Военные планы командования вскоре изменились. Оставив высоту не взятой полк, понесший значительные потери, перевели на отдых и переформирование под Одессу. Словно раненные звери, зализывающие раны, они постепенно приходили в себя. На полное переформирование ушло несколько месяцев. Сонная, сырая одесская зима прошла спокойно. А уже в апреле поползли слухи о готовящемся большом наступлении и какой-то новой секретной тактике, которую командование собиралось применить впервые. В мае полк был снова переброшен на юго-западный фронт. Было видно по всему, что готовится очень мощный удар. И вот, наконец, в первой половине июня по всей линии фронта началось знаменитое Брусиловское наступление, ставшее впоследствии самым грандиозным прорывом русской армии.

«Лидушка, сердце мое, здравствуй!

Прости, что долго не писал тебе. События последних месяцев не позволяли мне этого сделать. Огромное по силе и масштабам наступление наших войск, участие в котором принимал и наш полк, потребовали от меня полной отдачи всех своих сил. Если бы вы только могли видеть, как продуманно и дальновидно было спланировано это самое мощное, в современной военной истории, наступление.

Командованием впервые была разработана схема так называемой «огневой завесы».

Возможно, тебе не так интересно будет это знать, но я не могу не рассказать о ней подробно.

Суть ее заключалась в том, что сначала сильным артиллерийским огнем разрушалась передняя линия обороны противника. Далее, когда пехота шла занять первую линию, непрерывный поток снарядов переносился на вторую линию и, как завеса охранял наши наступающие части. После взятия первой линии окопов, подтягивалась артиллерия и, вновь, повторялась та же тактика, чтобы взять и следующую линию. Этим методом удалось на широком фронте прорвать оборону противника и углубиться в его территорию. Все вокруг называют теперь это «Луцким прорывом», в результате которого мы сумели взять громадное количество пленных! Видела бы ты их лица! «О, russisch artileri![1]», только и твердили они, пораженные необычной силой и точностью нашей артиллерии…»

В этом месте своего письма Михаил остановился. Он по-прежнему сомневался, стоило ли ему рассказывать о случае, происшедшем с ним в самом начале наступления. А произошло тогда следующее.

Несмотря на потрясающую во всех смыслах этого слова, работу русской артиллерии, раненные появились сразу после первой атаки. Наступающий всегда, неминуемо, несет потери. И это закон войны.

Закончив работу за своим операционным столом, Михаил тут же услышал просьбу начальника, ассистировать ему по причине большой сложности ранения в брюшную полость. Николай Петрович, очень благородный человек, врач с большим опытом и стажем, был фактически его наставником. Поэтому по возможности, он старался привлекать Михаила к различным видам операций, пополняя, таким образом, его знания в области военно-полевой хирургии.

- Да, да. Уже иду, - охотно откликнулся Михаил, и подошел к соседнему столу. Он уже склонился над телом раненого, чтобы подробнее рассмотреть характер повреждений, как по глазам буквально резанул фрагмент форменных немецких брюк, выглянувший из-под простыни. От неожиданности Михаил отпрянул от стола, и полный недоумения, уставился на своего наставника, - Это что? Немец?

- Возможно, - не обращая внимания на реакцию коллеги, ответил Николай Петрович, и как ни в чем не бывало, продолжил свою работу,

- Ну! Чего встал? Давай к столу!

- Это что же? Немца оперировать? – опешил от недоумения, Московский.

- Какого немца? – будто не понимая смысла вопроса, невзначай бросил в ответ начальник.

- Как какого? Этого! На нем же брюки немецкие. Вы что не видите?

- Брюки? Ну, и что же, что брюки?

- Как вас понимать, Николай Петрович? Объяснитесь, пожалуйста! Будьте любезны! – попросил Михаил.

- Некогда, милейший объясняться! Некогда! – едва заметно повысил голос врач, - Пациента спасать нужно!

- Да какой же это пациент? – не скрывая раздражения, парировал Михаил, - Это же немец. Враг!

Он, было уже, собрался развернуться, и вовсе отойти от операционного стола, но опытный доктор, словно предвидя такой оборот событий, опередил его.

- Куда? Не сметь! – жестко, но по-прежнему выдержано, скомандовал старший коллега, - Быстро назовите мне строку в клятве Гиппократа, которую мы оба с вами давали, где говорится о национальности пациента? Ну? Чего задумались? Помочь или сами справитесь?

Михаил на вдохе, несколько раз подряд открывал свой рот, видимо, пытаясь озвучить, какие-то собственные контр аргументы. Однако, так и не найдя подходящего ответа, медленно, но сделал шаг по направлению к столу.

- Ну, вот и отлично. И впредь попрошу вас помнить об этом всегда! На хирургическом столе лежат только пациенты.

Последнее слово Николай Петрович выделил особо, и почти сразу подключил Михаила к операции, которую не прерывал все это время ни на секунду.

Учитывая огромное число раненых военнопленных, подобных пациентов затем у Михаила было очень много. Не сразу, но постепенно ему, действительно, удалось избавиться от чувства ненависти к врагу, а себе оставить лишь профессиональное хладнокровие, и осознание врачебного долга.

Однако писать об этом жене и родителям он не стал, вспоминая о том, как нелегко далось ему самому, это преодоление.

Закончить начатое письмо Михаилу удалось лишь через несколько дней.

«Наверное, я уже утомил тебя, милая, своими рассказами о войне? Но, о чем, же еще я могу тебе написать? За эти месяцы я настолько свыкся с самим существованием войны, что порой мне кажется, что я уже начинаю забывать о мирной жизни. Это не хорошо. Война подобна сумасшествию! И с ней нужно, как можно скорее, покончить! Это понимают все: и солдаты, и офицеры. Особенно заметна эта усталость в солдатах, которые, зачастую, заживо гниют в окопах. Многие из них все чаще ропщут на свою тяжкую долю. И я прекрасно понимаю их. Чувство долга перед отечеством не сможет вечно испытывать их терпение.

Вдобавок, тревожные слухи о грядущей революции, которые стали приходить из столицы, все сильнее беспокоят многих. В солдатской среде начали появляться довольно странные листовки с призывами к окончанию войны, что само по себе не плохо. Но разве можем мы сейчас бросить фронт, и отправиться по домам, когда в окопах напротив, по-прежнему, находится враг, который продолжает стрелять и убивать?

Я долго думал, прежде чем написать тебе об этом. Но буквально на днях получил скорбное известие. В госпитале от крупозного воспаления легких скончался мой товарищ Сергей Зарецкий. Тот самый Серж, с которым мы поменялись местами. Говорят, он долго пытался излечиться сам, как ему казалось от простуды. Бедный, горделивый Серж! Какая нелепая смерть постигла его на этой войне вдали от передовой! Как видишь, не стоит переживать из-за моей ежедневной близости со смертью. Она находит каждого там, где это уготовано ему судьбой.

Если б ты только знала, как я хотел бы сейчас окончания этого кровавого действа, но вынужден вместе со своими товарищами оставаться на своем посту. Божьей милостью, надеюсь, вскоре все разрешится нашей победой! Непременно, только победой! Верьте мне! Еще немного, и Германия, еще более уставшая от войны, будет повержена. Все мы это чувствуем, и живем этой надеждой! А еще, я живу надеждой на то, что уже совсем скоро я вернусь домой, и больше ни за что не выпущу тебя из своих объятий, любовь моя!»

Это было его последним письмом, отправленным с фронта. Война для Михаила закончилась значительно раньше, чем он сам того ожидал. Уже осенью с острым плевритом он был срочно отправлен с передовой в тыловой госпиталь в Вятку, где по выздоровлению был оставлен для работы в штате врачей.

Здесь же застала его и Февральская революция, которая совпала с другим, прискорбным для семьи Московских событием. Буквально, за день до отречения государя, скончался глава рода отец Николай. Отслужив накануне вечернюю службу в своем храме, он мирно упокоился в своей постели, так и не проснувшись следующим, трагическим для страны утром.

Потому, полученный удар оказался для Михаила двойным. В его воспоминаниях мгновенно ожили слова деда о разлучении царя с народом, и последующих страшных испытаниях. Все чаще стал возникать образ молчаливого колокола, неистово раскачивающегося в вышине. «Да, да. Действительно. Почему же молчат колокола именно в тот момент, когда тревожный набат, казалось, обязан был разбудить, опьяненную революционным опиумом страну!» С этой мыслью он часто засыпал и просыпался в те смутные дни. Однако далеко не все воспринимали это ключевое событие российской истории так же, как он.

Свержение царя стало большим событием, практически, для всех слоев общества, подтверждением чему явился подъем в общественно-политической жизни страны. Все вокруг бурно обсуждали последние новости и предполагали самые разные последствия. Но, при этом, практически никто не говорил о дальнейшей судьбе отрекшегося государя.

В те дни Михаилу казалась, по меньшей мере, странной, эта необъяснимая уверенность большинства в том, что скоро все само собой войдет в нормальные рамки. Что престол займет, или брат царя Михаил, или кто-либо другой из ближайших родственников дома Романовых. Правда были и те, что предполагали возможность образования парламента для управления страной. Но все они мгновенно забыли о Николае! Забыли о государе, в честь которого, еще совсем недавно, раздирая глотки, усердно пытались перекричать друг друга, воспевая «Боже царя храни!»

Вскоре тема, ушедшего с трона царя, казалось, окончательно исчезла из политической жизни. Было создано временное правительство Керенского, и подавляющее большинство ждало выборов учредительного собрания. Но при этом никто не хотел замечать тех ужасных процессов, которые, словно метастазы раковой опухоли, начали стремительно разрушать некогда могущественную империю.

В уездных городах все чаще стали возникать попытки устроить широкие уличные шествия. Михаил тоже оказался однажды свидетелем такой демонстрации в Вятке. Кучка ораторов из левых партий выступала тогда среди масс демонстрантов, состоявших в большинстве из солдат. Их выступления он оценил для себя лишь в качестве утопических обещаний, и не более. Чувствовалось, что ораторы всеми силами пытались создать искусственные настроения у слушателей, но получалось это у них крайне слабо. Потому демонстрация прошла тогда вполне мирно.

Наибольшее оживление царило в те дни в солдатской массе, которая постоянно шумела и орала какие-то новые, очень агрессивные по своему настроению песни. Их, оторванных от родных мест и своих близких, переживших в большинстве своем ужасы войны, больше всего интересовала перемена политической власти. Ибо им грезились конец войны и возвращение в родные места. Особенно привлекали солдат, конечно, лозунги большевиков, обещавших немедленный мир, изъятие земли у помещиков и передачи ее, безвозмездно, крестьянам.

Левые политические партии хорошо учли настроение солдатской массы и двинули своих агитаторов в гущу мобилизованных, где под ружьем в этот период были миллионы.

Выступления большевистских ораторов, Михаил все чаще заставал именно там, где была солдатская масса: на вокзалах, где всегда толпились военные, в вагонах поездов, на рынках и даже в госпиталях. Ораторы призывали солдат не идти на фронт, чтобы кончить таким образом войну. Под влиянием большевистской агитации в армии начала стремительно падать дисциплина. Всех, кто считал нужным продолжать войну, солдатская масса начала называть врагами народа.

Окончательно ситуация вышла из-под контроля после Октябрьского переворота. В то время, несмотря на революционные волнения в столице, воинские части не распускались, но дисциплина в них ухудшалась с каждым днем.

****

Холодный сырой воздух промозглого осеннего утра бесцеремонно лез под шинель, заставляя тело, то и дело, нервно содрогаться.

Широкими шагами, изо всех сил стараясь сохранять свою, неизменно прямую осанку, Михаил вошел в расположение резервного батальона. Следом за ним, слегка прихрамывая, едва поспевал пожилой фельдшер, который периодически подбрасывал на своем плече увесистую медицинскую сумку.

- Эй, голубчик! – окликнул Михаил первого попавшегося солдата, - Где тут у вас медпункт?

Солдат, даже не думая приветствовать офицера, что-то, нехотя, буркнул в ответ, показал жестом в сторону казарм и, не спеша, побрел своим путем.

- Ну, и порядочки!? Каково, Игнатичь? – возмутился Михаил, обращаясь к фельдшеру.

- Вы бы полегче тут, Михал Андреич! – посоветовал в ответ фельдшер, - Революция нынче. Эти не посмотрят, что фронтовик вы. Это ж резервный батальон. Большинство из них пороха даже не нюхали, а вот винтовками своими стращать они ой, как горазды! Как же! Вояки!

- Ну, как бы там ни было, а приказ нам с тобой исполнять нужно. Революция революцией, а медицинское освидетельствование провести необходимо, - принимая все более озабоченный вид, ответил Михаил.

Уже на входе в казарму в глаза бросился крайне неопрятный внешний вид солдат, которые вяло о чем-то говорили между собой, и полностью игнорировали появление военврача. Михаил хотел было призвать к порядку, распоясавшихся бойцов, но вспомнив слова фельдшера, с трудом, но все же промолчал. Зайдя внутрь помещения, он почти натолкнулся на фельдфебеля, который поприветствовал его, и представился по форме.

- Ну, вот. Хотя бы одного военного мы уже нашли, - здороваясь, заметил Михаил, - Мы к вам на освидетельствование прибыли. Постройте, любезный, ваше подразделение.

В ответ фельдфебель, виновато закашлялся, и качнул головой.

- Построить, говорите? Это вряд ли?

- Что это значит? – откровенно удивился Михаил.

- Да, не пойдут они строиться, господин доктор! Не указ мы им больше!

- Да, что ж, это такое! Армия это или….

Не дослушав доктора, фельдфебель, словно подкрепляя свои слова примером, громко скомандовал: «Выходи строиться на плацу для медицинского освидетельствования!»

Однако никто из находящихся поблизости солдат не сделал и шагу в направлении плаца. А один из них с самым наглым выражением на лице заявил:

- А чего это нам на плац ради этого выходить? Пущай в медпункт идут. Все равно там осматривать будут. Так мы туда и подойдем!

Фельдфебель взглядом указал Михаилу на царящую атмосферу, махнул рукой, и быстрым шагом покинул казарму. Врачам ничего не оставалось делать, как молча пройти в помещение медицинского пункта.

Обычная, казалось, работа по выбраковке негодных к дальнейшей военной службе, шла в этот день необыкновенно тяжело. Чувствовалось желание солдат всеми правдами и неправдами получить заветное медицинское заключение для демобилизации.

Отъявленных симулянтов Михаил распознавал легко, чем необыкновенно злил их. Не стесняясь в выражениях, пренебрегая не только субординацией, но и простыми правилами общения, они обливали врачей самой грязной бранью, и грозили расправой.

Однако наиболее острый момент произошел, когда в помещение медпункта вошел совершенно развязанный солдат с виду, больше походивший на уголовника, нежели на военного. Он бесцеремонно, без приглашения сел на стул, стоявший около стола, и закинул ногу на ногу.

- Ну, шо дохтор? Надеюсь, «ваньку» мы валять тут не будем? Короче, так! Давай! Пиши мне эту свою бумажонку, и делу конец!

- Встать! – едва сдерживая себя, окрикнул наглеца Михаил.

- Тю, тю, тю! – ухмыльнулся солдат, - Какие мы страшные! Ишь, ты! Грудь у него в крестах, видишь ли! А я вот сейчас тебе еще один крестик смастрячу! Последний! Хошь?!

Солдат вытянул свою худую жилистую шею по направлению к Михаилу, и медленно вынул из-за спины револьвер. Он протянул руку вперед так, что дуло револьвера почти уперлось Московскому в лоб.

- Ну, так как? – злорадно кривляясь, продолжил дебошир, - Так оно понятнее будет, али как?

- Ты, что, антихрист! Совсем совесть потерял! – послышался за спиной Михаила голос фельдшера, - А, ну брось цацку! Не то у меня у самого рука не дрогнет! – и фельдшер резким броском руки выхватил из своей сумки увесистый ланцет.

- Спокойно, Игнатичь! – пристально глядя в глаза солдату, приказал Михаил. Он выдержал необходимую паузу и, не вставая со своего места, как можно более спокойным тоном, произнес, - Он сейчас уберет свой револьвер, и выйдет вон. Видали мы таких, и не раз.

Молчаливая дуэль, глаза в глаза длилась еще некоторое время. Как вспоминал затем Михаил, страха тогда у него не было вовсе. Вместо этого вспомнились глаза волка, вышедшего на него однажды на охоте, совершенно внезапно. Это был именно тот момент, когда Михаил начал перезаряжать свое ружье, и оказался совершенно беззащитным перед коварным хищником.

- Главное не показать свой испуг! – вспомнились тогда слова отца, большого любителя охоты, который с юных лет водил его с собой в лес, и научил прекрасно стрелять, - Испугался – считай, пропал! – часто повторял он, - Зверь это чувствует! Запомни это! Он будет испытывать тебя до тех пор, пока не поймет, что ты сильнее его. А побежишь, то непременно догонит, и разорвет в клочья!

Вот и в этот раз, подобно дикому хищнику, грозя оскалом своих желтых зубов, солдат испытывал на стойкость, сидящего напротив него молодого врача, грудь которого, несмотря на возраст, украшали два боевых ордена.

Наконец, дебошир не выдержал. Его зрачки резко сузились, а правый глаз нервно задергался. Пытаясь сохранять на лице свою кривую ухмылку, солдат медленно вернул револьвер за пояс и облокотился на спинку стула.

- Да на черта она мне сдалась, эта твоя писулька!? Революция нынче! Скоро и так все по домам пойдем! А я покамест и тут посидеть могу. А че? Сухо, да тепло. И кормят, опять же.

Солдат, продолжая оставаться в своем хамском образе, нарочито медленно поднялся со стула, и вразвалку вышел из кабинета, громко хлопнув за собой дверью.

- Мать честная! – воскликнул Игнатичь, - Да что ж такое тут творится-то, а?

- Революция, уважаемый, - растягивая натянутые мышцы шеи, ответил Михаил, - Вы же сами накануне сказали, что у них это революцией называется.

- Да, какая же это, к черту, революция! – возмутился пожилой фельдшер – Как по мне, так это полная анархия!

- Да, да. Именно так, - задумчиво согласился Михаил, а через мгновение громко крикнул, - Следующий!

Следующий солдат, следующий пациент….

И совсем скоро, следующий, из ряда вон выходящий случай, который произошел с ним в небольшом городке под названием Бугульма в двухстах семидесяти километрах от Казани.

****

Мягко покачиваясь на ходу, вагон словно плыл на спокойных размеренных волнах. И если бы не душный спертый воздух в закрытом купе Михаил, возможно, еще долго спал бы на своей мягкой уютной полке.

- Господи! Какая духота! – прошептал он еле слышно, тяжело отходя от прерывистого сна.

Московский достал платок, подаренный ему женой во время их последнего свидания, и посмотрел в окно. Перед отправкой в новую командировку, ему ненадолго удалось заехать домой и повидаться с родными. Он медленно вытер пот со лба и шеи, а затем, поднявшись с полки, открыл дверь и позвал проводника.

- Чего изволит господин офицер? – учтиво отозвался проводник.

- Чаю бы, голубчик! Да с лимоном, если можно, - попросил Михаил.

- С лимоном нынче никак-с, - словно извиняясь, ответил проводник, - Нынче лимону днем с огнем не сыскать-с! Революция!

- Ну, тогда, как есть, - продолжая отираться платком, согласился Михаил. Он снова повернулся к окну, старясь определить свое местоположение.

- А долго ли еще ехать? – почти крикнул он вдогонку проводнику.

- Не больше часа, - ответил учтивый проводник и, семеня мелкими шажками, юркнул в свое рабочее купе заваривать чай.

Надпись «Станция Бугульма» словно выплыла, и повисла в окне, как раз, напротив купе Михаила, действительно, не более чем через час.

Проворно спустившись по ступенькам на перрон, проводник вытер тряпкой поручни, и пригласил пассажиров на выход.

Михаил выходил из вагона одним из последних, не спеша, осматривая местность. Относительный порядок, царивший в вагоне, резко контрастировал с откровенным бардаком на станции, что не могло, не бросится в глаза приезжему.

Не обнаружив на перроне никого из работников станции, он решил пройти в помещение небольшого вокзала, и поискать кого-то там, чтобы справится о местоположении госпиталя.

Его начищенный до блеска, хромовый сапог уверенно ступил в душное, наполненное густой смесью самых разных, очень не приятных запахов, помещение. Сделав несколько шагов, Михаил ощутил странный хруст под ногами. А когда опустил голову, и внимательно осмотрел пол, то обнаружил, что он покрыт плотным слоем подсолнуховой шелухи.

На лавках, а кое-где просто на собственных тюках, сидели пассажиры, видимо, в ожидании своего поезда. Почти все они непрерывно лузгали семечки, сплевывая шелуху прямо на пол. Особенно много было среди них солдат, находившихся не совсем в трезвом состоянии. Под пристальными взглядами скучающих пассажиров, молодой офицер проследовал через все небольшое здание к выходу, так и не обнаружив там никого их служителей вокзала.

Вскоре он оказался на небольшой привокзальной площади.

- Не трожь! Отдай! Отдай, тебе говорю! – услышал Михаил девичий голос, и повернул голову в сторону небольшой группы солдат.

Явно не из робкого десятка девушка, пыталась что-то вырвать из рук одного из них. Солдаты были сильно пьяны и крайне возбуждены.

- Ух, ты! Ах, ты! – издевательски приговаривал молодой солдат, уворачиваясь от девушки, которая отчаянно била его кулаком в плечо.

Обступившие их, громко хохотали, и подначивали своего дружка. Видимо осознав в итоге, всю бесполезность своих попыток таким образом вернуть отобранную вещь девушка, наконец взмолилась, обращаясь к своему обидчику.

- Ну, отдай! Пожалуйста! Слышишь? Отдай! Это моя сумочка!

- Отдай! Ишь ты, краля какая буржуйская! Отдай, да отдай! А вот поцелуй сначала! Вот тогда я, и подумаю: отдавать, али нет!

Солдат нагло схватил девушку за талию, притянул к себе, и попытался приподнять ее над землей. Однако быстро потеряв равновесие, зашатался, и едва не упал вместе с ней прямо на брусчатку.

Под всеобщий гогот девушка вырвалась из рук хама, и попыталась отвесить ему оплеуху. Отчего окружающие захохотали еще громче.

Михаил огляделся по сторонам, поставил на землю саквояж, и решительно приблизился к группе солдат. Растолкав их, он одной рукой взял девушку за руку, а другой оттолкнул ее обидчика. Солдат пошатнулся, сделал пьяной походкой пару шагов назад, а затем помутневшим взглядом уставился на незнакомца.

- Прекратить! Немедленно прекратить! Как вы смеете! – попытался призвать к порядку Михаил.

- А это хто еще у нас тут такой?! Ваше благородие?! – с пьяной ухмылкой на лице выговорил, наконец, солдат.

- Что вы у нее взяли? Сумочку? Верните немедленно! – потребовал Московский.

Солдат, явно в поиске поддержки, оглянулся на своих дружков, а затем скорчил на лице кривую гримасу.

- Ой, ой, ой! Видали, братва?! Он тута раскомандоваться собрался! Щас! Испужались мы больно!

- Прекратите паясничать! Солдат вы или шут гороховый? – продолжил напирать Михаил, не сбавляя тон.

Солдат прекратил глупо ухмыляться, а вместо этого прищурил свои пьяные глаза, и слегка расставил в стороны руки.

- Братцы! А это шо еще за элемент тут такой обнаружился? А? А, давайте покажем щас ихнему благородию, хто таперча в армии за главного будет!

Солдаты одобрительно загудели, видимо, готовя свой коллективный ответ. В это время девушка начала дергать своего заступника за руку и шептать ему на ухо.

- Пойдемте, пойдемте отсюда, доктор! Скорее! Они же пьяные! Разве вы не видите?

Возможно, уловив намерения девушки, ее главный обидчик резким движением руки сдернул с плеча соседа ружье.

- А таперча мы ихнему благородию кой чаво вразумим…!

Манерно передернув затвор, солдат направил дуло на Михаила, и очень довольный собой, решил дождаться победоносного разрешения их конфликта.

Проходившие мимо случайные прохожие, услышав характерный звук затвора, тут же ускорили шаг, пытаясь как можно скорее удалиться от опасного места. И лишь один, случайно оказавшийся рядом солдат зрелого возраста, решительно врезался в круг, локтями расталкивая собравшихся.

- А, ну расступись! Расступись, кому сказал! – сердито потребовал он.

Быстрым решительным движением руки он подхватил направленную в Михаила винтовку и направил дуло вверх. Следом раздался выстрел в воздух, и послышались крики, уже разбегающихся в стороны, горожан.

Солдат выдернул винтовку из рук хулигана и сделал несколько быстрых шагов назад.

- А ну, ослабони! Ослабони, я сказал! – с угрозой в голосе громко скомандовал он, - Птенцы желторотые! Пороху еще не нюхали настоящего, а все тудыж, за винтовку хватаются!

- Ты чаво?! Чаво?! Отдай! Это моя! – загнусавил хозяин винтовки, и даже попытался рывком вернуть себе свое оружие.

Однако опытный ветеран умело вывернул винтовку и легким ударом приклада в плечо, уложил солдата на землю. Остальные тут же недовольно загудели, готовые в любой момент затеять драку. На что ветеран отреагировал незамедлительно, резко передернув затвор.

- А, ну цить, я сказал! Голыдьба желтопузая! Цыть сказано вам! Вы чего?! Не видите зенками своими пьяными, али знаков не различаете? Это ж дохтор! Дохтор эта! Ох, не дырявил вас немец-то, там на передовой! То-то и видно! А на мне таких гостинцев ихних, немецких, хоть отбавляй! И если б не такие вот дохтора, то лежать бы нашему брату через одного в могиле!

Ветеран с укоризной оглядел группу солдат, которые немного успокоившись, принялись поднимать товарища с земли.

- А ежели кому гостинца такого не хватает, то с каждым могу поделиться, ежели что! У меня тут на всех хватит, - похлопал солдат ладонью по винтовке, - А, таперча пошли от седа! Вояки! Я вам дохтора в обиду не дам! – пригрозил он кулаком.

Выждав, пока солдаты заметно успокоятся, ветеран передал ближнему от себя солдату ружье, и добавил: «А с оружием не балуйте! Не цацка это вам»!

Солдаты было уже развернулись, чтобы уйти, как в их толпу снова ворвалась девушка, и с криком «А, ну отдай!», выдернула сумочку у своего обидчика из рук.

- Давай, давай! Пошли от седа! – подогнал их снова ветеран, прикрывая собой барышню, а затем обратился уже к Михаилу, - Кудыж вы на рожон-то лезете, ваше благородие, господин дохтор! Али не видите, что пьяные они все, как один. Нынче весь гарнизон пьяный, будь он не ладен! Поскорей бы домой.

- Спасибо, голубчик! Спасибо! – поблагодарил Михаил, пришедшего на выручку солдата.

- Да, что я! Это вам, дохтор, спасибо! Да вы не признали меня, поди? Во время наступления под Луцком! Помните?! Никифоров я.

Ветеран принялся быстро расстегивать гимнастерку, пытаясь очевидно продемонстрировать какое-то ранение.

- Не трудитесь, голубчик, не трудитесь, - тут же остановил его Михаил, - Вы уж простите, но я все равно вряд ли вспомнить сумею.

- А? … Ну, да. Конечно. Нас таких, поди, много через вас прошло, тогда-то?

- Да уж не мало, пожалуй. Только ты не обижайся. Всех не запомнить. Сам понимаешь. На столе операционном мы не на лица, а на раны ваши смотрим. Там ведь каждая минута дорога.

- А то, как же! Я все понимаю. Только вы полегче, впредь-то. Не ровен час, под пьяную лавочку кому подвернетесь, по-настоящему. Ну, бывайте, ваше благородие!

Ветеран отдал на прощание честь, и побрел своей дорогой.

- А вы тоже не из робкого десятка, я вам скажу! – повернулся Михаил к девушке, проводив ветерана ответным приветствием.

- Спасибо вам, доктор! Если бы не вы! – с благодарностью ответила она.

- Ну, что вы! Полноте! Это пустяки. А вот, если я вас об одном одолжении попрошу, не откажете? – слегка улыбнулся спаситель.

- Конечно! Чем только смогу! – тут же, не раздумывая, отозвалась девушка в ответ.

- Мне до госпиталя добраться нужно. Поможете?

- Ой, Конечно, конечно! Пойдемте! Тут не далеко будет, - показывая вперед рукой, увлекла она за собой Михаила.

Все время пока они шли по городским улочкам, им на встречу, то и дело, попадались нетрезвые солдаты, праздношатающиеся, небольшими группами. Многие горожане, завидев их, еще издали, предпочитали перейти на противоположную сторону улицы, чтобы не ввязаться в какой-нибудь ненужный конфликт.

Наконец, поравнявшись с одноэтажным зданием с надписью «Аптека», Михаил остановился.

- Постойте! Что это? – не скрывая своего удивления, обратился он к спутнице.

Дверь в помещение была открыта настежь, а окна выбиты.

Михаил осторожно вошел в аптеку, где обнаружил следы недавнего погрома. На полу среди битого стекла валялись расколотые или откупоренные пузырьки и банки. Стены и пол были густо осыпаны порошками, а полки, местами, повалены на пол.

- Да что ж это такое!? – наконец не выдержал Михаил, осматривая результат варварского бесчинства.

- Они еще вчера все аптеки в городе разграбили, - пояснила девушка, осторожно выглядывая из-за его спины.

- Кажется, понимаю. Спирт искали, – догадался Михаил.

Девушка часто, одобрительно, закачала в ответ головой, и аккуратно потянула доктора к выходу.

Выходя из аптеки, они едва не наткнулись на толпу солдат, которые быстрыми шагами направлялись к продуктовой лавке на противоположной стороне улицы. Видимо заметив вооруженных людей, хозяин успел закрыть входную дверь, куда те принялись стучать сначала кулаками, а затем прикладами винтовок. Чуть позже в небольшую витрину с характерным звоном полетели камни. Остатки стекол и замок двери были грубо добиты прикладами, после чего выделившаяся из толпы небольшая группа ворвалась внутрь.

Михаил уже сделал решительный шаг вперед, но девушка цепко схватила его за руку.

- Стойте! Да, стойте же вы, Дон Кихот, ненормальный!- в сердцах выкрикнула она.

Михаил остановился и с удивлением посмотрел на нее.

- Простите, как вы меня только что назвали?

- Извините, ради бога! Я не хотела вас обидеть. Но идти вам сейчас туда, равносильно самоубийству! Вы что, не понимаете?

- Да, да. Пожалуй, - задумчиво повторил он, - Дон Кихот! Дон Кихот Симбирческий.

- Что вы сказали? – переспросила удивленно спутница.

- Нет, нет. Так. Ничего. Просто один, очень дорогой мне человек меня так раньше часто называл,- пояснил он.

В этот момент из разбитого окна лавки полетели упаковки с каким-то товаром, а из двери, пинком под зад, вылетел хозяин магазина и, потирая причинное место, немного в раскорячку побежал по улице прочь.

- Вот ведь, гнида! – выкрикнул ему вслед, вышедший из магазина довольный собой, и очень возбужденный солдат, - А вчерась божился, что водки у него больше нет!

В руках и под мышками мародер держал несколько бутылок сорокаградусной, что вызвало в толпе бурю восторга.

- Братва!- послышался в толпе чей-то крик, - Тут неподалеку еще и кондитерская лавка есть! Я знаю! Там ликер должон быть! Это пойло такое буржуйское. Они им торты мажуть! Айда туда!

Восприняв на ура очередной призыв, толпа без раздумья, с криками бросилась за своим новым лидером.

- Пойдемте! Ну, пойдемте же! – потянула за рукав Михаила девушка, опасаясь, что ее спаситель ринется следом за толпой мародеров, - Тут уже совсем рядом.

Госпиталь, действительно, оказался недалеко, и вскоре Михаил оказался на месте. Он с благодарностью распрощался со своей провожатой, в суете событий, даже забыв спросить ее имя.

Дверь центрального входа оказалась запертой изнутри, и Михаилу пришлось обойти здание вокруг, после чего он попал во двор, где увидел разбитые подводы. В самих повозках и вокруг них, так же как и в разграбленной аптеке, валялись расколотые склянки и разорванные пакеты с порошками.

О том, что обоз был так же разграблен бесчинствующими солдатами, Михаил узнал от начальника госпиталя, к которому явился с предписанием.

- Что ж, очень рад, - поприветствовал его начальник, который сразу обратил внимание на два ордена, украшавших китель молодого врача.

Скромный по натуре, немного стесняясь, Михаил хотел что-то пояснить в ответ, но начальник мягко перебил его.

- Вижу, вижу. За вас награды ваши сами говорят. Мне сейчас опытных врачей ой, как не хватает. К тому же с боевым опытом. Что в городе творится, уже видели?

- Да, - утвердительно кивнул головой Михаил, - Они на моих глазах только что продуктовую лавку разгромили. Тут за углом. И аптеку тоже, но очевидно раньше.

- Что твориться, что творится! – дважды повторил начальник, - Подводы во дворе, разумеется, тоже видели? С них-то все и началось, между прочим. Они, мерзавцы, сначала обоз больничный разграбили. Им кто-то из наших санитаров, как я подозреваю, подсказал, что там спирта много подвезли. Они выпили его весь, а потом, когда им показалось мало, взялись за аптеки. Негодяи! Ну, взяли бы спирт, наконец, и черт с ним! Хотя, дезинфицировать теперь тоже практически нечем. Зачем же медикаменты было трогать? Варвары! Разгромили все!

Начальник отвернулся, и с негодованием посмотрел в окно.

- Однако у нас с вами выбора нет. Людей нужно лечить в любом случае. А сейчас пойдемте! Я вас представлю персоналу. Если с дороги не очень устали, то можете приступать сразу. Работы много. Чемоданчик можете пока у меня оставить. На ночь остановитесь пока в ординаторской. Я распоряжусь, чтобы все подготовили там для вас. Пойдемте, - позвал он за собой, направляясь к выходу из кабинета, - А вечером, милости прошу, ко мне домой на ужин. Вам объяснят, где это. Тут совсем рядом.

Уже далеко за полдень в компании молодого, очень дружелюбного ординатора, с которым он успел завести почти товарищеские отношения, Михаил вышел на улицу, чтобы немного подышать свежим воздухом и осмотреться. Где-то неподалеку, с нарастанием, слышались возбужденные крики толпы.

- Похоже, снова, грабить принялись, - предположил Михаил.

Его новый товарищ тоже хотел что-то добавить в ответ, но его перебил страшный грохот, похожий на звук от падения каких-то очень больших и емких предметов. Затем шум толпы многократно усилился, и вскоре под откос улицы потекли ручьи. Воздух быстро наполнился запахом спирта.

- Что это? – переглянулись врачи.

- По-моему, это спирт! – удивленно констатировал ординатор, - Черт возьми! Ничего не понимаю! Просто конец света какой-то!

Вскоре, вслед за бегущими ручьями, на улице появилась ревущая толпа солдат. Двигаясь вдогонку с котелками и фляжками, они на ходу пытались набирать прямо с земли растекающуюся жидкость.

Среди пробегающих мимо перепуганных горожан им удалось ненадолго остановить одного мужчину.

- Постойте, милейший! – окрикнул его Михаил, - Что там произошло? В чем дело?

- Комендант города, говорят, чтобы пьянство остановить приказал все цистерны на спирт заводе опрокинуть! Они уже до завода добрались, черти! Если комендант с господами офицерами убежать не успели, то они их порешат! Ей, богу порешат! – впопыхах пояснил незнакомец, и в ужасе побежал дальше.

Михаил, было, сделал шаг в сторону, предполагаемого спирт завода, но ординатор решительно его остановил.

- Не валяйте дурака, Михаил! Тут вам не фронт! Самим нужно поскорее ноги уносить, пока они нас с вами, чего доброго, не порешили. Идемте быстрее! Сюда во двор, - потянул его за собой молодой коллега, в то время как потоки дармового спирта и грохот алюминиевой тары продолжали только нарастать у них за спиной.

Вечером, в сопровождении своего нового товарища, Михаил прибыл в дом начальника госпиталя на ужин, где был, не мало, удивлен неожиданной встрече. В дверях парадного входа, их встретила та самая отважная незнакомка, оказавшаяся, дочерью хозяина дома.

- Вот так сюрприз! – воскликнул Михаил, - Так вы…?

- Добрый вечер! – поприветствовала его в ответ, с улыбкой, недавняя спутница, - Катя, - представилась она, и сделала легкий реверанс.

- Так вот почему вы так быстро разобрались, в отличие от солдат в том, что я доктор, - догадался, наконец, Михаил.

Вскоре врачи собрались за столом в зале при свете свечей.

Оказалось, что у начальника госпиталя была большая семья, где Катя была одной из средних сестер. Девушка была очень подвижна и темпераментна. Она прекрасно играла на фоно, и имела очень неплохие вокальные данные. Весь вечер Михаил ловил на себе взгляд ее быстрых карих глаз. И он легко мог бы увлечься этой стройной молоденькой красавицей, если бы не Лидия. Единственная и неповторимая, лишившая всех красоток мира даже малейшего шанса на победу над собственным мужем.

В какой-то момент хозяин дома предложил тост за нового коллегу, и при этом добавил.

- У Михаила Андреевича, не смотря на возраст, за спиной уже богатый опыт полевой хирургии, между прочим! Поэтому, как обычно, обращаюсь ко всем с призывом, господа. Всячески делиться друг с другом своим оружием! Ибо наш с вами опыт – это и есть наше оружие. Chirurgus curat manu armata - Хирург лечит вооруженной рукой! Так выпьем же за наши вооруженные скальпелем руки!

И едва они успели осушить бокалы, как послышался настойчивый стук в дверь. Вскоре в комнату вернулась жена начальника, выходившая навстречу нежданным посетителям.

- Это вестовой, - сообщила она.

- Пускай, пускай. Пусть заходит, - ответил начальник госпиталя, после чего в комнате появился растерянный фельдфебель.

- Что случилось, голубчик? – обратился к нему начальник, вставая из-за стола.

- Беда! – переводя дыхание начал фельдфебель, - Беда, господин начальник! В госпитале такое!

- Да, что же случилось, наконец? Говорите толком! – уже с волнением потребовал хозяин дома.

- В госпитале мор пошел! – наконец сообщил вестовой и застыл с выпученными глазами.

- Какой еще мор? Ты часом не бредишь, голубчик? Докладывай по порядку.

- Кто-то спирт в госпиталь принес. Тот самый, с улицы. Солдаты напились, разумеется. А часа полтора тому назад помирать начали друг за другом.

- Черт бы их подрал! Да, прекратится это когда-нибудь или нет?! – хлопнул с досадой по своему колену начальник госпиталя, - Не думаю, что там все так серьезно, но кому-то нужно все же идти в госпиталь.

Снова, не дожидаясь приказа, первым из-за стола встал Михаил.

- Разрешите! Мне все равно ночевать в ординаторскую идти.

Начальник резко обернулся в сторону Михаила, и внимательно посмотрел на него.

- А не боитесь? – поинтересовался он, - Ведь там, на улицах…. Хотя…. Не пристало русскому офицеру пьяного солдата бояться! Ступайте! У вас личное оружие при себе?

- Да, разумеется, - подтвердил Михаил, - У меня револьвер.

- Хорошо. Но только в крайнем случае! Сами понимаете. Постарайтесь дойти незаметно, - по-отечески заботливо, напомнил начальник госпиталя.

- Не извольте беспокоиться, господин начальник! – включился в разговор фельдфебель, - На улице ни души. А если и есть кто, то только пьяные валяются. Да у меня и винтовка к тому же есть!

- Нет, нет! Только в крайнем случае! – повторил начальник, а его жена перекрестила уходящих на прощание, приговаривая «Храни вас бог!»

Обратная дорога оказалась действительно спокойной. Пробираясь по темным городским улочкам, они действительно натыкались лишь на пьяных, что валялись на холодной земле, да выскакивающих прямо под ноги обнаглевших котов. Зато картина, которую Михаил застал уже в коридорах госпиталя, действительно поразила его воображение.

Многие больные, покинув свои палаты, лежали прямо на полу в собственных рвотных массах, и корчились от болей в кишечнике.

Почти все они глухо стонали, а некоторые, действительно, не подавали признаков жизни.

Михаил бросился в ординаторскую, где тут же наткнулся на труп фельдшера, который лежал на спине посреди комнаты с широко раскрытыми глазами. Его открытый рот был так же наполнен сгустками рвотной массы.

- Да, что ж это такое! – воскликнул Михаил, обескураженный увиденной картиной, - Чем же они налакаться-то так смогли?!

- Я слышал. Там на заводе еще бочка с сивушным маслом была, - послышался за спиной голос фельдфебеля, - Так ее, говорят, тоже вместе с остальными опрокинули, - добавил он.

- Так что ж ты сразу-то не сказал! – резко обернулся на голос Михаил.

Надев халат и резиновые перчатки, Михаил почти вбежал в ближайшую палату. Там одинокий санитар метался между кроватями больных.

- У, шайтан! – взволнованно приговаривал он с татарским акцентом, - Зачем дрянь такой пить надо было! Я же вам говорить, я же говорить!

Санитар, услышав приближающиеся шаги, поднял голову, и с надеждой уставился на Михаила. Его левый глаз был ярко очерчен пурпуром свежего кровоподтека.

- Я же говорить им, не пей это! Ай, шайтан какой! А они драться начинай! – пояснил он.

- Все ясно, - уверенно подтвердил Михаил, - Еще из персонала кто-нибудь в госпитале есть?

- Не знаю, - развел руками санитар, - С этими, что делать не знаю! Вон те двое, только что померли! – показал он в угол палаты.

Быстро оценив обстановку, Михаил обежал госпиталь, и нашел двух фельдшеров, а затем собрал всех работоспособных санитаров и даже больных.

- Быстро хлорид кальция сюда! Весь, который есть, и воды! Много воды! – скомандовал он, и начал показывать, как проводить экстренное промывание желудка.

- Ага! Так вот вы где? – послышался с одышкой голос ординатора, - А я к вам на подмогу, так сказать! – добавил он и, взяв с собой группу помощников, побежал на верхний этаж.

Борьба за жизнь отравленных сивушным маслом солдат, длилась всю ночь. Спасти всех, конечно, не удалось, но жизнь многих отстоять все же получилось.

К утру морг и коридоры подвала были заполнены трупами. А пациенты, оставшиеся в живых, бледные и истощенные после обильных промываний, скрючившись, лежали в грязных постелях.

Смертельно уставшие врачи, наконец, собрались в кабинете начальника госпиталя, чтобы обсудить план дальнейших мероприятий. В этот момент раздался стук в дверь, и на пороге появился комендант города.

- Честь имею, господа! – поприветствовал он, - Сидите, сидите, - попросил он не вставать присутствующих, - Умерших много? Хотя, какая теперь разница! Черт! Как же все это омерзительно! Ведь думали, как лучше сделать, когда емкости эти проклятые переворачивали! А вышло…, - покачал он с досадой головой, а затем кивнул в сторону окна, - Пожалте! Уже рассвело. Скоро эта толпа проснется и ринется похмеляться. Я боюсь, что они за горожан возьмутся. Где им еще пойло-то теперь найти? Только в домах у местных жителей. Вот ведь, дрянь какая! Черт их побери!

Кто-то из врачей любезно предложил ему стул, на который комендант скорее рухнул, чем сел. Он снял с головы фуражку, и носовым платком принялся вытирать ее изнутри.

- Голова раскалывается! Дайте, бога ради, какой-нибудь порошок! А то я сам, пожалуй, до вечера не доживу, - попросил он, очевидно страдая от смертельной усталости.

Выпив порошок от головной боли, комендант бессильно откинулся на спинку стула.

- Ума не приложу! Ума не приложу, что делать! – повторил он, растирая виски руками, - Как, черт возьми, остановить этот бардак?! У меня же сейчас даже взвода надежного не осталось!

- Вы позволите? – отозвался Михаил, - У меня предположение тут одно возникло. Если позволите…?

- Извольте, - согласился комендант, - Я сейчас за соломинку готов цепляться. Что у вас за предположение?

- Точнее даже не предположение, а скорее наблюдение, - начал Михаил, - Дело в том, что среди отравившихся я не видел солдат татарской национальности. Мне кажется это не простое совпадение. Дело в том, что…

- Так, так, так, - быстро оживился комендант, - Татары водку не пьют! Ну, если не все, то большинство… Так, так, так…. А это мысль! - начал он соображать на ходу, - Стало быть, можно сформировать хотя бы отряд! Сколько у нас в гарнизоне служащих татар? Двух офицеров знаю лично. Так. Кажется, несколько фельдфебелей тоже есть. А что?! Стоит попробовать!

Комендант, словно забыв о головной боли, быстро встал со стула и, попрощавшись на ходу, спешно покинул кабинет.

Уже к обеду была заново сформирована почти целая татарская рота, которая с оружием двинулась по городским улицам, задерживая и арестовывая пьяных дебоширов. В течение дня, кое-где еще слышались одиночные выстрелы, но к вечеру, без особых происшествий пьяный бунт был, наконец, подавлен.

Последним воспоминанием о службе в, уже окончательно разложившейся армии, стало для Михаила посещение казанского кремля, куда он в конце зимы семнадцатого года был направлен для освидетельствования солдат, расположившейся там части.

Большевистский переворот практически полностью дезорганизовал некогда могущественную армию российской империи, превратив ее в разрозненные, слабоуправляемые вооруженные подразделения.

Беспорядок царил во всем. В плохо убранных казармах стоял зловонный смрад, который заползал сюда из переполненных, забитых фекалиями туалетов. Вместо того чтобы прочистить канализацию, солдаты испражнялись прямо из окон второго этажа. В результате к концу зимы соответственно каждому помещению во дворе выросли ледяные столбы почти под самые окна.

Михаил Туруновский,

писатель, драматург

(г. Брест)