«Наши улицы стали улицами безумного ужаса. Детей боимся выпускать: много пропадает детей безвозвратно... Сумерки, вечера, ночи - сплошное мучение. В 6 часов вечера люди боятся ходить по тротуарам, а стараются идти по середине дороги: на идущих по тротуарам «через заборы накидываются арканы и... Человек охотится за человеком. Человек боится человека как страшного зверя», - так писали Ленину крестьяне Самарской губернии в 1922-м году. Никогда еще в своей истории Россия не переживала столь кошмарного голода.

Украина, Крым, Кубань… Эти изобильные земли цвели и плодоносили даже в Гражданскую войну. И, вот, через два года большевистской власти Царь-Голод собирал здесь, равно как и по всей остальной России, страшную жатву. Люди вымирают целыми деревнями. Дороги завалены мертвецами, которых некому похоронить. Случаи людоедства становятся повсеместны. Но, несмотря на это, население удушается налогами, среди которых выделяется «голодный налог». Бессовестные «Известия» поясняют: «помощь голодающим есть не что иное, как самопомощь». На самом деле, налоги и пожертвования, поступающие со всего мира, идут, большой частью, отнюдь не голодающим. За счет них живет и процветает Коминтерн, на нужды которого будут употреблены, в частности, многие сокровища российских музеев.

Церковь, следуя призыву Патриарха, всеми силами старается помочь голодающим, жертвуя собранные за века ценности. Но власти подобная добровольная жертва не нужна. Она поднимает престиж церкви и мешает расправе с ней. Поэтому через считанные дни после воззвания Патриарха выходит постановление о принудительном изъятии церковных ценностей. Данное постановление имело целью спровоцировать верующих на выступление против власти. Поэтому и изымали посланные разорители не только неосвященные предметы, которые Церковь и без того отдавала сама, но и освященные, использование которых не для богослужебных целей строго воспрещено канонами, как святотатство.

Провокация удалась. Кое-где вспыхивают волнения. Правда, обходится без серьезных столкновений. Самое громкое происходит в Шуе. Там в стычке с конной милицией и солдатами убиты четверо прихожан, защищавших свой храм. Это-то по меркам тех лет заурядное происшествие и вызвает ликование Ленина, вылившееся в его известном письме Молотову, в котором «самый гуманный человек» формулирует задачу: «Сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена нам полностью. Кроме того, главной части наших заграничных противников среди русских эмигрантов за границей, т.е. эсерам и милюковцам, борьба против нас будет затруднена, если мы, именно в данный момент, именно в связи с голодом, проведем с максимальной быстротой и беспощадностью подавление реакционного духовенства. (…) На съезде партии устроить секретное совещание всех или почти всех делегатов по этому вопросу совместно с главными работниками ГПУ, НКЮ и Ревтрибунала. На этом совещании провести секретное решение съезда о том, что изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть проведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем больше число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать».

Так началась очередная фаза борьбы с Церковью. Вскоре фабрикуется т.н. «дело 54-х», по которому обвиняются 54 священнослужителя и мирянина, препятствовавшие изъятию церковных ценностей. Свидетелем по этому делу допрашивается сам Патриарх. В суде Святейший держится с таким достоинством, что даже советские газетчики не смеют писать о нем в неуважительных тонах. Так фельетонист Кольцов пишет в «Правде»: «Патриарх смотрит на бесцеремонный вызов и допросы его свысока. Он держится с достоинством. Но мы присоединимся к грубому святотатству Московского трибунала и вдобавок к судебным вопросам бухнем еще один, еще более неделикатный вопрос: откуда такое достоинство у патриарха Тихона?»

Вскоре Святитель Тихон был арестован вторично и заточен в Донской монастырь.

В отсутствие Патриарха в церкви нарастает смута. Поддерживаемые властью обновленцы перешли в решительное наступление.

Ядро будущей обновленческой т.н. «Живой церкви» сформировалось еще в 1905г., когда группа духовенства присоединилась к революции. Из нее в Петербурге образовался левый кружок, известный под названием «тридцати двух священников». В первые дни революции 17-го эта группа решила организовать все «прогрессивное» церковное общество во «Всероссийский Союз демократического духовенства и мирян». На первом месте у этого общества стояли цели революции и установление республиканского образа правления, а на третьем - реформа в Церкви. Председателем избрали священника Димитрия Попова, а секретарем протоиерея Александра Введенского. «Демократы» в рясах ораторствовали на митингах, кляня историю собственной страны, на своих службах пели «Многие лета благовернейшему Совнаркому». Название «Живая церковь» обновленцы получили после выпуска одноименного журнала, подготовленного настоятелем Гребневской церкви на Лубянке Калиновским, через несколько месяцев после того снявшим с себя сан и всю оставшуюся жизнь подвизавшимся на поприще антирелигиозной пропаганды.

«Разными путями, но мы идем к одной цели: к устроению царства Божия - Социализма - на земле», - проповедовали «живцы». Ах, как еще будет востребован этот лозунг в скором будущем, когда в храмах станут петь исполать «богоданным» вождям богоборческой тирании. Целая псевдобогословская концепция родится из этого лозунга в 60-е годы, когда митрополит Никодим (Ротов) выдвинет теорию, согласно которой Христос на Кресте «всыновил» Себе не только верных Ему в лице Иоанна Богослова, но всех вообще людей, независимо от отношения к Нему, ко Христу, и «неверующие братья» на деле делают Божие дело, строя коммунизм, как прекрасное общество, как «Царство Божие на земле», тогда как Православная Церковь плетется в хвосте этого «Божия дела», мешая ему, погрязая в таком «духовном эгоизме», как монашество.

Но пока еще рано. В 1922г. обновленцы только идут на штурм. Свою цель они формулировали ясно: «Мы решили остаться в Церкви, чтобы взорвать патриаршество изнутри».

Вскоре после ареста Патриарха главари обновленцев под предводительством Введенского явились к нему ночью с требованием де-факто передать им власть. Однако, Святейший согласился лишь передать власть митрополиту Ярославскому Агафангелу, уполномочив незваных гостей только содействовать этой передаче. Обновленцам этого было недостаточно и в тот же вечер они переименовали себя в Высшее Церковное Управление, самочинно присвоив себе высшую административную власть в Русской Церкви.

Первой жертвой самосвятского ВЦУ стал митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин, один из самых любимых народом архипастырей.

Будущий владыка, в миру Василий Павлович Казанский, родился в Нименском Погосте, в 1873 году. В этом селе его отец нес священническое служение в течение 40 лет. Батюшка Павел открыл в приходских деревнях несколько школ и сам преподавал в них. Все трое его сыновей пошли по стопам отца, но лишь старший достиг высокого положения. Последнее, впрочем, никак не сказалось на характере владыки Вениамина. Как простой священник, он постоянно посещал бедные кварталы Петербурга, отдаленные села, спешил туда по первому зову своих пасомых, не гнушался служить в самых злачных углах, неся свет отверженным, погибающим, падшим. Все богослужения архипастырь сопровождал сердечным словом, ориентируясь на простых людей. Он умел подобрать слова, находившие путь к сердцу человека, старался помочь попавшим в беду и не отвергал никого, кто приходил к нему за помощью. В Петрограде его ласково называли «наш батюшка». Он и поставлен был в пылающем 17-ом на свою кафедру не начальственной волей, а выбором людей, привязавшихся к нему, пока он был лишь временно исполняющим обязанности главы епархии. Его любили за то, что он никогда не был «князем церкви», оставаясь смиренным служителем Господа, таким же, как и его отец и многочисленные предки, бывшие скромными провинциальными священниками.

Будучи избран на петроградскую кафедру, в интервью одной из газет владыка сразу определил свои задачи: «Бумажное делопроизводство, всякую формалистику я буду по возможности от себя отстранять. Мое дело - быть в живом и непосредственном общении с паствой. Тут предстоят огромные задачи и огромная работа… Нужно все строить по-новому, да притом так, чтобы это встречало полнейшее признание со стороны широких масс верующего люда. Мне уже представляется необходимость особой поездки по селам и деревням епархии. Тут, быть может, на местах, придется обсуждать устройство приходских советов, благотворительных и просветительных учреждений».

Воплощая в жизнь эти намерения, митрополит Вениамин собирал приходские советы и собрания верующих в самых глухих углах своей епархии. Его активная деятельность, любовь к нему прихожан способствовали подъему религиозных чувств в Петрограде, несмотря на начавшиеся гонения против Церкви. В Светлый Четверг 9 мая 1918 г. состоялся детский крестный ход в Лавру, где Владыка отслужил молебен и преподал всем детям архипастырское благословение. Беспрецедентное число участников собрали крестные ходы в Фомино воскресенье. Из всех городских приходов «процессии двинулись в Александро-Невскую Лавру, - вспоминает очевидец, - шли с хоругвями в облачениях по всему городу. Первый раз это было в 1918 г.».

Подводя итоги первого года своего пребывания на Петроградской кафедре, владыка говорил: «Много всяких чувств, воспоминаний, переживаний наполняет мою душу. Хочется облегчить ее, поделиться ими с моей паствой… Дорогие пастыри церкви Петроградской, воспроизведите в своем сознании все пережитое нами в церковной жизни за минувший год моего архипастырства и еще раз напомните себе, что, исполняя свои пастырские священнические обязанности, вы совершаете дело величайшей важности, которое народ ценит и ставит соответственно ей весьма, весьма высоко. Прежде всего и главнее всего будьте молитвенниками, благоговейными совершителями богослужений, таинств, треб и всяких молитвословий… Всякая политика, как реакционная, так и модная прогрессивная, должна быть чужда вас. Пастырь не с аристократией, плутократией или демократией, не с буржуями или пролетариями, но со всеми и для всех верующих. На нем нет и не должно быть никакой политической вывески, и под такой он не может выступать. Царство Мое, как сказал Христос, не от мира сего, и никакой политический строй не может с ним совпадать. Возлюбленные братья и сестры, все вы боговрученные мне чада паствы Петроградской. Стойте в вере, мужайтесь и укрепляйтесь. Вера наша православная это душа, жизнь народа русского, единственная наша надежда и спасение в переживаемых теперь нами великих потрясениях и бедствиях».

После закрытия Петербургской Духовной Академии и семинарии митрополит Вениамин учредил на территории Александро-Невской Лавры Богословско-пастырское училище и принял участие в организации Петроградского Богословского института. Также по его благословению были созданы различные богословские курсы, при храмах открывались детские и юношеские кружки по изучению Закона Божия, устраивались беседы и лекции для взрослых. Таким образом, в епархии быстро возникла новая широкая система богословского образования.

Со звериным лицом революции митрополиту Вениамину пришлось столкнуться в самые первые ее дни, когда целую неделю прожил он под огнем в осажденном Чудовом монастыре. Занимаемое им помещение было разрушено большевистскими снарядами буквально через несколько минут после того, как он покинул его. Последние двое суток вместе с монахами владыка провел в непрестанной молитве «об убиенных во дни и в нощи» в подземной церкви святителя Ермогена, куда из соборного храма перенесли мощи святителя Алексия.

Первый конфликт с властью последовал три месяца спустя, когда большевики издали Декрет «Об отделении Церкви от государства». Тогда в Александро-Невскую Лавру прибыл вооруженный отряд матросов и красногвардейцев с предписанием комиссариата призрения о реквизиции всех жилых и пустующих помещений со всеми инвентарем и ценностями. Монастырские власти решительно отказались отдать Лавру для нужд «комиссариата призрения». В связи с попыткой захвата Лавры, на следующий день вечером в Троицком соборе митрополит совершил богослужение. Собор был переполнен, как на Пасху. Успокаивая верующих, владыка Вениамин сказал:

- Это - ответ на мое обращение к народным комиссарам оставить церкви в покое - теперь дальше дело самого народа войти в переговоры с народными комиссарами, которые, не услышав моего голоса, быть может, услышат голос народа. Странное обстоятельство. Ведь посягательства происходят исключительно на православные церкви... Православный народ должен выступить немедленно с протестом, и я уверен, что, по милости Божией, разрушение церковного строя будет предотвращено.

Битва за Лавру продолжилась. При следующей попытке захвата предводитель вооруженного отряда матросов и красногвардейцев потребовал от владыки очистить митрополичьи покои. На это митрополит ответил, что против посягательств на права Православной Церкви он может протестовать только по-христиански: как избранный на Петроградскую митрополию он считает своим долгом охранять имущество Лавры, принадлежавшее обществу православных людей - живых членов Церкви. Пригрозив выдворить его из лавры силой, предводитель отряда отправился в собрание Духовного собора Лавры и потребовал от епископа Прокопия сдать ему все лаврское имущество. Прокопий ответил отказом и был арестован со всеми членами Духовного собора.

В это время с лаврской колокольни раздался набат. Толпы народа стали стекаться в Лавру.

- Православные, спасайте церкви! - послышались крики.

Отряд и его предводитель были обезоружены, арестованные освобождены. Монахи успокаивали разгневанных людей. Один из них, спасая предводителя отряда, увел его через Тихвинское кладбище подальше от толпы.

Тем временем прибыл новый отряд матросов и красногвардейцев с двумя пулеметами, которые были поставлены на лаврском дворе. По колокольне дали несколько залпов, но набат продолжался. Один из красногвардейцев поднялся на колокольню и, угрожая револьвером, согнал оттуда звонивших богомольцев. Красногвардейцы стали энергично изгонять богомольцев с лаврского двора. Раздались выстрелы. К красногвардейцам бросился настоятель Скорбященской церкви протоиерей Петр Скипетров, увещевая их и моля не стрелять по безоружным. Он был убит тотчас - пулей в рот…

Верующие, однако, уже не боялись, и духовенству потребовалось немало усилий, чтобы удержать людей от сопротивления захватчикам Лавры. На следующий день депутации от рабочих Стеклянного и Фарфорового заводов, а позже от рабочих Экспедиции заготовления государственных бумаг посетили митрополита Вениамина и выразили ему свою готовность охранять Лавру. В последующие дни многие верующие сутками не покидали ее. В целях защиты святыни владыка благословил совершить к ней крестные ходы из различных церквей Петрограда. После литургии около двухсот отдельных церковных процессий с иконами, крестами, хоругвями направились к Лавре и на Невском проспекте слились в единый грандиозный крестный ход. Все время звучали церковные песнопения, в храмах раздавался колокольный звон.

На площади у Казанского собора митрополит Вениамин, совершив краткое молебствие, обратился к пастве:

- Христос Воскресе! То, что Христос воскрес является основой нашей веры. С ней мы не погибнем! В самом этом крестном ходе не помогла ли нам вера? Многие сомневались, как они будут участвовать в крестном ходе с непокрытыми головами, когда стоят холода, - и Бог послал весеннее солнышко, под лучами которого совершить крестный ход оказалось необременительно. Несмотря на тяжелые, очень тяжелые обстоятельства, мы не должны падать духом. Вспомним протоиерея отца Петра Скипетрова, павшего у дверей дома своего архипастыря. Вот пример для всех, как надо защищать веру православную, храмы святые, своих архипастырей и пастырей.

Лавру удалось отстоять. А после ночного богослужения владыки в Покрово-Коломенской церкви правительство во главе с Лениным бежало в Москву под охраной латышских стрелков…

Четыре года длилось это противостояние, и там, где сила оказалась недостаточна, решило исход вековечное - предательство…

По возвращении в Петроград Александр Введенский наведался к митрополиту и объявил о создании нового управления и назначении его, Введенского, делегатом от этого управления по Петроградской епархии. Владыка отказался признать самозванцев и отлучил Введенского от Церкви. Советские газеты бесновались: «Митрополит Вениамин осмелился отлучить от Церкви священника Введенского. Меч пролетариата тяжело обрушится на голову митрополита».

Из Москвы в Петроградский губотдел ГПУ пришла телеграмма: «Митрополита Вениамина арестовать и привлечь к суду. Подобрать на него обвинительный материал. Арестовать его ближайших помощников - реакционеров и сотрудников канцелярии... Менжинский».

С «материалом» помог Введенский. Он немедленно написал на владыку донос и явился к нему вновь уже в сопровождении бывшего председателя петроградской ЧК Бакаева. Они предъявили митрополиту ультиматум: либо он отменит свое постановление о Введенском, либо против него и ряда духовных лиц будет создан процесс в связи с изъятием ценностей, в результате которого погибнет и он, и близкие к нему люди. Владыка ответил категорическим отказом… Во время обыска Введенский подошел к нему под благословение, но получил холодный ответ:

- Отец Александр, мы же с вами не в Гефсиманском саду.

Арестованного митрополита ВЦУ уволило с петроградской кафедры, а новый петроградский первоиерарх епископ Алексий (Симанский) отменил указ об отлучении новоявленного иуды, вызвав немалое негодование верующих.

10 июня 1922 года Невский проспект был заполнен народом. От Гостиного двора люди толпились так густо, что практически невозможно было протиснуться меж ними. То была не демонстрация, не «сознательные пролетарии», а подлинный русский народ, не устрашившийся выйти на улицу, чтобы поддержать своего любимого пастыря. Здесь не было антиправительственных лозунгов, бойких выкриков, плакатов… Были лишь молитвы и иконы. Многие женщины не могли сдержать слез. Должно быть, все собравшиеся понимали, что исход процесса, открывающегося в бывшем Дворянском собрании, предрешен заранее. Праведник может помиловать разбойника, разбойник праведника - никогда. Вот только - суровость кары? До конца ли пойдут?

Томительно шли минуты ожидания. В толпе перешептывались, вздыхали. Наконец, раздались крики:

- Везут! Везут!

Люди стали падать на колени. Запели «Спаси, Господи, люди твоя».

Проехала машина, мелькнул белый клобук… Дальнейшего собравшимся видеть было не дано. Но все-таки народ не расходился. Может быть, и оттого, что нигде, кроме как в этой толпе, Святым Духом, а не лозунгами соединенной, люди давно не ощущали себя Народом…

Известный богоборец Красиков, прибывший на процесс от наркомата юстиции, во всеуслышание заявлял о конечных задачах следствия и отношении властей к Православию: «Вся Православная Церковь - контрреволюционная организация! Собственно, следовало бы посадить в тюрьму всю Церковь!»

К процессу было привлечено в общей сложности 85 человек. Председательствовал на нем 22-летний бывший студент Яковченко, членами трибунала были: его ровесник, также бывший студент, Семенов, и бывший помощник судового механика Каузов. В число общественных обвинителей входили бывший подмастерье булочника (после - агент ЧК), бывший преподаватель истории в институте благородных девиц (после - большевик), и латышский стрелок Крастиньш.

Владыка Вениамин был обвинен в организации сопротивления изъятию церковных ценностей, повлекшего в некоторых приходов столкновения верующих с правительственными комиссиями и милицией. Эта статья нового УК предусматривала высшую меру…

Митрополит всю вину брал на себя. Видимо, из вопросов земных главным было для него одно - вывести из-под удара других. Убедить суд в том, что все решения принял он сам и отвечает за них единолично. Он поименно перечислил всех подсудимых и каждому нашел «алиби».

- Я, - закончил владыка, - говорю бездоказательно, но ведь я говорю в последний раз в жизни, а такому человеку обыкновенно верят.

Этот июльский день выдался солнечным, и солнечным светом была озарена вся фигура митрополита. Это был человек, переступивший черту, уже отделившийся от земли, не принадлежащий ей. Возможно, именно в этом заключалось спокойствие и его, и судимых с ним. Хотя приговор еще не был выяснен, но предопределен. И внутри каждый уже пережил его и смирился с ним. Палачам было что терять, оттого беспокоились они. Жертвам терять было уже нечего.

- Вы - подсудимый, - заметил судья митрополиту. - Вам дано последнее слово для того, чтобы вы сказали что-нибудь о себе. Это важно для революционного трибунала.

Близорукое, открытое лицо владыки Вениамина выразило непритворное изумление.

- Что же я могу о себя сказать? - отозвался он, поднявшись. - Я спокойно отношусь к обвинению, хотя и не могу без скорби слышать, как меня называют «врагом народа». Народ я люблю и отдал за него все, и народ любит меня.

Последнее слово святитель все же сказал:

- Народ судит меня во второй раз. Первый раз я предстал перед народным судом пять лет тому назад, когда в Петрограде происходили выборы митрополита. Тогда собралось несколько тысяч рабочих и крестьян - тех, которые послали вас сюда судить меня. Несмотря на то, что я не был официальным кандидатом и не был угоден ни правительственным, ни высшим церковным кругам, они избрали меня. После этого я все время работал при Советской власти, причем всюду, куда я ни являлся, куда ни приезжал, вначале власть меня встречала подозрительно, но когда узнавала, отношения резко менялись. Теперь меня судят во второй раз представители народа. Я ни в чем не виноват перед теми рабочими, которые вас, судьи, послали судить меня. Каков бы ни был ваш приговор, я буду знать, что он вынесен не вами, а идет от Господа Бога, и что бы со мной ни случилось, я скажу: «Слава Богу за все», - сказав это, владыка перекрестился и сел на свое место.

К смертной казни «суд» осудил десять человек. Шестерых помиловали, и сомучениками владыки Вениамина стали трое: архимандрит Сергий Шеин, бывший член Государственной Думы от фракции националистов, Иван Михайлович Ковшаров, юрисконсульт Александро-Невской Лавры и член Правления Общества православных приходов, Юрий Петрович Новицкий, профессор, юрист, председатель Правления. Считается, что приговор был приведен в исполнение в ночь с 12 на 13 августа 1922 г. на Ржевском артиллерийском полигоне, бывшем местом массовых расстрелов. Однако, ни точное время, ни т.б. место убийства мучеников неизвестно.

Незадолго до расстрела митрополит Вениамин писал из тюрьмы: «Страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее иметь надо нам, пастырям. Забыть свои самонадеянность, ум, ученость, и силы и дать место благодати Божией.

Странны рассуждения некоторых, может быть и выдающихся пастырей - разумею Платонова, - надо хранить живые силы, то есть их ради поступаться всем. Тогда Христос на что? Не Платоновы, Чепурины, Вениамины и тому подобные спасают Церковь, а Христос. Та точка, на которую они пытаются встать, - погибель для Церкви. Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя. Теперь время суда. Люди и ради политических убеждений жертвуют всем. Посмотрите как держат себя эсэры н т. п. Нам ли христианам, да еще иереям, не проявлять подобного мужества даже до смерти, если есть сколько-нибудь веры во Христа, в жизнь будущего века!»

К несчастью, после смерти Патриарха Тихона русская Церковь, вернее та часть ее, которая провозгласит устами своего главы сорадование радостям богоубийц, предпочтет иной путь…