«Не спи, не спи, художник,
 Не предавайся сну.
 Ты - вечности заложник
 У времени в плену.»
 («Ночь». Борис Пастернак).
 

Этот сибирский этюд, наверное, будет несколько выпадать из общей тематики о Сибири. Речь пойдет о человеке заслуженном, Народном художнике России Вячеславе Михайловиче Клыкове, сравнительно недавно ушедшем из жизни и оставившем после себя 200 с лишним памятников людям, являющихся гордостью и славой России. Два из этих памятников стоят в Сибири. Один в Иркутске – скульптура Александра Колчака из кованой меди во весь рост, другая – из бронзы, посвященная Василию Шукшину, сидящему на горе Пикет в своем родном районе на Алтае.

С Вячеславом Клыковым автор этих строк встречался трижды в Москве и несколько часов провел с ним на Алтае в ту пору, когда скульптор успел в какой-то степени обговорить с руководством края и района будущее воздвижение памятника Шукшину. А в Москве мы впервые встретились в 1993 году, во время так называемой перестройки, которую Вячеслав Михайлович сразу же назвал буржуазной революцией. Познакомил нас бывший журналист «Алтайской правды», с которым я работал в целинные годы на Алтае. Потом он, Юрий Черниченко, переехал в Москву, на службу в новой газете «Советская Россия»... Надо отметить, с Вячеславом Клыковым мне хотелось встретиться и раньше: слишком впечатлили меня некоторые памятники, стоящие в самой Москве.

 И вот в один из апрельских дней 1993 года мы с Клыковым совершенно случайно оказались на встрече с интеллигенцией Бориса Николаевича Ельцина, в основном пишущей братией, в том числе и с артистами в Большом театре. На встрече присутствовали Геннадий Бурбулис, Сергей Ячменев и Михаил Полторанин. Вел собрание писатель Борис Васильев (руководил передачей микрофона из рук в руки). Больше других стремился к микрофону Геннадий Хазанов и ему это несколько раз удалось сделать. А вот главному редактору телевизионной программы «Итоги» микрофона так и не дали. Не получил микрофона и пожелавший выступить Вячеслав Клыков. Запомнилась поэтесса Белла Ахмадулина. К тому времени она состояла уже
чуть ли не в шестом браке, как промолвил кто-то из присутствовавших , но выскочила на встречу с Ельциным словно девица - в мини-юбке, кланялась тому низко в пояс и что-то щебетала, почти пела: «Вот, дождались, наконец-то! Ну и так далее…

А мне вдруг вспомнилось в те минуты четверостишие Высоцкого о ней: «И если вы слишком душой огрубели| - Идите смягчиться не к водке, а к Белле,| И если вам что-то под горло подкатит| - у Беллы и боли, и нежности хватит…».

Словом, выступающих было много. Ельцин несколько раз повторял фразу: «Дайте мне идеологию!». Помню ряд выкриков: «И мы развернем Россию на Запад!.. А мы, не дождавшись окончания, покинули зал, потому что оба понимали: никто из присутствующих так и не запасся на этот случай нужной «идеологией» для президента. Да и откуда ее было взять, если разогнаны и пионерия, и комсомол, и другие общественные организации? Разворота на запад тоже не предвиделось, хотя в последнем кое-кто позже и преуспел.

В то смутное время я еще несколько раз побывал в Москве, пытался созвониться с Клыковым, но он был где-то в отъезде. А я стал свидетелем и сноса памятника на Лубянке, и расстрела здания российского парламента, и попытки генерала Макашова овладеть зданием телевидения России. В эти дни Москва напоминала возбудившийся вулкан с лавой народа, особенно в центре. Эта лава текла, приостанавливалась, собиралась в толпу, клокотала, кричала, кого-то осуждала и текла дальше… Но обыватель был верен себе: если в прежние времена он судачил о новостях на общей кухне, то сейчас спешил к телевизору послушать – где, что и как, но обязательно – под передачу Невзорова «600 секунд».

Именно из этой передачи я узнал о том, что кроме сноса памятника Дзержинскому, чему я был свидетелем, в Москве убрали памятники Павлику Морозову, Свердлову, Калинину. Помнится, редактор «Эхо Москвы» Венедиктов предлагал заменить памятник Дзержинскому фонтаном… Но вот, спустя много лет, читаю о том, что тот же Венедиктов (жив, Курилка!) возглавил какой-то комитет по голосованию на тему, кому стоять на Лубянской площади – Феликсу Дзержинскому или Александру Невскому?

Шло время. У меня за тот период вышли из издательства в Новосибирске и в Москве две книги «Сибирских этюдов». Готовилась к печати третья книга. В 2002 году мы вновь встретились с Вячеславом Клыковым. В этот раз он сам свозил меня к своим скульптурам, в том числе – святым Кирилла и Мефодия на Славянской площади и маршала Жукова на Манежной площади. Между прочим, памятник Кириллу и Мефодию он преподнес в дар городу. Мы провели в тот период с Вячеславом Михайловичем два дня. Все, что он понарассказывал мне о своей работе ваятеля, главное же – о его борьбе за постановку некоторых скульптур в определенных местах, что не всегда совпадало со взглядами руководителей отдельных городов и областей. Во многом мнение мое полностью совпадало с мироощущением моего собеседника. И я понял, что обязательно напишу о Вячеславе Михайловиче Клыкове. Напишу высоким слогом. Он того достоин!.. И вот, спустя четырнадцать лет после его кончины (рак съел!), мне до сих пор кажется, что «один рак» не смог бы одолеть этого сильного человека с мощным рукопожатием: его «раки» сглодали. Я в этом убежден!..

В тот день ранней осени мы с ним крутились по Москве, от одного его памятника к другому, он рассказывал мне о своих прежних задумках и о
«подноготной» тех скульптур, которые стоят в других городах и поселках, и которые дались ему особенно тяжело. Слов он не выбирал. Доставалось и чиновникам, и правителям страны. По своему складу монархист, он был глубоко верующим человеком и где мог, помогал русской православной церкви своими трудами…

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Два дня всего с ним вместе пробыл,

а мне казалось – целый век.

Он был и скульптор высшей пробы,

и высшей пробы человек.

Увы, все это, но при жизни,

я не успел ему сказать.

Он был, конечно же, подвижник,

готовый думать и страдать…

- «Нет, не выпрашивал я гранты

у власти в разных городах,

и в русле всякой пропаганды

я не работал никогда.

Что толку гладить против шерсти,

или по шерсти, что с того?

Мои работы – все от сердца

и разуменья своего.

Но иногда здесь нужен выпад

как, скажем, в боксе. Только так

стоит в Саратове Столыпин,

в Иркутске так стоит Колчак.

В спор по художественной части

вступают часто только власти.

Вот даже Жуков на Манежке

не сразу здесь сыскал поддержки.

Но стоят! – И конь и маршал. Оба два –

стоят и к бою, и к параду.

И это лучшая награда,

которой я всегда горжусь,

что есть у нас такая Русь!

А эти, в беленьких рубашках…

Не все! Но есть, как ни крути,

забыли к Пушкину пути.

Зато все знают вкус фисташек

И вин заморских ассорти.

В ту перестроечную бурю

(а я изъездил полстраны),

чтоб дотянуться к креатуре –

стальные нервы тут нужны!

Все эти замы, помы, завы

стоят в дверях у самогО.

Как воевать с такой заставой,

где Цербер через одного?

А попадешь, так скорчит лик,

как будто в дом к нему проник:

- Скульптура? Памятник? Да что Вы?

 К таким мы тратам не готовы,

у нас и так трещит бюджет!

Ну, может, через пару лет?..

К другому лезу – от культуры.

А у того есть свой резон:

- Никто вот так и просто сдуру

Вам не отвалит миллион!

А нам бы – Памятную доску,

пусть будет издали видна!

Иль стелу в самом центре Сросток,

Чтоб помнили про Шукшина.

И приходилось воевать,

банкиров местных ублажать,

изображая простака.

Искать очередного бонзу,

хоть оплатил бы только бронзу,

что на скульптуре земляка…

Вот так давался мне Шукшин –

и если б только он один!

 Он отчего загнулся тут?

Нет, дело здесь не только в стрессах.

Его в Москве сожрали бесы.

Он помер. А они живут!..»

ДЕНЬ ВТОРОЙ

 - Сегодня я познакомлю со своей халабудой, - заявил мне Клыков, -приезжай, это рядом. Подъехал в Китай-город. Большая Ордынка, дом 33. Ничего себе – «халабуда»! Двухэтажное старинное кирпичное здание, 9 окон вдоль центрального входа. Стоит напротив Марфо-Мариинской обители сестер милосердия. Для этой обители Клыков специально изготовил памятник Великой княгине Елизавете Федоровне.

Листаю альбом. Вячеслав Михайлович окончил Суриковское художественное училище в 1968 году. Наставник – скульптор, фамилию которого знала вся страна: Томский. А вот и одна из первых работ Клыкова – оформление Ценрального детского музыкального театра. Следом – скульптура бога торговли Меркурия у Центра международной торговли в Москве…Далее идет перечисление городов, где Клыков ставил скульптуры – Вологда, Саратов, Херсонес, Муром, Радонеж, Курск и другие. Сразу оговорюсь: перечислять нет нужды, для этого есть интернет… А вот что отметим: монумент на Поклонной горе под Прохоровкой – храм-звонница. Здесь происходило одно из самых упорных танковых сражений Великой отечественной войны…

Надо сказать, мастерская Клыкова, который к тому времени стал президентом Международного фонда славянской письменности и культуры, по своему масштабу и объему работ была, наверное, одной из самых лучших творческих мастерских страны, с широким охватом услуг. Главное же, творческий коллектив мастерской помогал отдельным художникам и частным лицам создавать различные произведения от эскиза и до монтажа.

Что тут скажешь? Талант есть талант! Он помогал Клыкову, таким образом, иметь часть свободных средств, которые он все равно вкладывал в дело. Он, к примеру, не взял за работу в Иркутске над Колчаком никакого гонорара. Это же повторилось и на Алтае, да и в других местах. Умница он! Свою предприимчивость он тоже пустил в дело благородное. Кто-то из ведущих художников России назвал работы Клыкова – «Монументами замедленного действия», а позже добавил: «Работы – бомбы!»
 Отдельно скажем о возведении памятника Сергию Радонежскому в 1987 году. Сергий был очень похож на изображение Михаила Нестерова в картине «Видение отроку Варфоломею». И далеко не всем было в те дни понять, что ваятель именно так отдает должное великому русскому художнику.

На этом фоне Вячеслав Клыков по-настоящему уникален. Вокруг всех его основных работ моментально поднимался вой и разворачивались такие баталии, что отдельным памятникам его приходилось либо путешествовать, либо менять проектную позицию. На худой конец, само изваяние меняло первоначальный облик. Как писал ныне покойный писатель Эдуард Лимонов, лозунги «Долой!» часто уступали лозунгам «Даешь!».

А по поводу Сергия баталии продолжались больше года. Противники Клыкова и его приверженцы сходились «грудь на грудь» - равные и числом, и авторитетом. Его Сергий получился лиричным и задушевным. Отличный памятник! Но… где же здесь традиционное торжественность и величие? Вой по этому поводу не утихал.

В этом случае, по касательной, невольно вспоминается кинофильм «Джентльмены удачи» и слова актера Крамарова: «Кто ж его посадит? Он же памятник!»… Что ж, посадить – не посадили. Но арестовали на целых десять месяцев! Изваяние Сергия было арестовано по пути к своему месту. Но победил все-таки Клыков!

А что творилось с его памятником Николаю второму? Это отдельный сюжет. Первый памятник был взорван в Тайнинском. «Революционеров», проделавших это, естественно, так и не нашли. Пришлось Клыкову вновь делать, но уменьшенный вариант и ставить его в Тобольске. Но «истинные революционеры» нашлись и там: взорвали все до основания! Третий вариант появился вновь в Тайнинске. Пока тишина…

Вспомним, что работы Клыкова уже были прозваны «бомбами замедленного действия». Как тут угадать, кому они снова покажутся или оскорбительными, или далекими от исторической правды? Словом, кто следующий?..

Прогуливаемся по Китай-городу. Говорю ему, что невозможно представить, как ты это все выдержал! А он: «Москва большая, в ней много ненавистников у творческого человека. Если сосредоточиваться на этом, можно и с рельс кувыркнуться. А не свихнулся – иди вперед как паровой каток! Не оглядывайся и - при!». Я ему: «Хотелось бы так! Но у меня так не всегда получается». Он, улыбнувшись: «А ты переезжай в Москву, она тебя всему научит!»

Идем, он рассказывает мне, оглядывая некоторые здания: «Китай-город – это в прошлом отдельный городок посольств и купеческой слободы… Вот и моя халабуда принадлежала до войны, да и позже, какому-то африканскому посольству. Но платить им стало нечем… Пришлось мне их долги списывать. Так я оказался здесь».

А я ему, под впечатлением от недавно просмотренного альбома, вдруг выдаю внезапно родившиеся строки: «…и на изломе горьких дум поставлен в Нижнем Аввакум. Не зря так скульптор говорит, - там память русская стоит!». Но это - пища духовная, а вот где бы пожрать?»

Клыков остановился, раздумывая:

«А что? Идем. Имеем право!

Туда вчера еще был зван…

- Да неудобно как-то, Слава.

быть, может, лучше в ресторан?

- Идем! Посмотришь на изнанку

Москвы, привыкшей погулять.

Там управляющего банком

за что-то будут поздравлять.

- Мы без подарка…

- Не заплачет!

Стряхнут все на пол,

слуги подберут.

Там, в доллары обернутую дачу,

у озера, с ключами поднесут.

А ты - с подарком! Здесь рублей

давно уже не принимают,

Но «зелень» крупную считают…

Так что вперед и посмелей!

Вот и толпа у ресторана…

 У входа словно истуканы,

сцепивши руки – и не зря, -

стояли три богатыря.

Один из них, лучась улыбкой:

«Кого я вижу? Слава Клыков!

Привет, земеля!» -

 И по спине с размаху дал!..

А Клыков вздрогнул и, помедлив:

«Тебя кормить бы раз в неделю,

 Чтоб земляков не сотрясал!»

- Тебя стрясешь!...Да вы проходьте!

Центральный стол забит. В углу

и прямо – к шведскому столу!..

Толкаясь, двинулись. Напротив -

Ну вот и он. Шикарный стол!

И бармен здесь, что не по-шведски.

А Клыков: «Виски, два по сто!-

- Вон там возьми салат тот, чешский! –

И подмигнул мне: «Шире плечи!

Наш тост вчерашний, что при встрече?

Я: «Пьем за бедных без вины

И за богатых без причины!»

Он тут же: «Здесь вот и видны

противоречия страны» -

Я: «И наши ранние седины!»

Гляжу, кто рядом находился,

от нас шажком-шажком – и смылся.

А бармен тихо и с улыбкой:

«Вас не поддержит эта клика!

Они до вас тут «терли» байки,

Что скоро все закроют банки».

Тут Вячеслав: «А все купюры

Найдут печать в прокуратуре?»…

Бармен: «Они от вас как от чумных!»

Вячеслав: «Да нам самим бы продержаться! -

Тебе не хочется подраться?»

- Нет, - говорю, - не бью дурных.

Бармен: «Здесь ждут вот-вот Анастасию.

Цена ей – двадцать тысяч баксов!»

Вячеслав: «А, я слыхал про эту таксу! -

Балет настольный. Новая Россия!»

Я: «А твой «земеля» не под «коксом?»

- Да нет, обрадовался, змей!

Мы вместе занимались боксом

в далекой юности моей.

- В тебя он крепко постучался…

- Да ничего. Должок остался!..

Я видел, что он не был светским,

Ни с кем при встрече не «урчал».

Да и его вдруг по-простецки

Никто не стукал по плечам.

Кивали издали ему

И он в ответ – не одному…

Кругом мобильники звенели,

кругом все пели, пили, ели.

Конечно, здесь сегодня – фронда

из недр московского бомонда.

Одни мелькнули на экранах,

другие списаны в тираж.

А третьи, растеряв багаж,

кочуют там, где подают -

и в то же время всех клянут,

но ищут, где пируют банки…

Все любят скатерть-самобранку

и на холяву – тут как тут!

…Ее подали на десерт,

и это был такой концерт!

Гляжу, всем передом идет

Как после взятия Берлина,

одной ногой другую бьет

и выгибает грудь и спину.

Руками всем с улыбкой машет:

я ваша, мол, я ваша, ваша!

И с полушага –

прыг на стол

средь разной снеди,

да так, что вздрогнули соседи!

И – общий книксен.

У мужиков, кто рядом был,

буквально челюсти отвисли…

Всех охватил горячий пыл,

 все в раж вошли:

На дальний край стола сгребли,

 смешав свинину с осетриной,

суфле и всякие желе –

все, что там было на столе!

И, видно по Анастасии,

все это было ей не вновь –

Гулять в неведеньи счастливом,

волнуя собственную кровь.

-Вот так, помимо всех барьеров –

И что нельзя, а что - уже! -

Поют прилюдно под фанеру

И выступают в неглиже…

Она уж крутит пируэт

 под звуки пары кастаньет,

в углу грохочет пианино,

дополнив общую картину.

И даже в этой тесноте

Она пошла на фуэте.

Но поскользнулась на селедке…

Ей «бис!» орали во все глотки…

Ну, одним словом -

Ф У Э Т Е Т К А

На договорной высоте!

…Все! Насмотрелись.

А тот, у входа, снова к нам:

«Не рановато ли, земеля?»

- Нет, в самый раз. За мной должок. –

И приложился локтем в бок.

Того к стене качнуло аж! -.

Теперь у нас все - баш на баш.

Бывай, до встречи, верный страж!

- Давай пешком. Пусть ветер сдует,

что поналипло в зале том,

а заодно и грязь мирскую

с себя частично отряхнем…

Да, зря тебя туда привлек я!

- Нет, почему же? Ты не прав.

Там не дрались, не били стекла.

Там мир иной! И свой устав.

Но я миндальничать не буду,

как говорится, тет а тет:

Я буду помнить много лет,

как в кучу сваливались блюда,

чтоб только глянуть на паскудный

и отвратительный балет.

Все сорвались как с тетивы!

А каково провинциалу

смотреть на эти карнавалы

вовсю жирующей Москвы?..

- Оригинально. Четко. Сжато.

Все охватил в один пробег!

Да ты, действительно, писатель,

не равнодушный человек.

Твой соткан мастерски сюжет!

А в прессе? Места ему нет.

Не о Москве я здесь толкую,

здесь прессе многое дано.

А в регионах? Там впрямую

давно уже не критикуют.

Там в журналистику такую,

в свободу слова заодно

вбит кол осиновый давно!

Я, знаешь, на себе все это, -

и не однажды, - испытал.

Один Шукшин по всем приметам

треть жизни у меня отнял.

А воевать через газету,

клич бросить обществу?

Да где там!..

Ему сейчас всего вольготней

Там, на горе своей Пикет.

- Твой, Слава, памятник добротный!

Со смыслом: видит все окрест.

Босые ноги отдыхают,

А свежий горный ветерок

усталость тяжкую снимает.

Сейчас в июле каждый год, –

и я тому был сам свидетель, -

со всей Сибири на Пикете

здесь собирается народ.

И приезжают из России

певцы, артисты и витии…

- Признаться, сделал все я даром,

не взял за это гонорара.

Как сердце чувствовало: тут

к нему поедут и пойдут!

* * *

Вся жизнь – бегущие минуты.

Вся жизнь у времени в плену.

И 200 памятников круто

вписались в эту жизнь одну.

Ловить в работе даже миги,

влачить по жизни – и не зря! –

свои тяжелые вериги

первопроходца – бунтаря.

И в общем все, что Клыков создал –

и что стоит, и что сидит, -

вокруг всего и чистый воздух,

И совесть русская стоит!