«Много сейчас говорят о Монархии, эти монархисты теперь… Мне, например, когда я приехал, говорят:

- Почему Вы не вступаете в монархическую партию?

Я говорю:

- Только потому, что я монархист. Разве когда-нибудь можно думать, что Монархия - это партия? Это идея, а не партия! Что я - социалист-революционер? У вас: разделились вы на всяких монархистов, каких только у вас нет. Нет, я никогда у вас нигде не буду. Я - монархист, но я не желаю быть партийным монархистом», - так говорил русский генерал, командир ижевских и воткинских рабочих, организатор крестьянских повстанческих отрядов, один из руководителей Белого Движения Сибири Викторин Михайлович Молчанов.

Он родился в семье начальника почтово-телеграфной станции 4 февраля 1886 года. Окончил Елабужское реальное училище и московское Алексеевское военное училище. Служил сперва на Кавказе, а затем на Дальнем Востоке и в Сибири.

В Первую мировую войну Викторин Михайлович командовал инженерной ротой. В июне 1916 г. на позициях у реки Бзуре ему привелось на себе испытать ужас немецкой газовой атаки. Ее жертвами стали тогда целых три взвода его роды, а в общей сложности 10,000 русских солдат, задохнувшихся в ядовитом дыму. Молчанов приказал своим людям смочить в воде тряпки и дышать через них – противогазов в ту пору еще не было. С тряпками у рта харкающие кровью герои бросились защищать позиции, на которые уже нахально надвигался враг, полагая найти на них лишь мертвецов. Однако, немцы были встречены пулеметным огнем живых мертвецов штабс-капитана Молчанова и… бежали. Отважный офицер, чтобы отдавать команды, вынужден был постоянно отнимать тряпку ото рта и серьезно отравился сам. За этот подвиг он был награжден орденом Святого Георгия.

После госпиталя Викторин Михайлович вновь вернулся в строй и оставался на передовой до самого февраля 1918 года. Его Инженерный корпус стоял у станции Вольмар (Рижский фронт), и здесь 20 февраля Молчанов и 10 его подчиненных подверглись атаке немцев. Малочисленный отряд был разбит, сам Викторин Михайлович получил ранение обоих ног осколками немецкой гранаты и был захвачен в плен. Из плена, однако, ему удалось бежать два месяца спустя…

К тому времени большевики уже подписали Брест-литовскую капитуляцию, и инженерная рота третьей Сибирской стрелковой дивизии вынесла постановление о Молчанове, как «весьма храбром, мужественном командире, обладающем большими знаниями», но «совершенно не современном офицере… не могущем оставаться на должности».

Викторин Михайлович и не стремился остаться на должности под верховным руководством предателей России, предпочтя уехать на малую родину. «Когда я вернулся в Елабугу, - свидетельствовал он, - у меня уже было увольнение от революционного комитета Камышлова, позволявшее мне вернуться в город, где я когда-то учился. Как я уже говорил, в этом революционном комитете состояли офицеры, которых заставили в нем служить. Позже они были у меня в Белой армии». Вероятно, именно такие, короткий срок служившие при новой власти офицеры зачисляются современными красными пропагандистами в то якобы большинство офицеров, что якобы пошло на службу Советам.

В страстную субботу он впервые после долгого отсутствия переступил порог родного дома. «По приезде в Елабугу я стал искать что-либо антибольшевистское, главным образом, какую-либо организацию среди офицерства, - вспоминал генерал. - Узнал, что офицеров несколько сот, но кадровых, как будто, ни одного. В январе и феврале город буквально был разгромлен прибывшим отрядом красногвардейцев, уничтоживших все, сколько-нибудь казавшееся интеллигентным или зажиточным. Пострадали купцы (Стахеевы, Ушковы) и офицерство. Их расстреливали, топили в реке Тойме. Погибло более 500 человек. Все пряталось в городе, за исключением партии с.-р. Эти еще были во всех органах управления и все-таки как-то боролись с большевизмом».

Поднаторевшие в политической борьбе эсеры оказались «исключением» почти везде, и офицеры-монархисты, желавшие биться с большевиками, волей-неволей оказывались вынуждены сотрудничать с другой революционной партией. Один из ярких примеров тому – генерал Каппель.

Молчанову, впрочем, повезло. Он с самого начала «сотрудничал» в деле освобождения от красных поработителей в первую голову с самым что ни на есть народом. Пользуясь положением своего старшего брата, уважаемого мирового судьи села Алнаши, Викторин Михайлович быстро вошел в крестьянскую среду. «Большинство жителей были против большевиков, - вспоминал он. - Я бы не сказал, что все они были монархистами. Но все они хотели порядка. Они говорили: «Нам не нужны никакие социалисты. Если Государя Императора больше нет, тогда должен быть кто-то, кому мы можем доверить власть». Но было понятно, что с этого начиналась поддержка определенной партии, а не восстановление власти Государя Императора. Ведь Государь Император был еще жив, и мы знали, где он находился. Таким было настроение людей, по крайней мере, в Вятской губернии и в части Казанской губернии. Насчет соседней Самарской губернии я ничего не могу сказать.

Я должен был встретиться с некоторыми из этих социалистов-революционеров. Мой брат просил меня познакомиться с одним из них. (Его фамилия была Сапожников.) Мы с ним встретились и приятно поговорили. Я понял, что это был русский человек, который любил свое Отечество и желал ему всего лучшего. Он не был социалистом. Поскольку Государя уже не было, он понял, что были необходимы государство и правительство, которые будут служить людям, а не грабить их.

Мы решили, что наш первый бой с красными произойдет тогда, когда они придут со стороны Уфы. Они уже двигались от Уфы к северу, в сторону Перми, потому что им было уже тяжело там оставаться – в Уфе был организован антибольшевистский 2-й Уфимский корпус. Так что белые начали двигаться, и Уфа стала одним из центров белого сопротивления против красных. Один из красных командиров, маршал Блюхер (тогда, конечно, он еще не был маршалом) вынужден был бежать оттуда. Между прочим, я очень хорошо изучил весь этот район и знал его как свои пять пальцев. Мне доложили, что вокруг много большевиков. Когда началось восстание белых, местные жители стали хватать этих большевиков и уничтожать их. Это невозможно было остановить, убивали их сами крестьяне». По свидетельству Молчанова крестьяне жестоко расправились со своими же мужицкого звания злодеями, зарезавшими помещика.

Началась же борьба с нежелания крестьян отдавать зерно комиссарам, проводившим продразверстку. Стихийные противодействия грабежу и нападения на грабителей вскоре приобрели форму организованную. Собравшийся в Алнашах волостной сход назначил Молчанова назначили начальником всех войск, а его брата - волостным казначеем. Во всей волости при этом набралось лишь шесть винтовок, несколько шашек, два револьвера и одна пулеметная обойма. Людей же явилось сотни. Вооружены они были дробовиками и сноповыми вилами. «Казалось, что все населяющие волость собираются воевать с большевиками; мальчишки босоногие шныряли по всем дорогам, представляя из себя армию разведчиков…», - вспоминал генерал.

Викторин Михайлович стразу установил жесткую дисциплину в своем войске. Из пленных большевиков расстреливали только комиссаров, солдат же отпускали по домам. Когда же один из часовых попытался изнасиловать жену убитого комиссара, генерал потребовал расстрелять его самого под угрозой своего ухода с должности. Приказ был исполнен.

Движение развивалось стремительно. Посланный из Уфы на подавление повстанцев большевистский отряд был уничтожен. Тем временем была освобождена Елабуга, и Молчанов устремился в город, где оказался единственным кадровым военным. В тот момент Елабугу могла бы захватить и одна красная рота, но большевики промедлили, а Викторин Михайлович успел сформировать елабужский пехотный полк его численностью до 2000 человек. Правда, винтовок было лишь около 700, а патронов примерно по 100 штук на винтовку…

После отхода белых сил на Уфу из-за масштабного наступления красных, Молчанов был произведен адмиралом Колчаком в полковники и назначен командиром Ижевско-Воткинской отдельной стрелковой бригады в составе 2-го Уфимского армейского корпуса Западной армии. Бригада была сформирована на основе частей Ижевской и Воткинской народных армий, сформированных из рабочих Ижевского и Воткинского заводов, восставших против разоряющей рабочий люд антинародной большевистской власти. 25,000 человек – такой численности достигала эта рабочая армия. Она шла в бой против большевиков под красным знаменем, на котором было написано «В борьбе обретешь ты право свое», с лозунгом «За советы без большевиков!». При отступлении белых семьи заводчан уходили с ними. Оставшихся большевики уничтожили…

На первых порах командования Молчанова бригадой удача сопутствовала армии Колчака. Но осенью 1919 года эта капризная дама отвернулась от нее бесповоротно. Викторину Михайловичу, уже генералу, и его дивизии выпала тяжелейшая доля: прикрывать отступление основных сил вместе с каппелевцами…

Во время Великого Сибирского Ледяного похода Викторин Михайлович командовал арьергардом 3-й армии, прикрывал отступление основных сил генерала Каппеля. Он сумел прорваться по льду р. Енисей к деревне Подпорожье, расположенной выше по течению на реке Кан, притоке Енисея, где соединился с основными силами белых, отступавших на восток. Когда после смерти Каппеля командование принял генерал Войцеховский, Молчанов возглавил авангард белых войск.

Переход через Байкал, Чита, Владивосток… На этот последний рубеж белой обороны Молчанов прибыл в качестве заместителя командующего Дальневосточной армией и возглавил Сибирский корпус, созданный на основе уцелевших войск. Всего армия корпус насчитывал 2,6 тысячи штыков. Эта составленная из самых закаленных бойцов часть еще успела нанести красным ряд поражений. 22 декабря 1921 года молчановские полки освободили Хабаровск, а затем почти все центральное Приамурье и северное Приморье.

Но уже в феврале 1922 года счастье вновь изменило Белым. Под станцией Волочаевка Ижевско-Воткинская дивизия вступила в бой с многократно превосходящими силами противника, в очередной раз прикрывая отход своих. Под прикрытием последних героев уходили за Амур, чтобы затем из Приморья покинуть Россию, беженцы – женщины, дети, старики… В том числе и семьи самих бывших рабочих. Ижевцы и Воткинцы сражались отчаянно, по высшей цене продавая свои жизни. Первый полк красноармейцев, пошедший на штурм, полег полностью, и командарму Блюхеру пришлось срочно бросать в бой резервы, чтобы белые не успели подвезти из Хабаровска боеприпасы. Патроны у Белых, как водится, были в дефиците, и обороняющиеся полили водой склоны сопки, которая служила им своеобразным «крепостным валом», а затем опутали ледяную корку колючей проволокой. Из окопов эти смертники поднимались только в штыковые атаки…

Под угрозой полного окружения Молчанов отдал приказ отступать к Хабаровску. Отступать уцелевшим приходилось, ведя жестокие бои. Добравшись до Приморья, где в ту пору распоряжался генерал Дитерихс, части Викторина Михайловича вместе с казаками заняли укрепрайон в Спасске-Дальнем, оборудованный японцами. Однако, последние, понимая неизбежность катастрофы, стремились эвакуировать с Дальнего Востока свой экспедиционный корпус и в итоге по «союзнической» традиции бросили белые части…

Дивизия Молчанова вновь была обречена вести арьергардные бои и прикрывать эвакуацию белого Приморья. Последняя битва обошлась ей в 1000 убитых и раненых… И все же обескровленные остатки дивизии успели принять еще один бой – уже на границе с Китаем, к которой они отступили. Здесь наседавшие большевики под командой Уборевича угрожали обозу с женщинами и детьми, и чтобы дать им возможность пересечь границу уральские герои вновь поднялись в штыки, в последний раз отбросили неприятеля и спасли беженцев.

Викторин Михайлович эмигрировал в Корею, откуда перебрался в Маньчжурию, затем в США, где в течение 40 лет работал комендантом в здании «Саттер и Монтгомери». Под Сан-Франциско, он завел куриную ферму и наладил производство тех самых куриных окорочков, что много позже стали именоваться в голодной советской и постсоветской России «ножками Буша».

Молчанов был убежденным монархистом, но при этом не питал никаких иллюзий, отдавая себе ясный отчет в большой сложности восстановления монархии после убийства законного Государя. «Мы уже знали, что Государь Император был убит, - рассказывал он. - Пока он был жив, я старался выяснить, нет ли какой-нибудь офицерской организации, которая хотела его спасти, но не мог ничего найти. Это было еще в 1918 году, когда я только приехал в Елабугу.

Все крестьяне, с которыми я разговаривал, очень горевали по поводу убийства Государя Императора и всей его Семьи. Наши солдаты, конечно, тоже. Но после того, как мы узнали, что Государь Император убит, у нас больше не было надежды на восстановление Монархии, хотя большинство из нас, особенно офицеры, были монархистами.

Мы не видели никакого возможного приемника. Вообще тогда не осталось никого из дома Романовых, на кого бы я возлагал надежды, поэтому я считал, что нам, возможно, понадобятся выборы нового Монарха, поскольку другие Романовы запятнали себя. Например, я знал Великого князя Кирилла: он ходил по Петрограду с красным бантом. А сын его (мы вот теперь читали недавно) возложил на себя по случаю 200-летия Георгиевского ордена - I степени (Георгия) возложил на себя! Это Суворов имел, Голенищев-Кутузов, больше никто не имел, ни один Государь не имел I степени Георгия! Он давался, понимаете, за самые высокие победы…»

Викторин Михайлович прожил 88 лет и упокоился на Сербском кладбище в окрестностях Сан-Франциско. Ныне в Америке проживают внуки и правнуки генерала.