«Я свой рассказ хочу начать…»

 

Я свой рассказ хочу начать

Про безызвестного героя,

Который Родину отдать

Не захотел, свою, без боя.

Который, если вдруг беда,

Друзьям своим помочь стремился,

Не отступался никогда,

Поэтому всего добился.

Когда же все вокруг сдались,

Он был последним, кто не сдался,

Когда предали, продались,

Он ни на что не поддавался.

Пройдя по жизни три войны,

О Родине не думал скверно.

Душа и ум были чисты,

Служа своей отчизне верно.

Судьба не раз его свела

С России верными сынами,

И жизнь его была полна

Медалями и орденами.

Он на своем пути встречал

Людей и подлых, и лукавых,

Но с ними рядом он не встал,

Оставшись Белым генералом…

 

«В путь!»

 

Ах, как прекрасна Русская природа!

Зима и лето, осень и весна!

Манящая в любое время года,

Даже когда приходят холода…

Дорога вьется, в даль бежит,

И уж Луна блестит на небе ярко.

В кибитке маленькой не спит

Артиллерийский подпоручик Марков .

– Поторопите-ка коней, -

Промолвил тихо путник сонный, -

– Ведь от Иркутска до Кореи

Преодолеть нам путь огромный…»

 

«Разведка»

 

Уже два месяца в Корее

Все знают Маркова Сергея.

Штабс-капитан  отважен был,

В разведку лично проводил.

И под огнем артиллерийским

По многу раз на дню бывал,

Но верил, что победа близко

И никогда не отступал.

А вот был случай: в октябре,

Ведя отряд свой на заре,

Вдруг в ста шагах заметил он,

Пехотный вражий батальон.

Отправил тут же телефонограмму,

Врага координаты сообщил,

И сразу, даже без проверки данных

Артиллерийскую поддержку получил.

Гремел сурово бог войны,

Земля фонтанами вздымалась,

Ошеломленные враги

По полю под огнем метались.

Когда ж окончился обстрел,

Обдумать Марков все успел.

Он на коня вскочил легко

И шашку поднял высоко.

Тут враг увидел, что из-за холма,

Нагайками размахивая смело,

На них несется конная стрела,

Вздымая пыли вихрь оледенелой.

«Не сладко?!» - крикнул, подъезжая, Марков, -

«Сейчас отведаете наших танков!».

Японцы дале предпочли не драться,

(Не зная, в прочем, что парней лишь двадцать) .

И вот уже через неделю он,

За подвиги свои на службе ратной,

Пожалован был наградным крестом

«За храбрость» - с надписью на стороне обратной.

 

«Два солдата»

 

На днях письмо ему пришло.

В письме том говорилось, что…

«…с ранением, не совместимым с жизнью

Доставить Маркова сегодня на Отчизну!».

Сергей тогда не понял, что к чему,

Послал приказ письмо перепроверить.

Оно предназначалось не ему,

Но в то герой наш не хотел поверить.

Уже назавтра молодой корнет

Принес ему исправленный ответ:

«С раненьем, при смерти лежит,

Поручик, Марков Леонид».

Сергей машину до санбата

Берет. Во весь опор летит.

Увидеть поскорее брата

Душа желанием горит.

Приехали… Умолк мотор.

Сергей – на медицинский двор.

Пред ним израненных поток.

Он ищет Вильманстрандский полк.

Однополчане его брата

Ему с охотой помогли

Найти «больничную палату»,

Туда Сергея провели.

Но наш герой, зайдя туда,

Застал не брата, а врача.

Тот Леонида наблюдал,

И все Сергею рассказал.

– Я, знаете ли, сам на фронте

Бываю часто, - он сказал -

– В тот день я врачевал в пехоте

И брата вашего видал…

Вчера – ко мне его везут.

Там капитан, поручик тут,

Из той же роты, что и он…

Их полк почти что истреблен.

Мне Леню жаль, скажу Вам честно.

Но, зная, сколь ранений получил,

Науке современной неизвестно,

Как он хотя бы эти дни прожил.

Врачи боролись день и ночь.

Увы – мы не смогли помочь.

 

«Письмо к матери»

 

Сергей в тот злополучный вечер

До самой полночи не спал.

Пока не догорели свечи,

Письмо он матери писал:

«Не плач, родная, брата ждал

Конец суровый, но достойный.

Сражался с честью, воевал,

И по ночам, и в полдень знойный.

Не плачь, но верь, что сохранит

Тебе Господь второго сына.

Числом нас враг не победит,

Мы оттесним их до Хамхына.

Блокаду снимем с Порт-Артура ,

Врага отгоним до Сеула.

Узнаешь утром из газет,

Как русский витязь из Китая

Погнал японских самураев.

За брата с них возьму ответ».

 

«Сандепу. 1 Часть»

 

В Сибирский Первый  корпус он

Был с Рождества переведен.

Так год прошел, и ждали все

Японцев победить к весне.

А в холод страшный не смогли

Враги бы предпринять атаку

И первыми затеять драку.

Все это русские учли.

И до рассвета, по утру,

Едва закончив все приготовления,

Сибирский корпус приготовился к броску,

Чтоб положить начало наступлению…

Вот, перейдя поток речной,

Ведя свой корпус за собой,

Военачальник Штакельберг

Атакой быстрой в хаос вверг

И тут же в бегство обратил

большую часть японских сил.

На этом корпус не остановился,

Взяв все деревни по брегам реки,

И отступления врага добился,

Хоть не желали отступать враги.

Однако остальные корпуса

В атаку не идут, в тылу остались,

Японцы тотчас же перегруппировались.

У корпуса Сибирского была

Упущена возможность к наступлению,

И надо было думать о спасении

Захваченных поутру деревень.

А между тем, к ночи клонился день.

Без одобрения командованья, в ночь

Дабы родным соратникам помочь,

Свою дивизию к реке Русанов  двинул

И наступление японцев опрокинул.

В ночи пронесся звонкий глас трубы,

Русановцы идут в атаку смело.

В сиянье лунном движутся полки,

К Сибирскому подмога подоспела.

Разгромлен враг, и решено не ждать

И сразу на Сандепу наступать.

Однако остальных частей все нет,

Запрос о помощи остался без ответа.

Оставшись на передовой одна,

Дивизия пробиться не смогла.

Потеряно побольше тысячи солдат.

Решенье принято: сворачивать назад.

 

«Сандепу. 2 Часть»

 

На помощь корпусу Гернгросс  послал полки.

Они остановились у реки.

И, подождав Мищенко казаков,

Сибирский корпус двинуться готов.

Победы снова! Наши рады!

Вот Гриппенберг  свои отряды

В атаку бросил, но они,

Разбив японские полки,

Войти в Сандепу не смогли.

Церпицкий  наступление вершил,

Из-за чего японцам вышел в тыл.

К нему спешат Мищенко  эскадроны,

Без остановки воевать готовы.

Враги уж были близки к пораженью,

И если бы учли их положенье,

То можно было б победить в сражении,

Все свои силы двинув в наступление…

Однако, в плане видя неполадки,

Главнокомандующий Куропаткин ,

Не дал войскам приказа наступать,

И повелел отряды отозвать.

Ну а враги, тем временем, не ждали.

Пока все наши части отступали,

И все, что захватили, оставляли,

Они деревни спешно занимали…

А Куропаткин между тем

Писать царю письмо хотел.

Того письма о том был текст,

Что отстраняет он от мест

Почти всех генералов сразу,

За то, что сами, без приказу,

Они в атаку повели

Им подчиненные полки…

А разъяренный Гриппенберг

Свой генеральский чин отверг,

И, наскоро собрав всех слуг,

Тотчас уехал в Петербург.

 

«Домой…»

 

На запад движется солдатский батальон.

Ночь над сибирскими деревнями светла.

Никто не потревожит их крестьянский сон.

Закончилась война!

И возвращаются домой бойцы,

Заждались дома матери, отцы.

Какой бы трудной битва ни была,

Все! Все, солдат! Закончилась война!

Домой и Марков так же возвратился.

Мать навестил, служил, потом женился.

В училищах военных педагогом

Он проработал два с немногим года.

Писал герой научные труды.

Те, что живой истории полны.

И не одна хорошая статья

Явилась в свет из-под его пера.

Вот вышел труд «Еще раз о Сандепу»

В нем Марков долго, ясно объяснял:

«В солдатах-то простых изъяна нету,

А от войны лишь Петербург устал».

Герой счастливый начал уж мечтать,

Как бы «профессором военным» стать,

Работать, к старости с семьей уединиться

И по красивым путешествовать местам,

Однако было суждено не сбыться

                                       Его мечтам…

 

***

                                       «Встань

                                          За

                                             Веру,

                                                 Русская

                                                    Земля!»         

В Москве, в столице, повсеместно

Балы и смотры, шум оркестров.

И на парадах триумфальных

Сам император выступал.

Своих солдат и генералов

Он за заслуги награждал.

У смотров, проведенных штабом,

Причина только лишь одна:

Невиданная по масштабам

Сегодня началась война!

И несмотря на то, что в городах

По громкоговорителям вещают:

«Россия – есть сильнейшая страна…»

И скорую победу обещают,

Какое-то волнение в сердцах

Тоску рождает, зачиная страх…

Даже в натянутых улыбках генералов –

И в тех уверенности мало.

Но Русь! Отчизна! Родина! Страна!

Империя! Россия – вот она!

Ты знаешь: с первыми лучами, на заре,

Уж только-только ты разбужен петухами,

Погладит ласково она по голове,

Умоет нежными, уставшими руками.

И скажет: «Просыпайся, сын, родной,

(Ведь для страны любимой все мы – дети)

Что б слез не лилося над русскою землей,

Мне нужно, что б ты жил на этом свете!

Тебя, солдат, вскормила и вспоила.

Тебе, боец, свой хлеб я отдала.

Тебя в младенчестве я на руках носила.

Могила матери твоей – моя земля.

От Родины своей не отрекайся,

Прошу тебя, сынок, ты – мой герой.

С врагом коварным до конца сражайся,

Но возвращайся поскорей домой.

Ну что же, в путь, тебя благословляю

На боевые подвиги твои,

И возвращения домой желаю

При полном здравии, под знаменем страны!

И поднимется русское воинство!

Враг такого еще не видал.

И помолимся мы Святой Троице,

И сразим зло и тьму наповал!

Так за Веру, Царя и Отечество

Встанем мы в боевые ряды!

Чтобы армии вражеской нечисти

Не топтали российской земли!

 

«Великая война»

 

…Уж долгое время на Западном фронте

Не сладко приходится русской пехоте.

Об немцев и австро-венгерских бандитов

Давно уж свои притупили штыки.

Но русский солдат не страшится напастей:

Налетов, обстрелов и прочих несчастий,

Но русский солдат, хоть живой, хоть убитый

Стоит на защите родимой страны.

Южнее болгары и турки на море

И суше свои развернули войска.

Но верят бойцы, что мы выиграем вскоре,

И что отступать и сдаваться нельзя.

 

***

И Марков в императорскую армию

Отправиться сам изъявил желание.

Ему уж начали надоедать

Костюм, портфель, профессора и классы,

И принял он как дар, как благодать,

Ту весть, что волновала массы.

Он с первых дней находится в строю

И наряду с обычными бойцами

Как и они учувствует в бою.

Солдаты рады: «Командир наш с нами!»

Проходят дни, недели, месяца.

Сергей награды, званья получает.

Уверенным в себе быть до конца

Война, все ж, никому не позволяет…

В одной из битв, тяжелых, как всегда,

Герой наш вновь командовал войсками,

Накрыл вдруг шквал ружейного огня.

Бойцы Сергея выносили сами .

А после операции он был

Отправлен в штаб, где умным, смелым слыл.

Но там начальства своего хватало,

С ним холодно общались поначалу.

– Великая война – суровая пора. -

Любил так говорить Антон Деникин. -

Нам, видно, тут не подойдут «профессора»,

Гляжу, держать в руках ружье отвык он.

Сергей ходить не мог, но в бой

Солдат повел он на коляске.

После артиллерийской встряски

Засыпан грязью, но живой!

И после случая такого,

Кто сей поступок наблюдал,

Его, почти что как родного

Теперь при штабе принимал.

 

«Все тяжелей становится война»

 

Тем временем трудней война

Становится. И год от года

Все тяжелей идет она:

Там бьется полк, там взвод со взводом.

Кавалерийские полки

Ломали сабли о штыки.

По полю битва раздавался

Глухой артиллерийский гром,

Шумел, в единый вой сливался,

Чуть замолкал взвыть потом.

И многотонные гиганты

Новейшей техники сыны,

Гордость Союза и Антанты ,

В умах народных короли,

Ползли по полю с гусеничным лязгом,

Глубокие оставив борозды,

И смерть несли, и сами гибли, вязли,

И бились, если все еще могли.

А от сгоревших танков поднимались

Столбы из дыма, завихры огня,

И небо этим смогом закрывалось,

Но в небе шла баталия своя.

Там самолеты стаями сновали,

И ливнями свинцовыми врага

Без жалости и страха поливали,

Пилоты в креслах обгорали,

Ломались крылья, лопасти трещали.

Все тяжелей становится война…

 

«Галицийские поля».

 

…Шел дождь, и ветер налетал упругий,

А в русском лагере, в окопах, под огнем

Кто с саблей, верной боевой подругой

Оттачивал движенья день за днем.

Кто нож метал, кто форму чистил,

Другой читал, другой артистом,

Был до войны, и для ребят

По вечерам играл солдат.

Садилось солнце, и сквозь тучи

Бойцам свой посылало лучик.

В окопах тихий разговор:

Враг подошел почти в упор.

По всюду звуки, запахи войны.

Умы людей волнением полны.

И нервный кашель, дым от сигарет

Ворчанье чье-то: - «Кури подале, я ем!»

И ответ:

- «А, он вечно недоволен всем!»

И запах мяса по окопам,

Дымил котел, и плакала гармонь,

Не глядя, в лужу шлепнул кто-то,

Заржал у штаба офицерский конь.

Простой молитвы громкий шепот из палатки,

И по подмосткам стук подкованных сапог,

Артиллеристы устраняют неполадки,

О камень точится начищенный клинок.

В одной землянке шелестят бинты.

На улице разгрузка провианта.

Трофейные, в архиве, фолианты,

Готовят к переброске до Москвы.

И хлопает по ветру флаг имперский,

Блестят на солнце ярко сабли и штыки,

На лагерь налетает ветер резкий,

Поля исполнены, в округе, тишины.

Как быстро все переменилось!

Лишь Марков дал команду к бою: наступать,

Как все солдаты оживились,

Пошла в атаку императорская рать!

И вот они идут, еще все живы,

Не ранены, не изувечены в бою,

И кровью не испачканы мундиры,

И не над их телами в церкови поют;

С предчувствием беды неотвратимой,

Молитву повторяют вновь и вновь.

И в бой они идут за край родимый,

Гром барабанов их волнует кровь.

Последние секунды перед боем.

Последние мгновенья до конца…

…И пушки венгров разродились воем,

И ливни бьют австрийского свинца!

В строю стоял твой по плечу сосед,

Стоял вот тут, мгновение – и нет.

Секунда – и разрыв снаряда.

Румынский снайпер, что был рядом

И мерно жертв выискивал своих,

Исчез под слоем пепла и земли.

Стреляли семеро, вдруг взрыв, осталось трое.

Так смерть кусками вырывала их из боя.

Но русского солдата не смогли

Сломить ни газ, ни пули, ни снаряды,

И к вражеским окопам подошли,

Редевшие, но крепкие отряды.

Что началось тут, трудно описать!

Ибо такого не сказать словами.

Враги не успевали отступать

Окопы переполнились телами.

И наши шли на плотные шеренги,

И всех врагов сражали наповал.

Немногие те выжившие венгры

Запомнят этот луцкий перевал ,

Когда летели тысячи голов,

И Солнце пламенное отражалось

В бесчисленном количестве штыков,

И кровь рекою проливалась.

Вот на востоке месяц показался,

На западе полоска неба тлела.

Марковский полк в тылу врага остался,

А к австро-венграм помощь подоспела.

И трудно в сумерках вести сражение,

Когда даже своих не видишь ты.

И Марков понял, что из окружения

Им надо выходить до темноты.

Темнеет быстро. Надо отступать.

Но как же вместе всем бойцам собраться?

Что б никого впотьмах не потерять,

И дружно, с боем чтоб к своим прорваться.

В пылу борьбы раздался вдруг

Знакомый всем солдатам звук.

Ведь марш бравурный своего полка

Услышать мог любой издалека.

Вкруг патефона всех собрав солдат,

К победе Марков вел своих ребят.

 

***

Уж третий год войны идет…

В России заговор плетет

На деньги немцев иудей,

Коварный большевистский змей.

А заграничный друг крестьян,

Защитник бедных, враг царям,

Брал у Вильгельма денег сызнова

На воплощение марксизма…

А Марков, генерал-майор,

Был на Кавказ переведен,

И турок бил, не бунтовал,

Он верно свое дело знал!

 

«Вечная Русь»

 

…Больше тысячи лет Русь Великая

Титул свой проносила с гордостью.

Разноязычная, многоликая,

Чужда ненависти и подлости.

История ее бессмертная

Не была предана забвению.

Прочно выкованную предками

Пронесли через поколения.

Она ковалась мечами тевтонскими,

И тугими монгольскими луками,

И крылатыми шлемами польскими,

Топора боевого стуками.

Мы кусками ее собирали,

Гобелен вышили красивый.

Это наша страна Родная,

Ныне имя ее – Россия.

Сто девяносто шесть последних лет

Над Родиной, ее оберегая,

Во все концы бил благодатный свет,

И не было на свете лучше края.

А на защите той земли стоял

Орел могучий, черный, двухголовый.

Не раз другие страны покорял,

Не раз сумел отнять добычи новой.

Он восседал на троне величаво,

И все враги испытывали страх.

В когтистых лапах – скипетр с державой,

И несколько корон на головах.

Он сохранял Россию неделимой,

Великой, непокорною страной,

Но, ветром революции гонимый,

Державу ожидал последний бой.

Орел усталый, постаревший сильно,

Свой скипетр на меч переменил.

За веру, честь, за Матушку-Россию,

С врагом он бился из последних сил.

Вот красной молнией под сердце поражен,

Державу выронил, прикрывши лапой рану.

Вновь красная стрела – остался без корон,

Но он не хочет допустить страну к развалу.

Короны рухнули и раскололись в прах,

Но опершись на меч, держался на ногах.

Изорван стрелами со всех сторон,

Смертельно ранен, но не побежден.

В последний раз поднялся к неба сини,

И, гордо крылья на груди сложив,

Последний раз он наблюдал Россию,

Последние мгновения был жив…

И вниз, на землю камнем он низвергся

И об уступы гор разбился.

Народ наш от империи отрекся,

И бесконечно тем ошибся.

В орлином трупе зародился

Гнилых червей огромный улей,

И над народом он глумился,

Его травил огнем и пулей.

Разрухой, кровью, пеплом, пылью

Большевики страну покрыли,

Хозяйство привели к бессилью,

Уклад вчерашний развалили.

И мир позорный заключили,

И земли многие отдали,

И множество людей сгубили,

И храмы жгли и разрушали.

Но на окраинах страны

Принять позора не хотели

России верные сыны,

Толк знающие в ратном деле.

И разноцветная собралась масса

Всех недовольных этой новой властью.

То моряки, крестьяне, казаки,

Бароны, офицеры, юнкера,

Кадеты, эсеры, меньшевики,

Интеллигенты и профессора.

Но это после,

             а пока…

 

«Миазмы Февраля»

 

Стремления большевиков

Смогли внимание привлечь

Временной власти, и готов

Приказ свой Керенский  изречь

К Верховному, Корнилову :

«Я знаю, что по силам Вам

Все беспорядки прекратить,

Большевиков остановить.

Пусть Ваше войско в Петроград

Войдет. Парламент будет рад.

Мы ж, ружей не имея строй,

Не сможем управлять страной».

Корнилов основательно

Поход готовить стал,

Все мелочи старательно

Перепроверил сам.

И вот уже к столице

Несутся поезда.

Уверенность на лицах,

У сердца ордена.

Стремятся эшелоны

Страну освободить,

Изменников готовы

Под корень истребить.

А Керенский, довольный очень,

Союзника с утра до ночи

Ждет у себя... Как вдруг его

В момент насторожило все.

Чуть свет – а он уж на ногах.

Его такой терзает страх:

Корнилов в армии – большой авторитет,

С ним войско, а у Керенского – нет.

И стоит ему только пожелать

Взять власть в стране – не нужно долго ждать!

И лишь избавится он от большевиков,

То Керенский, пожалуй, будь готов,

Руководящий пост свой передать

И с арестантами в одну шеренгу встать.

Так, запугавши сам себя,

Чуть было не сойдя с ума,

Стал лихорадочно гадать,

Куда б Корнилова сослать.

И, объявив врагом народа,

Бездарным, глупым воеводой,

Его лишил он должностей и места

И приказал явиться для ареста.

Однако Лавр Корнилов был не прост,

Он не оставил свой законный пост.

На Керенского все эти приказы

Ответил он решительным отказом.

Тут временному лидеру страны

Стали нужны хорошие врачи.

За жизнь свою боясь, как никогда,

Решил прибегнуть к помощи врага.

Все оружейные большевикам предал

И разрешил им произвол творить,

Но перед этим строго наказал

Корнилова скорей остановить.

Не нужен Ленину  какой-то там приказ,

Не нужен и сам Керенский тем паче.

У них был план, как действовать сейчас.

И большевик не поступал иначе.

С желанием убить, с оружием в руках,

Под властью пропаганды и анархии,

Со звездами на шапках, и с ветром в головах,

Шли за детьми исчезнувшей монархии.

От смерти демократы не спаслись,

И либерал не избежал расправы,

И труповозы красные неслись

От тел очистить крупные канавы,

Что б было больше места для других,

Добитых или все еще живых.

А что б Корнилова остановить – решили

Разрушить рельсы, скаты и мосты.

И поезда его затормозили,

Испортив все пригодные пути.

А сам Корнилов арестован был

Товарищем (так спасся от расправы).

И в быховскую он тюрьму прибыл,

Где должен был, как все, дождаться кары.

И были вместе с ним заключены

Деникин , Лукомский  и Романовский , Марков

И прочите Отечества сыны,

Кому Россию было еще жалко.

А между тем события в стране

Развертывались с новой, страшной силой.

Мир Брестский, интервенция извне

И власть большевиков провозгласила

Вторая революция! И вновь

Рекой в России проливалась кровь.

Не всех, однако, Ленин покарал.

Гучков  спастись смог, Керенский бежал.

Министров бывших дан приказ найти.

Они в Европу уж на полпути!

 

«Красные и белые»

 

Борьбу с саботажем и контрреволюцией

Дзержинский  возглавил и отдал приказ.

И толпы фанатиков вышли на улицы

Искать подозрительных просто на глаз.

А в армии – пьянство, жулье, разложение.

Верховный Духонин  исправить не мог

Того удручающего положения:

Убийства людей, грабежей у дорог.

И каждый в опасном сейчас положении.

Духонин отдал свой последний приказ.

И в Быхов несут его распоряжение:

«Всех пленных военных – на волю! Сейчас!»

Но как же быть, когда кругом разруха?

К Кому идти, если друзья с тобой?

На улице так холодно и сухо,

Брошюры красные летят над головой.

Однако оставалось еще место,

Где не так явно разрослась «чума».

И если все горело повсеместно,

То там еще не вызрела она.

В Ростовской области их старый друг

И боевой товарищ, Алексеев ,

Ведет набор боеспособных групп,

Всех патриотов из толпы отсеяв .

Первым на юг отправился Корнилов,

Во голове его Текинского полка ,

Но вскоре по домам всех распустил он,

Что б уберечь от страшного конца.

Чуть позже, Романовский, Марков,

Добыв на поезд два билета,

Отправились на юг чрез Харьков,

Чтоб сбить большевиков со следа.

Дабы труднее было всех найти,

И чтоб врагам пришлось побегать,

Поехал Лукомский по третьему пути,

В Варшаву, что б там пересадку сделать.

Деникин выезжал последним

И по кратчайшему пути,

Желая скрыться незаметней,

Заехал в Харьков погостить.

Там встретил двух своих друзей,

С которыми расстался ране,

И по стальным ветвям путей

Втроем решили ехать дале.

 

«Добровольческая армия»

 

Прошла неделя, результат таков:

На Дон все рвутся – красные, бандиты,

А в новой армии две тысячи штыков,

Не все бойцы, не все обуты, сыты.

В Новочеркасске есть жилье, еда,

Медикаменты и боеприпасы,

Но рвутся, рвутся красные сюда,

Не хватит сил остановить всю массу.

И Лавр Корнилов двинуться решил

На юг, через луга, поля и броды,

И заручиться помощью старшин

Станиц казачьих, вольного народа.

А атаман Донского Войска Каледин

Решил помочь им в этом правом деле.

Сколь было – денег дал им и совет один:

Куда идти, чтоб отойти успели.

 

«Ростов»

 

Стояла ночь на двадцать третье февраля

Лихого восемнадцатого года.

И, будто, по степям молчание храня,

Над Доном затаилась вся природа.

По улицам, обутым в лед и иней,

Поскальзываясь часто на бегу,

Младой корнет, сын пожилой графини,

Нес донесенье к штабу своему.

А там уж генералы собрались,

И острые проблемы обсуждали,

Большевики к ним толпами рвались,

А добровольцы лишь приказа ждали.

Корнилов донесенья принимал.

А Марков на кулак облокотился,

В раздумья погрузившись, задремал,

Причудилось, как мир вдруг развалился.

Во сне он видел все, как раньше было:

В деревнях много хлеба на полях,

Как появились первые машины,

Трамваи, отопленье в городах.

И снилось, как очередей не знали

До самой революции, когда

С прилавков моментально исчезали

Одежда, обувь, утварь и еда.

Дешевые на поезда билеты,

Платили золотом за труд людей,

По праздникам – роскошные банкеты,

Доступная учеба для детей.

И вдруг все рухнуло… Когда же все успело…

Ведь можно вроде по минутам рассчитать.

Покрыто тайной это злое дело,

И до конца уже не разгадать.

И как? Неужто было все напрасно?

А временные промахи страны

Не повод для такой резни ужасной,

Где всюду смерть, разбой и грабежи.

Когда желают отобрать чужого,

И лишь бы пьянствовать, да деньги отнимать!

Сожгут село и умертвят любого.

Да! С безоружными-то просто воевать…

«Господа офицеры! – Корнилов сказал, –

И нарушил молчание голосом властным, –

Вот за этим я всех вас сегодня созвал:

Чтоб Кубань не досталась разбойникам красным,

Мы Ростов оставляем, сейчас же! Ведь он

Взят почти что в кольцо. И, людей что б спасти,

Мы немедля все вместе отступим за Дон!

Всех туда перебросить мы срочно должны!»

 

«Ледяной поход»

 

Растянулись повозки. И, Ростов оставляя,

Все на юг да на юг, где спокойно еще,

Шли гражданские семьи, погибать не желая,

За солдатским обозом, пусть самим тяжело.

Свищет зимняя вьюга, воет ветер косматый,

Ночь глядит на идущих, блещут звезды-глаза,

А в заснеженных кущах, Дед-Февраль бородатый,

Шлет пургу и морозы, всем идущим грозя.

Так и шли они долго, по степи, замерзая,

Вот уж Дон перед ними катит воды свои.

А за Доном, по полю в беспорядке шагая,

Ждали красные банды, прицепляя штыки.

И, мгновенье раздумав (враг числом превосходит),

Люди видели красных, что стояли толпой,

И взглянули на женщин, что с детей глаз не сводят,

И решили железно: их прикроют собой!

Люди бросились в воду, не ломая шеренги,

И, форсировав реку, они вышли к врагу.

Вот кадету семнадцать, а сосед – старец древний,

Воевать обучались, все ловя на ходу.

И захлопали ружья, и по снежным наносам,

Грузно падали люди, их буран покрывал.

Кровь со снегом смешалась, и безмолвным вопросом

Задавались на Небе: кто такого желал?

Под напором отваги, под свинцовым заслоном,

Враг не выдержал схватки, содрогнувшись, бежал.

И воспрял народ духом от победы столь скорой,

И вдогонку за красными бил винтовочный шквал.

Тут сказал Лавр Корнилов всем частям собираться,

И к ближайшей станице отправляться сейчас,

И у Ольгинской  с семьями вышли встречаться

Пролежал кто в сугробах под пулями час.

Но где же Марков? Где же он?

И где отряд его ударный?

Уже ль он пулей был сражен?

Уже ль погиб в атаке славной?

«Его отряд отрезан был

От группы красными частями» –

Так доброволец говорил. –

Они к Батайску  вышли сами».

Вдруг все увидели вдали,

На поле, черные фигуры.

И офицер был впереди,

Усталый и немного хмурый.

«Пробились, – Марков говорил. –

Две сотни красных положили.

Но трех бойцов я схоронил.

Они могли бы жить, да жили!»

 

«На распутье»

 

В станице принимали их

Блинами с медом, угощением.

Еще гром ружей не утих,

Корнилов принимал решение.

Четыре тысячи бойцов

В составе армия имела.

Большая группа казаков

Им на подмогу подоспела.

Сейчас же нужно было думать,

Куда теперь переходить.

Из множества советов умных

Все нужно переговорить.

Казачий генерал Попов

Хотел всех к своему склонить.

А план-то был его таков:

Всем на зимовку отступить.

Но тут приметил Алексеев

Заминку важную одну:

«Мы отойдем, войска рассеяв,

Нас перебьют по одному».

Решать надо быстро, ведь времени мало,

И Сиверс  уже беспокоил не раз.

Командование так постановляло:

На юг отходить, что б пополнить запас.

Как только зашли в Ставрополье отряды,

То стало понятно обозникам всем,

Что многие белым отрядам не рады,

И бой у Лежанки  – отличный пример.

Коротким он был, и атакой стремительной

Корнилов эффект произвел удивительный.

Хоть враг и числом его превосходил,

Отряд добровольцев их всех перебил.

Неделя проходит с боями короткими,

Но армии Белой они не страшны.

Идут добровольцы полями холодными,

Они к Кореновской  добраться должны.

А там уж бойцы атамана Сорокина ,

Четырнадцать тысяч чужих казаков.

Измотаны люди боями жестокими,

Но ждет еще худшая битва бойцов.

 

«Тяжелый шаг»

 

Цвела смерть. Пришла. За одним. За другим.

От мертвых она переходит к живым.

С ней люди остались один на один,

В жестокую пору тяжелых годин.

Теснят добровольцы врагов ненавистных,

Сорокинцы их превосходят числом.

Над белыми гибель стеною нависла,

Но те не оставят без боя свой дом.

И пули жужжат, словно мухи небесные,

Снаряды осколками сеют вокруг.

К корниловцам с помощью подошли местные.

Врагов оборона посыпалась вдруг.

Потери огромны – цена за станицу.

Слеза застывает на резком ветру.

Потухшие взгляды, усталые лица,

И множество тел на февральском снегу.

И коротко было побед ликование,

От красных плененных Корнилов узнал:

Врагов в Екатеринодаре собрание,

Полковник Покровский  к черкесам бежал.

В итоге – в столице кубанского края

Расправы давно уж привычными стали.

А кто не смирился с владычеством своры,

Ушел за Покровским в далекие горы.

 

«Маневр»

 

Корнилов сказал: «Мы отходим к станицам

С войсками полковника объединиться.

Сорокин решил взять нас в клещи кольца,

Но мы передумаем план простеца!»

Сорокин не мыслил, что план его прост,

Однако Корнилов ушел через мост.

На правом брегу, у Кубани-реки

Ловушку захлопнули большевики,

Ну а добровольцы все двигались смело

Почти два часа уж по берегу слева.

И сильно напуганы большевики,

В который уж раз промахнулись они.

Однако пришла им идея тогда,

Как можно застопорить силы врага.

«Что б негде Корнилову было обедать,

Войска разместить, отдохнуть и поспать,

Нам надо масштабно диверсии делать,

Поля, и деревни, и села сжигать».

…Большие они приложили старания,

Сжигая, руша, убивая и грабя.

Наполнился воздух людскими страданиями,

Но горя людей – для бандита отрада .

На это и сделан был сразу упор,

Вся прелесть события «Красный террор».

Кубань полыхнула как уголь каминный,

За ней Приднестровье, Поволжье, Урал.

«А в этом Колчак и Корнилов повинны,

А голод ваш бог нерадивый послал!»

 

«Бой у Белой речки»

 

Проходят месяцы с боями,

Большевики теряют силы,

Их добровольскими рядами,

Как плетью, разогнал Корнилов.

Но март… Десятое число.

Тут добровольцам не свезло.

Пускай и Белая река,

Но «красны» были берега.

Вот переходят брод солдаты,

Везут припасы и снаряды.

С другого берега вдруг – канонада!

Ружейная пальба и крик «Засада!»

- Кто там сейчас, в бою, в пылу атаки? –

Деникин Алексеева спросил.

- Лавр, партизаны да чехословаки,

Их сдерживают из последних сил.

Антон Деникин бросился к бойцам:

- Быстрей, орлы! Ускорим переправу!

Ружье держать кто может – нужен там,

А бросить их мы не имеем права!

…В то время на соседнем берегу,

Кровавая картина рисовалась:

Корниловцы стреляли на бегу,

Кровь с талым снегом тут перемешалась.

Здесь сам Корнилов, на коне,

Как бог войны, то там, то здесь он,

Лишь сталь блестит в его руке,

В пылу борьбы суров, невесел.

Чехословаки, расстреляв патроны,

Уже в бега удариться готовы.

Им контрастирует один лишь человечек,

Их капитан и патриот Немечек.

- Куда вы, братья?! Стой! To je rozkaz!

Коль вы уйдете, здесь растопчут нас!

-Сражайся сам! – последовал ответ, –

Ты хочешь сгинуть тут? Мы лично – нет!   

На землю опустился чех без сил

- Похоже, я останусь тут один…

Большевики к реке их жмут,

Нет больше шанса выжить тут…

…Но выйдя на высокий брег реки,

Отпрянули как от огня враги.

Их, полон сил, отважен и силен,

Столкнул в равнину странный батальон.

В себя включал он только юнкеров,

Патронов нет, но множество штыков.

Их звонкие ребячьи голоса

Кричали «В бой!», «В атаку!» и «Ура!»

И, сквозь толпу себе путь проложив штыками,

Снег, грязь и кровь они месили сапогами.

И в буйстве юности, отважной и чумной,

Они здесь подвиг совершали свой…

А тут уж марковская рать

Пошла по полю красных гнать.

И генерал их удалой

Все впереди, и все живой!

Боровский в бой заковылял,

И шашкой, раненый, махал.

Деникин вел счета убитым,

А Алексеев – по убыткам.

И так, живя одной семьей,

Был снова ими выигран бой .

 

«Притворный конец»

 

С тех пор прошло четыре дня,

В том, что окончена война,

Никто из красных уж не сомневался:

Корнилов вдруг ушел, вновь в меньшинстве остался…

Но там, где все увидели конец,

На самом деле было лишь начало,

И сотни тысяч пламенных сердец

Сейчас свою надежду обретали.

…Шли длительно, но наконец – дошли

Корниловцы. И вот – аул Шенджи !

Навстречу выслал к ним Покровский,

Давно их ждет со своим войском.

Зеленые полотна развевались,

На них белели месяц и звезда.

На площади черкесы собирались.

Халатом тряс и призывал мулла

Отмстить за вырезанный Габукай,

Сожженный красными Ассоколай ,

Что б не боялись страшного конца,

Шли мстить за сына, брата иль отца.

 

«Бой у Новодмитриевской»

 

…Всю ночь шел дождь. Дороги развезло.

Успела армия объединиться.

И ждет (пятнадцатое уж число)

Их Новодмитриевская станица.

Покровский отказался выступать:

«В таких условиях мне трудно воевать!»

Но, духом крепок, цел, непобедим,

Марковский полк отправился один.

Атаки красные совсем не ждали,

Солдаты ели, командиры спали.

Как вдруг в станицу люди ворвались,

И, с криками, «Ну, большевик, держись!»,

Пошли в атаку стройными рядами,

Кололи, били, по станице гнали.

***

А Марков уж верхом скакал

И шашкой ворога рубал,

И пули недруга лихого,

Не зацепили удалого!

Когда Корнилов со штабными подъезжали,

Из всех домов, прямо навстречу им,

Из окон и дверей большевики скакали,

Разбуженные действием таким .

– Окончен бой, станица взята!

Не расслабляемся, ребята!

Опомнившись, большевики,

Пошлют к нам новые полки!

Так Марков говорил, с коня слезая.

И все же мыслил он по делу, зная.

Два дня еще станицу враг

Тревожил множеством атак.

Но на исход второго дня

Покровский ввел свои войска.

Тут уж пришлось врагу забыть

Свой план станицу захватить.

 

***

Довольно долгим отдых был,

Семь дней – практически что отпуск!

Никто в атаку не ходил,

Добор, укомплектовка, роспуск.

Но утром на двадцать четвертое марта

Опять свой отряд за собою вел Марков.

Три раза в штыки на врага выходили,

И к вечеру, все же, опять победили.

Сверялся герой наш с походными списками:

«Мы взяли станицу Георге-Афипскую .

Но этот был бой не в пример всем другим,

Жестоким, кровавым, тяжелым каким!

Уж это не с немцами и австрияками,

Мы, мать вашу, бьемся с родными вояками!

Еще так разок, и от нашего полку

Не будет ни следа, ни тени, ни толку!»

И, речь подкрепив парой матерных слов,

Кругом крутанулся, и уж был таков!

 

«Пан или пропал…»

 

Ночь распростерла объятья свои,

Полная мрака, звезд, тишины.

Только Луна, сквозь покров туч густой,

Призрачный свет разливает здесь свой.

Тихо в станице… Костер догорает.

Спать улеглись уж практически все.

Лишь часовой лошадей охраняет,

В дреме ночной так мечтая о сне.

Лишь в одной хате из окон льет свет.

Здесь происходит военный совет.

Корнилов стоял у стола в полумраке,

Планируя действие новой атаки.

– Вот, господа, какое дело:

К любой Вы новости – готовы.

Как мы станицу взяли смело!

Семьсот снарядов и патроны –

Есть драгоценные трофеи!

Однако есть похуже весть:

Людей немалые потери

Антон Иваныч смог подсчесть.

Мы половину потеряли!

Вот где весь ужас, вот – коллапс!

Нас раненые прикрывали,

И в этом – вся беда для нас!

Людей огромные потери…

Поможет нам лишь Божий дар!

И потому – моя идея:

Занять Екатеринодар!

Все в тишине переглянулись…

– Не шутка ль? Город брать большой

Тогда, как все проблемы вздулись?

– Бездумно рисковать собой?

– Тогда, как больше их в пять раз?!

– Когда нет на победу шанса…

– Когда и самое пространство

Теперь играет против нас?

Но Лавр Корнилов уже все решил.

Как раньше он войска возглавит:

«Пойдем в атаку из последних сил!

И наш бросок народ прославит…»        

 

«Бой за Екатеринодар»

 

Бой барабанов, труб завывание

Ветер разносит по долгому полю.

Вновь умножая людские страдания,

Грозно звучала команда «К бою!»

Красные все перекрыли дороги.

Марковцы вышли к ним и партизаны,

Так как у белых патронов немного,

Только штыки у них да барабаны.

Дробью походной марш отбивая,

Шли они плотной, широкой цепью,

Как по линейке, в ногу шагая.

Пули летали вовсю над степью.

Так шли они мерно, за шагом шаг

Залпы встречая ружейных атак.

Гибли и падали тут же в грязь,

Смерти своей ничуть не страшась.

Лишь барабана ровные звуки

Были свидетелем с жизнью разлуки.

Но знают: с мольбою взывает страна!

Вплотную уже подступили бойцы.

И вот переправа освобождена,

Штыками отброшены большевики.

Корнилов послал свой приказ передать:

Немедленно город с налета занять.

«Пока не оправился враг от удара,

Захватим склады Екатеринодара!»

В атаку корниловцы бросились весело…

Но тут начиналось кровавое месиво.

От каждого дома, подвала, окна,

Все сплошь артиллерия била одна.

 

***

Город разрушен, руины повсюду.

С грохотом камня рушились груды.

Трупы лежали в побелке и пыли,

Все одинаково мертвыми были.

Дым, пыль и копоть воздух чернили.

Мертвые кровью дома окропили.

Трудно дышать из-за дыма пожарищ,

Гибли и красный, и белый товарищ.

 

***

Рвались снаряды и пули летали

В огненной пляске смерти и стали.

Площадь широкая стала убежищем

Разных людей, и по разным местам.

Там вон, у булочной, всадники режутся,

Здесь, у подъезда, с ружьем партизан.

У вала обломков корниловцы жмутся.

Засели в руинах под плотным огнем.

«Как только сердца их отвагой зажгутся,

Мы город скорей у врага отобьем».

Полковник Неженцев  так думал

И, несмотря на ситуацию,

Он просто на опасность плюнул,

Встав в полный рост: «В атаку, братцы!

Мы их громили! И теперь

Враг снова нас не остановит!

Да, мы страдаем от потерь,

Но страх нас вовсе не неволит!

Вперед! За мной! Зову на смерть я!

И бабой пусть никто не стонет,

Я вас прошу: в себя поверьте!

Россия, братцы, того стоит!»

Вдруг пулемет застрекотал…

Могучий голос оборвался.

Полковник с насыпи упал,

За горло он рукой держался.

Насилу встал, два шага сделал,

Вновь пулемет, опять упал,

И больше он не поднимался…

– Полковник мертв… – пронесся шепот,

Перерастая плавно в рокот –

За Неженцева! В бой! Ура!

За командира! На врага!

Чуть в стороне от этой битвы,

В разрушенной концертной зале,

Читая вслух слова молитвы,

В дыму засели партизаны.

И наблюдал полковник Греков

В бинокль смерть своего друга.

Внезапно он ругнулся крепко,

Багровым сделался с натуги.

– За мной, в атаку! – заорал, –

Конец врагу, рубитесь смело!

Он эту свару завязал,

А мы закончим это дело!

И под ружейный залп врагов

Ложились женщины, подростки,

Большая группа стариков

Их прикрывала из повозки.

И гимназистка молодая

С наганом на врагов бросалась.

В свои шестнадцать, удалая,

С врагом безжалостным сражалась.

Ее все знали, то была

Любимица всех партизанов.

С своей подругою она

Была пример для диверсантов.

Весь Ледяной поход прошла,

Знаки отличия имела.

В миру была тиха, скромна,

В бою – в штыки бросалась смело.

Полковник Греков был ей отчим,

Любил он падчерицу  очень.

Ей только лишь добра желал,

И в тыл раз восемь отсылал.

Но девочка была упряма,

И все стояла на своем.

«Нет, нет, я не хочу как мама!

Я там нужнее, под огнем!»

Снова и снова та девочка Вава

Множество красным проблем доставляла.

То обнаружит сарай с фуражом,

То склад с оружием ночью сожжет.

Что же, теперь она тоже в бою.

Волосы вьются ее на ветру,

Видя отвагу девичью такую,

Все полюбили ее, как родную.

Не было трусов в отряде, где Вава,

Личный пример она всем подавала.

Утром с трудом разузнала она,

Где артиллерия скрыта врага.

Марков с отрядом туда послан был,

Чтобы гнездо это разворошил.

Герой наш, бодрый, на коне,

В крови, пыли, дыму, огне,

Врубался в красные ряды

И поднимал бойцов в штыки:

–Не отступать и не сдаваться!

Уже почти у цели, братцы!

Почти уж видно дула пушек

Да пару вражеских макушек.

Вон! Вон! В проеме, там! Гляди!

Готов! Точней снаряд клади!

Вон там! В подвале! Не дрожи!

И на втором! Прямей держи!

Тут пулемет установите.

Патронов мало – берегите.

Примкнуть штыки, кто не успел!

Вот-вот закончится обстрел…

Затихли… Перезаряжают!

Покажем им, как больно жалят

Имперской армии сыны,

В бой, братья, дети! В бой, орлы!

И закипел кровавый бой,

И вновь жестоким был, ужасным.

Затих на время пушек вой.

И снова взвыл…уже по красным.

 

«Ждать больше нельзя…»

 

… – Прием! Прием! Мы ждем ответ!

Трофеи взяты, город – нет.

Три дня в боях… ффф… отступаем…

Ффф… хоронить не успеваем…

От, черт! …ффф… лестнице шаги…

Мой аппарат определили…

Радистов прочих перебили,

И я, считайте…ффф… погиб…

…Простите, сударь…ффф… прощайте!

Семье…ффф… передавайте…

Ищите труп в пожарной башне,

Хочу, меня нашли что б наши…

 

***

Корнилов голову склонил,

Переглянулись генералы,

Верховный тихим, мрачным был.

На тумбе радио молчала.

– Ну вот и все… - сказал Корнилов, –

Мы в битве истрепали силы.

Но и сдаваться мы не можем,

Мы город отвоюем все же!

Мундиры – лучшие наденьте

Да напишите по домам.

Никто пусть не страшится смерти,

В Раю готовят место нам!

Деникин подошел к столу:

– Но, Лавр Георгиевич, что Вы!

Мы выступаем поутру,

Ради страны на все готовы!

Но что же будет, если вдруг

Мы потеряем Вас, Верховный?

Захватит воинов испуг,

Собьется шаг походный ровный…

– А коль меня вы потеряете, -

Сказал с улыбкой Лавр Корнилов, –

То строй походный Вы возглавите,

Я верю, Вам это по силам.

 

«Восемь утра, тридцать первое марта…»

 

Восемь утра, тридцать первое марта.

Солнце сияло, но было не жарко.

Маленький домик, штаб офицеров,

Красные держат давно под прицелом.

В сенях на скамье отдыхает Деникин,

В его голове – рой мыслей великий.

Слуга постучался с подносом в окошко:

– Там люди толпятся на узкой дорожке…

– Сегодня с докладами не принимаю. –

Отрезал Корнилов; в окно кабинета, –

А Вы, дорогой, принесли бы мне чаю,

Нет сил, я с делами закончил к рассвету…

А с раннего утра – прощаюсь с телами,

И люди знакомые все, как родные!

И списки полны еще их именами,

Стоят пред глазами они, как живые.

Эх, Неженцев, друг мой, товарищ мой верный!

Кончина его мне расстроила нервы.

И та гимназисточка…Как ее… Вава!

С подругой под залпы шрапнели попала…

Ох, тяжко мне… Господи! Как же мне тяжко…

(Подайте, Антон Иваныч, мне чашку) 

Поэтому в бой не пошел я с утра.

Что?

Антон Иваныч, говорите громче, участилась пальба.

(Тут взрыв у дома землю взрыл,

Трех казаков собой покрыл).

– Вот черти… – пьет, – Ну это ж надо!

Вплотную пристрелялись, гады!

Нахмурившись и глянув косо,

–Ну да, – Деникин произнес, –

Пожалуй, выйду подышать,

Осточертело тут торчать!

Чуть только вышел он, как вдруг,

Глухой раздался в стену стук.

Дыру пробило в ней снарядом.

Стол, за которым Лавр сидел,

Стоял как раз с стеною рядом.

Моргнуть Корнилов не успел…

Снаряд взорвался под столом,

Взрывной волной тряхнуло дом.

Верховный был подброшен вверх,

Удар об печь его низверг.

Огнем наполнилась изба,

Дымит, трещит по швам она.

Вбежали офицеры в дом.

В крови, нетронутый огнем,

Лежал Корнилов на полу,

Стонал в агонии, в дыму.

Его под руки подхватили,

На воздух вынесли тотчас,

Покуда в чувства приводили,

К нему взывали, и не раз.

Деникин тут же суетился,

Послал немедля за врачом.

Корнилов в судорогах бился,

Все беспокоились о нем.

Он бредил. Тяжело дышал.

Бесцельно взгляд его метался.

Пытался встать, без сил лежал,

Руками за траву цеплялся.

Он жадно воздух ртом хватал,

Стонал и корчился от боли,

А от виска к щеке бежал,

Ручей горячей, алой крови.

Вдохнул мучительно… и смолк.

Прикрыл глаза, как если б спал он.

Пронесся по станице толк:

«Конец! Верховного не стало…»

Деникин молча шапку снял,

У тела на колени встал.

– Не нужно больше лекарей,

Пусть подойдет протоиерей…

 

«Исход»

 

Все люди, что прошли поход,

От партизан до генералов,

Весь белый, доблестный народ,

Все нынче воинство рыдало.

Они прошли огонь и воду,

Никто их не остановил.

Служа царю, стране, народу,

Сражались из последних сил.

Никто ни раз не усомнился,

Никто ни разу слез не лил,

Кто перед битвами молился,

Кто завсегда веселым был…

Теперь все плакали, как дети,

Все люди взрослые – навзрыд.

Кто принял армию в расцвете,

Теперь в сырой земле лежит.

Шинель Его разрезана была

На очень маленькие лоскуточки,

И каждый мог, кто только пожелал,

Себе оставить памяти кусочки.

В Елизаветинской  героя схоронили,

При нем присутствовал текинцев лишь конвой,

И по соседству Неженцева положили,

Корнилов так закончил путь земной.

Однако не оставили враги

Верховного, даже после кончины.

Как только части белые ушли,

Могилу раскопали мужичины.

Достали тело, в город привезли,

Над ним прилюдно издевались,

Ломали, били, а потом сожгли,

Еще повесить попытались.

А раненым, оставленным в станице,

Большевики ножом кромсали лица.

Так, из семидесяти всех больных,

Лишь десять пережили зверства их.

 

«Новый путь»

 

…Но продолжается поход.

Деникин армию ведет.

Теперь он новым «Главным» стал

И нынче армию спасал.

 

***

Второе апреля. Солнечный вечер.

Авангард белых врагом был замечен.

«Ураганным огнем кроет ворог жесток,

Мы, как только стемнеет, идем на восток…

Там к Медведовской  станции выйдем тогда,

Где засели в станице отряды врага.

Пусть отправится Марков скорее вперед,

И ж/д переезд поскорее займет!» –

Антон Деникин приказал,

По войску свой приказ послал.

Все было готово в четыре утра.

Уж у переезда был Марков тогда:

– Займите сторожку, там мало людей.

И раненых переправляйте скорей.

Быстрее, быстрее! Штабным передайте!

Из вида станицу вы не упускайте!

Здесь, прямо у рельс маскируйте орудья,

Коль в лоб будут бить, то мы примем их грудью.

 

***

В станице уж засомневались тем временем:

– Гляди-ка! У станции что ли движение?

Комдив Автономов , к окну подойдя:

– Болваны! Там люди идут по путям!

Подмоги не ждем, и врага быть не может,

На беглых крестьян они все не похожи...

Пошлите проверить, что б путь был проверен!

Возможно казаки… Но я не уверен…

 

***

Тут раненых через пути направляют,

Сергей суетится, обоз подгоняет,

Деникин уж тут, Алексеев со штабом.

Скорее! Скорей переправиться надо.

И цепь караульных поставлена срочно,

Приказы исполнены быстро и точно.

Почти уже закончено все дело,

И можно уже было б выступать.

Все войско переправиться успело,

Но вот кровавый жребий пал опять…

 

«Подвиг генерала Маркова у станции Медведовская»

 

– Бронепоезд! Бронепоезд! –

По шеренге пронеслось.

Нам с врагом пехотных воинств

Нынче встретиться пришлось.

– Отступаем?! – Не успеем!

Пулеметы, пушки – смерть!

С ранеными не поспеем

Эту степь преодолеть!

Пока с Деникиным бранился Алексеев,

В растерянности ждали их бойцы,

Издалека тяжелой черной тенью,

Перед собою ярко высветив пути,

На них ползла махина эшелона.

Солдатами полны его вагоны.

И хищно дула пулеметные глядят.

У машиниста – разговор меж двух солдат:

– Черт знает кто! Но, мыслю, казаки.

По крайней мере, пушек нет – и ладно!

Видать, перебирали хуторки,

Нажрались, и теперь идут обратно.

–Эй! Не спеши, а лучше погляди:

Телеги вишь? А в них чего? А-а-а! То-то!

Добра побольше в той, что впереди!

Ее б распотрошить – вот так работа!

Комдив балакает, что у буржуев клятых

Сокровищ столько – и не перечесть!

Парча, шелка – все из кулацкой хаты,

Ну и конечно, самогонка есть!

– А я слыхал, погоны золотые!

И бабы их все сплошь в рубинах, жемчугах.

На ужин туши целые свиные,

Графины с беленькой, соленья в погребах. 

Теперь уж этим жирным царским мордам

Устроим пра…ре…ли…тарский наш разброд!

– Ага! А то, уроды, взяли моду,

Бесчестно грабить нищий наш народ!

 

***

Тем временем уж поравнялся

С штабными поезд, тормозит.

На крышу комиссар поднялся,

По лицам свысока глядит.

Вдруг… доброволец из толпы

Внезапно прыгнул на пути,

И перед паровозом встал.

Раскинув руки, закричал:

– Стой, гад, такой-ты-растакой!

Куда ж ты прешь, совсем слепой?!

Болван! Не видишь, что свои?!

Кому сказал, ну, тормози!

Оторопели комиссары,

А машинист – по тормозам.

Колеса гулко скрежетали.  

Остановился поезд сам.

Стояли: Марков (то был он)

И поезд, паром задымлен.

Тут большевик шепнул другому,

Матрос – солдату молодому:

– Хорош… Горланистый орел!

Смотри: погоны-то при нем!

Купил нас, царский сукин сын.

Ну все, ща разберемся с ним!

Не стал, однако, ждать Сергей.

Мелькнули в воздухе гранаты.

– На землю! В стороны! Живей!

Попадали в траву солдаты.

Три взрыва грянули! И вот

Припрятанные ране пушки,

В колеса грохнули и в борт,

Снеся вагонам двум верхушки.

Рванул котел, и паровоз

На несколько частей распался,

Рассыпав уголь, тот, что вез,

Состав на рельсах закачался.

И марковцы за командиром

В броне полезли делать дыры.

Сначала в ход пошли гранаты.

Когда же красные солдаты

Наружу начали скакать –

В штыки их стали принимать.

Упорно бились коммунисты,

Их было в поезде под триста.

Но, в суматохе краткой битвы,

Все вскоре были перебиты.

***

Тут взяли белые герои

Все, что могли унесть с собою:

Снарядов сотни. А патронов –

Хоть год стреляй, все будет много!

Без счету пулеметных лент,

И пушки башенной фрагмент,

Скрутили пару пулеметов,

Винтовок подняли – без счету.

Уж собирались уходить,

Как вдруг – не может того быть!

– Да что ж такое-то, опять?!

Ну, как прикажешь понимать!

Антон Иваныч, поглядите:

Второй! Что-что? Не говорите!

Действительно: смотреть вперед –

Другой тягач на них ползет!

Уж тут бойцы не оплошали,

Скорее пушки заряжали;

И паровозные орудия,

И те, что притащили люди.

Звучала канонада смело,

Врага пугая то и дело.

А большевистская зараза,

Стрелял не метко, часто мазал.

И, много потеряв людей,

Спешил убраться поскорей…

Под ликованье белых сил

Приказ Деникин огласил:

– Пока сложилась ситуация,

С станицей надо разобраться.

После лихого артобстрела

Собраться армия успела.

В Медведовскую все спокойно

Зашли после минутной бойни.

 

«Второй подвиг генерала Маркова»

 

Проходят дни, летят недели,

Под завершение апреля

Деникин действовать решил,

Так, чтоб разрушить красных тыл.

Как лих был план, как невозможен!

Так сам, бывало, думал тоже:

«Для спецзадания такого

Мне нужен Бог, не человек!

Мне нужно смелого, лихого,

Любой ценой чтоб был успех.

Такой, чтоб смерти не боялся,

Чтоб до конца с врагом сражался,

И чтобы собственным примером

Вселял в бойцов надежду, веру,

Чтоб в ад сводить он мог солдат,

И быстро вывести назад

Боеспособными вполне…

Немедля – Маркова ко мне!

 

***

Большевики все точно знали:

Сосыка  – мощный укреп пункт.

Они никак не ожидали,

Что белые его возьмут.

Три бронепоезда и сотня пулеметов,

В атаку лишь безумец тут пойдет!

Следить за степью было неохота.

Зачем? Никто, итак, не нападет…

Когда ж на станцию вдруг враг ворвался,

То большевик, конечно, растерялся.

Белогвардейцы с ходу поезд взяли,

И красных артиллерией погнали.

Те ж, пулеметы побросав сначала,

Спасти решили два других состава.

Однако суетились они долго,

И не было от их стараний толка.

«На абордаж» полезли марковцы-герои,

Все паровозы облепив собою.

И очень скоро красная звезда

Свои все потеряла поезда…

 

«Недолгий мир»

 

Окончен бой… Идут герои,

Трофеи прихватив с собою.

Им в Егорлыкскую  столицу

Приказано переместиться.

Уж жители собрались тут.

Одев парадные мундиры,

Все: рядовые, командиры,

По главной площади идут.

Вошли в станицу под аплодисменты,

И им бросали девушки цветы.

Победы, мира, радости моменты

Должны запомнить навсегда бойцы.

Торжественный парадный марш играл,

И триколор над ними развевался.

И как героев каждый их встречал,

Никто тут без вниманья не остался.

 

***

А позже были переведены

В Ростов , где штаб расположился.

На отдых были определены,

Чтоб каждый тишиною насладился.

И Марков тоже отдыхает,

Спит, ест и лекции читает,

Проводит смотры у солдат,

Готовит праздничный парад.

Жизнь заиграла молодая:

Победа крупная такая

Враз воодушевила всех,

Таков громадный был успех!

Крестьяне местные довольны,

При белых им живется вольно.

И добровольские ряды

Вновь пополняли казаки.

И дух, в народе, единения,

Давно переборол волнения.

Тут каждый брат друг другу будет,

Уже почти родные люди.

За Веру, Родину и Бога,

Тяжелую пройдут дорогу.

 

***

Покуда длился этот «мир»,

Деникин новый план творил.

А Марков, славный генерал,

По дому сильно тосковал.

Он, по семье скучая очень,

Решил отправить пару строчек:

«Двадцатое июня. Уж полгода

Как на Кубани я собой рискую,

В дни тяжкие для русского народа.

И в отдых о тебе лишь я тоскую.

Тебе, любимая, пишу сейчас письмо,

Глаза закрою – вижу взгляд твой нежный.

Как только выиграем, то сразу – решено:

Возьмем с тобой билет на Побережье,

И больше, обещаю, ни война,

Ни большевик, ни смерть, ни самый черт,

Я, слышишь, обещаю, никогда

От вас с детьми меня не отвлечет.

Я знаю, нелегко сейчас в тылу,

Урезали пособия гражданским,

Но я вам непременно помогу,

Заполню только парочку квитанций.

На жалованьи сэкономлю,

И Алексеев, я напомню,

Еще десятка три рублей

Тебе отправит поскорей.

А у солдат-то личных денег,

На фронте, вон, вообще нигде нет…

А как там Марианна наша?

Капризничает, как и раньше?

И любы ль банты, что прислал

Я ей на праздник Рождества?

Ей тятин передай наказ:

Пусть не ленится лишний раз.

Она умеет уж писать,

Так пусть начнет мне письма слать.

А как там старший, как там Ленька?

В листе учебном троек сколько?

Уж коль решил как папка стать,

Науку должен верно знать!

Скажи ему ты по секрету,

Что, если кончит класс отлично,

То я, когда домой приеду,

Ему в подарок – кортик личный.

Ну ладно, милая, пора.

Меня штабные ждут дела.

До скорой встречи! Жду те дни,

Когда увидеться должны.

 

«Второй Кубанский поход. Начало»

 

Двадцать третьего июня

Восемнадцатого года,

Снова армию большую

Во спасение народа

В бой Деникин поведет:

В новый Ледяной поход…

 

***

– Господа-офицеры! Два направления

Имеют важнейшее нынче значение… –

Сказал так Деникин, склонившись над картой.

Напротив него за столом сидел Марков.

И комнату мерил шагами Эрдели ,

В раздумьях стоял, прислонившийся к двери,

Полковник от третьей пехотной, Дроздовский .

Курил на диване сидевший Боровский.

–…вот тут. Меж Лежанкой и Новоторговской

Орудует Жлоба  их со своим войском.

И здесь. Между линий железных дорог.

Оставить торговую точно не мог…

У Шаблиевской  будет ждать эшелон,

И множество пушек там будет при нем.

К Лежанке и Новоторговской я сам

Сегодня же в битву направлю войска.

А вы, господа, проявите умение,

Победу добыв на втором направлении. 

Эрдели! Для Вас уж задача не новая,

Цель конницы Вашей – станица Торговая.

Дроздовский, Боровский, прикроете с фланга

Ружейной лавиной пехотной фаланги.

Для Вас же, Сергей, вновь особое дело:

Покуда подмога врага не поспела,

Вы в Шаблиевскую должны перейти,

Тем самым закрыв на Царицын  пути.

Ох, если б Вы знали, какое значение

Имеет исход этой битвы для нас!

Успешно командовать – Ваше умение

И как никогда оно нужно сейчас!

– Справимся мы, Ваше Превосходительство! –

Хором ему отвечали они.

– Верю в Вас, братья. Теперь помолитесь же,

И за работу. Удачи! – Пошли.

 

«Бой за Шаблиевскую»

 

Русское поле – услада поэта.

Яркое солнце и море колосьев,

Холмик, на нем, укрывая от света,

Тишь и прохладу даруют березы.

Ну а теперь, среди этих берез,

Марковский полк к холму будто прирос.

Средь земляники, в высокой траве,

Жмутся бойцы на прогретой земле.

Марков в тени под березой стоял,

Издалека он врага наблюдал:

«Так… Рельсы блестят, тут каких-то сто метров…

А там по траве… В направлении ветра…

Шевелится часто вон тот бугорок…

Я мыслю, там снайпер советский прилег.

У Шаблиевской, то туда, то сюда,

Бронепоезд гоняют. Видно врага.

Чуть дале от станции – хутор Попова,

Уж там две дивизии красных готовы.

Ну и что же? Все дальше – по делу решать!

Тимановский ! Велите войскам наступать!

А Вы, Туненберг , обеспечьте пехоте

Поддержку огнем! В инженерной Вы роте».

Залп пушек означил приказ к наступлению.

И, снова за Родины нашей спасение

Навстречу врагу белый воин вставал,

И вновь большевик им противостоял.

Вдруг воздух разрезали залпы винтовок:

То, руша царизма стальные оковы,

Рабоче-крестьянская армия смело

Дорогу на хутор отрезать хотела.

Ответили им добровольцы тотчас,

Под пулей к земле припадая ни раз.

Патрон за патроном пуская в стволы,

Серьезно настроены большевики.

При первых смертях уж не трусят они

И не оставляют своих умирать,

Желая скорее от битвы сбежать.

Так бойня могла затянуться надолго…

Но тут пулеметчик ударного полка,

Решил, в чью же окончится бой,

Шинкуя врага пошатнувшийся строй.

Застучал пулемет беспрерывно. Тот час,

Видя гибель столь скорую вражеских масс,

Добровольцы усилили натиск атак,

И, не выдержав битвы, посыпался враг.

 

***

Тимановский встал ровно, взяв под козырек:

– Бой был долог, тяжел, беспримерно жесток.

Но мы снова врага оборону сломили,

И, как в Первый поход, вновь его победили.

Наши воины хутор Попова берут,

Много раненых там, много раненых тут,

Бронепоезд же больше не сунется к нам,

Он отходит все дальше и дальше во-о-о-он там…

Но стреляет по нам он из пушек еще,

Я б укрытье найти делом нужным почел.

– Хорошо, - Бросил Марков, в бинокль смотря, –

Отведите бойцов наших с линий огня.

Мой приказ: на открытое место подняться.

Тогда степь целиком будет мной наблюдаться.

Да! Еще прикажите, полковник, две сотни

Снарядить в один корпус особый пехотный.

Дайте бомбы, взрывчатку, горючее что-то.

Пусть путей поездных подрывают полотна

Возле Великокняжеской станции. Там

Пусть отрежут пути наступленья врагам!

Так, приказы раздав, отошел он. И встал

На возвышенность у перекрытья из шпал.

– Все! Врага не видать! Только поезд вдали

К горизонту влечет эшелоны свои.

Туненберг! Обыскать прикажите весь хутор,

Да отряд отрядите, сбирающий трупы.

Сообщите Антону Иванычу: Мы

Взяли Шаблиевскую, как были должны.

Что ж касается пленных, то пусть бы они…

 

***

…Словно грома удар вздыбил контур земли.

В воздух взмыли фрагменты обломанных шпал,

Туненберга снесло, Тимановский упал.

– …ффф… Проклятье! Полковник! Полковник, Вы живы?!

– … Слава Богу… оохх… Вроде бы только ушибы…

– Что случилось?! Откуда… Да как же они…

– Бронепоезд! Он только что скрылся вдали…

Поднялись они оба, кряхтя и сгибаясь.

– Где мы только что были – воронка осталась!

– Черт дери! Ну а где господин генерал?!

Он ведь тут… прямо рядом… со мною стоял.

Марков был недалече, всего в паре метров.

Призасыпан землей, обдуваемый ветром.

Он лежал на боку с перебитой рукой,

И пробитой – осколка куском – головой.

У плеча пропиталась уж кровью рубаха,

Стала красная бывшая белой папаха.

Топот, крики… И вот уже толпы солдат

Обступили его, плотно-плотно стоят.

Приложивши усилья, открыл он глаза.

Полон боли и мужества был его взгляд.

Приподнявшись слегка, он чуть слышно сказал,

Быстро взглядом окинув всех верных ребят:

– Не бросайте Россию, сдаваться нельзя!

Умираю за Вас… Как Вы за меня…

 

***

Пять часов. Многолюдно. Платформа Торговая.

Расползалась так быстро та новость тяжелая,

Что со всей территории Юга страны

Своим долгом почтить память люди сочли

Легендарного Маркова! Их генерала!

Того сына страны, что сегодня не стало.  

Караул вокруг гроба почетный был выставлен,

В час последний с героем прощались под выстрелы.

Были дети его, мать, конечно – жена,

Отойти от него она все не могла.

И Деникин был там. Очень хмурый. Молчал,

На венке погребальном он сам написал:

«Прощайте, Ваше Благородие,

И жизнь, и смерть – за счастье Родины! »

 

«Эпилог»

 

Позже – Новочеркасск будет, храм, погребение.

Позже – армии Белой и взлет, и падение.

Будет организованность. Будут провалы.

Будут белых и красных застенков подвалы.

Будет «смерть за царя», будет «Вся власть Советам!»

Будет «Власть Демократии!», «Власть Комитету!»

Впереди еще множество дерзких атак,

В мясорубках тачанки махновских ватаг.

И Поход на Москву, обстоятельств стечение,

Будет Фрунзе, Деникинское отступление.

Будет множество схваток и яростных битв,

Много лозунгов громких и скромных молитв.

Будут Черный Барон, его воины-братцы,

Будет Крым, Перекоп. Будет – эвакуация.

Впереди еще годы Гражданской войны,

Еще годы распятья Великой страны…

 

«…А Ты будь тем, кто не забудет!»

 

С тех пор прошло сто лет, и вот

России нынешней народ,

Работает, творит, живет.

Страна, как юная орлица,

Смогла окрепнуть, опериться.

Пусть роковые потрясенья

Лежат на сердце черной тенью,

Но слава наша и победы,

Величия страны заветы,

Живут пусть в памяти! И мы

Забыть об этом не должны.

История – была и будет!

Ее пытаются скомкать,

Забыть, чернить, переписать,

А ты будь тем, кто не забудет!

Среди сетей лукавой лжи

Мы правду различить должны,

Среди невзгод и благ земных

Мы не должны забыть о Них.

О тех, кто в трудный час судьбы

Не отвернулся от страны,

Кто не хотел ее предать,

И пусть ценой – в земле лежать,

Они остались ей верны,

Руси достойные сыны.

Они примером быть сейчас

Должны для каждого из нас.

Не важно, сколько лет пройдет:

Пусть вечно помнит наш народ

О подвиге рыцарей Белой борьбы,

В бессмертье ушедших за счастье страны.

 

Прилепин Артем, 2003 г.р., студент 3-го курса МПГУ, г. Подольск

 

Герои Ставропольской губернии.

 

Никому не секрет, что Российская Империя вступила в Первую Мировую войну не только из-за выполнения союзнического долга и защиты братьев сербов, но и из-за защиты своей собственной земли. Инициатором развязывания войны была Германия, которая желала поделить уже поделенный мир, а также избавиться от конкурентов в лице Франции, Англии и России.

Всего за весь период войны Российская Империя мобилизовала 15.8 млн. человек. [1]

В г. Ставрополе, в первые дни войны, было мобилизовано 30 тыс. человек. За весь период войны было мобилизовано 154,7 тыс. ставропольцев. [2]

Среди этих людей были и настоящие герои, которые жертвовали, рисковали своими жизнями ради победы в войне. К сожалению, до наших дней сохранилось очень мало информации о таких людях, однако, покопавшись в архиве, мне удалось найти информацию о Ставропольских героях той войны, которые были забыты со временем. В этой статье мы ознакомимся с открытым материалом по этим героям, которые мне удалось найти.

 

Ставропольские георгиевские кавалеры.

 

Подпрапорщик Г. А. Караваев и унтер-офицер Н. А. Воцько.

 

Г. А. Караваев – крестьянин Самарской губернии, Николаевского уезда, Марьинской волости, того же села. Был предоставлен ко всем 4 степеням ордена за следующие подвиги:

1. 4 марта, на Карпатах, на дер. Х. наступал батальон 189-го полка. Наступали под градом пуль и снарядов. В это время, сраженной вражеской пулей, пал командир 12 роты. В рядах роты произошло некоторое замешательство. Спасая положение, командование принял старший унтер-офицер Г. А. Караваев. Рота ободрилась. Не взирая на ожесточенный огонь, Караваев повел свою роту. Наступать приходилось на превосходящего количеством неприятеля, сильно укрепившегося на высоте «650». Миг – и кучка наших героев, под командою Караваева, выбила неприятеля и заняла его позиции. За это дело Караваев был предоставлен к ордену св. Георгия 4 степени.

На третий день, под командою Караваева, рота, продолжая наступление, заняла д. М. и окопалась в ней. За это Караваев был произведен в фельдфебеля.

2. В апреле месяце, во время отхода наших войск, на Карпатах, одна из наших славных дивизий была окружена неприятелем. Все считали, что дивизия взята в плен. Пять дней билась дивизия с превосходящим неприятелем, отражая тучи неприятеля. Бились без перерыва. Неприятель наседал все большими и большими силами. Наконец, после пятидневного боя, дивизия пробилась буквально через стену неприятеля, к нашим войскам. Как отличившийся в этих ожесточенных боях, Караваев был предоставлен к ордену св. Георгия 3 степени.

3. Выбравшись из пятидневного плена, пополнили свежими силами и задали им – задержать наступившего неприятеля. Несмотря на усталость, доблестные герои с успехом справились с заданной задачей, не только удерживая неприятеля, но и оттесняя его назад атаками. При выполнении этой задачи, Караваеву пришлось, за выбытием командиров, командовать двумя ротами. За это Караваев был представлен к ордену св. Георгия 2 степени.

4. Первую степень Георгиевского креста Караваев получил за лихое дело у реки Л., где он, командуя двумя ротами, атаковал неприятельские окопы и занял их.[3]

Второй герой, Н. А. Воцько, - крестьянин, участник русско-японской кампании, награжденный за открытие японской засады орденом св. Георгия 4 степени. Родом из Таврической губернии, Бердянского уезда, с. Новопавловского, но вскоре переехал со своими родителями на участок земли в районе с. Тахты Медвеженского уезда Ставропольской губернии, где и был мобилизован из запаса. [4]

В настоящую войну получил следующие степени Георгиевского ордена за следующие дела:

1. 20 августа 1914 года под С. взял в плен германского штабс-офицера. Награжден орденом св. Георгия 3 степени.

2. На следующий день, чтобы облегчить наступление роты, ротный командир вместе с Воцько и еще одним нижним чином, втроем, бросились на неприятельский окоп и заставили замолчать неприятельские пулеметы. Благодаря этому, неприятель был выбит из окопов. За это дело Воцько был награжден орденом св. Георгия 2 степени.

3. Первой степени св. Георгия Воцько награжден за проведение роты через болото и занятие деревни В.

26 ноября 1915 г., в день праздника кавалеров ордена Великомученика Георгия победоносца, в Кафедральном соборе после торжественной литургии состоялся благодарственный молебен, а затем, на соборной площади, - парад.

Во время парада, старейший Георгиевский кавалер ген. Стефановский вручил ордена св. Георгия находящимся, из-за ранений, в Ставрополе героям Г. А. Караваеву и Н. А. Воцько. [5]

 

Алексей Дмитриевич Дьяченко.

 

Алексей Дмитриевич Дьяченко – бывший учитель Ставропольской дирекции, сотрудник газеты Северокавказский Край. До начала войны работал в хотоне Бюдермис-Кюбетова рода (нынешнее название – Амур-Санан), там же по своему горячему содействию открыта была общественная библиотека и вторая школа. [6]

Прибыл на фронт прапорщиком. Вскоре был награжден Георгиевским крестом. [7]

При исполнении воинского долга, Алексей Дмитриевич Дьяченко погиб на турецком фронте. [8]

Прах Дьяченко был перевезен в станицу Баталпашинскую. [9]

Алексей Дмитриевич был урожденным кубанцем, все свои молодые годы отдал Ставропольской губернии, учительствуя в продолжении более десятка лет в наших калмыцких степях, внося жизнь и свет в темную атмосферу этих земель. Будучи тружеником, он не ограничивался только узкой сферой своей профессии – школьной учебой. Это был идейный учитель, он вникал в нужды народа, в его жизнь, изучал его светлые и темные стороны и во многих случаях, оказывал ему незаменимые услуги….. Многие его ученики и из взрослых внешкольных учеников – калмыков простолюдинов теперь в средних учебных заведениях или на тех либо других специальных курсах. И этим, как сами заявляют, обязаны Алексею Дмитриевичу Дьяченко. Алексей Дмитриевич был одним из лучших сотрудников-корреспондентов газеты Северокавказский Край с момента ее образования. Инородческие степи Ставропольской губернии замуравлены под семью замками всевозможных секретов и запретов. Степные властители, узнав, что Алексей Дмитриевич состоит корреспондентом газеты Северокавказский Край, ему поставили условие: или он отрекается от одного из сообщений, или перевестись на службу из Ставропольской губернии. Сообщение было безусловно верным. Отречение было равносильным отречению от собственных достоинств и чести.

Алексей Дмитриевич страшно мучился перед поставленной ему дилеммой. И нашел выход: оставил совершенно учительскую, полную таких зависимостей, профессию и ушел на частную службу все в тех же, так горячо любимых им степях, но смежной Астраханской губернии.

Покойный никогда не афишировался, никому не говорил о своих заслугах. Он был в высшей степени скромен в этом отношении. Как сослуживец и товарищ, по воспоминаниям, он был золотой человек. Когда один из его товарищей сослуживцев, раскрывший в печати гнусное отношение к врачебной деятельности одного из улусных врачей, подвергся гонению со службы, то Алексей Дмитриевич из чувств солидарности тоже оставил службу.

Отличаясь большой начитанностью он был интересным собеседником в обществе и незаменимым работником в школе. Калмыцкие дети любили его как родного отца. [10]

Благодаря его усилиям и упорному труду, он заслужил доверие и уважение калмыков. Хорошим, ярким результатом сопровождалось его учительское служение и не один учитель может позавидовать. В Бюдермес-Кюбетовом роде, на месте своего последнего учительствования, при его непосредственном участии и содействии, была открыта общественная библиотека и даже новая школа. Никто не жаловался на него, никто не был обижен им и калмыки его оценили это. Там где был Алексей Дмитриевич за что стоял он – не встречал противников. [11]

По тем сведениям, которые мы имеем об Алексее Дмитриевиче благодаря газетным заметкам, я считаю, что и на фронте, будучи прапорщиком, он оставался такой же светлой личностью, как и на ниве народной, другом и братом солдату и храбрым офицером.

 

Петр Петрович Иванов и его брат Николай.

 

Петр Петрович Иванов – подпоручик 261-го пехотного Ахульгинского полка. Сын фельдшера Петра Александровича и Елизаветы Ильиничны, урожденной дворянки Братковой, имеющих много лет жительства в сел. Ново-Дмитриевском Ставропольской губернии.[12]

Был убит на турецкой границе 13 декабря 1914 года.

Петр Петрович с детства жизнь провел самую тяжелую. Обучался Петр в министерской школе; учился 3 года и в награду за успехи и прилежание получил книгу «Жизнь Христа Спасителя». По окончании первой начальной школы самостоятельно готовился во второй класс. Бабушка Александра Васильевна Браткова ездила с ним в Тифлис и там, при протекции протоиерея Восторгова, Петр был подвергнут экзамену и выдержал на пятерках, учился весь год на таких же баллах. Через год был принят в Ставропольское духовное училище – во 2-й класс по тифлисским отметкам, после чего поступил в духовную семинарию и учился также хорошо, получал баллы 4 и 5. Жил всегда у беднейших обывателей города вдали от семинарии. Начальство всегда снисходило к бедности семьи Ивановых. А бедность в семье была так велика, что когда синие канты переменили на малиновые, то Петр перекрасил прежние малиновым карандашом. Когда он перешел в 5-й класс семинарии, подоспел в духовное училище его четвертый брат, отчего родителям стало трудно содержать Петра, поэтому, не окончив учебу в семинарии, он поступил в военное училище в Тифлисе. Приняли его без экзамена по отличным семинарским отметкам, и здесь учился Петр прекрасно: получил в награду серебряные часы с золотым вензелем и с буквами его имени «П.П. И.», медальон по стрельбе, серебряный чернильный прибор, портупею и старшинство в классе; его портрет с тремя товарищами напечатали в газете — ловят штыки на лету. Но на 3-ем году ученье было прервано. Открылась война. Сформировали полк и послали в райскую долину р. Евфрата.

Подробности полковой боевой жизни Петра Петровича описывает после его смерти его товарищ по службе, тоже офицер, настолько близкий, что одновременно этот был ранен, тот убит:

«Я взят на службу в Ростове-на-Дону и назначен был в г. Владикавказ, где был сформирован наш Ахульгинский 201 пехотный полк. Из полка Апшеронского выбрали по 1 офицеру и 8 солдат в каждую роту и затем пополнили запасными мобилизованными солдатами все 16 рот, так что полный состав полка получился 5000 человек. Ваш брат, — писал Г. А. К. сестре П.П. Иванова, Лидии Петровне, в Екатеринодар, — был младшим офицером во 2-й роте, а я — в 1-й. Наши роты, — прибавляет Г. К., — всегда были вместе. В начале октября мы выступили в Эривань. 17 октября было получено приказание выступать к турецкой границе... В конце передвижений мы достигли Кара-Килисса и затем через перевал переход в Ханык. Шесть раз были в бою, — и благополучно. Роковым оказался бой 13 декабря 1914 года. 12 декабря была перестрелка с неприятелем. Вечером этого дня стали собирать охотников по нескольку человек из роты. Петр П. Иванов вызвался охотником, а рано утром 13 декабря под его командой, чуть свет, охотники выступили. Скоро двинулся и весь наш полк. На казацких лошадях переправились через реку Евфрат. Тут начался отчаянный бой. Много было ранено. Раздался крик: «Убит командир 3-й роты штабс-капитан Вайцыров». Петр Иванов командует: «Взвод, пли! Рота, пли!.. Пулеметы — сюда!» Густые колонны наступают... Стрельба сильная, орудия гудят. «Осторожней, — говорю, — может шальная пуля задеть…» А турки стали сильно наступать. Но он открыто командует: «Пулеметы. Патронов!» Выхватил шашку, бросился вперед, оглянулся, а пуля попала ему в затылок и вылетела в рот, — и герой упал, как скошенный цветок! Смотрю: убит еще товарищ — офицер 1-й роты. Я выстрелил и сейчас же был ранен в руку. Но было не до себя. Тоска, слезы по убитым друзьям. Поздно вечером привезли на пункт три тела. Потом нас отправили в Эривань, а тело хотели похоронить в Кара-Килиссах, но так как нас там турки теснили, то решили отправить их в Тифлис. Да, Ваш брат, — заключает письмо свое г. К., — такой молоденький, не успел еще опериться, вышедши из юнкерского училища; каких-нибудь 4 месяца побыл офицером и вдруг, в цвете лет, умер. Но слава ему: умер героем!».

В январе месяце 1915 года родители получили официальное уведомление о смерти сына от полкового адъютанта 261 Ахульгинского полка, поручика Зайцева, а в марте — от командира полка о награждении героя Георгиевским крестом:

«Многоуважаемый П. Иванов. С глубокой грустью сообщаю Вам о смерти вашего славного сына и нашего лучшего боевого товарища. Сын Ваш убит наповал 13 декабря сего года после ряда совершенных им служебных подвигов. Пуля попала ему в голову в затылочную часть и прошла в рот. Смерть наступила моментально. В этот день перешли в наступление на турок. Вызвавшись охотником, он с 20 человеками смело направился вперед, выбил противника и занял село Дутах; затем, когда одна из наших рот, перешедши реку Евфрат, очутилась в тяжелом положении, он с охотниками быстро поспешил на помощь и своими действиями способствовал общему успеху — наши продвинулись вперед, турки были разбиты. К глубокому сожалению и огорчению, он был сражен вражеской пулей в то время, когда своим огнем наносил туркам сильный урон. Тело его перевезено в Кара-Килиссу, где и предано земле. В лице его наш полк потерял одного из самых лучших боевых офицеров, и его утрата крайне тяжело повлияла на всех нас. С большой грустью сообщаю Вам это известие. Дай Вам Бог стойко перенести незаменимую утрату. Пусть в утешение Вам будет сказание, что сын Ваш свято исполнил долг свой перед родиной, заслужив общую любовь в полку как офицеров, так и нижних чинов. До сего времени полк наш несколько раз разбивал значительно превышающие турецкие силы. Сын Ваш своими смелыми и решительными действиями поддерживал славу полка, за что и будет награжден, хотя награды для него теперь не нужны. Имя же его в полку останется навсегда. Дай Вам Бог силы перенести это горе. Уважающий Вас, готовый к услугам полковой адъютант 261-го Ахульгинского полка, поручик Зайцев. 15/ХІІ 14 г.»

Командир 261-го пехотного Ахульгинского полка в отношении своем от 7-го февраля 1915 года пишет: «Милостивый Государь, Петр Александрович. Весьма сожалею, что благодаря разбросанности полка долго не мог навести справки о Вашем адресе, чтобы лично известить Вас о смерти дорогого Вам сына и нашего славного товарища Петра Петровича, почему и принужден был поставить Вас в известность официально через Тифлисское военное училище, которому, полагал, адрес Ваш должен был бы быть известен. Теперь же, выяснив Ваше местопребывание и зная, что Вам известна печальная весть, вполне сочувствуя Вашему горю, спешу хоть несколько утешить Вас, засвидетельствовав, как командир полка, что подпоручик Иванов пал смертью героя, принеся себя в жертву за Царя и Родину, чем вполне заслужил награждения орденом Св. великомученика победоносца Георгия 4-й степени, к которому мною и представлен. Да послужит Вам утешением в Вашем глубоком горе сознание, что эта великая жертва принесена в обстановке героизма. Примите уверение в искреннем почтении и уважении от глубоко сочувствующего Вам Ф. Потто».

Летом 1915-го года тело юного героя, подпоручика Петра Петровича Иванова было привезено в село Ново-Дмитриевское Медвеженского уезда Ставропольской губернии и здесь с воинскими почестями предано земле на вечное упокоение в церковной ограде под сенью храма Божия. Священство и народ со святостью встретили тело за селом. Старшина от общества возложил великолепный венок, о. Иоанн Иванов сказал надгробную речь. Народ плакал. При опускании тела в могилу были сделаны залпы из ружей. Музыка исполнила погребальный гимн «Коль славен наш Господь», а церковный лик и народ в умилении пели: «Вечная память». [13]

«И я верю, что Господь за его терпение в награду ему дал славную смерть за Царя и Родину. Лучше этой смерти я не нахожу» - утверждала позже мать.

В семье Ивановых, помимо Петра, было еще два сына Николай, который также погиб при исполнении воинского долга. Третий сын, на момент 19 мая 1916 г. жив. Он артиллерист Сибирского полка, один из защитников Варшавы.

Горе семьи слишком велико, чтобы подробно остановиться на нем. О смерти своего второго сына — поручика отец узнал от полкового командира, который сообщил, что тело убитого доставлено в Саракамыш. Отец отправился туда, чтобы предать земле труп сына у себя, на родине, где погребен брат убитого. [14]

 

Сестры милосердия.

 

Во время Первой Мировой войны проявляли отвагу и доблесть не только мужчины, но и женщины. В Ставропольской губернии были случаи, когда женщины добровольно уходили на войну, чтобы помочь своей Родине в борьбе с неприятелем. Например, в сел. Воронцово-Александровском, в Святокрестовом уезде дочь местного крестьянина П. П. Косенко, Анисия, 19 лет, поступает добровольцем в действующую армию в качестве сестры милосердия. Необходимые знания по уходу за ранеными солдатами Анисия Косенко приобрела в одном из владикавказских госпиталей, где она знакомилась с медицинской деятельностью, направленной на облегчение страданий русского солдата. [15]

К сожалению, о дальнейшей судьбе А. Косенко ничего неизвестно.

 

Дмитриева Елизавета Николаевна.

 

Окончив первые курсы сестер милосердия, Елизавета Николаевна поступает в земский госпиталь номер 9 в Ставрополе и работала здесь более года. Не удовлетворяясь деятельностью в глубоком тылу, Елизавета Николаевна отбыла в начале января 1916 г. на турецкий фронт. Здесь ее деятельность протекала сначала в Персии, а затем под Эрзерумом, в местности Хнысе-Кале. По словам вышестоящих лиц Елизавета Николаевна «самоотверженно ухаживая за больными» заразилась сыпным тифом. [16]

3 мая 1916 г. в газете Северокавказский Край выходит извещение, что Елизавета Николаевна Дмитриева скончалась в военно-дивизионном госпитале, в Хныс-Кале. Панихида пройдет 2 и з мая в 4 ч. дня в Кафедральном соборе.[17]

Вскоре об этом случае узнала Государыня Императрица Мария Федоровна, Августейшая Покровительница Российского Общества Красного Креста, по всепреданнейшему докладу Председателя Главного Управления Р. О. Красного Креста гофмейстера Ильина о кончине 19-го апреля сего года от сыпного тифа Елизаветы Николаевны Дмитриевой, сестры милосердия Тифлисской Надеждинской общины, самоотвержено ухажевавшей за больным врачом 2-го Передового отряда Красного Креста Виленкиным, Всемилостивейше соизволила выразить свое соболезнование матери погибшей Вере Кононовне Дмитриевой. [18]

Похоронена была на Успенском кладбище 1 июля, в пять часов дня, 1916 г. По прибытии поезда в Ставрополь, гроб был вынесен на руках из вагона и на перроне станции отлужена Панихида (по скончании которой Епископом Михаилом была произнесена прочувственная речь. Процессия с оркестром музыки двинулась к Успенскому кладбищу, где и состоялось погребение). На могилу были возложены венки: от городского самоуправления, от уполномоченного Красного Креста, от госпиталей, родных и друзей. [19]

 

Ставропольские дети-герои.

 

Война, согласитесь, имеет не детское лицо, но именно неравнодушные, молодые детские жизни всегда стремились и стремятся помогать своему народу во время войны. Ребенок, еще не загрязненный человеческими пороками, всегда стремится к светлому, более тяжело и отзывчиво переживает события, чем взрослый человек.

Тяжелое это явление, которое обострилось во время Первой Мировой войны, особенно когда видишь перед собой ребенка в военной форме, причем с наградой, которую явно заслужил на поле битвы. Каждый город России явно дал Родине своих детей «беглецов-героев».

В нашем Ставропольском Крае были и отважные дети, которые бежали из дома, дабы попасть на фронт и как-то помочь солдатам в приближении победы в войне. Так, из родительского дома скрылся 14-летний Борис Логачев, ученик 4 класса городского образцового училища; родители предполагают, что ребенок ушел с одним из эшелонов на театр военных действий. [20]

Позже, дети уже возвращались уже Георгиевскими крестами, как это было с 14-летним В. И. Елфимовым, уроженцем с. Белая Глина. Был награжден Георгиевским крестом 4 степени. [21]

 

Иван Алексеевич Панков.

 

30 мая 1900 родился Иван Алексеевич Панков - будущий Георгиевский кавалер. Родители: Ставропольский мещанин Алексий Семенов (Семенович) Панков и законная жена его Евдокия Васильева (Васильевна) ( предположительно ее девичья фамилия Кармушина). 30 мая 1900 года крещен Священником Иоанном Яковлевым с исправляющим должность псаломщика Владимиром Русиновым. Восприемниками были ( крестные) Сын коллежского асессора Владимир Николаев (Николаевич) Щеголев и дочь потомственного почетного гражданина Варвара Георгиева (Георгиевна) Алафузова. [22]

В 15 лет, будучи воспитанником духовного Ставропольского училища Иван Алексеевич Панков убежал на фронт вместе с эшелоном солдат, отправляющихся на позиции. Спустя почти год он прибыл на побывку домой уже настоящим, заправским солдатом. Он приобрел звание ефрейтора и был представлен к медали за храбрость и к Георгиевскому кресту за очень удачные разведки. 9 июня Панков снова отправился на фронт и совершил новый подвиг: В 1916 году в бою 28-го июля при наступлении на укрепленные позиции неприятеля под сильным огнем противника ваш сын И. А. Панков своим мужеством и храбростью ободрял своих товарищей и в трудную минуту со взводом кинулся в атаку на неприятельские пулеметы, 7 австрийцев заколол, а остальных взял в плен, кроме того, захватив четыре неприятельских пулемета, причем был контужен и сейчас находится в строю. [23]

Мне удалось установить местожительства семьи Панковых в Ставрополе:

Согласно «Алфавитному списку владельцев недвижимых имуществ расположенных в г. г. Ставрополе, составленному по сведениям на 1-е июля 1911» за 1911 год указан порядковый номер дома отца мальчика и его адрес:

«4308. Панков Алексей Семенович, Соф., 39». [24]

Согласно «Списку недвижимых имуществ в г. г. Ставрополе, подлежащих оценочному сбору в 1904, 1905, 1906 и 1907 годах» за 1903 год указано следующее:

Софийская улица от Воробьевской ул. На западной стороне по Шипкинской улице, в 31 доме живет Панков Алексей Семенович, имущество которого оценено в 200 рублей. [25]

Вероятнее всего, именно в этом доме жил Иван Алексеевич Панков вместе со своим отцом Алексеем Семеновичем Панковым.

Заключение.

Как бы люди не относились к Первой Мировой войне, они должны помнить ее героев, отдавших свои жизни для победы над врагом, наравне с героями Великой Отечественной войны. Список имен и фамилий ставропольцев, участвующих в Первой Мировой войне огромен, поэтому, я уверен, что в будущем найдется более тысячи неизвестных нам личностей, которые совершили те, или иные подвиги на поле боя. И только мы, неравнодушные люди, которые ищут правду, способны найти и рассказать остальным жителям нашего Края про героев, которые были несправедливо забыты…

 

Сноски:

1. Советская военная энциклопедия. - М., 1975. Т. 19, с. 342.

2. https://www.stavmuseum.ru/news/?ELEMENT_ID=10412

3. Северокавказский Край. – 1915. – 26 нояб. – С. 3.

4. https://gwar.mil.ru/heroes/chelovek_gospital602479/?backurl=%2Fheroes%2F%3Flast_name%3D%D0%92%D0%BE%D1%86%D1%8C%D0%BA%D0%BE%26groups%3Dawd%3Aptr%3Afrc%3Acmd%3Aprs%26types%3Dawd_nagrady%3Aawd_kart%3Apotery_doneseniya_o_poteryah%3Apotery_gospitali%3Apotery_spiski_zahoroneniy%3Apotery_voennoplen%3Afrc_list%3Acmd_commander%3Aprs_person%26page%3D1

5. Северокавказский Край. – 1915. – 26 нояб. – С. 3.

6. Журба М. Светлой памяти А. Д. Дьяченко. // Северокавказский Край. – 1916. – 2 июля. – С. 2.

7. Там же. С. 2.

8. Полярный Б. Учителю гражданину. // Северокавказский Край. – 1916. – 2 июля. – С. 3.

9. Местная жизнь. Учитель А. Д. Дьяченко. // Северокавказский Край. – 1916. – 29 июня. – С. 2.

10. . Журба М. Светлой памяти А. Д. Дьяченко. // Северокавказский Край. – 1916. – 2 июля. – С. 2.

11. Полярный Б. Учителю гражданину. // Северокавказский Край. – 1916. – 2 июля. – С. 3.

12. Подвиг во имя России: библиогр. указ. с дайджестом / ГБУК «СКУНБ им. Лермонтова»; сост. В. В. Залевских, С. В. Колесова, Т. Ю. Кравцова. — Ставрополь: Дизайн-студия Б, 2015. С. 318.

13. Ставропольские епархиальные ведомости. — 1916. —№49, 11 дек. — С. 1618–1623. — Отд. неофиц.

14. Северокавказский край. — 1916. — 19 мая. — С. 3

15. Северокавказский Край. – 1914. – 24 окт. – С. 4.

16. Светлой памяти сестры Е.Н. Дмитриевой. // Северокавказский край. – 1916. – 4 мая. – С. 2.

17. Северокавказский край. – 1916. – 3 мая. – С. 1.

18. Местная жизнь. Высочайшее соболезнование. Северокавказский край. – 1916. – 24 мая. – С. 2.

19. Местная жизнь. Погребение. Северокавказский край. – 1916. – 3 июля. – С. 2.

20. Северокавказский край. – 1915. – 31 окт. – С. 3

21. Северокавказский край. – 1915. – 25 апр. – С. 3

22. ГАСК Ф.135. Оп.78. Д.1348. Метрические книги Даниловской церкви г. Ставрополя (регистрация рождения, брака, смерти). 1899-1900. Часть 1, О родившихся. Лист 117 об - 118, Номер записи 31 ( среди рожденных лиц мужского пола).

23. Северокавказский край. — 1916. — 20 авг. — С. 3.

24. Алфавитный список владельцев недвижимых имуществ расположенных в г. г. Ставрополе, составленному по сведениям на 1-е июля 1911. – Ставрополь: Типография Т. М. Тимофеева, 1911. – 164 с.

25. Список недвижимых имуществ в г. г. Ставрополе, подлежащих оценочному сбору в 1904, 1905, 1906 и 1907 годах. – Ставрополь: Типография Т .М. Тимофеева, 1903. – 266 с.

 

Павлов Константин,.2006 г.р., Северо-Кавказский Медицинский Колледж, г. Ставрополь.

 

 

Пилот Нестеров

 

Часть 1

«Мертвая петля»

 

На Сырецком поле проходили испытания самолета «Ньюпор-4». «Штабс-капитан Петр Николаевич Нестеров на вылет», - объявил командующий испытаниями. Самолет резво взвился в воздух и начал набирать высоту. Он поднимался все выше и выше, и вдруг подняв нос полетел вниз головой! Потом он плавно стал опускать винт и перевернулся в нормальное положение. Все зааплодировали храброму летчику. Это было первое в мире исполнение «мертвой петли».

 

Часть 2

«Из записок штабс-капитана Нестерова»

 

7 сентября. Сегодня у меня в гостях было несколько полковых офицеров. Я хотел доказать им, что можно произвести таран, от которого самолет противника падает, а ты можешь в безопасности вернуться на базу. Для этого надо осторожно задеть своими колесами крыло врага и аккуратно вернуться к себе. Но один офицер начал ожесточенно спорить со мной и доказывать, что это невозможно. Тогда я пообещал ему доказать обратное на практике. Когда все ушли, я лег на постель и задумался над своей идеей. Однако так и не смог отделаться от нее и уснул лишь под утро.

8 сентября. Меня разбудили крики людей, которые что-то кричали с улицы. Я выскочил из палатки. Все глядели на черное пятнышко в небе. Это летел австрийский пилот барон Фридрих фон Розенталь на своем «Альбатросе». Мгновенно одевшись, я сел на «Моран» и полетел.

 

Часть 3

«Таран»

 

Ранним утром 8-ого сентября, разрезая небольшие облака, к русской базе приближался самолет врага, который уже часто бывал над русским аэродромом. На нем находилось два человека – барон Фридрих фон Розенталь и пилот Франц Малина. Пилотам самолета не очень нравилось это утро – их рано подняли и отправили на боевой вылет.

- Слушай, тебе не кажется, что сзади идет русский самолет? – спросил Розенталь у Франца.

- Нам это ничем не грозит, - ответил тот.

- Да я же отчетливо слышу шум от его мотора! – воскликнул Фридрих.

Внезапно сверху появился русский самолет и пошел на сближение с ними. Прозвучал удар, и самолет германской армии, кувыркаясь, полетел вниз. Самолет Нестерова, а это был именно он, полетел по направлению к базе. Вдруг с ним что-то случилось. Его начало шатать, и к ужасу наблюдающих за ним перевернулся. Из него выпал отважный пилот, ценой своей жизни уничтоживший самолет противника. Он совершил первый в мире воздушный таран. На похоронах Нестерова генерал, командующий авиагруппой, сказал: «Без таких героев, как этот, наша страна никогда не могла бы считать себя защищенной, но они у нас есть!».

 

Алексей Лузянин, 2011 г.р., Московские морские кадетские классы, г. Балашиха