«Малоразвитые пролетарии» упивались вином и водкой, безжалостно кромсали штыками портреты, били вдребезги бесценные предметы искусства… Так начиналась «революция». И, вот, эти-то «герои» ее, интеллигентно поименованные графом Дмитрием Ивановичем «малоразвитыми пролетариями» пришли устанавливать свои порядки в двух величайших святынях русского искусства, которым отдавал он все силы и время – Эрмитаже и Русском музее незабвенного Императора Александра Третьего. По воспоминаниям графа, новые властители, дезертиры, ворвавшиеся в Эрмитаж в октябре 17-го, «вели себя очень непринужденно, курили, плевали на пол, порой играли в карты...»

Двумя месяцами раньше, еще в дни недоброй памяти Временного правительства граф Толстой предупреждал «временщиков»:

«Вопрос об охране Эрмитажа меня особенно тревожит в настоящее время, и я позволяю себе обратиться за вашим содействием в видах гарантии от возможных случайностей. Дело в том, что караульную службу у нас несет с 1 марта сего года 6-й Запасный Саперный батальон. Хотя между администрацией Эрмитажа и караулом никаких особенных недоразумений до сих пор не возникало, все же, ввиду того, что батальон этот является одной из самых недисциплинированных частей Петроградского гарнизона, и отношение многих из здесь несущих караульную службу солдат к охраняемым ими сокровищам, по словам разговаривающих с ними наших служителей, бывает явно большевистского характера, я обратился 15 июля к г. комиссару Временного Правительства над б[ывшим] Министерством Двора с просьбой ходатайствовать перед штабом Петроградского округа о регулировании караульной службы. Тогда же я предполагал, что может быть, будет найдено более соответственным поручить несение службы соседнему Преображенскому полку, что, по-видимому, не было признано целесообразным, и 6-й батальон продолжает нести караульную службу. Однако, временно исполняющим обязанности коменданта Зимнего Дворца полковником Анненковым был введен больший порядок в караульную службу, состав усилен и выставлено 3 наружных поста - один на набережной, второй по линии Зимней канавки, и третий у ворот во внутренний двор. Были преподаны указания насчет пропуска лиц, служащих и посторонней публики. Тем не менее, состав караула из солдат 6-го батальона, известных своими большевистскими наклонностями, не может меня не тревожить. В разговорах со служителями солдаты относятся к охране сокровищ Эрмитажа крайне несознательно, а в случае какого-нибудь нападения или экспроприации едва ли они окажут нужное противодействие, если не предположить худшее».

Но до Эрмитажа ли, до культуры было в те адовы дни? Август 17-го! Измысленный Керенским «корниловский мятеж»! Арест тех последних, кто еще мог остановить всеобщую погибель. Первое большевистское восстание… У «временщиков» уже горела под ногами земля. И не до опасности, грозившей русскому культурному достоянию было, но до опасности, грозившей им самим.

И пришло лихо. И некому было остановить его. Остановить хищения, распродаж, прочего варварства… Варваром неведомы слова «искусство», «культура». Их ценность они понимают в лучшем случае в денежном эквиваленте – в таком случае, даешь распродажу! В худшем – не понимают вовсе. Тогда просто – коли, рви, бей, жги! Пропадай добро барское! Нам, пролетариям, его не надобно!

А вскоре где-то у стен Петропавловской крепости под ночным покровом раздались выстрелы, и в безвестную могилу упали тела четырех князей Романовых, находившихся дотоле в заточении. Среди них – и Великого Князя Георгия Михайловича, директора Русского музея, товарищем которого был граф Толстой. Этот черный день стал переломным в его судьбе. Он понял окончательно и бесповоротно, что изменить, спасти уже ничего нельзя, а, значит, нужно уезжать – прежде, чем очередная братская могила сомкнет свой зев и над его головой.

Дмитрий Иванович Толстой приходился правнуком фельдмаршалу Кутузову. Его отец, Иван Матвеевич, состоял товарищем министра иностранных дел, обергофмейстером Высочайшего Двора, позже занимал пост министра почт и телеграфа. Мать, Елизавета Васильевна Туманова, была дочерью воронежского предводителя дворянства.

Детство и юность Дмитрия Ивановича были отмечены многими скорбями. Из восьми детей в семье уцелели лишь трое, пятеро умели в ранних летах. Следом от неправильного лечения малярии скончался отец. Мать, не вынеся таких жестоких потерь, повредилась рассудком и покончила с собой. «Мой брат Иван старше меня на два года, вместе со мною вломились через плохо запертую дверь в ее комнату и наткнулись на ее бездыханное тело, висевшее перед образами в углу», - вспоминал об этом страшном событии Дмитрий Иванович.

Сирот взяла на воспитание тетка, Екатерина Матвеевна Толстая. Граф Дмитрий окончил с серебряной медалью 3-ю Петербургскую гимназию и юридический факультет Петербургского университета. И он, и его брат Иван сделали успешную карьеру на государственной службе. Толстой-старший занимал пост министра просвещения. Младший же сперва подвизался в ведомстве иностранных дел, а затем по предложению управляющего Русским музеем Великого Князя Георгия Михайловича сделался его помощником. «Скоро после моего поступления в Музей я был выбран в члены Академии Художеств, принимал участие в академической комиссии, выбиравшейся для покупки картин на выставках», - вспоминал Толстой. Благодаря ему, музейная коллекция пополнилась полотнами Репина и Серова, Нестерова, Бенуа, Рериха, Добужинского и Билибина…

Труды Дмитрия Ивановича не остались незамеченными. В 1909 году ему было предложено возглавить Эрмитаж. Эта сокровищница русского искусства также была им пополнена. В частности, музей обогатился собранием голландской и фламандской живописи Семенова-Тян-Шанского и «Мадонной с цветком» Леонардо да Винчи.

И, вот, многолетние труды шли прахом… Получив от большевистского правительства разрешение на отпуск, Толстой добрался до Киева, где жила его семья. Дорогой его едва не задержали. Из Киева путь бывшего директора Эрмитажа и его супруги Елены Михайловны, дочери генерала-от-инфантерии Черткова, лежал в Крым… Сыновья Дмитрия Ивановича в то время уже сделали свой выбор и сражались за Отечество в рядах Белой армии. Старший, Иван, штабс-ротмистр Кавалергардского полка, гражданскую войну завершил в чине полковника Русской армии. Младший, Андрей, поручик того же Кавалергардского полка, в свою очередь в Русской армии дослужился до штабс-ротмистра. Оба брата уцелели, Иван эмигрировал в Югославию, а затем во Францию, Андрей – в США.

В эмиграции оказался и Дмитрий Иванович. «Среди беженцев были хорошо известные художники, такие как Николай Краснов, знаменитый архитектор и дизайнер, проектировавший в Крыму красивые дворцы для членов императорской семьи; Борис Эдвардс, известный скульптор, член Российской императорской академии изящных искусств; Дмитрий Толстой, последний директор Эрмитажа при царском правительстве», - свидетельствует Елизавета Золина. «С тяжелым сердцем и не всегда подавленными слезами отошли мы от ялтинского мола около 5 часов пополудни 20 января 1920 года», - вспоминал сам граф Толстой.

Первой остановкой для Толстых, как и для большинства беженцев, стал Константинополь. Оттуда они перебрались на Мальту, где еще раньше обосновался их сын. Здесь Дмитрий Иванович вошел в Комитет русских беженцев, руководимый графом Дмитрием Шереметевым. Однако, мальтийский период был недолог. Вскоре Толстые перебрались в Европу и осели в Ницце. «В Ницце я вполне удовлетворен нашей тихой, спокойной жизнью, - писал граф. - Мы мало кого видим и только изредка принимаем участие в каких-нибудь общественных и благотворительных собраниях».

В 1933 г. представители Русского исторического архива (РЗИА) в Праге попросили Дмитрия Ивановича написать автобиографию и воспоминания о годах жизни в Петрограде. Толстой воспоминания написал, предварив их краткой запиской:

«Откровенно говоря, не без колебаний решаюсь представить на суд будущих поколений обзор моей мало интересной жизни. Дело в том, что я могу считать себя исключительно счастливым человеком, а какой интерес может представлять для постороннего исследователя жизненное поприще, пройденное гладко, без ярких событий и особых потрясений. Кроме тяжелых эпизодов кончины моих родителей и общего разорения и беженской судьбы, тяжело отозвавшихся на всех людях моего класса, ничего выдающегося в моей жизни отметить не приходится. В семейной жизни я был, можно сказать, исключительно счастлив до самой старости; 44 года, проведенных в полном духовном единении и согласии с женою-другом, служившей мне во всем поддержкой и нравственной помощью, близкие и дружеские отношения с моими детьми и их семьями могут служить редким примером семейного счастья. Политически значительных положений я не занимал и на судьбы родины никакого влияния иметь не мог. Такая жизнь может показаться лишь серой и для постороннего неинтересной. Все же, если я решаюсь оставить письменный след о моей жизни, то лишь потому, что будущий исследователь может найти какие-нибудь новые черточки исчезнувшего после революционной катастрофы быта».

Дмитрий Иванович Толстой скончался в возрасте 80 лет 5 марта 1941 года.

Ныне новые варвары, вышедшие из шинелей варваров прежних, планомерно уничтожают родовую усадьбу графа – воронежские Чертовицы. Сюда Дмитрий Иванович приезжал отдохнуть от трудов, здесь служил он старостой местной церкви. Многое было сделано рачительным и внимательным к людским нуждам хозяином для улучшения жизни жителей, за что был любим он крестьянами, долгое время, вопреки торжеству новой власти, надеялись на возвращение «барина» и скрывали, берегли спасенные от разграбления вещи Толстых…

В советские времена усадьба сделалась санаторием имени Дзержинского. В год постсоветские санаторий сделался частной лавочкой, сохранив имя палача. Более того, главный врач санатория и по совместительству местной депутат от «Единой России» установил в толстовском парке золотой бюст главы ВЧК… Деятельность единоросса-дзержинца привела к разорению предприятия, и ныне усадьба проходит процедуру банкротства. Итогом оного может стать ее распродажа по частям – на дачные участки, которые уже размечены на карте… Такая участь уже постигла связанную с именем Пушкина усадьбу Олениных, расположенную рядом. Ныне она полностью уничтожена.

Дмитрий Иванович Толстой всю жизнь служил преумножению русского культурного наследия. Допустим ли мы, потомки, чтобы наше и без того катастрофически разоренное культурное наследие безвозвратно потеряло еще одну жемчужину, одну из важных достопримечательностей воронежской земли – усадьбу последнего директора Эрмитажа и управляющего Русского музея графа Дмитрия Толстого? В дни 80-летия памяти графа вопрос этот стоит особенно остро. По-гамлетовски. Быть или не быть.