Проскомидия

Снега на улице покаты. И ночь чугунно тяжела.

Что ж, настает мой час расплаты - за то, что в этот мир пришла.

Горит в ночи тяжелый купол на белом выгибе холма.

Сей мир страданием искуплен. Поймешь сполна - сойдешь с ума.

Под веток выхлесты тугие, под визг метели во хмелю

Я затеваю Литургию не потому, что храм люблю.

Не потому, что Бог для русской - всей жизни стоголосый хор,

А потому, что слишком узкий короткий темный коридор,

Где вечно - лампа вполнакала, соседок хохот и грызня…

Так жизни мало, слишком мало, чтоб жертвовать куском огня.

Перед огнем мы все нагие - фонарный иль алтарный он…

Я подготовлюсь к Литургии моих жестоких, злых времен.

Моих подземных переходов. Моих газетных наглых врак.

И детдомов, в которых годы детей - погружены во мрак.

Моих колымских и алданских, тех лагерей, которых – нет?..

И бесконечных войн гражданских, идущих скоро - сотню лет.

Я подготовлюсь. Я очищусь. Я жестко лоб перекрещу.

Пойду на службу малой нищей, доверясь вьюжному плащу.

Земля январская горбата. Сковала стужа нашу грязь.

Пойду на службу, как солдаты шли в бой, тайком перекрестясь.

И перед музыкой лучистой, освободясь от вечной лжи,

Такой пребуду в мире чистой, что выслушать - не откажи!

И может быть, я, Божье Слово неся под шубой на ветру,

Его перетолкуя, снова за человечью жизнь помру.

И посчитаю ЭТО чудом - что выхрип, выкрик слышен мой,

Пока великая остуда не обвязала пеленой.

Север. Звёзды

Как белые кости, как пальцы скелета,

Впиваются скалы в прибой.

Здесь плечи земли лишь Сияньем согреты.

Небесный - ночьми - блещет бой.

Как я умирала, как я возрождалась -

Лишь знает бессмертный мой Бог.

Меня Он - людскую последнюю жалость -

Над зимней пустыней возжег.

Течет Плащаница над сизою тундрой.

Бьют копья в грудину земли.

Хрипеть уже - больно. Дышать уже - трудно.

Все звезды в гортань мне втекли.

И я, как гигантский тот Сириус колкий,

Тот страшный, цветной осьминог,

Вошла во предсердие мира - иголкой -

Одна! Ибо всяк одинок.

Все крови и кости в снегах пережжены.

Затянуты все черепа

Метельною бязью. Как древние жены,

Я - пред Мирозданьем - слепа.

Вот все мирозданье: меж Новой Землею

Пролив этот - Маточкин Шар,

И в небе Медведица плачет со мною,

Струя ослепительный жар…

Да, звезды мы! Резкие - режем! - светила!

Цветные мы сабли - наш взмах!

Да, наша изникла великая сила

В бараках, раскопах, гробах!

И вот над звериным свалявшимся боком,

Над грязною шерстью земной

Пылаем, сверкаем, зажженные Богом,

В тюремной ночи ледяной!

К нам - лица. К нам - руки.

                   К нам - плачущи очи.

Меж них, поводырь кораблю,

Горю, древний Факел военной полночи,

Копьем черный воздух колю.

Не впишут в реестры. В анналы не впишут.

Пылаю, стоцветный алмаз.

Иссохли ладони. И ребра не дышат.

Лишь воткнут пылающий Глаз

Гвоздем ослепительным - в небо над тундрой,

Над морем Голгофским моим,

Где плакал отец молчаливо и чудно,

Глотая седеющий дым

На палубе кренистой, обледенелой,

Где зелен, как яд, пьяный лед,

Где я завещала в снега кинуть тело,

Когда дух к Огням отойдет.

Мать Мария

Выйду на площадь... Близ булочной - гам,

Толк воробьиный...

Скальпель поземки ведет по ногам,

Белою глиной

Липнет к подошвам... Кто   т а м?.. Человек?..

Сгорбившись - в черном:

Траурный плат - до монашеских век,

Смотрит упорно...

Я узнаю тебя. О! Не в свечах,

Что зажигала,

И не в алмазных и скорбных стихах,

Что бормотала

Над умирающей дочерью, - не

В сытных обедах

Для бедноты, - не в посмертном огне -

Пеплом по следу

За крематорием лагерным, - Ты!..

Баба, живая...

Матерь Мария, опричь красоты

Жизнь проживаю, -

Вот и сподобилась, вот я и зрю

Щек темных голод...

Что ж Ты пришла сюда, встречь январю,

В гибнущий город?..

Там, во Париже, на узкой Лурмель,

Запах картошки

Питерской, - а за иконой - метель -

Охтинской кошкой...

Там, в Равенсбрюке, где казнь - это быт,

Благость для тела, -

Варит рука и знаменье творит -

Делает дело...

Что же сюда Ты, в раскосый вертеп,

В склад магазинный,

Где вперемешку - смарагды, и хлеб,

И дух бензинный?!..

Где в ополовнике чистых небес -

Варево Ада:

Девки-колибри, торговец, что бес,

Стыдное стадо?!

Матерь Мария, да то - Вавилон!

Все здесь прогнило

До сердцевины, до млечных пелен, -

Ты уловила?..

Ты угадала, куда Ты пришла

Из запределья -

Молимся в храме, где сырость и мгла,

В срамном приделе...

- Вижу, все вижу, родная моя.

Глотки да крикнут!

Очи да зрят!.. Но в ночи бытия

Обры изникнут.

Вижу, свидетельствую: то конец.

Одр деревянный.

Бражница мать. Доходяга отец.

Сын окаянный.

Музыка - волком бежит по степи,

Скалится дико...

Но говорю тебе: не разлюби

Горнего лика!

Мы, человеки, крутясь и мечась,

Тут умираем

Лишь для того, чтобы слякоть и грязь

Глянули - Раем!

Вертят богачки куничьи хвосты -

Дети приюта...

Мы умираем?.. Ох, дура же ты:

Лишь на минуту!..

Я  в небесах проживаю теперь.

Но, коли худо, -

Мне отворяется царская дверь

Света и чуда,

И я схожу во казарму, в тюрьму,

Во плащ-палатку,

Чтоб от любови, вперяясь во тьму,

Плакали сладко,

Чтобы, шепча: "Боже, грешных прости!.." -

Нежностью чтобы пронзясь до кости,

Хлеб и монету

Бедным совали из потной горсти,

Горбясь по свету.

Иов

Ты все забрал.

И дом и скот.

Детей любимых.

Жен полночных.

О, я забыл, что все пройдет,

Что нет великих царств бессрочных.

Но Ты напомнил!

И рыдал

Я  на узлах, над коркой хлеба:

Вот скальпель рельса, и вокзал,

Молочно-ледяное небо.

Все умерли...

Меня возьми!

И голос грянул ниоткуда:

- Скитайся, плачь, ложись костьми,

Но веруй в чудо,

Веруй в чудо.

Аз есмь!..

И ты, мой Иов, днесь

Живи. В своей России. Здесь.

Скрипи - на милостыню старцев,

Молясь... Все можно перенесть.

Безо всего - в миру остаться.

Но веруй!

Ты без веры - прах.

Нет на земле твоих любимых.

Так, наша встреча - в небесах,

И за спиною - два незримых

Крыла!..

Вокзал. Немая мгла.

Путь на табло?.. - никто не знает.

Звеня монистами, прошла

Цыганка. Хохот отлетает

Прочь от буфетного стола,

Где на стаканах грязь играет.

И волчья песня из угла:

Старик

О Будущем рыдает.

Изгнание торжников из Храма

Метели тягучий стон.

Прядутся ночные нити.

Теперь уходите вон,

Из Храма - вон уходите.

Вы жрали и пили здесь.

Хранили морковь гнилую.

Но Ангел благую весть

Принес - я его целую.

На красных лоскутьях вы

Развешивали цитаты.

А после - вели во рвы

Живых, распятых трикраты.

А после - бокалов звон,

Да люстрой - смертям кадите?!..

Теперь уходите вон,

Из Храма - вон уходите.

Что вы со своим тряпьем

Расселись - да с золотишком?!

Сей Храм - это Божий дом.

А вы о нем - понаслышке:

Мол, жил, коптил небосклон,

Распяли? - небось вредитель!..

Ну, вы!.. Уходите вон,

Из Храма - вон уходите.

Монетный звон - и бумаг

Вдоль плит истоптанных - шорох...

А любящий - нищ и наг

На звонких морозных хорах!

Он слышит небесный хор.

Он холод вдыхает грудью.

Он любит пустой простор -

На всем безлюбьи, безлюдьи...

А ваше: "Купи-продай!.." -

Под купольным светлым сводом -

Гляди, вперед не рыдай

Над купленною свободой...

Но время жизни пришло.

Но время смерти изникло.

Лампады струят тепло

Морошкою и брусникой.

Вы, торжники!.. Ваш закон:

"За грош - Богоматерь купите!.."

Все. Срок. Уходите вон.

Из Храма - вон уходите.