Доклад для Достоевских чтений в мае 2023 года в городе Старая Русса[1]

 

В своем докладе я как бы продолжаю тему, предложенную ровно 2 года назад на этих же чтениях Светланой Владимировной Лурье (Смирновой). Ее доклад ― «Достоевский против психоанализа: о сердце человека как поле битвы Добра и Зла» ― был тогда не литературоведческим, но мировоззренческим, хотя упоминался и психоанализ[2]. Сегодня мировоззрение более чем злободневно, когда весь коллективный Запад ополчился против России. Во времена Достоевского аналогичная ситуация была не раз, и отражена самим Федором Михайловичем, в частности, в его «Дневнике писателя» за 1877-1878 годы. Тогда «англичанка» опять же гадила России, а Россия вела очередную войну с Турцией, по большому счету, увы, так и не вполне выигранную ― вспомним Берлинский конгресс. И мне вот интересно, насколько Достоевский провидел возможное духовное падение России.

Он много писал о человеческом подполье, глубине сумрачных, мрачных интенций человека, которые гнездятся в его психике и дают себя знать через слова и поступки. Из писателей именно Достоевский наиболее отчетливо выразил православное учение о человеке, православную антропологию, когда показывал, как за человека Бог и дьявол борются, и поле битвы ― сердце человека[3]… Сразу внесу ясность, иначе иное как-то давно распространилось. Не сам Достоевский такое сказал, а старший из братьев Карамазовых младшему, и вот как Дмитрием это было горячо поведано:

«…Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В содоме ли красота? Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей, ― знал ты эту тайну иль нет? Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы ― сердца людей. А впрочем, что у кого болит, тот о том и говорит».

Примечательно и то, что вот эта встреча братьев Карамазовых проходила в нескольких сотнях метров отсюда, Музея романа «Братьев Карамазовых». Да, мистика всегда сопровождает реальность. В религии и психологии она тоже есть, как и в психоанализе. Но мистика мистике рознь. Мистическая составляющая у Достоевского проистекает из его понимания Православия, она приближает нас, его читателей и почитателей, к Православию[4].

С православной точки зрения человек по природе своей ни хорош и ни плох. И Достоевский так вот и выразил православную антропологию, устами своего героя. С позиции православного культуролога мозг обычного человека ― не святого и не подвижника ― просто переполнен разнообразными помыслами. Средний человек, простой обыватель, легко поддается потоку разрозненных мыслей и живет как бы в некоей туманной пелене. Вот в такой пелене человеку приходится совершать порой и серьезные выборы в своей жизни, нередко что и в пользу Добра, поскольку и Бог борется за человека в сердце его. Но ведь под влиянием соблазнов человек немало грешит, выбирает непотребное[5]. Становится ли очевидным и для психолога, что психика человека ― это поле битвы сил добра и зла?

Борьба, битва эта, в идеале, вся должна бы осознаваться человеком, вся быть таки сознательной, рациональной! Но человек, по греховности своей не желает, не может осознавать потому, что это не просто интеллектуальная работа и немалое волевое усилие, это, как оказывается, еще «искусство из искусств» и «наука из наук». А ему проще, до поры до времени, жить в мире иррационального и неосознаваемого, бессознательного. Можно показать это упрощенно, и культуролог видит, что в психике человека нет ничего принципиально бессознательного, есть только то, что лучше назвать функциональным бессознательным. Это то, что человек не хочет или, вернее, в данный конкретный момент по каким-то причинам не может осознать[6].

Вот к функциональному бессознательному мы отнесем и приемы мышления, мыслительные штампы, механизмы, с помощью которых человек как бы автоматически выстраивает свою мысль. Это вполне возможно представить, как и в случае с речью[7]. Но мы сейчас говорим о содержательном (интенциональном) сознании, в котором порой действительно образуются комплексы, вызванные восприятием человеком вообще. Такое восприятие может, да и обязательно будет включать и бесовские интенции, которые также укореняются в уме человека, как и богоугодные. Ведь бесы не перестают борьбу с Богом за каждого человека вот так ― через посредство бесовских интенций в психике этого человека.

Православные культурологи согласно Писанию утверждают, что человек сотворен как образ Божий, хотя и изгнан из Рая по причине Первородного греха на землю, которая в результате греха этого тоже подверглась наказанию ― «погружением во зло». И помочь подняться человеку вновь, дать возможность сделать свою психику правильно сознательной и «по-правильному рациональной», может только Бог. И да, вот воцерковленный человек может проявить интенцию к Нему: осознанно выбирать среди своих помыслов те, что внушает Бог, и, напрягшись своей сознательной волею, следовать им[8].

Психоаналитическое учение кажется внешне очень правдоподобным. Но вот же ― нет! Словами Дмитрия Карамазова Достоевский указывает на духовную брань в сердце человека! И это вполне согласно с православным богословием. Да и вся аскетика об этом! А психоанализ заводит в тупик душу человека.

 

***

 

Хорошо известна Пушкинская речь Достоевского[9]. Но был тогда и критический отзыв либерального профессора А. Градовского, и Достоевский отвечает на него. Замечу предварительно, что, возражая Градовскому, Достоевский показывает и свое религиозно-нравственное мировоззрение.

На либеральное заявление Градовского[10], что в основе общественности, гражданственности, национальности лежит идея личного самосовершенствования (она-де «несет в себе все, все стремления, все жажды», а из нее же исходят все «гражданские идеалы»), Достоевский возражает:

«При начале всякого народа, всякой национальности, идея нравственная всегда предшествовала зарождению национальности, ибо она же и создавала ее. Кстати, вот вы, г-н Градовский, осуждая наше неустройство, стыдя тем Россию и указывая ей на Европу, изволите говорить: “А пока что мы не можем справиться даже с такими несогласиями и противоречиями, с которыми Европа справилась давным-давно...”

Это Европа-то справилась? Да кто только мог вам это сказать? Да она накануне падения, ваша Европа, повсеместного, общего и ужасного. Муравейник, давно уже созидавшийся в ней без церкви и без Христа…[11], с расшатанным до основания нравственным началом, утратившим все, все общее и все абсолютное, - этот созидавшийся муравейник, говорю я, весь подкопан. Грядет четвертое сословие, стучится и ломится в дверь и, если ему не отворят, сломает дверь. Не хочет оно прежних идеалов, отвергает всяк доселе бывший закон. На компромисс, на уступочки не пойдет, подпорочками не спасете здания. Уступочки только разжигают, а оно хочет всего. Наступит нечто такое, чего никто и не мыслит. Все эти парламентаризмы, все исповедоваемые теперь гражданские теории, все накопленные богатства, банки, науки… - все это рухнет в один миг и бесследно…»[12].

Не правда ли, как актуально и сегодня?!

Но обратимся к насекомым с их строениями, муравейниками, сооружение которых возможно только, замечу вам, благодаря развитому социальному инстинкту у муравьев. Но есть и такие насекомые, у которых этот инстинкт либо отсутствует, либо очень слаб, например, как у постельных клопов. Но об инстинкте к размножению, «сладострастию», как это называет Дмитрий Карамазов тогда же, в беседе с Алешей, читаем:

«Я тебе хочу сказать теперь о «насекомых», вот о тех, которых Бог одарил сладострастьем: Насекомым - сладострастье! Я, брат, это самое насекомое и есть, и это обо мне специально и сказано. И мы все, Карамазовы, такие же, и в тебе, ангеле, это насекомое живет и в крови твоей бури родит. Это - бури, потому что сладострастье буря, больше бури!»[13].

Не раскрывая полностью мизансцены, приведу еще одну цитату из того же откровения Дмитрия:

«…Барыньки меня любили, не все, а случалось, случалось; но я всегда переулочки любил, глухие и темные закоулочки, за площадью, - там приключения, там неожиданности, там самородки в грязи. Я, брат, аллегорически говорю. У нас в городишке таких переулков вещественных не было, но нравственные были. Но если бы ты был то, что я, ты понял бы, что эти значат. Любил разврат, любил и срам разврата. Любил жестокость: разве я не клоп, не злое насекомое? Сказано - Карамазов!..»[14].

Достоевский не случайно так во многих местах упоминает насекомых, вообще животных, при повествовании о человеке или обществе. Это не только литературный прием, но и культурологический феномен, характеризующий способность к интерпретации человеком того или иного восприятия наблюдаемого или обсуждаемого.

 

В культуре человека присутствует способность к интерпретации символов, заложенная Богом в него вместе с даром речи, она дает человеку огромное преимущество над животным миром. Орган интерпретации и функция ее в психологии и есть душа человека - ψυχή (греч. - дух, душа). Но душа человека связана с его телесностью, а значит имеет нечто общее с животной душой. Поэтому закономерно, что культура имеет измерение, которое представляется не менее естественнонаучным. Так что можно допустить известный резон в соотнесении роли культуры, которую она играет в человеческом обществе, с ролью инстинкта, которую тот играет в животном мире, особенно у тех животных, которые живут стадами, стаями, группами, сообществами или даже пожизненными парами. И это хорошо рассмотрено и обосновано в культурологии[15]. Кому-то может показаться обидным сравнение человека с животными, при таком сопоставлении культуры и инстинктов, но вот для Достоевского - отнюдь. Да и свт. Григорий Палама, говорил об этом и подчеркивал превосходство человека над животным именно душой своей [16]. Такой биологизм пусть не шокирует кого. Он в некотором контексте более чем правомерен, ведь душа, как и культура, тоже имеет витальную функцию, она также включает в себя функцию удовлетворения нужд плоти и социальных потребностей.

Достоевский всем своим творчеством, будь то романы или публицистика, исследовал душу человека, устроение общества, государства. И когда об обществе судят как об организме, то и на человеческие ценности и идеалы смотрят, как на необходимые органические потребности. Тогда культура выступает механизмом функционирования человеческого сообщества как целого, где ценности и идеалы - одно из преломлений органической жизни общества, имеющего свои функции. Важно понимать и не забывать, что культура - это сфера души, а не духа. В упомянутом преломлении культура душевно-телесна, а ценности и идеалы можно рассматривать и в таком контексте - в качестве винтиков жизнедеятельности общественной системы. В этом контексте они могут быть более или менее доброкачественными, но без духовной перспективы они в таковом контексте и остаются[17].

 

В православной аскетике у некоторых Отцов Церкви встречается трехчастное деление человека - на тело, душу и дух.[18] И в человеке есть начало, как о том свидетельствует вся аскетическая литература, которое как бы сверху наблюдает за жизнью человека и может, например, отсекать помыслы, исправлять душу. Для этого начала нет особого понятия, но очевидно, что именно его и следует понимать как конечную идентичность человека, его «Я», которое может спастись или погибнуть в жизни Вечной. Не его ли следует хотя бы условно, хотя бы в культурологическом контексте, соотнести с богословским νοῦς (греч. - ум, разум, мысль), который мы, опять же условно определим как дух в человеке, и противопоставим ψυχή - психике?[19] И вот при этом нашем (может быть упрощенном в культурологической перспективе) понимании состава человека, тело - материально, дух - духовен, а душа, психея, психика... душа - культурна. И дух - это то, что в нас бессмертно, что обладает безусловной и конечной свободой, то, что соединяет нас с Богом, что и выбирает у человека между Богом и дьяволом. Но дух человека укоренен в его душе и теле. Теперь разве не понятнее становится, почему у Достоевского Бог с дьяволом борется, и место битвы - сердце человека? [20]

 

Но вернемся к Дмитрию Карамазову, помните, он говорит:

«Красота - это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя потому, что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут. Я, брат, очень необразован, но я много об этом думал. Страшно много тайн! Слишком много загадок угнетают на земле человека. Разгадывай как знаешь и вылезай сух из воды. Красота! Перенести я притом не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы. Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил. Черт знает что такое даже, вот что! Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В содоме ли красота? Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей, - знал ты эту тайну иль нет? Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь»[21].

Вот ведь как - красота есть не только страшная, но и таинственная вещь! Совершенно искажается суть жизни самой, когда так беспечно часто изрекают, что красота-де спасет мир, - ведь искажается Истина.

В рамках культуры падшего мира полное достижение истинных смыслов невозможно, но человеку свойственно стремиться к Истине, которая обитает в мире Горнем, куда культурная мысль не способна проникнуть. Для человека истина порой так и остается несовершенным концептом. Да, и весь идеальный мир является культурным преломлением Духовного.

С помощью культуры Творец открывает себя человеку через Символы Горнего мира[22] и естественное откровение. Божественные Символы и предметы внешнего мира, становясь артефактами, становятся культурными символами[23]. Но и нечистый пытается представить свои темные смыслы. Основываясь на дьявольской подмене, человек, символизируя - человек, а не дьявол! - включает и свои смыслы в ложную коннотацию. Да! Господь дал человеку и подобную свободу.

 

Кому-то удобно мыслить так, словно Истины вне его не существует, ― ему так комфортно. Жизнь же подвижника никогда не комфортна ― это всегда труд, волевое трезвение. Она сознательна. Жизнь же выбравшего психологический комфорт пребывает в области безотчетности, функциональной бессознательности. Ибо бессознательное нами ложно принимается существующим, но оно существует непроизвольно и только функционально. Оно является функцией естественного, непроизвольного стремления мысли, сознания человека находиться в покое, не трудиться «лишне». Часто в этом есть и необходимая экономия усилий. Поэтому непосредственное принятие и научение приемам восприятия, мышления, чувствования, действия ― необходимая реальность человеческой жизни, и она часто остается функционально бессознательной.

 

Достоевский был глубоко православным мыслителем. И его провозвестие грядущего Хама в последних романах ― «Бесы», «Братья Карамазовы» ― мы сегодня наблюдаем воочию. Необходимо все же понимать, что Русский мир ― это, прежде всего, православный мир!

И «искусством из искусств», «наукой из наук», как говорили Отцы Церкви, является «умное делание» ― достижение человеком обо́жения, ― это когда уподобляются по Благодати Христу-Богочеловеку и дух, и душа, и тело святого.

 

ПРИМЕЧАНИЯ и БИБЛИОГРАФИЯ

 

1) В современном психоанализе сосуществуют и переплетаются две противоположные посылки, две антропологии, одна из которых исходит из того, что человек по природе порочен, а вторая, что человек по природе хорош. Так, предполагается, что человек оказывается запрограммированным на порождение негативного или дурного, и значит, с его природой становится что-то кардинально не так. И полагают, что довольно разобраться в причинах таких трансформаций в психике, и их устранить. (Заметим, что сам Фрейд к человеку как носителю неких моральных качеств относился довольно плохо, без иллюзий. Сегодня более «оптимистично» стали смотреть на избавление от комплексов и в моральной сфере, той, что Фрейд называл надсознанием.) Получается, что человек может ― пусть не своими силами, но с помощью партнера-психоаналитика, ― изменить и исправить себя. А гуманисты и вовсе убеждают, что так человек будто бы возвращается к себе истинному. Истинный же человек, мол, не имеет никаких душевных травм, они на него находят извне. А раз так, то природа человека хороша. Психоанализ теперь становится и вовсе гуманистическим и ― еще более далеким от православной антропологии, скажу я вам.

С православной точки зрения не верно как то, что человек по природе хорош, так и то, что он по природе дурен. Творец создал человека по образу и подобию Своему. Но осуществить подобие Богу, хотя и заложенное в человеке, как образе Его, руководствуясь Божественной заповедью, было предложено свободной воле Адама. Известно, что произошло далее по Писанию. (См. Жан-Клод Ларше. Исцеление духовных болезней. Введение в аскетическую традицию Православной Церкви. Сергиев Посад. 2018. С. 33)

С позиции православного культуролога эта эмоциональная реплика Дмитрия Карамазова отражает ту мысль, что многие помыслы, интенции, мыслительные веяния ― как добрые, так и дурные ― приходят к человеку из внешнего для него духовного мира, а не гнездятся непосредственно в его над- или подсознании. Человек их вольно-невольно воспринимает и как-то к ним относится. В православном богословии существует целая градация степеней восприятия и последовательность особенностей принятия человеком помысла. Так, под влиянием внешних впечатлений зарождается в человеке собственный помысел. Человек, вольно или невольно, находится в состоянии постоянного выбора, по каждому случаю и поводу. Мозг же обычного человека ― не святого и не подвижника ― просто переполнен разнообразными помыслами. И человек обычно живет по их течению, не вникая в них и не стремясь в них детально разбираться. Но он может (и должен бы) в каждом случае, по поводу каждого помысла совершать свой сознательный выбор: в пользу Бога (или дьявола). В результате переполненности сознания человека помыслами, которые тянут его то в одну, то в другую сторону, ему его внутренний мир может показаться иррациональным ― если он вообще о нем задумается. Средний человек, простой обыватель, просто легко поддается потоку разрозненных мыслей и живет как бы в некоей туманной пелене.

По мере же продвижения в духовной жизни человек высветляет все свое полное помыслов «подполье», научаясь не просто осознанно относиться к каждому помыслу, но различать их еще на дальних подступах, когда заметна только легкая тень их ― прилоги, как это определяется в православной аскетике.

2) Человек живет, действует в динамичном мире, что, естественно, у него в сознании отражается непрестанно мелькающими помыслами. Они чаще всего не отвергаются ― да он их просто и не успевает осознавать вполне, ― а потому непрестанно усложняются, образуя психологические комплексы, накапливающиеся в части сознания, превращая сознание в «бессознательное», но правильно было бы сказать, расширяя поле неосознаваемого психического. Что же представляют собой эти комплексы? Связку устойчивых ассоциаций и коннотаций, которые как бы порабощают, закабаляют человека, не давая ему реально мыслить и чувствовать свободно.

3) И православные культурологи задаются вопросом, который в своем творчестве разрешал и Федор Михайлович Достоевский: «Может ли человек избавиться от комплексов человеческими ― своими или психолога, наставника-учителя ― силами?». И отвечают: «Нет, поскольку, в отличие от представлений современного гуманистического психоанализа, человек по природе своей вовсе не хорош, он ― падший, греховный человек в падшем мире, что “во зле лежит”«.

Мысль о том, что нами, людьми, руководят некие мотивы, которые мы не осознаем, которые не понимаются нами как наше «Я», не входят в нашу осознанную идентичность, не лишена оснований. И да, мотивы эти руководят нами решительно и навязчиво ― это, представляется нам, самоочевидно. (Кто же может с этим поспорить?) И кажется, также логично предположить, что гнездятся они, мотивы эти, где-то в нашем подсознании. Не об этом ли разве и писал Федор Михайлович? Сама идея вот такого иррационального греховного подполья падшего человека не должна была бы вызывать автоматического отрицания, могла бы и ему показаться правдоподобной. Но Достоевский выводит формулу брани Бога с дьяволом в сердце человека.

И что может тут противопоставить человек-насекомое всемогущему Богу и всесильному дьяволу? Показывая духовное падение человеков, Достоевский провидел возможное духовное падение России. Читая Достоевского, следует настороженнее относится к современным психоаналитическим концепциям и прочим современным чисто когнитивным выдумкам, оторванных от религиозных оснований прогрессистских ученых в науках об обществе.

4) Обществу нужны интегративные механизмы, способные столь же эффективно осуществлять его интеграцию, как, скажем, это делает социальный инстинкт у насекомых. В культуре такую роль играют ценности и идеалы, если брать их функционально. И это хорошо рассмотрено и обосновано в культурологии. Культурологи показывают, как сам человек представляется интенциональным, т.е. «сконструированным» в соответствии определенными культурными традициями, в им же «сконструированном» интенциональном мире. Не вдаваясь в подробности, отметим, что именно культура создает в человеке иллюзию его значения, всемогущества и всеведения.

5) Свт. Григорий Палама: «…на самом деле, много ли мы отличаемся от муравьев? Разве не из тех ли веществ составлено это наше смешение, т.е. наше тело, что и ихнее? Разве не тем же веществом питаемся мы, что и они? Разве не в тех же местах живем мы, что и они? Разве не почти одинаковыми способностями мы обладаем, что и они? Да и разве нет ли чего такого, в чем бы муравьи не превосходили нас? Ведь, в самом деле, они более, чем мы, сообразительны в отношении своих потребностей; более предусмотрительны в своих жизненных нуждах, и более деятельны в накоплении годичных запасов пищи. Но с другой стороны и мы превосходим их разумной способностью нашей души. Но что значит это превосходство наше над муравьями по сравнению с превосходством Божиим над нами?» [6].

6) И тут совершенно не обойтись без осмысления, придания человеческой жизни какой-либо значимости, ибо без смысла человек и человеческий коллектив, общество, жить не может. И смыслы лежат в одном пласте с технологиями, навыками, стереотипами, то есть в пласте для большинства чисто функциональном, в котором чаще всего люди и остаются. Они выходят за его пределы, только обращаясь к жизни духа. И чисто душевная жизнь во многом остается органической, по определенным правилам. И в этом нет ничего для нее унизительного, всему свое место.

7) Трихотомия в богословской мысли идет от Ап. Павла[24]. Она была свойственна и неоплатонизму, но была адаптирована церковным учением. В трудах Отцов Церкви имеются различия в трактовке состава человека: он понимается и трехчастным (дух-душа-тело), и двухчастным (душа-тело). Но споров о составе человека в истории Церкви не было[25], поскольку, когда говорили о душе и теле, то душа виделась сложной, включающей в себя ум - νοῦς[26], который часто приближается к понятию «дух», - а также раздражительную и желательную части. Последние будем условно относить к душе как ψυχή или, в современном понимании, к психике. Очевидно, что личность не совпадает с раздражительной и желательной частью души[27].

8) Добавим также, что выявление душевно-телесных оснований культуры отнюдь не указывает на ее злокачественность, ибо тело не является злым началом. Но оно само по себе страдательно, и не способно подняться ввысь, когда лишено духа. Хотя, заметим, порой тело может и помочь человеку в Богообщении, например, через крестные знамения и поклоны участвуя в молитве. А потому, конечно, у культуры всегда есть и идеально-духовное измерение.

Тут давайте зададимся вопросом: что представляет собой идеальное измерение культуры, которое позволит нам говорить об истинности или ложности наших достижений и устремлений?

Во-первых, оно не противостоит естественнонаучному. Оба они сосуществуют как компоненты единой системы, они переплетены, поскольку идеальное, которое порой представляет собой преломление в рамках культуры духовного начала, неотрывно в культуре от механизмов человеческого восприятия внешнего мира, которые протекают в соответствии с естественнонаучными закономерностями. А потому ценности, и цели в культуре, которые как правило остаются интенциональными, культурно сконструированными, не находятся полностью в лоне идеального. И они сами в некотором своем срезе проявляют себя как физические орудия адаптации человека к падшему миру.

Во-вторых, идеалы и ценности сами по себе есть преломления реальностей духовного мира. И они никогда не остаются в уме человека чем-то абстрактным, а выражаются в моделях человеческого поведения, приобретая особый личностный или, если речь идет об этнических культурах или других общностях, коллективный смысл. Так идеалы и ценности превращаются в концепты, в своей системе объединяющиеся в концептосферу культуры[28].

9) Так, нечистый предъявляет блуд как любовь, побуждает человека создавать тонкую и привлекательную, романтизированную символизацию похоти, характерную не только для современного мира, превращая ее в агрессивную и положительно коннотированную систему значений низшего мира. При этом отец лжи сам символы творить не может, он выворачивает наизнанку те, что исходят из Горнего мира, совершает гнусную подмену смыслов.

Свобода воли часто приводит к заблуждениям, нередко, и роковым, как это немало и показано на судьбе семьи Карамазовых. Поскольку роман так и остался незавершенным, то перипетии судьбы Алеши так и не раскрыты полностью. Но мы же должны понимать, что душа человека ― это отнюдь не область, которую только дьявол заполняет своим голосом, через помыслы и наветы?

На основании знаков духовного мира (Горних, но также и бесовских) человек творит свои культурные символы-артефакты в разных сферах своей жизни, он образует свою систему символов ― свою культуру. Системы эти в различных традициях могут быть разными и воспроизводить непохожие картины мира. Их такое порождение уже является следствием разделения человечества, вызванным наказанием Божиим за Вавилонское столпотворение, и люди заговорили на разных языках, разделились на разные народы, воспроизвели разные культуры. Не так ли следует объяснить первоначальный этногенез?! Не более ли жесткое разделение мы наблюдаем и сегодня? И оно проходит беспощадно и непримиримо. Более верная интерпретация Божиих символов теми или иными этническими культурами православных народов помогает им выражать высокие истины человеческого бытия, но опять же, если речь идет об этнических культурах, то всегда лишь в некотором приближении к Истине.

Любая культура не чужда Божественному (приходится признавать, что, увы, и бесовскому). Так в литургической культуре Божественное дано самым непосредственным образом! К этому в свою меру стремятся и все высшие образцы человеческого искусства, эстетика и этика. Они, пусть и в адаптированной форме, поощряют высокие образы человеческих поступков. Через выполнение Заповедей Божиих человек по Благодати уподобляет себя Богу.

 

Библиография.

 

1. Добряева И.С. Интеграция языковой и концептуальных картин мира: концептосфера // Концептуальные исследования в аспекте лингвокультуры: сб. статей. СПб., 2018. С. 48-55.

2. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. Книга третья. Часть первая. III. Исповедь горячего сердца. В стихах. - https://azbyka.ru/fiction/bratya-karamazovy/17/

3. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. Книга третья. Часть первая. III. Исповедь горячего сердца. В анекдотах. - https://azbyka.ru/fiction/bratya-karamazovy/18/

4. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. Глава третья. Придирка к случаю. Четыре лекции на разные темы по поводу одной лекции, прочитанной мне г-ном А. Градовским. С обращением к г-ну Градовскому. I. Об одном самом основном деле - https://fedordostoevsky.ru/works/diary/1880/08/03/

5. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. Глава третья. Придирка к случаю. Четыре лекции на разные темы по поводу одной лекции, прочитанной мне г-ном А. Градовским. С обращением к г-ну Градовскому. III. Две половинки - https://fedordostoevsky.ru/works/diary/1880/08/05/

6. Киприан (Керн), архим. Антропология св. Григория Паламы. М.: Паломник, 1996. LXXVIII, 449 с.

7. Лурье С.В. О теории культуры с точки зрения православной антропологии // Труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2020. № 3 (7). С. 110-133.

8. Лурье С.В. Достоевский против психоанализа: о сердце человека как поле битвы Добра и Зла. Доклад на конференции «Достоевский и современность» - 23-26 мая 2021 г. в г. Старая Русса.

9. Новиков Д.В. Христианское учение о человеке. М.: Синодальная Богословская комиссия; Христианская жизнь, 2004. 432 с.

10. Пантелеймон (Успенский), иером. Антропология по творениям св. Иоанна Дамаскина (Пример церковно-отеческой антропологии). Сергиев Посад: Тип. Св.-Тр. Сергиевой лавры, 1914. 30 с.

 

Олег Гаспарян

(г. Санкт-Петербург)