Посвящается Владимиру Панченко

 Вот уже которую неделю лето попирало осень прозрачными и теплыми днями. Свежее дыхание сентября подернуло кроны лип и вязов золотом. Солнечные лучи, цепляясь за крышу, косо соскальзывали во двор, заполняя его слепящим светом. В желтеющих кронах лип и вязов хлопотали птицы, принуждая чахлые листья срываться.

 Худощавый мужчина с дорожной сумкой вышел из дома со светлолицей девушкой в светлом плаще. Миндальным разрезом глаз и круглым подбородком она напоминала своего спутника и несла его мольберт.

 Отец оглянулся на окна пятого этажа. Все эти годы из их трехкомнатной квартиры его провожали жена и теща. Они на мгновение появились в окне.

 Для Светланы Даниловны признанный график и преподаватель художественного училища был таким же очаровательным, как и двадцать шесть лет назад, несмотря на то, что на узком лице его уже дрябли щеки. Вот и сейчас она привычно провожала мужа в поездку с группой студентов по «золотому кольцу».

 В их семье, благодаря мудрой и отходчивой теще, царило согласие. Вера Спиридоновна с самого начала, когда дочь с Юрой училась в художественном, почувствовала, что та именно с ним обретет счастье. И она уже тогда обращалась с ним как с равным. А потом она долго сидела дома из-за внучки Василисы. Но как только та поступила на филологический, Вера Спиридоновна пошла в две школы, где требовался учитель музыки.

 Бабушке, как и зятю, нравился студент Иван, которого она опекала словно родного. Этого коренастого темно-русого парня к Юрию Кирилловичу в училище направил один однокашник. И тот впустил его и в свой дом и в мастерскую, что располагалась на заднем дворе училища. Тогда, четыре года назад, ни мать, ни бабушка не страшились за сердце Василисы; с шестого класса ее оберегал другой парень - статный и большеглазый Кузьма.

 А тот приглядывался к девушке. Сначала она немного вытянулась и казалась узкой. Но скоро острые плечи округлились. Мягкие черты лица, невысокая переносица. Очаровывал Кузьму и выпуклый, высокий лоб, поприкрытый каштановой челкой. Да еще терпеливый нрав и живость ума! И он боготворил девушку! А та отвечала ему серьезным чувством… Но сразу после школы он поступил в морское училище.

 На днях отец вдруг сообщил Василисе, что случайно столкнулся с ее бывшей одноклассницей, которая стала получать письма от Кузьмы. После этого разговора ключи от почтового перестали исчезать с телефонного столика в коридоре.

 Итак, сегодня хозяин впервые уезжал неохотно, потому что не увидится с давним другом Денисом Радченко. Тот целый месяц им звонил, договаривался о приезде. По вечерам, когда бабушка в своей комнате что-то шила, слушая радио, мать с отцом в гостиной рассказывали дочке разные истории с этим Денисом, случавшиеся в городах, куда они приезжали с выставками.

 И вот сегодня, после обеда, когда дочь поехала провожать отца, Светлана Даниловна пришла в комнату к матери и присела на постель.

 - Мама, послезавтра приезжает Денис. На десять дней вырвался. А Ксеню с работы не отпустили.

 - Вы с Юрой преобразили Радченко в какого-то средневекового Рыцаря! - сердито отвечала Вера Спиридоновна. - ...Да... да... память имеет свойство идеализировать. Но девке-то всю душу смутили! А ваш Радченко уже три дня как здесь. Давеча Дарья звонила, рассказывала, как долго винился перед ней. Десять лет по России странствует, журналы иллюстрирует, а к матери завернуть, сыновей привезти показать, некогда. И у нас тринадцать лет не был...

 - Знаешь, мама, он Василисе большую кошку привез... Она для него все еще ребенок, - как-то оправдываясь, поведала дочь.

 - Ты вот что, Ваню тоже пригласи, - отходчиво уже посоветовала мать.

• Но Василиса его как-то сторонится, - заметила дочь, - мне тоже не нравиться, что она не замечает его преданности...

 Вечером пришел парень лет двадцати трех. При Василисе он немного сутулился и в сухом жилистом лице появлялось что-то кроткое. А нынче во впалых глазах еще стояла тревога: Василиса была рассеянна и непривычно молчалива.

 Ваня помог Вере Спиридоновне по дому, а потом она долго с ним беседовала. Их голоса сочились сквозь фанерную дверь в комнату девушки. А тут от книг и словарей уводило волнительное предвкушение скорой, романтически окрашенной встречи, и она не заметила уныния в пытливых глазах Ивана.    

 Наконец, он ушел. Она осознала это спустя некоторое время - в столовой родные жестко выясняли причину равнодушия «девочки» к друзьям. Василиса, слушая, задыхалась от досады на самоуверенных парней. Ее до ярости раздражало настырное, как ей казалось, ухаживанье, бахвальство. Как родные не понимали, что ее надежда, вера, связанные Кузьмой когда-то - разбиты! Оттого и ярилась… В темноте она легла на постель и заплакала. Что - Ваня? Ваня для нее просто друг. А сейчас ей хочется встретить кого-то мудрого, сильного и спокойного, чтобы мог утешить ее как ребенка. И она заплакала пуще...

 И вдруг сквозь рыдание Василиса в темноте услышала тихий, певучий баритон: «Шш-шш не горюй»... Вздрогнув и вскочив, она настороженно обшарила взглядом комнату.

 Свет со двора неравномерно высвечивал цветочный орнамент обоев, лакированный шифоньер с наваленными, раздутыми коробками, тумбочку с несколькими ящиками и застекленной срединой, заполненной тетрадями и папками, зеркало над ней. Резанул глаза блеск на металлических заклепках радиолы, задев этим острием утихшую боль. И Василиса мгновенно отвернулась и вновь упала ничком в подушки... Ее лицо горело, вокруг глаз ощущалась неприятная припухлость.

 Вскоре ей захотелось опять осмотреться. Она приподнялась - все было как прежде. Лишь окно, отражающееся в зеркале, было заштриховано дождем.

 Над городом целый день висели грозовые, кудлатые тучи, временами сходившие на землю мелким дождем, сносимым ветром, метавшим кроны деревьев.

 Василиса с Иваном возвращались домой с полными сумками. Он, стараясь развлечь ее, рассказывал что-то веселое, но часто сбивался, видя тоску в синих, еще недавно задорных глазах. Вдруг, сбоку в густых кустах что-то зашуршало. Василисе показалась, что это чьи-то шаги.

 - Там кто-то прячется, - заволновалась девушка.

• Не бойся – нет никого. Да и был бы кто? Защищать тебя - самое благородное дело на земле, - Иван ласково смотрел на Василису.

 Девушка, склонив к плечу голову, насмешливо взглянула на спутника. И у того желваки стали напрягаться, щеки втянулись еще, а на губах повисла извинительно-обиженная улыбка.

 И вдруг возле них затрещали сучья. Василиса отскочила в сторону и мотнула головой, отчего коса ослабла и волосы полукругом прикрыли шею и уши. И она, вспомнив, что их с продуктами ждет бабушка, припустила вдоль мокрой дороги.

 Иван остановил ее за зонтик, но не смел вымолвить ни слова. Василиса увидела светлый, молящий взгляд. И в эти секунды разнеслись мощные раскаты грома и заставили их поспешить.

 Дома она помогала убираться, готовить, а Ване, властно, как младшему брату, повязала фартук. Но сама была молчалива. А вскоре мать заперлась с дочкой в ванной, где можно было спокойно пошептаться;

 - Ты тогда еще в сад не ходила, когда мы поехали в Москву.

• Ма, я с ним, значит, знакома?
• Он любил с тобой нянчиться. Тебе было четыре года, когда мы тебя во Владимир брали. Поселились мы в смежных номерах. Денис с тобой остался, когда мы готовили выставку. - Светлана Даниловна пудрилась перед зеркалом с горящим светильником, фактурой будто из мельчайших крошек хрусталя, связанных чем-то тягучим.

 Василиса слушала мать, присев на ребро ванны. А затем взялась расчесывала густые, каштановые волосы. Из зазеркалья на нее смотрело напряженно-испуганное лицо с огромными синими глазами. Жесткие брови удивленно приподнимались, когда мать рассказала, что Денис замечательный пианист. И она развернулась лицом к матери. Сколотые на затылке боковые пряди не позволяли остальным волосам лезть вперед. Василиса разминала пальцы - от волнения они слегка немели.

 Дребезжащий звонок всполошил весь дом. Девушка вытянула гибкую шею и настороженно прислушалась.

• Кто? – нервно спросила у возвратившийся матери.
• Олег с Мариной. Отдохни, Мышонок.

 Она ушла в свою комнату, затворила дверь. И тут вдруг услыхала приближающиеся шаги. Затем осторожно постучали.

 - Да, - громко сказала Василиса, изумляясь своему ставшему каким-то чужим голосу.

 В щель просунулась голова Ивана. На лице - легкая растерянность. Затем он вошел, присел перед нею на корточки:

 - Я тебе помешал?

• Если хочешь, побудь здесь, - кротко попросила Василиса, отходя к окну.

Иван робко потянулся было за ней, но близко не подступил.

 - Знаешь, дядя Олег нашел для меня столярку, где по заказу мебель делают под старину, - и не дождавшись ответа, переменил тему. – Может музыку поставить? Твои любимые ноктюрны?

 И вот наконец ей представили высокого, немного полноватого мужчину, с темно-карими, вдумчивыми глазами. Круглое лицо было бугристым, словно в разных местах оно отекло, мягкие ложбинки очерчивали щеки. Над мясистым лбом приподнимались волнистые, светло-русые волосы...

 - А я думал - ты девочка, - Денис неотрывно рассматривал Василису смущенно и вместе восторженно. Бережно взял ее тонкую руку за узкое запястье: - Она музыкальная, – заметил он, любуясь длинными пальцами.

 - Меня бабушка выучила игре на пианино, - Василиса чувствовала крепость его ладони, - домашняя школа...

 Денис все смотрел на нее добрыми глазами, и она тоже, наконец, решилась взглянуть на него прямо. И вдруг заметила тень непоправимой тоски. Но она мгновенно потонула в улыбке. Денис, чуть покраснев, осторожно прижал к своей груди ее ледяные ладони:

• Ваша бабушка – лучший учитель в мире, - и галантно поцеловал ей руку.

В ее синих глазах блеснула радость, а его мягкий баритон ласкал сердце.

• Я не садился за инструмент больше месяца. Если вы согласитесь поправлять мои погрешности, я осмелюсь для вас сыграть...
• Конечно! – простодушно обрадовалась Василиса.

 Затем они посидели в столовой за общим столом. Она с девичьим озорством слушала рассказы дяди Олега. Тот умудрялся знакомые истории рассказывать занимательно, находя изюминку в простых вещах.

 Потом разговор коснулся детей. Супруга Олега Артуровича, статная дама с гордо поднятой головой и очень пышными, аккуратно уложенными волосами, иронически жаловалась на мужа: вместо того, чтобы следить за их игрой на скрипке, тот или свои лекции составлял, или занимается, чем попало!

 А следом, непонятно как, она с Денисом очутились в бабушкиной комнате. В окно виднелась ночная вселенная. От золотистого света торшера в комнате разливался почти осязаемый покой.

 - Да, когда-то я тут часто ночевал, - Денис с грустью оглядел прямоугольную комнату.

• И мне тут так нравится, - призналась Василиса, прислонившись к закрытой двери. - Когда хочется поразмышлять или побыть одной, прячусь здесь. Засветишь его, - кивнула она на торшер, - и мечтаешь под собственный аккомпанемент, - в комнате стояло старое пианино.

 - А мне всегда играла мама, - Денис придвинул к инструменту второй стул, - она мне сказки рассказывала под музыку, - он попутно приноравливался к клавиатуре.

 Василиса, притихшая, присела рядом, слушая рассказ про знакомство с Верой Спиридоновной. Многие слова от девушки ускользали, потому что ее охватывал какой-то странный восторг: каждое ласковое слово отзывалось в душе чудесным отзвуком и заглушал все. Это пугало и пленяло Василису.

 А потом Денис уважительно вспоминал об отце – человеке военном, с которым они кочевали по всей стране.

 - Помню, где-нибудь мама усадит меня на облупленную табуретку за пианино, а мне кажется - меня подвели к строптивому чудищу, и оно хочет меня поглотить. Да, а под пальцами мамы звучали даже самые раздолбанные пианино, - и он улыбнулся, осторожно наигрывая Шумана.

 Вдруг он замедлил игру и обратил грустный взгляд на девушку:

 - Последнее время мне так хочется уйти от суеты, предаться тем чистым грезам за инструментом, как в юности! Да сыновья до ночи сотрясают дом металлической гагафонией.

 - У тебя два сына?.. - с восхищением переспросила Василиса.

 - Мужчины, - с иронией протянул собеседник, осторожно поднимая и усаживая барышню на соседний стул. - Старший кончил в том году архитектурный. А младший, - вздохнул Денис, и на мгновение помрачнел, - Прохор, рвется в телохранители... Его ничего кроме этого не привлекает. За это много платят.

 - Прости... - почти беззвучно сказала она, досадуя на свой вопрос. Опустила глаза.

 - Нет-нет... смотри на меня, - в полголоса попросил он, осторожно беря ее за руку: - Я хотел иметь дочку, растить ее как цветок. Когда ты появилась у Светы и Юры, у меня перехватывало дыхание...

 - Разве сыновья не лучше девчонок? - как можно утешительней произнесла она.

Денис горько усмехнулся и бережно коснулся кончиками пальцев ее щеки.

И вдруг для Василисы все внешние звуки канули в бездну. Она почувствовала, как сердце сладостно сжалось.

- Я все эти годы стремился к вам. И сегодня что-то важное для себя обрел, - и спросив: Можно, я для тебя поиграю? - не сводя с нее взгляда, бережно заиграл Шуберта…

 Несколько дней Василиса хранила в сердце часы того вечера вопреки головокружительной студенческой жизни. А по ночам она памятью возвращалась к тому знакомству. Особенно припоминалось, как за столом перед его тихим взглядом прошла дрожь.

 А в то же время за ней очень ухаживал Ваня. Все это замечали. И еще замечали в глазах его гнетущую тоску. По тому, наверно, бабушка стала его особо зазывать почаевничать на кухню. А внучка в то время прокрадывалась в бабушкину комнату и в полумраке торшера ей зримо представлялся Денис. Василисе казалось, что в тот вечер вместе с ними играл весь мир; крыши домов с антеннами; порывистый ветер с сорванной листвой; качающиеся на проводах сонные птицы, и даже ночные звезды, раздиравшие в клочья толстые облака, мерцали в окне ее комнаты, посылая ей которую ночь дивные сны...

 Однажды вечером осторожный стук в ее дверь оторвал девушку от книг. А следом Василиса оцепенела, смутно узнавая в тусклом свете настольной лампы дорогие черты.

 - Вчера я вернулся из Ижевска и собирался тебе позвонить, - затворяя за собой дверь, оповестил гость.

 Девушка положила шариковую ручку в учебник и, стараясь скрыть свою радость, как-то поджала губы. Но сбивчивое дыхание выдавало ее волнение.

- Знаешь, пианино c того раза для меня – диковинное доброе существо. Оно рассказывает про тебя дивные истории… - попробовала пошутить Василиса.

- ...про нас...- шепотом поправил Денис. И девушка дрогнула, отвела глаза.

- А ну-ка, чем моя барышня занимается? – он заглянул в учебники. - Английский и немецкий! - обрадовался Денис. - Ты удивишься, но тот и другой я знаю в совершенстве! Еще в институте мы любили над преподавателем подшутить - говорили на смешенном русско-англо- немецком языке, - и он подсел рядом с ней на пуф. – А ну-ка, покажи мне твои тексты.

 И они взялись дружно разбирать текст с техническими трудными терминами. Василиса лишь изумлялась его знаниями, глядела больше на него, чем в книгу.

 И вдруг против ее воли в душе проснулся образ Кузьмы. Они тоже когда-то вместе занимались. Сердце заныло, и она побледнела.

- Что мою девочку угнетает? – заметил мгновенно Денис.

На него как-то испуганно смотрели синие глаза.

- Я догадываюсь. Я о тебе много знаю от твоей мамы. Можешь меня не стесняться.

Василиса стыдливо потупилась. А он нежно приобнял ее за плечи и головкой привлек к своей груди. Ворсинки его кофты защекотал щеку. Ей сделалось покойно от его теплого голоса. Он как бы срезал те «сучки», о которые она каждодневно ранилась...

 Наконец, все тексты были прочитаны и переведены. И тогда Денис пригласил ее к инструменту.

 Они шли к пианино, и в полумраке коридора ее донимал страх; как бы кто из домашних не перехватил его. И непроизвольно ловила пальцами, как маленькая, край его кофты.

 Наконец они - в комнате бабушки. Денис окинул ее тихим взглядом:

• Накануне приезда мне снился твой дом. Будто накатило наводнение и, волны накрывали твою комнату... Ты отчаянно билась... Да, это походило на мучение, - он зажег бра. – Впрочем, лучше слов услуги вот этого инструмента. Его голос не осквернен фальшью, - и он устроился на стуле. А Василиса села к нему вполоборота. Сердце ее то замирало, то усилено колотилось – как и в прежний раз комнату заполняли ноктюрны Шуберта...

Потом она сама села к инструменту. Клавиши расплывались перед ее взором, а пальцы сами играли Баха. Она играла, не подымая взгляд на Дениса.

И вот стены вобрали последние звуки мелодии, Василиса заметила какую-то удрученность в его лице.

- Тебя что-то мучает? Эта музыка пробуждает грусть.

 Он мягко улыбнулся:

 - Просто я подумал, без вашей семьи моя жизнь волочилась бы совсем без радости. Понимаешь, я много забочусь о других, о ком-то. А маме, любимым людям слать письма, увидеться - некогда…

 Пришла пора расставаться. Денис, уже из прихожей, позвал внезапно бабушку:

 - Вера Спиридоновна? Вы сможете три дня управляться с домашними делами одна? Хочу девочек на три дня в Петербург свозить, – и задорно поглядел на Василису.

 Василиса же прислонилась к стенке – легкий дурман кружил ей голову.

 Бабушка согласилась не очень охотно.

 А вечером было объяснение Веры Спиридоновны с дочкой.

 - Да, мама. Я говорила Денису об одиночестве девочки. Ведь он – наш самый близкий друг уже четверть века, - Светлана Даниловна как-то раздраженно шипела. Впрочем, шипела оттого, чтобы Василиса ненароком не услыхала.

 - Неужели ты не видишь, что с ребенком происходит! – грозно посмотрела бабушка поверх очков: - Она пленилась человеком, которому будет пятьдесят три! Ты смотри там за ней, - сухо постучала она указательным пальцам по столешнице.

- Ну что ты, мама. Они с Ксеней всей жизнью связаны.

На эти слова Вера Спиридоновна укоризненно покачала головой и как-то безнадежно махнула рукой.

 - Зря ты, мама, так. Пойми, но только Денис может выбить из нее тоску по Кузьме.

 Наконец заскрипел, закачался долгожданный поезд. В черном зеркале окна поплыли столбовые фонари...

 Василиса не успела осмотреться, но возникло чувство неуютности, «незавершенности» купе. Оглядевшись, она поняла - двухместное.

 Пришла стриженная проводница за билетами. Облокотившись о косяк, она с затаенным любопытством поглядывала на пассажиров.

 - Какая у вас племянница, - польстила явно симпатичному ей Денису, достающему из портмоне билеты.

 Василиса потупилась. Потом Дениса выставили за дверь, чтобы переодеться в халаты.

 Когда он вернулся, девушка встретила его сонно-ласковым взглядом. Он в ответ улыбнулся. И пока рассказывал о чем-то забавном, Василиса успела прилечь руками и головой на стол и куда-то поплыла.

 Потом подрагивающие руки приподняли девушку. Она почувствовала угол ворота, теплое горло... И уже головкой на подушке, разлепив веки, Василиса увидела над собой его сосредоточенное лицо, прямой нос с натянутыми к щекам жилками и темно-карие глаза со светлым ободком.

 - А как же ты будешь спать? – спросила полусонно.

 В ответ Денис бросил необычно ласковый взгляд на изножие полки девушки:

 - Надеюсь, барышня позволит приютиться мне у ее ног?

 И вскоре все купе поплыло в ночной тишине, унося каждого к пределам сокровенных желаний.

 Раннее утро окутывало Московский вокзал туманом.

 Денис под руку вывел девушку на площадь Восстания. А та от смущения тупила глаза – часто во взглядах прохожих встречалось то любопытство, то насмешка.

- Не придавай им значения, - шепнул Денис, губами задев ее волосы. - Главное, в купе мне было так покойно.

 - Правда?.. - спутница, запрокинув голову, посмотрела на него васильковыми глазами. - А сны ты видел?

 - Видел. И все - волшебные.

 Они вышли на автостоянку. Пока встречающий их шофер укладывал в «Волгу» сумки, Василиса оглядывала строгое, камнем одетое, пространство.

- Ты мне даришь город, о котором я так давно мечтала, - вырвалось у нее.

- А для меня главное - видеть твои счастливые глаза, - шепнул он.

Наконец их окликнула Светлана Даниловна, уже успевшая устроиться на переднем сидении.

Авто ехало по проспектам, улицам, где дома как бы теснили друг друга. Модные магазины со светящимися витринами в их строгих ордерах казались ненужными.

 Светлана Даниловна, оказалось, была знакома с плешивым шофером, и всю дорогу они делились новостями об общих знакомых.

 Наконец они оказались у Черной речки. Вошли в гостиницу, где им был заказан просторный номер-люкс. На его пороге Светлана Даниловна, выгнув спину и вся как-то сразу подтянувшись, поворотилась к дочке:

- А сейчас, Мышонок, ты прикоснешься к нашей молодости.

 В номере высокие окна были завешены белоснежным тюлем, и от этого все здесь казалось светлее. Плотные гардины, собранные гармошкой, отделяли гостиную от алькова.

 Денис по телефону заказывал завтрак и с отеческой гордостью наблюдал за девушкой.

 Перед завтраком женщины успели сходить в душ и ополоснуться. А вернувшись из ванной, Василиса увидела, что Денис, полулежа на диване, тихо беседует с «помощником». Она с удивлением заметила – он в этом городе стал выглядеть отчего-то моложе, бодрее.

 А после они пили чай. Телефонные разговоры Светланы Даниловны со старыми подругами не мешали Денису рассказывать о Петербурге, а Василисе слушать. Они тщательно составляли маршрут своей первой прогулки.

 Шофер высадил их возле набережной. Светлана Даниловна поехала дальше, на встречу с подругой, а они подошли к парапету.

 - Слышишь, как она плещет? – почему-то шепнул Денис, глядя на свинцовые волны, бьющие о склизкий гранит. – Я нигде больше такого плеска не слышал, - и он загадочно улыбнулся девушке.

 А потом они гуляли на каналах, переходили горбатые мостики. Рассказы Дениса заполняли узкие, сплошь из камня – без единого деревца, улочки.

Они подошли к невысокому, тепло-желтого цвета дому.

Прервав разговор, Денис повернул ее за плечи:

- Видишь те окна? - указал он глазами.

- Квартира Пушкина? - благоговейно-робко cпросила девушка.

Он согласно прикрыл веки.

- Давай, постой тут немножко.

И они стоял молча до тех пор, пока не подошла группа подростков с молодой подвижной учительницей.

Далее они шагали по широким проспектам. Денис тихо-вдохновенно читал стихи, и Василисе казалось: они вот-вот сейчас взлетят.

И снова они вышли на Неву. Тут уже Денис вскидывая порой руки, рассказывал о знаменитых дворцах, истории из жизни их владельцев.

 Несильный ветер с моря то натаскивал на солнце тучу, то разрывал ее в клочья, кудлатил, сбивая на лоб Дениса пшеничные волосы. В эти моменты его лицо приобретало выражение упрямства и едва ли не свирепости. И тогда Василиса, приподымаясь на цыпочки, откидывала их на бок.

 - Если бы ты взяла с собой зонтик, лучше – длинный, уже не занималась бы акробатикой, а шла бы степенной походкой дамы, - пошутил Денис и прижал к губам ее ладонь. Девушка слегка раскраснелась. Вернее – зарозовела.

 Они забрели в кленовую аллею парка. Вся аллея и воздух от золотисто-зеленой листвы светилась янтарем, а под ногами дрожали ажурные тени. Василиса залюбовалась деревьями.

- А это уже нерукотворная красота, - произнесла задумчиво.

 - К великому счастью, люди не обрели власть над природой, - Денис залюбовался ее утонченным профилем. – Да и не только над ней. Человек бывает даже над своим сердцем не властен.

 На этих словах девушка внезапно и резко потупилась, а в лице появилась горечь. Денис заметил, понял и нежно приобнял.

- Забудь о том. У тебя это уже в прошлом. Не стоит вспоминать.

Она, пораженная этими словами, испуганно глянула на него.

- Мне твой отец подробно писал о тебе. Ведь мы старые друзья, - и он бережно прижал ее головку к своей груди.

И тогда она горько заплакала. Выплакала всю скопившуюся горечь от истории с Кузьмой.

 Пройдя пару горбатых мостов, Денис подвел ее к коричневатому особняку с громадными окнами и массивным дубовыми дверьми.

 На удивление девушки, он как с родным обнялся и похлопал по мощной спине швейцара. Но скоро все выяснилось – когда они раздевались в гардеробе.

- Его матушка, - шепнул Василисе старик, - часто Дениску у нас ночевать оставляла, когда ей нужно было куда-то отъехать. Его раскладушка до сих пор на антресолях.

 И с этими словами старик подошел к массивным дверям и одним движением открыл их. И открылся зал.

 Денис с Василисой шли меж пустых столиков, покрытых белоснежными скатертями.

 В сторонке скромно стоял кремовый рояль. Денис усадил девушку за столик недалеко от него. Неслышно подошел официант. Пока ее спутник что-то заказывал, она гладила кончиками пальцев льняную скатерть – ей очень понравился шелковистый ворс ее узоров. И еще она восторженно посмотрела на инструмент.

Официант ушел ненадолго, и вот уже на столике стоял десерт.

- Денис, а почему здесь никого нет? – удивленно спросила она.

- Они специально хранили покой, потому что знали - к ним придет самая очаровательная барышня.

 Василиса смутилась:

 - Ты все шутишь надо мной.

 - Сейчас я тебя разуверю в этом, - краем губ улыбнулся Денис и легко вспрыгнул на эстраду. Поднял крышку инструмента. Он играл то же, что в вечер их знакомства, но гораздо проникновенней. Он действительно, как и обещал, играл для нее одной. А она, слушая, понимала это, но душа ее отчего-то томилась в этом великолепно обставленном пространстве. Что-то шептало ей, что она превратилась из «золушки» в прекрасную барышню на совсем малый срок.

 Номер заливал бледно-желтый свет грушевидной люстры. В нем мебель казалась приземистой, приплющенной. Мать была уже дома и, выглянув из-за шторы, внимательно посмотрела на обоих. Василиса была какая-то поникшая.

- Ты не продрогла? – с волнением спросила мать.

- Нет. Просто устала, - и дочь, жалко улыбнувшись Денису, ушла в спальню, скрывшись за занавесом.

 И там упала головой на грудь матери, крепко обняла ее. Жарко зашептала, рассказывая о происшедшем. Да, до того зала она была безрассудно очарована Денисом. Но там, в одиночестве, под его игру, она вдруг задумалась о всей громадной их разности, которую не преодолеть, от которой только мучиться обоим. Очарование осталось, но разум начинал уже овладевать чувствами.

 Легкое покашливание Дениса у завесы раздалось в тот миг, когда мать тихо успокаивала дочку – в жизни многое случается, все хорошо, так люди взрослеют.

 - Мои дамы не отвергнут предложение спуститься в ресторан и разделить со мной легкий ужин? – бархатный баритон прозвучал совсем близко.

 Девушка отстранилась от матери и с ужасом глянула на штору, а Светлана Даниловна с улыбкой наблюдала за дочерью.

 Василиса обернулась к ней и замотала головой, всем своим видом жалобно умоляя мать.

- На обозрение всему свету?.. Я не выдержу.

 Та поцеловала дочь в лоб, провела пальцами по ее волосам.

- Нет, Денис, спасибо. Мы не голодны. А еще есть на ночь совсем не хочется… - ответила за обоих.

- Извините. Тогда – доброго вам отдыха, - голос его поскучнел.

 И Денис, немного потоптавшись в номере, ушел. А Василиса, упав лицом в подушку, тихо заплакала. Но это были не прежнее слезы обиды, это были слезы облегчения.

 Остальные два дня проскочили быстро. Гуляя по брусчатке Сенатской площади, говорили о декабристах, ездили в Петергоф, затем навещали материнских подруг. Отношения их выглядели внешне легкими, но уже не было той полной откровенности. Василиса не хотела окончательно потерять голову, заморочить Дениса. Ведь их отношения ведут в никуда. Разворачивать их еще – рушить его семью, делать ему больно. На эту жестокость она не пойдет – слишком он ей дорог.

 Перед отъездом она зашла в полупустой собор. Встала у иконостаса на колени и долго шепотом молилась, каялась:

- Господи, прости меня, что впустила его в свое сердце, - эта потребность пришла к ней каким-то родовым инстинктом...

 Денис ждал ее на паперти, и когда она вышла, с очищенным, ясным лицом и просветленным взглядом, он прижал к губам ее ладонь.

- Прости меня, девочка…

- Спасибо тебе, - тепло ответила она.

 Мать и дочь возвращались домой одни. Денис оставался. Прощаясь на перроне, он отвел Василису в сторону:

 - У меня большая просьба к тебе. Не бросай Ваню. Он очень мне дорог. Он чем-то меня в молодости напоминает. Некой романтикой чувств, наверно... Из него может выйти крупный талант со временем. Если не сорвется на чем-нибудь.

 Сначала у Василисы округлились глаза. Затем она тихо улыбнулась:

- Обещаю. Не переживай. Мы никогда не сможем от него отвернуться. А он мне всегда будет напоминать об этих днях.

 В родном городе у вагона их встречал Ваня. На удивление матери и дочки ответил: ему звонил Радченко, сообщил номер поезда и вагона. Затем он взял у Василисы сумку, и они пошли рядом, плечо к плечу, пошли домой, где ожидало простое и тихое счастье.

 Москва, 1997-й год

Гитана-Мария Баталова,

писатель, сценарист

(г. Москва)