Меня Господь благословил идти,

Брести велел, не думая о цели,

Он петь меня благословил в пути,

Чтоб спутники мои повеселели.

 

Иду, бреду, но не гляжу вокруг,

Чтоб не нарушить Божье повеленье,

Чтоб не завыть по-волчьи вместо пенья,

Чтоб сердца стук не замер в страхе вдруг.

 

1941 год… Гитлеровцы подходили к Ленинграду. Перед комиссией, записывавшей добровольцев в ополчение стоял немолодой, сухопарый мужчина, прячущий руки в карманах. Он был весьма крепок силами. Не ведал простуд, не носил теплой одежды, купался до самых заморозков. Комиссия постановила: принять! Новобранцу осталось лишь расписаться… И тут-то открылось, почему столь тщательно прятал он в карманы руки. Они дрожали у него столь сильно, что для того, что расписаться, ему пришлось держать одну руку другой, и все равно вышли каракули. «С таким тремором стрелять не сможете!» - вынесла вердикт комиссия и отправила добровольца домой.

Тем добровольцем был русский писатель Евгений Львович Шварц. Слово «русский» здесь не случайно, ибо сам Шварц, крещеный в православную веру и всю жизнь исповедовавший ее, евреем себя никогда не считал. «Так как я себя евреем не считаю… я не придаю сказанному ни малейшего значения. Просто пропускаю мимо ушей… При довольно развитом, нет - свыше меры развитом воображении я нисколько не удивлялся тому, что двоюродный брат мой еврей, а я русский. Видимо, основным я считал религию. Я православный, следовательно, русский. Вот и все», - вспоминал он.

Его отец, Лев Борисович, принявший православие, был талантливым хирургом и скрипачом-любителем. Мать, Мария Федоровна Шелкова, играла в рязанском любительском театре и даже удостаивалась похвал в прессе… «Отец - человек сильный и простой… Играл на скрипке. Пел. Рослый, стройный, красивый человек, он нравился женщинам и любил бывать на людях. Мать - много талантливее, по-русски сложная и замкнутая», - вспоминал о родителях Евгений Львович. Семья жила в Екатеринодаре, была дружной и гостеприимной. Мальчик рос крепким, но огорчал родителей низкой успеваемостью в учебе. Отец с матерью единодушно считали, что толку из сына не выйдет. А он мечтал писать, хотя разговорным жанром владел в ту пору лучше письменного, любил книги, хотя не принимал, когда авторы «убивали» героев. Это его мысль повторит потом Эмилия «Обыкновенного чуда»: «Стыдно убивать героев для того, чтобы растрогать холодных и расшевелить равнодушных. Терпеть я этого не могу». Неслучайно в классических сказках с «плохим» концом, сценарии по которым писал он для киноэкранизаций, финал всегда «исправлен». В детстве мать всегда грозила ему, если он, к примеру, не хотел доедать кашу: «Ешь, а то всех убьют!» И Женя ел. Он слишком сочувствовал героям, чтобы подвергать их риску.

Первое осознанное посещение отроком Божия храма произошло летом 1899-го в Екатеринодаре. «Я стою, судя по всему, в алтаре, - вспоминал Шварц спустя более полувека. - Священники в белых ризах служат, поют, взмахивая кадилом… На блюде лежит нечто полукруглой формы… Эту странную службу я запомнил отчетливо на всю жизнь. И часто в нее играл, поворачиваясь величественно и взмахивая кадилом». А года через два, уже в Рязани, бабушка по материнской линии, узнав, что родители еще ни разу не причащали Женю, отвела его в храм. «Когда я принял Причастие, то почувствовал то, чего никогда не переживал до сих пор. Я сказал бабушке, что Причастие прошло по всем моим жилочкам, до самых ног. Она ответила, что так и полагается. Много спустя я узнал, что дома она плакала. Она увидела, что я дрожал в церкви, - значит, Святой Дух сошел на меня».

По окончании гимназии родители отправили сына в Москву учиться на юриста. Но учеба не увлекла юношу. Тут началась война, и он первый раз вступил в армию добровольцем. Сперва служил в Царицыне в запасном батальоне, затем, как студент, был отправлен на учебу в Москву и получил чин прапорщика, но повоевать насерьез с врагом внешним не успел. Война «империалистическая» переформатировалась в войну гражданскую. И прапорщик Шварц вновь стал добровольцем - вступил в отряд полковника Покровского и вместе с ним выступил в поход, доблестно дрался с большевиками, а по соединении отряда с наступающей на кубанскую столицу армией Корнилова стал участником Ледяного похода, Первопоходником.

В память о службе в Белой армии у него остался знак участника Ледяного похода, с которым в советской стране пришлось расстаться, и страшный тремор рук - последствии тяжелой контузии в одном из боев. Из-за нее он принужден был выйти в отставку и обратиться к занятиям сугубо мирным - сперва театру, затем литературе…

Со своим театром Шварц в качестве актера в 1921 году приехал в Петроград, где протекцию коллективу обещал блистательный Гумилев, чья пьеса была в его репертуар. Однако, Николая Степановича уже расстреляли… Пришлось работать грузчиком в порту.

В бывшей столице Евгений Львович остался на всю жизнь. В ту пору он уже был женат на актрисе Гаянэ Халайджиевой. Она была его второй любовью. К первой юный Женя смущался даже подойти, лишь старался встретить ее на улице и писал стихи, которых никому не показывал. Делая же предложение Гаянэ, боевой офицер лихо объявил, что готов для нее на все. Девушка в шутку предложила жениху прыгнуть в Дон. Не успела она опомниться, как уже последовал прыжок - в ледяную ноябрьскую воду, не снимая сапог, шапки, верхней одежды.

Петроград, однако, разлучил их. Евгений Львович встретил здесь свою вторую и последнюю жену - Екатерину Ивановну. Вместе они несли блокадные дежурства: она заведовал санузлом, а он сбрасывал с крыши зажигалки. «Если погибать, то вместе», - говорила Екатерина Ивановна. Но они не погибли. Отказавшись от эвакуации в октябре, в декабре они все же покинули блокадный город, в котором остались и пропали все рукописи писателя.

То, что Шварц не погиб в войну, куда менее удивительно, чем то, что он уцелел в советской действительности. «Пронеслись зловещие слухи о том, что замерший в суровости своей комендант собрал домработниц и объяснил им, какую опасность для государства представляют их наниматели. Тем, кто успешно разоблачит врагов, обещал Котов постоянную прописку и комнату в освободившейся квартире. Было это или не было, но все домработницы передавали друг другу историю о счастливицах, уже получивших за свои заслуги жилплощадь. И каждый день узнавали мы об исчезновении то кого-нибудь из городского начальства, то кого-нибудь из соседей или знакомых…», - писал он в мемуарах.

Спать семья не ложилась до середины ночи - казалось, постыдным встретить «их» в одних подштанниках, суетно при «них» одеваться.

Но «они» почему-то не пришли. А ведь Евгений Львович был Первопоходником, явным врагом. Более того, имея такой «дефект» в биографии умудрялся жить по закону Божию, а не волчьему. «Я пишу все кроме доносов», - говорил он о себе. Он, действительно, их не писал. Зато писал прошения за арестованных коллег - например, за Заболоцкого. И принимал в своем доме опальных, и уважал владыку Луку, чей сын бывал его частым гостем, и тайком слушал с женой по радио проповеди Иоанна Сан-Францисского и Шанхайского, которые транслировал «Голос Америки», и посещал храм - Никольский морской собор, клирик которого о. Иоанн Чакой также был завсегдатаем его дома.

В 1926 году Шварц редактировал «Республику Шкид», написанную 19-летним беспризорником Леонидом Пантелеевым, и неожиданно спросил последнего:

- Ты в Бога веришь?

- Да. Верю.

- Я - тоже.

На том и сошлись два сохранивших веру писателя на всю оставшуюся жизнь…

А о чем писал сам великий сказочник в своих книгах? И в «Убить Дракона», и в «Каине 18-м», и в «ремейках» «Голого короля» и «Тени»… Удивительно, что «Каина» выпустили на экраны. Видимо, цензура была уверена, что это про всяких фашистов, «на свой счет не приняли-с». А зря. Счет там был обоюдный. «Голого короля», впрочем, запретили. А экранизация пророческого «Дракона» вышла лишь в перестроечные времена. Сколькими афоризмами обогатило нас это произведение! На афоризмы Евгений Львович вообще был редкий мастер.

«Всех учили, но почему ты оказался первым учеником?»

«Раньше я размышлял, а теперь соображаю».

«Я начал завидовать рабам. Они все знают заранее. У них твердые убеждения. Наверное, потому что у них нет выбора».

Из многих писателей Шварц очень любил Чехова. Антон Павлович призывал выдавливать из себя раба… Шварц зрит глубже. Его Ланцелот по сути призывает выдавливать из себя Дракона: «Ну поймите же, он здесь, и я сейчас заставлю каждого это понять и убить дракона в себе!»; «Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них придется убить дракона… Я люблю всех вас, друзья мои. Иначе чего бы ради я стал возиться с вами».

Глубинного смысла «Тени» и вовсе мало кто понял. А ведь это - глубоко христианская вещь. Вещь, эзоповым языком говорящая нам о Христе. Если у Андерсена герой - просто Ученый, то Шварц дал ему говорящее имя - Христиан-Теодор (следующий Христу и Богом данный). И этот герой - воплощенная чистота - приходит в царство лжи и злобы. Подобно тому как сам Спаситель пришел некогда на землю… Подобно Спасителю он был казнен.

- Тебе страшно? - слышит он вопрос.

- Да. Но я не прошу пощады.

И Спасителю было страшно в Гефсимании, но он не просил милости палачей.

Когда Христиана-Теодора воскрешают, он объясняет: «Чтобы победить, надо идти и на смерть».

- Слышите вы все: он поступал как безумец, шел прямо, не сворачивая, он был казнен - и вот он жив, жив, как никто из вас! - кричит, слыша это, доктор.

Это ли не Осанна сказочника? Это ли не «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ»?

 »Бог поставил меня свидетелем многих бед. Видел я, как люди переставали быть людьми от страха… Видел, как ложь убила правду везде, даже в глубине человеческих душ», - писал о себе Шварц. Бог дал ему дар раскрывать глубины зла и лжи и побеждать их в своих книгах любовью и правдой. «Человек, ужаснувшийся злу и начавший с ним драться, как безумец, всегда прав», - утверждал писатель. И он всю жизнь дрался со злом. Он, преисполнявшийся ужасом, если нужно было общаться с чиновниками, управдомами, даже билетершами, страшно смущавшийся дрожи своих рук… Человек по виду кроткий и застенчивый. Но у кротости этой был стальной стержень.

Ушел из жизни Евгений Львович, как и подобает христианину, исповедавшись и приобщившись святых тайн. Напутствовал его известный священник о. Евгений Амбарцумов. В ту пору шла хрущевская богоборческая кампания. Когда вдова установила на могиле писателя белый мраморный крест, многие недоумевали: зачем и почему - крест? Екатерина Ивановна отвечала: «Потому что Женя был верующий!..»

«Давайте будем мудры», - так часто заканчивал свои письма Евгений Шварц. Давайте будем следовать завету великого сказочника.