Ларисса Андерсен - женщина поистине уникальной судьбы. Она родилась 25 февраля 1911 г. в Хабаровске, в семье офицера-артиллериста Николая Михайловича Андерсена. О своей семье поэтесса сообщала следующее: «Моя родословная сшита из разных «кусочков». Во всяком случае, с тех пор как мой прадед Якуб Андерсен прибыл в Россию, по-видимому, из Скандинавии. О нем известно немного: Якуб и его жена умерли, скорее всего, во время эпидемии холеры. Уцелел только их сын — Михаил. Он был очень маленький, чтобы интересоваться своим происхождением. Добрые люди позаботились о сироте, отдали в кадетский корпус, перевели в православную веру и женили на русской девушке. Ольга Романова была дочерью лесничего из Полесья. Впрочем, как мне помнится, она говорила еще на каком-то языке, кажется по-литовски…

Луцк, Минск, Каменец-Подольск — я наслышана об этих местах, о них вспоминал мой папа — Николай Михайлович Андерсен. Он родился в 1878 г., в семье всего было шесть детей. Папа, как и его отец, тоже учился в кадетском корпусе в Полтаве. Известно, что дедушка Михаил Яковлевич (так он писал в документах свое отчество) дослужился до чина генерала. Был головой города Пружаны в Белоруссии. За особые заслуги перед Отечеством (история умалчивает, какие именно), он был пожалован титулом русского дворянина.

Мой отец женился на польке — Евгении Иосифовне Кондратской, католичке восточного обряда, дочери разоренного мелкого помещика, который жил вместе с семьей под Одессой. Она была на год его младше.

В 1967 г. я сидела на ступеньках знаменитой Потемкинской лестницы и размышляла: отчего это, только когда почти никого из близких уже нет, мы начинаем так нежно относиться к их бесследно ушедшему прошлому…»

В семье Андерсен прежде Лариссы родились две девочки. Обе они умерли во младенчестве. Своего отца будущая поэтесса впервые увидела, когда он сквозь хаос смуты он пробрался с фронта к семье в Хабаровск, где раньше стоял его полк. За плечами у Николая Михайловича была первая мировая война, ранение, плен… Впереди - служба при штабе адмирала Колчака, из рук которого он получил полковничьи погоны… С этими погонами, как завещал, он будет похоронен в 1961 г. во Франции, в фамильном склепе семьи зятя.

В конце 1920 г. Андерсены оказываются на о. Русский, где Николай Михайлович преподавал английский язык в кадетском корпусе. В это время его старший брат, Евгений Михайлович, находился во Владивостоке и входил в состав правительства братьев Меркуловых.

В октябре 1922 г. полковник Андерсен с женой и дочерью покинул Владивосток вместе со своими кадетами в составе эскадры контр-адмирала Старка. Отплывали уже едва ли не в виду входивший в дальневосточную столицу армии Уборевича.

В эмиграции семья обосновалась в Харбине, где Николай Михайлович устроился работать счетоводом на КВЖД. «Харбин — особенный город, - вспоминала Ларисса. - Это сочетание провинциального уюта с культурными возможностями я оценила позднее, когда из него уехала. И не только потому, что там остались мое детство, ранняя юность. В Харбине действительно было все, что нужно для молодежи; спорт, купание, яхты, поездки на железнодорожные станции, ютившиеся среди зелени сопок с прозрачными речками и ручьями в долинах. Зимою — коньки, сани, салазки, переезды через реку по льду на специальных двухместных санках, которые китайцы отталкивали шестом. На другом берегу ждали маленькие теплые рестораны с пельменями или с пирожками.

А университетские балы и маскарады! Совсем как в книжках о старой русской жизни. Но и не только забавы, и не только для молодежи, а еще опера, оперетта, драма, концерты, лекции, библиотеки, прекрасный оркестр летом в парке Железнодорожного собрания. А какие встречались люди! Профессора, писатели, художники, архитекторы — все ведь были выброшены событиями на тот же берег, что и мы. Мы не отдавали себе отчета, как нам повезло в культурном отношении. И все это было доступно, и все мы говорили по-русски, и все мы были равны. Вот именно там, в эмиграции, особенно среди молодежи в школах, в гимназиях, на спортивных площадках, бесклассовое общество получилось само собой. И мы могли учиться. Было у кого и чему, на все вкусы. Например, шитью — у соседки или древним премудростям инков — у соседа. Можно было окончить университет и получить диплом. Только вот Леночка закончила юридический, а работает кельнершей в ресторане, а Павлик теперь инженер, а продает билеты в автобусе «Чурин — Модягоу». Но это пока, может быть, устроится, а потом поедем в Россию. Все жили на «пока», особенно старшее поколение. Что-то должно же случиться, и тогда вернемся домой. А пока не так плохо, на хлеб насущный хватает. Служба заканчивается в два часа, можно отдохнуть, пойти в гости к знакомым или в кино, а то и просто уютно посидеть на скамейке возле «Чурина». Это был большой магазин, у которого в хорошие летние вечера разгуливала молодежь, а пожилые сидели на скамейке и посматривали, кто как одет, как себя ведет и вообще. Вот так и жили, прячась от большого и подчас угрожающего мира. Пока…»

 

Я думала, Россия - это книжки.

Все то, что мы учили наизусть.

А также борщ, блины, пирог, коврижки

И тихих песен ласковая грусть.

И купола. И темные иконы.

И светлой Пасхи колокольный звон.

И эти потускневшие погоны,

Что мой отец припрятал у икон.

Все дальше в быль, в туман со стариками.

Под стук часов и траурных колес.

Россия - вздох.

Россия - в горле камень.

Россия - горечь безутешных слез.

 

Первое время семья очень бедствовала. Мать, Евгения Иосифовна, шила, а Ларисса рисовала портреты известных американских актеров, на которые был неплохой спрос, и расписывала коробки для кондитерских. Способности к рисованию она унаследовала от отца. Кроме этого, девочка даже подрабатывала «коллектором» - ходила «выбивать» ресторанные долги у кредиторов, часами просиживая у них в прихожих.

Параллельно девушка училась в гимназии, а по ее окончании преподавала сама – русский язык, арифметику и Закон Божий для китайских детей.

Такая загруженность не мешала ей жить полнокровной творческой жизнью. Она неизменно участвовала в художественных вечерах в Христианском союзе молодежи, брала уроки рисования у знаменитого китайского художника, занималась фотографией, окончила специальные курсы по дизайну интерьера и искусству икебаны. «Вероятно, это в моей натуре – увлекаться многим, особенно в сфере искусства. Признаться, я даже слегка побаиваюсь людей, всецело одержимых одним родом деятельности», – замечала поэтесса. Ее натура была в большой степени чужда всему материальному, меркантильному. «Надо сказать, у меня всю жизнь не складываются отношения с цифрами, - признавалась она. - Это, вероятно, из того же разряда, когда, знакомясь с человеком, я вообще не спрашиваю о его возрасте, профессии, меня намного больше интересует, какие стихи он любит и какие сны видит…».

Среди увлечений Андерсен не последнее место занимала литература. Еще гимназисткой она вошла в кружок «Молодая Чураевка», в котором состояли и Арсений Несмелов, и Марианна Колосова, и другие харбинские поэты. Именно «чураевцам» впервые читала юная Ларисса свои стихи… Барышня, красоту которой в дальнейшем будут сравнивать с Вивьен Ли, разумеется, не могла не произвести впечатления. На некоторых – даже слишком сильное… Один из «чураевцев», поэт Юрий Сапрыкин, влюбился в прекрасную Лариссу. Чувство было безответным, и, когда девушка перебралась в Шанхай, то Юрий и еще один поэт-»чураевец» покончили с собой, что послужило причиной прекращения деятельности кружка. Андерсен долгое время винила себя в гибели своего несчастливого поклонника.

 

Короче дни. И жизнь короче,

Нет больше никаких «потом»…

И дождь занудливо бормочет,

И я одна… с моим котом.

И вновь передо мной былое,

Все, что я сделала «не так»…

А время безучастно злое

Сверлит свое — тик-так, тик-так…

Кому нужны мои тревоги,

Мои ошибки и грехи?

Тут, на земле, святые строги,

А в небе ангелы глухи.

Вот если б я могла слезами

Тебя вернуть, тебе помочь —

То я бы плакала годами,

Как в ту злопамятную ночь.

 

Литература не стала призванием Лариссы. Ее захватило иное искусство – танцевальное. И в нем удивительно красивая и грациозная девушка достигла подлинных высот, пройдя «ускоренный курс» хореографической школы Лидии Карловны Дроздовой, воспитанницы Петипа, причисленной в свое время к российскому Императорскому двору.

Более 15 лет она была звездой дальневосточной эстрады, танцевала в оперетте, иногда в больших балетных постановках. Каждый номер у нее был отделан до малейшего жеста, до последней детали в костюме, тонко, умно, со вкусом и с чувством меры. «Танцы в моей жизни были самой жизнью. Техника может заслуживать самой высокой похвалы, но при этом она мертва, если нет огня, жара души», – так Ларисса вспоминала об этом периоде своей жизни в своей книге «Одна на мосту». Она была самой высокооплачиваемой танцовщицей в Шанхае: каждую неделю готовила два новых оригинальных танца, ее выступления неизменно сопровождались аншлагом.

Андерсен была музой многих поэтов Русского Китая. Белая Яблонька, Джиоконда, Сольвейг, Горний Ангел, Печальный Цветок – вот лишь неполный список имен, которыми величали Лариссу современники… «…Ларисса Андерсен – это Сказки… таинственность волшебных лесов… мудрые деревья… звезды, как костры в темно-синем небе… …Живопись и поэзия. И отсутствие шаблона. С самого детства. Вероятно, на всю жизнь…» – писал поэт Алексей Ачаир о творчестве музы дальневосточного Парнаса.

Несмотря на иное призвание, поэзию Ларисса не оставляла. В 1940 г. по настоянию Александра Вертинского, большого поклонника ее таланта и красоты, она выпустила сборник «По земным лугам». Кстати, знаменитый шансонье настаивал на другом названии сборника – «Печальное вино». В своих письмах к Лариссе он писал: «Мой дорогой друг! Я хочу поблагодарить Вас за Ваши прекрасные стихи. Они доставили мне совершенно исключительное наслаждение. Я пью их медленными глотками, как драгоценное вино. В них бродит Ваша нежная и терпкая печаль «Le vin triste», как говорят французы. Жаль только, что их так мало… Впрочем, Вы вообще не расточительны. В словах, образах, красках. Вы скупы – и это большое достоинство поэта…».

Их отношения так и не вышли за рамки «дозволенного». Спустя некоторое время после не состоявшегося романа Александр Николаевич посвятит своей шанхайской музе стихотворение «Ненужное письмо»:

 

Приезжайте. Не бойтесь.

Мы будем друзьями.

Нам обоим пора от любви отдохнуть,

Потому что уже никакими словами,

Никакими слезами ее не вернуть.

Будем плакать, смеяться, ловить мандаринов,

В белой узенькой лодке уйдем за маяк,

На закате, когда будет вечер малинов,

Будем книги читать о далеких краях.

Мы в горячих камнях черепаху поймаем,

Я Вам маленьких крабов в руках принесу.

А любовь похороним, любовь закопаем –

В прошлогодние листья, в зеленом лесу.

И когда тонкий месяц начнет серебриться

И лиловое море уйдет за косу,

Вам покажется белой серебряной птицей

Адмиральская яхта на желтом мысу.

Будем слушать, как плачут фаготы и трубы

В танцевальном оркестре, в большом казино.

А за Ваши печальные, детские губы

Будем пить по ночам золотое вино.

А любовь мы не будем тревожить словами,

Это мертвое пламя уже не раздуть,

Потому что, увы, никакими слезами,

Никакими стихами ее не вернуть.

 

Что же до литературного творчества Андерсен, то с мнением Вертинского была солидарна Ирина Одоевцева, писавшая Лариссе: «Мне Ваши стихи очень и очень нравятся – у Вас редко встречающаяся «личность». Вы… …»киплингская» кошка, которая ходит сама по себе и по своим дорогам».

Покинув сперва Харбин, захваченный японцами, после Второй мировой войны Андерсен вынуждена была уехать и из Шанхая, где утвердились коммунисты. Однако, китайцы долго не выпускали русскую красавицу, не объясняя причин. Отправив отца в Канаду, сама Ларисса еще несколько лет оставалась «запертой» в этом городе, подвергаясь допросам, цель которых оставалась неясна. Когда же удалось получить визу в Бразилию, она внезапно заболела туберкулезом.

За все эти испытания судьба, однако, щедро вознаградила поэтессу, подарив встречу с Морисом Шезом, представителем судоходной компании, с которым она познакомилась, выступая на одном из вечеров во Французском клубе. Вскоре они сыграли свадьбу, и все китайские запреты рухнули. В 1956 г. Андерсен покинула Шанхай и впоследствии обосновалась на родине мужа – во Франции.

В 70-х годах гражданка Франции Ларисса Шез получила возможность несколько раз побывать в Советском Союзе в качестве туристки, и даже навестить в Киеве родных дядю и тетю по отцу. Свои переживания, связанные с кратковременными встречами с Родиной, она отразила в стихотворении «Одна на мосту»:

 

На том берегу – хуторок на поляне

И дедушкин тополь пред ним на посту…

Я помню, я вижу – сквозь слезы, в тумане,

Но все ж я ушла и стою на мосту.

 

А мост этот шаток, а мост этот зыбок –

От берега деда на берег иной.

Там встретят меня без цветов, без улыбок

И молча ворота захлопнут за мной.

 

Там дрогнут и хмурятся темные ели,

И, ежась от ветра, мигает звезда…

Там стынут улыбки. И стонут метели,

Нет, я не дойду, не дойду никогда.

 

Я буду стоять, озираясь с тоскою,

На сторону эту, на сторону ту…

Над пастью обрыва с проклятой рекою.

Одна. На мосту.

 

Ларисса Андерсен никогда не писала политических стихов, ее поэзия – эта чистая лирика, полная любви, красоты, утонченности. Лирика, очень походящая на саму поэтессу – столь же воздушную, неотмирную. В ее стихах – чистота и нежность, и светлая печаль. Никакого надрыва, никаких вскриков и резкостей. Поэзия Лариссы плавна и гармонична, как классический танец….

Она никогда не думала, что ее стихи увидят свет при ее жизни. Но в 2007 г. в издательстве «Русский путь» вышла книга «Одна на мосту», в которую вошли ее стихотворения, воспоминания, переписка и статьи разных лет. «С волнением и надеждой возвращаюсь на родину своими стихами, - писала Андерсен. - Они, так распорядилась судьба, писались на протяжении всей жизни вдали от России, но всегда по-русски. И поэтому, хочется верить, все же найдут отклик в родной душе».

В ту пору поэтессе было уже 96 лет. Каждый день на веранде своего дома она занималась йогой – легко могла сложиться пополам и сесть на шпагат. Умерла она, прожив 101 год, 29 марта 2012 г.

 

Я березку вдруг захотела

Посадить у окна в саду,

Ведь фантазиям нет предела,

Только силам есть на беду!

 

Есть березка. Но я сломалась!

Вижу: где-то просчет в пути,

Мне осталась такая малость,

А березке еще расти.

 

Ну кому и что она скажет

Русским сказом, если не мне?

Ведь берез на кладбище даже

Не сажают в этой стране!