«Господи, пути Твои неисповедимы! И сейчас, на закате жизни своей, я вновь перелистываю прошлое, много лет тому назад происшедшее. Коснусь умолкнувшего. Притронусь к уснувшему. Воскрешу умершее», - так писала незнаменитая русская писательница Маргарита Имшенецкая в своем единственном романе «Забытая сказка». Благословение на публикацию этой книги дал ей митрополит Канадский и Монреальский Виталий (Устинов), чьей духовной дочерью была Маргарита Викторовна. Скорее всего, в монреальской типографии увидела впервые «Забытая сказка» свет… Впрочем, экземпляров этого предполагаемого издания не уцелело, и, быть может, это лишь гипотеза, как и многие обстоятельства жизни Имшенецкой.

Писателями обыкновенно становятся в юности. Маргарита Викторовна свои первые рассказы опубликовала на пороге 80-летия… Чем же занималась она в молодые годы? Была счастлива, окруженная любовью обожаемого отца и во всем покорной им обоим матери, училась музыке… Отец, Виктор Доминикович Лукашевич, происходил из польских дворян и служил по ведомству путей и сообщений. Брак, заключенный им с крестьянкой Глафирой Степановной, ради которой ему пришлось оставить службу в привилегированном полку, был мезальянсом, и глубоко религиозная, тихая женщина всегда занимала в семье положение «бессловесное». Нет, дело было не в том, что муж или единственная дочь унижали бы ее происхождением, ничего подобного не было. Просто сама Глафира стеснялась его, беспредельно обожала мужа и робела образованной дочери, а та… мало интересовалась мыслями и чувствами матери. Она не знала ни возраста матери, ни имени своей бабушки по материнской линии. Много лет спустя Маргарита Викторовна будет горько каяться в своей невольной черствости:

«В детстве, юности, обаятельная личность отца вытеснила мать, она была, но оставалась как-то в стороне. После смерти отца и до самой ее кончины, она была также где-то в стороне. Мы прожили с ней тридцать лет рядом друг с другом, и когда бывали вместе я неукоснительно бывала вежлива и только. Последние шесть лет я жила не дома, я всегда стремилась из него. Петербург, Москва и домик в лесу - вот, где я обреталась. Это был отход непроизвольный, не жестокий. И только сейчас я почувствовала, что же я дала человеку самому близкому по крови, своей матери. Что? Ничего. Знала ли я ее душу? Скрасила ли ее сердечную тоску после смерти отца? Ответ позорен. А она? Она молилась всю жизнь о слепорожденной дочери, надеясь, что она, дочь, все же прозреет, протянет к ней руки, и тепло, радостно скажет: «Мама! Мама!» Я целовала и обливала слезами уже холодеющие ее руки, лицо, я звала ее… Каялась… Умоляла о прощении… Но она не слышала, ей это было уже не нужно.»

Ей шел 18-й год, когда не стало отца, и эта потеря стала тяжелейшим ударом для девушки. С той поры жизнь ее резко меняется. Меняется, благодаря человеку, с которым навсегда свела ее судьба. Виктор Лукашевич в последние годы служил на Уральской железной дороге, семья жила в Екатеринбурге. Здесь или же по версии романа «у московских друзей» состоялось знакомство Маргариты Лукашевич и крупного промышленника Владимира Михайловича Имшенецкого. Он был старше ее на 24 года, но это не помешало мгновенно вспыхнувшему чувству: «Мы друг другу настолько понравились, что в первый же вечер нашего знакомства я охотно приняла их приглашение провести весну, или сколько мне понравится, у них на приисках, в лесах Урала».

Было куда более существенное препятствие возникшему роману. Имшенецкий был женат, имел двоих сыновей и дочь. Но Маргарита все же оставляет прежнюю жизнь и приезжает на прииски. Вскоре она становится доверенным лицом Владимира Михайловича. В 1906 году умер его брат, занимавшийся добычей асбеста на Алтае, и Маргарита Викторовна активно помогала возлюбленному улаживать оставленные в упадке дела покойного. Жила она в это время в екатеринбургской гостинице Пале-Рояль, принадлежавшей Имшенецкому.

Среди документов той поры примечателен следующий:

«Доверенная потомственного дворянина В. М. Имшенецкого дворянка М. В. Лукашевич и дворянин П. О. Корево, заключили договор о нижеследующем. Я, М. В. Лукашевич продаю П. О. Корево, принадлежащие доверителю моему Имшенецкому следующие прииски: Софийский асбестовый, находящийся в Березовской даче; Речной золотосодержащий, находящийся в Каменской даче между приисками Казанским, Петро-Павловским, Софийским, Алексеевским, Владимировским на местности бывшего Николаевского прииска, ныне свободного; Маргаритинский золотосодержащий, находящийся в Каменской даче за широтой Петро-Павловского и Александровского приисков - ценою в 36 тыс. руб.»

В честь возлюбленной Владимир Михайлович назвал не только прииск, но и заимку, где несколько лет спустя состоялась свадьба его дочери Ольги. Маргарита также была на венчании. Жена Имшенецкого, страдавшая тяжелым недугом и прикованная к постели, прощала мужу эту страсть. Тем более, что страсть эта была действительно любовью, пронесенной обоими через всю жизнь…

С началом войны предприимчивая Маргарита Викторовна завела свое дело, отрыв все в той же гостинице рукодельную мастерскую и организовав при ней прием пожертвований и материалов для заготовки белья раненым воинам Русской армии.

Когда грянула революция, то работавшие на Лукашевич мастерицы, как водится, восстали против «эксплуататорши-кровопийцы», благодаря которой они столько лет имели свой кусок хлеба… Они образовали «комитет», захватили ее магазин, писали доносы и всячески угрожали.

Но Маргарита Викторовна и Владимир Михайлович успели подготовиться и к разразившейся катастрофе. Укрывищем для них стала заимка «Маргаритино». Здесь поселились сам Имшенецкий с больной женой, двумя сыновьями и беременной дочерью, Маргарита с матерью и друзья семьи Аничковы, из воспоминаний главы которой Владимира Петровича Аничкова мы можем подробно узнать об этом отрезке биографии писательницы. Аничков был знаком с Великими князьями Романовыми. Сосланный на Урал Сергей Михайлович даже жил на его квартире летом 1918 года. Здесь он познакомился с Имшенецким, сделавшим одну из последних фотографий князя-мученика…

О заимке же Аничков сообщает следующее: «Заимка состояла из тридцати - тридцати пяти десятин земли, очищенной от леса. Разработанной, пахотной земли было не более двух десятин. Сама усадьба была расположена на берегу небольшой горной речки Северки, бурной весной и почти пересыхавшей летом. Усадьба состояла из небольшого, но очень уютного дома и только что выстроенного флигеля. Предполагалось выстроить и свою электрическую станцию. Хутор находился в двухстах саженях от разъезда Хохотун Пермской железной дороги и от самой станции отделялся узкой, но очень высокой скалой, состоящей из груды валунов, коих на Урале так много».

Укрывище, впрочем, не было секретом для большевиков, которые не раз наведывались туда с обысками. Мужчины в это время прятались в лесу. Один из обысков, однако, привел к трагедии. Ольга Имшенецкая так перепугалась вломившихся в дом «советчиков», что потеряла ребенка… Позже ее муж, колчаковский офицер, погиб в боях с красными.

Владимир Михайлович был, однако, нелегкой добычей, как и его возлюбленная. «Хозяин заимки, Владимир Михайлович Имшенецкий, был человек практичный, не без хитрецы, - сообщает Аничков. - Дабы спасти свою заимку, он с ранней весны начал хлопотать в Екатеринбургском, Исетском и Решетском совдепах о разрешении организовать сельскохозяйственную коммуну. После уплаты мзды его хлопоты увенчались успехом… Коммуна была разрешена. В члены была записана вся семья Имшенецких, моя и, для большей демократичности, дворник Федор и два плотника. Мы честь честью заказали бланки, печать и выдавали друг другу мандаты на право проезда в город, что тогда было запрещено. Комиссаром расписывался Имшенецкий, а секретарем - я… …Десятого июля по старому стилю к нам прискакал наш приятель решетский комиссар и сообщил, что недалеко от Решет прошла сотня казаков. Имшенецкий предложил ему остаться у нас и заключил с ним договор, по коему тот обязывался охранять нас от красных, а мы его от белых».

Так и пережили первый этап лихолетья… Восстание чехов, освобождение Екатеринбурга дали кратковременную надежду на возвращение прежней жизни. Но она угасла быстро. Первым спохватился Аничков. Этот чиновник министерства финансов Сибирского правительства в условиях нехватки поездов за взятку выбил себе отдельный вагон-теплушку для вывоза своего имущества. Вагон был уже набит до отказала, и в него осталось втиснуть лишь рояль, когда на перроне явился Имшенецкий и попросил вместо рояля погрузить в теплушку его парализованную жену.

После гостеприимства в Маргаритино отказать Аничков не посмел. С роялем пришлось расстаться…

Саму заимку Маргарита Викторовна сожгла. Сожгла, чтобы это дорогое ей место не досталось врагу. Сожгла, как всю свою прежнюю жизнь, летящую под откос вместе с Россией.

Началось великое отступление… Ледяной поход Сибирской армии… У Имшенецкого не было своего вагона-теплушки, но он был бы не он, если бы покидал Отечество, вывозил из него дорогих людей, не обеспечив их будущего. Владимир Михайлович увозил с собой золото, которое должно было помочь ему вновь подняться на ноги - уже в Маньчжурии. Этот потаенный груз давал ему веру, что еще не все потеряно. К тому же рядом была его единственная любовь, его Маргарита…

А что давало веру ей? «Мы, русские, способны именно в вихре самых разнородных чувств: счастья не вмещающегося и одновременно горя, как рана кровоточащая, - охватить в этот момент, принять и понять Господа в сердце своем, той простодушной верой, присущей только нашей русской органической религиозности. В знании участвует разум - часть души. В вере же - вся душа, все силы ее, все наше существо и разум, и чувство и воля. Если Вам знакомо чувство горя, горя безысходного, то Вы в полости груди, вокруг сердца и в самом сердце чувствуете стеснение, боль, тоску, до легкого покалывания. Также в полости груди, вокруг сердца и в самом сердце Вы чувствуете теплоту, ни с чем не сравнимую радость, особую, непобедимую в момент, когда вспыхивает вера… …каждый раз потом, когда я вспоминала об этом моменте, я ощущала внутреннее тепло, сознание, что я не одна, и, что я нашла что-то необыкновенно ценное, принадлежащее только мне, и никто не в силах это отнять у меня».

Расчет Имшенецкого оправдался. Он открыл в Харбине собственный ресторан, и семья могла жить безбедно. Правда, семья значительно уменьшилась… Погиб зять. Умер уже на чужбине сын, Владимир. Умерла жена, несчастная многострадальная Елена Ивановна…

Через два года после ее кончины 64-летний Владимир Михайлович Имшенецкий обвенчался в харбинской церкви с Маргаритой Викторовной Лукашевич. Ей к тому времени исполнилось 40 лет, и половину жизни она трепетно ждала этого часа. Молодость ее прошла, и обрести детей в столь долгожданном супружестве ей было уже не суждено. Но суждено еще двадцать лет быть неизменно рядом с любимым и единственным в ее жизни человеком - его женой, спутницей, соработницей.

Через год после свадьбы Имшенецкие перебрались в США. Здесь Владимир Михайлович скончался в 1942 году. Маргарите Викторовне предстояло прожить без него еще долгих 30 лет… Утешение в эти годы она искала в вере и… в литературе. В 1968 году она стала одним из инициаторов создания в Сан-Франциско кружка русских писателей. Кружок «Литературные встречи» выпускал альманахи, проводил встречи и вел активную работу.

Имшенецкая скончалась, немного не дожив до своего 90-летия. Ее книги, «Забытая сказка» и «Российский Алтай», придут к русскому читателю лишь в начале 21 века и тотчас обретут заслуженное признание.

«Моя книга, - писала Маргарита Викторовна в предисловии к «Забытой сказке», - может показаться сентиментально-наивной, не соответствующей требованию времени и теперешних настроений. Но она - ни что иное как некий сколок мирной жизни благоденствующей страны. Это жизнь одной из тысячи семей, тех давно ушедших «дворянских гнезд», в моей дорогой «Боярыне России», которой больше нет. Души людей искалечены. Они русские - и не русские. Для меня это новая заграница.

Рассеянная по свету русская миллионная эмиграция стареет, вымирает… А молодое поколение, воспитанное в Америке, Франции, Бельгии и по всем частям света разбросанное, по высшим ли соображениям их родителей (или кого?), за весьма малым исключением, совсем не говорят по-русски и не знают своей Православной веры. Как родители, так и дети совершенно не интересуются ни прошлым, ни настоящим, ни будущим России.

Грустно, словно присутствуешь при погребении всего национального и наблюдаешь, как тяжелая дверь захлопывается за Святой Русью, отходящей в вечность.

А кто может сказать, какова будет новая эпоха, которая идет, наступает не только для России, но и для всего человечества? Кто? Кто знает?»

Думается, глядя на новую эпоху, наступающую ныне для всего человечества, Маргарите Викторовне Имшенецкой сделалось бы еще много грустнее…