ТАРАС БУЛЬБА

 

Была эта книга, как пуля в пистоле,

Тая и даруя в тревожной ночи

И дикую волю, и Дикое поле

И дикую песнь Запорожской Сечи.

 

В те давние дни становилась понятной

Забытая ныне причастность к судьбе

Огромной, загадочной и благодатной

Державы, от Господа данной тебе.

 

Суровый герой, на костре погибая,

Кричал о бессмертьи своим казакам.

Но в мире не вечна держава любая,

Не вечно рождаться и меркнуть векам.

 

И вот уже, в злобе сжимая трезубцы,

Вся нечисть сегодня со дна поднялась.

Идут к преисподней слепые безумцы,

Их гонит на бойню безумная власть.

 

Там нету своих, там людей повязали

И кровью, и сетью бесовской игры.

А кто против них? Мы Царя растерзали,

У нас на столетья - чумные пиры.

 

Наш воздух заразен, слова ядовиты,

Торговцы жируют, глумятся шуты,

А те, в ком и разум, и души убиты,

Таятся, воруют... И храмы пусты.

 

Не солнечный брег с соловьиною трелью,

Не росный ковыль у просторных равнин,

В космический век нам излечит похмелье

Белесая пыль среди черных руин.

 

«Мы целый народ, мы единая раса,

Мы губим друг друга на радость врагу», -

Набатом доносится голос Тараса,

Пылает костер на крутом берегу.

 

Глубинною тайной в Божественном взоре

Сгорают под бешеный грохот и вой:

Над тихой Украйной - янтарные зори,

Лазурное небо над белой Москвой.

 

И заново книгу про веру и муку

Читает солдат молодой по летам,

И матушка Русь его держит за руку,

Обрубками пальцев водя по листам.

 

* * *

В дни салютов и траурных лент,

В беспорядочном, мутном процессе

Что ни шут, то почти президент -

Властный рупор в эфире и прессе.

 

Шить размашистой лжи полотно

Для политика - дело благое.

Кто не впишется в это кино,

Может смело считаться изгоем.

 

Твердость слова - ненужный балласт,

А духовность и вовсе грошова:

Вот со сцены блажит педераст,

Вот мошенник ведет телешоу...

 

Но уже прозревает страна,

Ощутив, как в эпоху Батыя, -

В мир вползает Большая война

Сквозь руины и окна пустые.

 

ХРАНИ ВАС БОГ, РЕБЯТА!

 

Да будет ночь солдата

Длинней и тише дня.

Храни вас Бог, ребята,

На линии огня.

 

Да будет день солдата

Без крови и потерь.

Храни вас Бог, ребята,

Особенно теперь,

 

Когда одно лишь свято -

Россия и приказ.

Храни вас Бог, ребята,

Закрой от пули вас.

 

Под дулом автомата,

Под смерти лютый вой

Храни вас Бог, ребята,

На третьей мировой.

 

* * *

Мир как будто ослеп,

Не осмыслить и не разобраться,

Что творится под небом,

Где космос сквозит темнотой,

Где не помнится хлеб

И ладонь старика-ленинградца

С этим - даже не хлебом,

А слитком руды золотой.

 

Мы поем о Победе,

Гордимся великой ценою,

Принесенной народом

На плаху губительных дней.

Только в грохоте меди

Восторженность бредит войною,

И она с каждым годом

Все ближе и все голодней.

 

Вьются птицы тревожно,

В природе опять неспокойно.

Даже воздух продать

Мы стремимся, как фишки в игре.

Но когда невозможно

Закончить локальные войны,

То к чему рассуждать

О гуманности и о добре?!

 

Смерть глядит в небеса

Беспощадной крылатой ракетой,

В президентском дворце

Вместо чисел рисуют нули,

И святые глаза

Неземного, чудесного цвета

На иконном лице

Ждут устало распада Земли.

 

* * *

Я за других говорить не берусь,

Только, как в будущность, верю я:

Есть Малороссия - Малая Русь,

Есть Белоруссия - Белая Русь,

Есть Государь и Империя -

Там, где до крови не споря «кто чьи?»

В давней мучительной брани,

К общему морю река и ручьи

Льются сквозь камни и грани.

Там, где итогом губительных вьюг

Стали в российском раздоре

Пушкин и Гоголь - наш север и юг

На евразийском просторе.

Сердце России, дыша и любя,

В самые черные годы

По-гумилевски я слышу тебя

Зовом мечты и свободы.

 

* * *

В стране, где век мозги запудрены

И ясно мыслить не дано,

Царят Собянины и Кудрины,

Но нет Столыпиных давно.

 

Как в джунглях, где права Шерхановы

Неоспоримы и сильны,

Тут «жгут» Прилепины, Прохановы,

Но не слышны Бородины.

 

В стране, где совесть раскурочена

На большевицком вираже,

Полно Киркоровых и прочего,

А вот Тальковых - нет уже.

 

Те, кто держал душой и нервами

Времен связующую нить,

От нас всегда уходят первыми,

Их никому не заменить.

 

* * *

Выступает девочка-военкор,

Говорит, что силу берут враги,

Но в глазах читается не укор,

А молитва: - Господи, помоги!

 

Полыхает тусклый телеэкран,

На экране тот, кто всего главней,

Для одних он гений, другим тиран,

Властная пиранья в потоке дней.

 

Что-то громыхнуло недалеко,

Разнесло цистерну и два такси.

А кому теперь на Руси легко?

Нет таких, наверное, на Руси.

 

Вор отпетый тужится, как слепой,

Сохранить надежную вертикаль,

Беспилотник кружится над толпой...

Кто хохол в толпе той?

А кто москаль?

 

Не понять, не вычислить, не узреть,

В общей драме сложно вести игру.

Можно лишь, как спичка, гореть, гореть

Негасимым пламенем на ветру.

 

Этот острый ветер так зол и скор,

Что хирургу зонд нелегко держать.

...Выступает девочка-военкор,

Ей бы не на фронт, а детей рожать.

 

ПОЭЗИЯ РОССИЙСКОЙ СМУТЫ

 

Светом сумрачным залиты,

Истерично битый час

О войне кричат пииты,

В души строчками стучась.

Голосят они, как сводня,

А реальность такова:

Слишком много слов сегодня

Там, где кончились слова.

 

«Враг не дремлет, бейте гада!

На войне как на войне!» -

Тут и там агитбригада

Выступает по стране.

Я не против, Бога ради...

Но уверен, если б жил,

Гумилев в агитбригаде

Выступать бы не спешил.

Да и Лермонтов в экстазе

Там бы славы не имел,

Хоть сражался на Кавказе

И с двух рук рубить умел.

Кто служил Царю и Богу

В дни, где злом дышала мгла,

Тот не мог писать помногу

Про кровавые дела.

 

А помногу и не надо,

Лишь бы так, чтоб через боль

На рубеж земного ада

Шли стихи, как хлеб и соль,

Чтобы шли и согревали

Тех, в ком нет тепла уже,

Чтобы рваные сшивали

Раны в выжженной душе.

 

СКВОЗЬ ВРЕМЕНА

 

Светлой памяти

Р.В. Полчанинова

 

Растаял век Обломовых и Штольцев,

Истлел закат на выжженной степи.

Последние из русских добровольцев -

В отрядах скаутов и в лагерях Ди-Пи.

 

Между Бизертой, Прагою и Ниццей,

Уйдя от Соловков и Колымы,

Последние из Белых - за границей,

Но вместе с ними - будущие мы.

 

Мы - вместе и, листая мемуары,

Вдруг рассекаем времени броню,

Как будто петербургские бульвары

Ведут до вашингтонских авеню.

 

На перекрестье судеб и талантов

Благословляют юный лик страны

Последние из русских эмигрантов

Великой, первой, роковой волны.

 

* * *

Куда бы лихая судьба ни носила,

Но в сердце немолчно поют голоса

О долгой дороге, о снежной России

Высоким, прозрачным, чужим небесам.

 

Всклокоченной гривой колышутся травы,

И карта, как сотни залатанных дыр.

Не бренною силой, но бранною славой

Отмечен потрепанный, старый мундир.

 

Заря наколдует малиновый отблеск,

И небо светлеет уже впереди.

От страха спасет офицерская доблесть,

От пули - святой образок на груди.

 

Тернистой тропой или стежкой пологой -

Все дальше, все явственней день ото дня:

Куда б ни идти этой долгой дорогой,

Но это - единственный путь для меня.

 

Пусть манит шарманщик счастливым билетом,

Что толку в бессмысленных, сладких речах?

Мне вера защитой, пока эполеты,

Как Божьи ладони, лежат на плечах!

 

От грусти - напев о любви и разлуке,

И станет легко и печально до слез.

Я вижу во сне ваши нежные руки

И тонкие ветви российских берез.

 

КАДЕТСКАЯ ИСТОРИЯ

 

Была филипповская пышка 

Для Кати лучше всех конфет, 

Когда за ней кадет-мальчишка 

Забрался в маменькин буфет. 

 

И с той поры, шагая строем 

(Или в строю), на восемь дней 

Он стал единственным героем 

И первым рыцарем у ней. 

 

Но беды ждали наготове...

Не разжимая пальцы рук, 

Ребята встретились в Ростове 

В конце 17-го вдруг. 

 

Дышала холодом столица 

Донской - не занятой - земли. 

Их поцелуй и ныне длится, 

А души в Вечность отошли.

 

Булочные Филиппова - сеть магазинов и пекарен в Москве и С-Петербурге, владельцем которых был И.М.Филиппов (1824 - 1878). Ассортимент булочных Филиппова составляли бублики, всевозможные пироги, пышки, сушки, пирожные и калачи. Семья И. М. Филиппова имела булочные в Москве на Тверской и на Пятницкой в собственном доме. В С-Петербурге булочные Филиппова располагались на Невском проспекте в домах 45 и 142 (сейчас об этом напоминает мини-отель «Филиппов») и на ул. Садовой.

 

ЩЕЛКУНЧИК

 

«Что есть человек,

и во что он может превратиться?» Э.Т.А. Гофман

 

I.

Нежная музыка, Бах или Орф,

Кроет страстей ураган.

В снежном уборе

Застыл Дюссельдорф,

Слушая альт и орган.

Крупные хлопья метут и метут,

Нет ни карет, ни людей.

Это же Вы все придумали тут,

Эрнст Теодор Амадей?! -

Чтобы фантазий зажглись фонари

Там, среди книжных листов,

Чтобы Щелкунчик и крошка Мари

Встретились в вальсе цветов,

Чтобы, герр Гофман, мышиная рать

Заново бросилась в бег,

И Дюссельдорф не спешил убирать

Свежий рождественский снег.

 

II.

Полночь над городом,

Сумрачный свет

Чуть озаряет окно.

Вера - она или есть, или нет,

Третьего здесь не дано.

Если же, девочка, вера твоя

Будет до первой беды,

Тут же падут на покров бытия

Полчищ мышиных следы.

Каждому свыше назначена роль,

Даже в невинной игре,

Но не напрасно Мышиный король

Прячется в длинной норе.

Чуть ошибешься,

Оступишься вдруг,

И не заметишь сама,

Как беспощадно сомкнется вокруг

Хищная серая тьма.

 

III.

Пусть пальцы детские легки,

Да ты - лишь инструмент,

Орехов грецких скорлупки

Ломающий в момент.

Ты неказист и невысок,

Всегда со всеми врозь,

Но все же чистый голосок

Прожег тебя насквозь.

И распадается броня

Ненужных лет и дат,

И вот уж ты среди огня

Ведешь своих солдат.

- Вперед, Щелкунчик!

С нами Бог!

Но... дрогнули ряды.

Последний взмах,

Последний вздох,

Последний луч звезды...

 

IV.

Никто не поверит тебе, дорогая,

Лишь выдумку видя в словах.

Упорней и ближе идет, настигая,

Король о семи головах.

Мышиные зубы нацелились грозно,

Сейчас они вцепятся... Но -

Что поздно для нас,

То для Бога не поздно,

И вот уже все решено.

Жестокая сила, придя ниоткуда,

Мгновенно ушла в никуда.

Кончается сказка, а Божие чудо

Для нас откровенно всегда.

Попробуй-ка в старой,

Потрепанной книге

Сквозь шелест страниц улови

Далекие чары волшебной интриги

И тихую песнь о любви...

 

Дмитрий Кузнецов,

поэт, журналист, член Попечительского совета РПО им. Императора Александра III

(г. Калуга)