МЕЖДУ СЕРПОМ И МОЛОТОМ

 

На разломы эпох, книжных полок, чего-то еще

Вы смотрели оттуда  - с небес! – предъявляя свой счет,

Запрещающим книги, стихи, свод изящных записок,

Что в расстрельный, как видно, внесли разрушители список.

По следам, запорошенным снегом тех дней роковых,

Уводили вас в сторону Ржевки и Пороховых.

Петроград одичал, в нем одно восставало – СТИХИ!

Он Юденича ждал, голодал, вспоминал про грехи.

Под террором серпа, наковальнею молоту став...

Петроград и поэты, лишенные смысла и прав.

Офицеры, что честь сберегли под прицелом – на Ржевке...

На разломе эпох пресекались свободные спевки.

Ваш исход, господа, ваш исход, о, сударыни царского времени!

Не хватило на всех кораблей... Вы в плену оказались у племени

Жесточайшего. Плакать, молить бесполезно.

Вот, и прадед ушел под прицел, а сказали: «Болезным

Был путейский начальник...» И так же кузен, полицмейстер.

Оборвали им вальсы до сроку и марши оркестра.

И в грязи, по не чищенным старозаветным бульварам

Шли иные полки  и дышали змеиным угаром

На разломы эпох, и они становились все глубже.

Ваш исход, господа, лишь придвинул задержанный ужас.

 

***

Все на продажу – земля и заводы,

Армия, Флот и, конечно, народы

Вдоволь обобранной прежней Руси,

Хлеб подававшей всем тем, кто просил!

Мир сберегавшей... Да мощь твоя где?..

Снова дары преподносят Орде.

 

НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ. АВГУСТ 1921

 

Николай Степанович, не хлебом,

Не единым хлебом жили вы!

Вас влекли зурна Аддис-Абебы,

Скрипы мачт и блики синевы.

В вашем сердце, замершем в молитве,

Жил от века «траурный гусар»,

И звучали трубы – это к битве,

Пробуждая рифм полночных жар.

И Святой Георгий, точно, дважды

Нашептал у жаркого виска

Ту судьбу, что сбудется однажды,

Ту судьбу, что странник так искал.

Странник неприкаянный и воин

Петрограду снится до сих пор,

Милости Монаршей был достоин

И улыбок Царственных Сестер.

Посредине царствия земного

Обрывалась яркая глава.

Убывало редкостное слово,

Уходя в прощальные слова:

«Господи: прости мне прегрешенья...»

Мол, «иду в последний путь...» - на взлет.

О стране, согласной с разрушеньем,

Разве же тоскует Гумилев?

Он отверг декреты и химеры,

Рыцарь света в доме изо льда:

В тусклом каземате на Шпалерной

Путь открыл к небесным городам.

Чтоб уже в другой стране – не страшно! –

Видеть лучезарный – вечный сон,

Слышать марш Бесплотных Сил, стать старше,

Знать о том, что Господом спасен.

 

ПАМЯТИ ГЕРОЕВ ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ

ГВАРДИЯ ПОД КАУШЕНОМ

 

Отблескивали ландвера штыки.

Стучали безустанно пулеметы.

И били пушки там же, у реки,

Но спешенные конные полки

В бой поднимали сникшую пехоту.

Пристреляна и пядь чужой земли:

Картечью сыпал август, как по знаку...

И где оно, родное сердцу «Пли!»...

Гвардейцев бравых взрывы размели,

И кто-то не решился на атаку.

 

...Кавалергарды медлят, но встают -

Все в полный рост, смахнув и тень бравады,

Перебегают к мельнице... Маршрут

Замысловат, и короток, и крут,

А пушки бьют прицельно, без пощады.

За мельницей дубовый лес звенел

Вселенским маршем, в Духе совершенным,

Чтоб к лаврам триумфатора летел

Конногвардейский полк под Каушеном.

 

И Врангель, атакуя, не ослеп...

На пушки эскадроном – это дивно!

Для рыцарей атака – это хлеб.

Скорей,  был прусский офицер нелеп:

Застигнутый врасплох такой картиной,

Не сразу дерзость оценил врага,

Но счел потери... Будто оглашенный,

Барону руку жал, и на стога,

Что на холме теснились, в двух шагах,

Смотрел, не осознав блеск Каушена.

 

Блеск припасен для русских! Спасена

Добытая под Фер-Шампенуазом

Былая честь... И в Пруссии она

Рванулась к высям, торжествуя над

Убийственной картечною проказой.

 - За Каушеном, – протрубил горнист, -

Сраженье вновь, теперь под Гумбинненом...

И жизнью вновь пожертвуют они,

Гвардейские полки, чей путь тернист:

«Без трусости, обмана и измены».

 

ЗАПИСКИ КАВАЛЕРИСТА

 

Мы бодро наступали. Отступали...

Взят город В., оставлен фольварк Т.

Наш эскадронный ранен (не из стали!)

На не учтенной штабом высоте.

 

Неслись разъезды, огибая топи,

И замирали, чувствуя подвох,

На выручку спеша чужой Европе,

Чтоб ей, неверной, сделать слабый вздох.

 

А с нами Богородица! А с нами –

Воители от древности, Князья!

Оставлен фольварк... Дом снедает пламя,

И посмотреть назад уже нельзя.

 

Нельзя на век кровавый оглянуться,

На век, что в ярких зорях ликовал!..

Последнее, что вспомнится, под Луцком

Прорыв имперский, а потом провал –

 

Не в памяти, на стенах, где пустые

Зияют рамы, а портретов нет!..

«Провал», «обвал», «развал»  - слова простые,

Как горсть разменных на торгах монет.

 

В Восточной Пруссии ломая копья,

Вытаптывая польские поля,

На выручку спеша чужой Европе,

Уланы лишь надежды час продлят.

 

Надев кресты, они пойдут в атаку:

Взят город П., оставлен фольварк Н.

Но вот, однажды... По какому знаку

Начнет отсчет свой хроника измен?

 

...В Записках не прочесть Кавалериста,

Как угасал над Родиною свет,

Как предан Царь на том перроне мглистом...

Но знал об этом Воин и Поэт!

 

Мы бодро наступали. До Берлина

Даны нам крылья веры, и тогда...

Но нет «тогда»! Чужая Украина.

Спешим на Дон, как прежде, господа.

 

КОГДА ДЕРЖАВА ПАЛА

 

Я тебя не выбирала –

Так Господь мне положил.

Расскажите мне, как ты жил

В год, когда Держава пала.

 

Расскажи, где полк твой был,

О предательстве поведай...

Тот лишь празднует Победу,

Кто присяге изменил.

 

Расскажи про тот парад –

В шитых золотом погонах!..

Жерла пушек зачехленных...

Отступленью нет преград.

 

Ах, Империя без крыл!

Офицеры – без мундиров...

Кто, когда пустил в распыл

Настоящих командиров?

 

...Расскажи мне, как ты жил,

Как стал Родине не нужен!

Чтоб и впредь ты послужил,

Воспою твое оружье!

 

Чтоб на кортике твоем

Имя Божье просияло,

В  Нем – конец, и в Нем – начало!

С Ним на брань сквозь тьму идем.

 

«КОРАБЛЬ ДУРАКОВ»

 

Наш мир – «Корабль дураков»,

Где пьяные снуют матросы,

А тех, кто с ними не таков,

Ждет участь сбитых альбатросов.

Летит корабль, он – без ветрил.

На палубе резвятся гости.

И пара молодых горилл

На капитанский всходит мостик.

В волнах окурки папирос,

Бутылки, розы и бокалы.

Парит отважно альбатрос

Над этим странным карнавалом.

Но лишь погаснут все лучи

И стихнут громкие кимвалы,

Вздохнут тревожно средь пучин

Утопленные адмиралы.

 

СЕРГЕЙ РАХМАНИНОВ

 

Из Норвегии в Нью-Йорк, и далее...

В мир – не большевицкий. Без России.

Без Дзержинских, Лениных и Сталиных.

В мир свободной оркестровой силы.

 

В мир бегущих скаутов по улицам,

Залов, где «Стенвэй» даст волю пальцам,

Звукам, ямбам, старорусским буквицам,

Музыке, утешной для скитальца.

 

Музыке, утешной безутешнице, -

Сердцу васильковому, поющему,

Музе – совершеннейшей безгрешнице,

Крылья распахнувшей встречь грядущему.

 

Жаль, почти не пишется... Но чудится

Время Русских песен, их призвания,

Берег затуманенный... Все сбудется:

Волхов, новгородские предания.

 

Танцы симфонические... Пристани,

Вилла в розах, яхта быстроходная,

Звон хрустальный и вино игристое.

Впрочем, чаще жизнь, как песнь походная!

 

Только разбежались пальцы дивные -

Всей тоской по клавишам ударили!..

За Россию! За поля былинные

И за степи в серебристом мареве!

 

За колокола Руси немолчные,

За горячий снег, слезу горючую,

Берега кисельные, молочные –

Реки-речки! Не за волю случая!

 

Так играют в марте – так, томительно.

Профиль пианиста странно светел, и

Март был сорок третьего, пронзительный...

Так играют, уходя в бессмертие.

 

ЗДРАВСТВУЙ, БЕЛАЯ ЭМИГРАЦИЯ!..

 

1.

Там, где гроздья белой акации,

Там, где важно шумят платаны...

Здравствуй, Белая эмиграция, -

Неизбывная сердца рана!

До сих пор слышу плач на станциях,

Помнят беженцев порты-пристани...

Здравствуй, Белая эмиграция,

Устоявшая в Божьей истине!

Сколько тонкости, сколько грации,

Сколько жертв на алтарь Отечества!

Здравствуй, Белая эмиграция,

Ты, забытая человечеством, -

За обедами в ресторациях

И в кафе квартала Латинского...

Здравствуй, Белая эмиграция –

Сновиденья отблеск! Как тикают

Запоздалые мои часики...

Где ты, Белая? Где, сердечная?..

Как уроки, давно не частные,

Наши встречи в предместьях Вечности.

Там свеча догорает узкая.

Что ни холм – лампады мерцание!

Я пришла к тебе, гостья русская, -

Осиянная... На сияние!

 

2.

...А в Сент-Женевьев де Буа

Покоится Русская слава.

Для тех, кто не помнит добра, -

Порода особого сплава.

Но скорби нет в белых крестах,

В земле этой, чуждой и свежей.

Как ветер французский небрежен:

В подстриженных вьется кустах,

Синицей вспорхнув, иль стрижом,

Прижившийся здесь и плененный...

Всплакнут желто-ржавым дождем

Успенские ели и клены.

 

О, этот исход бытия,

О, это стремленье к Исходу!

Лампада не гаснет твоя,

Залегшая в землю, порода!

Из терний отныне боа –

На Сент-Женевьев де Буа!

Поешь ли псалмы, тоскуешь,

Небесных путей взыскуешь?

А, может, обходишь столы

Ночлежек, дежуришь в палатах...

Губернские снятся балы,

И Рог Золотой, и Галата.

 

Чужбинные русские сны!

Земные послания-звоны...

Надежда – дожить до весны,

Надеть золотые погоны.

Почистить слегка кивера,

В мундире на встречу явиться...

Здесь, в Сент-Женевьев: «Qui vivra*...»,

Промолвив, умолкнуть... и слиться

Со всеми, кто мир и покой

Обрел и рассыпался лавой...

Березы. Солдатский постой.

Здесь кончился бой за Державу.

 

Здесь, в Сент-Женевьев де Буа...

Распятые судьбы... (Судьба!)

Залегшая в землю порода –

Орлиное Знамя Исхода.

 

* «Qui vivra verra» (фр.) - «Поживем – увидим».

 

3.

Муза моя – эмигрантка, монархиня,

Русская женщина с ликом Архангела,

Плакальщица на руинах Империи,

Певчая в хоре, где слышится: «Верую...».

Вот потому ей и жребий скиталицы:

Чернь на нездешних всегда только скалится.

Нищие с паперти к ним – благосклонные,

Крестным знаменьем встречают, поклонами...

Равно – кириллица им и глаголица,

Муза... пусть даже она – Доброволица,

Ночью пришедшая с песней походною,

С речью, призвавшей на брань благородную,

Что со свечой простояла под ликами...

Кто ты, молчальница?.. Плачешь под липами,

Музой назвавшись?.. Так проще – слыть Музою!

Ангел напишет рукою союзною:

- Муза твоя – не мирянка! – Монахиня.

Ведома тайнопись снами и знаками.

А с ясновидящих - спросы короткие.

Ах, сладкопевная! Ах, взглядом – кроткая,

В мыслях – пытливая, сказом – неспешная,

Муза, посланница мира нездешнего.

 

4.

Из безВременья, из безЦарствия

Возвращаемся к тем, кто царствует,

Грозно верует, жадно молится

Богу нашему, Богородице.

Кто грядет землей Китежанскою,

Кто врагов Руси, ой, не жалует,

Для кого все свитки раскроются...

То-то недруги беспокоятся.

 

Ну, а други, те поспешествуют,

Целый полк Святых!.. И как шествуют!

То травой изумрудной, влажною,

То водой родниковой – с важною

Вестью-радостью, то околицей...

Богомольцы встречь, богомолицы.

Из скитов, обителей братия,

Все во Духе – аристократия.

 

Из осколков, да по крупиночкам

Соберем былое... К былиночкам

Мы приложим Духа жемчужины,

Чтоб от франков взять, что не чуждо нам.

И от сербов, испанцев... германцев –

Пусть сослужат их крепкие ранцы!

Русский корпус... С Галлиполийцами,

С Белым воинством, впредь молиться нам!

 

Из безВременья, из безЦарствия

Возвращаемся к тем, кто царствует!

 

ПРЕРВАННЫЙ СКАЗ

 

Памяти поэта Русского Зарубежья

Николая Андреевича Келина

 

Где-то в Краловом Градце,

Иль в предместье столицы,

Жить  донскому герою,

Чтобы сказом продлиться.

Сколько минул мостов он!

Оставался лишь Карлов,

Что раскинут над Влтавой...

Знал: «Великое в малом!»

 

Сердце сладко так ныло,

О родном вспоминая:

Степь широкую, хутор,

Брань, не знавшую края.

Юность в сечах хмельную...

Разве это забылось?

Оказалось, что сердце

У донца нежным было!

 

Было слово суровым.

Ну, а помыслы строги.

Где-то в башенной Праге

Пресекались дороги.

Танки там грохотали

Со звездою пунцовой.

Резко дернулось сердце,

Покачнулось и слово.

 

Внуки легионеров,

Вы свое заслужили!

Рвутся древние нити

Городских сухожилий.

Беспощадной бывает

Летописец-река:

За грехи платят внуки

Тех, кто сдал Колчака.

 

...Развернулись пентакли

У холмов Вышеграда.

Как стерпеть казаку

Эту горечь распада,

Сказ ковыльный окончить,

 Если сердце кипит?..

Знаки точно такие

Настигали в степи!

 

Помнил он и другие

В вечно занятой Праге –

Смерти близкой крыло,

Красно-черные флаги.

Сердце вдребезги.

Слезы невозможны из глаз.

Дон уходит из Праги,

Прерывается сказ

 

Где-то в Краловом Градце,

Иль в предместье столицы...

 

БЕЛАЯ ЛИРА

 

Памяти  автора Добровольческого гимна

князя Ф. Н.Касаткина-Ростовского

 

Были у Гвардии Белой

Ратники с лирой в руках.

Лира молилась и пела...

Не на  парче и шелках –

На долгополых шинелях

Ей снился Ударный сон,

Как по степи – в метелях,

Сводный идет батальон.

 

При Государе гвардейским

Звался, не знал преград!

Помнится, Царскосельским

Был его плац-парад,

Мазурскими были болота,

И  непроглядным – лес,

Чужая в цепях пехота -

И вряд ли кто ждал чудес!..

 

Лира молилась и пела

Над павшими. И Псалтырь

Осталась с Гвардией Белой,

Как Родины стать и ширь.

И умиравший полковник,

Застыв с пером у окна,

Свой род святорусский вспомнил,

Свой полк... И как тишина

 

Подкралась в приют, князь слышал.

В приюте Сен-Жан де Дье

Совсем износилась крыша,

Не люди – тени!.. Не те,

Не русские убегали

Последнего лета дни:

С духом преданной Галлии

Погасли в саду они.

 

Лишь редкий остался снимок,

Стихи, Добровольцев гимн...

И смотрит, почти что инок,

Со снимка князь-пилигрим.

 

ЗНАТЬ И ПОМНИТЬ...

 

Лукавый мир, ты был всегда лукав,

Но этот превзошел иных лукавства!

И что с того, что вновь орел двуглав,

Коль не вернули Русского мы Царства!

И что теперь? О чем теперь поют?

Языческие праздники. Глумленья.

Потешится над Русским миром шут

С восторгом и бесовским откровеньем.

Несется тройка-Русь сквозь годы тьмы,

Сквозь беды, войны, форумы и сходки...

Мы – Русские?.. Но что такое «Мы» -

От рубежей Балтийских до Чукотки?

Величье - знать и помнить то, что «до»...

Отсчет не от 17-го года!

Несет безумцев красный пароход

С замызганным названием «Свобода».

С 17-го года – без Царя –

Не только в голове!.. Отсюда – путы,

Когда б вериги!.. Но благодарят

За все, что как священное раздуто.

И сердце наполняет пустота.

И сквозняки гудят в имперских залах.

Немотствуют лишь те, кто у Креста.

И мне умолкнуть Муза приказала.

 

Людмила СКАТОВА,

поэт, литературовед, лауреат Врангелевской премии-2022

(г. Великие Луки)