В западном христианстве развилась идея демократии, которую потом приняли и материалистические мыслители. Восточное христианство осталось к идеям демократии в целом невосприимчивым, хотя и среди православных есть, безусловно, демократы. В чем причина развития демократических идей на Западе? Можно обратиться за ответом на этот вопрос к творчеству знаменитого английского христианского апологета К. С. Льюиса.

Льюис защищал демократию, исходя из христианского понимания греха, который поразил все человечество. Отсюда он делал вывод: чтобы не предоставлять никому возможность неограниченного зла, надо ограничить свободу каждого, что достигается в демократии через равенство прав. Не отрицая иерархию по существу, признавая ее законным явлением, поскольку люди явно не равны в отношении своих способностей, Льюис ставит ее в рамки юридического равенства в силу упомянутого существования общего греха.

Однако такое мнение содержит в себе очень серьезное недопонимание зла. Все люди грешны, но в разной степени. Это обосновывается в православном богословии: человек не совсем потерял свободу после грехопадения, он стал лишь удобопреклонным ко злу. Но в западном богословии, к традиции которого принадлежал Льюис, считается со времени блаженного Августина, что человек после грехопадения не может не грешить, он совершенно не способен ни к чему доброму сам, и в христианине изменения производит благодать помимо его упорной во грехе воли.

Такой пессимистический взгляд на человека, по сути, является зеркальным отражением гуманистического оптимизма, который, считая всех людей по природе добрыми, на основании этого также выступает за демократию. Льюис, справедливо считая такой оптимизм неверным, не удивляется, однако, тому, что приходит с ним к одинаковому выводу о лучшем общественном устройстве.

Он приводит слова лорда Эктона, что абсолютная власть развращает абсолютно. С этим можно согласиться с определенной оговоркой: не всех власть развращает в одинаковой степени. Это особенно хорошо видно на примере многих святых православных монархов, обладавших неограниченной властью. Их власть, хоть и не была ограничена никем из людей, но не была абсолютной, выше себя они ставили Бога. Этим православное самодержавие отличается от западного абсолютизма, который является, в общем, демократической концепцией, предполагающей, что власть, по природе принадлежащая самому народу, делегируется монарху, который является ее выразителем. Во многих протестантских странах Европы монарх есть глава национальной церкви. Льюис как раз был членом Англиканской церкви, возглавляемой британскими монархами. К его времени в Великобритании давно не было абсолютизма, и устоялась парламентская монархия, ограничивающая власть короны до такой степени, что она уже не правит. То есть, Льюис защищает существующую и доныне британскую демократию с присущем ей сохранением традиционной иерархии.

Согласно православному взгляду, выраженному в «теории симфонии» Юстиниана и в канонических сборниках, власть монарха не абсолютна, она не распространяется на Церковь, по отношению к которой монарх является лишь первым из мирян, подчиненным как и все прочие ее правилам. Власть Церкви над монархом в православном понимании нравственная (а не гражданская, как в римо-католицизме, где римский папа сам является монархом, что также является абсолютизмом). Нравственное подчинение православного самодержца Церкви имеет и практические следствия: из истории известно немало примеров, когда православные монархи были обличаемы за различные грехи и подвергались различным церковным прещениям вплоть до отлучения. Безусловно, это ограничивало произвол, поскольку для поддержания своей власти необходим нравственный авторитет, без которого подданные сами начинают морально разлагаться, что чревато смутой. Кроме того, многими царями двигала и живая вера, когда они поступали по совести, когда им это было и не выгодно. Конечно, история Православной Церкви полна примерами попыток узурпации властью над ней со стороны монархов, идеального периода никогда не было, но речь идет о сравнительном достоинстве различных общественных систем.

По сравнению с православным самодержавием, при абсолютизме, равно как и при демократии, независимого мерила истины, которому была бы нравственно подчинена власть, здесь просто нет. Демократические власти исходят из идеи подчинения воли большинства (на деле чаще узкой группы, но это уже другой разговор), а абсолютный монарх, как и народ при демократии, провозглашает свою волю священной. Где же больше возможность произвола? Очевидно, что там, где нет нравственных обязательств.

При демократии, безусловно, произвол не так сразу заметен как при абсолютизме, ибо в обществе существует общее для всех право, обеспечивающее относительное благополучие. Но само право, будучи порождением человека, а не Бога, неизбежно имеет многие изъяны. В силу того, что выше права в демократии ничего нет, то нет никакой возможности без изменения законов преодолеть эти несовершенства, что требует больших и долгих усилий, и не всегда возможно. Таких изъянов права в демократиях великое множество. Мы видим, как современные демократии на законных основаниях ограничивают права верующих, наступают на семейные ценности, традиционную половую мораль, продвигают аборты, эвтаназию. Законы демократий оправдывают общественную несправедливость, в том числе в сфере международных отношений. Таким образом, произвол демократий хоть и не столь быстро осуществим, будучи ограничен существующим правом, но именно поэтому его трудно и остановить, если он получает право закона. Потому демократический произвол в перспективе гораздо страшнее любого авторитаризма - диктаторы меняются гораздо проще.

Кроме того, всякий закон не совершенен, поскольку каждый случай по своему уникален и его нельзя полностью свести к каким-то схемам. Конечно, и демократии это признают, потому дают судебной власти определенную свободу в рамках закона. Но насколько же больше свободы у монарха, стоящего выше закона, для решения того или иного дела, решая, условно говоря, казнить или помиловать! Российский император Александр II отменил крепостное право одним указом, когда подготовил эту реформу, не сообразуясь ни с каким парламентом, ни с какой конституцией, и это не привело к социальному взрыву, поскольку российское общество в целом имело монархическое сознание. В США в то же время отмена рабства в новых штатах стала главной причиной гражданской войны, поскольку южане-рабовладельцы, защищая свои интересы, решили отделиться на демократических основаниях. Особенно чрезвычайные полномочия монарха важны во время войн и бедствий, поэтому демократии становятся нежизнеспособными при серьезных потрясениях, когда требуется гибкость, быстрота и нестандартность решений, что показывала и история древних демократий, уступивших в виду испытаний место единоличной власти. Царь Александр Македонский, к примеру, разгромил наголову вековых врагов греков - персов, чего не могли достичь раздробленные демократии греческих полисов. Поэтому, чем больше какому-то государству приходится вести войны, чем больше приходится напрягать силы для выживания, тем менее подходит для него демократия. В армии нет места демократии, а если вся страна - военный лагерь, то и в ней тоже.

Но может быть в относительно спокойное время лучше демократия с ее правовой косностью, чем монархия с непредсказуемыми решениями, даже если она нравственно подчинена Церкви? Как было сказано выше, в отличие от западного богословия, православное, исходя из духовного опыта, утверждает, что люди имеют разную свободу в отношении добра. Монарх, конечно, не избирается по своим нравственным качествам, он наследует свое служение, и именно поэтому не столь имеет значение его личность (хотя это тоже важно), сколь его преемство установившейся духовной традиции. В православной монархии это, естественно, православие. В силу этого, православный монарх заинтересован в его поддержке, это основа его нравственного авторитета. Конечно, бывали в православных монархиях на троне и еретики, и гонители Церкви. Но они составляли меньшинство, мы говорим о правиле, а не об исключениях. Если монарх не мнит из себя великого религиозного гения (это больше характерно не для законных монархов, а для узурпаторов ради оправдания своей узурпации), то он не будет крушить основание своей власти.

В рамках поддержания традиции монарх будет способствовать передаче истины от иерархии к мирянам и от духовно опытных людей к неопытным, у которых еще нет четких представлений о добре и зле. Таким образом, православная монархия более способствует сохранению и познанию истины, чем демократия, поэтому она необходима и в мирное время. Строго говоря, у христиан нет мирного времени, когда можно расслабиться, всегда надо вести духовную борьбу, где опорой нам служит православная традиция.

В отличие от западных рационалистов, считающих познание истины уделом рассудка, православные знают, что решающую роль в познании истины имеет освобождение от страстей, помрачающих ум. А это задача непростая. Не достаточно получить человеку образование, достичь совершеннолетия, чтобы он мог правильно рассуждать и выбирать, надо помочь обрести ему мир во Христе, тогда его рассуждение будет истинным. Легко заметить, что даже имея правильные представления о грехе, мы часто грешим, увлекаясь и забываясь, принимаем неверные решения, основанные на наших страстях. Особенно опасно массовое помешательство, так называемый «эффект толпы». Охлократия - худшая тирания, ибо неуправляема и бессмысленна. Демократия способна в нее вырождаться, когда возбуждает бунты под предлогом защиты прав. Укоренившись, грех порождает иное видение мира, иную философию. Мы видим, что некогда пуританская Америка, как и «старушка» Европа, медленно, но верно превращается в Содом. Это касается не только половой морали, но, в целом, всего отношения к миру, который все больше воспринимается только с позиции получения наслаждения. Отсюда инфантилизм современного общества, отказ от ответственности, от мыслей не только о вечности, но и о будущем, погруженность в виртуальность, толерантность ко всем убеждениям, кроме тех, которые нарушают покой, за которой - безразличие к истине и, в конечном итоге, к самой жизни. И нет удерживающего от падения. Поэтому демократия - это путь к концу, никакими соображениями, как например, защита прав, невозможно украсить ее разлагающийся труп.

Но и православных монархий больше нет. Причина, как видно из вышесказанного, не в самой идее такого устройства общества, которая выше прочих, а в том, что почти не стало тех, кто мог бы пожертвовать своим покоем ради защиты истины и существования народа в целом. Монархия спасает не сама по себе, не добрый царь, но спасает Бог, когда люди смиряются перед Его волей, а не идут путем демократического или иного своеволия. Возможно идея православной самодержавной монархии и будет еще востребованной, конечно не как копия дореволюционной, но с учетом ее ошибок, если русский народ осознает, что стоит на пороге духовной и физической гибели.

 

Владимир Бугров,

публицист

(г. Владимир)