Но вернемся от лирических отступлений к политике. 1810 год. Грузия. Главнокомандующий генерал Тормасов, желая предупредить вторжение персиян в Карабаг, приказывает Петру Котляревскому с одним батальоном семнадцатого егерского полка занять пограничное селение Мигри. Но едва Котляревский выступил, стало известно, что вся персидская армия тянется по направлению к этому пункту. Мигри, кавказский «Суворов», разумеется, взял - еще прежде, чем получил приказ Тормасова возвращаться. Узнав о падении крепости, персы отправили на выручку ей отдельный десятитысячный корпус, под начальством Ахмет-хана, при котором в качестве советников состояло несколько известных по своей военной репутации английских офицеров.

На этот факт должно обратить особое внимание. Ибо отныне на протяжении всех русских войн с персами или турками за спинами оных будут стоять - англичане. И не только в качестве советников, помогавших модернизации армий своих государств-янычаров, направляемых против России, но и в качестве оружия, на поставки которого нашим врагам Англия не скупилась. Собственно, все это мы видим и теперь. Только место Англии заняли США. Везде, где ведет войны Россия (Чечня, Украина…), мы видим американских советников, американское вооружение и т.д. Технологии и интересы вечны и нисколько не изменились за два века.

Интересно, что впервые идеология британской русофобии заявила о себе еще во времена русско-персидской войны 1804-13 гг. Провозвестником ее стал британский советник персидского шаха Киннейр. Он проанализировал возможность русского похода в Индию и, хотя отметил всю сложность его, признал угрозу реальной. По мысли Киннейра, армии России пройдут Афганистан, начав свой путь с кавказских баз и воспользовавшись Каспийским морем, или из Оренбурга.

Но вернемся к Котляревскому. Оказавшись в блокаде и стремясь сберечь своих людей, он приказал солдатам спрятаться в садах, запретил перестрелки и требовал, чтобы никто не показывался на глаза перса. Персы были крайне удивлены отсутствием всякого проявления жизни в Мигри. Дальновидные англичане советовали им не ходить на штурм, решив перекопать ручей и отвести у осажденных воду. Но Котляревский предвидел это и заранее укрепил источник двумя батареями. Все попытки отбить Мигри не увенчались успехом, и персы отошли за Аракс.

Следом за ними за Аракс под покровом ночи, без ранцев и патронов, с одними лишь штыками переправился маленький отряд Котляревского. Застигнутый врасплох неприятель был поголовно истреблен нашими чудо-богатырями. О судьбе англичан история умалчивает.

Описание многочисленных чудесных подвигов нашего легендарного героя не относится к теме нашего повествования. Поэтому приведем лишь еще один эпизод. 1812 год. Аббас-Мирза собрал на берегу Аракса многочисленное войско и готовится к нападению, справедливо полагая, что основные силы русских заняты теперь на западном фронте. Тут же, рядом с наследником персидского престола… наши дорогие партнеры, союзники по западному фронту, с которыми мы вроде как сражаемся с Наполеоном за мир во всем мире. Внезапно на горизонте показывается отряд в две тысячи человек, при шести орудиях, предшествуемый татарской конницей.

- Вот, какой-то хан едет к нам в гости! - заметил Абасс-Мирза сидевшему рядом с ним английскому советнику. Англичанин посмотрел в подзорную трубу, передал ее Аббас-Мирзе и ответил:

- Нет, это не хан, а Котляревский!

Петр Степанович решил не ждать нападения врага и, несмотря на малочисленность своего отряда, напал первым. Аббас-Мирза был разбит наголову. Персы трусливо бежали, уцелевшие из них были застигнуты в крепости Асландузе и истреблены.

 

Как справедливо отмечает писатель Александр Ведров, биограф графа Муравьева-Амурского, чей воинский путь начинался на Кавказе: «Военное присутствие на Черном море для России диктовалось необходимостью противостояния вмешательству в кавказские дела со стороны Турции и вездесущей Англии и их стремлению к захвату Северокавказского имамата. Англичане, по давнему обыкновению, разжигали костры национальных противоречий, вели на спорных территориях подрывную агитацию, снабжали горцев деньгами и оружием для нападения на русские порты. В зоны конфликта ими направлялись отряды наемников. С тех кавказских событий у Муравьева укрепилось стойкое неприятие и настороженность к действиям английских экспедиций, где бы они ни появлялись».

 

Не обошлось без островитян и в страшном убийстве Грибоедова. «При неизвестности всех обстоятельств дела, можно предположить даже, - писал по горчим следам Паскевич: - что англичане не вовсе были чужды участия в возмущении черни, хотя, может быть, и не предвидели пагубных последствий его, ибо они неравнодушно смотрели на перевес в Персии русского министерства и на уничтожение собственного их влияния».

Виднейший историк Кавказской войны Потто солидарен с этим подозрением: «Предположение Паскевича об участии англичан не лишено веского основания. Англия теряла слишком много, чтобы примириться с своею второстепенною ролью, в которую поставило ее стечение несчастных обстоятельств, - и естественно могла пустить в ход свои обычные интриги. Правда, желая выразить ужас и скорбь по случаю катастрофы, английский министр Макдональд предложил всем великобританским подданным, находившимся в Персии, облачиться в траур, и даже протестовал перед персидским правительством, говоря, что история народов не представляет подобного ужасного случая, когда бы миссия дружественной нации погибла среди совершенного мира, и притом в столице самого государя, - но все это могло быть только простым соблюдением внешних международных приличий со стороны дипломата, ровно ничего не теряющего от выраженного им чувства негодования. В самой Персии предположения о тайном влиянии англичан находили себе полную веру.

Один из адъютантов Аббаса-Мирзы сказал даже по этому случаю следующую притчу: «Однажды чертова жена с своим ребенком сидела неподалеку от дороги в кустах. Вдруг показался путник с тяжелою ношею на спине и, поравнявшись с тем местом, где сидели черти, споткнулся о камень и упал. Поднимаясь, он с сердцем произнес: «будь же ты, черт, проклят!» - Как люди несправедливы, - сказал чертенок, обращаясь к матери: - мы так далеко от камня, а все же виноваты. - Молчи, отвечала мать: - хотя мы и далеко, но хвост мой спрятан там под камнем»... «Вот так-то, - заключил персиянин: - было и в деле с Грибоедовым; англичане, хотя и жили в Тавризе, но хвост их все же был скрыт в русской миссии в Тегеране».

Дальнейшее поведение англичан не лишено было и некоторых странностей, которые как бы подтверждают эти предположения. Когда, напр., тело Грибоедова привезли в Тавриз, то, как доносил Паскевичу Мальцев, никто из англичан не выехал к нему на встречу: по их настоянию гроб не ввезли даже в город, а поставили в маленькой загородной армянской церкви, которой также никто из англичан не посетил. От Наиб-султана не было оказано телу покойного Грибоедова никаких почестей, даже не был приставлен почетный караул, - и есть некоторый повод думать, что Аббас-Мирза так поступил в угодность Макдональду. «Признаюсь, - писал Мальцев: - что я такой низости никогда не предполагал в английском посланнике. Неужели и в том находит он пользу для ост-индской компании, чтобы мстить человеку даже после его смерти»...

 

В 1829 году Россия и Турция заключили Адрианопольский мирный договор. России досталось восточное побережье Черного моря, крепости Анапа и Поти, кроме того, мы, наконец, получили возможность пресечь работорговлю, которой занимались ныне более других стенающие о притеснении их русскими адыги.

Современный исследователь Дмитрий Зыкин пишет по этому поводу: «Как ни странно, но в Лондоне это расценили как угрозу своим колониальным владениям в… Индии! Казалось бы, это абсурд: где Анапа, а где Индия, однако англичане мыслят стратегически, на много лет вперед. И они рассудили, что усиление России на Кавказе неминуемое приведет и к попыткам Петербурга прочно утвердиться в Персии. В свою очередь, закрепившись там, русские не остановятся и двинутся в Афганистан, а это и есть ворота в Индию.

Англичане и раньше работали по Кавказу, но после Адрианопольского мира их деятельность резко активизировалась. Лондон решил сделать ставку на создание черкесского независимого государства. (Сегодня черкесских сепаратистов курируют и финансируют США, активно натравливая их на Россию, разжигая очаги ненависти на наших окраинах, - прим. авт.)

Понятно, что черкесам никто реальной независимости и не собирался предоставлять. По планам Лондона, на Кавказе должен был появиться турецкий вассал, а сама Турция уже находилась под политическим влиянием Британии. Оставаясь как бы в стороне, Англия получила бы возможность манипулировать новым «государством», используя его в антироссийских целях. Запалив Кавказ, Британия тем самым поджигала южные рубежи России, сковывая там нашу армию и добавляя Петербургу головной боли.

Помимо стратегической защиты Индии, у Лондона была и тактическая цель. В начале XIX века английские коммерсанты уже освоили торговый путь через Трапезунд. По нему шли товары в Турцию и Персию. Когда Россия присоединила Поти, британцы забеспокоились, что «их» новая коммерческая артерия может быть перерезана русскими.

Как водится, под шумок пропаганды о свободном рынке, британское государство на самом деле стояло на страже интересов своих коммерсантов, оказывая им отнюдь не рыночную, а сугубо протекционистскую поддержку. Так что и по этой причине Англия решила дать бой России на Кавказе.

Как говорится, не успели высохнуть чернила на бумаге Адрианопольского договора, а британские корабли груженые оружием и порохом потянулись к восточному побережью Черного моря. Одновременно английское посольство в Турции превращается в центр, координирующий подрывные действия против России на Кавказе…

…Министр иностранных дел Пальмерстон лично контролировал представительство польских эмигрантов («Жонд народовы») в Европе. Через эту организацию велась пропаганда, адресованная польским офицерам русской армии на Кавказе. Польская миссия существовала и в Константинополе. Оттуда ее эмиссары направлялись в Южную Россию и Кавказ.

Лидер польской эмиграции Чарторийский разработал план масштабной войны. Предполагалось сколотить широкую коалицию, в которую бы вошли южные славяне, казаки и горцы.

Кавказцы должны были идти вдоль Волги к Москве, туда же предполагалось продвижение казаков по Дону, через Воронеж, Тулу, а польский корпуса должен был ударить по Малороссии. Конечной целью являлось восстановление независимого польского государства в границах 1772 г., в зависимости от которого находились бы донские и черноморские казаки. А на Кавказе должно было появиться три государства: Грузия, Армения и Федерации мусульманских народов, под протекторатом Порты.

Это можно было бы рассматривать как фантазии оторванных от жизни эмигрантов, однако план одобрили Париж и Лондон. Значит, угроза была реальна, и последующие события Крымской войны это подтвердили в полной мере. К тому же польское восстание 1830-31 года показало, что намерения поляков более чем серьезны».

Чтобы понять суть и размах подрывной деятельности англичан на Кавказе, лучше всего обратиться к документам собственно британским, который дадут нам наиболее полную картину.

В 30-х годах 19 века один из британских агентов Уркарт развил в публицистике целую руссоненавистническую компанию, доказывая, что русская политика направлена против “цивилизации” и “свободы народов”, против безопасности Англии, что политика Англии является «законной самооборонной» и «бескорыстной защитой» кавказских народов от «русской опасности» (очень напоминает современную нам войну в Чечне, неправда ли? - прим. авт.). Уркарт требовал, чтобы английское правительство приняло меры к изгнанию России с Кавказа и даже из Крыма и заставило ее вернуться на юге и на западе к государственным границам XVII века, чтобы Россия была изолирована и окружена кольцом враждебных сил, руководимых английской дипломатией (на исходе ХХ века цель эта была вполне достигнута… - прим. авт.).

«Эта публицистическая концепция, - отмечают историки Е. Адамов и Л. Кутаков, - служила прикрытием для экспансионистской политики самой Англии па Среднем и Ближнем Востоке. Какой бы захват ни замышляла Англия, этот разбойничий акт неизменно изображался в качестве “оборонительного мероприятия”, призванного якобы противодействовать русской экспансии. Писания Уркарта явились основой для создания политических легенд, сотканных из клеветы против России, весьма выгодных для воинствующего английского капитализма и его захватнических замыслов».

По инициативе Уркарта в 1836 году была организована провокация с английским судном «Виксен», направленным к черкесскому побережью. Пресса получила задание широко оповестить об этом население Британии. А британская агентура, находившаяся на Кавказе, составляла длинный списки, что должен доставить «Виксен» в помощь черкесам. Вопрос прорабатывался основательно. От оружия до соли. «Я хочу, чтобы Вы также привезли, двуручные пилы для того, чтобы срезать самшитовые деревья в количестве, которое Вам удастся достать по разумной цене для нынешних или будущих операций, но во всяком случае следует привозить лишь лезвия», - требовал агент Белл.

Судно, однако, было арестовано нашим бригом, и это вызвало бурю возмущения английской общественности. Петербург в свою очередь справедливо обвинил Лондон в том, что он направляет агентов к черкесам с целью поднять их на восстание.

Два британских агента, действовавших на Кавказе в то же время, Белл («Якуб-бей») и Лонгворт («Алсид-бей»), оставили потомкам свои записки. Как сообщают Адамов и Кутаков, «Белл описывает спою деятельность по время второй экспедиции на Кавказе, предпринятой в 1837 г. и являющейся продолжением его первой кавказской авантюры, имевшей место в 1836 г., когда он на шхуне “Виксен” доставлял оружие и боеприпасы горцам, но был захвачен русскими властями, причем шхуна была конфискована в Новороссийской бухте (тогда называвшейся Суджук-кале). Несмотря на неудачу с “Виксеном”, деятельность английской агентуры на Кавказе продолжала развиваться. Белл рассказывает, что заместитель статс-секретаря Форейн-офис Б. Стренгуэй передал Уркарту о желании самого Пальмерстона организовать контрабандный рейс в “Черкессию”. Уркарт, пишет Белл, “сообщил об этом мне и условился со мною о дальнейшем”.

Английский дипломатический аппарат всячески помогал осуществлению этой авантюры. Английский посол в Константинополе лорд Понсонби вел переговоры с князем Сефер-беем, который прибыл в Константинополь в качестве уполномоченного старшин двенадцати кавказских племен для переговоров с турецким правительством и английскими представителями в турецкой столице; о ходе этих переговоров Понсонби лично писал Беллу».

В 39-м году военный министр Чернышев предупреждал главу МИД Нессельроде: «Из полученных мною от командующего войсками на Кавказской линии и в Черноморьи расположенными Генерал-Лейтенанта Граббе сведений о военных происшествиях, видно, что Натухайцы имели собрание, на котором участвовал также и проживающий между Горцами Англичанин Бель. Иностранец этот уговорил их отправить в последний раз Депутацию в Константинополь; вследствие чего избранный Депутатом, живущий в 28-ми верстах от Анапы в ауле Хазе Натухайский старшина Хадземир Айкес, отплыл туда 25-го февраля на Турецком судне, находившемся с 1838-го года в речке; Мнсхак близ Суджукской бухты».

«При выполнении уркарговской программы действий на Кавказе не было недостатка ни в опытных людях, ни в средствах… - указывают Адамов и Кутаков. - …Сообразно этой программе, Белл, Лонгворт и Найт («Надир-бей») проводили следующие мероприятия с помощью, по словам самого Белла, “нескольких сот человек”, завербованных Уркартом: контрабандный ввоз огнестрельного оружия на Кавказ, производившийся после плачевного провала английской экспедиции на “Виксене” в больших размерах на турецких судах; подкуп вождей или старший племен натухайцев и шапсугов; распространение от имени английского правительства ложных известий о намерениях Англии защитить независимость черкесов в целях противодействия успеху примирительных действий русских властей и примирительных настроений среди черкесских “низов”; речь заходила даже о поддержке черкесов со стороны “Европы”.

Особенную важность для английских эмиссаров представляла задача распространения среди черкесов принятия тек называемого “национального обета”. “Национальный обет” был “изобретением” Уркарта, пущенным в ход в июле 1834 г., когда “Дауд-бей [т. е. Уркарт] впервые подал местным старшинам мысль объединиться с другими горцами под одной властью и под общим знаменем”. Этот “обет” был клятвой вечной вражды и войны против русских, а также против “изменников”, т. е. горских племен и отдельных горцев, которые либо принимали мир, предлагавшийся русскими властями, либо вступали с русскими в торговые сношения. Против таких “изменников” на основе “национального обета” англичане создали систему жесточайшего террора: нарушители “обета” подлежали смертной казни, имущество их делилось между палачами, а дети казненных продавались в рабство во избежание того, чтобы из них не вырастали мстители в родной стране.

В августе 1834 г. церемония принятия “обета” началась в Хабле и, по словам Белла, происходила “не без кровопролития”. Но за промежуток времени между отъездом Уркарта, посетившего Кавказ в 1834 г., и прибытием Белла, Лонгворта и Найта в 1837 г. “национальный обет” был предан забвению. В 1837 г. Найт (Надир-бей), явившийся в Черкессию в форме королевского эдинбургского стрелка и с огромным грузом боеприпасов, собрал тысячу горцев для распределения оружия и заставил их дать придуманную Уркартом клятву за себя и свои округи; при этом было постановлено собрать по подписке фонд для выдачи наград за доносы на виновных в сношениях с русскими.

Таков был “особый метод войны”, который, как писал Белл в предисловии к своему “Дневнику”, английские эмиссары рекомендовали на совещаниях старшин как наиболее для них пригодный и посильный. “И я верю, - говорит Белл, - что отчасти эти советы содействовали героическим успехам, начавшимся перед моим отъездом. Полагаю, что я не обязан оправдываться в своем вмешательстве в военные дела чужой страны, хотя оно а не входит в сферу деятельности английского купца”. Кроме “национального обета”, было изобретено и “национальное черкесское знамя”».

В 1838 году Белл сообщал английскому послу в Тегеране Макнейлу: «…шансы в борьбе слишком неблагоприятны для недисциплинированных масс кавалерии, состоящей из добровольцев, сражающихся против хорошо организованной пехоты, и страна к тому же находится в слишком бедственном положении для того, чтобы оказалось возможным в настоящий момент ввести в ней какие-либо реформы, и если только Англия иди англичане не вмешаются в скором времени в дела Черкессин, как кого требуют обстоятельства, эта страна явится не чем иным, как новой гекатомбой, принесенной в жертву ненасытным притязаниям России.

Я мог бы поговорить с Вами в этом письме о многих других вопросах и, в частности, о принятии национального обета с целью поддержать их преданность вере, вражду к России, отказ от воровства и борьбу с изменой; эта мера, после того как она была введена в этой стране г-ном Уркарюм, была применена в ней этой зимой нами, англичанами, и будет окончательно приведена в исполнение этой весной во всей северной части страны. Однако мне кажется, что это письмо и так уже является чрезмерно длинным, тем более, что я писал его в самом неудобном месте, среди толпы разговаривающих друг с другом людей (что, кстати сказать, случается со мной всюду, куда я ни отправляюсь). Я лишь добавлю, что русским удалось за последнее время построить три крепости на побережье: две в северной части, а одну в южной, но, по всей вероятности, в настоящее время они приложат еще большие усилия для того, чтобы подавить торговлю, и что новые военные приготовления, как говорят, делаются в Анапе и Сухум-Кале.

О если бы можно было произвести диверсию с Вашей стороны [Кавказских] гор!»

Русская разведка, однако, не дремала. Сохранилось, к примеру, донесение безвестного штабс-ротмистра о деятельности английской агентуры на Кавказе: «В Декабре минувшего года Шапсуги и Горные Натухайцы собрались для наказания тех прибрежных Натухайцев, которых они подозревали в тайных сношениях с нами. Главою собрания был Хауд-Оглу-Мамсыр. Отец Мамсыра Турок, мать Нату-хайка. Яндар-Оглу, живущий в 10-ти верстах от Новотроицка, был до него главой всего племени Схупако; постоянный в преданности к России, он потерял свое влияние, несмотря на богатство и знатность. Между тем Мамсыр темного происхождения, но известный предприимчивостью, хитростию, набегами и особенно ненавистью к Русским, приобрел это влияние. Племя Схупако с присягою признало его своим предводителем. Мамсыр живет в 50 верстах от Анапы, на реке Псебебсть. Он ищет за Кубанью славы н влияния, какие Шамиль приобрел в Дагестане. Мамсыр предводительствовал сборищем Горцев во время прошлогодних движении Отряда между Цемесом и Анапою. Сборище вновь стеклось в урочище Гастаган между Джигою и предполагаемым фортом на вершинах Мескаги. Главными старшинами Шапсугов были Xамырз-Рачоко, Нэзюэ-Шиблагоко и Шюмаф-Бжязюэ, те самые, которые в экспедиции прошлого года предводительствовали ими. Тут явился Англичанин Бель с переводчиком своим Иоанес-Лукко. Из Англичан один Бель остался между Горцами; он у них под присмотром и служит заложником обещаний Сефер-Бея и Английских Агентов; Горцы поручили его Шапсугу Хушга-Тляшемока. Сей последний живет на реке Ажемок, опадающей с правой стороны в Бакан (Атакум).

Собрание взыскало с тех, которых подозревало в связи с нами, пеню, состоящую из 24-х коров, или из вещей одинакой с ними цены. Бель предложил отправить снова посланцев в Константинополь для испрошения помощи от Султана и для переговоров с Сефер-Беем, живущим ныне в Адрианополе. Мнение сие принято; посланцем избран Натухаец Хадземир Айзеж, который и отправился 28 февраля на контрабандном судне, стоявшем в прошлом году на реке Озерек между Анапою и Цемесом. С Натухайским посланцем отправился еще Иоанес-Лукко.

Иоанес-Лукко родом из Тифлисских Армян. Познакомясь с Белем в Константинополе, он поступнл к нему в должность переводчика; последовал за ним к Черкесским берегам и был с ним взят на Шкуне Виксен. Он после сего находился с Белем в Одессе, откуда, они вместе, освобожденные от плена, отправились в Константинополь. Решась снова ехать к Черкесам, они купили лодку, нагрузили ее порохом и товарами, и отправились спорна в Сипоп, а оттуда в горы. Ныне Иоанес-Лукко при отъезде в Константинополь снабжен от Беля разными письмами, Географическими картами, планами и проч.

Весьма было бы важно известить об этом обстоятельстве нашего Посланника в Константинополе и вытребовать Иоанес, как подданного России. Я сего не сделал потому, что не имею разрешения вступать в непосредственные сношения с нашею Миссиею.

Агент наш Андрей Хай (тот, который перехватил переписку Беля) уверяет, что посланец Натухайский повез в Константинополь важные бумаги от Беля к английскому посланнику лорду Понсонби. Между тем Сефер-Бей все еще пользуется полной доверенностью Черкес, обнадеживает их в скорой помощи со стороны Султана и Англичан, ободряет, волнует умы и вооружает их противу тех, которые входят в сношение с Русскими. Хотя он и получает от Турецкого Правительства содержание, впрочем довольно скудное, но въезд в Константинополь ему запрещен. Только в окрестностях сей столицы происходят частые его свидания с Агентами Пропаганды и с приезжающими туда горцами.

Приговор собрания был приведен в исполнение частию без сопротивления, частию силою: около сорока домов заплатили назначенную пеню; кто же от нея уклонился, тому угрожали расхищением всего имущества. Многие Натухайцы, втайне нам преданные, избегли и пени и подозрения; многие же, не имеющие с нами никакого сношения, были наказаны, как предатели. Это породило негодование во многих Натухайцах и увеличило между ними число желающих покориться.

В ночь с 29-го на 30-е Декабря, сборище под предводительством Мамсыра попыталось сделать нападение на Николаевскую станицу, в 8-ми верстах от Анапы, но было отражено с потерею».

«В планы Пальмерстона, как и его нетерпеливых сотрудников, входило использование содействия турок, но в то же время английское правительство намеревалось подготовить провозглашение английского протектората над западным побережьем Кавказа, - пишут Адамов и Кутаков. - Белл сообщает, что завербованные им “черкесские” феодалы “желают не только дружбы, и помощи Англии: они хотят, чтобы Англия сделала их страну одним из своих владений”. По инициативе англичан натухайские и шапсугские старшины писали верноподданнические петиции в два адреса: английской королеве и турецкому султану. В январе 1838. г. Белл и Найт предъявили требование об объединении натухайцев и шапсугов с абхазцами и “кубанскими провинциями” для отправки от имени во этих племен послов в Англию с петицией о помощи и покровительстве. Они настаивали на срочности этого дела, так как Найт должен был успеть на первое же турецкое судно доставить “послов” с петицией, чтобы прибыть с ними в Лондон до перерыва парламентской сессии. Понсонби вел переговоры с Сефер-беем в Константинополе об ускорении избрания “послов” и подписания петиции.

Эти мероприятия не удалось осуществить. Белл указывает, что, по-видимому, черкесы считали, что англичане сделают из “послов” заложников. Даже при принятии “национального обета” от присоединявшихся племен брали заложников; в этом Белл видел гарантию “единодушно-враждебного отношения к русским”. “Распространение этого важнейшего мероприятия - введения национального обета, - писал Белл в августе 1838 г., - дает мне особенное удовлетворение, так как это - наше, английское достижение”.

Разнообразная деятельность английских эмиссаров, конечно, не исчерпывалась перечисленными мероприятиями. Отметим еще одно обстоятельство, разъясняющее странный стиль писем горцев, которые они отправляли русским военачальникам в ответ на воззвания к горцам освободиться от лживых и своекорыстных английских подстрекателей. В этих письмах пространно характеризовалась международная политическая ситуация в Европе, излагались переговоры между правительствами и т. д. Дневник Белла разъясняет, что ответы русским генералам составляли расторопные англичане при помощи турецких писцов.

Оценивая деятельность своей группы на Кавказе, Белл писал 30 ноября 1838 года: “Дауд-бей в Черкессии самоотверженно защищал Турцию, Персию и Индию”. 10 февраля 1840 г. Белл писал: “Черкесы сражаются за наше дело”.

Таким образом, английская агентура подчеркивала, что “черкесский” “национальный обет” - английский обет, “черкесское” “национальное знамя” - английское знамя, борьба “черкесов” - борьба за британское владычество над Индией и дело “черкесов” - английское дело. И свою главную задачу английская агентура видела в том, чтобы объединить под мошенническим флагом борьбы за “независимость и поставить на службу “английскому делу” подкупленных ими вождей Кавказе племен».

Несколько иначе оценивал английские успехи в Константинополе наш посол А.П. Бутенев, сообщавший следующее:

«Несколько черкесов, в том числе некий Магомет Чауш, признались во время доверительной беседы, состоявшейся в минувшем марте месяце, что английская шхуна с грузом боеприпасов должна была направиться к черкесскому побережью и что из ее борту будут находиться три эмиссара, из которых один должен направиться к кавказским горцам, второй в Грузию, а третий в Крым. Первый из них должен был подтолкнуть горцев на сопротивление и обещать им эффективную помощь. По словам Магомета Чауша, ему было поручено Сефер-беем (вождь горцев, высланный в Адрианополь в результате представлений со стороны императорской миссии) вручить первому из этих эмиссаров, - равно как и капитану шхуны, - рекомендательное письмо и снабдить его проводниками; два других эмиссара должны были заняться подготовкой восстания в Грузии и в Крыму. Тот же Магомет Чауш дал также понять о существовании тайной переписки между некоторыми жителями польского королевства и их соотечественниками, находящимися на Кавказе; эта переписка указывает на враждебные России планы.

Несколькими днями позднее два черкеса, находившиеся на службе С. Белла в качестве переводчиков и посланные этим авантюристом к г-ну Лонгворту, его сообщнику в Константинополе, сообщили, что этот последний оставляет их у себя с тем, чтобы позднее переотправить в их страну вместе с Якуб-беем 46, неким Брифом и еще некоторыми другими лицами. Они доходили в слепоте до того, что искренне верили, будто оттоманское правительство стремится тайно оказать поддержку их делу.

Незначительные фортификационные работы, которые должны были быть предприняты в некоторых пунктах черноморского побережья, несколько артиллерийских орудий, выгруженных турецким фрегатом в Синопе, снаряжение корвета, который также должен был направиться туда, - вот, что видимо и послужило темой для разглагольствований иностранных агитаторов, которые, пользуясь доверчивостью черкесов, внушили им, что эти данные, верные или лживые, определенно указывают на враждебные планы Оттоманской Порты по отношению к России.

Эмиссары С. Белла утверждали, что англичане не прекратили поставок боеприпасов черкесам и что это дает основание последним полагаться на обещания эффективной помощи, которые им продолжают непрерывно давать английские интриганы. Присоединяясь к польским дезертирам, они нагло утверждают, что в течение этого года русскому могуществу будет нанесен сокрушительный удар. Черкесы, ослепленные этими коварными обещаниями, с нетерпением ждут момента, когда Англия открыто встанет на их сторону и объявит войну России, так как они уже сейчас признают, что без этого последнего шанса на спасение они обречены на гибель, будучи, как это имеет место, окруженными со всех сторон вооруженными силами русских, тем более, что активное наблюдение, осуществляемое нашими судами, крейсирующими вдоль побережья, делает день ото дня все более трудной и ненадежной всякую связь мятежников с иностранными государствами.

В апреле месяце императорская миссия получила сообщение о приезде Зазы-Оглу-Ахмет-бея, вождя района Жинбга в Черкессии. Приехав сюда под предлогом продажи невольников, это лицо было, видимо, делегировано мятежниками к Сефер-бею, чтобы удостовериться в том, что обещанная англичанами помощь будет действительно оказана в течение этого года. Те сведения, которые удалось получить от этого эмиссара, дают основание полагать:

1. что гибель русских судов у побережья Черкессии, имевшая место в прошлом году, принесла мало пользы горцам. Им удалось спасти лишь небольшое количество пороха для пушек; этот порох к тому же подмок и оказался непригодным для какого-либо использования; несмотря на все свои усилия им не удалось переправить на сушу артиллерийские орудия, находившиеся на борту судов, разбитых бурей; им пришлось ограничиться уводом в качестве невольников небольшого числа лиц, потерпевших кораблекрушение и не ставших жертвой катастрофы;

2. что черкесские эмиссары были снабжены письмами к Султану, к его британскому величеству, и к лорду Понсонби;

3. что эмиссары повстречались с английским судном, груженным боеприпасами для Черкессии, и что они даже беседовали со своими соотечественниками, находившимися на борту этого судна. Эти заявления подтверждают таким образом те сведения, которые поступили до этого от Магомета Чауша относительно английской шхуны, которая должна была отплыть к берегам Черкессии и о которой упоминалось выше;

4. что в Черкессии ожидали прибытия Якуб-бея, а также других лиц;

5. что один из переводчиков г-на Белла, о которых уже упоминалось, отправился в Синоп с последним пароходом; по более поздним сведениям, этот субъект задержан турецкими властями, и ему не удалось добраться до своего господина, чтобы отчитаться в том поручении, которое ему было дано г-ном Лонгвортом.

Этот эмиссар также говорил о тех ободрениях, которые его соотечественники получают от англичан и поляков, он все же не скрывал критического положения, в котором оказались бы горцы, если бы Англия стала и далее откладывать оказание им помощи.

Примерно в то же время один из горцев из племени Безин, проживающего в ущельях Кавказа, из которых вытекает Лаба, сообщил некоторые данные, видимо, не лишенные правдоподобия. Он заявил сначала, что его племя живет в мире с Россией, но что этот мир носит временный характер и что его соотечественники ожидают лишь прибытия английской помощи, для того, чтобы поднять знамя восстания и выступить вместе с другими против русских. Это лицо говорило также о тех трудностях, которые в настоящее время препятствуют сношениям черкесов с иностранцами; он даже заявил, что за исключением пунктов Хиза и Жинбга теперь уже нет других подступов к Черкессии.

Несколько слов, вырвавшихся у другого черкеса в начале мая месяца, заставляют думать, что его соотечественники, которые находились здесь, ожидали прибытия судна, груженного боеприпасами, предназначенными для Кавказа, и что они намеревались погрузиться на него, чтобы защищать судно в случае нападения русских крейсеров и хотели даже попытаться атаковать некоторые из постов, которые были недавно заняты императорскими войсками. Тем временем они закупали оружие и ремонтировали то, которое было в неисправном состоянии. По их заявлениям, англичане ожидали лишь известия об успехе этой экспедиции для того, чтобы ввести свой флот в Черное море и открыто поддержать дело горцев.

Однако, не получая так много раз обещанной им помощи, черкесы начинают сомневаться в добросовестности иностранных агитаторов, которые пользуются их ослеплением, чтобы насытить ненависть, которую они сами питают к России. Один из агентов, направленных сюда Сефер-беем, должен был явиться к лорду Понсонби, чтобы узнать у него, когда же наконец прибудут деньги, обещанные его господину в качестве жалованья; он также должен был просить у этого дипломата объяснений по поводу суровых мер, принятых Портой в отношении торговли черкесов. Утверждали, что этот эмиссар везет с собою письма для некоторых турецких сановников.

Черкесские эмиссары препроводили даже ходатайство Султану с жалобой на те препятствия, которые чинят турецкие власти их торговле; (черкесские суда, направляющиеся) от берегов Абхазии и Черкессии, не только не пропускаются больше в Синоп, Самсун и др. пункты побережья Анатолии, но более того, некоторые из таких судов, готовившиеся направиться в эти места, были задержаны местными властями и приговорены к штрафам или даже к конфискации.

Рассматривая первоначально эти меры как притеснения и произвол со стороны турецких чиновников, черкесы некоторое время тому назад пытались подать Султану жалобу на трапезундского Осман Пашу, который, видимо, наиболее рьяно и активно принимал против них суровые меры. Депешей от минувшего 21 февраля (5 марта) № 22 императорское министерство было уведомлено о том, каким образом эта попытка была сорвана. В результате энергичных представлений, с которыми российский посланник обратился по этому поводу к министрам Порты, были даны новые распоряжения, в которых местным властям анатолийского побережья предлагается препятствовать всеми доступными им мерами незаконной торговле с побережьем Абхазии и Черкессии, равно как и посылке эмиссаров, оружия и боеприпасов, которое иностранные авантюристы направляют мятежникам этих областей. Та готовность, с которой оттоманское правительство пошло в этом отношении на удовлетворение дружеских настояний, обращенных к нему российской миссией, в достаточной мере доказала нелепость тех слухов, которые пытались распространить в Черкессии злонамеренные люди по поводу якобы имеющихся у Порты враждебных намерений в отношении России. Утверждают, что среди черкесских эмиссаров в Константинополе царит полный разлад и что кавказские мятежники в отличие от того, что было ранее, не верят слепо коварным инсинуациям авантюристов, которые толкают их на войну и на мятеж и расточают им обещания, опровергаемые фактами».

Тут неблагородные пираты столкнулись с серьезным противником - Наместником Кавказа Графом Воронцовым. Михаил Семенович, хотя и был сыном российского посла в Англии, вырос там, получил образование и по манерам своим был истинным лордом, но это нисколько не помешало ему быть совершенно русским человеком. Именно на Кавказе началась его служба под началом Цицианова, и ему даже привелось спасти раненого Котляревского… А в 1836 году Воронцов подал на имя Государя рапорт, который содержал подробное описание русских портов и укрепленных пунктов на восточном побережье Черного моря. Граф отмечал, что на рейде Сухум-Кале могут поместиться 3-4 флота, а превосходный порт Геленджика не уступает Севастополю. Очень плохой рейд у Редут-Кале. У Бомбор Воронцов и его спутники высадились на берег. Произраставшие здесь в большом количестве дубы, по мнению Михаила Семеновича, могли быть использованы как строевой лес и для распиловки на доски. А богатейшие поля на равнинах, почти не заселенные и не используемые, могли бы стать местом для колоний хлебопашцев, виноделов и пастухов.

Граф указывал, что на Кавказе замечены иностранные агенты, уверявшие горцев, что вскоре некоторые европейские государства и Турция начнут войну с Россией и помогут истребить здесь русских. Михаил Семенович считал, что торговля с горцами, помимо общих выгод, имеет весьма важное оборонительное значение: «сим-то единственным способом можем мы надеяться привлечь к себе когда-либо черкесов, успокоить враждебный их дух, сделать наши сношения с ними для них необходимыми и удалить их от желания или нужды сношений с иностранцами». На случай неизбежных в будущем военных действий граф предложил занять весь восточный берег Черного моря, а горцам пообещать защиту и покровительство, чтобы они не покидали свои жилища».

Так и нейтрализовал угрозу Граф. И лесами, на которые точил пилы Белл, употребил по правильному назначению, и народ заинтересовал перспективами более радужными, ну, а тех, кому лишь бы разбойничать, примерному подверг наказанию.

Интересный материал дают нам и английские исследования и сочинения. К примеру, в нью-йоркском издательстве St.Martin's Press вышла книга британского писателя Николаса Гриффина «Кавказ - горцы и священные войны», главным героем которой выведен имам Шамиль. Вот, что сообщает об этом издании экстремистский портал Кавказ-узел: «Как того и следовало ожидать, попытка автора исследовать историю и уроки кавказских войн вне зависимости от кремлевских идеологических установок вызвала прямо-таки скрежет зубовный у российских критиков, по мнению которых, книга Гриффина «четко вписывается в обозначенную в англоязычной прессе тенденцию романтизировать образы террористов»: «Кавказская война XIX века рассматривается как исторический пример столкновения российских интересов и пассионарного горного ислама. Симпатии писателя явно на стороне чеченцев: русские предстают в книге в виде прагматичных завоевателей, нарушивших свободу горцев, - негодуют авторы статьи на сайте «ИноСМИ.ру». - По ходу развития сюжета становится все больше заметна смычка между историей и новыми чеченскими войнами. Проводится мысль о том, что мечты о независимости сохранялись в свободолюбивых чеченских аулах на протяжении полутора веков. Н.Гриффин пишет, что правдивые истории, легенды и явные вымыслы о Шамиле и его борьбе за свободу передавались в чеченских аулах из поколения в поколение. Поэтому нынешняя война была неизбежной.»

По словам авторов далеко не хвалебной рецензии на книгу, размещенной на сайте, Николас Гриффин в предпоследней главе книги - «Воскрешение Шамиля» - «проводит историческую параллель, напрямую рассматривая Шамиля Басаева в качестве наследника имама Шамиля. Рейд Басаева в Буденновск, по сути дела, оправдывается.

Аргументация стандартна - российские войска разрушили Грозный, что вызвало вполне естественное сопротивление со стороны чеченской нации. Рефреном проходит мысль о том, что любые войны заканчиваются мирными переговорами, и России, хочет она того или нет, в конце концов придется сесть за стол переговоров с чеченскими боевиками».

Касаясь темы Шамиля, нужно заметить, что наша дипломатия едва не сорвала его пленение. Уже обложили «зверя» с немногочисленными приверженцами русские войска, уже чуть-чуть осталось, чтобы взять его. И вдруг… Затравленный волк послал своего представителя к русскому послу в Константинополе с предложением о заключении мира. Практически разгромленный враг пытался спасти себя «миром»! Последствия оного были очевидны. Шамиль получил бы передышку для того, чтобы зализать раны и вновь собрать силы, а затем, с новыми силами, вновь начал бы войну, и пламя, рожденное дипломатической глупостью, пришлось бы тушить кровью русских солдат.

Канцлер Горчаков написал кавказскому Наместнику Барятинскому: «Если бы вы дали нам мир на Кавказе, Россия приобрела бы сразу одним этим обстоятельством в 10 раз больше веса в совещаниях Европы, достигнув этого без жертв кровью и деньгами. Во всех отношениях момент этот чрезвычайно важен для нас, дорогой князь».

«Совещания Европы» и в первую очередь Англия всей душой скорбели об участи любезных им черкесов. Еще в 1856 году отчаянно бился за них лорд Кларендон, глава МИД Великобритании, на мирных переговорах по итогам Восточной войны. Кларендон требовал от России признания независимости Черкесии, но наша делегация была непреклонна в этом вопросе.

Теперь же «дорогой князь», обругав министра нелесными эпитетами, вызвал своих ближайших соратников: Дмитрия Милютина и Ростислава Фадеева. Те от такой МИДовской глупости, кроме «совещаний Европы» ничего видеть не желавшей, также только руками развели. Что делать? Написал Барятинский Горчакову, что, когда тот изволит добраться до местопребывания Шамиля, дабы подписать с ним мирное соглашение, война уже будет завершена. А отправив депешу, форсированным порядком собрал войско, пошел к Гунибу, последней цитадели имама, и… взял Шамиля, не дожидаясь новых «приказов назад» и прочей столичной галиматьи, столь дорого обходящейся русскому солдату.

Казалось бы, за сим истории конец? Но нет, был еще эпилог. Весной 1861 года к черкесам из Стамбула прибыла делегация, назвавшаяся представителями Англии, Франции и Турции. Делегаты обещали, что их правительства возьмут под свое покровительство горцев, если те выступят против России. Годом позже черкесская делегация нанесла ответный визит в Лондон и передала королеве Виктории петицию, в которой говорилось о желании «вступить в семью конституционных наций».

Еще годом позже началось очередное восстание поляков. Лондон тут же демонстративно выразил свою поддержку польскому народу. Как пишет историк Дмитрий Зыкин, «Англичане и французы сделали все, чтобы России пришлось бороться на двух фронтах. С их помощью польские эмигранты в Стамбуле перебросили на Кавказ военную миссию полковника Пшеволоцкого. Его появление должно было убедить горцев, что к ним прибудет огромная армия западных держав.

Пшеволоцкий носился по Черкесии, поднимая людей против русских, и поначалу добился определенных успехов. К счастью, наша армия разбила мятежников в Польше. Пруссия, фактически руководимая Бисмарком, заняла про-российскую позицию, и второй Крымской войны не случилось. Во время кризиса многое зависело от мастерства дипломатов. И вот здесь высокий класс продемонстрировал Горчаков. Описывать хитросплетения сложных переговоров здесь ни к чему, главное, очередная антироссийская коалиция так и не состоялась. Что касается Пшеволоцкого, то он покинул Кавказ, а уставшие от бесперспективной войны адыги сложили оружие в 1864 году».

 

ЛИТЕРАТУРНОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ №2.

 

А теперь сделаем паузу предоставим слово Александру Сергеевичу Пушкину, которого по советской традиции вообще склонны до сих пор записывать в вольнодумцы и революционеры.

«Поймите же то, что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; что история ее требует другой мысли, другой формулы… …Прочтите жалобы английских фабричных рабочих: волоса встанут дыбом от ужаса. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений!… И заметьте, все это есть не злоупотребления, но происходит в строгих пределах закона….У нас нет ничего подобного!» - утверждает поэт.

Пушкину не привелось, к сожалению, совершить своего путешествия по Европе. Но его записки сохранили для нас любопытный диалог нашего гения с заезжим англичанином (1834 год):

«Подле меня в карете сидел англичанин, человек лет 36. Я обратился к нему с вопросом: что может быть несчастнее русского крестьянина?

Англичанин. Английский крестьянин.

Я. Как? Свободный англичанин, по вашему мнению, несчастнее русского раба?

Он. Что такое свобода?

Я. Свобода есть возможность поступать по своей воле.

Он. Следственно, свободы нет нигде, ибо везде есть или законы, или естественные препятствия.

Я. Так, но разница покоряться предписанным нами самими законам или повиноваться чужой воле.

Он. Ваша правда. Но разве народ английский участвует в законодательстве? разве власть не в руках малого числа? разве требования народа могут быть исполнены его поверенными?

Я. В чем вы полагаете народное благополучие?

Он. В умеренности и соразмерности податей.

Я. Как?

Он. Вообще повинности в России не очень тягостны для народа. Подушная платится миром. Оброк не разорителен (кроме в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности умножает корыстолюбие владельцев). Во всей России помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своему крестьянину доставать оный, как и где он хочет.

Крестьянин промышляет, чем вздумает, и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу.

И это называете вы рабством?

Я не знаю во всей Европе народа, которому было бы дано более простору действовать.

Я. Но злоупотребления...

Он. Злоупотреблений везде много. Прочтите жалобы английских фабричных работников - волоса встанут дыбом. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! какое холодное варварство с одной стороны, с другой - какая страшная бедность! Вы подумаете, что дело идет о строении фараоновых пирамид, о евреях, работающих под бичами египтян. Совсем нет: дело идет об сукнах г-на Шмидта или об иголках г-на Томпсона. В России нет ничего подобного.

Я. Вы не читали наших уголовных дел.

Он. Уголовные дела везде ужасны; я говорю вам о том, что в Англии происходит в строгих пределах закона, не о злоупотреблениях, не о преступлениях. Кажется, нет в мире несчастнее английского работника - что хуже его жребия? Но посмотрите, что делается у нас при изобретении новой машины, вдруг избавляющей от каторжной работы тысяч пять или десять народу и лишающей их последнего средства к пропитанию?..

Я. Живали вы в наших деревнях?

Он. Я видел их проездом и жалею, что не успел изучить нравы любопытного вашего народа.

Я. Что поразило вас более всего в русском крестьянине?

Он. Его опрятность, смышленость и свобода.

Я. Как это?

Он. Ваш крестьянин каждую субботу ходит в баню; умывается каждое утро, сверх того несколько раз в день моет себе руки. О его смышлености говорить нечего. Путешественники ездят из края в край по России, не зная ни одного слова вашего языка, и везде их понимают, исполняют их требования, заключают условия; никогда не встречал между ими ни то, что соседи наши называют un badaud, <ротозей> никогда не замечал в них ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. Переимчивость их всем известна; проворство и ловкость удивительны...

Я. Справедливо; но свобода? Неужто вы русского крестьянина почитаете свободным?

Он. Взгляните на него: что может быть свободнее его обращения! Есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи? Вы не были в Англии?

Я. Не удалось.

Он. Так вы не видали оттенков подлости, отличающих у нас один класс от другого. Вы не видали раболепного maintien <поведения> Нижней каморы перед Верхней; джентельменства перед аристокрацией; купечества перед джентельменством; бедности перед богатством; повиновения перед властию... А нравы наши, a conversation criminal <супружеская измена>, а продажные голоса, а уловки министерства, а тиранство наше с Индиею, а отношения наши со всеми другими народами?..

Англичанин мой разгорячился и совсем отдалился от предмета нашего разговора. Я перестал следовать за его мыслями - и мы приехали в Клин».

 

Елена Семенова,

писатель, редактор журнала «Голос Эпохи», исполнительный секретарь РПО им. Императора Александра III

(г. Москва)