Три летних дня

I. Иванов день

Потомство вывел соловей, певца ночного сняв вериги...

Мой взор по зелени полей скользит, как по страницам книги -

читаю нежность между строк, любуясь почерком знакомым:

реки взволнованный исток жары июльской пьет истому,

Иванов цвет пригож и ал, в ромашках нежатся равнины…

Сегодня Месяц отмечал, в пруду купаясь, именины.

А завтра - мне венков не вить, гуляя в поле тропкой зыбкой.

Цикорий, мята, клевер, сныть склонЯтся под косы улыбкой.

Трава, звенящая от рос, свою оплакивает долю.

Иванов день - и сенокос идет торжественно по полю.

Еще так нежен лик зари, еще весь дол – в тумане белом.

Но увлеченно косари вершат свое благое дело.

За взмахом взмах – косы крыло сечет зеленые страницы.

И пот, как бисер, на чело блестящей россыпью ложится.

Мой Свет! Тверда твоя рука. Присядь в тени под кроной ели,

испей парного молока… В траве как будто в колыбели, –

нам задремать бы… Да куда!.. Июльский день как вечность длится,

покуда первая звезда средь синих туч не загорится.

Цветы уснули на лугу под лаской ночи скоротечной.

В обнимку с летом сплю в стогу, а снишься ты, мой друг сердечный.

Уже светло – то тут, то там горят на травах солнца блики.

Весь луговой душистый храм румяной полон земляники.

Колдует лес, творя обряд; прядет заря восхода пряжу…

О чем деревья говорят, быть может, ветер нам расскажет?

А говорят они о том, что мир - не зло и труд – не бремя.

Что так же мил и дорог дом, а лето – для чудачеств время;

что сладко - бегать босиком, и мы – еще такие дети…

А земляника с молоком – всего прекраснее на свете! )

II. Петров день

Спешащих дней веретено, на миг застынь! Проснулись птицы,

и в незакрытое окно рассвет сиреневый глядится.

В лугах цветочный бродит сок и зреет солнечное Слово,

и утром - так еще далек душистый полдень дня Петрова.

Мне роща дальняя видна и горизонт, что чист и светел.

Такая в мире тишина, как будто мы одни на свете,

но я предчувствую грозу и молний яростных узоры.

Прольется тушь на бирюзу, сокрыв небесные просторы,

и грянет гром. И будет пир, и Боги скажут вновь: «Поверьте,

лишь Красота спасает мир и лишь Любовь - сильнее смерти».

А нынче липа зацвела, почти что в срок. И видно даже,

как легкокрылая пчела кружит у сладости на страже,

купаясь в золоте огня, ловя в своем полете дивном

минуту солнечную дня, насквозь промоченного ливнем.

Прохладой влажной дышит даль. Судьба – за каждым поворотом.

Ведь в каждом лете – есть печаль, и в каждой песне – грусти нота.

И сердце зрит через века потерь грядущих неизбежность.

Но словно перышко, легка моя негаданная нежность.

Заката пурпурной тесьмой весь окоем над лесом вышит.

К чему писать тебе письмо? Душа без слов - другую слышит.

Я улыбаюсь, глядя ввысь: где сны нежны и тропы зыбки,

не звезды к вечеру зажглись, а неба ясные улыбки...

III. Ильин день

Когда с небес летит звезда, невольно ждешь прикосновенья.

Любовь взаимная всегда рождает Вечности мгновенья.

Она прекрасна, как огонь, то вдруг безудержна, как море…

Раскрой глаза, подставь ладонь, с судьбой назначенной не споря!

Погаснет – не вернешь уже и не отмолишь у прибоя,

но что-то искрою в душе навек останется с тобою.

Я миг за мигом, день за днем – цветам, листве и небу внемлю.

Шиповник алый под дождем роняет лепестки на землю.

А зори летние – тихи, высок и зелен в поле колос…

И снятся мне твои стихи, твой светлый взор и нежный голос.

Заката золото лилось на лес и дол, в глаза и лица.

Все, что сбылось и не сбылось, хранят зеленые страницы.

Но все рожденные слова цветут, как прежде, между нами.

А в поле – скошена трава, и нежность – грезами и снами

приходит в гости в старый дом, где кто-то вечно в сказку верит,

и вечно грезит о другом, и ждет, не запирая двери…

Затих грозы последний звук. Вечерний свет над лесом тает…

Как вместо рукописей рук – таких желанных - не хватает!..

И, кажется – за жест, за взгляд, за мельком брошенное слово

я весь свой мир – и лес, и сад, и неба высь – отдать готова.

На ромашковых лугах

Я для того пишу, кто затерялся

Однажды на ромашковых лугах -

Прилег в густые травы и остался

С улыбкою счастливой на устах,

Смахнув печаль с души своей усталой

И мысль парить отправив к облакам.

Его собою Небо обнимало,

И ветер льнул к натруженным рукам.

Прошел запал, остыла ярость боя -

Какая тишь! А в роще соловьи...

Он здесь искал не сна и не покоя,

А нежности, заботы и любви.

Смущались зори ясные, краснея,

Рассветы млели в росном серебре.

Он много знал. Он чувствовал острее,

Насколько мир нуждается в добре,

И говорил... О, я за это Слово,

За счастье прикоснуться к волшебству

Весь прежний путь отдать была готова...

А звезды с неба падали в траву,

Любуясь настоящим, вечным, юным...

В том мире мы учились жить и петь.

Ушел герой, ветрам оставив струны,

Готовя злу в ответ свой меч и плеть.

Была пора цветения сирени,

Но Землю вдруг обняли холода.

На тех лугах теперь давно лишь тени,

Лишь эхо прозвучавшего тогда...

Все изменилось, все, как встарь, не просто.

Бронею туч опять укрыта высь.

И так далек тот дивный перекресток,

Где две тропы на миг пересеклись...

Он так решил - в борьбе искать удачу.

Смотрю, застыв, но следом не спешу.

Как прежде, над ромашкой бедной плачу,

И для того - ушедшего - пишу.

11 марта

(Павел и Александр)

I

Кружат, кружат, кружат вороны,

Черны тучи на пути,

И на все четыре стороны

Злое карканье летит.

Окруженный рвами темными,

Дремлет замок в тишине.

За мостами за подъемными

Снова нет покоя мне.

Грязь к людским подошвам мажется,

Слякоть, слякоть, слякоть вновь…

А в лучах закатных кажется,

То не снег, не грязь, а … кровь!

Лужи алые под спусками

Знаю, эта кровь – моя!..

И гляжу я в окна узкие

Из-за грани бытия.

Снег капелью, словно оспою,

Под окном моим изрыт,

Отчего так душно, Господи?

И висок болит, болит…

Вижу лица офицерские,

Снова душный, мокрый март…

Нет, не лица – рожи мерзкие,

И бесовский в них азарт…

Как же так – к такому случаю

Не принять надежных мер?!

«Гордо примет неминучую

Смерть мальтийский кавалер!»

Зря стоял перед иконами,

И за НИХ молился – зря,

Стены все в крови драконовой,

Кабинет – в крови царя…

40 дней – мой пост отчаянный,

А потом - во власть оков,

В замке тенью неприкаянной

В протяженье двух веков

Все брожу, и свыкся, кажется,

Ветер – в такт моим шагам…

Только в марте слякоть мажется

Алой кровью к сапогам….

Петербург в унылом мареве,

Как же было все давно!..

Но опять в закатном зареве,

Как в крови, мое окно.

II

Март. Капель. И снова крепость

Нагоняет давний сон…

Что за бред, что за нелепость

Похоронный слушать звон?

Не видать небесной сини,

Морось - слезы по лицу.

А Михайловский поныне

Замок плачет по отцу…

То ли маски, то ли лица

То ли смерти страшный сон,

Аракчеев и Голицын,

Пален и Наполеон…

Я ли был Благословенный,

Я ль был царь и господин?

Одинок - во всей вселенной

Я один, один, один!

Власть – проклятье и несчастье,

Победитель – побежден.

Проклят сам и от причастья

Злобным Фотьем отлучен.

И теперь – одна дорога,

Долгий путь моей души -

От печали Таганрога

До сибирских руд глуши.

Все проклятья, все ошибки,

Бред отцова палача -

Все растает от улыбки

Старца Федор-Кузьмича.

Будем жить!

Сколько лет рядим да судим.

Что кричать, о чем блажить?

Тихо спросишь: жить-то будем?

Я отвечу: Будем жить!

Будем жить, врагам на зависть,

Что их тьма, когда нас – рать?!

Духа огненную завязь

В нас не выжечь, не попрать!

Пусть тоска порою душит,

Пусть на сердце боль горчит,

Будем жить, покуда в душах

Слово вещее звучит!

Будем жить - назло напастям

И стремленью разрушать,

Потому что это счастье –

Русским воздухом дышать!

* * *

Сколько верст судьбы отмеряно

Нам с тобой, Россия-мать?

Да неужто все потеряно,

И пора нам погибать?

Над тобою в мутном мареве

Поп да шут, подлец да вор -

Растерзали, разбазарили

По кусочкам за бугор.

Поглядела Русь-красавица

И сказала, не шутя:

Скоро, скоро все исправится,

Не грусти, мое дитя!

Встала власть бездушным волотом

Под прикрытием креста.

Хоть мошна набита золотом,

Да душа совсем пуста.

Пусть гуляют, безъязыкие,

Скоро сгинут вдалеке.

Я сокровища великие

Сохранила в языке:

В русском слове ярь рассветная,

В нем огонь, и хлеб, и Бог,

Правда-истина всесветная,

И пути земных дорог.

В нем краса непобедимая,

Звезд горячие огни,

Коли любишь Русь родимую,

Слово вещее храни!

И не жди других спасителей,

Помни материн наказ:

Всех неправедных властителей

Ты сильнее в сотни раз!

Который год над градами и весями

Который год над градами и весями,

Над всей Землей лежит туманом грусть.

Протяжными да горестными песнями

Печаль свою выплакивает Русь.

Текут они, играя переливами,

И в Небо уплывают, будто дым…

Нам здесь как будто стыдно - быть счастливыми

И радоваться - радостям простым.

Куда ни глянь – от горя сердце мается,

Глаза глядят, но мочи нет смотреть ,

Как дедовы дубравы вырубаются,

Как братья ни за что идут на смерть.

Распродано наследство, разбазарено,

И мчит в галоп ослепшая страна…

Грядущее встает зловещим заревом,

И песня получается грустна.

Но зря* Рассвет за бурями и тучами,

Впитав всю боль, как влагу – чернозем,

Мы до сих пор умеем верить - в лучшее,

И, может быть, лишь этим и живем.

Марина Волкова,

поэтесса

(г. С.-Петербург)