«Происхождение моей фамилии совершенно русское, как и я сам, от имени живущего в нашей стороне Василия... Васи - Васины дети, Васинцы, Васнецовы», – так рассказывал о своем происхождении великий русский художник Виктор Михайлович Васнецов.

Отец его был сельским священником, человеком образованным и весьма талантливым. Талантливость унаследована была им от матери, изрядной художницы. Ее дом был обильно украшен собственными работами. «...Первые настоящие картины мы с Аполлинарием увидели в доме нашей бабушки, к которой наш отец возил «на поклон», чуть только приедем из семинарии... все под стеклом, в золотых рамах, висели чинно в несколько рядов, заполняя стены гостиной... Мы гордились талантом бабушки», - вспоминал Виктор Михайлович. Сам о. Михаил также недурно владел кистью и был первым наставником в живописном мастерстве для своих детей. Также он сам учил их читать, писать, считать, петь. Дети занимались резьбой по дереву, читали научные журналы. Обучал батюшка и приходских ребятишек вятского села Рябово, где проходило его служение. Мать Васнецовых умерла, когда дети были еще малы, и воспитание их всецело легло на отца Михаила.

«Любовь к природе, влюбленность в нее, наблюдательность была воспитана во мне отцом с глубокого детства, - вспоминал Аполлинарий Михайлович. - Когда наступала весна, он звал меня в лес слушать зябликов; перед окнами мы ставили скворечники, вечерами всей семьей гуляли по полям. Ночью обращал мое внимание на небо, я с детства знал главные созвездия и звезды; вращение небесного свода и его причины... Любовь к природе и пейзажу воспитали во мне художника, и этим я обязан отцу. Его смерть потрясла меня до глубины души... Вечное, сердечное спасибо отцу».

Старания батюшки были вознаграждены сполна. Старший сын, Николай, окончил Вятскую Духовную семинарию «по первому разряду», был заведующим Шурминским двуклассным училищем, где преподавал русский язык, арифметику, историю, естествознание, земледелие, черчение, Закон Божий. Главным в своей работе он считал «освятить душу и сердце ребенка». Кроме преподавания Николай Васнецов конструировал модели древних крестьянских изб, школьных зданий, церквей и соборов, удостоенные медали Казанской выставки, составил важный научный труд «Материалы для объяснительного Областного Словаря вятского говора».

Аркадий Васнецов был талантливым резчиком по дереву, создавал уникальную мебель – в том числе по эскизам брата Виктора.

Александр Васнецов раскрыл себя в музыке. Он собирал и хранил народные «домашние» хоровые песни, сам исполнял их с большим искусством, написал книгу «Песни Северо-Восточной России»…

Отец Михаил не увидел становления своих сыновей. Он отошел ко Господу в 47 лет, оставив их сиротами. Виктор, второй сын, в ту пору учился в петербургской Академии Художеств, куда поступил, оставив учебу в Вятской духовой семинарии. Для того, чтобы отправиться в столицу, юноша продал свои первые работы – жанровые сцены из народной жизни. В Академии он близко сошелся с Репиным и Крамским, его наставником стал Павел Чистяков.

Тем не менее Академию Васнецов не окончил, как и семинарию. Отчасти причиной этому стала смерть отца. Ему пришлось взять к себе маленького брата Аполлинария, много работать, чтобы содержать себя и его. Но главная причина была в другом. «Хотелось писать картины на темы из русских былин и сказок, а они, профессора, этого желания не понимали. Вот мы и расстались», - объяснял художник. Впоследствии Виктор Михайлович признавался: «Как я стал из жанриста историком, несколько на фантастический лад, на это ответить точно не сумею. Я всегда только Русью и жил… Знаю только, что во время самого ярого увлечения жанром, в академические времена, в Петербурге меня не покидали неясные исторические и сказочные грезы».

Прежде чем окончательно обрести «свою» тему, Васнецов по совету друзей на вырученные от продажи картины Третьякову деньги совершает вояж по Европе, около года работает в Париже. Именно во столице Франции был сделан первый этюд «Трех богатырей», и здесь же художник решил «начать новый жанр своей деятельности».

По возращении в Россию Виктор Михайлович обосновался в Москве. «Когда я приехал в Москву, — вспоминал он, — то почувствовал, что приехал домой и больше ехать некуда. Кремль, Василий Блаженный заставляли меня чуть не плакать, до такой степени все это веяло на душу родным, незабвенным». Ступая на давно манящую и нащупываемую стезю, художник принялся тщательно изучать русскую историю, фольклор, культуру, предметы быта, обычаи, костюмы… «Противоположения жанра и истории в душе моей никогда не было… - писал Васнецов. - Я всегда был убежден, что в жанровых и исторических картинах… в сказке, песне, былине, драме сказывается весь целый облик народа, внутренний и внешний, с прошлым и настоящим, а может быть, и будущим… Плох тот народ, который не помнит, не ценит и не любит своей истории».

Виктор Михайлович был воистину народным художником. Уже самые ранние работы его отличало внимание к народной жизни, быту. Жанровые сцены из жизни простого народа были основной темой художника на заре его творчества. «Я жил среди мужиков и баб и любил их не «народнически», а попросту, как своих друзей и приятелей, слушал их песни и сказки, заслушивался, сидя на печке при свете и треске лучины», - признавался Васнецов. «Думаю, не ошибусь, когда скажу, что сказки стряпухи и повествования бродячих людей заставили меня на всю жизнь полюбить настоящее и прошлое моего народа. Во многом они определили мой путь, дали направление моей будущей деятельности».

Первая работа Виктора Михайловича в новом жанре, «После побоища Игоря Святославича с половцами», не сразу была приняты в академических кругах. Однако, русская тема, уже начинала задавать тон в искусстве. Этому способствовала государственная политика, проводимая Государем Александром Третьим. Неслучайно именно черты Царя-богатыря угадываются в могучей фигуре васнецовского Ильи Муромца.

«Всякое искусство национально, космополитического искусства нет, - утверждал Васнецов. - Все великое в искусстве, ставшее общечеловеческим, выросло на национальной почве». Единомышленников обрел художник в лице Третьякова, Мамонтовых, Поленовых… Усадьба Мамонтовых Абрамцеву в ту пору сделалась настоящим центром русскости. Сюда на лето съезжались многие русские живописцы. Здесь ставились спектакли и возрождались народные ремесла, писались декорации и обучались крестьяне, записывались устные предания и возводились церкви... Окрестности Абрамцева можно нередко видеть на картинах Васнецова. Здесь, в частности, была написана одна из самых известных его картин. ««Аленушка», - вспоминал он, - как будто она давно жила в моей голове, но реально я увидел ее в Ахтырке, когда встретил одну простоволосую девушку, поразившую мое воображение. Столько тоски, одиночества и чисто русской печали было в ее глазах… Каким-то особым русским духом веяло от нее». В Мамонтовской усадьбе Виктор Михайлович также принял участие в создании декораций к пьесе-сказке «Снегурочка». «Никогда еще фантазия, – сообщает критик Стасов о декорациях «Палаты Берендея», – не заходила так далеко и так глубоко в воссоздании архитектурных форм и орнаментики Древней Руси, сказочной, легендарной, былинной». Васнецов не только создал эскизы декораций и костюмов, но и сам исполнил роль Деда Мороза. Один из сыновей Мамонтова с восторгом вспоминал: «Своим русским говором на «о», своей могучей сценической фигурой он создал незабываемый образ хозяина русской зимы. Как живой стоит он сейчас у меня перед глазами в белой, длинной, просторной холщовой рубахе, кое-где прошитой серебром, в рукавицах, с пышной копной белых, стоящих дыбом волос, с большой белой лохматой бородой. «Любо мне, любо, любо», - слышится мне его голос».

«Я всегда был убежден, что в сказках, песне, былине, драме сказывается весь цельный облик народа, внутренний и внешний, с прошлыми настоящим, а может быть, и будущим», - говорил художник, неустанно работая над живописными произведениями, распахивающими для народа двери в дивный мир его истории, былин и сказок, иногда неразделимо переплетающихся друг с другом.

Кроме масштабных полотен Виктор Михайлович создал бесчисленное количество иллюстраций к русским сказкам, сочинением Пушкина и Лермонтова, азбукам, историческим изданиям и т.д.

Самым же значительным шедевром художника в Абрамцеве стала церковь Спаса Нерукотворного, возведенная здесь по его эскизам и украшенная его росписями.

Религиозной живописью он занимался еще с отроческих лет. Будучи учеником низшего отделения семинарии, в 14 лет, на доске написал свою первую икону - «Благословение детей», которая затем висела в комнате правления Духовного училища. Позже была написана икона Божией Матери, которая находилась в Слободском Крестовоздвиженском монастыре в коллекции архимандрита Аполлоса.

Росписи Васнецова украшали храмы Москвы, Гусь-Хрустального, Варшавы, Петербурга, Дармштадта… В Дармштадт Виктор Михайлович был приглашен по протекции Императрицы Александры Федоровны, восхищавшейся его творчеством. В Москве покровителем художника был генерал-губернатор столицы, Великий князь Сергей Александрович. Великий князь был большим знатоком русской истории и ценителем русской живописи. С Виктором Михайловичем их связывали самые сердечные отношения. Одна из картин, купленных Сергеем Александровичем у художника – «Сирин и Алконост» - словно бы символизировала жизнь самого генерал-губернатора. Впоследствии эскиз креста на месте злодейского убиения князя-мученика был также создан Васнецовым. Именно на этот крест в 18-м году лично набросит петлю товарищ Ленин и снесет ненавистный ему символ…

Великий князь повторил мученическую судьбу своего отца, также взорванного бомбой террориста. А Виктору Михайловичу привелось работать и над мемориалом убитому Императору – росписями знаменитого храма Воскресения-на-Крови.

«Я крепко верю в силу своего дела, я верю, что нет на Руси для русского художника святее и плодотворнее дела, как украшение храма - это уже поистине и дело народное, и дело высочайшего искусства...», - говорил Васнецов. Главным деянием художника на поприще церковном стали росписи киевского Софийского собора. В общей сложности им было выполнено более 150 картонов к росписи, множество эскизов, в самом храме он расписал 2840 кв. м, создал 15 картин, 30 отдельных фигур, все образы в центральной части храма, в том числе Богоматерь с Младенцем (высота 11 метров), апостолов, святителей, Христа Вседержителя в куполе, Александра Невского, Нестора-летописца, княгиню Ольгу, Бориса и Глеба, Вседержителя и Богоматерь в главном иконостасе, орнаменты центральной части храма…

С особенным трепетом работал Виктор Михайлович над образом Спаса-Вседержителя. «Вы удивительно хорошо сказали, что моя работа «путь к свету»... – писал он Елене Мамонтовой. - Вот и сейчас как раз занят писанием образа Центра этого света - опять пишу лик Христа - немалая задача, задача целых веков. Искания мои в соборе, конечно, слабая попытка найти Его Образ, но я истинно верую, что именно русскому художнику суждено найти Образ Мирового Христа... Христос, конечно, должен быть личен, но личное представление его должно возвыситься до Мирового представления Его... Идеалом искусства должно стать наибольшее отражение духа в человеческом образе. А где же и когда же Дух Божий отразился полнее, глубже, шире и могущественнее в человеческом образе, как не в Христе?! Относительно своего Христа должен сказать, что надеюсь еще долго поработать над ним, а во Владимирском соборе считаю только началом попытки изобразить Его так, как представляю».

Сыновья художника вспоминали: «Папа был очень живой, подвижный, веселый и добродушный... Собор - это у нас значило не просто храм, а нечто совсем особенное, нарицательно-собирательное место, несколько величественное и таинственное, куда уходил отец на целый день... Наша квартира и собор - это были два места, где жил отец, между которыми делилась его жизнь... Нас иногда водили в собор... громадный, весь застроенный лесами, и там в вышине маленькая фигура - отец в своей синей блузе, замазанной масляными красками. Он сбегал с лесов нам навстречу веселый, бодрый, с палитрой в левой руке. Домой отец приходил, когда уже смеркалось, обедал и ложился отдыхать, иногда брал к себе на кровать и рассказывал нам сказки или что-нибудь из своего детства... Никогда не читал нам детских книжек, считал, что лучшие мировые произведения доступны и взрослым, и детям. Читал нам часто Шекспира, Гоголя, Достоевского, Лермонтова, Пушкина. Отец любил русские песни, сказки, поговорки, красоту русского языка. Отец отдавался отдыху с такой же страстью, как работе, - гулял, собирал грибы, ловил рыбу, катался на лодке и стрелял в цель из пистолета... Но долго жить так он не мог - его тянуло в собор, к творческой работе».

Когда многолетний подвижнический труд был завершен, Виктор Михайлович, оценивая его, заключал: «Собор все-таки прекрасно вышел... Вчера вечером видел его при электрическом освещении. Сам удивился неожиданно громадному художественному впечатлению... Словом, чувствую, что годы труда и мучений не прошли даром». Несмотря на это, позже художник признавался: «Я сам думал, что я проник в дух русской иконы и что я выразил внутренний мир живописца того времени, что я постиг — это уж от гордости — технику этого старого времени. Оказалось, однако, что я глубоко заблуждался. Дух древней русской иконы оказался во много раз выше, чем я думал. Внутренний мир живописи того времени был гораздо более богатым в духовном смысле, чем дух нашего времени, или лично мой, или Нестерова, и нам далеко до их техники, до их живописного эффекта. Моя живопись — это только слабое отражение, притом еще выхолощенное, очень богатого мира древней русской иконы».

В жизни Виктор Васнецов был человеком глубоко религиозным, приверженным патриархальным традициям. Он был женат на уроженке Вятской губернии Александре Владимировне Рязанцевой. Купеческая дочь, она закончила женские курсы в Петербургской медико-хирургической академии, но, выйдя замуж, всецело посвятила себя семье, в которой родилось пятеро детей.

Столь же патриархальны были общественные взгляды художника. «Не страшна была бы подлинная иноземщина, если бы наши иноземствующие головотяпы всеми силами, до безумства, не поддерживали ее! – возмущался он. - Да, бедняги и сами не замечают, что лезут в рабскую петлю... С этим помрачением русских умов надо бороться без устали и всеми силами!..» В 1900 году Виктор Михайлович выступил с проектом о художественно-промышленном образовании в России, которое, по его мнению, должно было идти в «национальном духе, а не в подражании Западу».

Во время революции 1905 года Васнецов вышел из Академии художеств, действительным членом которой он был избран 1893 году, после того как студенты устроили митинг в залах, где размещалась его выставка. Художник считал, что «все учебные заведения предназначены только для науки и обучения, а никак не для занятий политикой».

В это же время Виктор Михайлович стал активно сотрудничать с «Союзом русского народа». В частности, участвовал в финансировании и оформлении «Книги русской скорби», посвященной жертвам безудержного террора революционных бандитов, и других монархических изданий. «…Я, как был, так и доселе остаюсь убежденным монархистом на исконных русских началах, - заявлял художник, - т.е. стою за православную веру, за самодержавного неограниченного царя и за великий русский народ и его господство в Русском государстве и к сему подлинному моему «credo» не нахожу нужным прибавлять никакого «constitutio que» [конституционного поpядка (лат.)]».

Можно лишь удивляться, что человек с такими убеждениями и «послужным списком» не стал жертвой террора сам – когда террористы захватили власть в России. Однако, его произведения много пострадали от рук красных вандалов… Выполненные им надгробья на могилах русских уничтожались, храмы разрушались, религиозные картины были отнесены в разряд «отжившей рухляди» и удалялись из выставочных залов… Были разрушены храмы Александра Невского в Варшаве, Спас на водах в Петербурге, исчезли многие иконы, предназначенные для членов Царской Семьи и императорской яхты «Штандарт». В 1923 году художник Михаил Нестеров сообщал об участи церкви в Гусь-Хрустальном: «Храм обращен в кинематограф, а картины (росписи) после разных мытарств оказались во Владимире, где их видели сейчас - «Страшный суд» - накатанным на большую жердь, разорванным более чем на аршин (более 70 см) внизу и наскоро зашитым бечевкой (до того он был сложен в несколько раз и на сгибах потерся)... Две другие картины без определенного назначения валяются в другом соборе. Сырость делает свое дело. В общем, не знают, что с этим имуществом в настоящее время делать... «Страшный суд» я считаю лучшим из произведений Васнецова после алтарной росписи Киевского Владимирского собора...» К счастью, «Страшный суд» все-таки уцелел до наших дней.

«Я сказочник, былинник, гусляр живописи», - говорил о себе Виктор Михайлович. В этом качестве он прожил последние годы, работая над картинами по мотивам русских сказок: «Царевна-лягушка», «Змей Горыныч», «Сказка о спящей царевне», «Кащей Бессмертный» и «Бой Ивана-царевича со змием». Художник словно бы уходил в волшебный сказочный мир, спасаясь там от жуткой яви большевистского СССР… «Сказочником» он на долгие годы останется в советском искусствоведении, и многие поколения детей будут начинать свое знакомство с русской живописью с Ивана-царевича и серого волка, Богатырей, Аленушки и других чудо-полотен, дышащих русским духом и в нем наставляющих.

«Я только Русью и жил... – говорил о себе Васнецов. - Что касается религиозной моей живописи... я, как православный и искренне верующий Русский, не мог хоть на копеечку свечку не поставить Господу Богу. Может, свечка эта из грубого воска, но поставлена она от души. В Православной Церкви мы родились, православными дай Бог и помереть».

Он умер скоропостижно 23 июля 1926 года на 79-м году жизни. Во время работы над портретом Нестерова у художника разорвалось сердце. Похоронили Виктора Михайловича на Лазаревском кладбище Москвы, но вскоре оно было уничтожено, и прах Васнецова был перенесен на кладбище Введенское.

«О Нестерове и о Васнецове можно сказать, что они оба изменили характер «православной русской живописи», внеся в ее эпические тихие воды струю музыки, лирики и личного начала… - писал Василий Розанов. - Как звонкая песня жаворонка из голубого жаркого неба, раздалась музыка и музыкальность Васнецова, Нестерова. «К небу! к небу!»… Все оглянулись к небу. Вот отчего мы их любим».