(Впервые рассказ опубликован в журнале «Детский Отдых» в ноябре 1884 года, с тех пор не переиздавался. К настоящей публикации подготовлен М.А. Бирюковой).

 

Толпа посетителей осматривала живопись верхней галереи храма Христа Спасителя.

- А это, - говорил провожатый, шедший впереди, - явление Божией Матери преподобному Сергию Радонежскому; исполнил художник Маковский.

Постояв несколько минут пред произведением Маковского, группа отошла к другой картине, и провожатый начал опять:

- А это Сретение иконы Владимирской Божией Матери при великом князе Василье Дмитриевиче. Вот супруга его великая княгиня София Витовтовна, а здесь князь Владимир Андреевич и митрополит Киприан; исполнил художник Башилов.

Но один из посетителей не последовал за своими товарищами, а остановился пред картиной Маковского и не мог оторвать от нее взоров. Он забыл о великолепном храме, которым любовался за несколько минут пред тем, о мраморных его сводах, о всех его сокровищах, и ему казалось, что он перенесен каким-то светлым духом в бревенчатые стены убогой кельи. Лампада, теплящаяся в углу, тускло озаряет икону Божией Матери. Пред ней стоит на коленях инок с серебристыми волосами и бородой, и так чиста, так пламенна его молитва, что она вызвала на землю Царицу небес. На детски простодушном лице Сергия можно уловить не только выражение настоящего мгновения, но и отпечаток всей его жизни. Видно, что его черты не носили никогда следа греховных помыслов, что он отдал всецело Богу непорочную молодость и праведную старость. Исхудалое, кроткое его лицо высказывает такое благоговейное блаженство, что если бы чья-либо рука набросила покрывало на изображение Пречистой Девы, зритель угадал бы, что в глазах старца отражается какое-нибудь чудное видение: и не в одних лишь его чертах выражается чувство, которым он проникнут, но и в движении его головы и в наморщенных руках, простертых к Девственной Матери.

Посетители успели обойти весь храм, а тот, который остановился пред иконой, которого мы назовем Юрием Радомским, все еще стоял пред трогательным изображением, когда в его ушах раздался голос нового провожатого, которого сопровождала другая толпа любопытных.

- А это, - говорил он, приближаясь, - явление Божией Матери...

Юрий, насильственно возвращенный к сознанию действительности, уступил с досадой свое место пришельцам, спустился с высокой лестницы, вышел из храма под горячим впечатлением таланта Маковского и поехал домой. Его преследовал образ старого инока. Пятьсот лет, целых пятьсот лет как его не стало, думал Юрий, и нет в обширной России такого темного уголка, где бы не откликнулись на его имя. Десятки тысяч богомольцев стекаются постоянно около его раки, и скромная обитель, сооруженная им, обогащается одинаково царскими сокровищами и нищенскими лептами. Чем же упрочил он себе такую громкую славу? Познаниями ли? Воинскими ли подвигами? Гражданскою ли властью? Нет! Горячим служением Богу и горячею любовью к земной своей родине.

И наш герой почувствовал вдруг неодолимое желание поклониться святой обители. Ему стало совестно при мысли, что он побывал во Франции, Италии и Германии, а не знает Троицкой Лавры. Поеду, подумал он, завтра же поеду, нечего откладывать. Завтра, - а почему же не сегодня? не сейчас? Мысль очутиться нежданно-негаданно у Троицы, когда он намеревался просидеть вечер в театре, сильно ему понравилась. Он любил вообще все неожиданное.

- Андрей, - спросил он у своего кучера, - ты был недавно у Троицы: в котором часу отходит поезд?

- В четыре, Юрий Александрович, как ударят к вечерне, тут и тронется поезд.

Радомский посмотрел на часы.

- Теперь около четвертого половины, - сказал он, - поверни-ка назад и вези меня на железную дорогу. Успеем.

- Успеть-то успеем, - отвечал протяжно изумленный кучер, останавливая лошадей и оборачиваясь к барину, - да как же вы без ничего-то поедете? Коли вам не спех, лучше бы до завтра отложить; Федор уложил бы чемоданчик.

- Деньги у меня есть, а больше ничего не нужно. Если что понадобится, я телеграфирую Федору. Ну, на железную дорогу. Живей!

Они остановились пред вокзалом в ту минуту, когда уже раздавался второй звонок. Юрий только успел взять билет и занять место в вагоне. На него повеяло воздухом полей и лесов. Он глядел в опущенное окно, около которого сидел, и картины отдаленного прошлого мелькали в его уме. Ему мерещился дремучий лес, тянувшийся от Москвы вплоть до обители. В нем не проложено дороги, но пробиты тропинки ногами пешеходов, которых не пугают ни лесная глушь, дающая приют лисицам и медведям, ни болотный бес, ни леший, нападающий ночью на добрых людей. Богомольцы идут принять благословение святого игумена Троицкой братии и знают, что его молитвами Господь их защитит от лютого зверя и нечистой силы. Дорогой они передают друг другу рассказы о его благочестивой жизни и о чудесах, совершенных им. Они идут под палящим зноем, утоляют жажду у ручьев и рвут мимоходом алую ягоду, блестевшую в траве. Когда наступает ночь, каждый вынимает из котомки, висевшей за его спиной, ломоть ржаного хлеба, припасенного на ужин, и после скромной трапезы все творят вполголоса молитву и засыпают крепким сном под высокими деревьями, до той минуты когда их разбудит луч восходящего солнца, пробившийся сквозь густую листву. Иногда их застает на пути буря или гроза, но они все идут при свисте ветра, при раскатах грома и блеске молнии, идут без боязни под защитой крестного знамения и молитв Божьего избранника.

Жара уже спадала, и солнце, склоняясь к западу, проливало в воздухе легкий золотистый отлив, когда молодой человек вошел в монастырскую ограду. Обитель поразила его с первой минуты своею красотой, но ему некогда было останавливаться и любоваться; горячее чувство влекло его к останкам святого инока, и он спросил у первого встречного:

- Как пройти к мощам Преподобного Сергия?

Собор уже опустел; лишь два монаха сидели на правом клиросе и вели оживленную беседу. Храм был погружен в полумрак, только в одном углу многочисленные лампады и свечи, принесенные в дар богомольцами, ярко горели над серебряной ракою. Радомский подошел и опустился на колени около мощей. В тайны его молитвы мы не будем проникать; он молился долго, молился с сознанием, что его слышит святый старец, и чувствовал в своей душе присутствие чего-то светлого, чего-то лучезарного. Наконец, монах, подошедши к нему, объявил, что уже восемь часов и пора закрывать раку и запирать собор.

Юрий вышел через трапезу и начал бродить по обители, заглядывая всюду с любопытством. Монастырский сторож вызвался к нему в путеводители, и молодой человек, обошедши с ним все церкви и соборы, отпустил его и продолжал ходить то по липовой аллее, то около храмов. Через их решетчатые окна мелькал свет неугасимых лампад и становился все ярче по мере того, как темнело на дворе. Скоро все опустело в монастырской ограде, наступила теплая, пахучая майская ночь, и полный месяц, всплывший на небе, облил всю обитель своим таинственным светом. Юрий все глядел, и все приводило его в восторг.

- Как! Вы еще здесь, барин, - сказал вдруг сторож, подходя к нему. - Помилуйте, ворота давно заперты, и если вас увидят, с нас взыщется.

Провинившийся путешественник вынул из портмоне рубль и подал сторожу, который, принимая деньги, пожелал барину всяких милостей от Бога и великих угодников, а барин забрался на западную паперть Успенского собора, сел и задумался. Пред его глазами небольшая площадь была озарена до половины месячным светом, направо стройная колокольня графа Растрелли рисовалась отчетливо на небе, а налево шумели под дуновением легкого ветерка, словно перешептываясь между собой, листья старых лип, погруженных в тень.

- Сергий! - говорил себе мечтатель, - он был таков, каким изображен на иконе храма Христа Спасителя, и иным он быть не мог. Маковский угадал его чутьем художника. Как величав и как трогателен образ этого старца! Россия покланяется ему как святому и любит в нем самого верного из своих сынов. Она знает, что и в небесной своей отчизне Сергий не забыл отчизны земной. К кому обращается она в годину горя? Сколько раз наши цари, ополчаясь на врагов, брали с собой его икону, и вид этой иконы одушевлял наших воинов. А осада монастыря? Эта бессмертная, эта баснословная страница нашей истории.

Он спустился со ступеней паперти, подошел к колонне, воздвигнутой в память Лаврской осады, и долго на нее смотрел.

- Кто же одарил мужеством и силой горсть людей, отстоявших эти слабые стены против тридцатитысячной рати? - подумал он опять. - Они чувствовали присутствие Сергия около себя и шли бодро на неприятельские снаряды. В минуты лишений, недуга, уныния разнесется среди осажденных слух, что Сергий явился во сне кому-нибудь из братии, что в таборе Сапеги кто-то видел старого инока, благословляющего стены обители, и загорятся новым мужеством сердца наших воинов. Ратные люди приносили клятву царю, но эта клятва казалась им недостойною опорой, они связывали себя еще другою ненарушаемою клятвой над ракой Сергия. И не одни ратные люди, все шли к крестному целованию: иноки, простолюдины, и каждый инок, каждый мирный простолюдин преобразовывался в героя! Великие воспоминания таятся в этих стенах! - продолжал он мысленно, возвращаясь к покинутому месту, и он погрузился всею душой в прошлое. Он видел крестное целование над ракой, слышал звук оружия и свист снарядов, он стоял среди народа в ту минуту, когда шла битва на стенах и богослужение в соборе. Ядро врывается во храм. Толпа опускается с плачем на колени, и богослужение продолжается. Другое ядро пробивает чугунную дверь, проносится над головами молящихся и врезается в местную икону. Рыдания раздаются со всех сторон, церковный помост омочен слезами, но богослужение продолжается, дрожавшие от слез голоса поют божественные гимны, но никто не покидает храма...

Все было тихо кругом, как будто вместе с обителью заснула и природа. Лишь изредка долетали до молодого человека отрывочные слова сторожей, бродивших около Троицкого собора, или где-нибудь на посаде раздавался лай собак. Радомский начинал ощущать сильное утомление. Он протянулся на чугунных плитах паперти и закинул руки под голову. Два часа прозвучали протяжно на колокольне, в воздухе пронеслись какие-то молитвенные аккорды, какие-то божественные песни... Юрий закрыл глаза.

Он увидел себя среди темного леса, из-за которого проглядывало восходящее солнце. Он не помнил, куда шел, но чувствовал, что сбился с дороги и остановился. Вдруг ему послышался среди лесного говора глухой звук топора. «Недалеко жилье, - подумал он, - вот и тропинка». Тропинка привела его к подножию горы. Тут стоял с топором в руке старик в ветхой монашеской рясе. Он рубил бревна, которыми огораживал вновь вырытый колодезь. Юрий хотел подойти и спросить, что это за местность, но почувствовал внезапно неодолимую робость, и ему показалось, что черты этого инока ему знакомы, что и самый этот инок ему почему-то близок, что между ними существует давно родственная связь. «Где ж я его видел?» - спрашивал себя путник, не спуская с него глаз, между тем как в его сердце вкрадывался все глубже благоговейный страх.

Скоро старик, не замечая присутствия чужого лица, покончил свою работу, положил топор, покрыл седую голову черною монашескою шапочкой, которая висела на ветке соседнего дерева, перекрестился и стал подыматься в гору. Юрий последовал за ним.

После недолгой ходьбы они очутились среди широкой просеки, где стояла маленькая, низенькая деревянная церковь. Ее можно было принять за простую избу, если бы над ее кровлей не возвышался крест. Несколько келий были рассеяны около нее, и между ними бродили человек двадцать монахов. Они окружили немедленно старца, и один из них молвил, склоняясь пред ним: «Благослови ударить к утрене, отец игумен». Получив благословение, он подбежал к колоколу, висевшему на столбе около церкви, и звук дребезжащего благовеста раздался по окрестности. Игумен, сопровождаемый братией, вошел во храм, а за братией вошел и Юрий и все думал: «Где же я видел этого старца?»

Переступив через порог, он оглянулся во все стороны. Бревенчатые стены убогой церкви закоптелись от дыма, иконостас был составлен из деревянных образов неискусного письма. Пред местными иконами, из которых одна изображала Святую Троицу, возвышались поставцы, и монах вставил в них зажженные лучины. В такие храмы собирались первые поборники христианства; здесь они молились, здесь они готовились к мученической смерти, оставляя в наследие отвергшему их миру учение милосердия и любви.

«Возстаните, Господи благослови», - произнес дьякон, вошедший на амвон.

«Слава святей, единосущной, животворящей и нераздельной Троице, всегда, ныне и присно и во веки веков», - молвил из алтаря кроткий, старческий голос, который проник глубоко в душу Радомского. Церковь была темна, но когда игумен, облекшийся для богослужения в ризы из грубой бумажной ткани, появлялся в царских дверях, лучины, горевшие около них, озаряли его бледное, вдохновенное лицо, между тем как солнечный луч, проникавший сквозь алтарное окно, придавал золотистый отлив его белым, волнистым волосам. Он походил на мучеников, увенчанных ореолом. Крилосное пение не отличалось музыкальною стройностью, пленяющею слух, но в голосах иноков звучало духовное настроение людей, посвятивших молитве всю свою жизнь. Молодой пришлец, очутившийся случайно между ними, понимал, что здесь, в этих стенах, в среде этих иноков нет места суете мирской, что здесь все живет словом Божиим; он чувствовал возле себя присутствие Бога, и ему казалось, что он отделяется от земли, что он дышит воздухом другого, не веданного до сих пор миpa, и им овладевало все более духовное упоение.

За утреней последовала литургия. Во время причастного стиха два инока подошли к иконостасу и приложились к местным иконам. Когда отворились царские двери, дьякон провозгласил:

«Со страхом Божиим и верою приступите».

Старец взял у него из рук деревянную чашу, поднял к верху влажные глаза, как бы вся душа его стремилась к небу, как бы он молил о благословении свыше, и молвил голосом, в котором дрожали неземные звуки:

«Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси во истину Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз».

- Огонь! Огонь пылает над чашей! - крикнули несколько иноков в неудержимом порыве духовного восторга.

И Юрий видел огонь, пылавший над чашей, он чувствовал в своей груди пламя того же огня и повергся на землю.

По окончании литургии, когда игумен, разоблачившись, вышел из алтаря, братия столпилась около своего настоятеля, чтобы принять его благословение, хотел подойти к нему и Юрий, хотел броситься к его ногам и обнять его колени, но не смел поднять на него глаза. Между тем как неодолимое чувство влекло его к старцу, по всем его членам пробегала лихорадочная дрожь от внутреннего волнения и страха.

Игумен, вышедши из церкви, направился к своей келье, стоявшей в нескольких шагах от храма, и Юрий последовал опять за ним, чтобы взглянуть на него хотя один еще раз, чтоб услыхать еще звук его голоса, и все сильней билось сердце в молодой восторженной груди. Старец отворил дверь и молвил, обращаясь к нему:

«Войди, чадо».

Но молодой человек остановился пораженный на пороге. Внезапное воспоминание озарило его. Вот они бревенчатые стены убогой кельи, вот в углу икона Божией Матери, освещенная тусклым светом лампады, сюда приходила Царица небес, здесь она отозвалась на моленье праведника... и Юрий упал к ногам Сергия...

Вдруг раздался торжественный звон с красивой Растреллевской колокольни. Радомский, внезапно пробужденный, вскочил и быстро спустился с паперти. Пред его глазами обитель блестела новою красотой под лучами восходящего солнца, и богомольцы шли толпой по липовой аллее к Троицкому собору, сиявшему серебром и золотом.

 

ПРИМЕЧАНИЯ Т. ТОЛЫЧЕВОЙ:

 [1] Царь Алексей Михайлович брал с собой во время польского похода складной образ, написанный на грабовой доске Преподобного Сергия. Этот образ изображает явление Божией Матери. Во вре¬мя Шведской войны этот образ был послан по повелению Петра Великого в стан гр. Шереметева. В 1812 году митр. Платон послал его Московскому ополчению. Наконец, в войну 1877 он находился в действующей армии.

 [2] Сказание Авраамия Палицына.

 [3] Преподобный Серий вырыл сам колодезь, стоявший у подножия горы, на которой построена Троицкая обитель.

 [4] В житии преподобного Сергия, составленном Епифанием, ска¬зано, что иноки Троицкой обители видали иногда огонь, пылавший над святою чашей при богослужении преподобного Сергия.