Была судьба неумолима –

Сильнее оказался враг….

Двадцатый год…

Исход из Крыма…

Кто скажет мне:

Зачем же так?

(Донец Адатнай).

 

I.

Тринадцатого ноября 1920 года на Керченской набережной было много народа. Много было донских и кубанских казаков, представителей местного гарнизона и тыловых учреждений и просто гражданского населения, которое разделило тогда свой крестный путь с отступающей на чужбину Армией.

Красные были уже недалеко. Еще седьмого ноября под командованием Фрунзе прорвали они Перекопские укрепления. Белым назад пути не было.

По набережной старого города медленными широкими шагами шел офицер Градов. Глаза у него были холодные, даже циничные. Казалось, ему было совершенно все равно, что творилось вокруг него. Это был высокий, широкоплечий человек примерно лет сорока, но выглядел он лет на пятнадцать старше. Глубокие морщины легли у него между бровей, а волосы почти полностью поседели.

Рядом с Градовым, семеня мелкими шажками и чуть прихрамывая, шел его старый друг, офицер Хуторков. Низкого роста, с добрыми, наивными, живыми глазами, он чем-то походил на ребенка. Хуторков смотрел на все, что бросалось ему в глаза, и очень хотел обсудить свои переживания с Градовым, потому что их накопилось достаточно. Он старался не унывать, даже улыбался, веря в то, что борьба еще не окончена и что рано еще ставить в гражданской войне точку.

- Ну, ты как? - в десятый раз спрашивал он Градова, теребя его за плечо. - Ты не волнуйся, дружище, все уладится. Я вот стараюсь, держусь. А ты? Нет, ты молодец, столько всего пережил, воюешь с четырнадцатого года... Вон сколько у тебя георгиев. Вдвое больше будет, чем у меня. Правда ведь? Ничего, ничего, все образуется, не переживай...

- Да хватит тебе уже, - сурово оборвал друга Градов и добавил с холодной усмешкой. - Еще офицером называется. Язык не отсох одно и то же говорить?

- Да что ты, что ты, - поспешно ответил Хуторков, - не одно и то же, я же не просто так. Я, - добавил он, - считаю, что это не конец. Еще повоюем. Да, я устал, у меня совершенно нет сил на борьбу, но все равно я пойду в бой, если это будет нужно. Много они мне горя принесли. И тебе тоже. Я за все им заплачу. И за своих, и за твоих. Боже мой, - на этих словах огоньки в глазах Хуторкова погасли, - бессовестные... Как у них только рука поднялась... На жену, детей, на стариков... Как же так-то, а...

Градов впервые за время разговора повернулся к Хуторкову и с прежней холодностью и равнодушием сказал:

- А вот так. Сопли подотри, офицер! Я, знаешь, тоже могу многое вспомнить. У тебя трое детей было, а у меня пятеро. И никого, _никого_ из них сейчас нет. И что мне теперь, рыдать днями напролет? Еще чего!

Да, война сильно изменила Градова. Почти невозможно было поверить, что когда-то, еще лет семь назад, он был мягким, ласковым человеком с большим любящим сердцем. Однако Хуторков верил в прежнего Градова и очень им дорожил. Да, он сохранил способность любить, несмотря на то, что потерял всех своих родных, как и его теперь бесчувственный, равнодушный друг. Поэтому Хуторков много раз еще пытался как-нибудь утешить Градова, так как все равно считал это необходимым.

 

II.

Так прошло три дня. Наступило шестнадцатое ноября, последний день эвакуации. Друзья офицеры спешили на «Самару». Когда они уже почти подошли к пароходу, Хуторков внезапно остановился. На пристани уже почти никого не осталось. Офицер не шевелился. Он стоял и смотрел на город.

- Ну, что встал! - позвал его Градов.

Хуторков не слышал. Он задрожал.

- Бессовестные... - проговорил он, и слезы выступили из его добрых, наивных глаз. - Как же так... Деточки мои, женушка моя, старики мои... За что, Господи... За что! Почему такое горе пришло! _Они_ теперь хозяева! _Они_! А я не дам им ни пяди земли! Это моя земля, МОЯ!!! - в страшном отчаянии прокричал офицер, содрогнулся и упал на землю. Сердце его не выдержало...

 

04.02.2024

 

Елена Ковалева

(г. Москва)