Время от времени в среде интеллигентных людей является довольно странный для хорошо знакомых с историей Отечества людей вопрос: и откуда у вас такое недоброжелательство к Англии? Ведь с этой страной мы воевали всего один раз, в отличие, скажем, от Германии. Впрямую - да. Вот, только с Германией (не считая акции по присылке пломбированного вагона) мы всегда воевали честно, открыто. Противостояние же с Англией длилось дольше века (мы рассматриваем сейчас лишь досоветскую историю), но носило скрытый характер. Скажите, какого врага предпочтете вы - явного, который может наброситься на вас, но в поединке с которым решать все будут ваши с ним силы? Или же тайного, который, улыбаясь вам и поддерживая вас в вашем противоборстве, в самый ответственный момент воткнет вам нож в спину? Врага, которого знаешь и знаешь, что от него ждать, или врага-тихушника, «задушевного друга», который все время норовит «задушить» исподтишка чужими руками, сделать какую-нибудь каверзу, и от которого можно ожидать удара во всякий миг и с любой стороны? Очевидно, что всякий открытый враг всегда предпочтительнее врага скрытого. Начиная с детских игр и кончая глобальной мировой политикой.

Мы не будем в нашем исследовании уходить в глубь веков, и начнем его, пожалуй, со времен матушки Екатерины, которая вступила в конфликт с островитянами по случаю их ставшего совершенно беспардонным пиратства и, между прочим, пресекла этот всеморской беспредел. Предоставим слово нашей замечательной Александре Осиповне Ишимовой: 

«Наверное, все вы, друзья мои, уже понимаете, как много пользы приносит торговля государствам и любому, даже всякому небольшому обществу людей. Она удовлетворяет все их нужды, поставляет одной стране произведения другой, знакомит страны между собой. Все эти выгоды становятся особенно важны, если торговля ведется с помощью мореплавателей, соединяющих между собой самые отдаленные страны, - вот почему мудрые государи и народные правители всегда покровительствовали мореплаванию и торговле. Раньше всех в Европе этим покровительством начала славиться Англия, и в то время, когда открытие Америки и ее бесчисленных богатств вызвало среди Европейских государств много споров и войн за владения в Новом Свете, Англия защищала торговлю, которая очень нуждалась в этой защите: народные волнения, разногласия и войны были всегда губительны для нее. Англия умела спасти ее в эти смутные времена, насаждая во всех странах правило, что опустошения войны не должны касаться тех государств, которые не участвуют в ней, и что их корабли могут без всякой опасности ходить со своими товарами по всем морям. Здесь надо пояснить, что значит «не участвующее в войне государство» - то есть не защищающее ни ту, ни другую из спорящих сторон; такое государство называется нейтральным…

…нейтральные корабли благодаря покровительству Англии долго пользовались своими правами и без опаски привозили товары даже в такие государства, которые вели войну. Но великодушие Англичан продолжалось до тех пор, пока на морях у них были опасные соперники - Французы. Но когда однажды во время войны с Францией им удалось истребить почти всю морскую силу этого государства и стать повелителями всех морей, дело приняло другой оборот: Англичане увидели, что защита торговли нейтральных государств лишает их больших выгод, и только их одних, потому что все другие государства уже не имели возможности спорить с ними на море. Для чего же и против кого защищать то, что только они одни могли брать, без всяких споров, по праву сильного? Рассуждая таким образом, Англичане начали поступать совершенно против заведенных правил, не так, как поступали прежде, и если теперь они вели войну с каким-либо государством, то всякий корабль, шедший туда или оттуда, становился их законной добычей, как только они захватывали его. В это время они уже не обращали внимания на то, что такой корабль мог быть нейтральным: они присваивали его себе, и это было тем удобнее, что они вели войну со многими государствами, особенно с тех пор, как начались беспокойства в их Американских владениях и некоторые из Европейских государств вмешались в эти ссоры.

Таким образом, торговля, притесняемая одним из сильнейших морских государств, не могла не прийти в упадок. Каждое государство в той или иной степени почувствовало это, но ни одно не осмеливалось спорить с могущественной, непобедимой на море Англией. Положение многочисленного класса людей, занимавшихся торговлей, стало особенно стеснительно с 1778 года, когда началась открытая война Англичан с Французами в Америке… …во время которой Англичане больше, чем когда-либо, притесняли торговлю не только воевавших с ними государств, но даже нейтральных стран. Все жаловались, роптали на эту несправедливость, но никто не смел вступиться за обиженных. Наконец, появилась великодушная защитница, и это была Русская государыня. Трудно было взять на себя это важное дело, но Екатерина не боялась трудностей: в ее необыкновенном уме уже был разработан прекрасный план защиты. Он заключался в предполагаемом союзе государей, добровольно объединившихся, чтобы покровительствовать нейтральным кораблям и защищать их от нападений тех государств, которые вели между собой войну. Этот союз был назван вооруженным нейтралитетом. Его правила были разработаны самой императрицей и могут быть интересны для вас.

В первой и главной статье их было сказано, что нейтральные корабли имеют полное право ездить по всем морям и входить во все гавани воюющих государств; что все грузы, находящиеся на таких кораблях, хотя бы и на неприятельских, считаются неприкосновенными, кроме контрабандных, то есть запрещенных товаров, а в этом случае запрещенными товарами считались только военные снаряды и припасы, которые могли быть полезны для неприятелей. Такие контрабандные товары отбирались правительством воюющего государства, все же остальное могло беспрепятственно перевозиться на нейтральном корабле. Правила вооруженного нейтралитета заключались торжественным объявлением императрицы, что всех их нарушителей она будет считать своими врагами и что ее флот всегда будет готов наказать их.

…Франция и Испания были первые, открыто одобрившие намерения Русской императрицы и даже вступившие в ее знаменитый союз. Их примеру тотчас последовали Дания, Швеция, Голландия, Пруссия, Австрия, Португалия и королевство обеих Сицилий. Англия, хотя и не вступила в этот союз, но и не отвергала его благородных правил, а, напротив, показала к ним заслуженное уважение. Она надеялась, что благодаря войне, все еще продолжавшейся в Америке, и волнениям, которые начинались тогда во Франции и уже предвещали ужасный переворот, союз вооруженного нейтралитета будет существовать недолго и прекратит свое существование сам собой, без опасного спора с его учредительницей. Ожидания Англии вследствие ее тайных стараний точно исполнились, но, по крайней мере, еще несколько лет подряд торговые люди всего света благословляли великую государыню России за свою безопасность и счастье». 

К этому надо прибавить, что несмотря на большой вес России в международной политике, многочисленные английские компании практически блокировали нашу внешнюю торговлю. Кончина Екатерины не позволила разрешить этот вопрос. Более того после поражения французского флота при Абукире английский флот вновь стал бесконтрольно господствовать на морях. «Он, - сообщает проф. В. Александренко, - по прежней своей системе захватывал новые базы и не выказывал уважения к правам нейтрального флага. 13-го (25-го) июля 1800 г., при входе в Ламанш, англичане остановили торговый транспорт датских судов. Транспорт следовал под конвоем военнаго фрегата «Фрея» (da Freya), которым начальствовал капитан Krabe. Англичане потребовали осмотра судов, в чем капитан отказал, заявивши, что на судах нет контрабанды. Вследствие такого отказа, вполне притом законного, англичане открыли пальбу по датским судам, которая продолжалась 25 минут. Вследствие понесенных потерь «Фрея» спустила флаг и была захвачена англичанами. Путем подобного рода действий английское правительство желало внушить страх Дании и тем отвлечь ее от союза с Россией. В Англии не без основания боялись образования новой лиги северных держав. И действительно, по словам Бернсдорфа, еще в начале года король прусский доказывал императору Павлу необходимость образования общего союза северных держав, как об этом сообщал Убри графу Панину, в депеше от 11-го (23-го) февраля 1800 г. О происшествии с Краббе, датское правительство довело до сведения императора через Розенкранца нотою от 8-го (20-го) августа того же года. Розенкранцу было предписано осведомиться, в какой степени датское правительство могло рассчитывать на помощь России в том случае, если Великобритания откажет дать удовлетворение и доведет дело до крайности. Дания надеялась, что Россия поддержит ее в деле защиты прав нейтральных и восстановит систему, которая является ее творением и составляет предмет ее (т. е. России) славы. В ответе, сообщенном датскому посланнику 11-го августа, император выражал свое согласие принять под свою защиту торговлю нейтральных держав, но под условием, чтобы Дания разделяла взгляды его императорского величества по этому предмету и вошла бы вместе с Швецией и Пруссией в состав лиги, которая заставит (другие державы) уважать свои права и нейтральную торговлю. К этой лиге император надеялся привлечь и Турцию. 16-го августа была составлена графом Н.П. Паниным декларация ко дворам: датскому, прусскому и шведскому, в коей русский император выражал твердое намерение восстановить во всей силе прежние принципы вооруженного нейтралитета и обеспечить свободу морей. Конвенции этого второго вооруженного нейтралитета были подписаны 4-го (16-го) декабря 1800 г. с Данией и 6-го (18-го) декабря - с Пруссией. Важнейшую особенность этого акта в отличие от первого вооруженного нейтралитета (1780 г.) составляет определение, по которому осмотр судов не допускается, если офицер, командующий конвоем, объявит, что на судах нет контрабанды. По мысли императора репрессивные меры против англичан шли еще далее.

Дабы обуздать своеволие англичан на море - император Павел повелел наложить эмбарго на их суда. В субботу, 25-го августа 1800 г., чины полиции обошли дома англичан, живших в Петербурге, и потребовали от них явиться в тот же день к 10 часам в дом военного губернатора, генерала-от-инфантерии Н.С. Свечина. В назначенный час собралось до 50 англичан во главе с Александром Шерпом, исправлявшим обязанности консула за отсутствием своего брата, находившегося в Лондоне. Свечин объявил англичанам, что на их имущество, находящееся в России, налагается арест вследствие насильственного образа действий английского правительства по отношению к датчанам и блокады Зунда, чем в значительной степени подрывается торговля нейтральных держав в Балтийском море. Каждому из англичан предложено было указать ценность своего имущества, и сколько кому кто должен был из русских. Так как не все англичане представили требуемые от них сведения, то 28-го августа полиция отобрала у них торговые книги. На следующий день уполномоченные от Коммерц-коллегии спрашивали объяснений у Шерпа, но ничего не добились и, кроме того, в тот же вечер Свечин прислал Шерпу уведомление, что эмбарго снимается, и торговые сношения могут продолжаться без перерыва. Пока император считал возможною успешную борьбу с властолюбием Англии при помощи общеизданных и общепризнанных юридических норм, каковые и нашли свое выражение в вышеупомянутых декларации и конвенциях второго вооруженного нейтралитета.

Тем не менее в начале своего царствования Павел Петрович был втянут Англией в созданную по ее инициативе 2-ю антифранцузскую (антиякобинскую, антинаполеоновкую) коалицию. Участие в не России, несмотря на доблесть и победы наших войск, обернулась унижением нашей страны. Суворов освободил Италию от Наполеона, но был предан «союзниками»-австрийцами, которые и получили главную выгоду от русской крови… Эта глава нашей истории известна хорошо. Менее известна другая.

Одновременно организованная в Голландии русско-английская экспедиция привела к многочисленным жертвам среди экспедиционного корпуса генерала Германа. Только во время первой атаки на Берген русские войска потеряли около 3 тысяч человек убитыми. «Союзники»-англичане в итоге не поддержали наши части, уже взявшие город, и им пришлось отступить. Это привело к катастрофе и эвакуации экспедиционного корпуса в Великобританию. А так как отношение к русским солдатам со стороны «союзников» было не лучше, чем к скоту, это еще добавило нам жертв. Англия ценой русской крови получила ВЕСЬ голландский флот. Россия не получила… ничего. Вдобавок островитяне захватили Мальту, которую ставший гроссмейстером Мальтийского ордена Павел Петрович предполагал использовать для базы российского флота на Средиземном море. Для англичан Мальта также имела стратегическое значение. По мнению лорда Нельсона, обладание ею обеспечивало за англичанами безопасный путь в Индию, преобладание в Леванте и господство в южной Италии и Средиземном море. Ту же мысль высказывали и другие англичане, напр., Пофем, лорд Эльджин, бывший послом в Константинополе, и Витворт в депеше из Петербурга от 3-го (15-го) мая 1800 г. Уже в то время английский истеблишмент опался, что Россия, посягая на Турцию, угрожает Индии.

Оккупация Мальты не осталась без ответа. «Немедленно по получении известия о сдаче Мальты, император Павел, указом от 23-го октября, наложил новое эмбарго на суда и имущество англичан, - пишет проф. Александренко. - Целый ряд других репрессалий следовал за этим указом, что составляет отличительную особенность этого эмбарго. Английские магазины в Петербурге были опечатаны, английские купцы обязаны были подпиской представить опись своего имущества и капиталов («имения своего балансы») и дать ручательство в том, что до нового указа они не будут заниматься торговлей. 19-го ноября издан указ о не впуске в Россию английских кораблей, 22-го ноября определено приостановить уплату долгов англичанам, а для конкурсного расчета с ними учреждены так называемые ликвидационные конторы в Петербурге, Архангельске и Риге, на обязанности которых лежало заведывание, помимо уплаты долгов, сохранением и продажею конфискованных у англичан товаров. На решение конторы апелляции не полагалось. Английские суда, находившиеся в Кронштадте, были задержаны, матросов и капитанов ссылали во внутренние города России - Тверь, Смоленск и др.»

Вероломное отношение «союзников» вынудило нашего Императора выйти из состава 2-й коалиции и заняться разработкой альтернативных направлений нашей внешней политики. Одним из таких проектов было создание сухопутного пути в Индию. Такой путь с одной стороны существенно обогатил бы нашу казну, с другой - нанес тяжелый удар экономике вероломной «владычицы морей», т.к. Индия была самой богатой ее колонией.

Очевидно, что Павел Первый всерьез рассматривал возможность прямого конфликта с Англией и готовился к нему. Проф. Александренко, в частности, приводит следующие факты: «В ноябре (1800 г.) император Павел советует маркизу Траверсе приготовиться к борьбе с англичанами будущей весной и укрепить Роченсальм. Позже Павел давал ему более подробные указания относительно обороны Кронштадта. Рескрипты к русским дипломатическим агентам составлялись в том же смысле и с высочайшего соизволения препровождались к ним (в Копенгаген, Константинополь, Стокгольм и др.) с требованием энергического противодействия видам англичан. «Все силы и средства мои употреблю, - писал Тамара из Перы, 2-го (14-го) декабря 1800 года, - во исполнение второго высочайшего предписания вашего императорского величества, от 26-го октября, о прилежном надзирании за англичанами в рассуждении их видов достигнуть до исключительного владычества на морях притеснением всякого постороннего кораблеплавания и расположения турок в пользу России», т. е. обещая им освобождение Египта. 31-го декабря в своем письме к генералу Сухтелену император дает ему совет, как позаботиться о защите Соловецкого монастыря (принимая внимание нападение на него англичан в годы Крымской войны, очень дальновидное распоряжение - прим. авт.). Но наибольшее значение он придавал предположенному им походу на Индию. В этом отношении заслуживают внимания его собственноручные рескрипты к атаману войска Донского, генералу-от-кавалерии Орлову I. В первом из них государь писал: «англичане приготовляются сделать нападение флотом и войском на меня и на союзников моих-шведов и датчан. Я и готов их принять, но нужно их самих атаковать и там, где удар им может быть чувствительнее, и где меньше ожидают», т. е. в Индии. Имелось в виду не столько завоевание, сколько приведение ее в зависимость от России, т. е. установление русского протектората над индийскими владетельными князьями и развитие выгодных для России торговых сношений с Индией».

Индийский проект Павла Первого часто подвергается облыжной критики ввиду непонимания его сути, незнания его деталей. Вот, что говорит об этом историк В.Л. Махнач: «Ему приписывается проект Индийского похода через Среднюю Азию, где, несомненно, должна была бы в безводной пустыне погибнуть Русская армия. А ведь на самом-то деле русские войска должны были двигаться в Индию не через Среднюю Азию, а через Сирию и Месопотамию, где французы уже начали готовить для нас провиант, необходимые технические средства и так далее. Ни один военный специалист никогда не критиковал проект императора Павла. Месопотамский путь в Индию был более, чем реален. И тут проявилось блестящее геополитическое мышление, и снова в интересах России, в интересах имперской политики, в интересах вселенской церкви. То была страшная угроза для англичан. Заработали английские, кстати, поистине масонские связи. Заработало английское золото. Именно английский посол финансировал участников антипавловского заговора, которых Павел Петрович удалил, но потом великодушно простил, вернул ко двору, вернул чины».

Естественно, англичане должны были во что бы то ни стало остановить деятельность русского Императора. Как пишет Александренко, «озлобление англичан против России и раздражение английских государственных людей, вызванное политическою системою Павла-казалось не знали границ. 4-го декабря (1800 г.) лорд Гренвиль объявил Бакстеру, что исполнение им обязанностей в качестве русского генерального консула прекращается. Тщетно русский генеральный консул уверял его, что он во все время своей почти 30 летней службы имел в виду более интересы Англии, чем России - статс-секретарь остался при своем решении. 5-го декабря по поводу задержания в Портсмуте русского судна («Благонамеренный») в кабинете было решено наложить эмбарго и захватывать все русские суда. Указом королевским (от 14-го января) эмбарго было распространено на суда датские и шведские. 28-го февраля (12-го марта) сильная английская эскадра, под начальством опытных адмиралов Паркера и Нельсона, вышла из Ярмута в Балтийское море. Лорд Нельсон горел желанием наказать Данию и Швецию и уничтожить русский флот, зимовавший в Ревеле».

Незадолго до своей гибели Павел Петрович отправил в Среднюю Азию, также входившую в сферу интересов Англии, военный экспедиционный корпус под началом атамана войска Донского Василия Орлова. На следующий же день после смерти Императора отряд был срочно отозван назад…

Как говорится в детективах, ищите, кому выгодно… Император Павел был зверски убит в своей опочивальне и на века вперед оклеветан в глазах потомков, как чуть ль не сумасшедший. Государь был эксцентричен, это верно. Но он очень хорошо понимал благо России и русского народа и очень хорошо сознавал, от кого исходит наибольшая угроза этому благу.

Сын убитого Государя Александр Первый, равно как и все его окружение, были убежденными англофилами. Иные - прямо до фанатизма. Вошедший вскоре в фавор разночинец Сперанский даже женился на некоей горничной англичанке, дабы таким «высоким родством» упрочить свое положение. Александр Павлович вернулся к союзу с Англией, и вновь наши войска проливали кровь по всей Европе, и эти, в сущности, напрасные жертвы завершились в итоге Тильзитским миром. Альянсом, который намечал еще Павел Первый, но совсем в иных условиях, но не имея за спиной поражений… Позже, когда русская армия разгромит Наполеона, на параде в покоренном Париже Александр Первый вновь будет выражать восхищение герцогу Велингтону и английским войскам, что, понятное дело, немало заденет самолюбие русских.

  

ЛИТЕРАТУРНОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ №1.

 

А что же сами русские? Как воспринимали они англичан? Неверно сказать, чтобы в нашем обществе бытовала какая-то вражда к этой нации. Просвещенные русские люди отдавали справедливость и образцовому, лучшему в ту пору английскому образованию, и блестящей английской литературе, и другим достоинствам, которыми, несомненно, обладали англичане. Однако, не считая прослойки англоманов, взгляд русских на Англию всегда отличался большой трезвостью. Приведем отрывок из известного сочинения «Записки русского путешественника», написанного еще молодым Н.М. Карамзиным, коего многие у нас по неведомой причине склонны подозревать в либерализме и западничестве:

«Было время, когда я, почти не видав англичан, восхищался ими и воображал Англию самою приятнейшею для сердца моего землею. С каким восторгом, будучи пансионером профессора Ш*, читал я во время американской войны донесения торжествующих британских адмиралов! Родней, Гоу не сходили у меня с языка; я праздновал победы их и звал к себе в гости маленьких соучеников моих. Мне казалось, что быть храбрым есть... быть англичанином, великодушным - тоже, чувствительным - тоже; истинным человеком - тоже. Романы, если не ошибаюсь, были главным основанием такого мнения. Теперь вижу англичан вблизи, отдаю им справедливость, хвалю их - но похвала моя так холодна, как они сами.

…»Это - волкан, покрытый льдом», - сказал мне, рассмеявшись, один французский эмигрант. Но я стою, гляжу, пламени не вижу, а между тем зябну. Русское мое сердце любит изливаться в искренних, живых разговорах, любит игру глаз, скорые перемены лица, выразительное движение руки. Англичанин молчалив, равнодушен, говорит, как читает, не обнаруживая никогда быстрых душевных стремлений, которые потрясают электрически всю нашу физическую систему. Говорят, что он глубокомысленнее других; не для того ли, что кажется глубокомысленным? Не потому ли, что густая кровь движется в нем медленнее и дает ему вид задумчивого, часто без всяких мыслей? Пример Бакона, Невтона, Локка, Гоббеса ничего не доказывает. Гении родятся во всех землях, вселенная - отечество их, - и можно ли по справедливости сказать, чтобы, например, Локк был глубокомысленнее Декарта и Лейбница?

Но что англичане просвещены и рассудительны, соглашаюсь: здесь ремесленники читают Юмову «Историю», служанка - Йориковы проповеди и «Клариссу»; здесь лавошник рассуждает основательно о торговых выгодах своего отечества, и земледелец говорит вам о Шеридановом красноречии; здесь газеты и журналы у всех в руках не только в городе, но и в маленьких деревеньках.

Фильдинг утверждает, что ни на каком языке нельзя выразить смысла английского слова «humour», означающего и веселость, и шутливость, и замысловатость, из чего заключает, что его нация преимущественно имеет сии свойства. Замысловатость англичан видна разве только в их карикатурах, шутливость - в народных глупых театральных фарсах, а веселости ни в чем не вижу - даже на самые смешные карикатуры смотрят они с преважным видом, а когда смеются, то смех их походит на истерический. Нет, нет, гордые цари морей, столь же мрачные, как туманы, которые носятся над стихиею славы вашей! Оставьте недругам вашим, французам, всякую игривость ума. Будьте рассудительны, если вам угодно, но позвольте мне думать, что вы не имеете тонкости, приятности разума и того живого слияния мыслей, которое производит общественную любезность. Вы рассудительны - и скучны!.. Сохрани меня бог, чтобы я то же сказал об англичанках! Они милы своею красотою и чувствительностию, которая столь выразительно изображается в их глазах: довольно для их совершенства и счастия супругов, о чем я уже писал к вам; а теперь судим только мужчин.

Англичане любят благотворить, любят удивлять своим великодушием и всегда помогут несчастному, как скоро уверены, что он не притворяется несчастным. В противном случае скорее дадут ему умереть с голода, нежели помогут, боясь обмана, оскорбительного для их самолюбия. Ж*, наш земляк, который живет здесь лет восемь, зимою ездил из Лондона во Фландрию и на возвратном пути должен был остановиться в Кале. Сильный холодный ветер окружил гавань множеством льду, и пакетботы никак не могли выйти из нее. Ж* издержал все свои деньги, грустил и не знал, что делать. Трактиры были наполнены путешественниками, которые, в ожидании благоприятного времени для переезда через канал, веселились без памяти, пили, пели и танцевали. Земляк наш с пустым кошельком и с печальным, сердцем не мог участвовать в их весельи. В одной комнате с ним жили богатый англичанин и молодой парижский купец. Он открыл им причину своей грусти. Что сделал богатый англичанин? Дивился его безрассудности и, повторив несколько раз: «Как можно на всякий случай не брать с собою лишних денег?», вышел вон. Что сделал молодой француз? Высыпал на стол свои луидоры и сказал: «Возьмите, сколько вам надобно; будьте только веселее». - «Государь мой! Вы меня не знаете». - «Все одно; я рад услужить вам; в Лондоне мы увидимся». - Ж* взял с благодарностию луидоров десять или пятнадцать и хотел дать ему свой лондонский адрес. Француз не принял его, говоря: «Ваше дело сыскать меня на бирже. Я пять лет купец, а двадцать четыре года человек». - Англичанин поступил так грубо не от скупости, но от страха быть обманутым.

Замечено, что они в чужих землях гораздо щедрее на благодеяния, нежели в своей, думая, что в Англии, где всякого роду трудолюбие по достоинству награждается, хороший человек не может быть в нищете, из чего вышло у них правило: «Кто у нас беден, тот недостоин лучшей доли», - правило ужасное! Здесь бедность делается пороком! Она терпит и должна таиться! Ах! Если хотите еще более угнести того, кто угнетен нищетою, пошлите его в Англию: здесь, среди предметов богатства, цветущего изобилия и кучами рассыпанных гиней, узнает он муку Тантала!.. И какое ложное правило! Разве стечение бед не может и самого трудолюбивого довести до сумы? Например, болезнь...

Англичане честны, у них есть нравы, семейная жизнь, союз родства и дружбы... Позавидуем им! Их слово, приязнь, знакомство надежны: действие, может быть, их общего духа торговли, которая приучает людей уважать и хранить доверенность со всеми ее оттенками. Но строгая честность не мешает им быть тонкими эгоистами. Таковы они в своей торговле, политике и частных отношениях между собою. Все придумано, все разочтено, и последнее следствие есть... личная выгода. Заметьте, что холодные люди вообще бывают великие эгоисты. В них действует более ум, нежели сердце; ум же всегда обращается к собственной пользе, как магнит к северу. Делать добро, не зная для чего, есть дело нашего бедного, безрассудного сердца...

Они горды - и всего более гордятся своею конституциею. Я читал здесь Делольма с великим вниманием. Законы хороши, но их надобно еще хорошо исполнять, чтобы люди были счастливы. Например, английский министр, наблюдая только некоторые формы или законные обыкновения, может делать все, что ему угодно: сыплет деньгами, обещает места, и члены парламента готовы служить ему. Малочисленные его противники спорят, кричат, и более ничего. Но важно то, что министр всегда должен быть отменно умным человеком для сильного, ясного и скорого ответа на все возражения противников; еще важнее то, что ему опасно во зло употреблять власть свою. Англичане просвещены, знают наизусть свои истинные выгоды, и если бы какой-нибудь Питт вздумал явно действовать против общей пользы, то он непременно бы лишился большинства голосов в парламенте, как волшебник своего талисмана. Итак, не конституция, а просвещение англичан есть истинный их палладиум. Всякие гражданские учреждения должны быть соображены с характером народа; что хорошо в Англии, то будет дурно в иной земле. Недаром сказал Солон: «Мое учреждение есть самое лучшее, но только для Афин». Впрочем, всякое правление, которого душа есть справедливость, благотворно и совершенно.

Вы слыхали о грубости здешнего народа в рассуждении иностранцев: с некоторого времени она посмягчилась, и учтивое имя french dog (французская собака), которым лондонская чернь жаловала всех неангличан, уже вышло из моды. Мне случилось ехать в карете с одним поселянином, который, узнав, что я иностранец, с важным видом сказал: «Хорошо быть англичанином, но еще лучше быть добрым человеком. Француз, немец - мне все одно; кто честен, тот брат мой». Мне крайне полюбилось такое рассуждение; я тотчас записал его в дорожной своей книжке. Однако ж не все здешние поселяне так рассуждают: это был, конечно, вольнодумец между ими! Вообще английский народ считает нас, чужеземцев, какими-то несовершенными, жалкими людьми. «Не тронь его, - говорят здесь на улице, - это иностранец»,- что значит: «Это бедный человек или младенец».

Кто думает, что счастие состоит в богатстве и в избытке вещей, тому надобно показать многих здешних крезов, осыпанных средствами наслаждаться, теряющих вкус ко всем наслаждениям и задолго до смерти умирающих душою. Вот английский сплин! Эту нравственную болезнь можно назвать и русским именем: скукою, известною во всех землях, но здесь более нежели где-нибудь, от климата, тяжелой пищи, излишнего покоя, близкого к усыплению. Человек - странное существо! В заботах и беспокойстве жалуется; все имеет, беспечен и - зевает. Богатый англичанин от скуки путешествует, от скуки делается охотником, от скуки мотает, от скуки женится, от скуки стреляется. Они бывают несчастливы от счастия! Я говорю о здешних праздных богачах, которых деды нажились в Индии, а деятельные, управляя всемирною торговлею и вымышляя новые способы играть мнимыми нуждами людей, не знают сплина.

Не от сплина ли происходят и многочисленные английские странности, которые в другом месте назвались бы безумием, а здесь называются только своенравием, или whim? Человек, не находя уже вкуса в истинных приятностях жизни, выдумывает ложные и, когда не может прельстить людей своим счастием, хочет по крайней мере удивить их чем-нибудь необыкновенным. Я мог бы выписать из английских газет и журналов множество странных анекдотов: например, как один богатый человек построил себе домик на высокой горе в Шотландии и живет там с своею собакою; как другой, ненавидя, по его словам, землю, поселился на воде; как третий, по антипатии к свету, выходит из дому только ночью, а днем спит или сидит в темной комнате при свече; как четвертый, отказывая себе все, кроме самого необходимого, в начале каждой весны дает деревенским соседям своим великолепный праздник, который стоит ему почти всего годового доходу. Британцы хвалятся тем, что могут досыта дурачиться, не давая никому отчета в своих фантазиях. Уступим им это преимущество, друзья мои, и скажем себе в утешение: «Если в Англии позволено дурачиться, у нас не запрещено умничать, а последнее нередко бывает смешнее первого».

Но эта неограниченная свобода жить как хочешь, делать что хочешь во всех случаях, не противных благу других людей, производит в Англии множество особенных характеров и богатую жатву для романистов. Другие европейские земли похожи на регулярные сады, в которых видите ровные деревья, прямые дорожки и все единообразное; англичане же в нравственном смысле растут, как дикие дубы, по воле судьбы, и хотя все одного рода, но все различны; и Фильдингу оставалось не выдумывать характеры для своих романов, а только примечать и описывать.

Наконец - если бы одним словом надлежало означить народное свойство англичан - я назвал бы их угрюмыми так, как французов {Не помню, кто в шутку сказал мне: «Англичане слишком влажны, италиянцы слишком сухи, а французы только сочны».} - легкомысленными, италиянцев - коварными. Видеть Англию очень приятно; обычаи народа, успехи просвещения и всех искусств достойны примечания и занимают ум ваш. Но жить здесь для удовольствий общежития есть искать цветов на песчаной долине - в чем согласны со мною все иностранцы, с которыми удалось мне познакомиться в Лондоне и говорить о, том. Я и в другой раз приехал бы с удовольствием в Англию, но выеду из нее без сожаления».

Елена Семенова,

писатель, редактор журнала «Голос Эпохи», исполнительный секретарь РПО им. Императора Александра III

(г. Москва)