100 лет миновало с той поры, когда сентябрьским днём в Киевском театре грянули выстрелы, которые А.И. Солженицын позже справедливо назовёт первыми из Екатеринбургских. Философ Лев Тихомиров писал в статье памяти великого реформатора: «Его редкий талант распутывать усложнения и парализовать опасности только и давал нам последние пять лет возможность жить среди такого положения, которое само по себе представляет не столько общественный и политический строй, сколько хаос борющихся сил, лишенный внутреннего равновесия. Не Петр Аркадьевич создал это положение. Он им был захвачен, как и все мы, малые люди, но на него легла тяжкая задача, на нас не лежавшая: в этом расшатанном, хаотическом состоянии страны и государства вести государственный корабль. И он его повел.

Вчера еще никому не известный, он проявил несравнимое искусство кормчего. На разбитых щепках некогда великого корабля, с изломанными машинами, с пробоинами по всем бортам, с течами по всему дну, при деморализованном экипаже, при непрекращающейся бомбардировке врагов государства и нации, Петр Аркадьевич Столыпин страшным напряжением своих неистощимых сил, беспредельной отдачей себя долгу и редкими правительственными талантами умел плыть и везти пассажиров, во всяком случае, в относительном благополучии. (…) Много ли у нас надумали и что теперь сделают, когда ушел Столыпин, по жалобам своих противников, мешавший им, - все это увидит тот, кто доживет... Боюсь, что ничего, пожалуй, не сделают и без него, и тогда придется еще не раз вспомнить Петра Аркадьевича, умевшего выручать нас из бед даже и на нашей дырявой посудине…»

Ныне частенько, когда речь идёт об убийстве или травле какой-либо значимой (и даже не очень) фигуры в российской истории, звучит пафосное: целившиеся в него целились в Россию. В случае со Столыпиным это было сущей правдой. И пули, сразившие его, сразили саму Россию, лишившуюся единственного человека, способного вывести её из бури, в которую она была ввергнута, к тихой гавани, где в считанные десятилетия достигла бы она такого могущества, что ни одна держава уже не смогла бы соперничать с ней.

Это понимали зарубежные учёные, восхищавшиеся первыми результатами столыпинской аграрной реформы. Это понимал – Д.И. Менделеев, который обратил внимание на будущего реформатора, ещё когда тот был студентом. И враги исторической России также очень хорошо понимали это. Недаром паниковал в Цюрихе Ленин: если столыпинская реформа будет доведена до конца, то никакой революции уже не будет! И не было бы. Потому что не осталось бы платформы для неё. Потому что зажиточный крестьянин в мирное время никогда бы не поддался провокациям ушлых агитаторов.

Крестьяне лучше кого бы то ни было ощущали значение столыпинских преобразований. Крестьянин Михаил Новиков вспоминал: «С этого времени, кроме земли, крестьяне стали обзаводиться лучшей одеждой и обувью, стали лучше питаться, покупая чай с сахаром и баранками, стали перекрывать дома и амбары железными крышами, заводить плуги, молотилки, веялки и т.д. Оброк стал совсем лёгким, с надела в 3 десятины 4-5 рублей, вместо 10-12 рублей прежнего, что и давало возможность поправиться всем, кто только хотел. А к тому же все промышленные товары были дешёвые. Это время, до самой войны 14-го года, было настоящим золотым веком крестьян и давало полную свободу и возможность хозяйственно развиваться и улучшать свою жизнь. (…) И только ленивые, вернее, пьяницы несли прежнюю нужду. Но короток был крестьянский золотой век, у крестьян нашлось много врагов, которые сразу же и позавидовали их новой свободе и счастью. Чтобы не нападать самим на крестьян, они всю свою ненависть перенесли на Столыпина…»

Несмотря на это, и сегодня находится немало «специалистов», утверждающих, что реформы Столыпина были провальны и именно они-то и породили революцию. Безосновательность подобных заявлений убедительно доказывает, в частности, известный демограф В.А. Башлачёв в своей книге «Русское крестьянство в зеркале демографии».

Находятся обличители даже у организованного Столыпиным переселенческого движения, столь необходимого для заселения огромных пространств Сибири, могущих стать лёгкой добычей соседей. «Если мы будем продолжать спать летаргическим сном, то край этот будет пропитан чужими соками, а когда мы проснёмся, м.б., он окажется русским только по названию», - предупреждал Пётр Аркадьевич. И в наши дни, когда ползучая китайская экспансия уже обращает русские земли в свои, как не вспомнить этого пророчества, не сокрушиться, что не дали довести до конца переселенческой программы, обеспечившей бы этому краю процветание без чужих соков! Ан нет! Находятся «патриоты», сокрушающиеся совсем иному. «Столыпинская реформа во многом лишала людей Отечества, когда люди снимались с мест, уезжали со своей родины, в неведомые края, теряли по пути родных и близких», - заявляет писатель В. Крупин. Надо ли понимать, что Сибирь не наше Отечество? И что вовсе незачем было заселять её? Обошлись бы и так на нашем малоземелье. В нищете, да зато общиной и «на родине». И не думают обличители, что бы было с Сибирью теперь, когда бы не тогдашнее заселение, спасительное. Когда сегодня видишь сохранившиеся там дома столыпинских переселенцев - поражаешься, какая крепость, простор! Какие хозяйства там были налажены в считанные годы! Когда бы нам сейчас такую реформу, да беда - уже и в средней полосе перевёлся народ, выморили деревни наши…

И государственных деятелей масштаба, хоть отдалённо близкого к столыпинскому, не видно на обескровленных, обезлюженных и обездушенных за век, прошедший с его гибели, наших просторах. «Столыпин еще до мученической смерти сделался дорог России тем, что сумел показать ей в своем лице некий пленительный образ - образ благородного государственного деятеля, имеющего высокую историческую цель. Сразу, в первые же дни, почувствовалось в нем бесстрашие и неподкупность, то непоколебимое упорство, которое в конце концов дает победу» - писал М.О. Меньшиков. Дай Бог, чтобы на сумрачном небосводе российского государства снова явился такой человек, светоносец – благородный государственный деятель, который бесстрашно, неподкупно и твёрдо повёл бы наш всё стремительней погружающийся в пучину корабль тем единственно верным курсом, с которого так далеко унесло нас за этот страшный век.