николай Муравьев хорошо понимал и ценил роль рядовых людей в делах государственной важности, будь то солдаты, казаки или крестьяне. Не случайно, едва заступив на должность Тульского губернатора, он выдвинул проект освобождения крестьянства от крепостничества. В Иркутске его приемная, всегда полная народа, четыре раза в неделю была доступна для иркутян и всех сибиряков. Быстрота принимаемых решений снискала губернатору огромную популярность. Живая связь с народом была не только в пользу, но и служила начальнику края общественным ориентиром. По всей Сибири, с одного конца и до другого, Муравьев стал известен под отеческим именем «Николай Николаевич», в народе никто так уважительно, кроме него, не назывался. О простоте и доступности губернатора по краю ходили легенды. «Носил суконную армейскую шинель… Не терпел почестей. Всегда замечал и благодарил за исправную службу», - отзывался о нем участник амурских сплавов казак Роман Богданов.

С известием о предстоящих сплавах Сибирь встрепенулась, Иркутск ликовал и пировал. Купечество оценило заслуги Муравьева и старалось с ним помириться, изъявляя готовность к внесениям значительных пожертвований на выгодное Амурское дело. Со всех сторон посыпались приношения. В зале городского Благородного Собрания состоялся первый роскошный обед, который был принят Муравьевым от иркутского купеческого сословия. Наступило время сотрудничества.

Попытки к переселению на восток крестьянских семей не увенчались успехом, но не таким был этот человек, чтобы встать перед преградой. Не крестьяне, так забайкальские казаки были признаны с семействами под знамена первых дальневосточных поселенцев где-то в добровольном порядке, а где и по воинскому принуждению. Идея переселения была на слуху и довольно популярна у забайкальских казаков. Особенно хвалили равнинные места близ реки Буреи, казавшиеся раем в сравнении с Даурским нагорьем. Программа переселения сдвинулась с места, хотя и со скрипом. Другая забота - в охране края, где без казаков опять не обойтись.

Александр Ведров,

писатель

(г. Иркутск)