Завершился 5-й литературный конкурс имени поэта Ивана Савина – для учащихся средних и высших учебных заведений.

В этом году участникам предлагаются следующие специальные темы:

- Генерал Юденич. К юбилею «Суворова Первой мировой»

- Пророк грядущих бесов. К 200-летию Ф.М. Достоевского

- Уничтоженные как класс. Трагедия русского крестьянства под властью большевиков

Кроме того, жюри традиционно рассматривало произведения, посвящённые Первой Мировой войне 1914-1918 гг., Белому Движению и Русскому Зарубежью, Государю Александру Третьему, Семье последнего Императора.

В конкурсе приняли участие десятки школьников и студентов из разных областей России и ближнего зарубежья.

В итоге победителями стали:

1 место – Ольга ОДИНЦОВА (Москва)

2 место – Андрей ПЕТРОВ (Санкт-Петербург)

3 место – Мария ПАВЛУХИНА (Новосибирская обл.)

Почётным призом отмечается работа лауреатки Савинского конкурса 2020 года Арины ГРИН (Павловский посад).

Кроме того, жюри отметило работы следующих авторов:

Дмитрия Митрофанова (Н. Новгород), Анастасии Митрофановой (Москва), Дарьи Гальцовой (Воронежская обл.), Елены Нечушкиной (Екатеринбург), Артёма Лаптева (Екатеринбург), Максима Салехова (Екатеринбург), Егора Сотича (Улан-Удэ), Марии Ивановой (Оренбург), Владимира Чжена (Электросталь), Екатерины Харитоновой (Москва), Захара Якименко (Архангельск), К. Гронской (Луганск).

Эти работы будут опубликованы в журнале «Голос Эпохи» наряду с работами победителей, а их авторы, так же, как и победители, получают возможность сотрудничества с порталом «Русская Стратегия» на гонорарной основе.

Победители получают книги «Только одна жизнь» (ПСС Ивана Савина), «Слава России», DVD-диск «Александр Великий», миниатюрные бюсты П.Н. Врангеля (10 см.), перекидные календари-хронографы А3; рюкзаки «Белые идут!», обложки для паспорта «Паспортъ Россiйской Имперiи», памятные дипломы, а также 4-й номер журнала «Голос Эпохи» с публикациями своих произведений.

Мы благодарим всех участников конкурса! И напоминаем авторам, чьи работы в этом году не заняли призовых мест, что наш конкурс проводится ежегодно, и в будущем году мы вновь будем ждать ваших материалов!

ИМПЕРстень

«Невозможно представить, что это был за ужасающий момент, когда мы вдруг почувствовали рядом с собой дыхание смерти, но и в тот же момент ощутили величие и силу Господа, когда Он простер над нами Свою благодатную руку...»

Императрица Мария Федоровна из письма королю Георгу I

17 октября 1888 года, 12 часов дня

Молодой человек в тоненьком пальто и с черной папкой подмышкой шел по вагону Императорского поезда. Вдруг он зацепился носком ботинка за сбившуюся ковровую дорожку и тотчас очутился на полу. Папка с бумагами птицей выпорхнула из рук хозяина. На полном ходу поезда, на очередном его повороте, в окно ворвался ветер и бумаги стали разлетаться. Молодой человек в ужасе начал ловить их по всему вагону и складывать обратно в папку.

Наконец он собрал их все, и, пересчитав, понял, что одного документа не хватает. Юноша огляделся и заметил, что край потерянной бумаги торчит из-под прикрытой деревянной двери одного из купе. Молодой человек подошел ближе, наклонился за листом, и в этот момент через щелку двери он увидел девушку.

Ее лицо показалось ему поистине ангельским, а смех, этот звонкий смех!.. Потом он вспоминал его еще долго, вздрагивая от накатывавшего холода.

Молодой человек постучался в купе и приоткрыл дверь:

– Прошу прощения, господа, – он поймал на себе удивленные взгляды пожилого мужчины и девушки, сидевших друг напротив друга, – я не посмел бы вас беспокоить если бы не одно обстоятельство…

Девушка с интересом разглядывала юношу. Заметив в его руках кожаную папку с тисненой надписью «Канцелярия Его Императорского Величества», она благосклонно наклонила голову, чуть приподняв уголки губ. Левая ее рука была забинтована. Пожилой мужчина, улыбнувшись, спросил юношу:

– Обстоятельства? Вы имеете в виду то, что мы с вами оказались в Императорском поезде, вместо того, который полагался нам по чину? – мужчина добродушно рассмеялся.

– Да, простите меня, – юноше уже было стыдно за одно только его появление здесь. – Обстоятельство таково, что ветер разнес мои бумаги по всему вагону, и под вашей дверью я нашел последний недостающий документ.

– О, какая ерунда, молодой человек! Посмотрите повнимательнее, может, еще что-нибудь найдете. А вообще проходите к нам – вместе будет интереснее ехать, и время поездки пролетит незаметно. Мне очень нравится беседовать с разными людьми, особенно я бываю счастлив от общения с умными и порядочными представителями человечества. Я уверен, что мы с вами найдем общие темы для разговора, – мужчина улыбнулся и как-то слегка лукаво сверкнул глазами, переводя добрый взгляд на девушку. Он был весьма словоохотлив, к тому же своим радостным настроением и спокойствием сразу располагал к себе, поэтому юноша решил задержаться в этом купе. Беседа затянула в свой круговорот всех троих ее участников, особенно после того, как оказалось, что все друг друга, хотя и косвенно, знали по долгу службы.

Девушка оказалась фрейлиной Императрицы Марии Федоровны, а мужчина – близким семье Государя знатным доктором, помощь которого потребовалась буквально за несколько минут до отправления поезда. Не успев сойти, чтобы отправиться следом на свитском, мужчина поехал в Императорском, который начал тянуть состав двумя своими локомотивами раньше, чем было указано в расписании. Как позже выяснилось, августейшая семья прибыла на вокзал на час раньше, и, конечно же, их не заставили ждать отправления по графику. Таким образом, доктору пришлось ехать в вагоне второго класса, зато Императорского поезда.

В течение всего разговора к мужчине то и дело заходили приближенные императорского двора: либо узнать о его самочувствии, либо пожаловаться на свое. Фрейлина же вскоре удалилась по просьбе Императрицы, а юноша остался беседовать с доктором. В интересной беседе, щедро приправленной шутками и остроумными замечаниями пожилого мужчины, время действительно пролетало незаметно.

– Мы едем довольно быстро, вы не находите? – произнес доктор, доставая из кармана жилета серебряные часы на цепочке. Увидев на тыльной их стороне Государственный герб Российской Империи, юноша понял, что они были подарены самим Государем за особые успехи в службе. Стрелки показывали два часа дня.

– Вы правы, – ответил юноша. – Если позволите, я принесу нам сюда что-нибудь перекусить.

Молодой человек вышел из купе. В тот момент он и подумать не мог, что через четверть часа его жизнь разделится на до и после.

17 октября 1888 года, 14 часов 14 минут

Скрежет металла разрывал пространство вокруг рельсов. Бóльшая часть вагонов, свалившихся под железнодорожную насыпь, превратилась в груду железа, обломков интерьерного дерева и лоскутов обивки. Вокруг стоял вой, всюду слышались крики людей. Те, кто уже выбрался из-под обломков, пытались помочь высвободиться другим.

Кровь. Раненые. Погибшие.

Темнота. Скрежет железа. Свет. Чья-то рука.

Сердце молодого человека бешено билось. В голове произошло помутнение, он еще не понимал, что произошло. Однако сразу же интуитивно нащупал свою папку с документами рядом с собой. Что-то на лбу сильно жгло. Кровь. Черт. Синий вагон. Синий вагон!..

Обломки голубого железа. Белый атлас, забрызганный кровью, измазанный грязью и травой.

Всюду крики. Где Император? Жив ли он?

Молодой человек, держась за голову, вглядывался в груду искореженного железа, где предположительно мог находиться Государь Император. Общее волнение об участи Государя захватило людей, казалось, больше собственных тревог, естественных для каждого человека, пережившего катастрофу. Часовые, которым было положено стоять через каждые сто метров вдоль железнодорожных путей, довольно быстро сбежались на место крушения.

Императору Александру Александровичу помогли освободиться из-под завалов, и народ увидел своего правителя живым. Было слышно, как выдохнули все. Император жив. Августейшая семья тоже.

Юноша также испытал облегчение, пока оно вновь не сменилось ужасом. Недалеко от себя он увидел перебинтованную руку. Он подполз к ней, попытался приподнять кусок железа… Фрейлина. Она не дышала. Ее еще совсем недавно красивое аристократическое лицо было изуродовано крупными осколками стекла. Руки юноши задрожали. Он нашел в себе силы подняться и отправиться на поиски доктора.

Молодой человек услышал стон в нескольких метрах от себя, куда еще не добрались спасатели. Он обернулся. Это был доктор. Он лежал на земле в неестественной позе и тяжело стонал, испытывая боль при каждом вздохе. Юноша, ковыляя, подбежал к нему, попытался заговорить с ним, помочь ему. Но тот вторил лишь одно: «Внучка, моя внучка…»

– Доктор! Вы слышите меня?! Не закрывайте глаза, очнитесь! – молодой человек не знал, что делать.

Дрожащей рукой, с трудом подчиняющимися воле движениями, доктор достал из кармана маленький сверток упаковочной бумаги и передал его юноше. Тот развернул его и, увидев золотой перстень, усыпанный мелкими бриллиантами, быстро спрятал в кулаке, чтобы никто случайно не увидел.

– Передайте его ей, это теперь принадлежит ей… Ведь это дата, такая важная дата… Обещайте мне, что выполните мою просьбу…

– Доктор, я обещаю сделать для вас все что угодно! Кому это принадлежит? Назовите имя! – юноша держал доктора за плечи.

– Ее имя… – доктор сделал глубокий выдох. Его голова резко опустилась на грудь. Он больше не дышал.

Ком в горле. Шум в ушах. В глазах потемнело. Юноша не помнил, сколько просидел там, перед телом доктора, не помнил, как встал и пошел... Очнулся он, когда совсем недалеко от себя увидел Императрицу Марию Федоровну – она помогала раненым.

«Почему Они не уехали другим поездом?»

Их Императорские Величества остались помогать людям.

Из письма внуку

«…Много воды утекло с того дня. Первая седина появилась тогда в моих волосах. И потом окончательно обосновалась с приходом революции и гражданской войны.

Я переезжал из города в город, преследуемый по политическим мотивам. Всю сознательную жизнь я верно служил в Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. Так же преданно почти 30 лет я искал ту, кому принадлежит перстень, переданный мне доктором. Меня страшно мучило то, что я никак не мог исполнить его последнюю волю. Начали сниться кошмары. Надо сказать, что ужасы по ночам приходили ко мне в виде груды металла, белого атласа, запачканного алой кровью, и искаженных страхом лиц людей, выживших в тот день.

Завернутый в хрустящую упаковочную бумагу перстень я берегу как зеницу ока. Однажды, еще до всех этих революционных событий, я отнес его одному знакомому, который много лет занимался изучением старинных вещиц. Старик, как назло, потерял свои линзы как раз за пару дней до моего приезда, и пытался рассмотреть перстень, старательно щурясь. Это было ужасно! Он сказал, что ничего эта безделушка не значит. Никаких особенных камней в перстне нет. Так, стекляшки. Тогда я жутко расстроился, но поисков не оставил. Это сейчас, по прошествии десятков лет, я понимаю, что слушать его не стоило. Но тогда я больше не осмелился пойти к кому-то еще. Я боялся, что мне будут лгать о незначительности этой вещицы, а потом в какую-нибудь глухую и темную ночь найдут и меня, и вещицу… У меня была совершенно исключительная уверенность в ее бесценности. Тогда я сменил тактику поиска.

Сначала я пообщался со всеми свидетелями катастрофы, которых только смог отыскать, и выяснил, что из Императорского поезда знакомых доктора почти не оказалось. Лишь двое засвидетельствовали, что видели, как пожилой мужчина поднимался в вагон. Они посоветовали мне обратиться к пассажирам свитского поезда, и я даже нашел знакомых доктора. Но и они все лишь пожимали плечами в ответ на мои вопросы о внучке и какой-то важной дате.

– Не было у него никакой внучки. С уверенностью вам заявляю, сударь! – недовольно фыркнул один из опрашиваемых.

За неделю я изучил все архивы, к которым имел доступ. Никакой внучки действительно нигде не значилось. Зато во всех этих картонных папках с завязками я увидел множество положительных характеристик на доктора, царские указы о наградах и военных званиях. Да, доктор оказался военным врачом. Больше никакой информации, которая могла бы мне пригодиться в поисках, не было.

Я знаю, что сейчас совсем неподходящее время для поисков. По нашим домам ходят бандиты. Будут они ходить и через десять, и через двадцать, и через тридцать лет. Думаю, мой сын поймет меня и простит, если узнает об этом письме. На его молодость пришлось ужасное время. Уверен, что в таких обстоятельствах ему не удастся найти владелицу перстня, как не удалось этого мне даже в более тихое и мирное время. Потому я делал и делаю все, чтобы мой сын ничего не узнал об этом перстне и не мучился, как мучусь я всю свою жизнь. На фоне событий, которые происходят сейчас на нашей родной земле, это будет несовместимо с самой возможностью существования. И даже их электрическая лампочка нас всех не спасет.

В твой век, внук, будут новые возможности, я уверен. Ты сможешь докопаться до истины и вернуть перстень, если не владелице, то ее семье и потомкам. И если это произойдет, то там, на небесах, я буду бесконечно счастлив и обрету настоящий покой. Приди на могилу деда своего, и я поблагодарю тебя».

Конец 1930-х – начало 1940-х годов

Подмосковная дача. К соседскому дому подъехала зловещая «эмка» – ГАЗ-М1, в народе получившая прозвище «черный воронок». Машина стояла там уже продолжительное время. Кого-то этой ночью заберут.

В окнах домов не горит свет. Где-то там, в холодных комнатах и кромешной тьме, прячутся под одеялами женщины, оставшиеся одни без своих мужей и сыновей, и прислушиваются к тишине и удаляющимся шагам мужчин в сапогах.

В ту самую ночь, отложив перьевую ручку и аккуратно сложив лист со свежей подписью «Дорогому Тихону открыть в совершеннолетие», последний очевидец крушения Императорского поезда умер. Его письмо, обращенное к потомку и хранимое втайне от сына, было найдено матерью внука и передано ему по воле деда.

18 октября 2018 года, 23 часа 14 минут

Тихон Андреевич в очередной раз читал письмо покойного деда. Он перечитывал его десятки лет, начиная со своего восемнадцатого дня рождения. И каждый раз он чувствовал вину. Надо же, прошло 130 лет со дня трагедии, а его семье так и не удалось раскрыть тайну перстня.

Тихон Андреевич много ночей провел за историческими документами, изучая информацию о трагедии, случившейся с поездом Александра III. Он находил документы и дела приближенных людей Императора, читал личные карточки пассажиров свитского поезда, изучал биографию военного врача, передавшего перед своей смертью перстень его деду. Тихон Андреевич почти «вышел на след» предполагаемой обладательницы перстня, пока не оказалось, что в 1917 году она эмигрировала, сменив имя. Ниточка, которая вела к разгадке тайны, оборвалась за границей. Документов на имя внучки ни в одном архиве не нашлось. Возможно, они были варварски уничтожены в годы гражданской войны.

О перстне же удалось узнать лишь одну деталь. Однажды Тихон Андреевич обратился через своих знакомых к опытному коллекционеру ювелирных украшений. Тот осмотрел перстень при помощи оборудования и заметил, что внутренняя сторона перстня покрыта еле заметным слоем какого-то материала, похожего на воск, который был нанесен, видимо, с целью сокрытия гравировки. Было принято решение соскоблить этот слой. Под ним оказалась выгравирована проба и надпись, целиком состоящая из мельчайших цифр, образующих некую дату – число, месяц и год. Тихон Андреевич переписал это число себе в блокнот, чтобы позже искать заветные цифры в тех же архивных документах, которые были пересмотрены им много раз.

Коллекционер посоветовал Тихону Андреевичу передать перстень в музей. После долгих лет раздумий, скрепя сердце, он так и поступил, передав вместе с вещицей письмо со своими контактными данными, на тот случай, если обнаружится новая информация из истории перстня.

Несколько лет подряд все было без изменений. Тихону Андреевичу изредка звонили из музея, сообщая новые архивные справки о перстне, которые обнаруживались в ходе оцифровки фондов. Но ценной информации они содержали совсем мало.

Однако, скоро история перстня получила новое развитие.

15 октября 2019 года, 13 часов 15 минут

Столица. Поезд «Москва». Двери вагонов раскрылись, мигая зелеными лампами. Пассажиры вошли внутрь, загорелся и замигал красный свет, двери закрылись. Поезд отправлялся на следующую станцию.

Стройная молодая женщина с аристократическими чертами лица прошла по вагону, и, увидев свободное место, заняла его. Напротив нее оказался дисплей, на котором показывали сводки главных новостей Москвы. После них показали прогноз погоды, который не обещал теплых дней, а лишь сплошные дожди… Затем началась ее любимая рубрика: музеи, выставки, театры. Кратко было рассказано о спектаклях нового сезона, о выставках, которые обязательно стоит посетить, а также о…

Взгляд женщины превратился из спокойного в напряженный. На экране она увидела музейный экспонат... Это был перстень. Камера остановилась на нем, приблизившись, чтобы зрители могли лучше рассмотреть красоту вещицы. Сомнений больше не оставалось. Это тот самый перстень.

Гулко забилось сердце. Женщина решила сегодня же отправиться в музей.

15 октября 2019 года, 16 часов 00 минут

Она стояла словно загипнотизированная перед застекленной витриной с экспонатами: архивными письмами Александра III, предметами, найденными при раскопках на месте крушения поезда. В центре экспозиции находился перстень – тот самый, который она увидела на экране в вагоне метро. На ее глазах заблестели слезы.

Увидев взволнованную женщину, которая вот уже почти час рассматривала один и тот же предмет выставки, смотрители и другие сотрудники музея начали перешептываться. Наконец, один из них решил подойти к посетительнице и узнать причину ее глубокого интереса, ведь все знали, что с этим перстнем связана какая-то тайна или легенда, которую вот уже много лет никто не может разгадать.

Женщина повернулась к сотруднику музея и дрожащим голосом прерывисто произнесла:

– Ч-число… Я знаю о гравировке, там число… У меня есть информация!

– Женщина, успокойтесь! Расскажите нам обо всем, что вы знаете, по порядку.

– Нет, пожалуйста, я прошу вас, дайте мне поговорить с главным… Это очень важно и срочно.

Сотрудники удивленно уставились на женщину.

– У меня есть документы, я все вам объясню.

– Что здесь происходит? – в зал прошел статный мужчина с седой бородой. Это был директор музея.

В следующие две минуты его посвятили во все, что произошло на глазах сотрудников.

– Это очень интересно, – директор улыбнулся. – Давайте пройдем в мой кабинет, и мы все с вами обсудим.

Они прошли в небольшую комнату, где умещался только рабочий стол, кипа бумаг и пара небольших шкафчиков. Директор не успел задать вопрос, как молодая женщина дрожащим от волнения голосом уже начала рассказывать историю перстня, которую никто прежде не слышал.

Как утверждала женщина, перстень принадлежал ее покойной бабушке. Однако поверить ей было действительно трудно, так как никаких документальных свидетельств этому не существовало. Да и сам перстень, как известно, до получателя и предполагаемого владельца так и не дошел.

– Трагедия произошла, как мы все знаем, 17 октября 1888 года. Вы утверждаете, что знаете, какие цифры находятся на гравировке перстня, так?

– Все именно так.

– Ну что же, давайте проверим, – директор достал из ящика стола квадратный листок бумаги. – Пожалуйста, напишите здесь цифры, о которых вы говорите. Я передам этот листок нашему сотруднику, который занимался экспертизой этого перстня, и мы узнаем, не ошиблись ли вы.

Он протянул бумажку женщине, но перед тем, как отдать ее, тихо спросил:

– Вы уверены, что не ошибаетесь? Эта история приобретет большую огласку в обществе.

– Я уверена в этом. Иначе не решилась бы прийти к вам, — произнесла женщина, взяв протянутый директором лист бумаги, и написала на нем восемь цифр.

В это время директор взял телефонную трубку, набрал номер и после нескольких гудков сказал:

– Готовь документы для экспертизы. Да, тут все-таки есть кое-что интересное. И ключи захвати сразу. Охрана? Конечно. И в зал пока пусть никого не впускают. Как все сделаешь, зайди ко мне.

Буквально через десять минут в кабинет директора вошел взволнованный сотрудник с документами для проведения экспертизы. Он быстро передал их директору и собирался уже уходить, пока не получил еще каких-нибудь поручений, но его остановили:

– Погоди, не торопись. Ты ключи взял? Отлично. Смотри, вот тебе листочек, – директор протянул ему бумажку с цифрами, которые написала женщина. – Сравни, пожалуйста, с гравировкой. Я-то не помню, что в тот раз нашли. Если что, зови сразу меня.

Сотрудник кивнул и удалился. Посетительница посмотрела на директора и обеспокоенно спросила:

– Он будет вскрывать витрину без нас?

– Вы хотите посмотреть на это?

– Разумеется!

– Но вы еще не показали мне тот главный документ, о котором говорили все это время.

– Пожалуйста, позвольте нам вместе сравнить цифры, и я покажу вам этот документ там же, на месте!

– Ну что ж, хорошо, пойдемте, – директор встал, снимая пиджак со своего кресла.

Они прошли в выставочный зал, их пропустила охрана под личную ответственность директора музея. В этот момент сотрудник уже рассматривал гравировку через специальные линзы.

– Что там? – спросил директор.

– Похоже, что цифры в самом деле совпадают… – вглядываясь в гравировку, неуверенно произнес сотрудник.

– Не может быть! – радостно воскликнул директор.

Он обернулся к посетительнице, и спросил:

– И все-таки, откуда вы узнали, что там написано?

Женщина развернула документ, который обещала показать. Это была личная карточка с пожелтевшими страницами, где были записаны данные ее бабушки. Фамилия, имя, отчество и дата рождения.

Последняя графа привлекла к себе особое внимание директора. Он обратился к сотруднику с просьбой посмотреть на гравировку самостоятельно. Директор внимательно вгляделся в надпись сквозь линзы. Это действительно была дата рождения ее бабушки.

– С ума можно сойти! Нужно срочно связаться с Тихоном Андреевичем!

Чуть позже посетительница рассказала, что этот перстень должен был стать их семейной реликвией, но этого не случилось из-за катастрофы. Об этом она узнала еще в детстве из письма доктора его семье, которое было отправлено за несколько дней до отправления Императорского поезда и хранилось в семейном архиве. Цифры на гравировке обозначали предполагаемую дату рождения внучки доктора, так как именно он рассчитал точный день появления на свет маленькой девочки и подготовился к нему заранее.

– Так вот почему перстень датировался числом, которое было многим позже крушения поезда… – задумчиво произнес директор, разглядывая письмо, написанное 131 год назад и при этом довольно хорошо сохранившееся. – Вы знаете, об этом срочно необходимо сообщить Тихону Андреевичу. Да, я не рассказал вам, это тот самый человек, который принес перстень в наш музей. Он оставил для вас письмо. Вернее, не конкретно для вас, но для человека, который, возможно, когда-либо объявится в качестве потенциального владельца перстня. Да, у меня еще один вопрос к вам. Как насчет того, чтобы поместить письмо военного врача в наш музей для полной, так сказать, картины? Это будет очень интересно нашим посетителям, да и всему историческому сообществу.

Женщина согласилась. На следующий день директор назначил ей и Тихону Андреевичу встречу в музее, в том же зале, где выставляется перстень.

16 октября 2019 года, 14 часов 30 минут

В выставочный зал вошел очень пожилой мужчина. Он медленно направился к застекленной витрине, за которой находилось то, чему посвятили жизнь несколько поколений его семьи. Слабое сердце в груди сжималось все сильнее. Остановившись перед экспонатами, он пытался проглотить комок, который подкатывал к горлу.

– Простите, вы Тихон Андреевич? – послышался приятный женский голос за его спиной.

Незаметно смахнув слезу, он обернулся. Перед ним стояла молодая женщина. Он чуть слышно произнес: «Да, это я».

– Меня зовут Ирина Александровна. Очень рада знакомству с вами!

– Да, мне рассказали о вас вчера… Я тоже очень рад! И очень-очень счастлив, что семья, которой по праву должен был принадлежать перстень, найдена. После вчерашнего звонка из музея я не спал почти всю ночь. С нетерпением ждал нашей встречи! Вы знаете, я уже и не надеялся, что когда-нибудь обнаружатся владельцы перстня… – Тихон Андреевич аккуратно пожал руку Ирине Александровне. В его глазах она увидела слезы счастья.

Дальнейшие полтора часа они провели за разговором. Тихон Андреевич поделился наблюдениями, результатами поисков, архивными справками, а Ирина Александровна, в свою очередь, рассказала о письме доктора, о бабушкиных документах и о гравировке. В конце Тихон Андреевич произнес:

– Я искренне рад, что эта история почти завершилась.

– Почему «почти»? Что вы имеете в виду?

– На самом деле у меня будет к вам одна просьба, – Тихон Андреевич достал из портфеля то самое письмо, которое ему оставил дед. – Пожалуйста, прочитайте это, и вы все поймете.

17 октября 2019 года, 13 часов 27 минут

Подмосковная электричка. Тихон Андреевич и Ирина Александровна отправляются в небольшой поселок в тридцати километрах от Москвы.

– Да-а, поезда-то в столице какие теперь! Светлые, просторные, бесшумные… Да еще и с телевизорами! – засмеялся Тихон Андреевич. – Но уж не в пример электричкам. Тут по нашему направлению все еще эти «старушки» бегают. Ну, да и до них дело дойдет, я в этом уверен. Я в Москву довольно редко езжу, как вы понимаете. Все больше в Подмосковье обитаю. Здесь мне как-то спокойнее и привычнее, что ли.

Примерно в семи минутах ходьбы от железнодорожной станции располагалась старая деревянная дача с террасой. Тихон Андреевич показал гостье свой дом. Также он обратил ее внимание на старинную фотокарточку деда. Они немного отдохнули с дороги, попили чаю, а затем отправились к месту захоронения почтить память и исполнить последнюю волю деда Тихона Андреевича.

Во влажном воздухе стояла тишина. И даже ветер не гонял над их головами тяжелые осенние тучи. Тихон Андреевич отворил дверцу оградки. Они стояли у тяжелой гранитной плиты, на которой было высечено имя и годы жизни человека, преданно и верно служившего Его Императорскому Величеству.

– Я выполнил то, что ты завещал мне. Мы нашли потомственную владелицу перстня, дедушка. Это заняло у нас всего лишь сто тридцать лет и один год. Так что, спи теперь спокойно, мой дорогой дедушка… – тихо произнес Тихон Андреевич. Его голос дрожал.

Ирина Александровна заплакала. Чтобы скрыть слезы, Тихон Андреевич поднял глаза к небу. Ярко-рыжие кроны деревьев качнулись от порыва ветра, будто кивнули в ответ его мыслям.

– Он нас услышал, – улыбнулся Тихон Андреевич.

– Что вы сказали? – недоуменно переспросила Ирина Александровна.

– Он поблагодарил нас.

Они молча переглянулись. Вдруг вдалеке прозвучал длинный гудок паровоза.

– Вы это слышали? – удивленно спросил Тихон Андреевич.

– Что именно?

– Гудок паровоза…

– Никакого гудка я не слышала… Да ведь и не ходят сейчас паровозы, – так же удивленно посмотрела Ирина Александровна на собеседника.

Через пять минут они отправились на дачу Тихона Андреевича. Становилось холодно.

17 октября 2019 года, 15 часов 30 минут

Ирина Александровна сидела в уютном кресле, укрывшись клетчатым пледом и держа обеими руками чашку горячего чая, пытаясь согреться. По стеклам старых окон барабанил дождь, и было слышно, как завывает ветер.

Когда Тихон Андреевич закончил очередной рассказ из истории его семьи, он произнес:

– Ох, что-то я устал. Вы не будете против, если я пойду к себе и немного отдохну? Разбудите, если что, через часик?

– Конечно-конечно! Отдыхайте!

Он тяжело встал с кресла и начал подниматься на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице. Вдруг он остановился и сказал:

– Вы знаете, Ирина Александровна… Я так счастлив, что вся эта история для нескольких поколений моей семьи наконец завершилась. Безмерно счастлив. И очень благодарен вам. Говорю совершенно искренне: спасибо вам за все, – он облегченно вздохнул и пошел дальше.

Ирина Александровна много размышляла о случившемся. И какая-то грусть все равно щемила сердце. Какую историю прошел этот перстень? И сколько десятков лет нелепая случайность заставила страдать эту семью?

За размышлениями быстро пролетел час, второй… Ирина Александровна опомнилась, когда часы пробили очередной раз, а Тихон Андреевич все никак не спускался. Она решила подняться на второй этаж и пройти в его комнату.

– Тихон Андреевич! Тихон Андреевич, вы просили вас разбудить через час, правда я совсем забылась в своих мыслях, и уже прошло больше двух… Тихон Андреевич?

Пожилой мужчина лежал в постели, не обращая внимания на слова Ирины Александровны. Она подошла ближе.

Он не дышал. От нахлынувших эмоций она села на край его кровати и заплакала.

Благородное лицо Тихона Андреевича выражало долгожданное спокойствие. Ирине Александровне даже показалось, что его губы чуть тронула блаженная улыбка.

Собравшись с силами, Ирина Александровна поднялась с кровати и встала у двери.

«Вы ушли счастливым человеком, Тихон Андреевич. И своими делами осчастливили других. Спасибо вам за все», – это было последней фразой, произнесенной ею на тихой подмосковной даче.

За окном послышался длинный паровозный гудок.

Одинцова Ольга Игоревна

Год рождения: 1998

Город проживания: Москва

Место учебы: Российский университет транспорта

1. Отплытие из Крыма

Да. Море - пустое такое,
Усталое море без слов.
И я, чтобы Вас успокоить,
(Покоить - волнами - покоить)
Скажу - только чтоб успокоить -
Что мы позабудем его -

Как вскоре забудем друг друга
И ругань в зловонном чаду,
И даже огни Петербурга,
И чьи-то ладони, и вьюгу
На миг только вспомним в бреду.

Глаза наши скоро остынут,
С медалей - не вытрется пыль.
На месте утопшего Крыма,
Голодного, подлого дыма
Сгорел Петропавловский шпиль.

Там было тепло и красиво.
Там душу хотелось спасти.
Прости нас за что-то, Россия,
(Россия - волнами - Россия) -
Возможно, за то, что не в силах
Тебя, дорогая, простить.

2.

«- Кабы я валик не толкала, валик бы не вертелся; кабы валик не вертелся, то он за молоточки бы не цеплялся, кабы за молоточки не цеплялся, молоточки бы не стучали, колокольчики бы не звенели; кабы колокольчики не звенели, и музыки бы не было!..
Он наклонился и прижал ее пальчиком — и что же?.. Все умолкло, валик остановился, молоточки попадали, колокольчики свернулись на сторону, солнышко повисло, домики изломались.»
В. Ф. Одоевский «Городок в табакерке»

Может, я и вернусь - приплыву налегке
И опять побываю в моем городке,
Но за морем - стена
За стеною - страна,
А в стране - тишина, тишина, тишина.

Я всего лишь хотел, чтоб все жили в любви,
Не могли б молотки колокольчиков бить,
Ни цеплять, ни толкать,
Ни мутузить бока -
А теперь и страна далека, далека.

В табакерке кровавая стынет зола,
Колокольчики - медные колокола -
Переплавили в страх,
Распродали за прах
И развеяли на пролетавших ветрах.

Мне прижатой пружинки уже не разжать,
Даже в памяти тень моего миража,
Как огарок свечи,
Меркнет, меркнет в ночи,
Да и музыка тише и тише звучит.

3. Онегин в Петрограде

По осеннему, чуть подснеженному,
По метельному, краснофлажному
- Аду мучеников и бражников,
Обезжизненных, обезбреженных -

Где там автором - жизнью брошенный,
За разбитой и ржавой конкою
Прохожу вдоль Невы тихонько я,
Неопознанный гость из прошлого.

Этих высохших безбилетников,
Праздно-бешеных от усталости,
Слишком поздно бранить за шалости,
Слишком зимне гулять по Летнему.

Слишком тонки гробы из дерева,
Если, взрезав диван сафьяновый,
Матросня завалилась пьяная,
Чтобы внуков твоих расстреливать.

И не мне подавлять восстания -
Здесь и Богу-то делать нечего...
Но иду, никем не замеченный,
К столь разительно прежним зданиям.

Обезбоженные, расхристанные,
Победившие без гарантии,
Там поэты, борцы, романтики
Приготовились стать чекистами.

Не добитый ни мной, ни временем,
Беспощадный, свободный, гибельный -
Там Он ходит под страшным именем
То ли Ленского, то ли...

По осеннему, заметеленному,
Закровавленному, поруганному
Мне последней стоят порукою
Не ростральные, но - расстрельные.

Пусть вчера и мечтался рай еще -
Под плащом, под гнилыми мышцами
Два дуэльных висят-колышатся
На костях моих истлевающих.

Петров Андрей Алексеевич

22.03.1999

г. Санкт-Петербург

Филологический факультет СПбГУ

Часы прадеда

В шкатулке бабушки я отыскала как-то года три назад старинные карманные часы без циферблата, с тремя крышками (одна - так называемый пыльник), надписями «Анкеръ» «Вiрный ходъ», «23 камня», красивыми гравировками. Я пристала к своей 73- летней бабуле с вопросом о том, откуда взялись эти часы. Она долго не хотела ничего говорить, даже плакала. Но иногда рассказывала то один, то другой эпизод из детства. Про то, как однажды к дедушке пришел товарищ и уговорил писать прошение о реабилитации. Или про то, как с другим товарищем они вспоминали про лесосплав, когда друга утянуло течением под бревна и Егор Егорович чудом вытащил его, а сам простыл и едва не умер. Про мельницу в деревне в Поволжье. И получилась вот такая, полухудожественная, конечно, история.

Егор держал в руках тяжелый кругляш из желтого металла, единственное, что осталось у него от прошлой жизни, кроме имени. Он заново привыкал к тяжести в ладони, словно здороваясь, а потом осторожно несколько раз повернул ключ, пристегнутый к цепочке. Кругляш послушно отозвался, внутри чуть скрипнуло и равномерно затикало. Затаив дыхание, Егор открыл крышку. Стрелки двигались по белому циферблату, «Верный ходъ» Анкера никогда его не обманывал. По морщинистому лицу 55-летнего старика вдруг покатилась слеза.

***

-Егорша, ты где потерялся, отец на мельницу поехал, беги скорее, - громко кричала мать, ее голос распугал кур, гуляющих во дворе. 10-летний Егор, собравшийся бежать на Волгу к мальчишкам, уже закинувшим удочки, сиганул через забор и… наткнулся на отца.

Тот строго глянул на него и глазами указал на мешки в телеге, мол, пора работать. Тяжело вздохнув, мальчишка бросил удочку и безропотно оседлал верхний мешок. Белянка, отцовская любимая кобыла, резво набирала ход, оглядываясь на жеребенка, спешащего следом. А над Волгой важно вставало солнце сентября 1906 года.

Вечером они с отцом поехали в Саратов, а спустя неделю вернулись со множеством подарков и часами отца. Чудесный тикающий кругляш иногда давал подержать своему наследнику мельник Егор, сын Ефима.

***

Повзрослев, у кровати умирающего отца Егор поклялся сберечь и преумножить все заработанное, из рук в руки перешла икона Георгия Победоносца и часы, те самые, которые купили на первую прибыль от мельницы отца.

-Теперь ты остаешься за старшего в семье, береги мать, сестер не обижай, - это напутствие он словно слышал и сейчас.

Потом была революция, отгремела гражданская война. Чудом стороной обошла семью волна первого раскулачивания. Егор выдал замуж сестру Галину, женился сам. Первая дочка, Маша, росла озорной, веселой, больше похожей на сорванца.

В конце тридцатых в Поволжье пришел голод. От него умерла мать, при смерти были жена и сестра с мужем, страшно было смотреть на пятилетнюю Машу, от которой остались одни глаза. Зерно забирали, буквально выметая метлой закрома, склады охраняли военные.

-Женка пухнуть начала, посинела, умрет не сегодня - завтра, - буркнул сосед Демьян. – Вот такая коллективизация... Вечером приходи, наши собираются.

Налет на склады не удался, двоих убили на месте, выживших, в том числе и Егора, арестовали. Больше своей семьи Егор не видел, приговор не оставлял надежды – 10 лет без права переписки. Жизнь, казалось, кончилась. Были лагеря, лесоповал. В 1946, когда срок закончился, морщинистым лицом и трясущимися руками Егор походил на старика. Он не пытался искать семью и земляков, понимал, что надежды не осталось. В глухое сибирское село он пришел умирать. Но начал жить заново.

***

-Папка, папка, кто-то пришел к нам, такой страшный, - забежала в комнату четырехлетняя Галинка, за ней спешила Ольга, высокая, статная сибирячка, выходившая Егора, а потом ставшая и его женой. Иначе как Богом данной Егор Галинку не называл, ведь ему было за пятьдесят, когда у них родилась дочка.

-Ты, что ль, Егорша, - спросил глуховато бородатый мужчина.

-Демьян? Откуда? Как? – спросил Егор, узнавая и не узнавая.

-Какая дивчина у тебя подрастает, вылитая Машенька. А мне тут весточку для тебе передали. Я и не чаял тебя отыскать, попросить прощения, - глядя бывшему соседу в глаза, проговорил Демьян. – Я вас тогда позвал. Никогда себя не прощу. Маша твоя жива, фамилию, правда, сменила, не захотела быть дочерью врага народа. Но я ее отыскал. Вот это она тебе просила передать.

-Прости, папа, не уберег, не смог, - тихо шептал Егор, грея в руках часы. Галинка, перепугавшись, бросилась к отцу, вытирая слезы на морщинистом лице. Плакал и Демьян.

***

Жаль, что бабушка Галя почти ничего не знает о дореволюционном прошлом своего отца. Есть только отрывочные воспоминания о знакомых отца, разговорах, которые очень не любила прабабушка Ольга Степановна. У каждого из них была своя история, свои ссылки и злоключения. И до самой смерти не хотели они ворошить прошлое, боясь, что все повториться, что вновь среди ночи раздастся стук в ворота. А я держала в руках часы, которые хранит бабушка и понимала, как важно восстановить историю, узнать, кем был прадедушка, где он жил, как, и что случилось с Марией. Поэтому вместе с мамой я послала запросы в архивы и МВД Волгоградской области. Надеюсь, что смогу написать продолжение этой истории, подкрепленное документально.

Вместо эпилога:

Мы уже знаем, что прадедушка жил в деревне Новая Квасниковка Старополтавского района, нам пришел ответ на запрос в архив Волгоградского ФСБ с копией решения о реабилитации Егора Егоровича Ефименко. Мы продолжаем искать родных бабушке людей, которых никто в деревне уже, к сожалению, не помнит.

Павлухина Мария Александровна, 15 лет.

Новосибирская область, Колыванский район, р.п. Колывань.

9 класс Колыванской средней общеобразовательной школы №1.

Пока в окне горит свеча

Моему прапрапрадеду

Георгию Семеновичу Якимову и его семье,

после революции лишившимся всего имущества

и сосланным в холодных телячьих вагонах

на постоянное место жительства в Сибирь

посвящается…

Ⅰ

Мне, наверное, чуть больше ста лет. Возраст порядочный даже для керосиновой лампы. А вернее, «керосиновой свечки», как называла меня Марфа Серафимовна. Но, вопреки неумолимости времени, мое закопченное донце еще помнит бархат барских покоев и то далекое время, когда крепостная Марфушка приготовляла графиню N ко сну. Делала она это всегда так ловко, что барыня не могла нарадоваться на свою толковую девку и шибко переживала, когда уже в 1840-ых годах всех крестьян пришлось в срочном порядке распродавать, потому что имение пошло за долги на торги. На прощание графиня подарила меня (уже, по ее меркам, недостаточно "charmant") Марфушке, чтобы скрасить «бедной девочке» расставание с пожилыми родителями, которых согласился взять за полцены какой-то польский помещик. Уже после отмены крепостного права 1861 года, а следом и столыпинской реформы, слепая баба Марфа, ежедневно щедро наливая в меня керосин, долгими вечерами с улыбкой рассказывала о том, как дедушка Ефим смог взять кредит в Крестьянском банке, обзавестись кусочком земли и построить огромную избу, с амбарами и сараем. Тяжко было, последние гроши банку отдавали, зато есть что внукам и правнукам оставить…

Теперь не то. Керосин приходится экономить, и Тамара зажигает меня только перед самым приходом Петра Тимофеевича: «На огонек и возвращаться легче, и дорога короче», - говаривала она, поглядывая на часы в ожидании мужа и до последнего не позволяя веселому теплу разгореться внутри меня. А более часа я горела не менее месяца назад, на день рождения младшенькой Любочки. Я чинно стояла посреди стола, а Тамара под аплодисменты Петро, Кати, Веры и бабушки Дуни выносила огромный кусок белого хлеба, посыпанного сахаром (Бог весть, где смогли его достать). Я освещала их бледные улыбающиеся лица, и чувствовала какую-то тревожную грусть, странное чувство неумолимо приближающегося несчастья. С того страшно-счастливого дня мне стали сниться странные сны. Я летела в какую-то бездну, пока что-то темное не накрывало меня своей тяжестью и горьким запахом перегара. Я все пыталась понять суть этих видений, но утро всегда наваливалось быстрее, и тонкая нить смысла постоянно ускользала от меня.

Вот и сегодня первых петухов опередил громкий стук в дверь (она, родимая, держалась из последних сил, чувствовала, что не к добру гость). Все, что я могла, стоя на низеньком подоконнике, это оглядеться: стол украшала накрытая белым полотенцем заиндевевшая половинка каравая, сапоги отсутствовали, у порога уныло пустовал заменявший вешалку гвоздь. Все говорило о том, что Петро уже на лесничестве, а это значит, что Томка с детьми одна. Затаились, видать, бедненькие. Ох, не выдержит дверь…

- Фитилевы?! Откройте! Повестка из сельсовета!

В углу послышалось дыхание, обожглась о синий пол темная босая нога, платок привычно скользнул на плечо. Тревожно заскрипели доски, которых заглушил резкий грохот, и в искрящемся белым снегом дверном проеме нарисовалась черная фигура в мешковатой телогрейке с чужого плеча и детской шапке-ушанке на стриженой яйцевидной голове.

- Что вам угодно? – голос Тамары звучал строго.

- Э, нет, милая, это раньше вам все угождали, – невпопад хрипло прозвучало из телогрейки – теперь уже вы извольте…

- Что вам нужно? – холодно перебила женщина.

- Нате-с! Как говорится, получите и извольте подчиниться! – с этими словами фигура угрюмо отшаркалась и исчезла. Белизна снега вместе с ледяным воздухом хлынула в избу.

- Мам, - сразу нестройным дуэтом пропищали с печки, - кто этот злой дядя? Зачем он приходил?

- Да, Томка, рассказывай, да поживей, – тихо потребовала сидящая в кресле-качалке Евдокия Никитична.

- Да вот, матушка, - Тамара протянула старушке мятую бумажку – В совет к часу вызывают. А Петька на корчевах…

- Ох, а что же делать-то, Господи, - Никитична слабо перекрестилась.

- Что делать? Пойду, - устало ответила Тамара, обнимая старенькую мать, - может, и ничего.

- К скольким? Куда? Как к часу? – вниз спрыгнула, видно, только что проснувшаяся Вера, самая старшая из троих детей. Светлые кудри космато топорщились в разные стороны, вопреки остывшей печи, щеки светились здоровым румянцем, - а кто ж с мелкотой-то сидеть будет? Меня сегодня Вася на тракторе приглашал покататься!

Ответа не последовало. Судя по всему, мамин взгляд объяснил Вере все.

Вася? Уж не тот ли это светленький паренек, что заходил к нам пару раз и все время о каких-то колхозах разглагольствовал? Слышала, пауки судачили, что нездешний он, только что приехал из города. И словом еще таким мудреным его обозвали: двадцатипятитысячник! Самому на вид не больше восемнадцати, а уже на какую-то важную должность его назначили. Однако что он делал, так никто и не понял. Вера его однажды прямо об этом спросила, а он ей снисходительно ответил:

- Просвещать вас, темных, приехал, учить уму-разуму. Сейчас ведь, можно сказать, исторические времена настают: начинается строительство настоящего коммунизма, и от нас, передовых граждан Советского Союза, зависит, сможем ли мы защитить это строительство от тлетворного влияния Запада! В наших руках будущее нашей страны! Да что там страны! Народы всего мира жаждут сбросить с себя рабское ярмо и задача любого коммуниста помочь им в борьбе с мировой капиталистической системой! И мы должны не жалеть ничего – повторяю, ничего - ради этого благого дела!

А сам словно невзначай оглядел нашу избу. Эх, понять бы, что значит этот его масляный взгляд…

Ⅱ

- Том!

- Аушки?

- У тебя полтинничка случайно не найдется? Взаймы, разумеется!

- Бог с тобой, Тонька, сами голодаем, вот последний каравай доели. А тебе зачем? Егор твой вроде неплохо зарабатывает, да и все равно не купишь ничего, прилавки-то пустые.

- Эх, Томка, - вдруг странно вздохнула Тоня, - да как тебе сказать… уезжаем мы. В город. Насовсем.

Размеренно-оглушающе тикали ходики. Я мигом аж запотела от волнения. Антонина? Да в город? Добродушная и доверчивая девчонка Тонечка никак не вязалась в моем воображении с глухими стенами, серными трубами, узкими переулками, душными лавками и хитрыми лабазниками, которым посчастливилось стать первыми воспоминаниями моей долгой жизни.

- Ну а что? Все едут, а мы что, рыжие? На днях староста заявился. Спрашивал, мол, кто бы хотел поехать на строительство Днепрогэса. Условия, понятно-де, непростые, зато после окончания работ – и городская прописка, и паспорт. Пенсия опять же! Шурке скоро в училище поступать. А пролетариат нынче шибко в моде! Не то что…

Я напряженно слушала. А Тамара все молчала, механически вытирая оставшиеся с завтрака и без того чистые тарелки.

Часы пробили половину первого.

- Ой, - опомнилась Тамара – мне же в сельсовет бежать надо!

Женщины надели телогрейки и, уже обняв подругу, Тома что-то сунула в карман Тоне. Обе тихо заплакали. Каждая о своем. Каждая об одном и том же.

Ⅲ

Сани предупреждающе зашуршали. Я подумала, что все-таки странно стало идти время. То бежит как угорелое, а то тянется, словно переваренный кисель, и минуты липнут друг другу, будто и впрямь сахарные.

Кто-то медленно вошел, опустился на тревожно всхлипнувшую скамью.

- Батюшки! Томка! Ты из совета? Да на тебе лица нет! – с беспокойством всплеснул руками Никитична.

- Лица? Если бы только лица… - Тамара как-то странно усмехнулась. - Будущего у нас нет, мама.

- Что же ты этакое говоришь? – в ужасе воскликнула старушка, - А ну рассказывай, что там такого произошло!

- Изволь.

За окном завывала вьюга, кружевными варежками припадала к окнам и долго-долго прислушивалась к уютному пыхтению печек, к тихим долгим разговорам. Февральское бездорожье заметало пушистым веником снегопада следы и я вдруг подумала: отчего никогда не жаловались жители села Зорькино на эту заброшенность их деревеньки, никогда не петляли по сугробам и всегда вовремя возвращались с заработков? Может, оттого, что их ждали? И темнота не в силах была потушить огоньки свечей, зажженных чьей-то заботливой рукой?

Дыхание метели сковывало стекла серебряной паутиной, которую мое слабое свечение окрашивало в золотые тона. Ранняя зимняя ночь со скуки заигрывала с этими узорами и с помощью веселой переклички света и тени заставляла их складываться в череду каких-то картин: вот рисунок напоминает пушистые лапы сосны, вот дорога побежала мимо хвойной чащи, вот женщина в телогрейке медленно идет по направлению к огороженному частоколом двору, в центре которого торчит покосившаяся изба.

Первое, что привлекло внимание Тамары, была неправильно-новая табличка, которая возвещала корявыми красными буквами: «СЕЛЬСАВЕТ». Во дворе было пустынно, вероятно из-за крепкого мороза, только у самой двери стояли какая-то баба да мужик в дырявом ватнике.

- Ты, Михалыч, главное галочку поставь! Слышь? Мол, Александра Ильина такого-то числа явилась в колхоз. А то знаем мы вас! Вам забыть - что плюнуть, а потом из-за вас доказывать замучаешься, что все трудодни отпахала. Так и помрешь с голоду, не добившись справедливости.

- Уймись, Кузьминична! Ты со своими галками, кудахчешь как курица, - лениво отмахивался, как от назойливой мухи, мужик, - а вам чего надобно, товарищ-женщина? – обратился он вдруг к Тамаре.

- Мне к председателю, – Тамара протянула повестку.

Мужик исподлобья взглянул сначала на нее, затем на бумажку.

- Проходите, прямо по коридору первая дверь налево, – криво пошутил он, кивнув на дверь избы...

- …Поднялась я по этим ступенькам и попала в темные сени. А там очередь: худая бабуля с такой же худющей козой и мальчишкой лет пяти, мужик с мешком да еще пара человек, словно призраки, темнели в глубине комнаты. Я как прислонилась тогда к косяку, посмотрела в крошечное окошко, так и не заметила, как время пролетело. Если бы волосы не примерзли, ни за что не поверила бы, что три часа прошло. Все вспоминала, как маленькой девчушкой любила, когда папка поручения давал. Зимой это не часто случалось, зато летом да осенью…. Справишься, бывало, с уборкой урожая – родители пряников с ярмарки привезут. Все тогда понимали – что потопаешь, то и полопаешь. А теперь что же? Все за крестики да галочки работают?

Никитична лишь хмуро вздохнула. А Тамар вдруг тихо-тихо спросила.

- Мам, а ты знаешь, кто у нас теперь председатель? Дмитрий, Васьки сапожника сын.

- Неужто Митька!? Да он же за тобой…

Я прекрасно помнила Митьку Васильевича. Они с отцом в январе 1904 года из Сибири подались в город и проезжали как раз мимо нашей деревеньки. Василий Игнатьевич собирался свое сапожное дело открывать - говорят, мастер был от Бога. А тут русско-японская грянула. Его и записали в призывники. Митька один остался. Они с Томочкой и Тоней ровесниками были, вот и бегали втроем. Сердобольная Никитична его обедом накормит да еще в дорогу кулек с леденцами сунет. А потом вернулся Василий Игнатьевич. Без руки. И с этого времени Митька продолжал к нам прибегать, но уже только ради того, чтобы переждать очередной запой отца. О переезде в город уже не было и речи. Так и жили.

Не успели оглянуться - дети выросли. И угораздило же Мите в Тамарочку нашу влюбиться, а она словно и не замечала этого вовсе. Им уже девятнадцатый годок шел, когда Тамара Петро встретила. Страсть между ними такая вспыхнула, что никто и не понял толком, как за свадебным столом очутился. Митьку звали, но только не пришел он (говорят, у них какой-то разговор с Томой состоялся, в аккурат накануне ее замужества). Свадьбу отыграли, а на следующий день Петро с Митей ушли на фронт – незаметно подкрался июнь 1914 года, а вместе с ним и Первая мировая война.

Ⅳ

Ужинали в молчании. Я сразу заметила, что Петро был сегодня особенно хмурым. Тамара двигалась как обычно бесшумно, но и в ее движениях слышалась смущенная неловкость и излишняя суетливость. Тот разговор они с Никитичной закончили шепотом, потому что вернулась с прогулки сначала вечно румяная Вера с Катей и маленькой Любой, а следом и Петро Тимофеевич. В любом случае слезы на глазах старушки не предвещали ничего хорошего. Да и неестественная тишина за столом тоже.

- Это правда? – вдруг медленно спросил Петро (у него была привычка в минуты крайнего напряжения растягивать окончания слов).

- Что?

- Да так, люди бают, что в сельсовете тебя сегодня видели.

Томка густо покраснела, потому опустилась на стул и, вдруг закрыв лицо руками, молча заплакала. Мелко задрожал накинутый на плечи платок. Петро молча смотрел на нее. Никитична постаралась поскорее увести детей в сени, несмотря на протесты «уже взрослой» Веры.

- Все не так! – сквозь слезы проговорила, наконец, Тамара. - Я хотела тебе рассказать да не успела. Это правда, меня сегодня к председателю вызывали, требовали, чтобы я подписала согласие о добровольной передаче всего имущества колхозу. Я отказалась. А он… - в воображении Тамары как наяву всплыл конец того страшного разговора. Красное лицо Мити… нет, Дмитрия Васильевича у своего лица, его душные объятья, предложенные как плата за отказ председателя от посягательства на ИХ собственность, ИХ избу, ИХ амбары, пОтом и кровью заработанные любимыми бабушкой с дедушкой. Стоит ли говорить, что она не помнила, как оказалась на улице, в расстегнутой телогрейке, с растрепанными волосами, прижимая к груди мохнатый платок.

Петро все понял. А на следующий день не вернулся домой. Больше Тамара меня ни разу не зажигала. А уже на пути в Сибирь один из беглых ссыльных успел шепнуть ей, что Петра Тимофеевича расстреляли.

Ⅴ

Теперь уже события того страшного дня остались позади. А тогда все произошло быстро. Просто пришли и просто объявили, что именем рабочих и крестьян Советской республики семья врага народа и кулака Фитилева Пэ Тэ больше не имеет права проживать в селе Зорькино и обязана отныне подчиняться лицам, которые доставят ее до места их дальнейшего пребывания. Но сколько рокового смысла несла в себе эта стандартная фраза! И Тамара прекрасно понимала, что значат эти слова. Знала, что уже через пару минут с окон сорвут занавески, в спешке начнут выносить тарелки, чашки, милые глиняные безделушки, привезенные Петром детям с ярмарки, большинство из которых обязательно разобьют. Что она уже никогда не выйдет на крутой берег Волги, несущей свежесть ароматов полевых трав, рыбы и детства, не умоет лицо талой весенней водой… Что уже через час-два она с детьми и старушкой-матерью уже будут трястись в ледяных вагонах навстречу… Чему? Бог знает, что ждет их в будущем, но жизнь, настоящая, живая жизнь с этого момента осталась позади. И Тамара уже не слышала ни плача Кати с Любочкой, ни причитания Никитичны, не осознавала, зачем надевала паток (тот самый, сорванный красной рукой председателя). И только когда она уже выходила во двор, сквозь какую-то пелену до ее сознания долетел сдавленный крик. Кричала Вера.

- Ты?! Как ты мог?!

- Верочка, это всего лишь моя работа!

Только теперь все ее загадочное значение с ужасающей ясностью стало мне понятно.

- Я пытался вас убедить, так сказать, направить на путь служения светлому социалистическому будущему. Мой отец лично приглашал твою мать для беседы!

Говоря это, Вася стоял в стороне и по-хозяйски оглядывал их с батей новую хату. Им уже она не понадобится, - думал он, - а председателю колхоза и его сыну полагается лучшая изба.

А на колхозной «площади», как отныне называли небольшой свободный островок перед покосившимся «зданием крестьянского совета», громкоговоритель жизнеутверждающе вещал, заглушая плач детей, всхлипывания старушки, молчание седой молодой женщины:

- Сегодня наши колхозники вдвое превысили план поставки зерна городу. Средства уже направлены на дальнейшее социалистическое строительство. Мы гордимся нашими советскими гражданами и смело можем утверждать, что благодаря энтузиазму трудового народа, наша страна скоро выйдет на первое место по производству промышленности на душу населения!

Ⅵ

Что было дальше – я не знаю. В общей толчее меня сгреб в свою суму зампред колхоза, и какое-то время я в качестве «антикаврията» стояла на его «рабочем» столе, заваленном, чем угодно, но только не «работой». А зажигали меня теперь каждый день: не то для света, не то для тепла, благо недостатка в керосине у руководителей, как я быстро успела понять, не было.

А потом в колхоз приехал Он. Я стояла перед высоким зеркалом и пыталась насладиться тихим желтым огоньком внутри меня, когда Он вошел в комнату в окружении Дмитрия Васильевича, зампреда, секретаря и еще целой кучи разных «товарищей», начиная с людей в черных костюмах и заканчивая лицами самой сомнительной компетенции. И над всей этой свитой изредка раздавался Его голос с грубоватым грузинским акцентом.

- Таким образом, Иосиф Виссарионович, в результате активных воспитательных бесед наших служащих по работе с массами все жители села добровольно вступили в ряды колхозников. Это позволило нам в два раза, по сравнению с прошлым кварталом, превысить процент производимой колхозом продукции, - облегченно закончил свою тираду Василий Дмитриевич, и даже утер выступившую было на лбу испарину, но тут же одумался, и сразу снова вытянулся по струнке смирно.

- Что ж? Молодцы. Хвалю. – Сталин позволили себе улыбнуться. – Вот, товарищи! – обратился он к «свите». – Благодаря именно таким колхозам растет и процветает наша страна, - а сейчас идите, - снова обратился он к сиявшему, как начищенная кастрюля, председателю, – идите и отдайте ваш отчет моему секретарю. Он ждет в передней.

- Но как же?

- Идите, – коротко повторил Сталин. – А я подожду вас. Здесь.

Он стоял совсем рядом со мной и смотрел в зеркало. Мне была хорошо видна его широкая, немного сутулая спина, резкий контур профиля, прищуренный черный глаз. От него пахло перегаром. Кремлем. Уверенностью. Властью.

О чем он думал? Я, конечно, не могла этого знать, но красноречивое молчание зеркальной глади говорило мне о многом. Было ясно, что он беседовал со своим отражением. А оно беседовало с ним.

- Что же? Стройки начаты. Средства вложены. Но даже их явно недостаточно для успешного выполнения пятилетки. Отказаться от раскулачивания – значит прекратить строительство. Прекратить строительство? - отражение с кривой усмешкой погладило усы. – А ты понимаешь, что значит прекратить строительство? Это значит не только дефицит товаров, не только увольнение тысяч людей, обреченных на безработицу, не только рост оппозиционных слухов и сплетен. Это значит крах всей социально-экономической политики большевиков, крах их власти. Раздираемую анархией Россию сомнут, уничтожат западные государства. И не будет России… Нет! Пусть под колесами индустриализации гибнет крестьянство, оставляя лишь жалкую пародию колхозов! Как-нибудь уж проживет страна без настоящих крестьян. Крестьян без страны не будет.

Послышался робкий стук и скрип открываемой двери.

Сталин резко повернулся, и я вдруг почувствовала удар и грубое прикосновение его солдатской шинели. Я вдруг осознала, что лечу вниз. Секунда – и мое тело пронзила острая боль, и я почувствовала приближение того самого, темного, из сна. Я поняла, что разлетелась на осколки. Меня больше нет. Но почему же я тогда еще дышу? Слышу?

- Знаете, - сквозь эту чехарду мыслей услышала я, - в кабинете председателя колхоза имени Фридриха Энгельса уже давно пора установить, как говорят в народе, лампочку Ильича. Здесь не место керосинкам села Зорькино!

- Сделаем, - только и смог пробормотать побледневший от волнения Дмитрий Васильевич.

Шаги и голоса постепенно удалялись, блеск разбитого мутного стекла не позволил людям увидеть мой слабо тлеющий фитиль. Я поняла, что еще долго буду чувствовать это слабое тепло, которое почему-то не гасло, а только все отчаянней льнуло к деревянным половицам... Оно с каждой секундой росло, и уже окончательно теряя сознание, я успела подумать, что в ближайшее время «лампочку Ильича» вешать будет некуда.

***

Сколько еще свечей было потушено ледяным дыханием коллективизации в те трудные годы! И не было такой силы, которая могла бы противостоять этому. Электричество, безликое и надежное, прочно вошло в быт людей. Опустели деревни. Часть крестьян поспешило слиться с рабочей массой, часть – была сослана в Сибирь, но большинству выпала незавидная участь сменить отцовскую крестьянскую рубаху на казенную робу колхозника и на протяжении десятков лет работать на нового «барина» - индустриализацию, то есть фактически собственными руками разрушать наследие дедов и прадедов.

Прогресс стал неотъемлемой частью исторического процесса. Гигантской машине истории была безразлична судьба крохотных огоньков. И очень важно помнить: мы всегда получаем то, что отдаем. И от нас зависит – сохраним ли мы в памяти события тех далеких лет. Ведь если миллион свечей сгорает, то их может спасти огонь одной свечи. И сколько еще таких фитильков незаметно теплятся на просторах нашей необъятной страны! В сибирской ли тайге или в бескрайних степях, везде согревают они своей незамысловатой, мужицкой простотой быта и разговоров, искренностью и непоколебимой силой духа. И пока в России тлеет еще хотя бы один такой фитилек, есть надежда, что эти крохотные искорки будут освещать лица людей, чтущих традиции предков, живущих в гармонии с Богом и природой. Берегите эти огни! Может быть, именно их тепло помогает из века в век биться сердцу нашей Родины. А значит и каждого из нас.

Гаврюшина Арина Ивановна (псевдоним Арина Грин)

16.07.2004

Павловский Посад Московской обл.

11 класс

«Сибирь-матушка – второй дом!»

Мы с бабушкой много читаем и ведем читательский дневник. А папа слушает аудиокниги на маленькой переносной колонке. Недавно послушал с ним отрывки «Тихий Дон» Михаила Шолохова и «Тарас Бульба» Николая Гоголя. Там описаны события про казаков. Мои предки по папе были забайкальскими казаками, а предки по маме приехали с Западной Сибири, а еще раньше из центральной России. Непростая жизнь и тяжелые испытания заставляли людей искать лучшей доли. Сложно представить какие обстоятельства толкали их отправляться в путь, но видимо ничего хорошего. Человек, привыкший трудиться и хотевший спокойной счастливой жизни, не имел такой возможности, вечно гонимый войнами и изменениями пускался в вынужденный бег. Это было непросто и скорее всего, ужасно. С малыми детьми и с тем, что сам можешь унести. Простые попытки Михаила Шолохова описать сомнения и терзания главных героев чуть не стоили автору жизни. Власть во все времена жестоко расправлялась с свидетелями преступлений против человека.

Для всех этих людей неосвоенная Сибирь стала вторым домом. Как и для многих моих предков. Суровое место со студеными и ветреными зимами и испепеляющим и засушливым летом. Они смогли и сумели. Дали жизнь своим детям, старались, как могли, радовались и сохраняли оптимизм, а в тяжелые годы – стояли и делали что могли.

Еще любая жестокая система заставляет человека делать выбор. Наверное, самых смелых и честных людей она уничтожила, просто потому что нужно было молчать и выживать. Неважно, репрессии 30-х годов или сегодняшний день. Нужно молчать, потому что есть что терять, нельзя заступиться за хорошего товарища или брата, потому что и тебя тогда уведут или сделают плохо. А благородный человек так не мог и судьба его была трагична и конечна.

Например, Михаил Шолохов – единственный из писателей поднимал проблему голода и пыток НКВД. Остальные молчали. Целая страна и все молчали.

Уничтожив прослойку благородных, порядочных и честных людей страна осталась такой какая она есть. Это грустно, но логично. Я не осуждаю своих предков или других людей, они делали что могли. Выжили.

Но когда мы уничтожаем природу, у нас нет чистого воздуха и воды, а все молчат, то наверное во всем этом есть какая то одна БОЛЬШАЯ логика.

Если ты скатился под гору и выбираешься из ямы, то впереди у тебя долгий и тяжелый путь наверх. Каждый шаг – непрост. Каждый поступок – сложен. Но другого пути нет.

И есть маленькая надежда, что был человек, который столкнулся с несправедливостью, взял малых детей, сверток с вещами и ушел в новое место, где не нужно предавать и мириться с несправедливостью. И «Сибирь-матушка» стала его вторым домом. Может быть…

Сотнич Егор Максимович

10 лет, 05.09.2010

Республика Бурятия

МАОУ «Гимназия №33 г. Улан-Удэ»

5 «Г» класс

Россия с Царем и без Царя

Наша беда в нас самих:

мы не умеем стоять за закон.

В. О. Ключевский

День 2 марта 1917 года разделил историю России. До «3-х часов дня» – этим временем помечен Манифест об отречении – у России был Государь. «Бремя последних решений лежало на нем. Воевать или не воевать? Наступать или отступать? Идти вправо или влево? Согласиться на демократизацию или держаться твердо? Уйти или устоять? Вот – поля сражений Николая II. Несмотря на ошибки, тот строй, которым он руководил, которому своими личными свойствами он придавал жизненную искру, выиграл войну для России. В людях талантливых и смелых недостатка не было. Но никто не сумел ответить на те несколько простых вопросов, от которых зависела судьба России», – это напишет в своей книге о первой мировой войне У. Черчилль, бывший на момент революции в России английским военным министром.

«Личными свойствами» Императора Николая II были, несомненно, ответственность, глубокая порядочность, твердость, верность христианству.

Страну в начале XX века захлестнули волны антимонархизма. Народ захотел «республик да свобод, гражданских прав». О республике говорили крупные промышленники, дворяне, министры, генералы; свободой (без креста) бредили рабочие, студенты. И решились-таки: и те и другие. На предательство Веры, Отечества. Это то, о чем Государь начертал в своем дневнике: «Кругом измена, и трусость, и обман». Нарушив закон Божественный, духовный, человеческий, «родину народ сам выволок на гноище, как падаль». Вспомним, что каждый православный гражданин России мужского пола давал церковную клятву перед Крестом и Евангелием «О верности Царю и Отечеству».

Максимилиан Волошин напишет в те дни:

С Россией кончено… На последях

Ее мы прогалдели, проболтали,

Пролузгали, пропили, проплевали,

Замызгали на грязных площадях.

Александр Блок найдет эпитет тому времени – «испепеляющие годы». В пепел превратятся дворянские усадьбы, купеческие особняки, библиотеки, страшно сказать!.. тела членов Царской семьи. Не будет колокольных звонов, крестных ходов. Большевики построят народ в шеренгу (как не вспомнить полковника Скалозуба) и успокоят…тюрьмой, лагерем, пулей …

Поэт (пока не умер от недостатка воздуха в России без Царя) заметил, что «в сердцах, восторженных когда-то, есть роковая пустота». Этой строчкой А. Блока можно определить два состояния России: с Царем и без Царя. Россия с Царем коленопреклоненно слушает Царские Манифесты, рукоплещет Царю в дни народных торжеств. Россия без царя грубо обыскивает членов Царской Семьи, поет похабные частушки в присутствии Императрицы и Великих княжон.

И у поэта-мыслителя нет вариантов для определения свершившегося. «Иудин грех». Волошин сулит клятвопреступникам страшные кары, он знает, что, отвергая базовые ценности самодержавно-православной культуры, русский народ попадет в рабство невежества, хамства, дикости. У Блока ложе становится «смертным». Значит, ушли покой, умиротворение, созерцательность, милосердие, благородство, красота, умиление. Оправдалось предсказание оптинского старца Анатолия Младшего (Потапова), сделанное в 1916 году, что «Россия без Царя будет трупом».

Страна без царя утопала во лжи, лицемерии, насилии. Керенский создал чрезвычайную следственную комиссию по разоблачению преступлений Царя Николая II. Искали царские деньги. Но если Царь на личные средства строил заводы, возводил храмы, помогал раненым, то Керенский, добравшись до власти, опустошил императорские оранжереи, фермы для своего стола, даже с сиротскими приютами не делился. Многие, истерично крича о революционных проблемах, занимались обычным грабежом, мародерством. Новые правители-разрушители довели страну до краха военного, экономического, нравственного.

Большевики завершили уничтожение Великой Державы. Оказалось возможным прострелить голову гулящей Маньке и безнаказанно оставить «падаль» на снегу. Можно нагого, окровавленного адмирала Вирена водить по городу, а потом заколоть штыками, других офицеров заживо заколотить в гробы, спустить под лед.

Потом будет архипелаг ГУЛАГ – система страха, доносительства, жестокости.

Большевики выдвинули утопическую идею народовластия. На деле все лозунги демократии оказались фикцией. По объективным законам жизни не может народ (школьники, солдаты, рабочие) управлять самим собой. В стране установилась однопартийная диктатура, преследующая любое инакомыслие.

Но и сегодняшнее многопартийное правление мешает стране двигаться вперед в рамках единой экономической и национальной политики. Политтехнологи ловко управляют сознанием масс в период выборов. Есть возможность выбора того, с кем грамотно поработали в угоду правящей финансовой элите.

Повторимся: с гибелью Помазанника Божия некому стало удерживать зло. Советская власть многие годы занималась историческими подтасовками и дезинформацией. Сила произвола, беззакония до 1 октября 2008 года не позволяла считать Императора Николая II и Его семью жертвами политических репрессий и реабилитировать их.

Подтвердим свою убежденность идее православной государственности строчками Б. Пастернака:

Верю я: придет пора.

Силу подлости и злобы

Одолеет дух добра.

Салехов Максим, 2005 год рождения,

обучающийся 9 класса

МАОУ СОШ № 59

г. Екатеринбург

Благословенный 1913-й

Духовному взору Моему ясно представляется

спокойная, здоровая и сильная Россия,

верная своим историческим заветам,

счастливая любовью своих благородных сынов

и гордая беззаветной преданностью их Нашему Престолу.

Император Николай II

Этот год в России ждали.

Еще в 1903 году гласные Костромской городской Думы заговорили о памятнике-храме в честь 300-летия дома Романовых. Виделось им огромное сооружение со скульптурами исторических личностей и барельефами по кругу постамента, иллюстрирующими важнейшие события Российской истории. Для сооружения монумента организовали всероссийскую подписку. Выбрали место для его установки. В 1911 г. Академия художеств провела конкурс проектов. Отметили работу скульптора А. И. Адамсона. Архитектором проекта был утвержден С. А. Власьев. На берегу Волги 20 мая 1913 года в присутствии Царя состоялась закладка памятника.

Высочайший манифест от 21 февраля 1913 г. сообщал: «Совокупными трудами венценосных предшественников Наших на Престоле Российском и всех верных сынов России создалось и крепло Русское государство. Тесные пределы Московской Руси раздвинулись, и империя Российская стала ныне в ряду первых держав мира».

Успехи России в экономике, науке, культуре к 1913 году были значительными. Наблюдался явный рост промышленного производства, шло коренное техническое перевооружение промышленности. Возникающие предприятия использовали новейшие достижение науки и техники. Зарплата рабочих была высокой. Предприниматели освобождались от налогов, им предоставлялись кредиты, допуск в Россию зарубежных товаров был ограничен.

Во время царствования Николая II ежегодно прокладывалось примерно 2000 км дорог, что давало толчок развитию машиностроения.

Русские ученые И. Павлов, И. Мечников стали в начале века Нобелевскими лауреатами. А. Попов изучал рентгеновские лучи, изобрел радио. Еще в 1910 г. была открыта первая авиационная школа. На Русско-Балтийском авиастроительном заводе созданы «Илья Муромец» и «Русский витязь» – самолеты конструкции И. Сикорского. В 1912 г. начато серийное производство подводных лодок. Уже в 1910 г. в Санкт-Петербурге все газовые фонари были заменены электрическими. Электрификация шла по всей стране.

К 1913 г. Россия стала крупнейшим в мире экспортером нефти, причем экспортировалась не сырая нефть, а только продукты ее переработки.

Успехи в сельском хозяйстве стали результатом исторических событий: отмены Александром II крепостного права и Столыпинской аграрной реформы. Россия выращивала более половины производимой в мире ржи, более четверти пшеницы, овса и ячменя, более трети картофеля. Сельскохозяйственные общества проводили исследования на опытных станциях и полях.

За первое десятилетие правления Николая II бюджет России увеличился с 965 до 1947 миллионов рублей. Россия получила прочную денежную систему.

Царь заботился о просвещении народа. С 1908 года в России было введено бесплатное начальное образование. В 1913 году государственных школ было 130 тысяч. Дети в них постигали национальные традиции, идеалы. В народных домах наряду с дешевыми столовыми открывались библиотеки, театры. Распивать спиртное в них запрещалось.

В воздухе 1913-ого веяло обновлением. Русская талантливость расцветала. По древнерусским образцам был построен Федоровский собор в Царском Селе, церковь Спаса-на-водах и Романовская «юбилейная» в Петербурге. В Москве в Чудовом монастыре в 1913 состоялась церковно-археологическая выставка. Пробуждался интерес к памятникам старины, к иконописи.

В произведениях русских композиторов воплотились богатейшие образы Святой Руси: Жар-птица, Петрушка, Аленушка, Снегурочка. Символично прозвучала в 1913 г. «Весна Священная» И.Стравинского. Мировое признание получил русский Императорский балет.

В истории русской поэзии это время известно под названием «Серебряного века». «Языком жизни» говорили писатели Б. Зайцев, А. Куприн, И. Шмелев, М. Пришвин, В. Короленко, Д. Мамин-Сибиряк и др. В 1913-ом философ, богослов, священник П. Флоренский пишет главный свой труд «Столп и утверждение истины».

Союз русских художников старался сохранить традиции русской школы живописи. Зачарованный мир показывал М.Нестеров. «Только Русью и жил» В. Васнецов. Центральное место в изобразительном искусстве заняли «мирискуссники»: Л. Бакст, М. Добужинский, А. Бенуа, К. Сомов.

21 февраля 1913 года в Зимнем дворце звучали торжественные речи высших чинов империи, зарубежных гостей.

В Москве состоялся крестный ход. На Красной площади прошел парад войск. Знать столицы дала бал в честь Монарха, Его жены и всех Великих князей Романовых. В опере давали «Жизнь за Царя» М.И.Глинки.

В Царской Семье юбилей воскресил веру в нерушимую связь Царя и народа и безграничную любовь к Помазаннику Божию.

В мае 1913 года Царская Семья отправилась в паломничество по памятным для династии местам. Особенно сердечным был прием в Костроме, на родине Романовых. Шедшую по Волге флотилию мужики приветствовали стоя по грудь в воде, в городах ремесленники падали ниц, чтобы поцеловать тень Его Величества. Население Ярославля, Ростова встречало Императора оглушительными криками.

В июне Царь отстоял торжественную службу в Успенском соборе Московского Кремля.

К юбилею Дома Романовых было выпущено большое количество красочных книг с подробным описанием достижений этого знаменитого рода. Выпустили почтовые марки с портретами русских правителей от Михаила Федоровича до Николая II. Ольденбург С. С. замечает, что некоторые почтовые чиновники не сразу решились штемпелем «замарать царский портрет».

Во время коронации Император дал обет: «Всегда иметь целью мирное преуспеяние, могущество и славу дорогой России и устроение счастья всех его верноподданных» и эту обязанность Он ни на кого не переложил. Самодержавная власть была опорой духовной, политической, экономической жизни страны.

Лаптев Артем, 2005 год рождения,

обучающийся 9 класса

МАОУ СОШ № 59

г. Екатеринбург

Первая Мировая

Поражение России на пороге победы

И мглою бед неотразимых

Грядущий день заволокло.

Вл. Соловьев

И в беспамятстве смуты

Я сердце свое берегу.

А.Ахматова

Летом 1914 года началось крупнейшее, мирового масштаба кровопролитие. Россия вступала в войну крепкой мировой державой. Она была хранителем православной веры, которая издревле укрепляла в народе дух взаимопомощи, глубокой порядочности, самоотверженности. И в этот раз Россия решила «не оставаться равнодушной к судьбе Сербии». Государь благословил своих верноподданных на ратный бой. Он был убежден в победе России: «С твердой верой в помощь Божью и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим Земли Русской».

Молниеносной войны не получилось. Потери были огромные. В период отступлений и поражений Государь принял решение встать во главе армии, всю полноту власти и всю ответственность за положение дел на фронте взять на себя.

А в стране началась хорошо замаскированная святыми словами тонкая, искусная борьба за власть. В ход шла ложь сознательная и едва ли не преступная. Она нарушала заведенный порядок, вела к разложению и распаду русского народа. Против Николая II выступили мощные силы в то время, когда Он, убежденно и последовательно борясь с опасностью, ожидал от верноподданных исполнения долга перед Царем и Отечеством.

«Самым трудным и самым забытым подвигов Императора Николая II было то, что Он, при невероятно трудных условиях, довел Россию до порога победы: Его противники не дали ей переступить через этот порог», – это мнение самого серьезного историка той поры С. С. Ольденбурга.

Не пустили победу на порог России члены Государственного Совета, принявшие большинством голосов (94 против 34) резолюцию о «правительстве, опирающемся на доверие страны». Они словно не слышали Царя, требовавшего посвятить все силы ведению войны и не допускать политической борьбы, пока не достигнута победа.

Не пустила победу Государственная Дума, приняв резолюцию о том, что «влияние темных безответственных сил должно быть устранено». Невдомек им было, что на Царя влияла только сила веры в Бога, сила любви к России, сила ответственности за верноподданных.

Мешали победе и представители царской фамилии, принявшие участие в организации убийства Григория Распутина в феврале 1917 года.

Не пустили победу в Россию студенты, узнавшие о Циммервальдской резолюции 1915 года. Там, в Швейцарской деревне, Ленин говорил о необходимости «империалистическую войну превратить в войну гражданскую», о вооруженном захвате власти, о мире «без аннексий и контрибуций». На митингах протеста студенты заявляли, что в армию они пойдут исключительно с целью революционной пропаганды.

Не дали свершиться победе заговорщики из Генерального Штаба. Они планировали сорвать поставки продовольствия в столицу, вызвать забастовки, создать угрозу гражданской войны. Царя предполагалось выманить из Царского Села в Ставку, изолировать от армии, лишить возможности подавить бунт. Они понимали, что Царь поедет в Петербург наводить порядок, вот тогда его арестуют и заставят отречься от престола.

Ключевой фигурой заговора стал генерал-адъютант Алексеев, бывший в ту пору начальником Генштаба. До определенного времени предателей останавливало то, что «у многих были известные принципы, верования и симпатии». 15 февраля 1917 А. Ф. Керенский выступил с призывом перейти к открытой войне с властью. Дума практически встала на сторону мятежа: объявила об упразднении старой власти и замене ее новой.

А уж как постарался Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов! Хотя сперва он так напугал министров, ожидавших собственного ареста левыми силами, что Родзянко послал Государю отчаянную телеграмму: «Положение ухудшается, надо принимать немедленные меры. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии». Опомнились. Сами накануне, 27 февраля, блокировали все пути для въезда свежих воинских частей. В Петрограде уже анархия.

1 марта Петросовет огромным тиражом выпустил приказ № 1 по армии, призывающий солдат не подчиняться офицерам и создавать солдатские комитеты. Этот приказ деморализирует армию, приведет ее к развалу.

Вечером 1 марта императорский поезд прибыл в Псков и генерал-адъютант Рузский вместо слов приветствия резко и сухо предложит законному правителю России «сдаться на милость победителя». Это будет первое требование отречения. Предательские телеграммы придут ото всех командующих армии и флота. Николай II, фактически арестованный, был лишен реальной власти и возможности навести порядок в стране.

Временное правительство не обнародовало прощальный приказ Императора по армии от 8 марта 1917 г. В нем убедительно, эмоционально говорилось, что «близок час, когда Россия одним общим стремлением к победе сломит последнее усилие противника».

В России наступила свобода. «Свобода, свобода, эх, эх, без креста!»

1 сентября 1917 года, не дожидаясь учредительного собрания и всенародного голосования, Временное правительство провозгласило Россию республикой.

25 октября произошел большевистский переворот. В ноябре Николай II сделал в дневнике запись: «Как же это, какие-то трое парламентеров Ленина ездили в Германию и подписали кабальные для России условия перемирия… Как у этих подлецов-большевиков хватило нахальства предложить неприятелю заключить мир, отдав огромные территории?»

Мы знаем, что у большевиков хватило нахальства на убийство Царской Семьи, на поругание Церкви, на уничтожение собственного народа.

«Бедное Отечество, когда-то ты будешь благоденствовать? – вопрошал Иоанн Кронштадтский. И помогал нам с ответом, – Только тогда, когда будешь держаться всем сердцем Бога, Церкви, любви к Царю и Отечеству и чистоты нравов».

Нечушкина Елена, 2005 год рождения,

обучающаяся 9 класса МАОУ СОШ № 59

г. Екатеринбурга

Жизнь прожить – не поле перейти

(рассказ о прадеде)

С детства меня привлекала в семейном альбоме одна фотография. На любительском снимке сидит старик. Когда я спросила у родителей кто это, мне ответили, что это мой прадед Гальцов Александр Дмитриевич. Он умер, когда мне было всего два года. Конечно же, я его не помню. Но мама рассказывала, что меня приводили на крылечко, где он любил сидеть. Он гладил меня по голове и говорил: «Наша порода, Гальцовых. Хорошая вырастет девочка». Не знаю, хорошая ли я выросла, но фамилию Гальцовых стараюсь не подводить.

Я всегда мечтала, чтобы в нашей семье был герой. В моем понятии, это был смелый и сильный человек, совершивший подвиг. Но в обычной жизни подвиги никто не совершал. Так мне тогда казалось. Однако все изменилось, когда я более подробно расспросила родственников о своем прадеде. Вот что я узнала.

Александр Дмитриевич Гальцов родился в 1904 году в селе Старый Курлак в семье середняка. У его отца была мельница, из которой потом построили дом, где сейчас живет моя бабушка. В семье, кроме Александра были две дочери: Александра (интересно, что брата и сестру назвали одним именем) и Анна. Он их звал Лекса и Анютка. Семья была крепкая, дружная. Все пришлось пережить: и революции, и войны, коллективизацию (когда мельницу пришлось сломать), и тяжелую крестьянскую долю.

Вырос Александр, отделился от отца с матерью, женился. Вышли замуж и сестры. Что интересно, что жену прадеда тоже звали Александра.

Стал работать в колхозе. Родились дети. Три сына: Николай, Тихон и Александр (мой дед), и дочь Анна. Трудолюбивая была семья, среднего достатка.

Где же подвиг, спросите вы? Достойная жизнь, быть может, уже подвиг? Но есть и то, что меня, действительно, поразило. В конце тридцатых годов семья Анны, сестры прадеда, попала под репрессии. Почему? Уже никто точно не расскажет. Говорят, что земля у них оставалась в личном пользовании. А это было запрещено. Всю семью постановили выслать в Сибирь. Тогда это было неудивительно. А у них пятеро детей, самому младшему, Ванечке, годик. Голосьба, сборы на скорую руку и печаль в глазах уезжающих и провожающих. Знали, что могут больше никогда не увидеться. Жалко было детей. Что с ними станет в Сибири? Ведь могут не выдержать сурового климата, тяжелой жизни. Но нельзя их было оставить в деревне с родственниками, запрещено.

Прадед с женой поехали провожать сестру с семейством в район на железнодорожную станцию. Он на руках нес Ваню и был очень суров на вид.

И вот вагон, посадка. Последние слезы, прощание. Охранники контролируют ситуацию. Сестра стоит в тамбуре, держит на руках ребенка. Прадед подходит к охраннику, что-то говорит ему, тот отворачивается на несколько секунд. Этого достаточно, чтобы прадедушка выхватил Ваню у сестры и спрятал в подоле жены. Поезд тронулся, и только несколько человек знали, что произошло. Мой прадед спас ребенку жизнь. Подвиг? Судите сами. Шестнадцать лет Иван воспитывался в семье своего дяди. Рос вместе с его детьми, никогда не чувствовал себя чужаком. И только в семнадцать лет он увидел своих настоящих родителей. Им разрешили вернуться на родину. Но вернулись не все, трое детей навсегда остались в Сибири.

Иван еще долго называл прадедушку интересным словом «папашка». Эта семья навсегда осталась для него родной. Что в тот день прадед сказал охраннику, никто теперь не узнает. Но жизнь мальчонке спас. И в конце девяностых, когда начали реабилитировать репрессированные семьи, прадед опять помог Ивану, уже пожилому человеку. Нужен был свидетель тех лет для показаний в суде. Прадедушка рассказал все о том событии, справедливость восторжествовала.

Многое повидал на своем веку Александр Дмитриевич. Действительно, прожил долгую жизнь, 96 лет. Прошел всю Великую Отечественную войну, дошел до Берлина. Привез трофей: открытку с видом города и немецкую ложку. Но про войну не любил рассказывать. Всегда говорил: «Война. Что война? Не дай Бог никому».

В мирную жизнь продолжал трудиться в колхозе. Вырастил детей, дал образование. Воспитывал внуков. У моего папы о нем только хорошие воспоминания. И на рыбалку с дедом, и велосипед починит дед, и на мопеде научит ездить.

Вот такой прадед у меня был. Можно считать его героем? Я считаю. Буду всегда помнить о нем и гордиться, что родилась в такой семье. Если у меня будет сын, то назову его Александром. Пусть это имя продолжает жить.

Гальцова Дарья Николаевна, 25 апреля 1998г.р.

Воронежская область, Аннинский район, с. Старый Курлак

Воронежский гос. университет, филологический факультет

Восприятие Октябрьской революции сквозь призму творчества И. А. Бунина

И все же придет, придет пора

И воскресенье и деянье,

Прозренье и покаянье.

Россия! Помни же Петра.

Петр — значит камень. Сын Господний

На каменья созиждет храм

И скажет: «Лишь Петру я дам»

Владычество над преисподней.

И. А. Бунин «День памяти Петра».

Признанный великий классик русской литературы и ее первый в истории Нобелевский лауреат, поэт и прозаик с большой буквы, переводчик Иван Алексеевич Бунин был человеком талантливого и блестящего ума. Он считался одним из последних русских критиков, достаточно полно запечатлеть Россию конца XIX и начала XX в. в. Именно «классиком рубежа двух столетий» назвал его К. А. Федин еще в 1954 году на Второй Всесоюзном съезде советских писателей. С той поры бессчетно публиковались его книги и стихотворения. Отечественные и зарубежные буниноведы создают целую библиотеку, где труды Ивана Алексеевича Бунина поставлены в один ряд с такими уважаемыми писателями как Иван Сергеевич Тургенев и Антон Павлович Чехов. И тем не менее существует целый перечень книг, никогда не печатавшихся на Родине. Связано это, в первую очередь, по политическим соображениям.

 Как мы уже знаем, Бунин решительно не принял февральскую, а затем Великую Октябрьскую революции 1917 года. А в пору братоубийственной войны он занял позицию ярого противника большевизма. В дневниках этих «окаянных лет», включая записи жены В.Н. Муромцевой-Буниной, описаны все ужасы революционного времени и последствия гибели Российской Империи в качестве великой державы, как развязывание самых диких и животных инстинктов, как кровавые ворота, открывающие долину неисчислимых бедствий и жертв. Итогом мучительных размышлений явилась Бунину во время речи «миссия русской эмиграции», произнесенной в Париже 16 февраля 1954 года.

«Окаянные дни» — это мрачный дневник, в котором собраны все чувства, обращенные к читателю во время революции. Чувство омерзения, отвращения, хоть и словесного, по темпераменту, желчи не имеет ничего равного в больной и ожесточенной белоэмигрантской публицистике. Потому что и в гневе, аффекте, почти исступлении Бунин остается литературным художником, а его произведения – картиной. Это только его боль, мука, которую он унес с собой в эмиграции. Также книга эта полезна для тех людей, которые изучают исторические события и увлекаются наукой о прошлом. Ведь студенты, магистры, кандидаты и даже профессоры ее изучают не только по учебникам, историческим материалам, монографиям, но и через дневники, художественную литературу и мемуары. Для полноты воссоздания исторической картины – нужно воспользоваться этими произведениями, хоть и наполненными субъективными оценками. Воспоминания человека, который не принял Великую Революцию, видел в ней гибель страны, господство дьявола, горячо ненавидел большевиков и их литературных приспешников: «слуга советского людоедства» В. В. Маяковского и «чудовищного графомана» М. Горького. Вот поэтому, после прочтения данного произведения, начинаешь воспринимать поэтов и писателей советского периода без нелепой восторженности и гордости. После нее многие книги будут казаться сущими пустяками в литературе, не оставляющими никакого впечатления.

Бунин – интеллигентная натура, его внутренняя порядочность, его культурность, его неспособность лгать, идти на встречу совести и убеждениям, соблюдать законы Божьи – все это было жестоко попрано и навсегда забыто в хаосе кровавой гражданской войны. Как со стороны «красных», так и «белых» проводились массовые расстрелы пленных, представителей духовенства, дворян и чиновников, а после жестокой директиве о красном терроре, подписанной Я. М. Свердловым, ожесточением стало безмерным и безграничным.

 Увидев все это у Бунина все естество кричало от боли, ведь он хотел увидеть Россию великой, непобедимой и священной. Но реальность такова: все, что кололо его душу, мозолило ему глаза, убеждало, что не бывать России великой, ей грядет конец. И это приводило его в отчаяние, в печаль. Каждая мелочь, каждый элемент является для Ивана Алексеевича второстепенным фактом и доказательством распада империи и человеческой цивилизации: «Было величайшее в мире попрание и бесчестие всех основ человеческого существования, начавшегося с убийства Духонина и «похабного мира» в Бресте и докатившегося до людоедства». Вот в честь празднования первого красного Первомая «псевдохудожники» получили приказ от Л. Б. Каменева снести памятник русскому герою русско-турецкой войны Михаилу Дмитриевичу Скобелеву. В полночь 30 апреля 1918 года Бунин записывает: «... стаскивание Скобелева! Сволокли, повалили статую вниз лицом на грузовик... И как раз ныне известие о взятии турками Карса!». Не это ли является доказательством того, что народ навсегда отказался от истории нашей Родины ради «светлого будущего». Народ напрямую сказал, что не хочет так жить: «Долой совесть! Долой правду! Долой чувство стыда! Только свобода и только она!». Вот отчего лейтмотив «Окаянных дней» такой жуткий, пугающий и внушающий страх читателям.

«Современная антропология установила: у огромного количества так называемых прирожденных преступников - бледные лица, большие скулы, грубая нижняя челюсть, глубоко сидящие глаза. Как не вспомнить после этого Ленина и тысячу прочих?», — вот так оценивает Бунин людей, гуляющих по улицам. Они могут только сплетничать, митинговать против того, чего не знают сами, «спорят до хрипоты», жалуются на ужасную жизнь или, наоборот, наслаждаются: «матросы, присланные к нам из Петербурга, совсем «осатанели» от пьянства, от кокаина, от своеволия. Пьяные врываются к заключенным в черезвычайке без приказов начальства и убивают кого попало. Для потехи выгоняют заключенных во двор и заставляют бегать, а сами стреляют, нарочно делая промахи». Бунин психологически не был способен на то, что предстояло старой интеллигенции - не простой, мучительный процесс выживания и вживания в современно новую действительность, внедряясь в толпу животных. Для него это было равносильно тому, чем человек должен гордиться и хвастаться, чести и совести, от самостоятельного права и мнения, на возможность свободно его высказать.

Шкала его ценности была незыблемой. «Подумать только, - возмущался он, уже перебравшись из красной Москвы в красную Одессу, - надо еще объяснять по тому, то другому, почему именно не пойду служить в какой-нибудь Пролеткульт! Надо еще доказывать, что нельзя сидеть рядом с чрезвычайкой, где чуть не каждый час кому-нибудь проламывают голову, и просвещать на счет «последних достижений в инструментовке стиха» какую-нибудь хряпу с мокрыми от пота руками! Да порази ее проказой до семьдесят седьмого колена, если она даже и «антересуется» стихами!».

С течением времени под воздействием происходящего тот, «внутренний», Бунин заявляет о себе все сильнее и громче. В долгом разговоре с женой он все размышлял, «что была русская история, было русское государство, а теперь нет ничего. Костомаровы, Ключевские, Карамазины писали историю, а теперь их нет и истории никакой (...) Мои предки Казань брали, русское государство созидали, а теперь на моих глазах его разрушают и кто же? Свердловы? Во мне отрыгнулась кровь моих предков, и я чувствую, что я не должен был быть писателем, а должен принимать участие в правительстве». Однако это ведь откровенный разговор с близким человеком. После того, как Одессу занимают белые, Бунин участвует во всех официальных торжествах в разных формах: стихи, статьи, публичные выступления и «антибольшевистские» лекции.

Однако Россия отодвигалась от него. 25 января 1920 года на греческом пароходе «Спарта» он навсегда покинул Россию. Корабль простоял сутки в гавани. Стрельба и крики в городе усиливались: в Одессу входили части революционера Г. И. Котовского. Он покинул Россию, но не как эмигрант, а как беженец, унося с собой остатки России. Лишь там, в открытом Черном море, ужас от содеянного охватил его: «Вдруг я совсем очнулся, вдруг меня озарила: да, так вот оно что – я в Черном море, я на чужом пароходе, я зачем-то плыву в Константинополь».

Без таких книг, думаю, гражданской войны и революции мы, потомки ее и дети, не поймем и накала ее не почувствуем. Ведь «Окаянные дни» — это свидетель тех кровавых событий, наблюдатель и фотография только словесная. Это дневник полон ностальгии и любовью по ушедшей России.

Но если книга «Окаянные дни» является свидетелем кровавых событий, то мотив тоски по уходящему прошлому отражены в произведении «Суходол», в котором И. А. Бунин раскрывает трагедию русских людей - не только сопереживает древнему роду Хрущевых, но и простым людям, привязанные к нему, ведь вместе они составляют одно целое: «А все же мы на деле – мужики. Говорят, что составлял и составляем мы какое-то особое сословие. А не проще ли дело? Были на Руси мужики богатые, были мужики нищие, величали одних господишками, а других холопами – вот и разница вся». Конечно, тут писатель очень точно подмечает главную сущность всех гражданских войн – народ один, однако они начинают междоусобицу из-за идей, которые «материализуют» (то есть сословная разница, имущественная дифференциация) мировоззренческие установки в сознаниях людей. Если бы в людях победила духовность, то тогда бы народ сохранил спокойствие и единство. Читатели привыкли видеть в И. А. Бунине дворянского писателя и поэта, то есть интеллигенцию, отстаивающую идею дворянства в своем литературном творчестве, но это не так. Иван Алексеевич Бунин отмечает и духовный кризис среди элитного сословия, происходит вырождение, потому что они «сосуществуют» между собой, как пауки в банке: они нападут друг на друга, если увидят у кого-нибудь кусок хлеба.

Читатель легко отслоит временное и подлинное в этой книге. Страсти стали историей, и мы прикасаемся к ней уже как археологи, сращивая разорванные куски России. Бунин - часть и очень важная этой России, он герой, он спаситель, он тот, кого мы должны уважать и почитать, а самое главное помнить и гордиться.

Чжен Владимир Сергеевич, 2002 г.р.,

г. Электросталь,

Московский Государственный Областной университет (МГОУ)

• • Старуха с проспекта Карно

Вот уже который год, отдыхая в маленьком французском городке на берегу моря, каждый день я встречала эту странную женщину. Не поверите, она сутками в любую погоду стояла на улице, под­кармливая багетом прожорливых голубей, или си­дела ря­дом со своим тюком на хромом раскладном стуле. Всегда в одном и том же месте: на пересечении про­спекта Карно и улицы Альбени, рядом с автоса­лоном и кафе. Таинственная незнакомка, как магнит, притя­гивала, возбуждая неистовое любопыт­ство. Кто она? Почему выбрала местом своего постоянно­го пребывания именно этот квадрат улицы? Иногда, чтобы остаться незамеченной, я заходи­ла в кафе и че­рез стекло рассматривала женщину-загадку.

На вид ей было около семидесяти лет. Такую внешность не назовешь обыкновенной — она об­ращала на себя внимание и запоминалась. Породи­стый нос с лёгкой горбинкой, высокий благородный лоб, длинные тонкие пальцы, прямая осанка выдава­ли ее аристократическое происхождение. А по большим выразительным серым глазам, красиво очерченным губам, толстой седой косе и статной фи­гуре можно было догадаться, что в молодости незна­комка слыла красавицей. Но годы и, очевидно, пере­житые несча­стья поработали над ее внешностью.    На смуглом ху­дощавом лице, изрытом иероглифами морщин, были написаны печаль и страдания. От по­стоянного курения кожа приобрела безжизнен­ный землисто-серый оттенок. Под глазами время на­рисовало огромные тёмные круги — при­знак устало­сти и не­здоровья. Впалые щёки ещё больше подчёр­кивали и без того острые скулы. Улыбка, которая ред­ко посе­щала её лицо, казалась грустной и вымучен­ной, а на проходящих мимо лю­дей она всегда гляде­ла ис­подлобья: мрачно и непри­язненно. Порой с ней кто-то здоровался, и тогда из глубин ссохшегося тела до­носились хриплые звуки (непонятные слова чужого мне языка). Не по возрас­ту яркая молодежная оде­жда, явно с чужого плеча, мешком висела на костля­вых плечах странной жен­щины. Образ довершало об­лако сигаретного дыма, которое, словно ореол, оку­тывало серебряную голо­ву. Складывалось впечатле­ние, что с сигаретой она не расстается даже во сне.

Я много раз просила отца подойти к ней и за­дать волнующие меня вопросы. Однако он, обычно не упускающий возможности поболтать на француз­ском, отказывался, считая такой поступок бестакт­ным. Но однажды, когда мы, решив перекусить в кафе, наткнулись на закрытую дверь, случилось не­что удивительное. Женщина-изваяние стояла на обыч­ном месте. «Как жаль, что дверь зáперта. А я так мечтала о кусочке моего люби­мого сливóвого пирога», — сказала я отцу. «Во-пер­вых, не зáперта, а запертá; во-вторых, не сливóвый, а слúво­вый», — услышала я недовольный скрипучий голос... манерный, грассирующий, совсем как у Вер­тинского. Поняв, что замечание сделала незнакомка, я от неожиданности вскрикнула: «Вы русская!?»

Так мы познакомились. Из раза в раз я пыталась разговорить эту женщину и узнать ее тайну. Но все мои вопросы оставались без ответа. В день нашего отъезда, когда я пришла проститься со старухой, она вдруг показала мне порванную пожелтевшую фото­графию: «Это — моя мама». На фото можно было разглядеть двухэтажный белый особняк с ко­лоннами, утопающую в цветах беседку, а в ней ма­ленькую девочку с гувернанткой. Девочка была одета в кружевное платьице, атласные туфельки, на голове красовался огромный бант...

Всю дорогу в аэропорт я размышляла о жизни этой несчастной эмигрантки. Может быть, на том месте погиб кто-то из её близких, и от горя она лишилась рассудка? Не знаю... Сколько отзвуков трагичного прошлого запечатлели иероглифы её лица?

***

В свободное время я, соскучившись, привыкла навещать писателей-классиков в Михайловском, Ясной Поляне или в Спасском-Лутовинове. И в этот раз октябрь, соблазнив тёплой погодой и красо­той своего убранства, выманил из домашнего уюта на очередную экскурсию. Героически вытерпев зазуб­ренно-монотонный рассказ гида о судьбе особ­няка и его обитателей (здание горело в 1918 году, по­том было восстановлено; хозяева — тот был расстре­лян, этот бежал за границу...), я наконец полу­чила возможность самостоятельно побродить по комнатам и рассмотреть экспонаты ушедшей эпохи. В детской мое внимание привлекла одна пожелтев­шая фото­графия.  Заезженная пластинка экскурсовода — еле-еле слышна с открытой веранды дома, а я всё смотрю и смотрю на двухэтажный белый особняк с ко­лоннами, утопающую в цветах беседку, маленькую девочку с гувернанткой; девочка была одета в кру­жевное платьице, атласные туфельки, а на голове кра­совался огромный бант…

***

С помощью онлайн-сервиса «Просмотр улиц» я решила вернуться на проспект Карно. Google позволяет просматривать все изменения панорам городов за последние 13 лет. Случайные прохожие тоже хорошо видны, только лица им чуть-чуть размывают, сохраняя приватность. Оказалось (можете проверить сами), что уже на первой панораме, снятой за 8 лет до нашего знакомства, загадочная женщина с неизменным тюком и тележкой стояла на своем посту. Она попала на все панорамы проспекта Карно с 2008 по 2015 год. Ни разу не отлучилась! Менялись названия магазинов, форма тротуара, все выше становились растущие вдоль улицы деревья. Старинная англиканская церковь Святого Джона вдруг стала на треть короче, лишившись пристройки и освободив место для нового дома. И только старуха-эмигрантка, да расположенное неподалёку казино никак не менялись. Но в 2016 году загадочная женщина исчезла и больше уже не появлялась…

Харитонова Екатерина Алексеевна, 2003 г.р.,

Москва,

МГУ (2-й курс филфака)

Самое страшное преступление

Ужаснее всего-то преступление, которое совершенно намеренно, человеком осознающим, что и для чего он делает. Существуют люди с различными психическими отклонениями. Они совершают зверские преступления с такой жестокостью, которая зачастую не поддается восприятию. Но они делают это неосознанно, просто не умея контролировать себя. Некоторые из них в обычной жизни могут быть внешне приличными людьми и даже не помнить свои преступления, совершаемые в тайне от всех. Такие люди, в которых от людей остались только внешние признаки, нуждаются в медицинском лечении. В их мозге многие ученые находят отклонения на физиологическом уровне. На некоторых повлияло тяжелое детство, психологическое потрясение или какой-либо фактор от них не зависящий. Это говорит о том, что их собственного сознания неправильности своих же поступков ждать не стоит. Необходимо вмешательство, которое в лучшем случае сможет вернуть им разум и самосознание. Куда более страшен другой вид преступников. Так называемые идейные преступники совершают противоправные действия с полным осознанием всего происходящего. На первый взгляд, преступления совершенные психически неуравновешенным человеком и человеком с исправным самосознанием могут показаться одинаковыми. Но на самом деле, мыслительные процессы, происходящие в голове этих людей, кардинально отличаются. Для больного человека не существует возможности выбора. В его разуме есть только одна цель, одна идея и он не может ни отступить от нее, ни даже усомниться в ее правильности. Совсем другое происходит в голове у идейного преступника. Внутри него идет борьба. Борьба светлого человеческого облика с неконтролируемой темной силой. И до последней секунды перед совершением преступления, у него есть шанс остаться человеком. Но есть люди, эту внутреннюю борьбу проигравшие сознательно, при этом понимающие, что есть добро, а что зло. Они абсолютно полностью владеют своим сознанием и намеренно отказываются от человеческого облика. Они намеренно выбирают путь насилия, лжи, предательства, смерти. Такие люди страшнее всех других людей на свете. Одним своим решением совершить страшное идейное преступление они отрекаются от всего святого, от всех духовных и моральных ценностей. Также, они совершают страшное предательство всего человечества. Миллиарды людей, в числе которых их родные и близкие, целью всей своей жизни ставят желание сделать мир лучше, добрее, чище и справедливее. Но стоит появиться такому страшному человеку, как идейный преступник, да еще и имеющему способности общественного лидера, то совместные усилия человечества по созданию прекрасного мира могут быть разрушены и попраны. Прекрасное здание мирового порядка, которое строилось веками, может быть разрушено или сожжено в один день. Нет ничего хуже организованной идейной борьбы с добром. Понятие добра, чести, морали-не относительны! Они не могут меняться со временем, местом или человеком. Мораль-одна для всех, и никто не имеет права ее менять!

В страшное время революции и последующей гражданской войне, в нашей стране захватили власть идейные преступники. Грозная машина социалистического общества под красным флагом, набирала обороты. Тоталитарное правительство, возглавляемое большевиками, рассматривало человека исключительно как часть работающего механизма, нисколько не заботясь о его духовном наполнении. Те прекрасные науки, которые возбуждают в человеке желание мыслить и расти в духовном плане, такие как как история, искусство и литература, предавались забвению. У человека отнимали его последний, самый крепкий духовный оплот-религию. Представляя свою борьбу, как борьбу за право низшего класса, большевики сравняли все население с этим классом, в моральном плане. Ты обязан делать все для общества, но это общество ничего не сделает для тебя, кроме пожалуй идеологической поддержки. Борясь за полное раскрепощение и независимость рабочего класса, коммунисты под властью Ленина, закрепостили весь народ и заковали его в оковы идей социализма. Но для перемен такого масштаба требовалось колоссальное количество энергии. Речь не о рабочий силе, которую легко можно было добыть принуждением к труду, речь о силе эмоциональной. Что будет приводить в движение народные массы, что заставит людей вставать на баррикады, что принудит сына взять винтовку в руки и пойти против отца? Ненависть. Страшное, легко воспламеняющиеся топливо, способное на мировой пожар. Нам порой тяжело бывает перенести обиду близкого человека, а когда нас кто-то ненавидит, стерпеть это бывает выше наших сил. Представляете, какую силу имеет ненависть миллионов людей, организованная и концентрированно направленная. Она не только способна разрушить государство, но и разжечь межнациональную рознь, которая может обернуться страшной войной. Контролировать такую силу невозможно, ее можно только направлять. Но даже для направления ее разрушительного действия нужно иметь в самом себе недюжинный заряд ненависти. Ненависть руководителей народной массы должна быть особая, ведь как известно, лидер – это выделяющийся на фоне других человек. Верхушка партии большевиков обладала этой особенной темной силой, отличие которой от массового настроения было в том, что она не боялась моральных законов. Для этих идейных преступников не существовало преграды. Они позволяли себе убивать уничтожать, заставляли людей страдать, делали детей сиротами, матерей вдовами, честных людей – преступниками. Лидером в этой безумной своре мог стать только сильнейший в своих убеждениях, в ненависти и бесчеловечности. Кого мы привыкли считать лидером большевиков? Можно ли оправдывать столь страшного преступника?

Каково чувствовать ненависть близкого человека? А каково чувствовать и терпеть ненависть всех своих друзей? А как тогда возможно чувствовать ненависть миллионов близких тебе людей, своего народа? Ненависть ничем неоправданную, ненависть разрушительную для души человека и ненависть кровавую. Николай Второй и его благочестивая семья не только все это чувствовали, они умели это всем прощать. Против них и всего царского рода была направлена та самая темная сила, порождаемая народной массой. Знать это все, терпеть и прощать. Разве это не святость? Много можно рассуждать о политических промахах императора Николая, но стоит ли? Кто виноват в смерти солдата, проявившего неосторожность в бою, солдат или царь-батюшка? Кто виноват в том, что преступник нарушил закон, сам преступник или царь-батюшка? Наконец кто виновен в допущенной в экономических планах ошибке, чиновник или царь-батюшка? Так почему же в один момент во всех смертных грехах стал виноват любимый народом, благочестивый император, отец России. Когда он из царя батюшки превратился в кровавого диктатора и врага народа? Почему люди не заметили подмены? Почему поверили большевикам? Но он стерпел. Он стерпел все и стерпел бы еще многое.

С какой ненавистью большевики расправились с царской семьей! Вопрос о физическом устранении императора его родственников был очень важен, сложен и не мог решиться без ведома всех правящих членов партии. Все до одного знали об этом и потому являлись участниками этого страшного злодеяния.

Сам процесс расстрела, официально задокументированный свидетелями, является демонстрацией той страшной ненависти, которая движет каждым революционером. Но им было мало императора, они расправились с его женой, наследником, дочерями, не представляющими не теоретической, не практической опасности для революции, со всеми близкими к нему слугами. Им нужна была кровь. Кровь чистая, ни в чем не повинная, детская. Зверски расправились они даже над домашними питомцами семьи. Но этого было мало. Они продолжили творить зверства с телами. Пули, штыки, огонь, серная кислота…

Убийство царской семьи несомненно является самым страшным преступлением в истории. И дело даже не в количестве жертв, не в обстоятельствах самого убийства и не в той практической цели, с которой оно было совершено. Совершив его, большевики показали, что человеческая жестокость не имеет границ. Их идеология – это не оправдание, а скорее обвинение, ведь поставив ее во главе всего, они предали человеческую нравственность.

Захар Якименко

2006 г.р.

г. Архангельск

Место учебы: ГБНОУ АО «Архангельский государственный лицей имени М.В. Ломоносова»

Как «Поручик», «Сэнсэй» и их «орлята» спасали мир от западной угрозы (очерки по следам форума «Русская Идея. Севастополь-Донбасс»)

Глава 1. Начало пути.

Летом этого года «укропы» проводили так называемую «Крымскую платформу». Конечно же, Россией был заготовлен на нее достойный ответ.

Просто, слишком просто было бы ударить по Киеву санкциями или знаменитыми русскими ракетами. Ибо в санкциях нет «полета мысли», а ракеты - это, как говорит наш многоуважаемый господин А. С., подполковник и глава Патриотической Ассоциации Донбасса-«не белые методы».

Поэтому фонд «Русский мир», а также лично господин С. и его соратники решили «вмазать гадам» качественно, хитро и тонко, с далеко идущими последствиями.

-Что ж, - сказал «Поручик», как в неких кругах знают сего «стального подполковника»,-Будем бить врага. Разбомбить нельзя (а жаль!), это не белые методы, значит, будем добивать укропов идеологически. Русская Идея - вот что нам нужно!

Так сказал он и потряс «Русский мир» своей простой и гениальной идеей. Запад тоже потрясся, но контузило его окончательно позже.

Что такое эта «Русская Идея» и с чем ее едят, западный мир представлял себе весьма плохо. А знали бы враги, что замыслил «Поручик», немедленно бомбанули бы его авиацией вместе с соратниками! Но увы - проморгал враг и остался умирать от горя и тихо кусать локти.

Итак, собрал «Поручик» молодежь из своих соратников и сказал ей:

-Русская Идея-это наше будущее! Вы, молодежь, тоже наше будущее, поэтому мы будем с вами эту идею вырабатывать. В докладах и прениях. Спасем же Русский Мир (не фонд, а планету) от засилья западной идеологии!

И началась операция по спасению мира.

Для начала собрали список из 27 добровольцев от 16 до 23 лет включительно. (С гордостью признáюсь, имела и я честь угодить в их число). Выдали нам списки необходимого для спасения мира снаряжения, оформили доверенности несовершеннолетним на старших воинов и стали готовить спецоперацию. Готовили нас долго, почти месяц: сзывали собрания, разъясняли, что с собой иметь и как себя вести, и, наконец, выпустили на операцию.

Правда, в целях соблюдения секретности на луганском ж/д вокзале было тихо. Не провожали нас с помпой и цветами агенты и представители всемогущего МГБ, не играл духовой оркестр, не махали старушки белыми платочками. Мы толпились у автобуса, как обычная группа отдыхающих, в абсолютно цивильной одежде. Но помнили: мы едем спасать мир от врагов. Наше дело правое! Мы победим!

В автобусе мы также ехали, как обычные граждане, и для бодрости духа пели песни и загадывали шарады. Взрослые воины, сопровождавшие нас (о них подробно поведаю ниже), вели политработу и подсчет личного состава, успешно маскируясь под вожатых и воспитателей.

Попетляв по просторам родной ЛНР (никогда бы не подумала, что они так необъятны), наш транспорт к вечеру добрался до русской границы, всего один раз и то на десять минут (работа компетентных органов для передачи задания «политрукам») сломавшись по дороге. Тут кончалась связь, и мы в последний раз звонили домой. Мы волновались. Хотя операция проходила на территории братской страны, но цели ее были серьезны - борьба с внешним врагом и спасение Отчизны на долгие годы путем выработки доктрин самообороны.

Уже в России ночью и утром мы подверглись мощной атаке западной культуры: водитель «крутил» пошлый сериал с шутками «ниже пояса» и русско-татарские песенки с мелодией из трех нот и бедным языковым содержанием текста. Мы рыдали, но крепились и не поддавались вражьей агитации.

 Наконец, после долгих мытарств и лишений пути, через сутки, абсолютно истомленных и держащихся только на силе духа, нас доставили на перевалочный пункт в горах. Находился он где-то у города-героя Севастополя и был избран некими вышестоящими лицами для нашего отдыха и морального подкрепления перед боями за Русскую Идею. «Некие очень добрые люди», как сказал нам «Поручик», встретивший нас, решили оказать нам всемерную помощь в благородном деле спасения Отчизны.

Кроме господина А. С., нашего куратора и заступника в этой нелегкой операции, бывшего ее «мозговым центром», нас радушно встретили казаки, забравшие часть наших вещей. Поднимались мы с остатками спецснаряжения на 800-метровую высоту, и господин Л., далее - «Сэнсэй», для штатских - мой тренер по каратэ, а на деле - один из организаторов спецоперации, подбадривал бойцов, стонущих от боли в спине и плечах (ибо вещей было порядочно). Я чуть не полегла там же, на месте, но для поддержания реноме мычала что-то патриотичное вроде: «Русские не сдаются». Мало-помалу мы дошли.

Казаки, узнав о нашем нелегком деле, предоставили нам стол (кстати, отличный, хотя и без изысков), кров в виде армейских палаток и целебный чай с лимоном и можжевельником. Нам дали возможность общения с лошадями и преподали нам начатки фехтования на шашках - ибо к борьбе с супостатом нужно быть подготовленным.

Особо хочу отметить доблесть нашего агента, в целях секретности далее фигурирующего под позывным «Берри». Она, с присущей ей отвагой, не только исполняла обязанности нашего фотокорреспондента, но и подбадривала младших и слабых и (позднее, на второй базе) организовывала дежурства на кухне. Под ее руководством труд бойцов был слаженным и точным, с минимальным числом ошибок. Всегда сохранявшая бодрое расположение духа «Берри» и на сей раз показала свои высокие моральные качества, своим примером придав сил начинающим и первой взявшись за шашку. Ее результаты во владении холодным оружием были одними из лучших (увы, в отличие от моих).

Что касается «Поручика», то тот в парадном белогвардейском мундире, с «Георгием» на груди и в дроздовской фуражке гарцевал вокруг лагеря и снялся на фоне казачьей часовни, вызвав смешливые комментарии бойцов о «белых в городе», и так вымотал несчастную кобылу своей гордой и умелой проездкой, что ее силами местного казачества пришлось увести в стойло на отдых.

В тот же вечер нас стали готовить к одному из суровейших испытаний похода - восхождению на Куш - Кая. А. Т., соратник из Петербурга, заранее предупредил нас:

-Кто не в силах - останьтесь. Отступить, зная, что не можешь-не трусость. Трусость - подвести товарищей. Скалы отвесные, скользкие, нести вас будет трудно.

Восемь человек благоразумно оценили свои возможности и остались набираться сил на горной заставе, ибо главные труды и опасности были впереди: предстояла лишь проверка сил. Остальные же начали готовиться к восхождению.

А. Т. и второй собрат по Белому Делу и участник боевых действий, А. К., учитывая неопытность многих присутствующих в альпинизме и скалолазании, принялись проверять наши запасы и снаряжение. Излишки провизии и вещей безжалостно оставлялись в лагере:

-В горах каждый грамм на счету,- твердили воины, изымая лишнее.

Вскоре, увы, мне пришлось убедиться в справедливости этого изречения.

Передо мной в очереди находилась юная соратница лет 16, у которой А. Т, изъял 3 пакета быстрорастворимой овсянки.

-Донбассовцы поесть любят,-сказал А. Т. наблюдавшему за «обыском» А. К.

-Запасливые,-согласился тот,-Как хомяки.

Тут в беседу вмешалась я, щадя жизнь и здоровье героев.

-Господа! Вы, конечно, будете весьма удивлены, но у меня с собой имеются полтора килограмма печенья.

А.Т. согнулся пополам в пароксизме хохота. Впервые я увидела, как герой Отчизны, прошедший огонь и воду, корчится на земле и рыдает, утирая арафаткой скупую мужскую воинскую слезу. Во избежание инфаркта у несчастного мои вещи «потрошил» А. К.

Глава 2. Тяготы похода. Большое севастопольское мучение. Свои везде найдутся! Красные и белые. Прости нас, Федор Михайлович!

…Утром мы выступили. С нами были А. Т., «Сэнсэй» и господин А. С. Спустив нас с горы, погрузив нас в автобус и пересчитав, через 10 минут пути старшие воины «выбросили» всех отважившихся на поход бойцов на каком-то асфальтированном пятачке под табличкой «Большая Севастопольская тропа » и заявили:

-Подтягиваем рюкзаки! Это пока подготовка, просто смотровая площадка перед тем, что нам придется пройти.

А. Т. выбрал разведчиков тропы, чтобы пустить их вперед, из самых выносливых, вертких и боевитых подростков, затем разделил нас на пятерки, вошедшие в среднюю группу и «хвост». Затем он и А. К. подтянули нам лямки рюкзаков, чтобы поклажа не натирала спины, и мы двинулись вверх. Вокруг нас красовалась светло-зеленая горная флора - какие-то деревья и папоротники. Что же по поводу фауны, то ее не было видно – как видимо, ее распугали предыдущие группы туристов.

Но, увы, любование красотами природы тут же прекратилось, так как А. Т. заявил, что надо смотреть под ноги. Начинался крутой подъем.

…Где-то час или два, по моим ощущениям, мы плутали по буеракам, спотыкались о поваленные деревья и цеплялись за корни. К концу крутого (мягко сказано, скорее стоящего колом!) склона у нас уже отваливались ноги, и каждого воина, несмотря на привалы и подбадривание от руководителей («Сэнсэй», этот несгибаемый монстр, даже пытался петь!) мучила неотвязная мысль: «Доколе?!».

Мимо проползали какие-то кусточки и поросли, и мой взгляд вцепился в неизвестный мне стебель с красными ягодами, торчавшими вверх, как цветок, а не висевшими гроздью, как всяким нормальным ягодам положено по принципу земного тяготения, и я думала, как же это растение называется и не редкое ли оно… и тут сквозь черные стволы начал проникать свет.

В кои веки мы вылезли из этой пагубной чащобы на относительно ровную дорогу, и по повороте выяснилось, что мы все-таки взошли куда следовало. Вид на море и часть города с гор, признаться, был неплох и годился для рекламного проспекта «Все на Большую Севастопольскую тропу». Теперь к сложному и ответственному вопросу «Как не свалиться» прибавилась другая, не менее сложная проблема «Как запечатлеть наш подвиг для грядущих поколений», которую тут же решил отставший по причине почтенного возраста «Поручик», выстроив нас с имперским флагом на фоне гор и «щелкнув» на свой смартфон.

«Сэнсэй» тут же заявил, что я настоящий «Тигр», и у меня после этой и вчерашней (впервые в жизни влезла на лошадь и прочерепашилась трусцой вокруг заставы при помощи одной казачьей силы, державшей коня в поводу) побед началось головокружение от успехов, в дальнейшем приведшее к весьма плачевным для меня и для наших «политруков»(не знаю, как эта должность именовалась у белых) последствиям.

В то время, как 5 или 6 бойцов благоразумно решили вернуться в лагерь, я, несмотря на свой страх высоты, плюнула на все «тревожные звоночки» в виде заявлений А. Т. о скользких подъемах и о скобах посреди скалы и двинулась продолжать путь вместе с оставшимися «орлами». ( Кстати, по пути А. Т. подозвал нас к скале и показал с нее, по его уверениям, бывшую виллу Януковича). До дикого пляжа-финиша нашего маршрута- было 12 километров, и все по горам. Их я в силу усталости помню смутно.

…Хороши прелести разнообразного горного ландшафта: то ты, как дурак, ломишься сквозь лесные кусточки; то идешь по выжженному солнцем кусочку степи и думаешь, как и где бы укрыться от солнца; то пробираешься между темными лесными стволами, цепляясь за них на обрывах и осыпях; а то карабкаешься на скалы.

«Веселее» всего была горная тропа, занимавшая последние 2 или 3 километра пути. Полоса шириной в 30 сантиметров над стометровым обрывом окончательно меня доконала, и я с воплями вцепилась когтями (мой «позывной» здесь - «Тигр») сначала в скалу, а потом, передумав, в несчастного «Сэнсэя». Тот «стонал, но держал». Остальных «орлов» ввиду моей исключительной боязни высоты пришлось пропустить вперед. Со мной остались лишь «Сэнсэй» и А. С.

Сначала А. С. с исключительной внимательностью выслушивал мои вопли и помогал мне идти, но через час ему это надоело, он сначала стал меня передразнивать, а потом самоустранился, и тащить меня остался один «Сэнсэй», которому пришлось несладко. У меня из-под ног периодически осыпались мелкие камешки, и, думая, что сейчас за ними рухнет и осыплется вся тропа, я надрывалась еще громче. Пару раз мой проводник и учитель чуть не упал в пропасть, так как меня постоянно дергало на нервной почве, иногда, когда я садилась на землю от страха, он рывком меня поднимал и почти нес по тропе; кроме того, я уже не чувствовала стоп, так как путь был длиной в 12 километров, а ранец отдавил мне все плечи почти до синяков.

У скоб, вбитых в скалу, мое терпение иссякло, и я села на них и заявила, что меня сейчас парализует или я сорвусь. У «Сэнсэя» ни цензурных, ни тем более нецензурных слов уже не было. Герой Отчизны не стал меня ни стыдить, ни ругать, а просто слез вниз, спустил туда же свои и мои вещи, затем долез до меня и начал ставить мои ноги на нужные скобы. С его помощью я кое-как слезла.

Когда мы ломились по обрыву, с трудом цепляясь за деревья, нас догнал один из юных соратников и начал показывать нам дорогу. Он улыбался, потому что слышал мои шумные протесты. По словам «орла», метрах в пятиста был родник, где нас и ждали остальные бойцы.

Застряв в дороге и заплутав на каменном водопаде, удивительно красивом и столь же трудном для преодоления, мы все-таки доплелись до наших.

У родника на лицах наших бойцов читалась смесь удивления с восхищением и какой-то странной задумчивостью: видимо мои «фиоритуры», «арии» и вариации на тему общеизвестной композиции: «Ой, мама дорогая! Караул! Помогите!» запали им в самую душу и глубоко растревожили ее и все ее наитончайшие фибры и струны.

Дальше, на камнях, мы опять отстали, и я вместо ходьбы по крутой тропе «водопада камней» махнула на все рукой, в том числе и на приличия, и вместо того, чтобы идти в полный рост, я поехала, как по детской горке, сидя. Ноги уже застыли, как замороженные, онемевшие пальцы не разгибались и не держали стопу, и я со страхом думала, какие куски размолотого мясного фарша окажутся у меня под кроссовками.

 По дороге к дикому пляжу нам попадались зажатые между камнями палатки. По словам парней, в одной из них проживали буддисты, развесившие там свои танка. Кроме этого, половина пляжа была щедро отведена под нудистов.

А. С. по этому поводу изрек:

-Ну конечно, какой же нормальный человек попрется сквозь горы, если на пляж можно доплыть на катере? Вот и собираются разные чудаки вроде нас, юные мои соратники.

Дойдя на пляж, сплошь состоявший на нашем участке из гигантских камней, мы разбили палатки. Мне из-за того, что моя осталась в лагере, пришлось занять место рядом с «Сэнсэем» и двумя юными соратникам. У палаток я наконец-то сняла обувь, ожидая наихудшего, но вместо ожидаемого кровавого месива на стопах оказалось всего несколько мозолей.

Мы думали, что придется разводить костер прямо на пляже, но русские братья, отдыхавшие в горе над пляжем, спасли нас от этого правонарушения, любезно предоставив нам свой газовый баллон, угостив всю братву гигантским арбузом и показав нам местность вокруг лагеря и некоторые ее весьма важные локации.

А. Т. же, уразумев, что данный конкретный «Тигр» и горы - две вещи, мягко говоря, малосовместимые, на следующее утро решил провести с подачи «Поручика» операцию по спасению полосатого хищника методом отправки его на катере в Балаклаву. Все прошло бы и далее по плану, если бы «Сэнсэй» в целях справедливости, не предложил желающим эвакуироваться вместе с «Тигром». В результате таких желающих собралось три корабля, и чтобы не оставить бедолаг без призору, с ними умчал и разнесчастный «Поручик». Жалкие же остатки группы в количестве 6 русских шпионо-единиц продолжили свой тернистый путь вместе с А. Т., взвалив на спину рюкзаки и грозно и многозначительно сопя в нашу сторону.

«Сэнсэю» тут же эта чрезвычайная ситуация весьма напомнила эвакуацию из Крыма белых в 18 году, о чем он и не преминул немедля заявить.

В Балаклаве команда наших бойцов в течение двух или трех часов, ушедших на ожидание оставшихся героев, дружно штурмовала кафе и сувенирные магазины. Затарившись сувенирами и лукумом, соратники скучали на набережной и слушали, как вещал о Русской Идее А. С.(а он очень любил вещать, особенно когда его слушали). Наконец, не успев даже поесть, явились остальные и погрузились в катер.

Так получилось, что на катере я попала в группу А. С, а вместе с нами загрузилась компания из бородатых татуированных мужчин- не то байкеров, не то язычников. Глядя на них и на фантастически одинокий нос корабля, я подумала, что лица наших «орлов» так и просятся на мифологическую картину в стиле Беклина: «Путь в Вальгаллу», и мысленно всю дорогу дорисовывала недостающие детали.

Из Балаклавы мы двинулись в монастырь Святого Георгия. По правому борту нашего катера пронеслось какое-то судно. Я не обратила на него внимания, но «Поручик» вдруг заорал:

-Тигр! Тигр! Скорее пересаживайся! Твой корабль плывет!

Это был быстроходный катер, окрашенный в оранжевое и черное, с полосатыми, как шкура моего «царственно-кошачьего» тезки, боками и изображением тигриных морд на бортах.

Наконец, мы высадились на пляже и стали загорать и сохнуть после плавания (ибо забрызгало нас основательно, а, спускаясь прямо в воду, мы промочили ноги). Где-то час мы загорали и купались, а я увлеклась сбором красивых камней таких ядовитых малиновых и алых оттенков, что у меня невольно возникла мысль: а не покрасили ли их?

От монастыря нас отделяли 800 ступеней, и я, боясь высоты, после первых трехста начала паниковать. Рыжая журналистка «Берри» и пара других «орлов», чтобы поддержать меня, стали орать патриотические песни, я же требовала от них отходную. Добропорядочные бабки с детишками прыскали в стороны от нашей сумасшедшей компашки, думая, что сейчас мы их всех перекусаем. Так дошли мы до монастыря Святого Георгия.

По дороге нам встретились «черные археологи», расхищавшие народное достояние (а может, мошенники, «косившие» под таковых), но бить их было некогда: мы спешили к точке сбора. Лишь поглядев на раскиданные по доске, служившей прилавкам, царские монеты, железные крестики и ржавые браслеты с камнями (один стоил 5 тысяч рублей), мы двинулись дальше.

Полюбовавшись на редкие в горах заросли бамбука в монастырском дворе, наши «орлицы» сфотографировались в чаще и двинулись вверх по каменной мостовой. Там, справа, за каменными перилами, открывался вид на зелень, горы, пляж и окрестные дома. Посреди неправдоподобно синего моря ходили кругами и крутились, как ловящие свой хвост щенки или растревоженные осы в поисках противника, катера, оставляя за собой след из белой пены.

По пути к чайной, где сидел и ждал нас «Поручик», наши соратники решили заглянуть в церковную лавку. Там среди ладана, икон и целебных крымских мазей и травяных сборов сидела старушка-продавщица. Узнав, что мы из Донбасса, она за свой счет предложила нам подать всех родственников и всех бойцов с линии фронта, каких мы только знаем, на молебен. Кому-то из наших она даже подарила кресты и иконы, которые бойцы собрались покупать. Я также захотела приобрести икону, и старушка подарила мне - для меня и духовника- два образка Георгия Победоносца, в честь которого и был построен монастырь. Кроме того, она рассказала нам о святынях главного храма, к которым нам удалось приложиться.

Далее по плану значилось возложение цветов к памятнику жертвам Гражданской войны. Еще в Балаклаве А. С. звонил в цветочный магазин и заказал там венок и живые белые розы. К возложению мы переоделись в выданные нам еще в лагере серые форменные футболки ПАД. За монастырем нас ждал автобус, который должен был довезти нас на мероприятие.

Что сказать о футболках… Мало того, что их, без сомнения, практичный и немаркий оттенок делал нас похожими на «туальденоровых старушек» Ильфа и Петрова и имел мозаичные неровности в окраске, портрет Достоевского на них вышел так великолепно, что, скажу по совести, с таким Федором Михайловичем не особо приятно было бы встретиться в темной подворотне. Кроме того, аппликация вечно отклеивалась, и А. С. вовсю, хотя и по-белогвардейски цензурно, «крыл» «криворуких бракоделов и халтурщиков», у которых заказал эти «хламиды». Но как бы то ни было, нас повезли возлагать цветы.

У обочины дороги за мощеной плиткой дорожкой и сквером высился памятник. «Красный» и «белый» с почти одинаковыми безусыми и юными, но суровыми лицами стояли по обеим сторонам обелиска. Постамент украшали стихи Цветаевой «Красным был - белым стал:\ Смерть побелила..» и Туроверова (которого я знала ранее, увы мне и моей необразованности, только по «коню») На плитах вокруг него были в виде рельефов изображены сцены сражений, конница, бронепоезда и потоки эмигрантов.

Вскоре к монументу явились ветераны Севастополя и замминистра обороны ЛНР Киселев с букетом красных революционных гвоздик. А. С, Виталий Киселев и местные ветераны проникновенно вещали о патриотизме (а кто был белым - о Белом Движении и его трагедии), А.Т. и А. К., герои войны, как я узнала, поднесли венок, а затем наш строй шагом двинулся возлагать цветы. Каждый боец клал на постамент белую розу, а за ним подходил другой…третий…От торжественности картины некоторые коммунисты растерялись, и все цветы оказались сложены у ног солдата Белой Армии (каковой «идеологической диверсии» потом и радовался А. С. до конца сборов).

На мероприятии я неожиданно встретила важного чиновника, у которого я по достижении 18 лет просилась на фронт (женщин тогда уже не брали). Он помог мне тогда всем, чем смог, но на войну я пока так и не попала.

Глава 3. Пауки и скорпионы. Шпионские игры.

Вернувшись в казачий лагерь, мы нашли там наших ослабевших от дороги товарищей уже бодрыми и полными сил, и сами приступили к отдыху, тем более через 2 дня мы должны были начать свою важную и ответственную миссию. «Где-то наверху» решили выяснить, чьи бойцы сильнее и подготовленнее, и «кто-то наверху» принял решение отправить к нам несколько команд своих юных воинов, чтобы сравнить их подготовку с подготовкой «суровых коммандос из воюющего государства», каковыми мы им представлялись.

«Суровые коммандос», а именно 4 девочки (с ними и дочь «Сэнсэя») и куратор А. С., оказавшиеся в одной палатке с Вашим покорным слугой «Тигром», отдыхали перед вышеупомянутыми состязаниями, когда ЭТО случилось.

Поутру, разомкнув свои «тигровые» глаза, я заметила в серой дубовой листве (палатка была без пола) какое-то непонятное шевеление. Для выяснения источника сих странных турбуленций я уселась на каремате, приблизив «морду лица» к сему естественному покрытию…и выявила в листве довольно габаритного паука, приближенного в размерном ряду к птицееду и с такой же мохнатой оснасткой. Подумав сначала о происках заокеанского супостата, а затем о суровой и неумолимой природе гор, я загнала разнесчастного гада первым попавшимся предметом (кажется, зубной щеткой) в стакан, накрыла полотенцем и понесла на разборку к казакам на предмет ядовитости.

-Здорово, братове! Тут, сдается мне, супостаты бесчинничают.

-Почто так?

-Чудище заморское и весьма габаритное к нам в шатер заползло.

-А ну, покажи!

-Да вот, паук, кажется, ядовитый…

Паукообразное тут же, на месте, при первом же поползновении вылезть жестоко пришибли моим стаканом, затем разглядели и плюнули:

-Травяной паук. Неопасен. Их тут бегает…

Так я познакомилась с одним из главных обычаев русских братьев вообще и казаков в частности: сначала бей врага промеж хелицер, а потом разбирайся, рыпнулся на тебя настоящий враг или так, мелкота, вражий подгавкач.

 Уже на следующий день после похода соратники восходили на какую-то очередную гору, но А. Т. благоразумно отстранил «Тигра» от сего восхождения по причине моей боязни высоты, громкости децибелов и особой склочности характера. Наши «орлы» и «орлицы» вернулись оттуда с горой персиков, доказав, что мир не без добрых людей. Кто-то из бойцов, по их рассказам, утомившись после подъема на гору, соблазнился персиками, свисающими из чужого сада. Но преступление не свершилось: узрев наислабейших, тянущихся за плодами (начальство в лице А. Т. увещевало их не творить сие), на шум выглянул хозяин сада, разговорился с нашими, и, услышав магическое слово «Донбасс», дал всей группе наесться персиков до отвала (пара наших злоупотребила и всю ночь маялась животами) и щедро насыпал воинам фруктов с собой.

Происшествие же с «мохнатым другом» имело продолжение. Ночью, внезапно проснувшись, я посмотрела на свою шестилитровку для воды и окаменела от ужаса: на ее крышке явственно выступал черный силуэт готового к броску скорпиона. Ядовитая гадина подняла хвост и изогнулась, поджидая, пока мы все заснем.

«Что делать? Здесь девочки - если проснутся, закричат, и скорпион всех перекусает. Самой брать его в руки - страшно, да и опыта нет. Надо разбудить «Сэнсэя»!

Может, правда, это ящерка, геккон или кто еще там - вроде скорпионы в горах не водятся, но лучше перестраховаться.»

Так подумала я и начала осторожно садиться на каремате, чтобы не вспугнуть супостата. Не отрывая взгляда от банки, я по сантиметру, замирая, продвигалась вверх, думая, как ворвусь в соседнюю палатку и крикну «Сэнсэй! У нас в палатке скорпион!»…и вдруг истерично засмеялась.

То, что я с моими расстроенными паучьим нашествием нервами приняла за силуэт скорпиона, оказалось… ручкой моей же банки, просто впопыхах повернутой мною под другим углом, когда я днем набирала воду.

…В день соревнований к нам явились 4 или 5 команд юных бойцов из Севастополя и окрестных городов и ветераны Афганистана со своими детьми. У меня, к несчастью, не оказалось формы, а без нее в команду не брали, и я выпросила ее у своих товарищей, т. к. я и боец Д. Т, должны были показывать приемы рукопашного боя.

Атмосфера была неплоха, несколько мешала лишь музыка. Не спорю, она была патриотической и пробуждала в нас любовь к Родине и самые лучшие чувства, но согласитесь, когда у вас в руках тарелка сытного, ароматного казачьего кулеша, а вы нагуляли аппетит и хотите приступить к еде, музыкальная композиция «Ты принес мне, черный ворон, ручку белую с кольцом» звучит несколько не к месту, уж простите за критику.

Заранее обойдя соревновательную зону и расспросив о ней «афганцев» (по их словам, полоса препятствий была организована плохо), я примерилась и побросала ножи в мишень, как мне показал молодой казак (первый нож туда попал, чем я всех удивила) и пристрелялась по бутылке (мишени из воздушных шаров берегли для соревнований). Затем я прорвалась в команду ПАД, уговорив капитана.

Вначале была полоса препятствий, как и сказали потомки героев, хилая: три шнурочка, натянутые поперек дороги на высоте сантиметров 40 и рядок автомобильных шин, строго по центру которых и следовало попасть ногами.

Поспотыкавшись немного, я вышла к уже знакомому мне стенду для метания ножей, но на сей раз чуда не произошло: все три метательных снаряда прошли мимо. Ложась с винтовкой, я волновалась, что не удастся попасть, но даже моего уровня подготовки хватило на то, чтобы с полутора метров качнуть пулей двухлитровую бутылку. Шариков уже не оставалось.

Из пистолета по известной мне по книгам мишени «Террорист и заложник» я, кажется, не попала. Далее по списку было метание гранат. Надо было попасть в ящик или в круг песка у него. Я размахнулась и кинула муляж…

Увидев траекторию брошенной мной гранаты, член жюри за спиной, впечатлившись, тихо икнул: граната вписалась в землю где-то за метр до мишени. Учитывая, что до мишени было всего метра два или три, такая реакция была вполне понятна. Но мне было некогда, и я, оставя члена жюри наедине с его недоумением, ринулась вперед, к новым рекордам, пока тот вправлял на место свою многострадальную челюсть.

Затем я угробляла занятую у «Берри» и других соратников - с мира по нитке, уговорами, угрозами и психологическим шантажом - форму, ползая по-пластунски под многообразными шнурочками, причем от волнения три раза задела их крупом (или что там у тигров сзади? Спина?), хотя ранее за мной подобных «косяков» не наблюдалось. Следующим и предпоследним пунктом эстафеты были переноска раненого и установка палатки. Поскольку зачет был командным, а познания «Тигра» в этом на тот момент – мизерными, полосатый хищник, ко всеобщему одобрению, не стал совать лапы куда не следует. Затем последовала сборка - разборка АК, на которую отрядили самых сильных бойцов из команд.

И вот кулеш был съеден, показательные выступления по рукопашному бою, для которых я и одалживала форму - показаны, а моя тигриная морда - набита пятнадцатилетней девочкой-рукопашницей, оказавшейся в два раза быстрее меня, и настало время оглашения результатов.

Диктор после обычных благодарностей бойцам и всем присутствующим начал объявлять баллы личного зачета. У команды ПАД они были не очень хороши, и когда начали звучать слова о сплоченности и дружности команд, принесшей дополнительные баллы и кардинально изменившей окончательный результат, кое-кто из наших бойцов уже заранее начинал рыдать, осознав проигрыш, но тут диктор неожиданно возгласил:

-И первое место занимает…Занимает…Патриотическая Ассоциация Донбасса!

Еще рыдающим «орлам» выдали вымпелы и навесили золотые медали, и мы пошли фотографироваться.

Глава 4. Прощание с казаками. На новом месте. Продолжение борьбы за Русскую Идею.

На второй день после соревнований мы оперативно собрали вещи и построились у часовни. Пересчитав нас и наказав подготовить квартплату для священника, в храмовой гостинице на территории под юрисдикцией которого мы должны были далее проживать и бороться за Русский Мир, политруки возглавили организованный отход.

Спускаясь по усеянному несъедобными соснами (увы, кедры в таком климате не росли!) склону, наши «орлы» вздыхали и оглядывались на давшую им гостеприимный приют казачью заставу. Так хотелось остаться еще на день-два, но увы! Кровопролитная и тяжкая борьба Родины с врагом была в самом разгаре, а Русская Идея еще не маячила ощутимо средь небосвода Отчизны, распугивая и устрашая супостатов своим сиянием и отточенными гранями.

Казаки, провожая нас, также с трудом сдерживали скупую мужскую слезу. Атаман погрузился в свою трубку и делал вид, что о чем-то очень глубоко задумался. (Кстати, атаман у казаков - хоть в раму вставляй. Суровый, молчаливый, с виду восточного типа, смуглый, крепкий, лет пятидесяти, казавшийся нерусским, пока не заглянешь в его голубые строгие глаза воина, он словно сошел со страниц «Тихого Дона» и даже без подписи «Казак» под его фотографией, будь она выставлена где-то, сразу было бы видно, кто он есть и что собой представляет. Я думала, что таких людей нет и это что-то из области преданий, пока не увидела этого старика).

-Давай в том году скинемся и сюда махнем… - предлагал один из «орлов» другому.

Остальные тоже шумели что-то грустное и согласное с их мнением, поминутно оглядываясь назад. В транспорте, пока с нас собирали взносы, мы тоже вспоминали о казаках.

Наконец автобус выбросил нас «на месте», попетляв по улочкам Качи с ее мелкими магазинчиками и дачами. Церковный дом с белеными стенами был хотя внешне и не очень презентабелен, но пригоден для жилья. Позже я услышала историю о том, что местный священник отец Сергий «отжал» эту гостиницу (бывший кинотеатр) у бандитов. Судя по расположению, отжимать было что - море виднелось с высокого обрыва из светлого камня, а сам обрыв- с заднего двора.

Над головой периодически пролетали самолеты и дельтапланы: Кача всегда была главным форпостом русской авиации, и еще при Царе (том, единственном, Святом) в ней была открыта одна из первых русских авиашкол, как с гордостью нам поведал священник. Комнаты были «оснащены» кроватями, тумбочками и всем необходимым, на кухне имелись посуда, холодильник и работающая газовая плита; были водопровод и горячий душ, одним словом - человеческие условия. Однако, мне недолго довелось пожить в комнате: одна из девочек простудилась, и я на второй же день съехала в палатку, чтобы не заразиться. Из-за переселения я и учивший меня ставить палатку «Сэнсэй» не попали на экскурсию в знаменитый, славящийся своими винами Инкерман, хотя посетить инкерманский винзавод я как раз в тот день и собиралась.

Те, кому не хватило места в комнатах, встали лагерем на берегу моря, а Б.Г., один из организаторов этого и предыдущего, проходившего в ЛНР на Успенском водохранилище, лагеря и наш «снабженец» (далее фигурирующий под «позывным» «Вахмистр»), оперативно разогнал и разбил нас на семь кухонных нарядов по четыре-пять дежурных в каждом. В дежурство «Берри» кухня была всегда убрана и на столах стояли цветы. Готовить благодаря фонду «Русский мир», оплатившему нам проезд и питание, порешили то, что будет по средствам и взбредет в голову главе кухонного наряда. В результате мы ели то кашу с тушенкой, то куриные котлеты, то окрошку, то солянку, а то и пельмени с паштетом - после сборов на «Успенке», где были проблемы со снабжением, и жидкого рагу из овощей, более смахивавшего на борщ, это был невероятный прогресс.

 Нас также организованными группами выводили купаться на море по 5-6 раз в день. Водили группы то «Сэнсэй», то «Поручик», то ребята постарше. Мне, как «зверю» теплолюбивому, плавать в холодном море не очень нравилось, да я и не умею, но на пляже были перемешаны с галькой великолепные осколки ракушек- то цвета сакуры, то белые, то фиолетовые - от почти белого с синим отливом и лилового до малинового и густо-фиолетового, то желтые, черные и терракотовые, то с отливом перламутра. Туристы этими кусочками особо не соблазнялись - не целые же раковины, но я, выложив их в форме цветов и залив суперклеем, по высыхании обнаружила, что поделки из них напоминают советское матовое стекло с антикварных ламп и люстр. Кроме того, между перил ведшей с обрыва на пляж лестницы высовывалась бесхозная ежевика, и при наличии желания и раздвоенной палки можно было перегнуться и наковырять спелых ягод, чем я (хотя и понимая, что это «не белые методы») и занималась ежедневно.

В один прекрасный день нас попросили сделать зарядку на камеру. Услышав, что видео будут смотреть все, в том числе и враги Отчизны, мы расстарались вовсю. Выполняя различные махания одноименными и разноименными конечностями по воздуху, а также приседания и наклоны, мы загадочно улыбались в сторону камеры, показывая врагу, что скоро мы «накачаемся», а когда «накачаемся» - придем по его вражью душу и заставим ответить за Донбасс и Одессу, а хорошо пойдет- и за недобитых бандеровцев Второй Мировой.

Иногда нас выпускали за продуктами и сувенирами в магазины и на рынок, сколотив в организованные группы, и из-под польные водка, ром и пиво местного разлива с гордым названием «Дай дуба под вишней»…ой, простите, «Вишня под дубом»!...лились рекой в плодородную и богатую крымскую землю под натиском нашего усиленно ведущего борьбу с употреблением алкоголя руководства. Кто более всех нарушал сии предписания, думаю, глубокочтимый читатель уже догадался.

Глава 5. Борьба за Русскую идею. Профессор и журналист. Обращение «неверных»

В скором времени, через день или два после явки на «церковную базу» мы, наконец, оставили агитационные мероприятия и отдых и вплотную приступили к наиважнейшей цели нашего приезда: выработке Русской Идеи. Кроме уже упоминавшихся наставников и кураторов (А.Т, А. К, «Поручика», «Сэнсэя» и «Вахмистра») на форум прибыли опытные агенты Кремля, служащие «руке Москвы» уже много лет и даже десятилетий. Требования конспирации не позволяют мне привести здесь их настоящие имена, и здесь они будут фигурировать под «позывными», данными по официальному роду их занятий: «Профессор», «Журналист» и «Депутат».

«Профессор» прибыл на базу одним из первых и оставался с бойцами до конца поездки, в отличие от других, прибывавших «наездами» агентов. Он прибыл не один: с ним были сборники его стихов и книги. При ближайшем знакомстве он заявил одной из «орлиц»:

- Море…Море-это хорошо. Это природная лечебница. Я отдыхать не езжу, что мне бездельничать? Но на море подлечиться рад.

И вправду «Профессор» был трудоголик. Он в первый же день пребывания на базе дал две лекции о Дале и Достоевском, которым был посвящен форум (причем о нашем великом земляке вещал столько, что многострадальному Федору Михайловичу осталось мало эфирного времени) и дал бы третью, если бы А. С. не умерил его пыл аргументом о чрезвычайной занятости участников форума купанием и охотой за сувенирами. На этой норме - две лекции в день - позднее и сошлись.

Ученый агент Кремля ежедневно проводил лекции о Дале и Достоевском, дискуссии, «круглые столы» о Русской Идее. «Поручик» после одного такого «круглого стола», понатужившись, снял видео с участием наиболее активных бойцов, в котором они высказали свое мнение о Русской Идее. Да, она уже родилась! А. Т. и «Профессор» высказали свое мнение о ней, как об идее жертвенности, готовности человека положить свою душу ради Родины и собратьев по оружию, противоречащей идее западного бездуховного меркантилизма. Они оттачивали ее в спорах и дебатах, и наши бойцы помогали воинам в этом. Боевая тройка местных воинствующих коммунистов после подробного знакомства с первоосновами Русской Идеи и долгих споров о ней так впечатлилась, что выразила желание вернуться в родную гавань Белого Движения.

Торжественную присягу у них принимал А. Т., как самый грозный на вид из присутствующих белогвардейцев. Проводя их перед склоненным Имперским флагом, он сурово вопрошал:

-Отрекаешься ли ты, имярек, от заблуждений коммунизма?

-Отрекаюсь!

-Клянешься ли ты, имярек, быть верным Белому Движению?

-Клянусь!

-Целуй же знамя во славу Веры и Отечества!

-За Веру и Отечество!- отвечал новообращенный, преклоняя колено.

К концу нашего пребывания в Каче в расписании на день появилось загадочное слово «свечка». Я, не сталкиваясь ранее с подобным, недоумевала: что это за «свечка» и куда ее будут вставлять. А. К., совершенно случайно оказавшийся поблизости, объяснил мне, что это вечер при свечах, на котором бойцы и кураторы будут читать стихи и петь песни.

На первой же «свечке», посвященной поэтам Белого Движения, А. К. читал нам, собравшимся во дворе у костра, стихи Туроверова и его биографию и рассказывал о зимних походах белогвардейцев и белых отрядах из юношей 15-18 лет и их массовом героизме. На огонек заглянул отец Сергий, рассказал о своем храме и его святынях.

-А скажите,- вдруг спросил воин Веры,- Как вас зовут?

-Борис…

-Да, есть у нас мощи Святого Бориса.

-Нина.

-И мощи просветительницы Грузии есть.

-Анна!

-Екатерина.

-Александр!

-Жанна…

-Иоанна, значит? Ну, тут посложнее. Но и мощи святой Иоанны тоже у нас в храме были. Вот какой у нас храм, знаменитый…

(Еще не раз заходил отец Сергий помочь нам и справиться, как мы живем и не нужно ли чего. Пустил он нас жить за чисто символическую плату (которой даже не хватало, чтобы погасить «коммуналку») и в гостинице не было других паломников - она была «забронирована» именно под членов ПАД почти на неделю. Также именно он навел «Поручика» и «Вахмистра» на идею исследовать и по возможности благоустроить забытые захоронения солдат Белой армии, что и было сделано господами офицерами).

А А. К. продолжал. Он спел ту странную песню, которую исполнял, когда мы с ним слегка «приняли на грудь».

«…Белое выпить до дна вино, в красную улицу в белом выйти…»- доносился сквозь сон ко мне его задумчивый голос…

«...Когда ты вернешься, все будет иначе…и нам бы узнать друг друга…

Когда ты вернешься…а я не жена тебе…и даже не подруга…» - грустно вещал воин, наигрывая что-то на гитаре…

Это была Зоя Ященко, как я позднее узнала.

В тот раз А. С. не удалось его уговорить спеть «Дроздовский марш», но на «свечке» А. К. все- таки его исполнил. А. С. тоже на том застолье бурчал под нос что-то по-английски то ли про дождь, то ли про сумерки, но в этот раз петь не стал.

Преображение отмечали, как истые белогвардейцы, походом в знаменитый качинский храм с грузом местных яблок и персиков. Боевому отцу Сергию вручили после службы при стечении всего народа грамоту с благодарностью от лица всей ПАД, а он, растрогавшись, поведал нам о «купели князя Владимира» в Херсонесе, после всенародной молитвы у которой Крым возвратился на Родину.

Мы собирались в Херсонес два дня с нескрываемыми надеждой и ожиданием, что «и нам то же будет», уже составили и отослали список экскурсантов, но в последний момент поездку отменили из-за какого-то мероприятия, и А. С. в предпоследний день пребывания в качестве утешительного приза взял одну часть бойцов с собой в Севастополь, а другую - отпустил в Ялту.

..Видимо, не время. Пока.

Глава 6. Миссия выполнена! «Журналист», «Депутат» и сувениры. Затонувший «Алекс». Домой!

В Севастополь мы ехали с разными надеждами и чаяниями. Кто-то хотел посмотреть музеи и памятники архитектуры, кто-то - погулять, кто-то - поесть мороженого и нормальной шаурмы в кафе («Берри» с друзьями жестоко отравились качинской шаурмой и остались в лагере). Лично «Тигр» хотел сладостей ручной работы, которые видел в Балаклаве, но тогда пожадничал.

Мы сели на автовокзале в пригородный автобус и вскоре уже были на набережной. За умеренную плату нас перевезли на пароме в город и высадили на «пятачке» с белыми колоннами, где висела мемориальная табличка, извещающая о том, что именно отсюда, с этого самого места, у колонн и каменного льва, в 1918 году белые покинули Отчизну.

Вверху были площадь Нахимова с памятником флотоводцу и ряд ларьков, где продавались шаурма, мороженое и искомые сладости. Когда А. С. услышал о моей цели, он тут же указал мне в сторону нужного ларька.

Проведя нас по территории какого-то военно - спортивного общества и осмотрев все попутные памятники, «Поручик» заявил:

-Встречаемся у памятника затопленным кораблям, вон там.

«Вон там» в море высилась какая-то колонна.

Примерно уяснив место, я немного прошлась по городу и купила в лавке лукум ручной работы с розой, гранатом и кедровыми орешками, пахлаву и тахинную халву. Наконец я решила, что А. С. должен уже быть у колонны и пошла ее искать.

Я спросила по пути к этой колонне у какой-то бабульки:

-Это здесь памятник погибшим кораблям?

-Затонувшим, деточка, затонувшим! Когда англичане штурмовали Севастополь, героические русские моряки приняли решение затопить свои корабли, перегородив ими вход в порт, и этим спасли Севастополь... А памятник - вон там, в море.

Подивившись, что во славном русском городе Севастополе даже пенсионеры знают историю на уровне опытных экскурсоводов, я во все лопатки понеслась вперед. Не встретив там загулявшихся соратников, я решила, покамест суд да дело, отправиться на изучение местных достопримечательностей. Моя близорукость несколько мешала мне разглядеть имена и надписи на доске Почета с изображением Звезды Героя, и меня удивило преобладание там людей пожилого и среднего возраста, но затем, приблизившись, я поняла, что это не Герои СССР и РФ, как я сначала подумала, а местные ударники труда и руководители предприятий, а красовавшаяся на гигантском, метров в шесть-восемь, стенде награда принадлежала городу-герою.

Подойдя к большому, как я думала, музею темно-красного мрамора, я выяснила, что это всего лишь гигантская стела с барельефом и списком всех защищавших город воинских частей. Рядом же был и список Героев СССР. Увидев там фамилию Людмилы Павличенко, я несколько удивилась, так как за это время порядком подзабыла места ее боевого пути.

Когда я поднялась по беломраморной лестнице за музеем, мне бросился в глаза памятник в виде лодки с надписью на постаменте «Казарскому». Если бы на ранее виденном мною дорожном указателе не было написано, что это памятник командиру брига «Меркурий», я бы ни за что не догадалась о его назначении. В том же парке стоял памятник изобретателям радио и стенды проекта «Герои России, какими их никто не видел» с портретами и краткими историями ветеранов.

Осмотрев все и затарившись на остаток денег ароматическим мылом, я двинулась к памятнику затопленным кораблям. Там уже бродили А. С. и часть бойцов.

Затем у колонны произошло очередное ЧП исторического масштаба: там затонули «Поручик» и три или четыре девочки (прямо в одежде, ибо купальников не взяли). Затонувший глава резидентуры, несмотря на сорок лет возраста и как минимум семь - боевого опыта и звание подполковника, лихо шпарил по волнам, как крейсер «Аврора» накануне своего всемирного позора, увлекая за собой наших агентов. Я, «Тигр», себя к породе водоплавающих не отношу, посему воздержалась.

Затем к нам все-таки явился долгожданный «Депутат», которому постоянно звонил «Поручик» и дал нам тут же, на скамейках набережной, в тени ресторана, лекцию о современной русской политике. Признаюсь, я, замотанная хождением туда-сюда, немного помотала ему нервы и позадавала иногда наглые, а иногда глупые вопросы. Он меня разочаровал: обещал поведать нам методы вышибания у государства денег и грантов, но так и не решился, видимо, из-за меня.

В лагере нас уже ждал другой агент, «Журналист», который толкнул нам послеобеденную лекцию о происхождении «украинства» как идеологии, так «пройдясь наждачком» по гадам, что они только поеживались.

Ялтинская же группа отсутствовала до ночи.

На следующий день мы организованно собрали барахло, организованно уселись на него и организованно погрузились в подъехавший к воротам автобус. Много курьезов и интересных вещей мы видели по дороге: продуктовый магазин с гордым и красивым названием «Ригаль», ООО «Дави на газ», базу Артека, какие-то древнеримские валы, не говоря уже о горах и море.

«Профессор», вместе с нами покидавший базу, в автобусе разговорился. Его официальных специальностей оказалось около десяти штук: он был профессором философии, преподавателем ВУЗа, поэтом, филологом, богословом и кем-то еще. За его неприметной наружностью учителя скрывался мощный интеллект и не менее развитый боевой дух.

Его восхищали придорожные крымские и краснодарские базарчики с чурчхелой и неимоверным количеством персиков и дынь, теплицы и яблоневые сады. Агент то и дело вздыхал:

-Какая богатая земля…Какая золотая земля! А главное - русская…

Видели мы сквозь утренний туман и солнце отрезок Крымского моста с гнездящимися там и пролетающими над ним чайками…Но почему-то мне в память гораздо четче Крымского моста врезалась в память зеленая шиферная крыша родной таможни и коряво набитые на нее клепки, в узорах которых не было и тени какой-либо последовательности; быть может, потому, что мы долго ожидали своей очереди у нее.

Мы прошли контроль, я вспомнила, как, уезжая, мы кружили по степи и нам по окнам хлестали ветки. Но на сей раз мы нигде надолго не останавливались и приехали быстрее на четыре часа, разгрузившись на вокзалах свои родных городов. Миссия была выполнена, Русская Идея - оформлена и создана. Сэнсэя с дочерью встречала жена, меня - родители.

«Поручик» же где - то в пути, погрузившись в глубокое размышление, изрек:

- Что ж…Несладко от нас пришлось врагу! На будущий год-повторим.

Где-то вдалеке явственно скрежетали зубами не успевшие вовремя разгадать и разбомбить «Сэнсэя», «Поручика» и нас - их соратников в Белом Деле - супостаты. А в небесах, между звездных блесток, затмевая фонари на ростовских дорогах (а тем более - на луганских), сияла и искрилась своими отточенными гранями, устрашая их и вгоняя в ступор, выпестованная нами Русская Идея…

И на будущий год мы сделаем ее ярче и сильнее!

К. Гронская,

Луганск, ЛНР,

Луганский государственный педагогический университет, 2 курс

Алеше

«Да подумай, Алеша, сам, да зачем бог людям,

Ты отсыпь им на водку да хлеба подай на блюде,

Разреши им грешить и храни от земной напасти,

Вот тогда и наступит в их жизни покой и счастье.

Да любого спроси, и он скажет: «Я верить буду

Хоть в Исуса, хоть в Будду - лишь хлеба мне дай и чуда».

И зачем им свобода, Алеш, раз кормиться нечем?

Дай им просто муки и куличики дай испечь им.

Дай им яйца раскрасить и церковке поклониться,

И скажи, кем им быть и к чему им хотеть стремиться,

Что – добро, а что – зло, и веди за собой как стадо,

По-другому не выйдет, Алеша, поверь, не надо.

По-другому не выйдет, взгляни на чуму и войны,

А связать бы всем руки – и стало бы враз спокойно,

Завязать бы всем рты – и стало бы тихо-тихо,

Так и жили бы люди, не зная, Алеша, лиха.

Пели б песни, Алеша, и пили б хмельную брагу,

И любили б друг друга – а это тебе не благо?

А господь… что господь. За две тысячи лет ни вести,

Мы одни, мой Алеша, остались на этом месте».

Говорит Инквизитор, как аспид ползет под кожу:

«Человек, мой Алеша, он подл, он слаб, ничтожен,

Ты же любишь людей, так спасай их, свяжи им руки

И избавь их от выбора – самой ужасной муки» .

А в душе у Алеши все видится страшной ложью,

А в ушах у Алеши лишь слышится слабой дрожью:

«Люди слабы, Алеша, и я человек такой же,

Люди подлы, Алеша, и я, получаюсь, тоже,

Помолись за меня,

Алексей,

Человечек божий».

Митрофанова Анастасия Андреевна

Год рождения: 1998 (22 года).

Город проживания: Москва.

Место учебы: МГУ им. М.В. Ломоносова, ФИЯР.

Герои

Они идут донскою степью,

Сквозь и столетья, и года,

Они идут неровной цепью

Освобождая города.

Они идут железным строем,

В плен не сдаются, не берут!

И ангелы Русским героям

Марш милой родины поют.

Они идут, неся свободу,

Они идут, круша врагов,

Неся спасение народу

От мракобесья и оков.

Они идут, мальчишки – войны!

Вчерашние ученики,

Они идут – шеренги стройны

И малочисленны полки.

Они идут – спасая совесть

Предавших родину отцов,

И краткая их жизни повесть

Пример для нынешних юнцов.

Они идут по воле сердца

За совесть Русскую и Честь

И вальс уж переходит в скерцо,

Но в душах истина, не месть!

Митрофанов Дмитрий

Год рождения 1998. Город проживания Н. Новгород. Место учебы ННГУ им. Н. И. Лобачевского. 

М.Н.Романовой

Не хмурь, не печаль белоснежного лба,

Земной ангелок, молодая княжна.

По шелковым лентам струится каштан,

Уральским богатством украшен кафтан.

Жемчужную нить ты слегка подтяни,

В глади зеркальной на миг промелькни -

Лик твой запомнит хранитель времен

Прежде чем будет порядок сменен.

Как выразительна синь твоих глаз!

Соболь бровей изогнется смеясь,

Повиснут улыбки в мерцанье свечей,

Канувших в лета четырех дочерей.

И заблестит, заискрится янтарь,

Грянет мазуркой веселый январь,

И заскользишь ты по зале смеясь,

В бешенном вихре шелков унесясь.

Только исчезнут все танцы, улыбки,

Пылью покроются струны на скрипке,

В зале же той шелестят зеркала:

— С миром покойся, младая княжна!

Царица. Марии Фёдоровне.

Злато слепит, белоснежно

Разлились шелка.

В жемчугах, совсем неспешно

Шествует она.

Вся в величии смиренном,

С трепетом в очах —

Пред короной драгоценной

В нескольких шагах.

Слезы счастья умиленны —

Смотрят сотни глаз.

И склонились все почтенно,

Только грянул бас.

Там, под куполом священным

замерли они —

взгляд святых с икон настенных:

"Боже, сохрани!.."

Злато слепит, безмятежно

повенчалась ты,

но нагонит неизбежно

рок судьбу страны...

Иванова Мария Сергеевна,

12.07.2004

г. Оренбурге,

МОАУ «Лицей №9»