Не раз удивляла меня странность менталитета нашего общества. Событие, казалось бы, не самое значительное (по последствиям), но скандальное вызывает у нее шумные отклик, событие же, действительно значимое, вопиющее, требующее вмешательства, проходит мимо. Возьмем пример самый свежий.

Напротив Храма Христа Спасителя наши оленеводы в штатском поставили благодарным россиянам от любящей партии «памятник д…му». Сразу, впрочем, оговорились, что это временная «инсталляция». Погань? Конечно, погань. И дружно завозмущались культурные люди на все лады, не исключая непечатного. Мол, как смеют такую пощечину нашему общественному вкусу давать. Возмущение, вестимо, справедливое, и всецело мною разделяемое. Но…

…Снесли остатки усадьбы Ильинское…

…Вырубают парки Архангельского и Опалихи…

…Снесли единственный деревянный планетарий в Пензе…

…Обрушилась башенка с часами в доме Германа…

…Застройщики рвутся уничтожить Сретенку…

…В Пскове под угрозой гибели оказалась уникальная коллекция древних икон…

Этот мартиролог и полумартиролог можно продолжать до бесконечности. Каждый день мы совершенно бестрепетно теряем памятники нашего культурного наследия, даже не пытаясь (исключая нескольких «сумасшедших» энтузиастов) их защитить. И все эти воистину вопиющие факты не встречают и десятой, сотой доли резонанса «д…ма без палочки».

Есть ли здесь логика? «Инсталляция», сколь бы отвратительна она ни была - сегодня есть, а завтра ее нет. Даже если она не «временная», то в любом случае ее всегда можно будет снести. А, вот, изувеченную аппартотелем Сретенку уже не восстановишь. И погибшие (в случае, если общественность и дальше будет разыгрывать дурной фарс под названием «Молчание ягнят», это почти неизбежно) иконы средних веков уже никто и никогда не восстановит. Нечего будет восстанавливать просто-напросто. И застроенный парк Опалихи не восстановить. И разрушенные Нисановыми и Вексельбергами флигели Ильинского. Эти потери – трагедия. Трагедия для русской культуры. Для нас, русских, трагедия. Почему же мы, вместо того, чтобы бить в набат и живой стеной защищать наше наследие, уклончиво отворачиваемся и предпочитаем тратить «боевой заряд» на праздные возмущения по поводу «д…ма без палочки»?

Причина, видимо, в том, что нас… разучили действовать. И сами мы разучились. Утратили вкус и всякую охоту – к действию. Это началось не сейчас, нет. Много раньше. В советские времена человеку для сознания причастности своей к «свободомыслию» и почти «протесту» довольно было слушать пластинки Высоцкого и Окуджавы, украдкой почитывать какой-нибудь «сам-тамиздат». Очень хорошо писал об этом Леонид Бородин: «Когда в начале семидесятых оказался в Москве, был поражен какой-то демонстративной никчемностью интеллигентских страстей, пустопорожностью бесконечных кухонных разговоров-застолий, суетливостью, имитирующей активность, и вообще имитация казалась главной строкой характеристики всей более-менее творческой интеллигенции. С равной увлеченностью имитировались лояльность к власти и конфронтация с ней, сочинялись мудренейшие концепции самооправданий, и были идолы, кумиры имитационного бытия, к примеру Окуджава, Высоцкий...

Окуджава имитировал некую специфически московскую субкультуру жеста-символа, претендующего на экзистенциальное истолкование… …Ему удалось и отразить и воссоздать лукавую ауру московской богемы, медитационное пространство как компенсацию за социальную неполноценность. Эта отдушина интеллигентского кривостояния, без сомнения, способствовала сохранению человеческого в человеках, но она же и заблокировала, возможно, целому поколению путь и доступ к ценностям, востребованным сегодняшним днем, она вскармливала, скажем, используя Бердяева, то самое «бабье» начало в российской душе, которое во все времена, откликаясь на «злобу дня», поставляло в политические окопы социальных гермафродитов. Кокетливое кривляние этих уродцев мы наблюдаем сегодня на всех общественных уровнях.

Высоцкий имитировал протест, не имеющий адреса. Это было мужественное оттягивание тетивы тугого лука без стрелы, где звон отпущенной тетивы заменял свист стрелы, ушедшей на поражение. Оккупированный бездарями и бездельниками партийный агитпроп никогда не додумался бы до такого универсального способа выпускания индивидуального социального пара… …Сам факт исполнения или прослушивания как бы выдавал индульгенцию на нейтралитет, на бездействие, это было что-то вроде политического самосовокупления, Высоцкий был и целью, и средством гражданского самовыражения, им начинался и им заканчивался поступок, как весьма скромный, но искренний дар храму во отпущение прежних и благословение будущих грехов…

…Окуджава или Высоцкий — лишь некоторые моменты этого феномена. А философские компании и общества, где культивировалась моральность антигосударственного мышления и диаспорности поведения, а окололитературные салоны, нашпигованные образованческим снобизмом, а литературные — проспиртованные до степени самовозгорания, монархические, наконец, где выспренность речей, тостов, гимнов прекрасным образом уживалась с идеальной вписанностью некоторых «членов» в самые мерзкие социальные структуры».

Все эти «слушания», кухонный треп и анекдотцы никого ни к чему не обязывали. Они давали приятное ощущение себя, как «свободомыслящего» человека (сколько комсоргов, партийцев, культурной обслуги КПСС оказались у нас затем в числе самых главных «борцунов» с режимом – задним числом!), индульгенцию, как бы освобождающую от реального действия. Что-то, да простится мне невольная пошлость, сродни тому, как смотреть фильмы известного содержания, чувствуя себя при этом «казановой», вместо того, чтобы заниматься продолжением рода.

Сейчас сетевые возмущения вышеприведенного характера играют такую же роль. Написали в ФБ сердитый пост про какую-нибудь дрянь – и на душе удовлетворение, долг культурного человека исполнен. И самое приятное при этом – дальше никакого действия не требуется. Значит, затрат никаких – моральных. Последствий – никаких. И даже не нужно вникать во что-то, тратить время. Взглянул на фото «кучи» напротив храма, плюнул и дальше пошел.

А, вот, с тою же, к примеру, Сретенкой – дело иное. Тут действие требуется. К властям обращаться. Подписывать что-то. Наконец, в пикетах участвовать. Может быть, даже, страшно сказать – «под раздачу» попасть. Нет, не хочет наш человек ни под что такое попадать. И заранее, на все подобные случаи, самим себе сформулировано вечное и универсальное оправдание, совесть успокаивающее. «Мы все равно ничего не можем изменить». «От нас ничего не зависит». Конечно, ничего не изменить, если даже не пытаться. Нельзя выиграть битву, подняв белый флаг до ее начала.

Наше общество живет в состоянии совершенной духовной расслабленности. Мы все причисляем себя к православным, иные и к церковным людям. Но мы забываем о том, что «вера без дел мертва есть». И это не только о том, чтим ли мы посты и сколько свечек ставим в храмах. Мы живем в Божием мире, и это налагает известные обязательства в отношении Того, чье имя мы, как христиане, носим. А Он не заповедал нам «непротивления злу». Это, последнее, заповедал нам талантливый писатель, которого мы, люди, причисляющие себя к православным и церковным, чтим еретиком.

Мы все называем себя патриотами. Мы любим Россию. Особенно ту, «которую мы потеряли». Но любви нашей отчего-то чрезвычайно редко хватает на то, чтобы защищать ту Россию, которая еще у нас осталось, но которую вот-вот можем мы также потерять. Патриотизм, как и вера, мертв без дела. Патриотами были… наши музейщики, спасавшие наше наследие в годы большевистского вандализма, в войну и, наконец, в постперестроечные годы разрухи. И спасающие ныне. Только у них нет привычки бить себя в грудь и кричать о своем патриотизме и том, как надо спасать Россию. Они не кричат. Они спасают. День за днем. Год за годом.

Каждый день мы теряем уникальные памятники истории и культуры. И видится мне сцена. Через пару-тройку десятков лет, сидя в плитно-стеклянном аквариуме, некогда бывшем Москвой, мы показываем нашем внукам фотографии города «нашей молодости».

- Дедушка, а где ты был, когда все это сносили?

- А я, внучек, в фэйсбуке сидел, комменты писал…

…про то, как мы «ничего не можем»…

Внукам, в сущности, останется плюнуть по нашему адресу за это «ничегонеможество». Нынешние юное поколение уже нет-нет, а высказывает подчас отцам и дедам: нечему вам нас учить, вы на своем веку страну «прозевали» (мягко говоря). И что ответить им. Прозевали, да. Оставили обломки разоренные… Так уж хоть бы теперь напрячь силы оставшиеся да камни собирать? Чтобы хотя бы следующему поколению не совестно было в глаза смотреть, но можно было с чувством долга исполненного показать: смотри, внучек, вот, это все мы сохранили, отстояли, вот, этого добились мы, а вам продолжать…

Слава Богу, конечно, не перевелись в России созидатели-энтузиасты, спасающие, собирающие, сохраняющие. Но мало их! И при громадности нашей, при разорении великом – одним лишь одиночкам не справиться! Сохранение и сбережение нашего историко-культурного наследия должно быть задачей, делом всего нашего общества – по крайне мере той его части, что сознает себя русскими, кому дорого это наследие. И эта идея – идея сохранения и восстановления России, которую мы еще не потеряли – могла бы быть объединяющей для той в реальности лишенной всякой структуры массы, которую по старинке принято именовать «русским движением».

Наши памятники и святыни завещаны предками нашими не «правительству», не «государству», не даже «церкви». Они завещаны – всем нам. Русскому народу. Русским людям. И сберегать это богатейшее самоцветное наследство для будущих поколений – наш общий долг. И если наследство это расхищается и разоряется, то все мы, каждый из нас несем за это ответственность. И каждая новая утрата – это общая наша вина. Потому что молчали, потому что бездействовали, потому что леностны, равнодушны и небрежны к отеческому наследию, потому что маловерны... Потому что «ничего не можем» и «от нас ничего не зависит».

В свое время, в самый разгул истребления русской старины хватило подвига одного человека, чтобы спасти собор Василия Блаженного. Его звали Петр Дмитриевич Барановский. «Ничего не можем»? «От нас ничего не зависит»? Не нужно думать, можем ли, зависит ли, расхолаживая себя и давая себе право на вожделенное бездействие. Нужно жить и действовать так, как если бы все зависело от нас, и мы все могли. И тогда, быть может, стены расступятся… Очевидно, во всяком случае одно: дух упадничества не способен животворить, под лежачий камень вода не течет, а дорогу – осилит идущий.

Елена Семенова