- Наташенька, выйди ко мне! - кричит бабушка Женя моей маме. Она сегодня принарядилась. На Жене майка с изображением рок-группы «Король и шут», зеленая юбка в цветочек, на больных ногах обрезанные валенки. Голова надежно укрыта заштопанной яркой косынкой: негоже бабе ходить простоволосой.

- Я вот для Ванечки колобошек напекла, - причитает Женя, напирая на букву «о», -

Они хоть и без дрожжей, но мягкие, я с вечера опару поставила».

Мама благодарит Женечку и дарит ей диковинный фрукт - лимон.

- Вот хорошо-то. Я корочки засушу, и всю зиму с ними чай буду заваривать.

Лицо и руки у Жени в серо-фиолетовых пятнах. Когда родителей раскулачили в 33-м году, коммунисты избу подожгли. Женя тушила, но дом не спасла, а сама обгорела. Больше всего переживает, что иконы не успела вынести. Красивые такие были! Осталась Женя одна. Любимого брата Федю на войне убили. Правда, раз в году навещает племянник. Он съедает все огурцы и кинжально-острые на вкус соленые валуи и косит крапиву.

- Олеша, - снова кличет меня Женя, - принеси мне водички, сынок, огород полить. С огромным трудом, - палка ей мешает - она выволакивает из-за дома огромную алюминиевую посудину с двумя ручками. За Женей бежит крохотный белый котенок. Я приношу полбадьи воды и полбадьи зеленой ряски.

- Удобрение! - смеется Женя - Погоди, я тебе огурцов дам, только в погреб сам полезешь. Я спускаюсь в погреб и выкапываю из песка литровую банку.

- Без огурца нельзя, не просрешься. Хочешь, я тебе сказку расскажу.

В комнате темновато, пахнет сыростью и выпечкой. Стены, оклеенные вздувшимися зелеными обоями, украшают черно-белая фотография Казанской иконы Божей Матери, раскрашеная красными чернилами, и репродукция шишкинской «Ржи», видимо, вырезаная из «Огонька». Бабушка Женя принимается за сказку о том, как черт ходил в леса Буй да Кадуй, и там навек заблудился. Она говорит так быстро и так сильно «окает», что я почти ничего не понимаю.

«Они до сих пор стоят, леса-то Буй да Кадуй. Километров сорок к северу, это уже республика Коми. На вот, еще яблочка!» - Женя дает мне огромный, прозрачный от спелости белый налив. У нее все огромное, и яблоки, и морковка, и картошка «синеглазка».

Зимой к Жене неожидано приехало немецкое телевидение и сняло о ней фильм. Неизвестно откуда взявшаяся и возжелавшая рассказать немцам о загадочной русской душе, юная фройлян-корреспондентка заплакала и подарила бабушке двести дойчемарок. «Как раз мне на похороны», - радуется Женя. С деньгами туго. Раз в месяц почтальонша приносит бабе Жене сорок рублей пенсии и газету «Костромская правда», - старушку очень интересуют «заметки фенолога».

В свободное от огорода время, по вечерам, Женя любит посидеть на лавочке. Они с мамой обсуждают мексиканский сериал «Богатые тоже плачут». «Марьяна-то с ума сошла. Родного сына не узнает!» - переживает Женя. Потом рассказывает: «Ведь какое большое раньше Покровское было. Даже в колокольне полати сделали, и там люди жили. К нам артисты из Костромы приезжали, концерты показывали». Это правда, в совхоз «Покровское» после войны съезжались голодные крестьяне из нищих колхозов. Тут платили не трудоднями, а звонкой монетой и белокочанной капустой, - ешь, сколько хочешь.

«С соседним селом тополиный парк дружбы посадили. Каждое воскресенье танцы», - продолжает вспоминать Женечка.

Через два года баба Женя слегла, не было сил топить избу. Отвезли ее в больницу, в большую соседнюю деревню Адищево. Летом мы с мамой пришли ее навестить.

- Мне тут хорошо. А то зимой хотела к вам в баню идти жить - холодно. Спасибо, Наташенька и Олеша, за конфеты, да за лекарства. Мне бы еще огурца соленого - просраться не могу». Женя улыбнулась беззубым ртом и тут же уснула.

Умерла баба Женя зимой. Когда нас не было.

Летом мы долго искали на Адищевском кладбище ее могилу. Наконец нашли большую кучу глины, в которую была воткнута табличка «Сироткина Евгения». Креста на могиле не было. Куда племянник дел немецкие марки - неизвестно.

Умерло почти все Покровское: инвалид дядя Володя Мравцев, Дмитрий Павлович, его жена Капитолина, их собака Полкан (от голода). Умер от белой горячки сосед Павлов. Ушел с горя в запой его рыжий красавец сын, допился до зеленых чертей и атаки чеченских боевиков, взял охотничье ружье, застрелил жену и застрелился сам.

Баба Женя, мне хочется верить, что ты сейчас в райском саду сидишь под старой яблоней. На коленях у тебя маленький белый котенок, и ты улыбаешься, а ангелы поют херувимскую песнь.

Мы очень любили тебя, Женечка, и храним твои стихи о Покровском, которые ты нам подарила:

 

В стороне от проезжей дороги

Стоит наше большое село.

Сколько жило людей в нем,

Сколько разных встречалось историй,

А названье села все осталось одно.

Господа раньше жили,

Небольшая была фабричонка.

Был совхоз, был колхоз,

А названье полям перелескам

Все осталось одно.

Много всяких селеньев на свете

А я напишу про свое -

Это наше Покровское милое,

Это наше родное село!

 

Алексей Зверев,

театровед, экс-завлит Театра на Малой Бронной, иконописец

(г. Москва)