Вскоре Михаил был демобилизован из армии, и в мае восемнадцатого года после сдачи государственных экзаменов в университете наконец-то получил звание лекаря.

Все то время, пока Михаил заканчивал свое обучение, они с Лидией снимали небольшую квартиру в Казани.

Ситуация в городе была сложной. Торговля была практически дезорганизована. Большинство магазинов были закрыты. Кое-как, поддерживалась торговля хлебом. На улицах регулярно происходили грабежи, и вечером ходить было опасно. Пальба на улицах стала обыденной и даже привычной. Причем стреляли не только во время ограблений, но и просто так, выставив дула пистолетов в форточки.

При этом новые власти не принимали никаких мер для борьбы с бандитизмом, и потому некоторые кварталы охранялись вооруженными горожанами, несущими дежурство по очереди. Остальные же улицы оставались без охраны. За беспорядки винили, конечно, большевиков и симпатии к ним со стороны преобладающей массы населения не было.

Наконец в феврале восемнадцатого «Декрет об отделении церкви от государства и школы» вывел многотысячные массы горожан на улицы. Грандиозная манифестация с антиправительственными лозунгами заполнила тогда центр города. Протестной акцией были охвачены абсолютно все слои общества. Рабочие и интеллигенция, бедные и богатые, пожилые люди и молодежь двигались в едином строю с плакатами и транспарантами, требуя отмены разрушительного декрета.

Михаил так же присоединился к манифестации, оставив Лидию дома. Двигаясь, словно в чреве огромной живой реки, он поравнялся с высокой колокольней, стоявшей на одной из центральных улиц города. Михаил поднял глаза вверх, и тут же увидел над собой колокола, которые неподвижно застыли, опутанные словно паутиной, многочисленными веревками.

«Почему же молчит колокол?! Почему он молчит?!», вспомнил он, моментально, свой прежний навязчивый сон. Раньше он часто слышал прозрачный звук этих колоколов. Но сегодня они молчали. Почему? Молчали, потому что им приказали замолчать? Кто? Эти, поправшие своими грязными сапогами святыни целого народа? Кто дал им такое право приказывать тем, что вещали многие столетия своими бронзовыми голосами, призывая к миру и благочестию? Неужели повинуясь какому-то дикому приказу безбожников, они действительно послушно умолкли на долгие, долгие годы? А, что если навсегда? Тихо и безропотно сложили свои, отлитые любящими человеческими руками, головы на плаху, так называемой, революции? Так умерли или нет? А может быть, следуя тем же самым жертвенным путем, что однажды проследовал спаситель, они умерли сегодня лишь для того, чтобы однажды воскреснуть?

Никто из них, шагавших тогда в этой, поистине живой колонне, конечно, не мог дать ответ на все эти вопросы. Люди были растеряны и подавлены. А на глазах у Михаила снова сбывалось страшное пророчество деда о том, что следующим шагом, после свержения царя, будет отлучение целого народа от бога, с которым он жил и побеждал веками.

В начале весны того же года Михаил с Лидией вернулись в родной город и, наконец, основательно обжили свой новый дом. Тогда же у Лидии появились первые симптомы болезни, которые они приняли за проявление последствий, полученной травмы. Вскоре, после проведенной терапии, ее состояние улучшилось, но достичь полного выздоровления ей не удалось. И не понятные им симптомы, время от времени, все же, напоминали о себе.

Возвращались домой и демобилизованные солдаты. Измученные долгой войной и переживаниями первых дней революции, они отдыхали от пережитых событий. В силу наступившей психической реакции они, поначалу, практически не принимали участия в общественной жизни. Мало того, в новых политических условиях, эйфория от обещаний большевиков начала, постепенно, меняться на подозрительность и недоверие.

Все отчетливее, ощущалось стремление властей расколоть деревню на два враждующих лагеря: бедняков и кулаков. Для этого специально были организованны комитеты бедняков, которые старались на средства кулаков, добыть для себя хорошей жизни. В эти комитеты устремились в большинстве своем лодыри и пьяницы, почувствовавшие, что при советской власти они смогут зажить хорошо и безнаказанно. По их указаниям у зажиточных крестьян отнимался хлеб, домашняя скотина и накопленное добро.

Недовольство новой властью нарастало с каждым днем. И уже вскоре стали появляться симптомы уже новой войны. Войны чудовищной, братоубийственной, гражданской.

****

Душная июльская ночь долго не давала уснуть. Тяжелый, похожий на бред сон затуманил сознание только ближе к рассвету. Однако и это мученическое состояние продлилось не долго.

Уже ближе к шести часам утра Михаил с Лидией были разбужены громкими взволнованными голосами и грохотом повозок, проносившихся по булыжной мостовой.

Михаил выглянул на улицу. Метрах в пятидесяти от их дома несколько человек спешно пытались починить, потерявшую колесо телегу. А мужичок небольшого роста, видимо, один из представителей новой власти, бегал в это время по улице, пытаясь собрать какие-то документы.

По всей видимости, выпавшая из подводы коробка раскрылась от удара, и пустила по ветру листки исписанной бумаги.

Вскоре стало известно, что это большевики, получившие сообщение о бело-чешском восстании, в панике покидали город.

Чуть позже, где-то на окраине послышались ружейные выстрелы, которые длились не долго. А уже в первой половине дня в город вошли подразделения, восставшего против большевиков, чехословацкого корпуса. Улицы мгновенно наполнились волнительными слухами или, попросту, сплетнями, а так же ломанной чешско-русской речью.

Ближе к вечеру, как-то особенно тревожно, раздался стук в дверь. Михаил успокоил жену и домохозяйку Нюру, переехавшую к ним из отцовского дома, и вышел навстречу посетителям сам.

Открыв дверь дома, которая выходила на улицу, минуя двор, он увидел на пороге молодого офицера.

- Прапорщик Жуковcкий! – представился он, и отдал честь.

- Добрый вечер! – поздоровался в ответ Михаил, - Чем обязан?

- Доктор Московский? Я не ошибся? Позволите пройти? – очень дружелюбным тоном поинтересовался офицер.

- Будьте любезны. У вас что-то случилось? – уже провожая гостя в дом, задал вопрос Михаил.

- Видите ли, - начал прапорщик, - Уже завтра в городе начинает формироваться добровольческий отряд. Планирую собрать не меньше роты вдобавок к своему конному отряду. Сабель у меня не много, зато выучка, что надо! Винтовки и патроны есть. Красные, убегая, оставили достаточно. Бои предстоят серьезные, и без врача, сами понимаете, будет сложно. Мне сказали, вы фронтовик?

Московский очень внимательно посмотрел прапорщику в глаза, словно пытался убедиться в серьезности его намерений.

- Понимаю, - кивнул головой Михаил, - Если это не авантюра, и вы уверены в своих силах, то вот вам моя рука, - протянул он открытую ладонь, - Когда сбор, и где?

- Завтра утром с восьми часов начинаем запись в здании городской управы, - сообщил Жуковский, и тут же добавил, - И еще! Мне бы остановится где-нибудь на ночлег, пока формируется отряд. Я гляжу, у вас и конюшня имеется? И до управы, опять же, рукой подать.

- Да, да. Конечно, - любезно согласился Михаил, - Мой дом в вашем распоряжении. Думаю, в качестве ночлега мой кабинет вас устроит.

Правда на ночлег Жуковский так и не приехал. Неизвестно, спал ли он тогда вообще, в эти напряженные и смутные дни, когда в людях, с одной стороны, просыпались абсолютно благородные порывы. Поднимались, и становились в строй, по-настоящему, патриотические силы. Те, что абсолютно искренне желали спасения для своего отечества. А с другой, затаившаяся где-то на самом дне человеческих душ, ненависть возбуждала в других, самые черные и, подчас откровенно звериные, инстинкты.

От наступавшего чехословацкого корпуса бежать тогда удалось не всем представителям новой власти. И тем, кто сделать это не сумел или не успел, пришлось жестоко поплатиться, в том числе, и своей жизнью за то варварское разорение крестьян, которое устроили накануне большевики.

****

Было за полдень. В тот день Михаил выехал в небольшую однодневную командировку в медицинский пункт большого села, находящегося недалеко от города. Он сидел в приемном кабинете, и почти заканчивал делать записи в больничных картах, когда сквозь открытое окно до него донесся какой-то странный гул. Михаил поднялся из-за стола, и выглянул во двор. В нарастающем шуме постепенно начали различаться людские голоса. Шум возбужденной толпы, которая двигалась по направлению к медицинскому пункту, не мог не вызвать удивления, и Михаил вышел на крыльцо.

Вскоре появилась действительно очень большая группа, крайне возбужденных людей, среди которых были не только, с виду, зажиточные крестьяне, но и бедняки. Все они громко кричали, и размахивали руками, шагая за лошадью. Когда толпа почти поравнялась с центральным входом, Михаил сумел разглядеть окровавленное тело мужчины, который был привязан к крепкому крестьянскому коню прочной веревкой. Остановившись у больницы, люди, словно озверевшие от вида крови, с дикими горловыми криками, еще некоторое время продолжали добивать бездыханное тело ногами и палками.

- Что вы делаете? Остановитесь! – закричал Михаил с порога, и тут же бросился в толпу.

Наконец, видимо выплеснув без остатка всю свою ненависть люди, учинившие самосуд, начали расходиться. Злобно огрызаясь, они поочередно плевали напоследок в нечто напоминающее липкий грязный мешок, который неподвижно валялся теперь в придорожной пыли.

Михаил бросился наперерез молодому мужчине, и быстро схватил его за руку.

- Что это? Что здесь происходит? Кто это такой, и за что вы его так?

Разгоряченный крестьянин, яростно отдернул руку и, глядя на Михаила красными воспаленными глазами, почти прошипел в ответ.

- Гнида это комиссарская! Все село по миру пустил, ирод! Гореть ему вечно в адском огне теперь, нехристь проклятый! Тьфу, собака!

Крестьянин снова густо харкнул в сторону изуродованного представителя прежней власти, а затем побежал догонять своих односельчан.

После осмотра тела, которое с побоями протащили по главной улице, стало понятно, что шансов на выживание у него нет. Страшное кровавое месиво, в котором еще теплились останки жизни, уже никак не реагировало на внешние раздражители. Все кости были переломаны, а внутренние органы, как показало затем вскрытие, были разорваны.

Позже, вспоминая эту расправу обозленных до предела людей, Михаил обратил внимание на странное обстоятельство, которому никак не мог найти подходящего объяснения. Почему эти люди, жадно и беспощадно терзавшие тело своего разорителя, тащили его ни куда-нибудь, а именно к больнице? Неужели в их затуманенном ненавистью сознании все же, несмотря ни на что, жила надежда на спасение их обидчика врачами? Неужели это было проявлением какого-то феномена, когда нечто внутреннее, духовное сопротивлялось в человеке проявлению его звериного, то ли инстинкта, то ли превращения?

Хотя как, оказалось, был в тот день и другой акт расправы, когда в другом селе, неподалеку, крестьяне арестовали весь сельсовет, включая председателя, и связав, живьем закопали в могилу. Не оставив, таким образом, никакого шанса на чудесное спасение.

Вернувшись из этой страшной командировки, Михаил узнал о том, что добровольческая рота уже сформирована, и готова принять участие в боях. А уже через три дня из Симбирска был получен приказ выдвигаться в сторону села Лапырево, куда по сведениям разведки, прибыл для подкрепления красных большой сводный отряд.

Рота Жуковского подошла к селу на расстояние видимости со стороны пролеска на краю большого поля уже ближе к ночи. С противоположной стороны Лапырево было отрезано небольшой речкой, переправой через которую служил деревянный мост. Именно этим обстоятельством и решил тогда воспользоваться командир добровольческой роты.

Скрытно, под покровом ночи, пешая часть отряда переправилась вброд на противоположный от села берег реки, где Жуковский разместил несколько пулеметов около моста. А как только на горизонте забрезжил летний рассвет, с криками, свистами и выстрелами, конница ворвалась в село со стороны поля. Расчет прапорщика оказался абсолютно верным. Захваченные врасплох солдаты, сначала начали метаться по селу, в лучшем случае нервно стреляя в пустоту. А затем, спасаясь от острых шашек кавалеристов, бросились по единственно возможному пути отступления через мост, прямо под замаскированные пулеметы.

Уже окончательно рассвело, когда Михаил вместе с командиром отправился к мосту, усеянному вместе с прилегающими к нему берегами, горами трупов. Необходимо было найти раненых, чтобы оказать им медицинскую помощь. В своем отряде, не считая нескольких легко раненных, обошлось тогда без потерь.

Первым, что бросилось Михаилу в глаза, была необычная форма на убитых солдатах и, особенно, их обувь. Однако все прояснилось сразу, как только они начали рассматривать лица погибших, и извлекать их документы. Оказалось, что основная часть отряда состояла из китайцев и латышей.

- Что это? – воскликнул он, обращаясь к прапорщику, - Это и есть их революция? Что делают здесь эти люди?

- Как что? – абсолютно спокойным тоном переспросил Жуковский, а затем так же невозмутимо ответил - Они пришли, чтобы принести нам «светлое будущее»!

- За деньги, на штыках? Это же настоящие наемники! – не унимался Михаил.

- Именно наемники, которые воюют, исключительно, за деньги! А вы доктор так, до сих пор, и не поняли, что все это происходит, в конечном счете, именно за деньги, и ради денег? Думаете, эти вновь испеченные господа сами верят в обещанный ими рай на земле? Бросьте! Не будьте наивны! Вы же образованный человек. Те, что опрокинули опустевший монарший трон, типичные пройдохи и авантюристы, жаждущие власти, а значит, в конечном счете, и денег. И среди них есть очень умные люди. Посмотрите, куда они целят теперь! После того, как пало самодержавие. Церковь! Наша православная вера! Вот, что мешает им в первую очередь управлять народом. И если мы позволим им сегодня ее разрушить, то толпы фанатиков, созданного ими новейшего безбожного завета, сметут эту страну, рано или поздно, в тартарары!

Это открытие повергло Михаила в крайнюю подавленность, и весь оставшийся день он провел в тяжелых раздумьях. Разумеется, он снова вспоминал слова деда, и не мог, а скорее не хотел верить в его страшные предсказания, которые продолжали стремительно сбываться прямо на глазах.

После обеда к нему подошел очень взволнованный боец отряда. Он рассказал, что неподалеку, в деревне живет его старуха мать, которая нуждается в срочной помощи врача. Серьезных ранений в отряде не было, и поэтому Жуковский охотно дал согласие Михаилу посетить больную.

Взяв санитарную подводу, Московский выехал в указанную ему деревню, с обязательством вернуться не позже утра. Однако по возвращении, под Лапырево отряда он уже не застал. Оказалось, что уже через несколько часов после его отъезда, сводная добровольческая рота спешно покинула место своей дислокации, и ушла в неизвестном направлении.

****

Мерно раскачиваясь на ухабах пересохшей проселочной дороги подвода, не спеша, катилась в сторону дома.

Разыскать отряд, не зная направления его передислокации, не представлялось возможным, и Михаил принял решение вернуться в город. Уже почти на подъезде к городской черте, ему на встречу выехал конный дозор. Оказалось, что город снова был взят красными. Обыскав подводу, и получив от Михаила вполне правдоподобные объяснения о выезде к больной, его отпустили. Однако дома его ждало крайне неприятное известие.

По доносу соседа, был арестован отец. Ему вменялась помощь белым и контрреволюционная деятельность. Что ждало теперь отца, в семье понимали все. Сестры плакали, не переставая. Мать держалась мужественно. Но было понятно, что эта сдержанность давалась ей из последних сил.

Невзирая на опасность того, что он сам мог быть выдан новым властям кем-то из горожан, Михаил отправился в здание управы. Он шел быстро, глядя лишь себе под ноги, и старался как можно спокойнее размышлять на ходу. Но несмотря ни на что, мысли беспомощно метались в голове, тщетно пытаясь найти хоть какую-то маломальскую зацепку для спасения отца. Занятый тяжелыми размышлениями, он даже не сразу услышал окрик в свой адрес.

- Мишаня! – крикнул во второй раз мужчина в военной форме, перетянутый по плечам портупеей, - А я смотрю! Ты, не ты?!

Михаил остановился и, как-то неуверенно, обернулся в сторону окликнувшего его незнакомца. Своего старого друга по симбирской гимназии, он узнал не сразу. Прошедшая недавно война, заметно изменила и его, некогда мальчишеский образ.

- Ваня? – так же неуверенно выговорил Михаил, и даже прищурил глаза, внимательно всматриваясь в загорелое лицо военного.

- А то, кто? Ну, здорово, дружище! – воскликнул гимназический товарищ и, подойдя решительным шагом к Михаилу, заключил его в дружеские объятия.

- Слушай! Если бы не окликнул, ей богу, не узнал бы! – признался Московский, продолжая с удивлением рассматривать товарища, - Я вижу, ты тоже по фронтам побегал. А? Угадал?

- Да. Было дело! – не снимая улыбки с лица, подтвердил старый друг, - Да и ты, я слышал, тоже там побывал!

- Побывал, побывал, - покачивая головой, подтвердил Михаил.

- Ну, рассказывай, как ты? Практикуешь? Ты ведь врач, кажется? – продолжил разговор Иван.

- Да. Разумеется. Все своим чередом. Что тут рассказывать? – и, Михаил на мгновение снова погрузился в тяжелые мысли об отце, а затем поинтересовался - Ты сам-то тут какими судьбами оказался?

- А я, брат теперь…, - тут Иван заметно смутился, но все же продолжил, - Я теперь новое будущее строю для нас. Комиссар моя должность теперь называется.

Михаил тут же вспомнил недавний разговор с Жуковским, но нашел в себе силы, чтобы не ответить, с присущей ему прямотой. Судьба, видимо, не случайно послала ему в этот момент бывшего друга. И не воспользоваться этим случаем Михаил не имел права. Поэтому, собравшись с мыслями, он продолжил.

- Ух, ты! Да ты, поди, большой начальник теперь? А?

- Ну, как тебе сказать, - снова улыбнулся Иван, - Определенную власть имею. Не буду скрывать.

Комиссар внимательно посмотрел в глаза бывшему однокашнику, где судя по всему, сумел прочитать его глубокую озабоченность.

- Постой, постой! Ты в управу, похоже, путь держишь? Случилось что? Ты говори, не стесняйся. Чем могу, помогу, если что!

- Как тебе сказать, - подбирая на ходу нужные слова, начал Михаил, - Отца моего сегодня ночью арестовали. Вот такие дела, брат!

- Андрея Николаевича? – удивился Иван, - Хотя, понимаю. Полицейские чиновники, да еще такого ранга, у нас не в почете. Ну, говори, как есть. В чем его обвиняют?

- Как обычно. Грязный навет соседа! Сказал, что он занимался контрреволюцией, кажется, - едва выговорил новое, очень неблагозвучное слово, Михаил, - Просто бред какой-то!

- Так, так. Дело серьезное. Тут не иначе, как расстрелом пахнет. Сам понимаешь. Время военное!

- Понимаю! – угрюмо подтвердил Михаил.

- И чего ты там добиться хочешь? – поинтересовался Иван, кивнув головой в сторону здания управы.

- Не знаю, - признался Московский, - Просто иду отца спасать! Как? Честно скажу: Не-зна-ю! - выговорил он по слогам.

- Так, так, - снова, задумчиво, повторил комиссар. А немного подумав, добавил, - Значит так. Там тебе делать сейчас нечего. Похоже, не случайно, судьба нас сегодня снова свела. Отца твоего я отлично помню, и плохого о нем никогда сказать ничего не мог. Поэтому, сейчас ступай домой, и ничего не предпринимай. Все, что смогу я сделаю. Обещаю! Кроме меня, тебе здесь никто не поможет. Веришь?

Михаил заглянул глубоко в глаза старому товарищу, а затем утвердительно кивнул головой.

Неизвестно, как это удалось Ивану, но в тот же вечер отца отпустили. Спросить об этом у гимназического товарища Михаил уже не успел. С тех пор они больше не виделись. Новоиспеченный комиссар Иван вскоре покинул город вместе со своим отрядом.

Отец же в своем доме оставался недолго, и по настоятельному совету Ивана, уже следующим утром покинул город. Чуть позже в Симбирск уехали и все остальные члены семьи, кроме семьи Михаила. Лидия не хотела расставаться со своими родителями. Особенно со своим отцом Иваном Егоровичем, за чью дальнейшую судьбу они особенно начали волноваться после свершения октябрьской революции. Той самой, которая вскоре нанесла ему, не пожелавшему покинуть Родину, необыкновенно жестокий удар.

Но в череду тех трагических событий сначала вклинилось еще одно, чьи подробности, жители города вспоминали затем часто.

Случилось это через несколько дней, после того, как красные снова заняли город, и установили в нем свою власть уже на многие десятилетия вперед.

****

Михаил в то утро вышел из дома с намерением направиться в больницу, как мимо него промчалась возбужденная ватага мальчишек с криками «Бомба! Бомбу нашли!»

- Что они сказали? – переспросил Михаил у какого-то прохожего, который быстрым шагом двигался вслед за пробежавшими пацанами.

- Да, бомбу на окраине города, говорят, нашли! Красные, когда отступали, с аэроплана ее на чехов бросили. Да бомба та не взорвалась, а в камыши на краю озера скатилась. Там ее и нашел кто-то.

Предчувствуя возможную трагедию, Михаил побежал следом.

Вскоре на месте падения, у озера, практически на берегу, там где рос высокий камыш, он действительно увидел крупную авиационную бомбу. Неразорвавшаяся металлическая болванка, довольно внушительных размеров, лежала не земле. Вокруг, основательно примяв камыш, уже толпились, набежавшие со всех сторон зеваки. В центре обступившей полукругом толпы, засучив рукава, стоял какой-то мужик, и явно собирался что-то предпринять.

- Эй! Ты что там делать собрался? – выкрикнул Михаил в адрес мужика, - Немедленно отойди оттуда!

- Чего это?! – возмутился мужик, - Щас я взрыватель достану, пока не рванула, и все! Я таких на фронте много повидал.

- Ты, что сапер? – все еще восстанавливая дыхание после бега, продолжил Московский.

- Да, чего там хитрого-то? – махнул рукой мужик, - Я тышшу раз видел, как ентую штуковину оттуда выкручивают, и всего делов-то!- показал он с умным видом на бомбу, и направился к ней, чтобы продемонстрировать свое умение.

- Стоять! – закричал ему вслед Михаил, - Стоять, я сказал! Не сметь!

Но мужик даже не обернулся в его сторону, а еще ближе приблизился к бомбе и склонился над ней.

- Вон! Все вон отсюда! – начал кричать Московский, хватая людей за руки и за плечи, в попытке отогнать их как можно дальше, - Быстрее! Бегом!

Оглушительный взрыв раздался у него за спиной в тот момент, когда он за руку, силком, тащил в сторону какого-то мальчугана. Видимо, сбившиеся в плотную стену зеваки, своими телами защитили его в этот момент от осколков, и лишь взрывная волна сбила его с ног, опрокинув на землю.

Первое, что услышал Михаил вокруг себя, когда оглушение стало понемногу проходить, были жуткие стоны, лежащих на земле людей. Раненные с развороченными животами, еще живые, в лужах собственной крови корчились от жуткой боли, и громко стонали. Молодой мужчина, очевидно в шоковом состоянии, чьи кишки полностью вывалились из брюшной полости, сидел на земле и, казалось, с удивлением рассматривал их своими стеклянными глазами.

Окончательно придя в себя, Михаил начал осматривать раненных. Живых еще было много, но все они истекали кровью от обильных осколочных ранений. Вскоре появились первые подводы. Туда, наспех перебинтованных разорванной одеждой, грузили пострадавших, и быстро увозили в больницу.

Операции длились до позднего вечера. Несмотря на все усилия врачей, спасти удалось тогда не многих. Тяжелые проникающие ранения в брюшную полость, приведшие к разрыву жизненно важных органов и обильным внутренним кровотечениям, лишили их шанса на выживание.

Тревожные события, постоянно происходившие вокруг, видимо так же оказали свое негативное влияние на здоровье Лидии. Проявления странной болезни стали более регулярными. Ее жалобы на боли в спине участились. Она стала заметно бледнеть и терять вес. Все чаще, Михаил вместе с Корсаковым уединялись от нее, чтобы устроить врачебный консилиум. Но выводы, которые им приходилось делать, оказывались не утешительными. Болезнь прогрессировала. А то, что произошло совсем скоро в семье ее родителей, лишь усугубило и, без того, не простое ее состояние.

Михаил Туруновский,

писатель, драматург

(г. Брест)