В 1943 году я пошел в первый класс Каштакской школы. Насколько помню, это была четырехлетка, более старших ребят возили в школу в Челябинск, это километрах в двенадцати от Каштака. Сейчас, наверное, Каштак стал частью Челябинска.

Но еще до начала занятий, летом, как только нас записали в школу, всех школьников, в том числе и потенциальных, стали собирать по утрам в школе и с кем-нибудь из учителей, группами мы по мосту через Миасс переходили на ту сторону реки и там, в лугах, собирали лечебные травы для госпиталей. Иногда мы шли в лес и собирали там шиповник. Нам объясняли, что мы делаем важное государственное дело. Что наши травы помогут раненным бойцам быстрее поправиться и поехать на фронт, бить фашистов. А когда в середине дня, мы со своими травами усталые возвращались в школу, нам давали по кусочку черного хлеба, посыпанного сахарным песком. Это казалось нам почти что пирожным, о которых мы слышали, но есть которые нам, во всяком случае, на нашей памяти, не доводилось. Осенью мы с мамой и бабушками ходили в лес за ягодами и грибами. Грибов в окрестностях Каштака было много, с тех пор я полюбил это занятие. Очень вкусными были жареные маслята, но особенно хороши были перечные грузди. Их солили и когда ты вилкой накалывал такой грибок и с хрустом надкусывал его, ощущение было такое, словно он поперчен, хотя при засолке никто их не перчил. Сейчас я представляю, как хорошо таким груздем закусывать рюмку холодной водки. Но тогда, по малолетству, водку я не употреблял, так что теперь остается только представлять. Мы их ели с картошкой и постным маслом, если оно было.

В школе было трудно с тетрадками, их делали наши родители из любой чистой бумаги, которую удавалось достать. Нарезали бумагу, потом сшивали нитками. У меня тетрадки были из миллиметровки, это было круто. Как-то однажды нам в школе выдали настоящие тетрадки. Они были шикарные. У них были голубые обложки и чистая разлинованная бумага. Учительница объяснила нам, как Родина о нас заботится, что и в такое трудное время, когда «все для фронта, все для победы», она не забывает о детях и снабжает нас такими замечательными тетрадками. Это действительно было здорово. Прозвенел звонок на перемену, и учительница сказала, чтобы никто свои тетради не подписывал, что она покажет на следующем уроке, как это правильно делать. Я не дождался начала урока и написал на тетради свою фамилию: «Филимоноф». Когда учительница увидела, что я уже подписал свою тетрадь, она стала кричать на меня и бросила этой тетрадью в меня. А я не мог понять, что же ее так разозлило. И очень удивился, узнав, что в конце фамилии пишется буква «в», а не «ф». Писали в тетрадках мы первые полгода карандашом и только потом начали писать чернилами. Шариковых ручек тогда не было, широко они распространились у нас в стране только в начале семидесятых годов, хотя мои товарищи по училищу привозили их из-за границы еще в конце пятидесятых годов. Автоматических перьевых ручек тоже мы не видали. Позднее появились немецкие трофейные, которые выменивали у пленных немцев за табак, но они было, в основном, у наших отцов, да и то позже. В школе у ученика редко можно было такую увидеть. Писали мы обычными деревянными ручками с пером, которое вставлялось в специальный наконечник. Ручку все время нужно было макать в чернильницу, чернил на ручке хватало, чтобы написать только несколько букв. Иногда с пера срывалась капля чернил и на листе образовывалась жирная уродливая клякса, за которую нам влетало и в школе, и дома. Перья были разными, самым лучшим для школьника считалось 86 перо, эта цифра была на нем выдавлена. Им можно было писать «с нажимом», как это называлось: когда выписывалась вертикальная линия буквы, перо сверху вниз велось с нажимом, и линия получалась более толстой. Буквы, написанные таким способом, смотрелись красивее. Был даже специальный урок чистописания, на котором мы постигали эту премудрость. Чернил в школе не было, их мы приносили с собой. Вообще, существовали чернильницы-непроливашки, чем они были хороши, видно из их названия, но это был страшный дефицит. Ведь во время войны промышленность такими мелочами не занималась, и непроливашки были только у тех, у кого они сохранились в семьях еще с довоенных времен. Таких было мало, и наша семья к их числу не принадлежала. В основном все мы носили с собой в школу пузырьки с чернилами. Сколько неприятностей и слез было из-за этих пузырьков. То он выпадал у тебя из рук на улице и разбивался, а ты приходил в школу без чернил, за что получал нагоняй от учительницы. То вдруг кто-нибудь случайно, или не совсем случайно, толкал твою парту, пузырек, который стоял на ней, опрокидывался, чернила заливали тетрадь и далее, по наклонной парте, текли на рубашку и брюки. Это была уже крупная неприятность. Одежда была в те годы страшным дефицитом. О «Тете Асе» и «Тайдах» тогда никто и слухом не слыхивал и когда ты заявлялся домой, весь перепачканный чернилами, словесный нагоняй был далеко не худшим вариантом.

Одним из первых уроков у нас в первом классе оказался урок пения. Учительница спросила, какие песни мы знаем, все начали выкрикивать названия песен, но когда она сказала: «А кто хочет выйти к доске и спеть?», никто не решился. Многие из нас не знали друг друга и стеснялись. В конце концов одна девчонка вышла и тоненьким голоском спела песню про Аржака:

Аржак был парень бравый,

Фасон большой держал,

Учился на рабфаке,

Был первый хулиган.

 

Вот шесть часов пробило,

Аржак спешит домой,

Грузинские ребята

Кричат: «Аржак, постой»

 

Аржак остановился,

Грузинские кругом,

Вы бейте, чем хотите,

Но только не ножом.

 

Аржак схватил бутылку

И начал биться ей,

Но в грудь ему вонзилось

Тут шесть стальных ножей.

 

Извозчик запоздалый,

Вези меня скорей,

Я кровью истекаю

От нескольких ножей.

 

Его везли в больницу

И клали на кровать,

Два доктора, сестрица,

Спешили жизнь спасать.

 

Спасайте, не спасайте,

Мне жизнь недорога.

Считался хулиганом,

А дрался без ножа.

 

И чья это могила

Так пышно расцвела?

А сторож отвечает:

Могила Аржака.

 

Все это с большим чувством было исполнено семилетней девочкой. Нам всем стало жалко неведомого доселе Аржака.

Учительница сказала, что песня эта хорошая, но не для нашего возраста, а мы сейчас будем разучивать другую. И мы выучили:

Мы лошадок покормили,

Их почистили, помыли.

Эх, лошадка, ты постой,

Напою тебя водой.

 

Взяли вожжи с бубенцами,

Запрягли лошадок в сани.

Едут, едут молодцы,

Красной Армии бойцы.

 

Эта песня понравилась мне гораздо больше. Я даже представлял себе, как в островерхой буденовке и длинной, до пят шинели я запрягаю лошадку в сани, сажаю в нее несколько девочек из нашего класса, к сожалению, теперь я их совершенно не помню, но тогда, видимо, я на них положил глаз, и мы с бубенцами едем кататься в поля за Миасс. В воображении все выглядело очень красиво.

Кстати, песню про Аржака спели как-то в начале 90-х годов в передаче «В нашу гавань заходили корабли». Тогда я узнал, что «грузинские ребята» - это не грузины, а шпана, жившая на Грузинских улицах - Грузинах, в Москве.

Класс наш как бы делился на две группы: одна - это мы, ребята из Каштак, вторая - ребята из двух близлежащих деревень. Мы для них были «городскими, приезжими», кроме того, у большинства из нас отцы работали на стройке, здесь, в тылу, а их отцы, почти у всех, были на фронте. Антагонизма не было, но, конечно, они жили тяжелее, хуже были одеты. Были у них у всех обязанности по дому, по хозяйству, от которых мы были избавлены, поэтому и учиться им было труднее. Учились мы во вторую смену, но в школу приходили на два часа раньше, и вместе с учительницей продолжали наши походы за лекарственными травами и шиповником, и так же по возвращению в школу нас ждал хлеб, посыпанный сахарным песком. Но лето на Урале короткое, вскоре небо все чаще и чаще стали затягивать низкие серые тучи, с полей из-за Миасса дул холодный ветер, и мы стали возвращаться в школу замерзшими, а то и промокшими. И к началу октября мы за травами ходить перестали.

Раза два-три за этот год семьи кого-то из ребят нашего класса получали «похоронку», так называли извещение из войсковой части, что их отец, как там писали, «пал смертью храбрых в боях за свободу и независимость нашей Родины». Те, кто получал похоронки, несколько дней не приходили в школу. Потом, сидя на уроках, они плакали, а мы их очень жалели. И все ребята, у кого отцы были на фронте, боялись, как бы похоронка не пришла и в их дом.

На уроках рукоделия, мы учились шить кисеты для табака, вышивали на них что-нибудь вроде «Дорогому бойцу», ведь курили тогда, в основном, самокрутки: на квадратик бумаги насыпали махорку и скручивали «цигарку», а хранили махорку в кисете. Кисет, это вроде прямого носка, без пятки. А единственное отверстие стягивались веревочкой, чтобы махорка не высыпалась.

Организовывались посылки на фронт. По просьбе учителей мы приносили из дома, кто что мог: носки, платки, курево, бумагу для писем, карандаши, расчески, годилось все. Клали в посылку и наши кисеты, а также кремни, кусочки напильника, трут. Ведь зажигалок тогда не было, они появились позже и, как и авторучки, были первое время трофейными, кстати, все они работали на бензине, сжиженного газа тогда просто не было. Так что обладателя зажигалки можно было сразу определить по стойкому запаху бензина. Спички в войну были дефицитом, а, кроме того, у солдата спички легко могли намокнуть. А кремень и напильник, не намокали, ну а кусочек сухой тряпки, чтобы нащипать из него ниток, всегда можно было найти. Огонь добывали так: били по кремню кусочком напильника, искры летели на подставленный трут - жгутик сухих ниток. Нитки начинали тлеть, огонек раздували, и можно было прикуривать. Умельцы таким способом за несколько секунд раскуривали свои цигарки.

В посылку вкладывались и письма к бойцам, в которых мы призывали их крепче бить ненавистного врага, а в ответ обещали хорошо учиться и помогать по дому. Иногда с фронта в школу приходили письма, в которых бойцы благодарили за посылку. Такие письма учительница зачитывала всему классу.

Как-то учительница сказала, что почитает нам о том, как живут дети за границей, у капиталистов. Она стала читать нам про девочку со странным именем Газета, как она, совсем маленькая, жила в чужой семье и как над ней там издевались и заставляли работать с утра до вечера и при этом еще и били. Она была одета в лохмотья и была вечно голодной. Учительница сказала, что нам повезло, мы живем в Советской стране, где государство о нас заботится, хотя и идет такая тяжелая война. Раньше, до революции и у нас дети с малых лет должны были работать, ходили голодные, полураздетые. А мы учимся в школе и у нас счастливое детство. Мы сидели зимой 1943 года в маленькой бревенчатой школе в далеком уральском поселке Каштак. Мы и сами были не больно сытые, и не слишком хорошо одеты, но нам всем стало очень жалко эту дотоле неведомую нам Газету. Некоторые девчонки плакали. Так хотелось, вырвать Газету из рук злобного трактирщика, чтобы она приехала к нам в Каштак и стала бы учиться в нашем классе. Дома я с порога начал рассказывать о судьбе несчастной Газеты маме и бабушкам. Они сначала не могли понять, о ком это я говорю, потом бабушка Лида сказала:

- Да ведь это «Отверженные» Виктора Гюго. Девочку эту зовут не Газета, а Козетта. И все это происходило почти сто пятьдесят лет тому назад.

Потом она коротко пересказала мне основную канву романа. Узнав, что все было давным-давно и, к тому же, окончилось благополучно и Газета-Козетта жила потом счастливо, я успокоился. Но как тогда меня взволновала судьба Козетты, помню до сих пор. А роман этот я прочитал много лет спустя. И, конечно, вспоминал Каштак.

Незаметно осень перешла в зиму, приближался Новый год, 1944-й от Рождества Христова и третий год войны. Позади уже были Сталинградская битва и Курская дуга, наши наступали по всем фронтам, но похоронки продолжали приходить и когда мы отвечали бойцу на полученное письмо, от него писем обычно больше не приходило.

Мы, все дети, ждали новогодних праздников и, главное, новогодних подарков. И вот, наконец, нас распустили на зимние каникулы. 31 декабря нас уложили вечером спать, сказав, что завтра наступит Новый год. Проснувшись утром 1 января, я с удивлением увидел на столе следы того, что пока мы спали, кто-то что-то отмечал. Я спросил у мамы: «Вы что, ночью праздновали?». Мама сказала, что нет, но, естественно, они встречали Новый год. Вообще, в те годы официально Новый год праздником не считался, и первое января было таким же рабочим днем, как и любой будний день. Так что, встретив Новый год в 12 часов ночи, люди утром вставали в шесть и шли на работу. А еще, проснувшись утром, мы увидели у нас в комнате елку, украшенную самодельными игрушками и гирляндами, склеенными из бумаги. Елка была посыпана ватой и на ней были свечки. Когда же свечки зажгли, мы пришли в восторг, до того было красиво и празднично. Но самое главное было то, что под елкой мы увидели подарки. Они были замечательные, мы уже давно не видели ничего подобного. На работе у папы силами заключенных были изготовлены детские лыжи, игрушечные машины-полуторки, очень здорово сделанные, игрушечные автоматы и даже ручной пулемет системы Дегтярева, который достался мне. Были игрушки и для девочек. Потом свечки потушили, и мы в другой комнате сели за праздничный стол. Не было только Додки, он остался в комнате, где была елка. Вдруг дверь открылась, из нее вышел озабоченный Додка с банкой в руках, и выскочил в коридор. Через минуту он появился с банкой, наполненной водой и исчез в другой комнате. Вскоре он снова выскочил с пустой банкой в руках, а из двери, вслед за ним, слабенькой струйкой потянулся дымок. С криком: - «Горим» бабушки кинулись в соседнюю комнату. Оказалось, Додка решил зажечь свечи на елке, загорелась вата, а, вслед за ней, и сама елка. К счастью, огонь разгореться не успел, и его быстро потушили. Даже елка почти не пострадала, правда, свечи были сразу убраны. Но потом долго у нас в семье, вспоминая какое-нибудь событие, говорили «Это было еще до того, как Додка нас чуть не спалил», или после того.

Потом нас повезли на елку в контору электроснабжения. И снова все мы, дети сотрудников получили подарки. Все было так, как нам рассказывали бабушки про встречи Нового года раньше, еще до войны, а, может быть, и до революции. Были дед Мороз и Снегурочка, с которыми мы пели и танцевали, был замечательный Чарли Чаплин из заключенных.

Надо сказать, что тогда пошли в прокате американские фильмы с Чарли Чаплином, и он был очень популярен, в том числе и в нашей, мальчишеской среде. Какие только слова не придумывали на мелодию его знаменитой песенки. Поэтому появление живого Чарли нас очень обрадовало. Все под ту же свою песенку наш Чарли танцевал в присядку, но это никого не смутило. Почему-то из всех новогодних праздников той поры мне запомнился именно этот. Наверное, он был единственным таким радостным.

Я думаю, что и заключенным изготовление игрушек, и участие в елке были не в тягость. Молодым это было самим интересно, а те, кто постарше, глядя на нас, может быть, вспоминали и свои семьи, своих детей. В детстве, правда, позже, уже в Рустави, мне довелось много общаться с заключенными. Был среди них всякий народ, но ни разу не было случая, чтобы нас обидели хотя бы словом. Конечно, не сюсюкали, посмеивались над нашими играми и фантазиями, но беззлобно. Иногда делали нам мелкие поделки, когда мы просили. В частности, вытачивали ножички из ножовочного полотна, рукоятку обматывали изоляционной лентой. Получалось некое подобие финки. Только предупреждали, что бы в драках мы не пускали их в дело. Да мы об этом и не думали. В мальчишеской среде ходить с финкой было очень престижно. Правда, мы понимали, что это не настоящие финки, но для нас были хороши и такие.

Странно, но у меня впечатление, что в те такие тяжелые годы люди были меньше озлоблены по отношению друг к другу. А, может быть это потому, что тогда у меня было чисто детское восприятие и жизни, и отношений между людьми. С другой стороны, может быть самые, как теперь говорят, «отморозки», с нами не общались.

С новыми игрушками каникулы пролетели незаметно и снова начались школьные будни. Однажды зимой в ясный солнечный сравнительно теплый день я шел с товарищами из школы. Недалеко от нашего дома в снегу на спине лежала молодая женщина, около ее ног снег был красный от крови, неподалеку стояло несколько женщин. Мы остановились посмотреть, но женщины прогнали нас. Дома я рассказал маме о тете, лежащей на снегу, но она уже знала об этом. Оказалось, женщина прямо на улице родила ребенка. Через какое-то время приехала машина из поликлиники, забрала ребенка и уехала, оставив мать лежать на улице на морозе. Это было непонятно взрослым, они возмущались, как врачи могли так поступить. Но меня интересовало другое, откуда взялась кровь на снегу. Сначала от моих вопросов отмахивались, потом мама сказала мне, что та тетя порезала себе палец. Даже тогда такое объяснение показалось мне сомнительным. Позже, когда мы обсуждали это событие с ребятами, они мне кое-что растолковали.

Зимой в Каштаке появились еще две диковины, которые горячо обсуждались в нашей мальчишеской среде.

Первая - узбеки. Они были мобилизованы на так называемый «трудовой фронт». Щеголяли они в своей национальной одежде - чалмах и цветастых халатах, не очень приспособленных для уральской зимы. Ходили они всегда полусогнувшись, спрятав руки в рукава халатов. Очень у многих на носу висели капли. Видимо, это были люди, не годные для службы в армии. Направлены они были, как я теперь понимаю, для выполнения работ, не требующих квалификации. Что уж они делали, не помню, но хорошо запомнилось мне, что они бойко торговали урюком и миндалем. Продавалось и то и другое поштучно, и мы все клянчили деньги у матерей для покупки среднеазиатских лакомств. Особенно у нас ценился урюк. Кое-как разжевав засохший плод, можно было потом, разбив косточку, съесть еще и вкусное ядрышко. Папа, узнав почем они продают нам урюк и миндаль, сказал, что за эти деньги в Средней Азии можно покупать их не штуками, а килограммами. Папа знал, что говорил, он в конце двадцатых - начале тридцатых годов несколько лет прожил в Средней Азии. Но здесь был Урал, и была война, так что и цены были другие. Это мы понимали.

Вторая диковина - лошади, присланные, как говорили, в дар героическому советскому народу от монгольских аратов. Монгольские лошадки были маленькие и очень лохматые. У них была непропорционально большая голова и по сравнению с нашими привычными конями, они казались жеребятами. Но было их много. С их появлением стало меньше машин. Теперь отцы некоторых ребят ездили на работу не на коломбинах, а на санях, ребята говорили, что так даже лучше. Но за папой по утрам по-прежнему приезжала, дымя своими газогенераторами, так хорошо знакомая нам полуторка.

Дома, в которых мы жили, отапливались от общей котельной, расположенной в отдельно стоящем невысоком срубе с длинной железной трубой. Кочегаром там работал молодой парень, который там же и жил. Почему он не был в армии, не знаю. У него была небольшая лохматая черная собачонка, которая всегда облаивала нас, ребят, а порой норовила и цапнуть, когда мы приближались к котельной. Как-то зимой к котельной подъехали сани. Из саней вышли два милиционера и прошли в котельную. Через некоторое время они вывели оттуда кочегара со связанными за спиной руками, посадили его в сани, сами сели по бокам и поехали. За ними с лаем побежала собачонка. Мы с интересом наблюдали за этой сценой. Говорили, что кочегар ограбил где-то магазин. Больше ни его, ни собачонки мы не видели. На нас это произвело впечатление. Человек, которого мы каждый день видели, оказался грабителем. И жалко стало собачонку, которая хоть и доставляла нам неприятности, но была так предана своему непутевому хозяину и вот теперь осталась одна, никому не нужная.

Помню, той же зимой мы получили посылку от тети Иры (маминой сестры) из Куйбышева. Тетя Ира работала тогда на заводе пищевых концентратов, и в посылке было несколько упаковок концентратов гречневой и пшенной каш. Они были уже с солью, луком и каким-то жиром. Их нужно было только опустить в кипяток и варить несколько минут. Все это готовилось, в основном для фронта. На упаковках были рисунки, изображающие ублюдочного вида немцев и наших солдат - богатырей. Были там и соответствующие стишки. Один из них отложился в памяти:

Вася Теркин ел пюре,

Фриц сидел в своей норе.

Вася думает: «Неплохо.

Чтоб и фриц поел гороха».

И горохом из свинца

Угостил он подлеца.

 

Не знаю, насколько подобные вирши поднимали дух наших солдат на фронте, но каши мы съели с огромным удовольствием и жалели только, что было их мало. Думаю, что и солдаты были им рады.

Где-то в конце января - начале февраля строительство Челябинского металлургического комбината было завешено. Когда начальник строительства генерал А.Н. Комаровский доложил об этом в Москву, ему ответили, что металлургические комбинаты так быстро не строятся. Приехала Государственная комиссия, которая приняла комбинат в эксплуатацию. Наиболее отличившиеся строители были награждены орденами и медалями. Получил орден Трудового Красного Знамени и папа, по тем временам это была высокая награда. Помню, какими веселыми пришли с банкета, который состоялся по случаю вручения орденов строителям, мама и папа. Рассказывали, какие вкусные вещи там были. Возмущались, что жена папиного сослуживца некого Шакса, хватала деликатесы со стола и складывала в сумку. Мы с Додкой любовались красивым папиным орденом. А вскоре всех строителей перевели на Кавказ, строить недалеко от Тбилиси Закавказский металлургический комбинат, а при нем и новый город - Рустави.

Кстати, Комаровский возглавлял спустя лет десять-пятнадцать весь строительный комплекс в Министерстве среднего машиностроения, теперь это Минатом, был заместителем министра по строительству. Под его руководством строители и монтажники возводили все атомные предприятия и, все, так называемые, «атомные города» в Советском Союзе. Потом его перевели в Министерство обороны, там он тоже стал заместителем министра, получил звание генерала армии. Сейчас имя Комаровского носит военное инженерно-техническое училище в Санкт-Петербурге.

Так вот, папа уехал строить Рустави, снова мы остались одни. А где-то в конце марта поехали на Кавказ и мы. Папа получил комнату в коммуналке в Тбилиси и вызвал нас. Ехали мы не одни. На Кавказ перебиралось несколько семей ИТР строительства. Как и у нас, их главы семейств тоже трудились уже на Кавказе. Была подготовлена теплушка, в которой нам предстояло прожить несколько недель. Готовиться к отъезду мы начали заранее. В частности, нам отоварили карточки. Ведь в те годы все было по карточкам, и нам выдали продукты вперед, кажется, на месяц. Помню, как мы ходили с мамой в магазин и приносили оттуда буханки хлеба. Были и другие продукты, но хлеб в таком количестве был в нашем доме впервые. Он особенно запомнился. Бабушки сушили сухари, но и ели все, конечно, хлеб до отвала. Потом его в дороге, естественно, не хватило.

Наконец мы загрузились в теплушку. Это был двухосный товарный вагон. Такие вагоны бегали по российским железным дорогам еще до революции. Я помню, позже в школе на уроках истории, рассказывая о русско-японской войне 1904 - 1905 годов, нам говорили, что тогда солдат везли через всю Россию в товарных вагонах с надписью: «40 человек или 8 лошадей». Упор делался на то, в каких условиях царизм гнал солдат на бойню. Но точно в таких же вагонах везли солдат на фронт в Великую Отечественную войну. Да и сам я, уже в пятидесятых годах, будучи курсантом Таллинского мореходного училища, ехал на целину на уборку урожая 1958 года точно в таком же вагоне. Правда, надписи о людях и лошадях на вагоне не было. Теплушка представляла собой стальной каркас, обитый досками, покрашенными в красно-коричневый цвет. Посередине, с обеих сторон были широкие, метра два шириной, двери по всей высоте вагона. Когда в вагоне везли людей или лошадей, поперек проема двери на высоте примерно 1 метра, параллельно полу прибывали доску. Она не мешала открывать двери и можно было стоять в проеме, облокотясь на эту доску, и не боясь выпасть из вагона. С каждой стороны вагона под самой крышей было по два небольших окна, закрывавшихся металлическими лючками. Когда в теплушке везли людей, в окна вставляли застекленные рамы. Внутри теплушки, слева и справа от дверей, от стенки до стенки делали нары в два - три яруса. Ширина их была метра два-два с половиной. Между дверьми, посередине вагона ставили печку-буржуйку. После всего этого товарный вагон и превращался в теплушку. Вот в такую-то теплушку и погрузилась наша семья в конце марта 1944 года. Я уже говорил, что кроме нас там было еще шесть или семь семей. Было двое или трое мужчин, но большинство составляли женщины и дети. И те, и другие, всех возрастов. Общий диапазон же возрастов был от нескольких месяцев и до шестидесяти пяти лет.

На Урале была еще зима, и буржуйка топилась непрерывно. Ведь стены были всего в одну доску, а крыша была железная. Ехали мы от Челябинска до Тбилиси около двух месяцев. Это был не поезд по маршруту Урал - Кавказ, а отдельный вагон, который прицепляли то к одному составу, то к другому. Так, от станции до станции мы продвигались на юго-запад. Иногда стояли на станциях по несколько часов, а то и днями, в ожидании поезда, идущего в нужном нам направлении.

Часто подолгу стояли, пропуская идущие на фронт военные составы. На запад сплошной чередой шли эшелоны с танками, орудиями и прочей военной техникой. На открытых платформах стояли зенитки, чтобы отбивать налеты немецких самолетов, но это потом, когда они подъедут ближе к фронту. В теплушках везли войска, тысячи человек. Когда такой состав подходил к станции, сотни людей в военной форме заполняли перрон, вокзал и привокзальную площадь. Сразу выстраивались очереди за кипятком, на каждой станции был так называемый куб, в котором постоянно кипятили воду. Стояли очереди и у колонок с водой. Те, у кого были деньги, устремлялись к импровизированным базарчикам, которые были на каждой станции. Продавали там махорку, папиросы, они продавались как пачками, так и поштучно, хлеб, вареную картошку, квашеную капусту, соленые огурцы. Из-под полы торговали самогоном. Буханки хлеба продавали разрезанными не поперек, как мы режем хлеб сейчас, а вдоль. Целая буханка стоила слишком дорого, поэтому покупали, в основном, по половине буханки. А когда она разрезана вдоль, тебе лучше видно, что ты покупаешь точно половину, что тебя не обманывают. Где-то играла гармошка, и слышно было, как выбивают дробь на асфальте солдатские каблуки. Голоса сотен людей сливались в сплошной гам. Раздавались команда, давал несколько гудков паровоз, и все устремлялись к вагонам. Состав трогался, но не все еще успевали заскочить в него. Некоторые бежали, передавали товарищам свои покупки, а потом и сами запрыгивали в теплушки, что было не так-то просто сделать с земли, ведь подножек у теплушек не было. Кого-то подхватывали за руки и затаскивали в вагон. Все это сопровождалось веселым смехом, бегущих подбадривали криками. Отставать было нельзя, так как дело могло ограничиться и пустяковым наказанием, а могли и приписать дезертирство. Тогда и штрафная рота показалась бы не самым суровым наказанием, могли и расстрелять. Жизнь солдата тогда недорого ценилась и часто зависела от случайности.

О штрафных ротах слышали, наверное, многие. Я расскажу, что знаю, может быть, будут какие-то неточности, заранее прошу извинить. Слава Богу, никто из наших близких в штрафные роты не попадал, так что на слова очевидцев сослаться не могу. Что-то слышал по телевизору, что-то читал. Созданы они были после выхода знаменитого Сталинского приказа N 227, который называют еще «Ни шагу назад». Во многих мемуарах участников войны упоминается этот приказ, говорится, что он оказал большое влияние мобилизацию армии на отпор врагу, но текст его нигде не приводится. Я спрашивал как-то о нем Сашу Бутурлина. Он мне сказал, что на момент выхода приказа он еще не служил и с текстом его не знаком, хотя слышал, что приказ был суровый, но сложившуюся обстановку он обрисовывал честно. Недавно в Интернете я нашел этот приказ, привожу его текст полностью.

 

ПРИКАЗ

Народного комиссара обороны Союза ССР N227

28 июля 1942 г.

г. Москва

 

Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется вглубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа. Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа из Москвы, покрыв свои знамена позором.

Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток.

Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения и что хлеба у нас всегда будет в избытке. Этим они хотят оправдать свое позорное поведение на фронтах. Но такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам.

Каждый командир, каждый красноармеец и политработник должны понять, что наши средства небезграничны. Территория Советского Союза - это не пустыня, а люди - рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы и матери, жены, братья, дети. Территория СССР, которую захватил и стремится захватить враг, - это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением и боеприпасами, железные дороги. После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 млн. населения, более 80 млн. пудов хлеба в год и более 10 млн. тонн металла в год. У нас нет уже преобладания над немцами ни в людских ресурсах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше - значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину.

Поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо если не прекратим отступления, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог.

Из этого следует, что пора кончить отступление.

Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.

Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас - это значит обеспечить за нами победу.

Можем ли мы выдержать удар, а потом отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.

Чего же у нас не хватает?

Не хватает порядка и дисциплины в ротах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять свою Родину.

Нельзя дальше терпеть командиров, комиссаров, политработников, части и соединения которых самовольно оставляют боевые позиции. Нельзя терпеть дальше, когда командиры, комиссары, политработники допускают, чтобы несколько паникеров определяли положение на поле боя, чтобы они увлекали в отступление других бойцов и открывали фронт врагу.

Паникеры и трусы должны истребляться на месте.

Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно явиться требование - ни шагу назад без приказа высшего командования.

Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо как с предателями Родины.

Таков призыв нашей Родины.

Выполнить этот приказ - значит отстоять нашу землю, спасти Родину, истребить и победить ненавистного врага.

После своего зимнего отступления под напором Красной Армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам. Они сформировали 100 штрафных рот из бойцов провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, поставили их на опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, далее, около десятка штрафных батальонов из командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на еще более опасные участки фронта и приказали им искупить свои грехи. Они сформировали, наконец, специальные отряды заграждения, поставили их позади неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки самовольного оставления позиций и в случае попытки сдаться в плен. Как известно, эти меры возымели свое действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой. И вот получается, что немецкие войска имеют хорошую дисциплину, хотя у них нет возвышенной цели защиты своей родины, а есть лишь одна грабительская цель - покорить чужую страну, а наши войска, имеющие цель защиты своей поруганной Родины, не имеют такой дисциплины и терпят ввиду этого поражение.

Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов, как учились в прошлом наши предки у врагов и одерживали потом над ними победу?

Я думаю, что следует.

ВЕРХОВНОЕ ГЛАВНОКОМАНДОВАНИЕ КРАСНОЙ АРМИИ ПРИКАЗЫВАЕТ:

1. Военным советам фронтов и прежде всего командующим фронтами:

а) безусловно ликвидировать отступательные настроения в войсках и железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток, что от такого отступления не будет якобы вреда;

б) безусловно снимать с поста и направлять в Ставку для привлечения к военному суду командующих армиями, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций, без приказа командования фронта;

в) сформировать в пределах фронта от 1 до 3 (смотря по обстановке) штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления против Родины.

2. Военным советам армий и прежде всего командующим армиями:

а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования армии, и направлять их в военный совет фронта для предания военному суду;

б) сформировать в пределах армии 3-5 хорошо вооруженных заградительных отрядов (по 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной;

в) сформировать в пределах армии от 5 до 10 (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной.

3. Командирам и комиссарам корпусов и дивизий;

а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров полков и батальонов, допустивших самовольный отход частей без приказа командира корпуса или дивизии, отбирать у них ордена и медали и направлять в военные советы фронта для предания военному суду:

б) оказывать всяческую помощь и поддержку заградительным отрядам армии в деле укрепления порядка и дисциплины в частях.

Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах.

 

Народный комиссар обороны

И. СТАЛИН

 

Я уверен, что текст приказа написан самим Сталиным, вряд ли кто-нибудь, кроме него, мог сказать так о положении, сложившимся на фронте. Просто смелости не хватило бы. Ведь за ошибки Сталин не грозил пальчиком, он просто расстреливал. Что же касается штрафных рот и батальонов, вот что я нашел о них в Интернете.

 

Рекомендации Центрального Архива Министерства Обороны

3.5.Поиск сведений о военнослужащих, воевавших в составе штрафных батальонов и рот

Штрафные батальоны формировались на каждом фронте в количестве от одного до трех, в них направлялись офицеры, осужденные военными трибуналами, по приговору трибуналов, в тех случаях, когда они не были лишены офицерского звания.

Штрафные роты существовали в общевойсковых армиях (до десяти штрафных рот), в них направлялись:

а) офицеры, осужденные военными трибуналами, в тех случаях, когда по приговору трибунала они были лишены офицерского звания;

б) рядовые и сержанты, осужденные военными трибуналами, по приговору трибунала;

в) рядовые и сержанты, совершившие дисциплинарный проступок, приказами командиров воинских частей (от командира полка и выше);

г) заключенные из числа гражданских лиц (только мужчины), которым отбывание заключения в лагере было заменено службой в штрафных батальонах.

Танковые и авиационные части своих штрафных подразделений не имели, штрафники из этих армий направлялись в штрафные подразделения общевойсковых армий и фронтов.

Военнослужащие направлялись в штрафные подразделения на срок 1 или 2 месяца, а заключенным срок службы рассчитывался в зависимости от срока наказания, к которому они приговорены судом по следующей схеме: до 5-ти лет тюрьмы месяц, 5-8 лет - два месяца, до десяти лет (это был максимальный срок наказания в то время) - три месяца.

После любого ранения военнослужащие штрафных подразделений освобождались от дальнейшего отбытия наказаний и направлялись в медсанбат, а после излечения - в запасной полк.

Отслужившие положенный срок военнослужащие считались освобожденными от наказания и направлялись либо в свою часть, либо в запасной стрелковый полк армии, а офицерам при этом восстанавливались старые звания и должность.

Для боевых действий штрафные подразделения передавались в оперативное подчинение дивизиям.

 

Сразу же снималась судимость и с погибших в бою, таких было большинство. Бросали их в бой на самых трудных, безнадежных участках. Отступать они не могли, так как сзади них ставили заградотряды солдат войск НКВД, вооруженных пулеметами, которые открывали огонь по штрафникам, если они, как говорили в XVIII веке, «пускались в ретираду». Для штрафников был только один путь - вперед, даже если огонь противника был убийственным. Впереди еще была какая-то надежда уцелеть, захватив позиции врага, сзади - никакой.

Кстати, когда мы жили в Рустави в 1944 году, мы часто бывали у папы на работе, находилась она в зоне. Много общались и с заключенными. Помню, один из них, молодой парень, мечтал попасть на фронт. Наверное, послали бы его для начала в штрафную роту. Мы, когда встречали его, каждый раз спрашивали, как его фронтовые дела. Он говорил, что вот-вот пошлют. Последний раз я видел его летом, было очень жарко, он лежал больной в тени. Больше не помню, чтобы я его встречал. Так и не знаю, попал он на фронт, или умер от болезни. Тогда в Рустави много умирало заключенных и пленных немцев.

 

Насчет заградотрядов. Я помню фильмы о войне, которые шли на экранах в 1942-1944 годах. Немцы показывались там идиотами. Воевали они с винтовками в руках, а не с автоматами, как это было в основном. На ногах у них были обмотки, чего на самом деле у немцев никогда не было, в то время как у нас многие солдаты ходили в ботинках и обмотках.

В фильмах немецкие солдаты, как стадо баранов, бросались в атаку на наши позиции, наши, естественно, атаку отбивали, причем, под пулями наших солдат немцы валились, как снопы. Немногие оставшиеся в живых в панике бросались обратно и тут по ним открывали огонь свои же пулеметчики-эсэсовцы, завершая то, что не успели доделать наши. Так на экране, совместными усилиями наших бойцов и эсэсовцев, в течение нескольких минут уничтожались целые немецкие батальоны, а то и полки.

Нигде в мемуарной литературе о войне я не встречал упоминаний о том, что у немцев были заградотряды, хотя Сталин в своем приказе N 227 пишет о их наличии у немцев. Некоторое подобие их появилось в самые последние дни войны, когда самому тупому уже стало ясно, что исход войны предрешен, и люди стали беспокоиться о сохранении не «тысячелетнего рейха», а собственной скромной жизни, и начали «голосовать за окончание войны ногами». Вот тогда-то и появились немецкие заградотряды, укомплектованные эсэсовцами. Они отлавливали дезертиров и вешали или расстреливали их на месте. Но во время атак, при отступлении, немцы в спину своим не стреляли. В начале же войны, когда мы смотрели эти бравурные фильмы, заградотрядов у немцев вообще не водилось. Тогда еще немецкие солдаты были уверены, что скорейшее окончание войны зависит от их движения на восток, а не на запад.

Но возвращаюсь к нашим советским заградотрядам. Вообще, это изобретение Троцкого применялось еще в гражданскую войну, но не так широко, как в Отечественную. Немного отвлекусь. В перестроечные и пост перестроечные годы много рассказывалось об убийстве Троцкого агентами ОГПУ по прямому указанию Сталина. Показывали и самого Льва Давидовича, уже в старости - такой добродушный старичок, даже симпатичный на вид. На самом деле, это был палач, у которого, как говорится, руки были по локоть в крови. В основном, русской. Я читал, что Троцкий вскоре после октябрьского переворота заявил: единственное сословие в России, способное к самоорганизации - это казачество. Поэтому, оно должно быть уничтожено. Именно Троцкий и Свердлов были авторами постановления о «Расказачивании» в результате которого, по некоторым данным, было уничтожено до миллиона казаков не только мужчин, но и женщин, детей. Непосредственно возглавил эту «работу» председатель Донбюро Сырцов.

Вот что я нашел в интернете:

«Еще свидетельство - письмо Дзержинского Ленину от 19 декабря 1919г., в котором указывается, что на тот момент в плену у большевиков содержалось около миллиона казаков. Какую, вы думаете, наложил вождь резолюцию на этом письме? Ну, разумеется, вполне в своем духе - «Расстрелять всех до одного»! На Кавказ Ленин периодически отправлял телеграммы - «Перережем всех». Слава Богу, что у Советов просто физически сил не было, чтобы осуществить в те годы все людоедские директивы «человечного» Ильича». Весь мир знает о холокосте, уничтожении евреев нацистами в 1939 - 1945 годах, отрицание его во многих странах является уголовным преступлением. А кто знает о геноциде казаков, учиненном Лениным, Троцким и Свердловым. Даже сейчас в каждом городе в каждом поселке имеется улица Ленина, везде перед мэриями, зданиями администрации стоят статуи или бюсты этого выродка. Не было на государственном уровне разоблачения преступлений ленинской банды. Вот мы и барахтаемся до сих пор в этом дерьме. Да и улиц Свердлова по городам и весям хватает. Улиц Сырцова, правда, нет. Этот палач получил свое, его расстрелял Сталин в 1937 году.

После революции Троцкий был вторым человеком в государстве после Ленина. В годы гражданской войны он занимал пост председателя Реввоенсовета, это что-то вроде министра обороны. Были моменты, когда советская власть висела на волоске. Троцкий, человек исключительной энергии, носился по фронтам и вслед за ним тянулся шлейф расстрелов. Положение он часто исправлял, но какой ценой. Без суда и следствия, просто по указаниям Троцкого, расстреливали десятки и сотни людей, всех званий и рангов. Троцкий был блестящим оратором, он умел увлечь и сделать своими сторонниками на какое-то время толпы людей.

Мне рассказывал дядя Леля, что в 1918 году он из-за пайка работал в каком-то советском учреждении. Это было время, когда на Петроград наступал Юденич, и судьба города висела на волоске. Как-то на их предприятие приехал Троцкий. Организовали общее собрание, и Троцкий произнес пламенную речь, призывая всех как один встать на защиту революционного Петрограда. Дядя Леля говорил мне, что он тогда, да и после того, сторонником советской власти не был, но, выслушав Троцкого, только усилием воли удержал себя от того, чтобы тут же побежать записываться добровольцем в Красную армию.

Но основным аргументом у Троцкого было не слово, а пуля. Это был худший вид палача: фанатик, помешанный на своей идее, для которого человеческая жизнь, кроме его собственной, конечно, не имела никакой цены. Он был абсолютно убежден в своем праве лишать жизни других людей, во имя высокой идеи: торжества коммунизма во всем мире. Да что там отдельных людей. Он о России говорил, что это охапка хвороста, которую мы бросим в костер мировой революции, чтобы разжечь его. То, что другой фанатик, направленный ОГПУ, Рамон Меркадер, убил его в 1940 году в Мексике, ударив ледорубом по голове, было запоздалым воздаянием ему за его дела. Парадоксально, что воздаяние это он получил по указанию другого такого же палача - Сталина.

 

В ноябре 1993 или 1994 года в подмосковном Голицыно под эгидой Российского дворянского собрания состоялась международная конференция дворян России и зарубежья. Была попытка осмысления того, что же произошло с Россией в начале ХХ века и что ждет ее в конце его.

Присутствующие были разбиты по секциям, мы: Нахимов, Корнилова и я принимали участие в работе морской секции. Среди представителей русского дворянства из зарубежья был некий Троцкий, была в России такая дворянская фамилия. Чувствовалось, что для него стало трагедией всей жизни то, что бундовец Лев Давидович Бронштейн в свое время взял себе псевдоним «Троцкий». Троцкий-дворянин был невысокого роста, какой-то усохший. Казалось ненависть к «жидам» (евреев он называл исключительно так) вообще, и к Л.Д. Бронштейну (его он тоже называл только так), в частности, сжигает его. Присутствующему на конференции адмиралу флота И.М. Капитанцу он задал вопрос: - «А какой процент среди советских адмиралов составляли жиды»? Бедный Иван Матвеевич даже поперхнулся сначала, а потом ответил, что он такими данными не располагает. Из реплик этого Троцкого и высказываний по ходу конференции следовало, что все несчастья России - результат происков мирового сионизма.

 

Но снова вернусь к заградотрядам. У нас они были созданы, вернее, воссозданы после появления приказа N 227 в июле 1942 года, я уже приводил его. Заградотряды применялись не только тогда, когда в бой шли штрафники. В частности, мой товарищ, Александр Гаврин рассказывал о заградотряде со слов своего отца, прошедшего всю войну в армии, потом в партизанах, потом снова в армии и имевшего четыре медали «За боевые заслуги». В общем-то, медаль эта была невысокого ранга. Кстати, ими часто награждали женщин-мединструкторов и связисток. По этой причине в армии эту медаль называли «За боевые услуги». Но получить четыре таких медали солдату все же было непросто.

Гаврин-отец рассказывал Гаврину-сыну о таком случае. Он был сержантом, их взвод, или рота находились на передовой в окопах в поле, а в тылу, недалеко от них виднелось небольшая деревенька. Командир Гаврина-старшего, лейтенант, сказал: «Смотайся в село, может быть, найдешь самогона, притащи». Гаврин ответил по уставу «Есть», повернулся через левое плечо и направился к деревне, но ползком, поскольку идти в полный рост было нельзя, все простреливалось немцами. Полз он, полз и уткнулся в небольшой окопчик, а в нем находилось несколько военных в форме НКВД с пулеметами.

- Куда ползешь?

- Командир приказал сходить в деревню.

- Назад.

- Но у меня приказ командира.

- Назад.

И один из них начал расстегивать кобуру. Гаврину ничего не оставалось, как развернуться и так же ползком отправиться обратно.

Я не могу утверждать, что заградотряды стояли за спиной у всех наших войск, на всем протяжении фронта от студеного Баренцева и до теплого Черного морей, но в отдельное время, на отдельных участках фронта это имело место быть, если верить словам Гаврина-старшего. А почему бы ему и не поверить. Другие тоже о них упоминали.

Кстати, опять же в Интернете я нашел приказ N 00162/оп от 1 августа 1942 года отданный во исполнение приказа N 227 командующим войсками Сталинградского фронта генерал-лейтенантом В.Н. Гордовым:

«5.Командующим 21, 55, 57, 62, 63, 65-й армий в двухдневный срок сформировать по пять заградительных отрядов, а командующим 1-й и 4-й танковых армий - по три заградительных отряда численностью по 200 человек каждый. Заградительные отряды подчинить Военсоветам армий через их особые отделы. Во главе заградительных отрядов поставить наиболее опытных в боевом отношении особистов. Заградительные отряды укомплектовать лучшими отборными бойцами и командирами из дальневосточных дивизий. Обеспечить заградотряды автотранспортом.

6.В двухдневный срок восстановить в каждой стрелковой дивизии заградительные батальоны, сформированные по директиве Ставки Верховного Главного Командования N 1919. Заградительные батальоны дивизий укомплектовать лучшими достойными бойцами и командирами. Об исполнении донести к 4 августа 1942 г. (ЦАМО. Ф.345. Оп.5487. Д.5.Л.706)»

Согласно этому приказу получается, что кроме армейских (3-5 на армию) заградотрядов, в каждой дивизии имелся свой заградбатальон, не так уж и мало их было. О том, что они стреляли по нашим отступающим войскам, в Интернете данных нет, говорится, что расстреливали паникеров и трусов. По штрафникам стреляли, это не скрывается. Даже, если они не отступали, а залегали под огнем противника. Расформированы заградотряды были в октябре 1944 года. А штрафные части участвовали и в штурме Берлина.

 

Но я отступил от убийства Троцкого, расскажу и как это было, и о дальнейшей судьбе его убийцы.

Все-таки Троцкий внес весомую лепту в победу большевиков в гражданской войне, влияние его личности на историю России в первой половине ХХ века, несомненно. Задание организовать убийство Троцкого (не дворянина, а Бронштейна) было поручено лично Сталиным начальнику террористического отдела (я пишу по памяти, может быть, отдел назывался несколько иначе, но занимался он именно террором) Управления госбезопасности НКВД Судоплатову в присутствии Берии в 1939 году. На подготовку и проведение операции отводился год. Первоначально для покушения на Троцкого была сформирована группа, состоявшая из мексиканских коммунистов-террористов, которую возглавил известный мексиканский художник Давид Сикейрос. Это был действительно талантливый художник-монументалист, но одновременно он был убежденным коммунистом, принявшим участие в гражданской войне в Испании. Позже он стал сотрудничать с внешней разведкой НКВД. Группа получили план дома Троцкого, который был обнесен высокой стеной и имел охрану. Однажды ночью был совершен налет на дом, спальня Троцкого была буквально изрешечена огнем нападавших. Решив, что никто не мог остаться в живых после такого шквального огня, террористы скрылись, даже не удостоверившись в смерти Троцкого. Причем, в Москву пошло сообщение, что с Троцким покончено. Однако, Троцкому и его жене Седовой под огнем удалось забиться в угол и остаться живыми, не получив даже ранения.

Мексиканским властям повезло, в их руки попали материалы, позволившие довольно быстро вычислить всех покушавшихся и арестовать их. Все они были приговорены к длительным срокам заключения. Пришлось и самому Сикейросу заниматься уже не монументальной, а камерной живописью, то есть, сидя в тюрьме. Помню, когда я еще учился в школе, в начале 50-х годов, мне в руки попал какой-то журнал, в котором рассказывалось о Сикейросе. Были приведены литографии его картин. В статье говорилось, что великий мексиканский художник Сикейрос является коммунистом, за это мексиканские власти уже второй десяток лет держат его в тюрьме. Как и весь советский народ, я был тогда возмущен произволом этих самых мексиканских властей. И только спустя лет пятьдесят узнал, за что на самом деле Сикейрос «томился в тюрьме».

Срок, отведенный Сталиным, подходил к концу, а Троцкий был жив. Судоплатов и Эйтингон, его помощник, понимали, что спросит Сталин в первую очередь с них, а не с Берии. Чем все это для них кончится, оба они отлично себе представляли. Срочно был задействован резервный вариант, по которому убийство поручалось некому Рамону Меркадеру, молодому испанскому аристократу, смолоду примкнувшему к коммунистическому движению, куда он был вовлечен своей матерью. Во время гражданской войны в Испании он, в звании лейтенанта, воевал на стороне республиканцев. Молодой, очень красивый, похожий на юного Аллена Делона, французскую кинозвезду 60 - 70-х годов, Рамон Меркадер под именем американского гражданина Вильямса, познакомился с одной из секретарш Троцкого, тоже американкой. Не очень юная мисс без памяти влюбилась в респектабельного янки, к тому же, сорившего деньгами и уверявшего ее в своей любви до гробовой доски. Вскоре ему удалось познакомиться с Троцким, который постепенно проникся доверием к своему американскому почитателю, как представлялся ему Рамон. И вот в один, далеко не прекрасный для Льва Давидовича день, Меркадер вошел к нему в кабинет с небрежно перекинутым через руку плащом. Под плащом он держал в руке небольшой ледоруб. Подойдя к Троцкому сзади, он ударил его по голове ледорубом. Почему он избрал такое нетрадиционное орудие «пролетарского возмездия», навсегда останется тайной Меркадера. Лев Давидович страшно закричал, на крик сбежалась охрана и начала жестоко избивать Меркадера. Прежде, чем потерять сознание, Троцкий крикнул: - «Не убивайте, он должен сказать, кто его послал». Через два-три дня Троцкого не стало.

На допросах Меркадер молчал, он даже не назвал своего имени. В конце концов, полиции удалось установить его личность, но это было все, что удалось узнать о нем. Суд приговорил его к двадцати годам тюремного заключения. Сталин высоко оценил, как дела, так и молчание Меркадера. Закрытым указом ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

В тюрьме Меркадер стал постепенно своим человеком. Лет через десять-пятнадцать начальник тюрьмы проникся к нему таким доверием, что разрешал днем свободно выходить из тюрьмы, при условии обязательного возвращения на ночь. Меркадер говорил позже, что ему ничего не стоило совершить побег, что ему и предлагали, но он не хотел подводить начальника тюрьмы, так верившего ему. Находясь в тюрьме, он женился.

В 1960 году истек срок его заключения. У ворот тюрьмы его ждала толпа журналистов, хотели узнать, куда он пойдет, это могло бы приоткрыть тайну, кто направил руку убийцы. Хотя для всех это, как говорится, был секрет Полишинеля. В сопровождении многочисленных представителей пятой власти чета Меркадеров отправилась в Кубинское посольство и вскоре убыла на «Остров Свободы». Там его следы репортеры потеряли. А дальше Меркадер прибыл в Москву, где ему вручили заждавшуюся его звезду Героя и поселили на Новопесчаной улице, недалеко от станции метро «Сокол».

Жизнь в серой, скучной, холодной Москве, отсутствие знакомых, тяготили Меркадера. Он тосковал по солнечной, сверкающей яркими красками жаркой Мексике, В конце концов, ему разрешили вернуться на Кубу, где через несколько лет он умер. Похоронили его все же в Москве, на Кунцевском кладбище. На надгробии написано: «Герой Советского Союза Рамон Меркадер».

Это была последняя точка в противостоянии двух паханов, длившемся не один десяток лет. В ходе «борьбы с троцкизмом», в Советском Союзе были арестованы сотни тысяч человек, десятки тысяч были расстреляны.

 

Евгения Гинзбург, мать писателя Василия Аксенова, в своей автобиографической повести «Крутой маршрут», которую мне, благодаря Саше Бутурлину удалось прочитать в самиздатовском варианте еще в 70-х годах, описывает такой случай. В конце 30-х годов в общей камере одной из тюрем вместе с ней сидела пожилая, темная, неграмотная деревенская женщина. Обвиняли ее в том, что она троцкистка. Соседкам по камере она жаловалась: - «Ну, какая же я тракцыстка, да я к этому трактору всегда подойти-то боялась». Она путала слова «трактористка» и «троцкистка» и считала, что ее посадили потому, что приняли за трактористку.

Можно рассматривать это, как анекдотический случай, но когда за таким анекдотами стояли трагедии сотен тысяч людей, язык не поворачивается назвать это анекдотом. Это было одним из многих преступлений сталинизма перед народом, преступлений, которые до сих пор официально не осуждены.

 

Сталин всегда использовал любую зацепку для раскручивания новой спирали террора. Борьба с троцкизмом была очень удобным поводом, как для уничтожения сторонников Троцкого-Бронштейна, так и для сведения счетов с теми, кого он считал своими недругами. Где-то я читал, что по подсчетам Менделеева, население России к концу ХХ века должно было бы составлять около четырехсот миллионов. Мы имеем на сегодня порядка ста пятидесяти и с каждым годом эта цифра уменьшается на один миллион человек. С этими же ста пятидесятью миллионами Россия вступила в ХХ век. В большинстве стран, в том числе и высокоразвитых, население за этот период почти удвоилось. А у нас коммунисты, осуществляя свои бредни, обходились с народом примерно так же, как академик Павлов со своими подопытными собаками. Но он хоть памятник собаке поставил под конец своей жизни.

Наши же вожди ставили памятники только своему идолу Ленину и самим себе. Зато, в огромных количествах. И сейчас, когда я слышу, как наши коммунисты представляют себя радетелями за благо народа, я не могу понять, что это: беспредельный цинизм, или идиотизм. А с другой стороны, еще Некрасов писал:

Чем тяжелей наказание,

Тем им милей господа.

Люди холопского звания

Сущие псы иногда.

Действительно, у нас во многом еще крепостная психология. Мы боимся брать на себя ответственность, мы все надеемся, то на «хозяина», который железной рукой наведет в стране порядок, то на доброго барина, который поможет нам, когда нам трудно.

Меньше всего мы надеемся на самих себя. Мы хотим, чтобы кто-то там, на верху принимал за нас решения, а мы бы, сидя вечерами на кухне, эти решения обсуждали и критиковали, и говорили бы, что если по уму, то эти вопросы надо решать совсем иначе.

Я никоим образом не хочу бросить камень в огород шестидесятников. Тогда мы все жили в условиях тоталитаризма. Верхушка КПСС бесконтрольно правила страной. Выборы были фарсом, кандидат всегда был один, которого назначали сверху. Жизнь становилась все хуже и хуже, но народ ни на что не мог повлиять. И все находилось под жестким контролем спецслужб.

Тогда и полуночные разговоры на кухнях с критикой системы, и робкие попытки самиздата были уже каким-то противодействием всевластию маразматического политбюро КПСС. А теперь некоторые предлагают нам добровольно вернуться в этот социалистический концлагерь.

Сегодня 7 ноября 2003 года. Естественно, много говорят о событиях 1917 года, обращаются к нашей недавней истории. Один из каналов организовал интерактивный опрос. Смысл его был таким: какой строй, по вашему мнению, более всего подходит России? И варианты ответов:

- монархия

- социализм

- демократия.

Процентов 12 отдали предпочтение монархии, около 25 - демократии, 63 процента проголосовали за социализм. Ведь они голосовали не за социализм Компанеллы или Сен-Симона, они голосовали за кондовый сталинско-брежневский социализм, с его минимальными, но все же социальными гарантиями, это было, этого не отнимешь, но и с его талонами на продукты и промтовары, с его вечным дефицитом на все, что необходимо человеку для нормальной жизни, с глобальной слежкой, «железным занавесом» и прочими хорошо памятными нам прелестями. А самое главное, ведь не демократы развалили экономику Советского Союза. Ее, идеологизировав, развалили коммунисты. Она рухнула от неумелого руководства, непомерных военных расходов, «братской помощи» развивающимся странам, от уравниловки, когда человек не заинтересован в результатах своего труда.

«Инициатива наказуема» - это было одно из основных неписаных правил той жизни. А ведь на инициативе строится прогресс. И теперь коммунисты на всех углах галдят: - «Дайте нам власть, мы знаем, как вывести страну из кризиса». По-моему, что касается кризиса, они знают дорогу только туда, обратная дорога им неведома. Почему у всех стран история идет по спирали, а у нас по кругу?

 

Олег Филимонов,

потомок одного из руководителей обороны Севастополя в 1854-1855 гг. контр-адмирала Истомина В.И. (1809-1855 гг.)

(г. Москва)