Старое письмо

 

Рука - лебедушкой над пяльцами,

Чуть отстранен и нежен взор.

Цветет под тоненькими пальцами,

Как дивный сад, живой узор.

 

Над лампой абажур малиновый,

Неяркий, ласковый для глаз.

И пахнет сладостью жасминовой,

И кажется в закатный час,

 

Как будто жизнь начнется заново,

Как будто кончилась зима.

А на груди, у сердца самого –

Листки старинного письма.

 

***

О чем писать, не знал заранее,

Кусал в раздумьях карандаш.

«Красноречиво лишь молчание -

Ответа лучше и не дашь.

 

Сказать, что жив еще... Надолго ли?

«Люблю»? Ты знаешь и сама.

О наших вечерах над Волгою?..

О том, как я схожу с ума -

 

Душа болит о судьбах сломленных,

Но стены к боли здесь глухи»...

И вместо фраз обычных, скомканных

На белый лист легли стихи.

 

***

Пройдут года, зимой блокадною

В жестокий век, в смертельный год

От артобстрела канонадного

Письмо не раз ее спасет.

 

(Всех нас на грани невозможного

Спасают нежность и любовь).

Слова обнимут рук надежнее,

Согреют в комнате без дров.

 

«Ты, словно Русь – непобедимая!» -

Так, на исходе крайних сил,

Читала вновь: «Люблю, родимая».

И чувствовала, что любил.

 

***

Спираль мигает в старой лампочке,

Увы, перегорит на днях…

Листочек хрупче крыльев бабочки,

Почти рассыпавшихся в прах.

 

А за окном метели стылые,

Сурова зимняя пора.

И так далеко очи милые!..

Как зябко в комнате с утра…

 

Темно душе, и небо – в клеточку,

И дымка слез туманит взгляд,

Но оживает каждой веточкой

На полотне весенний сад.

 

Когда сирени в маленьком саду

 

Когда сирени в маленьком саду

Склоняются, цветами тяжелея,

Меж туч ищу я первую звезду.

А ночи все белее и белее,

 

И все теплей вечерние дожди,

И все красней на яблонях бутоны.

А сердцу вдруг становится в груди

И сладко, и томительно до стона.

 

Я выхожу в душистый старый сад,

Где феи на цветочном дремлют ложе,

Сиреневый вдыхая звездопад

И яблоневый сон не потревожив.

 

И радуясь внезапной глубине

Привычных слов, под доброй сенью мая

Молюсь за теплый свет в твоем окне,

За песню, что поет душа живая.

 

Свет в окне

 

Не знаешь, ежась в тишине, присев на стареньком пороге,

Как греет свет в твоем окне всех, кто продрог, устав в дороге.

 

Не верится, но это так - простые вещи всемогущи.

Твое окошко - как маяк для странников, во тьме бредущих.

 

Пути и думы нелегки, но вспомни, кем ты был вначале.

Касанье легкое руки снимает вмиг с души печали.

 

И это самый верный щит, надежное, живое счастье -

Дома, в которых свет горит. Сердца, в которых есть участье.

 

Так не жалей в ночи свечей, пусть прочь от них сбегают тени.

Порой сильнее всех мечей улыбка, веточка сирени...

 

Снова весна

 

Снова Весна обнимает промокшую Землю,

Шепчет над ранами нежные сказы свои.

Слышишь ли, Небо? Забвения я не приемлю!

Страх забывает, но память жива у любви.

 

Так на коленях стояла и горько рыдала.

Где-то взрывались снаряды, горели дома.

Жизнь – на ладони зерно. Это в миге лишь - мало,

В вечности – много. Так много, что сходишь с ума.

 

Чувствуя сердцем, как связи старинные рвутся,

Гибнут побеги, могучие чахнут рода,

Плачу о тех, что уже никогда не вернутся

И не продлятся в грядущем уже никогда.

 

И сохраняю, собрав по крупицам преданье –

Ниточку к тем, кто остался от нас вдалеке,

Память живую вплетая в узор мирозданья.

Каждое имя горит самоцветом в строке.

 

Черное море

 

День за днем, не вмещается горе

Ни в сознанье, ни в сердце, ни в стих...

Гой ты, батюшка, Черное Море!

Убаюкай в глубинах своих

 

Сыновей, коим не возвратился

В дом родной, зацветающий сад...

Только гордые белые птицы

Над водою безмолвно парят.

 

- Скоро ль ты очерствеешь душою,

Не дороже ль родной тыл и кров?

- Материнское сердце большое,

За любого болит из сынов.

 

Феникс

 

А песня сорвалась и в зареве огненном тает...

Не всякий боян в эту пору продолжит свой сказ.

Так Феникс, сгорая, все пеплом вокруг устилает,

И долго в дыму не раскрыть запорошенных глаз.

И долго еще опаленные ноют ладони,

И гнев омывает волной, поселившись в крови,

Уставшее сердце. Он гонит по венам, и гонит

Отравленный морок, горящие иглы свои.

 

Встань, русская дочь, от тоски потерявшая голос,

В весеннюю ночь, в ранний час пробужденья Земли.

Смотри! Там, где надвое небо для нас раскололось,

И павшие витязи в мокрую почву вросли,

Однажды рассеется тьма. Снова белые птицы

Построят гнездо – пополнять поредевший наш род.

И сердце – как Феникс. Очистится и возродится.

И ввысь унесет нас, подальше от прежних невзгод.

 

Ветра, ветра!

 

Ветра, ветра! Зачем своей свирелью

Тревожите проснувшийся росток?

Так плачет сердце нежное - капелью,

Дыша, гоня по венам кровоток.

 

Не кровь зари – людская в Землю льется,

Весь окоем окутал черный дым.

Я онемела, больше не поется,

Лишь плачется над берегом речным.

 

Вдруг разорвав недужные оковы,

Рванув навзрыд последнюю струну,

Спасаясь от безумия людского,

Душа на миг взмывает в вышину,

 

И видно сверху ей – привольной птахе,

Как тают в невозвратном далеке

Беспечный мальчик в вышитой рубахе

И девочка в ромашковом венке.

 

Марина Волкова,

поэтесса

(г. С.-Петербург)