Владимир выбирает веру

 

Владимир ждет. Секундам чутко внемлет.

Хранит светильник времени нагар.

Давно послы ушли в чужие земли

Евреев, немцев, греков и булгар.

 

Владимир ждет. Они вот-вот вернутся.

И что тогда? Какая правда в том,

Когда их судьбы вдруг перевернутся?

Ведь русский князь мечтает об одном:

 

Чтоб небеса все так же были сини,

Чтоб так же храбр и верен был народ...

Земля отцов и новая Россия

В его руках сейчас. Владимир ждет.

 

 

Владимир строит десятинную церковь

 

Здесь пали за Христа в году недавнем

Феодор верный, кроткий Иоанн.

И вот поднялся храм свечой из камня

По древнему обычаю христиан.

 

Бессчетно притекли мужи и жены,

И князь воззвал, волненьем обуян:

«О Боже, в храме, – мной сооруженном,

Внемли молитвам добрых россиян.

 

Позволь и мне, о Боже, оправдаться,

От скверны чисту быть в глазах твоих...»

А после угощал бояр и старцев,

И беднякам воздал по нуждам их.

 

И внес в алтарь сосуды из Херсона,

И с хором вместе гимны Богу пел.

И греческим письмом творить иконы

Отныне и навеки повелел.

 

И потекла из церкви – Десятинной

По всей земле Христова благодать.

Так свет зажегся на Руси былинной,

И Солнцем стали князя называть.

 

Князь Василько

 

Русь любила тебя за неделанье зла

И за душу привольную, щедрую.

Но сегодня беда. Нож прошел по глазам

Бурей жадною, зависти ветрами.

 

Плачет в поле ковыль. Плачет щедрая сныть.

Горем скованы крылья у горлицы.

А вчера ты один обещал победить

И болгар, и поляков, и половцев.

 

Чуть живого его во Владимир везут,

Но на долю-злодейку не ропщет он.

Он себе воздает покаяния суд.

Молит Бога простить заговорщиков:

 

«За бахвальство свое и за дерзость свою

Заплатил я по чести, недорого.

Только братьев подвел, ведь в кровавом бою

Я не выйду на лютого ворога.

 

Боже, Боже! По праву низринут я ниц.

Так прости же меня окаянного».

И катилась из княжеских мертвых глазниц

Алой кровью слеза покаянная.

 

Хоронись же, вражда, умягчайтесь, сердца.

Это правда. Так было. Дивитеся.

Русь доныне теплом вспоминает слепца,

Простодушного русского витязя.

 

Олег Брянский

 

Рожденный в почести и славе,

Познав земную суету.

И лести сладкую отраву,

И пустословия тщету,

 

Все венценосный сей властитель

Отринул, тишину любя.

И Петропавловску обитель

Решил построить для себя.

 

Примером был ему в спасеньи

Князь Михаил, преславный дед,

Что, – не поддавшись искушенью,

Живот свой положил в орде.

 

И нищим раздавая злато,

От мира он бежал сего,

Чернигов-град оставив брату,

А Брянск для отпрыска его.

 

И жизнью жертвенной, простою

Он Богу посвятил свой век.

Рожденьем князь, монах душою.

Обычный русский человек.

 

Илья Муромец

 

Ой ты, силушка богатырская,

Не смущай мою душу более.

Послушание монастырское

Принял сердцем по Божьей воле я.

 

Я воспел тебя, стольный Киев-град,

Славой ратною, честной битвою.

А теперь тебе послужить я рад

Покаянием и молитвою.

 

Русь-земля ждала тридцать с лишним лет,

Чтобы стрел моих слышать пение.

Пробил Божий час: свой кровавый след

Оболью слезой во смирении.

 

Только если вдруг злой коварный враг

На святую Русь будет пялиться,

Через сотни лет, Боже, буди так,

Запоет в руках моя палица.

 

Буду сечь мечом и конем топтать

Тех, кто татями в поле рыскает.

А потом к кресту припаду опять

Замолить грехи богатырские.

 

Изяслав

 

Мой жребий лег у худшей из дорог.

Мой брат родной к престолу тянет лапы.

И если мне помочь не в силах Бог,

Я власть готов признать над Русью Папы.

 

А в месте с ним мы Киев отобьем,

Вином побед коням омоем гривы.

Лишь снится мне, что русское копье

Войдет мне в грудь на Нежатиной Ниве.

 

Святослав Ярославич Черниговский

 

Нас вчетверо меньше. Что ж.

А храбростью больше впятеро.

Отмщеньем пылает нож.

К победе без лишних слов!

 

Изрублена страхом бровь,

Крик впитан степною скатертью.

Кровавым теченьем Сновь

Укроет души врагов.

 

Михаил Хоробрит

 

Труби, рассвет, нам почести и славу,

Росой победы выстели траву.

Брат Александра, отрок Ярослава,

Я малой силой разобью Литву.

 

Я коршуном ворвусь во вражью стаю,

Я волком буду вены им терзать.

Пощады трусам я теперь не знаю...

Лишь далеко друзей отстала рать.

 

Не верит грудь моя кинжальным бредням.

Стрела в спине от трусости дрожит.

И взором угасающим, последним,

Я все же вижу, как Литва бежит.

 

Иван Сусанин

 

В густой ночи блестят глаза вороньи,

Шальные волки взвыли на луну,

И юный Михаил на русском троне

Пока не знает, что грозит ему.

 

Еще Москва не залечила раны,

И новой смуты тени рвут покой,

И сеют страх. Но вы не бойтесь, паны,

Как надо проведу. Идем за мной.

 

Стройников*

 

Что стоят былая отвага

И грудь в боевых орденах,

Когда над Андреевским флагом

Трепещет на гафеле страх?

 

Без чуда, без чести, без боя

Сдается врагу «Рафаил».

В Россию вернешься с конвоем

Отмаливать, что заслужил.

 

Оборваны в прошлое тросы,

Но царь отменяет расстрел:

Быть трусу бездетным матросом,

Чтоб трусов плодить не сумел.

 

* Капитан II ранга Семен Михаилович Стройников 12 мая 1829 года за два дня до подвига брига «Меркурий» без единого выстрела сдал туркам фрегат «Рафаил».

 

Казарский

 

Удача – вздор! Везение не в счет.

Пусть безрассудством славен победитель.

А вы другого баловня найдите,

Кто шквал огня покою предпочтет.

 

Бриг захватить старались турки зря.

Да, есть у них лихие командиры,

Но что для них честь русского мундира

И жизнь за Бога, Русь и за царя!

 

Расстрел

 

На расстрел повели адмирала.

Был надежен морской конвой.

Шла России погибшей слава,

Снова вместе, как прежде в бой.

 

Вдруг матросы стрелять отказались,

И в смертельной тогда тоске

Комиссар восхищенье и зависть

Спрятал в маузерном плевке.

 

Пойте, ветры и волны, и скалы,

Через штормы кровавых лет.

Долг исполнен. Виват, адмиралы!

За Россию, которой нет.

 

Русские

 

На просторах России спят немые солдаты,

Молча спущены флаги, и горят корабли.

Это, Господи, наше. Это мы виноваты,

В том, что дар Твой небесный уберечь не могли.

 

В том, что наш Севастополь и сибирские степи

Раздарили соседям, просто так, от души.

Нож нам в спину за это. Ну, подумаешь, стерпим.

А не стерпим – обиду в кабаке заглушим.

 

Мы виновны. Виновны! В том, что долго терпели

И глумленье над верой, и неверных в кремле.

И других инородцев… Что же мы, в самом деле?

На своей-то, на Божьей, да на русской земле.

 

Что ж мы спрятались в щели, где же наши дороги?

Те, что к храму, без храмов нет для русских дорог.

Наши речи нелепы, наши мысли убоги.

И ответить придется нам в отмеченный срок.

 

Только в храме неполном, в шумном дачном поселке,

Где немые солдаты вышли дружно в запас,

По щеке Приснодевы и по лику Ребенка

Прокатилась слезинка. За убогих… За нас.

 

Сражение

 

Дымил стальными трубами

Наш крейсер в море северном.

Торосовыми шубами

Укрыт, как поле клевером.

 

Борта умыты брызгами

И леера не согнуты.

Но в горизонте вызрели

Дредноуты, дредноуты…

 

Бессчетны их орудия.

Мы атакуем малыми.

Морское правосудие

Воспев тревог сигналами.

 

Пускай огня немерено.

Плывет проходом узкостей

Распятие Андреево

На снежно-белой русскости.

 

Нам дарит враг торпедами

Удар под ватерлинию,

Срывая в небо бледное

Глаза, как море синее.

 

Рвут комендоры легкие

Пороховым зловонием.

Парят их души легкие

Пожарами крещенные.

 

Плачь, Запад, плачь, Америка!

Умойтесь болью ноющей.

Но не дойдет до берега

От нас сигнал о помощи.

 

Пусть в саже робы чистые,

Эфир испуган стонами.

Мы, как «Меркурий» выстоим,

Мы, как «Варяг» не сломлены.

 

В огне торосы скалятся.

На палубах безлюдие.

Но смертью огрызается

Последнее орудие.

 

Помчатся письма чайками

О гибели. Не верьте им.

Мы были так отчаянны…

Мы все ушли в бессмертие.

 

Олег СЕЛЕДЦОВ,

поэт

(Майкоп-Краснодар)